Тема: Важнейшие факторы социализации молодежи

• Вид работы:
  Курсовая работа (п) по теме: Важнейшие факторы социализации молодежи
• Предмет:
  Другое
• Когда добавили:
  06.03.2012 20:19:56
• Тип файлов:
  MS WORD
• Проверка на вирусы:
  Проверено - Антивирус Касперского

Другие экслюзивные материалы по теме

• Полный текст:

  СОДЕРЖАНИЕ

  Введение

  1. Проблема самоидентификации молодежи

  2. Взаимосвязь поколений

  3. Духовные факторы социализации

  Библиография

  
  
  
  

  ВВЕДЕНИЕ

  Актуальность темы исследования. Как это ни покажется парадоксально, но актуальность той или иной проблемы является производной в какой-то степени от усилий философии. Именно философия нередко определяет, что актуально или неактуально сегодня. Сделать это ей позволяет ее постоянная нацеленность на фундаментальные свойства и проблемы бытия. Трудно не согласиться с мыслью К.Ясперса, который следующим образом определил, что есть философ: "Философ - нечто большее, чем просто познающий. Его характеризует и материал, который он познает, и происхождение этого материала. В личности философа присутствует время, его движение, его проблематика, в ней силы времени необычайно жизненны и ясны. Философ представляет собой то, что есть время, и представляет субстанциально, тогда как другие отражают лишь части, уклонения, опустошения, искажения сил времени. Философ - сердце в жизни времени, но не только это, - он способен выразить время, поставить перед ним зеркало и, выражая время, духовно определить его. Поэтому философ - человек, который всегда готов отвечать всей своей личностью, вводить всю ее в действие, если он вообще где-либо действует." (24, с.556). Не случайно проблеме времени в ее специфически-социальном преломлении уготовано занять одно из центральных мест в данной работе.

  Современная цивилизация, взятая в ее простейшем понимании как все совокупное многообразие стран и народов, переживает в ХХ веке колоссальные, глобальные эволюционные и революционные изменения количественного и качественного характера. При этом скорость и глубина происходящих в различных странах и регионах социальных процессов далеко неравномерна. Не равны как стартовые условия, так и последствия происходящих изменений. Общество и культура в целом находятся на перепутье, ищут исторические альтернативы - где-то методом проб и ошибок, где-то опираясь на эмпирические и теоретические изыскания экономистов, социологов, психологов и т.д. В конце концов, в своих поисках идентификации и репрезентации собственных состояний и изменений они упираются в неразвернутость, неразвитость и недостаточную разработанность собственных философских оснований деятельности в целом, в материальной и идеальной сферах жизнедеятельности общества.

  Когда были запущены исторические часы тех изменений, которые определяют сегодняшний миропорядок? В зависимости от ракурса или предмета нашего исследовательского интереса, за точку отсчета сегодня можно принимать - с большими или меньшими возможностями обоснования - практически любую временную точку. В конечном итоге все сводится к тому, сможет ли таким образом выбранное и обоснованное начало при последовательном отслеживании идущих далее процессов привести к пониманию существа дела в сегодняшней ситуации, показать и доказать правильность (истинность) интерпретации и переинтерпретации существующих реалий. И тем самым занять достойное место в ряду гипотез и теорий, претендующих на истинность в предпоследней инстанции. Поскольку, в конце концов, истина обретает себя как некое спокойное самодостаточное бытие лишь в очень широких исторических рамках, когда в глубокой пыли веков теряются пикантные детали и остаются одни банальности - Троянская война, Великий Рим или Александр Македонский - как некие констатации фактов, основания которых за давностью аргументации никто не собирается оспаривать.

  Но при этом все же встает резонный вопрос о том, почему в истории общества или истории культуры существует некая выделенность определенных фигур, событий и т.п. Более того, иногда споры и дискуссии о некоторых явлениях, существовавших или не существовавших, становятся достоянием культуры независимо от полученного в них результата. Позволим себе предположить, что в таких ситуациях последним аргументом за вписание в "анналы" является внутренняя красота и полнота предложенных подходов и интерпретаций. А эти характеристики, само собой разумеется, возникают только тогда, когда некто предлагает целостное представление о познаваемом предмете. То, в котором минимальные исходные априорные конструкции обеспечивают далее дедуктивное выведение как известных (реально существовавших) событий, превращая их в факты, так и конструируя недостающие в сохраненных источниках информации события и тоже превращая их в реально существующие факты.

  Такое целостное видение уже востребовано и частично реализовано по отношению ко многим социально значимым процессам. Философия истории, политики и права, власти и государства, философия классов, этносов и социальных групп, философия отношений и деятельности - эти и другие отрасли философского знания составляют ныне значительное поле теоретических наработок, активно действующих в пространстве исследовательской мысли и продолжающих активно развиваться. На этом фундаменте строятся сейчас многие социологические теории среднего уровня.

  Мы убеждены, что одной из проблем, в отношении которых назрели необходимость и возможность такого целостного философского осмысления, является социализация молодежи. Вопросы социализации сегодня должны занять в повестке дня стран и сообществ место первостепенных, можно сказать, критических, авральных. Во-первых, потому что они уже обострены до предела, их грозовой потенциал, доныне прорывавшийся в локальных разрядках, может уже в ближайшие годы привести к взрывообразному социальному обвалу.

  Кроме того, сегодняшняя ситуация в России, как никакая другая, способствует пристальному обращению к этой проблеме. Нет необходимости доказывать специально, что кризисные ситуации в различных сферах жизни и в обществе в целом всегда обостряют проблему социализации молодежи и активизируют ее изучение, поскольку ставят под угрозу воспроизводство как существующих общественных структур, так и воспроизводство отдельно взятых индивидов и личностей. В этих условиях, как правило, повышается актуальность научных исследований как самого процесса социализации, так и отдельных факторов, которые влияют на его успешность.

  Во-вторых, сейчас наша социальность пребывает в глубочайшем кризисе, и удержаться от социальной катастрофы - насущная задача. В такие периоды важнейшим условием выживания общества и его перспектив является то, понимает, разделяет, сочувствует, помогает, участвует ли в этом процессе молодежь, куда идет, сама или подталкиваемая почти неуправляемой сейчас стихией социальных процессов? Какие ожидания можно связать с ее поведением? Ожидание ближних перспектив - это обеспечение общественной безопасности себе и сегодня, ожидание дальних - выживание и благополучие своим детям и собственной старости завтра.

  Наконец, в третьих, от этого в немалой степени зависит судьба и перспективы социальных преобразований современной России. Потому что, как отмечал К. Манхейм: "Статичные общества, которые развиваются постепенно при медленном темпе изменений, опираются главным образом на опыт старших поколений. Образование в таких обществах сосредоточено на передаче традиции, а методами обучения являются воспроизведение и повторение. Такое общество сознательно пренебрегает жизненными духовными резервами молодежи, поскольку не намерено нарушать существующие традиции.

  В противоположность таким статичным, медленно изменяющимися обществам динамические общества, стремящиеся к новым стартовым возможностям, независимо от господствующей в них социальной или политической философии, опираются главным образом на сотрудничество с молодежью (87, с.443-444).

  Между тем, современное общество еще не осознало ни масштабов этой проблемы, ни ее мощи, хотя не раз уже испытало беспокойство и озабоченность по поводу отдельных ее проявлений. Думается, что одной из причин такой беспечности является недостаточность целостного осмысления проблемы социализации во всем ее современном объеме.

  Но сегодня в наших гуманитарных науках проблемы социализации молодежи скорее намечены, чем глубоко проанализированы. И если раньше это было связано, прежде всего, с эмпирической неизученностью этих проблем, то сегодня это обусловлено в первую очередь недостаточностью концептуальных наработок. В частности, социология молодежи и ее отдельные направления все еще находятся в поиске адекватных себе социально-философских концепций исторического развития и социального устройства современного мира. Потому что хотим мы того или не хотим, но каждая социализационная теория содержит в скрытом или явном виде не только общесоциологическую концепцию, но и социально-философскую концепцию исторического процесса, отвечая на вопрос о сущности социального в целом и сущности человека в том числе.

  Одним из важнейших объективных обстоятельств, сдерживавших длительное время у нас в стране исследование проблем социализации молодежи, было то, что пока был простор для экстенсивного экономического развития, социализующие процессы протекали, в основном, бескризисно, поскольку было обеспечено сравнительно стабильное и неизменное "расширенное воспроизводство" общественной жизни. Условия экстенсивного экономического развития страны создавали возможности для интеграции и адаптации основной массы молодежи в сфере образования и производства. Относительно низкий уровень развития производительных сил не предъявлял особых требований к специальной подготовке молодежи и позволял осуществлять почти беспроблемную трудовую и социальную интеграцию.

  Между тем, затянувшаяся нынешняя переходная ситуация показала неудовлетворенность подходов гуманитарных наук к анализу современных проблем социализации. Обнаружилась абстрактность этих подходов, которая проявилась в том, что в исследовании процесса социализации новых поколений акцент все еще ставится на целенаправленном воздействии на молодежь со стороны институций, на разработке методических указаний по воспитанию молодежи, без учета реальных условий новой общественной среды, влияние которой сегодня сильно изменилось, приобрело новые формы, наполнилось иным содержанием. И это надо не просто констатировать, но адекватно оценивать и глубоко анализировать. Все более открыто признается теоретическая и методическая беспомощность "воспитателей" и "социализаторов" разных уровней и направлений. При рассмотрении современных проблем молодежи ключевыми словами становятся "крах идеалов", "катастрофа воспитания", "крах ценностей человека и человеческого", "крах гуманизма" и т.д.

  Чтобы корректно отнестись к таким оценкам необходимо понимать, что для социальной теории ответ на вопрос о природе социализационного процесса, его закономерностях, формах, типах, есть, прежде всего, ответ на вопрос о принципиальном воспроизводстве социальной системой самой себя в своих существенных характеристиках. А это является имманентным критерием "истинности" соответствующих представлений об устройстве социальной действительности. Поэтому сегодня, как редко в какое другое время, в общественной науке и практике назрела необходимость ревизии, переработки и разработки философских, теоретических и методологических оснований проблемы социализации молодежи .

  ГЛАВА 3. ВАЖНЕЙШИЕ ФАКТОРЫ

  СОЦИАЛИЗАЦИИ МОЛОДЕЖИ

  & 1. Проблема самоидентификации молодежи

  Каждое новое поколение, входя в общественную жизнь, наследует уже достигнутый уровень развития общества и сложившийся определенный образ жизни. Но оно не способно автоматически включаться в жизненные процессы социума без их предварительного освоения. Поэтому знание, умение, желание жить и действовать "как положено" в данном сообществе являются необходимой предпосылкой вхождения молодежи в жизнь социума.

  Общество, заботясь о самосохранении и стремясь обеспечить бесконфликтность жизнедеятельности, старается наделить новое поколение навыками группового выживания, выработанными устоявшимися именно в данном сообществе. То есть, сформировать такой механизм социальной адаптации молодежи, который превращал бы новое поколение в органичную часть и подобие уже существующего социума. Или, иначе говоря, целью и назначением социализации является формирование индивида, подобного себе, живущего и действующего как элемент именно этого сообщества, несущего его признаки и обладающего его опытом. Ответственного и обеспечивающего сохранение и выживание себя как члена этого общества и этого общества как своего второго, коллективного, Я во взаимоотношениях с другими группами.

  Кроме того, как отмечали Э. Фромм, Э. Дюркгейм и другие, если удастся приспособить индивида к конкретным социальным условиям и сформировать индивидуальный характер в соответствии с основными чертами доминирующего здесь социального характера, то человек будет действовать с наибольшей продуктивностью, необходимой и выгодной обществу, т.е. будет сформирован "продуктивный характер".

  А с другой стороны, передача в процессе социализации того опыта и знания, которые общественная группа накопила и сберегла в течение веков, не только уподобляет индивида группе, что составляет интерес последней, но и позволяет ему использовать этот капитал в собственных интересах. Поэтому в прагматической рамке социализация является и благом для индивида, поскольку, осваивая коллективный опыт выживания и результативной деятельности, индивид становится способен решать ряд проблем и может достигать поставленных целей, в том числе и собственных.

  Для полноценного личностного развития индивида ему требуется организованное социальное пространство. Оно формируется и обеспечивается группой, или сообществом, в которое он вписан как его элемент. Личностное становление индивида и его успешная интеграция в общество сопровождается процессом его самоидентификации, формирования его социальной идентичности. Это субъективное чувство и объективно наблюдаемое качество личной самотождественности, ощущение единства и неразрывности со своим социальным окружением. Отождествляя себя с другим человеком, группой, образцом, осознавая себя частью сообществ людей, индивид разделяет их ценности, их представления о мире и месте человека в нем. Это помогает ему овладевать различными видами деятельности, осваивать социальные роли, принимать и преобразовывать социальные нормы и ценности.

  Поэтому первая основная проблема молодежи и социализации, констатировал К. Манхейм, - это обнаружение собственного Я. Оно происходит где-то в 14-16 лет. Дальше начинается самоидентификация молодого человека со все большими и большими социальными группами по возрасту, роду занятий, интересам, национально-этническому признаку, гражданству, классу и проч. Человек, организовав свою деятельность в социальном пространстве и времени, исторически эволюционировал вместе с этим обществом.

  В древнем обществе, не доросшем еще до значения индивидуальности, субъектом деятельности выступал род. Индивид не воспринимал себя отдельно от своего рода, но противопоставлял один род другому. При этом существенное значение имели признаки идентичности членов одной группы в отличие от членов другой. Без такой идентификации было невозможно оформление соответствующих отношений между группами.

  Сначала cпецифичность человека была отделена и противопоставлена животным и богам. Она операционализировалась в исторически выработанных нормах предметно-практической деятельности и коллективной жизни, обычаях, традициях, ценностных системах, в ритуалах, техниках, сакральных смыслах, выражающих и оформляющих взаимоотношения с жизнесохраняющими и покровительствующими силами. Эти ритуалы и обряды, наполненные смыслами, поднимавшими человека над утилитарностью и обыденностью биологического существования, выступали средствами самоидентификации человека. Они давали человеку чувство сопричастности и переживания единства с жизнью своего сообщества, самовосприятие себя в отличие от другого. Позднее специфические признаки и действия, в которых человек осмысливал себя как существо особого рода, дополнились социо-культурными характеристиками, отличавших один человеческий социум от другого. Они стали признаками, отличавшими "своих" от "чужих".

  И сегодня в рамках и посредством социализационных процессов формируется принадлежность к референтной группе, происходит формирование "группового лица" и чувства причастности к группе. Это особенно явно наблюдается у представителей восточно-азиатских стран, где группизм и коллективизм имеют глубокие традиции и большую историю. В них принадлежность к группе формируется и воспроизводится всеми социальными отношениями, включая формальное и неформальное образование.

  Но это касается и других обществ. Например, современные исследования, в частности, французских социологов, частично подтвержденные и в России, свидетельствуют, что одним из самых значимых факторов социальной стратификации общества в современных условиях становится уровень и качество образования. По нему формируется и свой специфически групповой образ жизни, накладывающий отпечаток на цели, ценности, структуру потребностей и потребления, формы производственной и досуговой деятельности, брачно-семейные отношения и т.п. (См.97)

  Принадлежность к одной социально-профессиональной категории (СПК) обусловливает для ее членов наличие одного социального пространства и сходного образа жизни. В соответствии с этим, к одной СПК относят людей, не только имеющих общую профессиональную деятельность, но и поддерживающих личные контакты, имеющих схожие взгляды и поведение, а также идентифицирующих себя с данной социальной группой. Классификация населения по СПК содержит в себе элемент социальной иерархии, а факт принадлежности к профессии определяет место человека в системе социальных отношений.

  Между тем, замечено, что если индивида пытаются вписать лишь в какую-то узкую группу, например, фирму, то где-то процесс самоидентификации дает результаты, а где-то - нет. Причем даже при положительном исходе, поле идентификации может оказаться узко-специфичным. У японцев, например, идентификация с небольшой группой может дать нормальный результат социализации, потому что их первоначальная социальность эволюционировала и закреплялась через группу ( и не только - о чем специальный разговор пойдет дальше). В других обществах, которые не обладали такими исключительными условиями гео-био-социо-ценоза, это возникает как проблема. Поэтому для Японии не было 1968-го года, а для Европы это был лишь первый звонок. Он одновременно показал, что возникают неконтролируемые предпосылки к возникновению нового явления, и соответственно, к тому, чтобы его критически осмыслить.

  А пример жизни индейцев в резервациях показывает другую сторону. Современный индеец знает, где его горы и где его лачуга, и знает это не на уровне абстрактной страны. Однако им не дают оформиться в национальную общность, поэтому сознание у них племенное. "Я - могиканин" или "семинол", - это то, что они могут себе позволить, поскольку не могут сказать: " Мы - индейцы Соединенных Штатов". Когда их было много, и они представляли собой опасность для новых обитателей Нового света, их просто отстреливали. Тогда не говорили о правах человека. Теперь, когда они безопасны, их перестали уничтожать без разбора, и даже разрешили передавать свою культуру. А какую культуру и будет ли получен на выходе индивид, социализованный в рамках этой культуры, - это на сегодня уже вопрос.

  Ведь для функционирования даже традиционного опыта, бытового, наработанного веками, необходимо, в первую очередь, определенное количество, спектр социальных взаимодействий, мощность сообщества. Скажем, чтобы пять племен на этой территории тысячу лет проживали и выстроили свои отношения, в том числе и экологические, поддерживающие экологическое равновесие для проживания определенного количества людей на этой территории. А по поводу этих исторических отношений и сложились бы свои нормы, традиции, обычаи.

  Теперь же, когда реальных носителей этих отношений уже не стало, бесполезно рассказывать про былую жизнь и на этом якобы формировать или транслировать культуру. Это уже экзотика, а не социальная реальность. И поддержка трансляции культуры индейцев в резервациях, на что бросаются теперь силы и средства американского государства, - это не этнический альтруизм и не очищение совести нации от греха расизма. Нет, это есть не что иное, как реализация государством и обществом функции самосохранения, чтобы эта оставшаяся "пятая колонна" не могла предъявить социально-этнические претензии и не оказалась причиной угрозы обществу. Это система локального и постепенного регулирования социальных отношений с тем сообществом, которое там осталось.

  Помимо реальных носителей и достаточной мощности социального пространства-времени исторически были выявлены другие необходимые факторы формирования социальной идентичности. Например, в Советском Союзе каждый знал врагов и друзей своей страны. На это работал мощный идеологический государственный аппарат. И это был способ внутренней интеграции и формирования национальной идентичности советского народа, этнически очень разнообразного. Когда "своего" от "чужого" отличали лишь по непростому политическому критерию.

  Родовыми признаками социализованности тогда выступали, с одной стороны, - гражданственность и преданность Родине, а с другой стороны - ненависть к ее врагам и готовность отстаивать ее суверенитет с оружием в руках. И эта солидарность по поводу единства внутренних и внешних ценностей у всех граждан страны создавала основу для осознания себя элементом единства державы. Поскольку национальный или религиозный идентитет был не безопасен в условиях этнической и конфессиональной палитры населения Советского Союза, а также в условиях военно-политического противостояния с миром.

  Если этого единства нет - то не понятно, с кем субъект или индивид себя идентифицирует. Еще в античности если общество его изгоняло, он уходил и умирал, изгнание из общества означало политическую смерть. Он переставал быть гражданином, а значит, переставал быть человеком, ведь раб - говорящее орудие. Теперь, когда развели эти смыслы, он мог уйти, но становился предателем, политическим изгоем, "чужим".

  Сейчас традиционные социализующие механизмы уходят, уходит семья, остаются средства массовой информации, а каковы они - мы имеем "удовольствие" наблюдать. Кроме того, объективно имеется процесс стагнирующего общества. Современные производственные и социальные процессы практически не дают сложиться обществу иначе, чем на уровне малых групп, по 15-20 человек. Потому что сейчас плотность и динамика социальных механизмов настолько высоки, что даже если объединятся 40 человек, - эмпирическое понимание уже до этого дошло - то они становятся сильными, как прежде тысяча. На Западе уже нет промышленного пролетариата, его давно разогнали, потому что "Манифест Коммунистической партии" там уже прочитали. И не случайно у них по тысяче человек на одном предприятии уже давно не работают.

  Но человек не довольствуется вписанием себя в малую социальную группой. Такое дробление возможно в детстве, когда, к примеру, ходят драться "стенка" на "стенку". В 14-15 лет придя в одно ПТУ, те же подростки уже вместе. А в 18 лет они уже служат в одной армии, и у них общий враг. То есть, сами ступени гражданственности, которые создаются механизмами социализации, объективно порождают проблему самоидентификации с какой-то группой, и последняя становится все больше. А когда молодой человек попадает в армию - неважно по всеобщей воинской повинности или по контракту, - у него уже все равно объективно складывается позиция "Я - это моя страна, и я с оружием ее защищаю".

  И вдруг он попадает в переделку под названием "афганский синдром", "вьетнамский синдром", "алжирский синдром". С кем ему себя идентифицировать? С тем обществом, которое толкнуло его воевать неизвестно где и за что? Тогда у него возникает вопрос не к частному оппоненту, а к системе: что это за система, которая порождает такие войны и использует меня, как пушечное мясо?

  Можно ли управлять процессом социализации в авторитарных и демократических обществах? Парадоксально, но факт - в авторитарных обществах гораздо быстрее и эффективнее происходит формирование этого стержня, на которые нанизываются другие требуемые обществом характеристики. Здесь можно вспомнить Гегеля с его утверждением, что истинное государство, то есть, разумная общественная воля - это по идее человеческая свобода, то есть, воля, развившаяся и покинувшая пределы произвола. Но при неразвитой демократии все превращается в охлократию, потому что теряются критерии, человека начинают оценивать по его частным проявлениям. И авторитарные режимы как раз олицетворяют единую волю, гораздо быстрее и эффективнее подводя всех под "единый знаменатель", т.е. осуществляя тотальную социальную адаптацию. Это тем более возможно, поскольку при этом на одном направлении сосредоточиваются мощные ресурсы и системные средства, от идеологии до армии и тюрем.

  Проблема национальной, или державной (в отличие от этнической) самоидентичности, а в связи с ней национального самосознания, национальной истории, национального менталитета - как интеллектуально-духовных форм и ресурсов объединения нации и обеспечения национальной безопасности, является прямой функцией и назначением государства. И надо сказать, оно в большинстве случаев так или иначе выполняет этот свой долг, этому есть множество исторических подтверждений.

  Сегодня это находит свое отражение, например, в том факте, что образование в традиционных странах сейчас, как и всегда раньше, достаточно четко ориентировано закрыто-национальным образом. Это означает не закрытость от мировых достижений, а переориентацию мировых достижений в соответствии с собственными национальными целями и ценностями, что сейчас хорошо иллюстрируют Япония и Китай (См.подробнее: гл.4,& 2). К этому же вновь вернулись США и Германия. Причем знаменитые "общечеловеческие ценности", которыми так любят сопровождать свои политические и образовательные акции американцы, призывая всех к смене ценностных ориентиров, пока в самих США не стали нормой социализации. "Американец - для себя и для других - прежде всего американец. Только после того, как американец продемонстрирует свой патриотизм, он обязательно упомянет о своем национальном происхождении. Бинациональность - главная отличительная черта и основной "связующий раствор" американской нации." (35, с.5-6.)

  Но тем самым они лишь еще раз подтверждают понимание того, что всякая нормальная форма социализации как минимум должно работать на воспроизводство себе подобных. И не случайно в социологических теориях все более заметное место занимает такая характеристика общества, как идентитет. Это "национальное лицо", та общность, к которой себя индивид причисляет и с которой себя идентифицирует.

  Какое значение имеет та или иная идентичность индивида или сообщества, поколения и т.п.? А то, что если идентификация произведена адекватно, субъект выбирает себе адекватные цели и средства их достижения, тогда его социальная и историческая деятельность имеет шансы на успех. Если идентификация оказалась неадекватной, возможны разные исходы, от безуспешности деятельности и напрасной траты ресурса до уничтожения незадачливого субъекта. Проиллюстрируем это примером.

  Одной из фундаментальных и самых распространенных идей современности является идея борьбы за выживание - индивидуума, всех социальных групп и общества, в том числе и государства. Но выживание тесно связано с превентивными действиями, назначением которых является гарантия условий выживания. Поэтому не менее значимой и фундаментальной посылкой - принципом, ориентированным на перспективу, является другая идея - идея безопасности, во всем масштабе и многообразии содержания этого понятия.

  Сегодня безопасность для молодежи определенного государства - это прежде всего реальное положение и объективная информация о положении данного государства в мировом сообществе, а соответственно - та геополитическая ниша, на которую может объективно рассчитывать молодежь страны, согласно положению и мощи родного государства в расстановке мировых сил.

  Поэтому правильная оценка реального положения того или иного современного сообщества на геополитической карте мира, а также состояние общественного сознания, в том числе и молодежного, - не последний фактор стабильного развития общества. А содержание информации, посредством которой оно насыщается и формируется, имеет социально-управляющую (или манипулятивную) составляющую и рассматривается как мощный социальный ресурс. Именно за это современные средства массовой информации в нашем веке получили статус "четвертой власти",

  Проанализируем под этим углом зрения некоторые реалии современной жизни. Например, информацию об уровне жизни в той или иной стране, представленную через уровень дохода на душу населения. Это один из важнейших показателей, который, помимо демонстрации объективного уровня благополучия страны, имеет идеологическое значение, обеспечивающее стране и жизни в ней оценку и соответствующую степень привлекательности. Объективная - по западным источникам, а не идеологически-препарированная - картина показывает сегодня, к примеру, что США - наша "вечно-розовая мечта", оказывается, далеко не единственный ориентир на горизонте "красивой жизни", как пытаются сегодня преподнести средства массовой информации и к чему давно уже приучили наше обыденное сознание. Недомыслие это или дезинформация, с идеологической точки зрения, имеет отнюдь не безобидные следствия. И кому выгодна сейчас полуправда - вопрос риторический.

  Ведь если раскрутить мировые цифры по уровню дохода на душу населения, то получается: первая десятка (в долларах США) - Швейцария - 36230, Люксембург - 35260, Япония - 28200, Швеция - 26780, Дания - 25930, Норвегия - 25800, Исландия - 23670, США - 23120, Германия - 23030, Финляндия - 22980.(Данные за 1992г. См.12) То есть, бесстрастная статистика свидетельствует, что помимо США - этого широко разрекламированного способа организации общества и государства, существует добрый десяток моделей, не уступающих ему с позиций индивидуального стандарта образа жизни. А значит, можно задуматься над тем, надо ли стремиться жить, как в США? А, может, лучше по-другому, допустим, как в Швейцарии или Дании?

  Сухие цифры, но когда возникает масса проблем по поводу того, как объяснить молодым, желающим жить красиво, - почему в этих странах люди живут так хорошо и спокойно, возникает потребность в объективной информации. И оказывается, что еще не все кошки серы. Кто-то хочет создать миф или иллюзию о том, что, во-первых, лучше всех живут в Америке - на противоположном полюсе совсем недавно биполярного мира, до которого нам никогда не дотянуться, поскольку это противоположный полюс. А во-вторых, хорошо живут только там, где якобы рынок господствует и регулирует экономику, и России тоже надо скорее туда же.

  А для России, между тем, с принятием этой цели, компанией становятся не США и не Япония, а как раз страны, которые переходят к рынку давно и упорно, - Турция, Алжир, где-то Чили, Бразилия. И что дает нам сравнение, когда мы встаем на одну доску со всеми вышеназванными странами, в группу которых безальтернативно стремятся направить Россию, отученную за советское время от выбора? А то, что идентифицировав себя по тому или иному критерию с определенной группой стран, субъект автоматически начинает примеривать на себя и цели, о ценности, и оценки. Отсюда - и субъектно-историческая позиция. Понятно, что в этой компании сегодня она малооптимистична.

  Осознание своей незавидной участи может привести субъекта к двум прямо противоположным способам реакции: 1 - полная апатия: "все равно никогда не догоним" (что происходит и сейчас, но по другим причинам); 2 - национально-патриотический подъем: "что мы, хуже других?" - который возможен только в случае наличия развитого национального самосознания у всех социальных групп, особенно у молодежи.

  Однако если бы послереволюционная Россия, сравнив свое незавидное экономическое положение с другими странами, приняла этот критерий идентификации, она навсегда осталась бы на задворках мира. Но она подняла себя из руин и небытия идеей своей исторической исключительности, своей миссии первооткрывателя нового мирового порядка, построенного на справедливости. Идея была чрезвычайно мобилизующей. Не обращая внимания на скудость частной жизни, поднималась нация, завоевывая ведущие мировые позиции. В противостоянии со всеми, не похожая на других, доказывая всем свою исключительность.

  Вопрос о национальном самосознании именно молодежи - это вопрос формирования социальной идентичности молодежи и как раз оборотная сторона вопроса о выживаемости данного социума. Отсутствие механизма формирования национального самосознания молодежи есть самоубийство данного социума, независимо от того, осознает он это или нет.

  Национальное самосознание формируется через самоидентификацию живущих и новых поколений как определенного народа, через осознание единства и отождествления себя с жизнью и историей своего народа. При этом история дает представление об устойчивости и значимых свойствах данного социума. Но уместно спросить, есть ли сейчас у населения России (именно населения, а не русского или российского народа), то самое поле исторической самоидентификации, на котором только и может произрасти национальное самосознание индивида и общества определенного типа? Оказывается, определить его весьма не просто. Более того, сейчас для кого-то это оказалось даже умышленно скрываемой информацией, будучи козырной картой в большой политической игре. И здесь, с политической платформы, важно не упустить этот фокус - фактически разыгрываемую давнюю карту соперничества СССР и США, что и закладывается в противодействие России и мира.

  А между тем, строго говоря, социокультурная модель США для России по ряду причин - как раз не лучший образец. В первую очередь, ввиду того, что традиционно-историческое пространство США существенно отличается от российского. Не по фрагментам, а по принципу. И разницу в исторических полях национальной идентификации России и США мы специально рассмотрим позднее.

  В настоящее время проблемы поиска так называемых полей самоидентификации российской молодежи занимают немало места в разработках социологов, психологов, педагогов. И здесь немало проблем. Ведь на Западе человек социализуется, обретая свое абсолютное Я, а на Востоке - относительное: Я по отношению к отцу, Я по отношению к матери, Я по отношению к ровесникам, к старшим, к младшим. Вопрос "Кто ты, что ты как Я?" он не поймет. Ему для понимания надо уточнить, по отношению к кому он кто?

  Это там существует и в символической форме. В двух восточных религиях - синтоизме и буддизме - нет персонифицированного бога. То есть, по большому счету они атеисты, причем здоровые атеисты. И это - очень мощная, конкурирующая с западной, социализаторская парадигма. Даже более мощная, чем протестантская с ее учением о необходимости своими заслугами завоевывать божье воздаяние по делам своим. А у них - никто не воздаст, сколько наработал - столько сам себе и воздал. Умрешь - предки и потомки тебе воздадут.

  Для России же извечный спорный вопрос - Восток мы или Запад. Рафинированная позиция, конечно, невозможна. Но в этих противопоставлениях и можно пытаться получить для себя ответ, а что же мы такое есть? Искать и наработками показывать, что нам не грозит быть ни Западом, ни Востоком? Но тогда кто мы вообще такие и какие мы? Надо специально искать на это ответы, исследовать и объяснять. Объяснить для себя, ведь жить-то нам предстоит в этой стране. Понять, что когда есть проекция в прошлое, настоящее и будущее, и экспертиза показывает, условно говоря, что половина населения ориентирована на образцы прошлой деятельности, 20% - на образцы настоящей деятельности, а 30 % - на образцы будущей, то исходя из некоей нормы, можно будет сказать, что в этом обществе очень трудно или пока невозможно осуществить определенные образцы деятельности. Потому что традиционный уклад не позволяет это сделать.

  Например, при модернизации африканских стран, чтобы поднять наукоемкость, технологичность и производительность труда, сделали ставку на образование молодежи. А эффекта не получилось. Как выяснилось позднее, потому, что образованная молодежь там не может модернизировать прежний уклад, ни экономический, ни социальный. Поскольку глубоко внедренный в жизнь и воспитание принцип старшинства не позволяет ей ни учить старших, ни противиться их воле. Поэтому позднее был нащупан более состоятельный подход - это образование взрослых.

  Когда говорят об идентичности, имеют в виду, что она существует на макроуровне, микроуровне, социальном, психологическом, групповом, личностном и т.п., т.е. сколько субъектно организованных структур, столько и систем идентификации, со своими смыслами, оценками, устремлениями, поведением. И если не иметь обо всех информации, или точнее - не вскрыть принципа формирования полей идентификации, не научиться их предусматривать, понимать, объяснять и управлять ими, то социальная ситуация постоянно будет подносить всякие сюрпризы. Например, почему, когда человек идентифицирует себя, скажем, с Россией, он с гордостью говорит, что мы фашизм разбили и страну отстояли? А при этом на бытовом уровне он, забыв про национальную гордость, соседа-ветерана этой войны, из той самой когорты, которая и фашизм разбила, и страну отстояла, нисколько не уважает, а даже наоборот? Почему молодое поколение позволяет себе надругательство над могилами и памятниками погибших в войне, смеяться над стариками-демонстрантами под коммунистическими и патриотическими лозунгами?

  Объяснение, как нам кажется, довольно прозрачное. Потому что все западные концепции социализации, которые усиленно пробивают дорогу у нас сквозь руины прежней идеологической доктрины, имеют своим мировоззренческим основанием эгоцентрическую парадигму. А в ней - делаю, что хочу. Но при этом надо учитывать, что там к этому есть и весомая добавка, не всегда доведенная до наших отечественных поклонников западных моделей жизнеустройства: да, ты можешь хотеть и делать что хочешь. Но только в очень жестко заданном государством и законом коридоре. И государство, и население при этом прекрасно знает, что стену этого коридора ты не прошибешь ни лбом, ни бронетранспортером. Можешь ухо проколоть, можешь наколками украситься, фиолетовый хохолок на голове взбить - здесь ты абсолютно свободен, государственная стена от этого не рухнет. Но знай место, что, где и в какой мере дозволено.

  Говоря о процессах самоидентификации нашей, российской молодежи, в интересующем нас отношении сразу отметим, что в общественном и индивидуальном сознании российских людей, в том числе и молодежи, сейчас идут совершенно разноплановые процессы. Это многообразие неизбежно складывается под воздействием событий, происходящих в экономике, культуре и политике России, а также вследствие порой тенденциозного освещения исторического прошлого в средствах массовой информации. Поэтому представляется плодотворным сначала зафиксировать хотя бы некоторые из выявленных констант.

  Наши социологического исследования показывают (Оренбургская область, 1997 г.( См.62), что первой и важнейшей для молодежи России формой самоидентичности сегодня является этническая идентичность, и в этом нет ничего неожиданного. Отметим здесь один существенный момент: известно, что этническая самоидентификация - это сложный процесс, который проходит особенно болезненно в странах с традиционно-многонациональным населением и слаборазвитым гражданским обществом. Нынешняя Россия попадает в разряд таковых стран. А потому вряд ли будет большим риском предположение, что споры о "графе пятой" в новом паспорте России растянутся еще на многие десятилетия. При этом в очередной раз подчеркивая определенную ослабленность гражданского идентитета российского народа (о котором точнее приходится говорить как о "народах России".)

  Далее. Посвятив проблеме самоидентификации молодежи целый блок вопросов, мы начали с самого, казалось бы, простого вопроса: можно ли сегодня российскому гражданину гордиться своей страной и тем, что он гражданин России? Удалось выявить важный нюанс: при квалифицированном ответе "очень горжусь страной" мы получили - 12,76%, а "очень горжусь тем, что я - гражданин России" - 19,95%. Это расхождение в 7% оказалось очень важным и требующим специальной интерпретации.

  Однако лидером в ответе на этот же вопрос оказался ответ: 38,27% опрошенных очень гордятся в первую очередь своей семьей, подтвердив еще раз вывод о примате первичной социализации. Но при всем этом получилась любопытная и интересно ранжированная картина: в Оренбуржье вдвое больше молодых людей более гордятся своей семьей, чем тем, что они граждане России; а тех, чьим предметом гордости является страна, почти втрое меньше, чем гордящихся прежде всего своей семьей. Это обстоятельство заслуживает более пристального внимания.

  Но сначала вернемся к упомянутым уже 7%. Нам представляется, что подобное расхождение в индивидуальном и общественном сознании возникает тогда, когда реальная действительность родной страны дает мало фактов для того, чтобы ею можно было и хотелось бы гордиться. И включается личная мотивационная гордость: в, конце концов, я все-таки гражданин России! Но не только сегодняшней, а "вообще" (то есть, во всей ее исторической полноте). Вот почему можно сказать, что здесь есть проблема исторической идентичности и самоидентификации молодежи. Полное совпадение цифр свидетельствовало бы о том, что в настоящее время в России с обществом, государством и личностью все обстоит благополучно, и во взаимоотношениях человека и государства нет острых проблем. Однако наша молодежь так не считает.

  Доминирование семьи как ценности, которой гордятся больше, чем страной, лишний раз свидетельствует о кризисе нашего социума, когда выживание как образ жизни отодвигает на второй и даже третий план гордость за страну. Ну, если нечем в сегодняшнем дне гордиться, нет у нее достижений, что остается делать? Вопрос риторический: горжусь достижениями в выживании собственной семьи. Можно сказать, идет "приватизация общественной жизни", усиление значения и ценности частных средств выживания, частной жизни в целом.

  Само по себе это пока не хорошо и не плохо. Пока мы не произведем исторической реконструкции и интерпретации недавнего прошлого нашей страны, т.е. того реального жизненного социального опыта, который смогла и в принципе может впитать и оценить молодежь в сознательном возрасте. В любом случае, новые социально-исторические реалии последнего десятилетия еще до конца у нас не отрефлексированы, чтобы можно было более или менее однозначно оценивать обнаруживаемые в современном массовом сознании сдвиги в сторону "общечеловеческих" - в нынешней терминологии, а фактически - приватных ценностей.

  Процесс "приватизации" общечеловеческих ценностей может дойти до такого уровня, когда по форме и образу выживания единственной ценностью для индивида останется его собственная драгоценная шкура, которую надо будет спасать любыми средствами и способами. Тревожные симптомы такой тенденции мы уже имеем. На прямо поставленный вопрос "Хотели бы Вы родиться и жить не в России, а в другой стране?" мы получили столь же прямой ответ: 30% опрошенных ответили утвердительно, более 18% затруднились ответить. Понятно, что это только абстрактная возможность, только желание, романтическая мечта, если хотите. Но, тем не менее, факт впечатляющий: каждый третий молодой оренбуржец (= россиянин) хотел бы иметь иную родину, чем Россия!

  Если ныне идущие процессы приводят среди молодежи к такому "голосованию" и если эта тенденция продолжится (а представьте на миг, еще и реализуется?), то, пожалуй, в очень скором времени придется задаваться уже действительно историческим вопросом: а сможет ли существовать Россия как исторический субъект, как страна и как определенный социум, если она массово воспроизводит лиц ( другое слово трудно подобрать), не желающих связывать с ней свою судьбу?

  И здесь мы возвратимся к тем семи процентам, которые теперь должны быть рассмотрены и через выявленную тенденцию приватизации форм и ценностей жизни, и одновременно как ресурс противостояния "исходу" молодежи из России. На наш взгляд, за этой цифрой стоит последнее, что осталось ценного в сознании молодежи у России как таковой, у России "вообще", не только сегодняшней, но как у некой исторической данности, т.е. у понятия России, включающего ее историю.

  На чем, каких исторических чертах строится такой образ России в сознание молодежи? Более 49% опрошенных - как граждане России гордятся победой в Великой Отечественной войне, 39,44% - ее природными богатствами, 35,76% - историей страны. Две первые цифры сопоставимы и, на наш взгляд, как раз подтверждают мысль, к которой мы еще специально вернемся, о значении истории страны как ресурса формирования гражданственности, а следовательно, и средства выживания страны и ее граждан. У нас есть эта Победа и ее никому у нас не отнять - это пока как бы неоспоримо. Хотя и здесь сегодня все четче просматривается тенденция к ревизии некоторых важнейших событий Отечественной войны - достаточно посмотреть в некоторые новые учебники по истории России. Но это предмет особого разговора. Пока же это наша Великая победа.

  Дальнейшее развитие страны схвачено в двух последних цифрах - это как бы возможные траектории движения. В зависимости от того, на что молодежь после гордости Победой сделает упор, и пойдет дальше Россия. Либо будем - и это один логически возможный по этой картине путь - наращивать новые исторические победы в культурно-историческом пространстве современной цивилизации, которыми можно будет гордиться и нашим потомкам. Либо - это логическая (но только ли логическая?) альтернатива - тихо-мирно проедим наши богатства и ресурсы, и уж тогда никакая история нам не поможет.

  Так что в определенном смысле общественное сознание молодежи высветило исторический поворот-развилку, борьбу двух тенденций в сегодняшней России. Либо качать нефть и газ, не думая о будущем, даже ближайшем, либо пытаться напрягаться и создавать нечто великое, подобное полету Гагарина. Кстати, последний по своему значению в сознании молодежи Оренбуржья уступает лишь победе в Великой Отечественной войне и сопоставим, с точностью до сотых процента (25,97%), со значением Октября 1917 года.

  Последние же цифры и питают нашу субъективную уверенность в том, что молодежь России все-таки еще не потеряла истинных измерений масштаба событий, происходящих в России на протяжении всего ХХ века. Хотя она и не была их прямой участницей, но по-видимому, считает себя правопреемницей, наследницей, а следовательно, продолжательницей великих свершений России в ее исторической нелегкой судьбе.

  Но если величие и значимость Победы в войне сегодня пока еще не умалена сколько-нибудь заметно (хотя попытки были, но потенциал их невелик), то вот значение Октябрьской революции с каких только сторон и позиций не было поставлено под сомнение! В нашем исследовании в блоке вопросов, касающихся революции, каждая позиция как бы тестировалась дважды. Октябрь и его значение косвенно оценивались через оценки исторической роли В.И.Ленина и других заметных политических деятелей ХХ века. Своими оценками молодежь подтвердила наличие вышеуказанных тенденций, проявив, с одной стороны, стремление укорениться в истории, а с другой, - желание перевернуть ее мрачные страницы и открыть для себя новые пространства для самореализации.

  Так, личность В.И.Ленина и его роль в истории как положительную оценили 46,81% респондентов. Порядок этой цифры находится в одном ряду с оценками следующих персон, буквально чуть-чуть уступая им по абсолютному значению: положительную роль А.Д.Сахарова отметили 52,20%, незначительную роль Л.И.Брежнева - 48,52%, отрицательную роль И.В.Сталина - 47,35%.

  Эти цифры, пожалуй, не нуждаются в развернутом комментарии, но все-таки предложим их краткую интерпретацию. Во-первых, очень четко в историческом сознании молодежи разведены роль Ленина и Сталина. Это свидетельствует о том, что массированные атаки средств массовой информации на историю Октября как некую единую черную страницу в жизни России оказались неудачными. Скорее, даже наоборот, заставили большую часть молодежи самой определиться в вопросе, кто и за что отвечает в истории, в том числе и в истории российской. Это уже немало.

  Во-вторых, самый высокий (в какой-то мере даже неожиданный для нас) рейтинг А.Д.Сахарова как положительного героя российской истории свидетельствует о том, что хотим мы этого или нет, но мы должны признать как факт, что молодежь четко уловила историческую проблему - противостояния личности и системы. А потому А.Д.Сахаров оказался рядом с В.И.Лениным, и в этом смысле они оба являются исторически значимыми образцами ответственного поведения личности в истории.

  Хотелось бы знать о молодежи всей России (у нас нет таких данных) - насколько она понимает и принимает ( в том числе и на себя) ответственность за историческую судьбу своей страны. Меньшая мера для молодежи сегодня выглядит неприемлемой. Что, в частности, нашло отражение в нашем исследовании при оценке личности и роли Б.Н.Ельцина, которая оказалась наиболее равномерно-распределенной: 30,73% респондентов считают его роль положительной, 29,47% - незначительной и 22,73% - отрицательной.

  Эти последние цифры показывают, что молодежь не раскололась на белых и красных. Она стремится, и оказывается небезуспешно, оценивать действующих политиков по их делам, но и с учетом их исторической перспективы. Так, в целом оценка деятельности Б.Н.Ельцина по десятибалльной шкале в среднем составила 3,2 балла. Эта не очень высокая оценка одновременно свидетельствует о том, что деятельность все-таки положительная, но ее потенциал и эффективность могли бы быть и выше.

  Рассматривая вопрос об исторической самоидентификации молодежи, нельзя избежать как характеристики исторического времени, которое пережила страна в прошлом и в целом, так и перспектив, которые ждут ее в будущем.

  В какое же время, по мнению молодежи, наша страна жила хорошо, и абсолютно, и относительно? Дабы не утяжелять текст цифрами, скажем, что больше всего хорошего, считают современные молодые россияне (ряд оценок по мере убывания), было во времена Л.И.Брежнева, революции, Н.С.Хрущева и после 1991года. На первый взгляд, странный расклад.

  Но опять очень четко молодые люди сумели отделить персону и личность Л.И.Брежнева. Запрятав ее как посредственность на задворки российской истории, вместе с тем, они высоко оценили то, что имела страна и народ в этот относительно стабильный и продолжительный период. Это лишний раз подтверждает положение, что на уровне здравого смысла события недавней истории могут быть оценены достаточно адекватно, хотя в конечном счете большое видится на расстоянии.

  Прогнозируя перспективы, 39,26% опрошенных считают, что ситуация в России изменится к лучшему, но не сильно. 15,27% респондентов видят Россию процветающей и великой страной, 6,38% - считают, что страну ждет прозябание и угасание. Какой из прогнозов сбудется - зависит не в последнюю очередь и от самой молодежи, которой уже сегодня приходится решать задачи будущего выживания России. И воспроизводя себе подобных в условиях, когда о детях и подумать-то страшно, причем не только из-за фантастических финансовых затрат, а учитывая социальную нестабильность и отсутствие объявленных и отслеживаемых перспектив; и создавая новые образцы исторически ответственного поведения.

  Для многих молодых россиян народ пока еще не есть актуализованное будущее, так же пока для них важнее не родные могилы и памятники, и это естественно для молодежи. Но вот желание говорить на языке своего народа, петь и любить его песни может уже сегодня стать ресурсом национально-государственного расцвета России, о котором пока лишь мечтает часть ее молодежи. Хочется надеяться, что подобные исследования и выводы позволят молодежи увидеть себя в зеркале социологии. А увидеть свой образ поколению иногда очень важно и нужно, ибо знание есть сила, пусть даже это знание о крайней форме болезни нашего социума, но оно - предпосылка его излечения.

  За пределами данного параграфа осталась масса интересной информации о нашей молодежи, которая показывает что российская молодежь разная и интересная, имеющая свой взгляд на прошлое и будущее, а главное - на настоящее России. Время работает на молодых, и они займут конструктивную и ответственную позицию по отношению к судьбе своей страны.

  & 2. Взаимосвязь поколений

  В предыдущем параграфе анализ некоторых реальных процессов в современном социуме обратил внимание на определенные фундаментально значимые факторы самоидентификации, а значит, это же значение они сохраняют и для социализации в целом. Социализующее значение имеют как материальные, так и духовные процессы, формирующие социальное пространство-время, в котором, обретая определенные социальные характеристики, входит в общественную жизнь молодежь. Бесспорно, ведущие позиции здесь занимают такой материальный фактор, как взаимодействие поколений, и такой духовный фактор, как общественное самосознание, или менталитет.

  Сегодня молодежь характеризуется в эпитетах и характеристиках, которые, с точки зрения принятых общественных ценностей, можно смело называть махровым негативом. Безответственность, социальная пассивность, стремление к легкой наживе, бездуховность, аморальность - далеко не полный перечень штрихов к портрету молодежи, имеющий хождение в быту и задающий озабоченность различным общественным инстанциям. При этом само собой разумеется, что "судьи-то" - прямая противоположность и несомненная положительность.

  Но чаще всего в оценку не вносится понимание того, что знак плюс или минус всегда навешивается лишь от определенной точки отсчета, каковой всегда является традиционная база ценностей, принятая в данном обществе. Что крашеный хохолок панка и крестик в ухе - не больший криминал или экстравагантность, чем пудреный парик, косичка и туфли с бриллиантовыми пряжками. А эти последние - такая же "дурь", с точки зрения поколения наших 90-х годов, как и размалеванные в цвета национальных флагов лица спортивных фанатов, с точки зрения предшествующих 50-х. То есть, вопрос здесь - о соответствии (в идеале - совпадении) содержательных критериев норм и ценностей одного общественного уклада с критериями таковых другого. Носителями же этих укладов являются соответствующие им поколения людей.

  Во все времена общественное развитие и динамичность социальных процессов порождали проблему различия в ценностях и оценках представителей разных поколений. В этом нет никакого криминала, если видеть в этом естественный процесс смены условий жизни людей и сопутствующий ему естественный процесс смены ценностных систем. Однако, почему-то лишь в определенные исторические моменты конфликт поколенческих отношений приобретает особую остроту. Но если в прежние времена такие конфликты были скорее исключением, чем правилом, и носили локальный характер, то на протяжении ХХ века они приобретают перманентность, глобальность, а их всплески обретают большую разрушительную силу, способную спровоцировать общественный шок. Примеров тому достаточно, начиная от подпольного существования джаза и рока, движения хиппи и андеграунда, до массовых молодежных политических акций во Франции и Китае, с политическими репрессиями и международными санкциями за них.

  А в традиционном обществе не возникало проблемы поколений. Конфликт поколений - это историческое приобретение, вызревавшее тысячелетия. Потому что, как уже упоминалось, молодежь как специфическая часть общества возникла не сразу, а лишь с возникновением социального опыта, наличие или отсутствие какового у разных индивидов одной общности оказалось чертой, разделившей общество на поколения. Также, отмечает К.Манхейм, " доказано, что примитивные общества не знали интеллектуальных конфликтов молодежи, поскольку там не было существенных расхождений между нормами поведения в семье и в обществе в целом. Более конфликтное самосознание нашей молодежи является лишь отражением хаоса, существующего в нашей общественной жизни, а ее замешательство - естественный результат ее неопытности." (105, с.445).

  Но, появившись как часть сообщества, не обладающая таковым опытом молодежь начала отвлекать на себя деятельный и временной ресурс, поскольку понадобилось ее адаптировать под сложившиеся формы жизнедеятельности. Как только у нее возникла своя бытийная ниша, она потребовала к себе особого внимания и начала отнимать у общества часть ресурсов.

  Но нет худа без добра, появляется нужда в стариках, чтобы за ней присматривать, передавать опыт, т.е. общество находит уже нишу и для тех, кого раньше съедали. Поэтому если мы посмотрим на конфликт поколений метафизически, как на взаимоотношения автономных образований, то ничего содержательного в этом не увидим. Но если посмотреть на это диалектически, как на возникновение, становление и вызревание противоположностей, персонифицированных данными социальными группами, то можно увидеть в конфликте поколений объективный этап закономерного процесса общественного развития.

  Как справедливо отмечал М.Блок: " Незнание прошлого не только вредит познанию настоящего, но ставит под угрозу всякую попытку действовать в настоящем.

  Более того. Если бы общество полностью детерминировалось лишь ближайшим предшествующим периодом, оно... лишилось бы своего костяка; ... общение между поколениями происходит, я бы сказал, как в шествии гуськом, т.е. что дети вступают в контакт со своими предками только через посредство родителей. ... дети воспитываются в основном дедушками и бабушками... при каждом новом этапе формирования сознания делается шаг вспять - в обход поколения, являющегося главным носителем изменений, умы наиболее податливые объединяются с наиболее отвердевшими. Отсюда идет, несомненно, традиционализм, присущий столь многим крестьянским обществам. Естественный антагонизм между возрастными группами имеет место в основном между группами смежными - молодежь часто бывает обязана урокам стариков, - во всяком случае, не меньше, чем урокам людей среднего возраста. (Выделено мной - И.С.)" (21, с.26)

  Почему же возникает этот конфликт поколений? Самое простое объяснение, которое еще в некоторой степени работало раньше, - это несвобода молодых, их зависимость от родительского поколения, у которого - права, ресурсы, социальные места и ведущие позиции у общественного руля. Однако эта объективная подоплека не сразу породила конфликт. Воспитание и весь общественный уклад способствовали тому, что там не возникал вопрос, почему отец имеет все, а я ничего. Каждый знал, настанет время, отец его отделит и отдаст долю. По неписаным законам все так жили, даже не задумываясь, почему жили именно так. Действовали, как было принято, по обычаю, по традиции. В том числе, когда уходили переселенцы на свободные земли, сын тоже мог уйти. Но закон все равно соблюдался. Даже если отныне и была у сына своя земля, отец обязан был научить ею распорядиться. Ибо он не только сына породил, но и передавал ему науку выживания. Самим фактом своего существования он доказывал сыну свою жизнеспособность, а в воспринятом отцовском опыте для сына была гарантия всей дальнейшей жизни и его места в обществе.

  И для общины вопрос отношений поколений был вопросом жизни и смерти. Не случайно у ранних обществ возникли традиции почитания старших и культ памяти предков: в них отражены сакрализованные представления о возможных врагах и союзниках, они же являлись средством и механизмом "очеловечивания" новых поколений.

  Как утверждает "Американская социология" (3), проблема поколений возникла как социальная проблема фактически лишь в условиях модернизации современных обществ. В такие периоды идет социальная ломка устоявшихся привычных укладов, имеющих свои тенденции и устойчивые процессы, осуществляющие в том числе и социализацию молодежи. И когда все эти каналы ломаются, то молодежь не вписывается в имеющуюся интенсию исторического процесса. Тогда само старое поколение провоцирует войну молодого поколения против себя и своего общества, поскольку оно действительно сидит на всех ресурсах, на сырье, информации, власти.

  Однако, думается, что это объяснение, хотя и верное, но недостаточное. Сейчас ситуация сложнее и имеет несколько аспектов. Мы считаем, что, с точки зрения отношений поколений, мир сейчас переживает уникальный исторический период, суть которого заключается в том, что в обществе впервые сложилась четырехзвенная, четырехпоколенная структура. Никогда в истории еще такой ситуации не было, она возникла в ХХ веке. И отсюда ряд неординарных, с точки зрения традиционных процессов социализации, следствий.

  Во-первых, раньше было одно работающее поколение - "отцы", а младших, т.е. "детей", воспитывали "старики". Таким образом, "отцы" обеспечивали всю материальную жизнь, а функцию социализации выполняли старики, воспитывая внуков. Теперь производство меняется, тяжелый физический труд уже не нужен, а востребованы наработанные опыт и знания, или даже просто терпеливость и покладистость. И теперь уже старики задействованы на производстве, они там нужны и нередко более предпочтительны. И они больше не хотят воспитывать внуков. "Отцы" тоже работают, и "детьми", оказалось, заниматься некому. Поэтому возникла нужда в иных формах социализации.

  Кроме того, подняв уровень жизни, развив медицину и удлинив продолжительность жизни, человечество научилось биологически воспроизводить свое удлиненное органическое тело, которое уже не укладывается в рамки трудоспособного возраста. А социальных механизмов, которые создавали бы потом смыслы, ценности, потребности для продолжения этой жизни не просто биологически, но и социально, не наработало. Человеку 60 лет, но он умирать еще не собирается, у него хорошее здоровье. А рабочих мест для таких нет, потому что уже есть другие, молодые, тоже желающие на эти места. Объективность конфликта налицо. Вот почему социализация есть вопрос расширенного социального воспроизводства общества. Это - во-вторых.

  В-третьих, появление 4-х поколенной структуры привело к новому структурированию социального пространства и времени. Прежняя, традиционная трехзвенная структура - дед, отец, сын - имела традиционные формы и механизмы трансляции социальности. А когда появилось четвертое поколение, оказалось, что в этих механизмах новые социально-поколенческие роли не прописаны. Как каждое из поколений теперь должно общаться с другими? Каким безусловным авторитетом будет обладать дед, если он сам "сын"?

  В-четвертых, отныне проблема "отцов и детей" усложняется не вдвое, а возводится в четвертую степень. Если с развитием электронных средств и коммуникационных сетей дети по своим возможностям уподобляются взрослым, то здесь сразу три поколения становятся взрослыми и три - детьми, "молодыми". Соответственно, проблема межпоколенческого конфликта как отношения между двумя поколениями в современных условиях оказывается некорректно сформулированной.

  А если взять за основу нуклеарную семью, раздельное проживание семей разных поколений, то возникает проблема, как, с кем и по отношению к кому идентифицирует себя ребенок? Бабушки и прабабушки оказываются за пределами семьи, становятся чужими людьми. Распространение в современности домов для престарелых - это как раз западное решение вопроса о разрыве поколений, когда молодежь - дети и тем более внуки и правнуки - не принимает стариков как ближних своих и родственников. Да и сами старики тоже даже внуков нянчить не хотят, тем самым, усугубляя отчуждение.

  Из этого пункта возникает и другая проблема - риск распада единства исторического и социального пространства и времени, которые невозможны без содержательного взаимодействия людей разных поколений (о чем речь уже шла в 1 главе).

  В старом традиционном обществе проблемы отцов и детей не возникало, поскольку старики были воплощением опыта выживания, и все знали, что стариков убрали - и сами до следующего года не дожили. А сейчас производственные процессы освободили человечество от прямой непредсказуемости природной стихии, опыт аккумулирован, откорректирован наукой и письменно закреплен в информационных источниках, зачем теперь старики? Пенсионеры - иждивенцы, "лишние", занимающие места, да еще и учат чему-то.

  Кроме того, в сциентистской рамке, в которой действует сегодня школа, дети получаются образованнее родителей. Они в школе получают уже по 10 классов, а родители в свое время - 7 классов или ПТУ. Родители осваивали науку 30-летней давности, а эти - современную. Опять же телевидение и пресса всех сделали всезнающими "умниками и умницами". Семья и родители теперь никак не могут конкурировать с институтами вторичной социализации. Они теперь не могут помочь своим детям ни в школе, ни в социальном пространстве.

  Потому и приходится теперь специально воспитывать, напоминать, что общество оценивается по тому, как оно относится к старикам, детям и инвалидам. И поэтому сегодня общество вынуждено создавать систему поддержания стариков - пенсии, дома престарелых и т.д., говорить о воспитании милосердия. И обнаруживаются новые ниши, где необходимо специализированное воспитательное воздействие, предупреждающее конфликтные ситуации и порождающие новые ценностно-смысловые и деятельностные ниши взаимодействия поколений.

  В современности, в связи с проблемой самоидентификации как стержнем социализации, можно напомнить позицию известного исследователя этого направления в проблематике молодежи Э.Эриксона. Он справедливо отметил, что "глядя на современную молодежь, иногда забывают, что формирование идентичности, хотя и носит в юности "кризисный характер", в действительности является проблемой смены поколений. И не стоит забывать о том, что старшее поколение в какой-то степени пренебрегло своим долгом и не предложило молодежи сильных идеалов, которые нужны для формирования молодого поколения, - хотя бы для того, чтобы молодежь могла восстать против хорошо сформулированного набора старых ценностей"(223, с.38 -39).

  Мы уже отмечали, что когда динамика социальных процессов оказывается значительно выше скорости социально-адаптивной деятельности, что происходит в эпохи революций и модернизаций, то традиционная машина социализации отправляется в утиль, поскольку старшее поколение оказывается недостаточно мобильным и не способным предложить готовых моделей деятельности, адекватных новым условиям. Без специального регулирования на уровне идеологии и институтов социализации обеспечения постепенной смены базовых ценностей, можно получить или более того, спровоцировать, конфликт поколений. Объективная база конфликта создается префигуративным типом культуры, от этого никуда не уйти, но можно не выпустить "джина из бутылки", если потихоньку "стравливать воздух". А для этого нужен идеологический и образовательный лифт.

  Успешная социализация невозможна без доверия социализуемого, без авторитета социализатора. За последние 15 лет Россия пережила столько революций - хозяйственную, социальную, информационную, историческую, ценностную и много других, что разрыв поколений стал неизбежностью. Этот тотальный разрыв социального пространства-времени не мог сохранить прежнюю социализацию. Но есть ли здесь надежда и перспективы? Или мы обречены воспитывать вокруг "чужую" молодежь, отрицателя или еще хуже - могильщика российского общества? Молодых людей, с тоской осознающих себя второсортными "американцами" на бывшей российской территории?

  Наши соц.исследования питают надежды и навешивают маяки. Выявление отношения молодежи к старшему поколению мы начали с поиска ответа на вопрос о правых и виноватых. Это был вопрос об ответственности за историю страны, за случившееся здесь до того, как новое поколение появилось на свет, за, так сказать, чистые "деяния предков", имевшие место без видимого влияния нынешней молодежи. На вопрос: "Согласны ли Вы с тем, что во всех бедах, постигших нашу страну, виновато старшее поколение?" - утвердительный ответ отмечен у 6%, отчасти согласились с ними около 30% и не согласились - около 36% респондентов.

  В целом ответы показали разносторонность экспликаций этого положения дел. Определенность очертаний социальной группы, непреклонно осудившей предшественников, выявилась в различии полов - мужчины более критичны и категоричны. Женщины, даже моложе 18 лет, не только менее склонны обвинять родительское поколение, но и больше не согласны с тем, что именно старшее поколение виновно в бедах страны. В этих данных подтвердилась сущность женщины как определенного фактора стабильности в социуме.

  Своеобразным социально-политическим барометром может служить и разница возрастных позиций. Опираясь на нее, можно с определенной и достаточно высокой долей вероятности предсказывать уровень конфликтности поколений как по поводу истории, так и по поводу дня сегодняшнего. Здесь максимализм оценок в наибольшей степени выражен у группы от 15 до 18 лет с пиком критичности у 16-тилетних. Это лишний раз подтверждает эмпирические и теоретические выводы об особой значимости в жизни индивида этого отрезка юности с его максимализмом в оценках и завышенной критичностью. Не последнюю роль он играет и в процессе формирования и осмысления молодежью своей социально-исторической, поколенческо-возрастной и других форм идентичности.

  К 18 годам все понемногу выравнивается, а 19-летние уже демонстрируют свою идентичность со взрослыми. Рубеж в 18 лет объективен. Это период осознания наступления полной гражданской ответственности за все происходящее, в том числе и за прошлое в стране. Более зрелые, хотя еще и молодые, люди склонны уже не винить старших, а брать часть ответственности на себя. Поэтому шестнадцатилетние настроены намного критичнее, чем старшие группы.

  Надо отметить, что сегодня отношение к старшему поколению в нашем российском обществе демонстрирует нам достаточно лояльную и толерантную молодежь. Так, на вопрос: " Как Вы относитесь к старшему поколению?"- ответы оказались следующими:

  Общая оценка Город Село с восхищением 8,7 7,6 10,2 с уважением 65,2 60,5 72,1

  с сочувствием 30,8 29,6 32,5

  с непониманием 22,1 24,4 18,7

  с презрением 1,8 2,5 0,6

  с ненавистью 1,1 1,6 0,4

  затрудняюсь ответить 12,6 13,5 11,3

  Город демонстрирует нам большей частью конфликтную модель, а село представляется куда более толерантным. Родительская группа воспринимается сельской молодежью с большим пониманием, восхищением и сочувствием. Городская молодежь - более требовательна и строга. Это тоже подтверждает известный факт, что по сей день сельское население, в том числе и молодежь, является в большей степени носителем традиционных ценностей.

  Какая из позиций в отношении к старшим сегодня более адекватна, ответить однозначно нельзя. Объективности ради должна быть найдена определенная мера критичности в единстве с уважением и даже почитанием старших поколений, признанием того, что, несмотря на допущенные ими ошибки, именно они сделали все то, чем пользуется современная молодежь, в том числе и то, чем она гордится. Об этом мы скажем чуть позже.

  Данные, в общем совпадающие с нашими, приводит, на основании исследований в Татарстане, профессор Э.Р.Тагиров (119, с.14-15)

  Старшие поколения не только оцениваются молодежью, но и являются значимыми или незначимыми образцами поведения, достойного подражания. И если, по результатам опросов, все еще наиболее значимыми фигурами здесь являются мать и отец, даже бабушка с дедушкой, и взрослый знакомый, то это значит, что еще есть возможность через демонстрацию образцов определенного поведения влиять на процесс усвоения социальных норм.

  Другое дело, что есть у нас и доля родителей, далеких от желанного для нас образца. Но в целом институт взрослых, ближайшее окружение молодых людей выполняет свою функцию, по словам самих респондентов, выполняет молчаливо - одним фактом своего существования. На селе, где у мужчин до сегодняшнего дня в большей степени, чем в городе, сохранилась функция добытчика основных средств существования и опоры семьи, соответственно и выше желание подражать отцу. В городе же наоборот, все более решающую роль играют женщины, а мужчинам сложнее выдержать конкуренцию с героями-одиночками, которыми наполнены все фильмы и современные книги.

  Несомненен и главный вывод: молодежь хочет быть самой собой и ни на кого не хочет быть похожей. Почти каждый второй пытается выбраться на новые образцы (хотя они могут быть и старыми для культуры в целом ), опираясь только на себя и свои силы. Не удивляет (хотя, конечно, и не радует) не впервые полученный эмпирический результат, что школа в лице ее главного агента социализации - учителя - имеет очень невысокие шансы на успех. Менее одного процента желающих быть похожими на своего учителя говорят о том, что учитель практически перестал быть социально значимой нормой. Он еще может иметь значимые позиции индивидуально, как "посторонний взрослый". Это, конечно, тоже важно, если в целом иметь в виду значение всех действующих лиц в процессе социализации молодого поколения. Но в целом институт образования как системный субъект социализации все равно от этого не выиграл.

  Школа ищет в современности свое место, и роль учителя должна быть иной. Особенно заметно, что роль учителя сведена фактически к нулю, на селе. Для того, кто знает реальную картину состояния сельской школы, в том числе кадровый состав, материальное обеспечение и др., и без того ясно, что на селе нужно коренным образом менять среднее образование, переориентировать его на новые образцы. Там школа должна быть и функционально, и по содержанию отличной от городской. Когда школа ослабит свою установку на сугубую трансляцию псевдонаучных знаний и вернет себе утраченные воспитательные функции, тогда сила школы как института социализации, а сельского учителя как ее субъекта, станет более заметной.

  Традиционный третий компонент - "улица", или приятели, сверстники. Их влияние пока (оказалось) ниже влияния всех взрослых, что в целом можно оценить как положительную тенденцию в современных условиях поиска новых образцов. Но что очень важно и требует специального внимания и изучения, так это воспитательное влияние героев кино и книг. Какие именно герои выбраны в качестве образцов для подражания, сегодня примерно можно предположить. Это герои одиночки, решающие все свои проблемы с помощью силы, постоянных разборок и серии убийств. Культ силы как единственного средства решения всех проблем - вот что в основном несет современная кинопродукция, и книжная пустилась вдогонку за ней.

  Сравнения с данными наших соц.исследований 1992 года позволили нащупать и увидеть целый шлейф проблем. Во-первых, количество молодых людей, искавших свой собственный путь в 1992 году, было в два раза меньше, чем сегодня. Это говорит, в первую очередь, о том, что старый советский джентльменский набор образцов для подражания сегодня, можно сказать, умер, поскольку структура предпочтений существенным образом изменилась. Индивидуализм сегодня уже не модное слово, а реальность нашего бытия, и это надо принимать как факт.

  Во-вторых, ощутимо снизилась роль как социально значимых и у родителей, и у взрослых в целом. В-третьих, значительно упала роль ровесников, как в лице брата и сестры, так и приятелей. В-четвертых, потеряли прежний рейтинг все образцы из книг и кинофильмов, знаменитые люди своего времени. Хотя тоже понятно, что в 1992 году это были все-таки другие герои и другие знаменитости.

  В-пятых, значение бабушки и дедушки как третьего поколения осталось примерно на том же уровне. Это свидетельствует, несомненно, с одной стороны, о достаточно сформированной уже и устойчивой тенденции уменьшения влияния предков на современную молодежь. При этом ясно, с другой стороны, что оно никогда не может быть сведено к нулю, ибо в сугубо личном плане, если отвлечься от социальных характеристик, то полученные 2% признающих авторитет "дедов", в обществе всегда будут, поскольку они представляют оценку тех, кто прошел через теплые руки своих бабушек и дедушек. Не думаем, что сегодня эти родовые отношения сильно изменятся, даже если мы будем иметь полностью вестернизированный образ жизни. Потому что если даже взять основную фабулу воспоминаний героев таких кинофильмов, то как правило, там все равно присутствует идеализированный мир бабушек и дедушек, даже у закоренелых индивидуалистов.

  Сравнения с данными исследования 1995 года по Красноярскому краю позволяют уловить общее и специфическое. Так, примерно одинаковый уровень значимости и привлекательности матери, отца и бабушки с дедушкой у Оренбургской и Красноярской молодежи свидетельствует о базисности этого отношения, о главном месте полноценной семьи и родителей в процессе социализации. Примечателен и тот факт, что в этом смысле брат и сестра теперь для современной молодежи - обременяющие обстоятельства. Возможно, это те "рты", с которыми приходится делиться, и потому так не желают быть похожими на них участники опросов. Ведь не очень-то хочется подражать человеку, существование которого для тебя в чем-то обременительно.

  Что молодежь - зеркало всех социальных отношений, известно давно. Но зеркало это - специфическое: оно отражает только те стороны бытия и сознания, которые затрагивают их больше всего. Можно отметить, что в абсолютном смысле в ценностном сознании молодежи сейчас на смену силе пришли честность и справедливость. Нашу молодежь теперь привлекают люди честные и борющиеся за справедливость, она хочет им подражать. То есть, романтизм еще не умер, это радует, особенно если помнить, что речь идет о молодых людях. А вот мир взрослых как социально значимых явлений и отношений начинает приобретать контуры, уже выстроенные в соответствии с сегодняшними реалиями. И здесь - как ни печально, но уходит умение понимать другого, о чем свидетельствует сопоставление наших показателей 1992 и 1997 годов.

  Научиться понимать другого, и прежде всего старшие поколения, - это важнейшая социальная проблема. Трансляция нравственных образцов без понимания их сути и смысла - бессмысленное занятие. Прививку высоких нравственных идеалов, в том числе и чувство патриотизма и гражданской ответственности и т.д., надо осуществлять очень осторожно и умело. Здесь как нигде требуются и внутренняя зрелость воспитателя, и его умение, иначе можно получить обратный результат, отторжение, протест. В общем, здесь есть над чем подумать при попытках осуществить на деле преемственность поколений.

  Говоря о степени возможного влияния старшего поколения на молодежь, необходимо подчеркнуть важность такого фактора, как мера доверия молодежи к старшим или другим взрослым. Если коротко прокомментировать общие изменения, происшедшие за последние 5 лет, то обращает на себя внимание одна общая тенденция - если раньше за помощью обращались в трудную минуту к родственникам, то теперь гораздо чаще стали видеть надежду и опору в знакомых взрослых, в том числе в учителе и мастере. Это значит, что сейчас институт социально значимых лиц в новых реалиях приобрел еще одну важную фигуру - взрослый знакомый. Объяснение этому феномену может быть найдено в той конфигурации социального пространства и нового распределения ролей, когда близкие родственники не в состоянии выполнить роль социализатора, способствующего адаптации молодого человека к новым для него условиям. Хотя мы ранее отмечали, что круг социальных контактов в целом смыкается, стремясь замкнуться на семье. Но когда речь идет о советах и помощи в трудном положении, то семейного опыта и знаний может вполне естественно не хватить для поиска оптимального решения вопроса или выхода из конкретной затруднительной ситуации.

  Очень возможно, что именно поэтому за последнее время наметился очень медленный и незначительный, но все же рост роли учителя (мастера). Это предположение получает большую обоснованность при учете, что указанный рост зафиксирован пока в городе, где, понятно, масштаб и динамика социальных изменений значительно выше, чем на селе, делая опыт и совет постороннего, но более информированного взрослого значительно более востребованным. Это в сегодняшней ситуации отрадно, поскольку в сущности учитель тоже является носителем важнейших социальных функций, направленных на выживание общества. Жаль, что далеко не все, а точнее, большинство педагогов до сих пор не может занять собственно педагогическую позицию и по отношению к ситуации в стране, и к молодежи, да, собственно, и к себе.

  Структура обращений молодежи за помощью в критических ситуациях, показывает то же стремление молодежи к самостоятельному решению проблем собственными силами. Это не просто самоуверенный максимализм молодежи, а проявления префигуративности современной культуры. Даже мать как самый близкий человек отходит сегодня на второй план, уступая место сверстнику, а более значительный показатель этого отхода у городской молодежи говорит о несомненном усложнении реалий городского бытия. В этом - подтверждение общей тенденции перехода нашего общества к новому этапу, когда сверстники выступают главным информационным и поддерживающим источником в решении индивидуальных, зачастую интимных, проблем. Это чревато ослабеванием связей между поколениями, проблематичностью трансляции и восприятия прежнего опыта и, как сказано в 1 главе, "уплощением" социального пространства бытия молодежи ввиду локализации деятельностных и прочих связей и отношений в плоскости одного поколения.

  Сельская молодежь более консервативна и сохраняет в большей степени традиционный уклад, даже в таких, как будто уже радикально изменившихся, социальных условиях. Можно даже отметить, что в этом она сегодня больше похожа не на современную городскую, а на бывшую советскую молодежь периода перестройки. Пожалуй, можно даже говорить о некотором запаздывании социальных перемен или их амортизации сельским укладом жизни. Хотя в главных позициях, в том числе в перемещении акцента на самостоятельность и уходе материнской помощи на второй план, все же отражается общая тенденция ухода в прошлое советского матриархата в семье. В главном моменте эту черту - доверие прежде всего самому себе - выявило исследование и в Красноярском крае.

  Будет ли то, что придет на смену прежнему, лучше, пока трудно сказать, хотя трудно удержаться от известной доли скептицизма. Потому что заметно усиливается такая явно выраженная тенденция, как выпадение из пространства социально-значимых людей все большего круга лиц с социально-приемлемой ориентацией и замещение их лицами с асоциальными и криминальными установками и ориентациями.

  "Количество преступлений,- отмечается в одном из официальных областных документов,- совершенных несовершеннолетними в соучастии со взрослыми, составляет 51,5%. Сложившееся положение реально способствует передаче криминального опыта подрастающему поколению" (Информация о состоянии преступности и безнадзорности несовершеннолетних в области за 1997 год. Письмо зам.главы Оренбургской области от 22.01.98) И эта реальность, судя по всему, будет довлеть и усиливаться до тех пор, пока в механизме социализации ей не будут противопоставлены позитивные социально-значимые ценности и не будет создан надежный механизм поддержки положительных социально-ориентированных типов подобной деятельности.

  Итак, современная молодежь меньше всего стремится быть на кого-либо похожей. В этом - и позитив, и негатив ситуации. Потому что, с одной стороны, молодые люди априори отвергают предлагаемые обществом социально-одобряемые роли и функции поведения; с другой стороны, методом проб и ошибок, но они все-таки приходят к тому, что их деятельность должна - с необходимостью должна - быть оценена социумом. Потому что даже в крайней форме ухода от общества - группизме - требуется определенный набор одобряемых и принимаемых данной группой норм. Соответственно, в подобных исторических ситуациях необходимо "искусственно-технически" поддерживать такие локальные сообщества с социально-приемлемыми ориентациями, чтобы через них молодежь все-таки находила бы путь к большим социальным группам и истинным ценностям человеческого общежития.

  Хотя городская и сельская молодежь находятся как бы в различных стартовых условиях, но однако общая тенденция одинакова - мир взрослых как значимый уходит на второй план по сравнению с миром сверстников. А значит, наиболее приемлемыми и состоятельными организаторами молодежного движения сейчас становятся сами молодые люди, объединенные в организованные формы. Прежние формы социализаторской деятельности, можно сказать, угасли, а новые на смену им не пришли. Особенно это касается досуговой деятельности - одной из самых популярных и востребованных молодежью. Несмотря на половодье ее технического оснащения, ее требуется на самом деле в значительно большем количестве и качестве, чтобы через досуговую деятельность обеспечить положительную социальную ориентацию молодежи.

  На фоне общего ослабления социализующего влияния на молодежь семьи, родственников и взрослых знакомых, при давнем выпадении из этого круга школы и учителя, обратим внимание еще на один штрих, не имеющий видимого прямого отношения к взаимоотношениям поколений. Это отношение к героям книг и фильмов как образцам поведения и ценностных ориентаций.

  Здесь в наших соц.исследованиях обнаружились расхождения с данными, полученными в Красноярске. Это - довольно низкий в среде молодежи, в отличие от Красноярска, рейтинг героев книг и кинофильмов как образцов для подражания. Причины этого, по-видимому, надо искать в социо-культурных особенностях территорий, в том числе в уровне культуры, специфике местного менталитета и т.д. Основание этих различий не в последнюю очередь может лежать и в различии уровней интеллектуализации молодежи, которое, в частности, демонстрируется показателем относительного числа молодежи, обучающейся в вузах, на 10000 населения, который в Оренбуржье почти вдвое ниже, чем средний по России. Но это - с одной стороны.

  С другой стороны, учитывая специфичность, однонаправленность и весьма незначительный культурный уровень популярной и распространенной кино- и книгопродукции последних лет, возможно, что снижение положительного отношения нашей молодежи к героям книг не случайно. При этом можно предположить, что и у Красноярской молодежи тоже сегодня (по сравнению с 1995 годом, когда проводилось исследование) поубавилось желания быть похожим на современных героев книг. Хочется в это верить.

  А что касается киногероев, то здесь для Оренбурга, может быть, в отличие от романтически настроенного Красноярска, холодным душем будут цифры Оренбургской статистики 1997 года: за истекшие 7 лет число посещений кинотеатров сократилось в 32 раза. С библиотеками и количеством литературы дела обстоят просто плохо (См.180). В таких условиях можно обрести представления о современном герое лишь из продукции видеоиндустрии, а там герои культурой не блещут. Может, поэтому оренбургская молодежь уже и не хочет быть на них похожей. Но возможно, в Красноярске просто с прокатом дела обстояли лучше.

  Из приведенных сравнений важно сделать один главный вывод: герои кино и литературы, а соответственно сами киноискусство и литература, ныне сдают свои позиции и перестают быть теми мощными институциализированными факторами социализации молодежи, какими были раньше. Частью в силу внешних для них, а частью - внутренних для них причин. Достойной же замены им не создано. Вот где проблема!

  Ушла, в том числе, добрая старая классика - носитель вечных ценностей. Ушла история в лицах и эмоциях. Многое ушло. А вместе с этим резко уменьшилось число субъектов социализации - давно покинул их ряды учитель, уходят семья, родственники, взрослые знакомые, романтические герои кино и литературы, даже сверстники. Молодой человек все больше остается один, наедине с проблемами.

  & 3. Духовные факторы социализации

  Субъект не способен идентифицировать себя в социальном пространстве и времени без специфических социально-культурных характеристик общества, к которому принадлежит. Процесс идентификации имеет свою материальную и духовную составляющую. И если условия образа жизнедеятельности социума составляют первую, то состояние и характеристики общественного сознания составляют вторую.

  Появление в нашем языке новых слов, вдруг становящихся "ультрамодными", всегда остается загадкой. Сейчас уже трудно представить большинство социальных теорий без учета или использования термина "менталитет". В "Философском словаре" 1981г. (4-е издание) термин "менталитет" еще отсутствует, но уже в словаре "Современная западная философия" имеется статья "Менталитет", где, в частности, говорится: "Менталитет - совокупность готовностей, установок и предрасположенностей индивида или социальной группы действовать, мыслить, чувствовать и воспринимать мир определенным образом. Ментальность формируется в зависимости от традиций, культуры,социальных структур и всей среды обитания человека и сама, в свою очередь, их формирует, выступая как порождающее сознание, как трудноопределимый исток культурно-исторической динамики". (181, с.177.)

  Связанный с традицией, воспроизводством и развитием общества, с социальной идентичностью, а значит и с социализацией, менталитет уже широко признан в социальной науке как фактор, влияние которого на результаты и возможности социальных инноваций нередко оказывается существенным или определяющим.

  Идея ментальности возникла среди историков школы "Анналов", повернувших историческую науку от исследования объективных социально-экономических отношений к анализу структур духовной жизни, к поиску фундаментальных устойчивых структур сознания. Возникновение термина "менталитет", авторство которого, приписывается Р.Эмерсону, ориентировочно датируется 1856 годом. (181, с.177).

  Однако вопрос о менталитете - его сущности, структуре, специфических и существенных признаках и т.п.- ныне широко дискутируется. Сам этап разработки этой проблемы пока можно охарактеризовать как уровень описания, т.е. идет сбор информации, кто и что сейчас по поводу этой проблемы думает, слышал, знает. Одно из первых публичных коллективных обсуждений этой актуальной темы - "круглый стол" по проблеме российского менталитета и его участники - И.К. Пантин, В.К.Кантор, Г.Д.Гачев, А.С.Панарин и др. (См.171, с.25-53) - подняли как проблему необходимость его специального изучения.

  Известно, что в менталитете содержится нечто традиционное, составляющее ядро, а к нему со временем приживается новое, которое, в свое время и в свою очередь, превращается в традицию. Определение содержания этого ядра - ключ к пониманию многих социальных процессов, основа для прогнозов и ожиданий, для успешности социальной практики. Но это большая культурологическая проблема.

  В связи с исследованием путей и возможностей инновационных проектов в условиях модернизирующихся обществ, проблема менталитета имеет два аспекта: первый - это на какие ментальные конструкты можно опереться, модернизируя ту или иную сферу социальной жизни, знаем ли мы их, адекватно ли оцениваем и можем ли использовать. А второй - какие инновации при этих условиях будут иметь успех, какие - нет, или будут трансформироваться ввиду объективного наличия тех или иных устойчивых ментальных конструкций. То есть, необходимо четкое осознание того, что мы должны учитывать в отношении менталитета, пытаясь проводить ту или иную модернизацию.

  Известные удачные и неудачные попытки модернизации различных обществ с неизбежностью приводят к учету менталитета как значимого фактора социальных преобразований. Соответственно, любая социо-культурная модернизация, без которой невозможна ныне любая полная или частичная модернизация общества, не может быть успешной без учета, формирования или изменения определенных ментальных конструкций. Естественно, он не может быть обойден вниманием при осмыслении и проектировании социальных процессов в современной России.

  Однако проблема здесь сегодня заключается в том, что характеристики и конкретного менталитета, российского, также еще мало изучены, и за исключением отдельных частных примеров, неизвестно его влияние на социальные процессы. Эту проблему - применительно к российской действительности - в свое время ставил еще П.Я.Чаадаев, указывая: "Дело в том, что мы еще никогда не рассматривали нашу историю с философской точки зрения. Ни одно из великих событий нашего национального существования не было должным образом характеризовано, ни один из великих переломов нашей истории не был добросовестно оценен; отсюда все эти странные фантазии, все эти ретроспективные утопии, все эти мечты о возможном будущем, которые волнуют теперь наши патриотические умы." (207, с.141.) Это относится и к нашему времени.

  Сегодня разобраться в словосочетании "российский менталитет", судя по определению, должно знание о культурно-исторической динамике России. Однако, буквально на первом шагу нас подстерегает новое откровение, выраженное в профессиональном мнении: "...в рамках отечественного обществознания до сих пор отсутствует дисциплина, занятая всесторонним изучением России как целостного природно-социокультурного образования." (211, с.39). И далее: "Разброс мнений, вплоть до крайних, характерен и для сегодняшних обсуждений русской темы. Они часто ограничиваются взаимно полярными константами, чреватыми непримиримостью между теми, для кого Россия представляет собой олицетворение мракобесия и отсталости, и теми, для кого она - светоч и надежда всего человечества. "

  При этом сегодня отмечается "преобладание полярных суждений", которые " есть следствие, с одной стороны, чрезмерной политической ангажированности, с другой - отвлеченно-спекулятивного характера рассуждений, неизбежного, покуда они ведутся по преимуществу на страницах газетно-журнальной публицистики. И то, и другое преодолимо только при наличии должного академизма и научной основательности, базирующихся на серьезном методологическом и источниковедческим обеспечении. Предпосылки подхода, сочетающего в себе данные качества, на сегодня, думается, можно считать, в общем и целом, сложившимся" (211, с.39)

  В принципе, соглашаясь с таким утверждением, мы, однако, не согласны с тем, что к " предпосылкам" оказались отнесенными работы и мнения лишь русских философов начала ХХ века, и позже - эмигрантов. Такая историческая ограниченность в данном вопросе представляется нам принципиальной ошибкой, поскольку она сужает поиск действительных предпосылок, необходимых для адекватного осмысления реальной истории России, смещает акценты, искажает историческую перспективу.

  Не возражая против использования трудов Е.Трубецкого, Н.Бердяева, И.Ильина и других в качестве предпосылок, мы, тем не менее, подчеркнем, что в данном случае, применительно к проблеме российского менталитета, неоспоримое историческое первенство принадлежит не этим авторам, а пионером здесь, несомненно, является П.Я.Чаадаев. В середине ХIХ века термин "менталитет" еще только рождался, а он уже пытался понять суть и истоки конкретного, российского, менталитета, формулируя стартовую задачу к пониманию российской специфики. "Одним "философическим письмом",- справедливо оценивал роль Чаадаева Г.В. Плеханов, - он сделал для развития нашей мысли бесконечно больше, чем сделает целыми кубическими саженями иной трудолюбивый исследователь России "по данным земской статистики" или бойкий социолог фельетонной "школы" (155, с.135-136.)

  Определяя основание, исследование и понимание которого позволило бы вскрыть сущность данного феномена, Чаадаев обращает внимание на особые моменты развития того или иного общества: "Серьезная мысль нашего времени требует прежде всего строгого мышления, добросовестного анализа тех моментов, когда жизнь обнаруживалась у данного народа с большей или меньшей глубиной, когда его социальный принцип проявляется во всей своей чистоте, ибо в этом - будущее, в этом элементы его возможного прогресса." (207, с.142)

  Таковым особым моментом русской истории он считал эпоху Петра I, деятельность которого и была объектом его пристального анализа. Чаадаев очень высоко ставил значение таких переломных моментов: "Если такие моменты редки в нашей истории...,- отмечал он,- не отталкивайте истины, не воображайте, что вы жили жизнью народов исторических, когда на самом деле, похороненные в вашей необъятной гробнице, вы жили только жизнью ископаемых. Но если в этой пустоте вы как-нибудь наткнетесь на момент, когда народ действительно жил, когда его сердце начинало биться по-настоящему, если вы услышите, как шумит и встает вокруг вас народная волна, - о, тогда остановитесь, размышляйте, изучайте, - ваш труд не будет потерян: вы узнаете, на что способен ваш народ в великие дни, чего он может ждать в будущем"( 207, с. 142). В этом "биении народного сердца", в" шуме народной волны" увидел русский мыслитель тот таинственный и трудноопределимый источник культурно-исторической динамики.

  Выработка теоретических принципов и подходов к выявлению границ и признаков, сущности российского менталитета шла непростым путем, и процесс еще не завершен сегодня. Славянофильство и западничество в своей аргументации и поисках места России не смогли уйти дальше отрывочных суждений и иллюстраций из художественной литературы, "лубочного" или скептического описания фрагментов народного быта. Но если искомое понимание сути российской специфики невозможно получить без анализа особых моментов, характеризующихся интенсификацией социальной жизни, то нельзя не отметить, что историческая верификация предлагавшихся воззрений свершилась - как ни парадоксально - в ХХ веке, в горниле трех революций и последующих за ними событиях России и СССР. А это значит, что понять судьбу России невозможно без осмысления ее событий первой четверти ХХ века. Следовательно, хотим мы того или нет, но необходимо для этого соотнестись с работами ученых, по-разному оценивавших и исследовавших процессы (все - от экономических до религиозных), происходившие в стране в то время.

  Вторым существенным основанием для понимания российской специфики Чаадаев указал " факт, который властно господствует над историческим движением, который красной нитью проходит через всю нашу историю, который содержит в себе, так сказать, всю ее философию, который проявляется во все эпохи нашей общественной жизни и определяет характер, который является в одно и то же время и существенным элементом нашего политического величия, и истинной причиной нашего умственного бессилия: это - факт географический." (207,с.146). В этом факторе, безусловно,- один из краеугольных камней основания россиеведения как учения о России как природно-социокультурном образовании. Он же, учитывая тотальность его влияния на российскую специфику, определяет многие черты российского жизненного традиционного уклада, а стало быть, отражается и в специфике социализационных процессов.

  Это "бессилие" Л.Н.Гумилев преодолел, положив географическое начало как осмысленное отношение к человеку, его природе и деятельности, тем самым конкретизировав в данном направлении биосоциальную природу человека. Но в целом проблемы русской истории Гумилев не решил, а лишь поставил, и не случайно у него свой "таинственный" и "трудноопределимый" источник - пассионарность. ( 49 )

  Между тем, со времен Чаадаева, несмотря на появление и широкое продвижение попыток понять и наполнить содержанием понятие "российский менталитет", мы и сегодня не ушли далеко, хотя перипетии нашей отечественной истории не раз и не два ставили проблему понимания этой судьбы и ее причин в разряд наиболее злободневных. Но вся беда в том, что по-прежнему в реальностях российского менталитета никто систематически не разбирался. Не было попыток опереться на факты, способные подтвердить рассуждения о том или ином историческом типе российской ментальности русского (российского) народа ни у русских, ни у русско-советских философов. Процедура верификации общих рассуждений о менталитете российском делалась практически невозможной запретом социологии, неразвитостью социальной психологии, убогостью статистики, идеологическими табу и т.п. Сейчас появились первые ростки фактологической базы. Первые факты говорят о разном, например, о деградации нации (См.131) , но по-прежнему оставляют открытым вопрос о ее специфических чертах как нации, вопрос, ответ на который еще долго не будет найден на пути умозрительных построений.

  Задача пристального научного исследования содержательных характеристик нашего отечественного менталитета по-прежнему не находит достаточного круга энтузиастов, хотя в истории такие попытки известны. Начало ХХ века для России было бурным и трагичным, как, кстати, и ожидания его конца. Крайности оценок российской реальности того времени обнаруживаются у представителей русской религиозной философии, чьи рассуждения, по замечанию В.В. Розанова, носят умозрительный характер и отличаются пренебрежением ко всему конкретному живому. Образованные россияне начала века спешили выразить свое пренебрежение к "проклятой России". В противовес им народники и марксисты - каждые по-своему - искали пути реального и духовного освобождения народа.

  Последние сосредоточились прежде всего на анализе материальной составляющей жизни и быта, в то время, как философы-немарксисты говорили о духе, русской душе и т.д. И все это было как бы многофокусным отражением реалий исторической ментальности российского народа. В советское время нам стремились показать только одну точку отсчета, сейчас мы имеем возможность взглянуть на другие. И важно подчеркнуть, что при этом бросается в глаза базовая ограниченность и религиозных, и марксистских философов, осмысливавших судьбы российского = русского = православного народа. Так, Средняя Азия и Казахстан умышленно ими специально не рассматривались, и В.И. Ленин, например, в своей работе "Развитие капитализма в России" говорит об этом прямо: "Мы берем главным образом и почти исключительно данные о внутренних, чисто русских губерниях". (100, с.5)

  Но когда Г.В.Плеханов, а затем В.И.Ленин и другие марксисты показали, что они понимают под понятием "эпоха", и, в отличие от "метафорического" употребления его у других мыслителей, дали четкое определение этого понятия, тогда российский менталитет начал приобретать исторические контуры, зависимые от характера эпохи. Марксисты доказали, что центр исторического развития России в их эпоху переместился из деревни в город, а потому сосредоточили свое внимание на пролетариате и его менталитете, в отличие от крестьянства. Этим переносом акцентов понятие "народ" впервые было операционализировано не в плане противопоставления правящим элитам, группам, классам, а дифференцировано внутри самого себя, что дало мощный импульс к пониманию механизмов динамики общества.

  Наряду с исторической наукой, на рубеже ХIХ-ХХ веков усиленно разворачивается религиозно-культурная позиция в интерпретации всей русской истории (нередко с акцентировкой ее нравственно-религиозного аспекта). Нравственные и религиозные нормы, как известно, формируются в процессе длительном, и это обстоятельство чуть ли не автоматически превращает их в предмет исторических изысканий. Претензии религии на часть истины не менее основательны, чем претензии науки. Но религиозное сознание, являясь частью культуры, исторично, и далеко не всегда и не сразу обрело способность непрерывно сохранять свои собственные ценности и транслировать культуру народа.

  Е.Трубецкой, которого трудно обвинить в пристрастии к атеизму, марксизму и т.п., описывая "явление" рублевской "Троицы" при реставрации, отмечал: "Судьба прекраснейших произведений древнерусской иконописи до недавнего времени выражалась в одной из двух крайностей. Икона или превращалась в черную, как уголь, доску, или заковывалась в золотую ризу, в обоих случаях результат получался один и тот же - икона становилась недоступной зрению. Обе крайности в отношении к иконе, пренебрежение с одной стороны, неосмысленное почитание с другой, свидетельствуют об одном и том же: мы перестали понимать икону и по тому самому мы ее утратили. Это не простое непонимание искусства, в этом забвении великих откровений прошлого сказалось глубокое духовное падение. Надо отдать себе отчет, как и почему оно произошло." (196, с.96-97)

  На наш взгляд, здесь затронута реальная и очень значимая проблема. Ведь замалевать или закрыть Рублева - это практически то же, что взорвать церковь,- и с эстетической, и с религиозной точки зрения эти явления однопорядковы. А значит, на Руси до определенного времени вообще не было критериев оценки значимости исторической судьбоносности явлений, в том числе и собственной истории. Следовательно, в действительно существующем историческом сознании народа, общества, индивида нет монотонно нарастающей составляющей прогресса, там с неизбежностью будут существовать - и реально существуют - разрывы и провалы, которые периодически возникают, ставя проблему изучения их возникновения, а затем - если это возможно - и преодоления. Стало быть, историческая составляющая национального менталитета содержательно являет собой специфическое образование, не идентичное историческому знанию, зафиксированному в летописях и исторических повествованиях.

  Сказанное означает, что само историческое сознание не есть монотонное и гладкое отражение исторического процесса. Цивилизованное отношение к собственной истории есть продукт значительно развитого общества, и его исторического сознания в том числе. При такой постановке вопроса становятся невероятно понятными и доходчивыми слова Чаадаева: "Пятьдесят лет назад немецкие ученые открыли наших летописцев". (207, с.145)

  Истории Карамзина, Ключевского, Соловьева были мощными трудами, которые удовлетворили и сформировали в русском обществе потребность в знании собственной истории, но вот в каких слоях и кругах - это вопрос особый. Так, Ключевский отмечал: "Спросите у любого из этих простых людей, с посохом и котомкой пришедших сюда издалека, когда жил преподобный Сергий и что делал он для Руси 14 века, чем он был для своего времени? И редкий из них даст вам удовлетворительный ответ, но на вопрос, что он есть для них, далеких потомков людей 14 века, и зачем они теперь пришли к нему, каждый ответит твердо и вразумительно." (77, с.64)

  Эти слова имеют глубокий смысл. Они указывают на неразрывную существенную взаимосвязь исторических событий с ценностными установками, определяющими действия людей. И необходимо подчеркнуть особо: роль исторического сознания в формировании качественных и содержательных характеристик менталитета того или иного общественного образования является одной из самых значимых. Не случайно периодически в том или ином обществе - в этой связи частью осознанно, а частью неосознанно - разворачивается "борьба за историю", причем довольно жесткая, невзирая на поприще - будь то научно-теоретическая, политическая, идеологическая и любая другая арена. Соответственно, тот или иной ракурс подачи национальной истории и исторических событий имеет социализационное значение, которое трудно переоценить. Это важнейшая предпосылка национально-исторической самоидентификации народа.

  Почему Французская революция является Великой, а российской Октябрьской отказано в этой характеристике? Уже в одном этом обстоятельстве можно увидеть стремление определенных социальных групп (в том числе и националистических, разных мастей, за рубежом) принизить роль и значение Октября 1917 года как благородного порыва и прорыва российского народа к новым социальным ориентирам и ценностям, сохранению и приумножению в одновременном историческом акте своих собственных исторически сложившихся коллективистских (пусть объективно патриархально-феодальных) ценностей (русский утопический социализм). Гораздо выгоднее - и в тактическом, и в стратегическом планах - объявить большевиков и Ленина злодеями мирового масштаба, которые-де заманили и обманули народ. А заодно и внушить, что прозябающий в лени и пьянстве русский народ не способен на великие исторические и гуманистические акции.

  Равноположенными и так же понятными являются попытки вытравить характеристику "Великая" из истории Отечественной войны 1941-1945 годов. С точки зрения российского сознания - и не мещански ограниченного, а нравственно-ценностного - это кощунственное действие, прикрываемое лозунгом псевдообъективизма. Из факта, что Советский Союз и Сталин готовились к войне наступательной (малой кровью и на чужой территории), о чем знал каждый простой советский человек, с помощью "научно-объективных" манипуляций (См.186) делается очередная сенсация и попытка перевернуть и переписать реальную историю. Но война, пережитая и прожитая советским народом, в его собственных ощущениях и намерениях не была ни захватнической, ни преступной. Ее историческое восприятие вполне согласовывалось с традиционными ценностями российского менталитета, она была для него актом справедливости и самозащиты. Поэтому ее новая трактовка - это интеллектуальная диверсия, лежащая за границами данной конкретной ментальности.

  Сейчас Россия переживает период складывания национальной целостности, в явном виде впервые поставив себе эту проблему после десятилетий советского интернационализма. Соответственно впервые, может быть, за последнее время возникла реальная возможность отстоять стержень российской ментальности. Но тогда возникает проблема - как развести российский и русский менталитет. Сейчас зачастую отделить российское, скажем, от башкирского, невозможно. Но ведь Россия не отказывается от русскости. И как представляется, российское - не есть механическая совокупность характеристик народностей, Россию населяющих. Вдумаемся: когда мы говорим о башкирах, которые присоединялись к русским, то в этом есть какая-то механическая разделенность; а когда - о российском менталитете, то в нем нет ничего русского, противопоставленного башкирскому. Но как тогда понимать связь с русским языком, что никем не отрицается как существенная черта российской ментальности? А что тогда есть культурно-национальная автономия?

  История дает нам совершенно различные примеры того, какими факторами определялась национальная самоидентификация того или иного народа, по каким критериям относил он себя к той или иной истории, обществу, стране. Что сохранило болгар, помнивших, что они болгары и славяне под тысячелетним турецким игом? Территория обитания и история этой территории? Но у евреев не было территории, а была одна история. Современные итальянцы после стольких завоеваний и этническо-исторических смешений и сегодня называют себя не иначе, как наследниками Великого Рима. Потому что Великая Римская империя в исторических анналах осталась как некий бессмертный символ национального - военного, культурного, исторического и т.д. - величия. Современные монголы ставят памятники Чингиз-хану, обосновывают свое родство с ним, поскольку "тоже" монголы. Равным образом, Александр Македонский - чьей истории он принадлежит? Греки будут считать его греком, а вместе с ним причислят его славу и величие к достоянию собственной истории и собственного народа. А македонцы сделают то же самое.

  Именно такие экстремальные ситуации и показывают, что некая реальность - а именно национальный менталитет - существует и как-то воспроизводится во вполне реальных феноменах и институтах. В экстремальной ситуации - того же еврейского народа, например, - он воспроизводился в культуре, религии и образовании (в письменности, языке).

  Здесь особенно примечательно то, что когда происходит самоидентификация людей с какой-то общностью, тем или иным национальным образованием, то при этом в очень большой степени значимо, во-первых, их отношение или ценностная квалификация того, куда они себя стараются отнести. И старания эти направлены на приобщение к лучшему или значительному. Во-вторых, для менталитета также должна быть история. Но не любая и вся, а значимая. И для исторического сознания, оседающего в ментальные конструкции, важны не последовательность и хронология, а значимость тех или иных исторических событий. В менталитете история неотделима от гордости за свою общность, за свой народ, "за своих". В-третьих, механизм формирования и воздействия ментальности таков, что нечто приживается или принимается, если есть к нему чувство сопричастности. Причем оно либо культивируется, либо воспроизводится, либо реально происходит.

  Формирование национального самосознания имеет свои исторические границы. Например, когда шла модернизация африканских государств, то лозунгом дня было образование населения. Колониальное правление было жестоким, и это связывалось с засильем чужеземцев во властных структурах. Поэтому надежды связывались с образованием собственного национального чиновничества, милосердного к соотечественникам и обеспечивающего интересы родного государства. Однако по мере решения этих задач оказалось, что когда группа своих чиновников добралась до властных структур и национальных ресурсов, то они оказались гораздо хуже колонизаторов. Их совершенно не волновало ничто, ни справедливость при распределении и распродаже национального богатства, ни вымирание населения десятками или сотнями тысяч, ни его окультуривание.

  Потому что национального самосознание, т.е. ментального пространства, расширенного до охвата понимания, скажем, "Мы - ангольцы", у них не было сформировано. Сознание было племенным. В нашей отечественной науке долго не понимали роли социально-культурных факторов в формировании сознания, абсолютизировали факторы экономические. А оказывается, культурно-исторический пласт формируется очень непрямолинейно. И, скажем, Ангола возникает лишь тогда, когда каждый ее житель десяток раз повторит: "Я - анголец", когда они все договорятся и на одном языке найдут свою общность. Тогда возникает государство, национальное самосознание, ментальность - все, что угодно.

  Особенно когда мы столкнулись с социальными технологиями, оказалось, что далеко не всегда там все определяет бытие. Подбрось человеку идею, что он на другом языке говорит, и все, не будет он за эту общность биться. А как, с этой точки зрения выглядит сегодняшнее стремление навесить такую унифицированную суперценность, как английский язык? В определенных кругах сейчас, если ты не знаешь английского, то уже и не человек. Как показатель культуры это можно было бы принять за норму, если бы не возражение: а почему именно английского, а не испанского, китайского или индийского? Уж не потому ли, что за этим опять "торчат уши" заокеанского "гегемона", у которого одного лишь культура, а у остальных - недоразумение одно?

  А между тем, у США есть своя специфика. Там ментальные конструкты, которые формируются исторически-длительным развитием этнической общности, исторически перерастающей в нацию, не имеют этно-социальных и исторических корней. Поскольку там нация складывалась из выходцев с разных концов Европы. И на новой земле, у населения, лишенного реальной исторической почвы, прежние ментальные конструкции отторгались. Ментальное ядро воспринимает сакральные смыслы лишь до определенных границ. И оно деятельностно воспроизводится лишь пока есть его реальные живые носители, те, кто знает все, начиная от добычи огня, и заканчивая тем, когда и как надо жертву принести и как закопать, чтобы не нарушить устойчивость жизненного пространства. Тогда существует сообщество, как социальный организм, который может себя воспроизводить деятельностно и ментально обосновывать как сакральные смыслы, так и каждое свое профанное действие.

  А когда это все уже рассыпано, или исторически никогда не было, то необходим заменитель, например, им может стать знание о том, что США - это лучшая страна в мире, английский язык - лучший язык, все самое лучшее - американское, и что все дороги ведут туда. Причем это транслируется, тиражируется, обозначается флажком "американская мечта". Это позволяет Соединенным Штатам социализовать свое население в духе единства американской нации. И для этой нации это хорошо.

  Для США проблема истории, идентификационного поля стоит сегодня особым образом, нежели для многих других стран. Не могут они сегодня приехать на свое Куликово поле, нет у них такой истории. У них была-то одна гражданская война, да и она нацию не только объединила, но и в определенном отношении расколола. Этот раскол сказывается и на формировании национального самосознания. Потому что сегодня национальная история ставит памятники Вашингтону, а какое место занимает в национальной истории и национальном менталитете фигура генерала Ли?

  Если посмотреть на историчность форм религиозного сознания, то, принимая во внимание конфессиональное многообразие в современных США, понятно, что на почве парадигмы социального успеха каждый индивид там сам выбирает для себя обоснование сакрального смысла своего успеха, т.е. сам себе шаман, сам себе ищет смысл. Будь то Аум Сенрике или секта компьютеропоклонников - это все современные формы того же шаманства. Потому что у них не было исторического поля религиозной идентичности. Возможно, потому что не было противостояния с другой большой социальной группой, которая "не мы", "чужие". Поэтому и патриотизм "мы-американцы", т.е. специальное усиленное изыскивание внутреннего цементирующего и объединяющего ядра, наблюдается у них как национальное своеобразие.

  Это в США возникло сравнительно поздно, стало культивироваться после войны, в 60-е годы, в ответ на мировой вызов. До этого реальная мировая история знала две державы - Германию и Советский Союз (Россию), не случайно во второй мировой войне в смертельной схватке сошлись фашизм и коммунизм. Американцы в этом ценностно-смысловом пространстве оказались не у дел, поскольку не фашисты и не коммунисты. Их "охота на ведьм" - на коммунистов - была примитивной реакцией государства на экспансию коммунистических идей, стремлением не допустить эту "заразу". И они это сделали на государственном уровне (маккартизм). А потом, когда поняли, что реализовавшаяся в России коммунистическая стратегия - тупик, то сразу потеряли к нему интерес и фактически махнули рукой, уверенные, что опасность коммунизма у них уже вся заблокирована.

  Но когда, в свое время, из космоса пропищал советский спутник, и это был новый вызов, в США сразу были под него перестроены все системы - социальные, научные, образовательные. Россия отправилась штурмовать в образовании передовой край науки и забыла про воспитание, а США в это время, наоборот, свою систему образования перестроили в смысловом пространстве, усилили преподавание английского языка и патриотическое воспитание. Это был их ответ на вызов в смысловой войне. Навязать миру идею, что говорящий на английском языке - это гражданин мира, а все другие языки пригодны лишь для элементарного бытового выживания - вот и создание смыслового поля и ценностных ориентаций. Плюс суперидеи - США как победитель, миротворец во всем мире, эталон процветающей страны, плюс прямое подкармливание и расстановка рангов за счет туземизации других стран, сбрасывания промышленных отходов или превращения в сырьевой источник.

  Поэтому если в Японии имеется одна социализационная модель или реальность, которая веками культивировала свои этно-социальные культурные смыслы и перекодировала их, распространяла, транслировала и т.д. То США встали на этот путь в короткие исторические сроки в силу формирования жестких условий, таких, как геополитические и военно-стратегические вызовы и поиск полей самоидентификации.

  Но продолжим российскую тему. Если взять, к примеру, борьбу с татарами - возможен ли раскол, чтобы в современности одни сказали, что татар победили, а другие - что русским проиграли? Нет. Современные татары не смотрят на современных русских как на своих победителей-завоевателей и поработителей. Потому что слишком большой была совместная история, в которой они неоднократно вместе противостояли внешнему - внероссийскому - врагу как единый народ. То есть, единым выстроилось поле исторической идентичности. И значимые события были одни и те же, и место в них было тоже у двух этих народов одно и то же. Историки могут даже не ломать перьев, доказывая неидентичность современных татар и древних поработителей Руси, выстраивая генеалогию булгарского народа и т.п. Это интересует лишь специалистов, доискивающихся академической истины. Здесь - совершенно другая проблема критериев и способов самоидентификации с той или иной общностью, отличных от чисто научных принципов. Каких - сегодня это еще вопрос.

  Кто сегодня вспомнит день Бородина или Полтавы? Но они существуют в сознании (менталитете) русского народа как символы русского (российского) величия. Можно ли сегодня относиться к Бородино так же, как к битве под Сталинградом? Вопрос риторический. Большинство народа не знает и даты Сталинградской битвы, хотя она у всех на слуху и обязательна в школьном курсе истории. Потому что для появления исторического сознания не надо тренировать память. Для менталитета важно чувство, вызываемое данным событием, а дата не существенна. Здесь тоже работает иной, нежели академический, принцип. Но он должен быть социо-культурным, культуросообразным.

  Историческая верификация содержательных характеристик российского менталитета произойдет не ответом на вопрос, скажем, когда произошла Полтавская битва, а выделением того ядра, то есть наиболее признанного и повторяющегося многократно ответа на вопрос " Что бы Вы выделили как наиболее характерное проявление русского духа и в каких ситуациях?" И там обязательно многое совпадет - вспомнят и что шведов били, и Наполеона, и немцев в Великой Отечественной. И нормально поставленная проблема здесь - это не какие даты помнят люди, а с чем они связывают свое определение и самоидентичность как личности. Куликово поле или строительство Петербурга, открытие периодического закона или завоевание Сибири. Любое профессиональное сообщество, если оно хочет зацепиться за менталитет,- не важно, кто они, физики, химики, математики, - должно нащупать тот крючок в ментальной конструкции, который будет использован для того, чтобы их профессиональные знания были востребованы этой ментальностью.

  Такой период мы в своей истории проживали. Когда говорили, что всю науку создали Лебедев, Мечников, Сеченов, Ломоносов и т.д. Это была примитивная попытка представить всю совокупность возникновения научных знаний как процесс, имеющий собственные корни в русской традиции. Она была связана тогда с вполне определенной идеологической установкой, что все, что произведено, или производится впервые у нас, или уже у нас было. Если посмотреть на нашу советскую историю с этих позиций, то это - стремление закрыться внутри собственной китайской стены, то есть, на деле - "китайщина". Но с позиции социализационной идеи, здесь есть свой резон, правда, реализовывать его надо все же без подтасовок, культуросообразно.

  Если же мы отождествляем менталитет и национальный характер и считаем, что это рядоположенные понятия, то стоит ли рассуждать о чем-то неуловимом, о некоем туманном источнике традиции? Ведь те, кто занимается серьезно и упорно национальным характером, уже давно его разложили, например, американские психологи оценивают около 80% наследственных черт характера. По данным Р.Пэка, в нем 50% - дает мать, 28% - отец, 6% - братья и сестры, 4 % - другие члены семьи, 6% - сверстники, 3% - школа и другие общественные институты, включая церковь, 3% - другие взрослые, 0,3 % - замещающий жизненный опыт. (35, с.21) То есть, имеется ментальная модель индивида, а через нее - ментальная обобщенная модель национального характера. И соответственно, каждому индивиду через различные определенные формы воздействия на него прописывается его место.

  Историко-логический подход к исследованию феномена российской специфики требует основания, с которого могут быть рассмотрены все процессы, происходящие в России. Подходя к проблеме исторически, необходимо для начала определить адекватную историческую рамку, способную позволить понять, что с Россией происходило и происходит. Здесь можно долго спорить, с чего начать, что есть для истории 15-20 лет, надо ли начинать "с семнадцатого года" или с Ивана Грозного, или - в соответствии с наметившейся в последнее время тенденцией, принять более широкие исторические рамки - столетий или даже тысячелетий.

  На наш взгляд, сегодня пока наиболее плодотворным является путь интеграции всех этих попыток в систематическое целое, поскольку никто из разделяющих ту или иную точку зрения ныне не может претендовать на исчерпывающую истинность своих суждений. Объединив же их, можно будет очертить границы, в рамках которых возможно осмысленно оценивать те или иные периоды, эры, эпохи. Здесь неуместен чисто хронологический подход. 10 лет, 100 лет, 1000 лет, - это пустой звук, если не наполнить их социальным содержанием, и соответственно, нельзя сказать, много это или мало, значимо или нет.

  О.Шпенглер, в свое время, характеризуя античное отношение к истории и времени, отмечал: "Появляющиеся очень поздно попытки греков создать себе, по образу египтян, некоторое подобие календаря или хронологии поражают своей наивностью. Счет времени по олимпиадам не есть эра, подобная, например, христианскому летоисчислению, и был только литературным паллиативом, мало привычным для народа... Тот факт, что точная датировка событий какой-нибудь "троянской войны", отвечающей по своему положению периоду наших крестовых походов, показалась бы прямо вразрез со стилем, обнаруживает сказочно-детский характер античной исторической картины" (217, с.8).

  Два акцента напрашиваются в этой связи. Во-первых, известно, что в обществе действует свое, социальное, время, и оно не может измеряться - да и не измеряется - чисто хронологически; во-вторых, чтобы определить свою позицию не в рамках сказочно-детской картины мира, не в рамках определенной мифологии, а в рамках "должного академизма", надо задать (исследовать), какие процессы и на каком этапе их развития присутствуют сегодня в нашем типе социальности. Но наша историческая наука все еще во многом пребывает в том самом состоянии сказочно-детской наивности, потому что до сих пор не отважилась на главный для науки шаг - постоянно выдвигать гипотезы и заменять их другими, более совершенными, если есть на то основания (104, с.413.).

  Однако, временная положенность, шкала вечности все равно должна быть предзадана, но где? Мы вряд ли сможем найти сейчас в истории пример некоего положенного вечно в менталитете свойства. Например, наш народ добр. Но какой народ и когда с собственной, внутренней точки зрения оценивал себя как недобрый? Нет такого. Здесь мы и обнаруживаем, что в менталитет как внутри себя оцениваемую целостность, не выходящую за ее границы, положены вневременные ценности. А когда они разворачиваются во времени, то с ними происходят довольно своеобразные метаморфозы. Например, "добрый русский народ" пошел и завоевал шестую часть земли. " Добрые американцы" в течение века в четыре раза увеличили свои владения за счет безжалостного истребления коренных индейских народов. Стоит ли продолжать про "добрый британский народ" и т.д.? Хотя есть, конечно, трудолюбивый японский, гостеприимный русский, упорядоченный немецкий и т.д. народ. Но это исторически сравнительные характеристики, исходящие из какой-то универсалистской системы оценок, имеющей к тому же весьма мифологизированную основу.

  Здесь не надо сбрасывать со счетов, что, например, японцы узнали, что они желтая раса, из чужих источников, равным образом, как и то, что они трудолюбивы. О невероятной способности к подражанию и легкости отказа от собственных национальных корней русские тоже больше наслышаны от европейцев. Однако, русский менталитет при этом так и не позволил никогда принять византийское христианство, которое прижилось на Руси в язычески-трансформированном виде. Научной объективной верификации многих характеристик никто не попытался произвести. Но, тем не менее, все народы в собственном менталитете все равно оценивают себя этими же шкалами: добрые, порядочные, справедливые. И специфика ментального конструкта состоит в том, что он упорядочен внутренним образом.

  А вневременность - его характерная черта, возникающая только тогда, когда при наличии внутреннего еще нет внешнего, сравнения, а значит, в рамках этого целого - как, например, у изолированных народов - оно одновременно является и внутренним, и внешним. Тогда у народа и складывается представление о себе самом, которое транслируется устной традицией в основание собственного ментального ядра, до начала внешних контактов. С появлением же последних и разделением на "свое" и "чужое", это поле взаимодействия внутреннего с внешним становится проблемой: вы белые или желтые, а мы трудолюбивые или нет?

  Социализация очень тесно связана с ментальными реалиями. Во-первых, через оформление поля идентификации. Если мы исторически имеем сильную субъектную позицию, то никого не боимся и ни на кого не оглядываемся, гордимся своей страной и никому не позволим быть у себя хозяином положения. Сами себя обеспечим, сами выстроим себе достойную жизнь. Если же мы ничем никогда не блистали, то наш пожизненный удел - идти с протянутой рукой или шапкой по мировому кругу и подчиняться указаниям сильных мира с более удавшейся исторической судьбой.

  Во-вторых, здесь предмет и для менее высоких размышлений. Российский менталитет не дал прижиться в России образованию как совокупности систем научных знаний, не позволил сформироваться такой ценности, как систематически-научно обоснованный профессионализм. Формально образование у нас имеет очень высокий уровень распространения - количество выданных инженерных, медицинских, педагогических и прочих дипломов у нас вполне на уровне ведущих стран мира. Но то, что изучалось, а точнее, сдавалось в вузе, в самой незначительной мере влияет на отправление реальных должностных и жизненных функций выпускников вузов впоследствии.

  Аналогична судьба мировоззренческой, этической, правовой, социально-политической и другой подготовки. Содержание образования существует как бы само по себе, а субъект действия, который есть, по идее, сформированный результат этого образования,- сам по себе. И если в дореволюционной России образование широких слоев просто физически не осуществлялось, то в советское время образовательная политика проводилась очень интенсивно, и России удалось к середине века выйти в число наиболее преуспевающих в этом отношении стран. И, тем не менее, сегодня количество дипломов не отражает истинную ситуацию ни с количеством действительно образованных людей в стране, ни с качественным уровнем специалистов в общественном производстве.

  Для понимания взаимосвязи социализации и менталитета следует иметь в виду, что с исторически устойчивыми, естественно-исторически складывающимися конструктами общественного сознания имеет дело социализация, проходящая за рамками института образования. То есть, менталитет остается за стенами школ и вузов, там, где правят бал "семья" и "улица". А в образовательных учреждениях действуют выработанные и одобренные профессиональным сообществом интеллектуальные конструкты, а не исторически-устойчивые, не те, которые выделены и утверждены временем.

  И разница в том, что менталитет воспринимает и воспроизводит лишь те элементы, которые есть нечто ценное и значимое для народа. Каким образом это туда попадает? Здесь есть два пути - традиционный и инновационный. Традиционный - когда его содержание формируется естественно-историческим путем, и то, что туда попало, передается из поколения в поколение существующими отношениями, связями и т.д. Такими способами передачи ментальных конструктов в допетровской Руси, например, были церковь и община.

  С Петром появляется первая общероссийская массовая газета - повлияло ли это обстоятельство на механизмы формирования и содержание менталитета? И что попадало в ментальные конструкты - то, что люди вычитывали или что слышали? На основании исторических материалов и свидетельств мы этого сказать не можем. Только по косвенным показателям можем еще говорить, что было значимым, а что нет. Это касается и древнерусских источников, тем более что, если верить Чаадаеву, то в летописях, как правило, описывались не столько исторически значимые события, сколько то, что попадало в поле зрения летописца, поскольку не было критериев оценки значимости того или иного события. Неизвестно, к примеру, почему через триста лет возник в истории тот же Андрей Рублев.

  Система образования воспроизводит преимущественно идеологически значимые конструкты, а в менталитет скорее и чаще попадают другие - мировоззренчески значимые, жизнесмысловые или ценностно-смысловые, ведь менталитет - это объективно складывающееся духовное образование. Он передается структурами повседневности. Идеология, конечно, пытается на него воздействовать и частично оказывает на него влияние, но эффект получается симбиотический, и результат обнаруживается порой совсем не тот, что пытается получить идеология. В наличии оказываются идеологические конструкты, измененные устойчивым основанием общественной психологии. То есть, идеология не воспринимается и не вживается неизменно, а лишь в модифицированном виде воспроизводятся какие-то ее элементы.

  Убеждение, что навязанные тем или иным профессиональным сообществом идеи лежат в менталитете, подменяет проблему исследования реальности, заменяя ее экспертной отнесенностью к той или иной идее или ценности. Через институт образования каждое научное сообщество стремится удовлетворить свой эгоистический интерес, т.е. сделать социально значимым собственное знание. Поэтому не склеиваются сейчас образовательные конструкции в нашей школе. И попытка построить все отечественное образование на переднем плане науки в России не удалась (См.139, с.130-131).

  Но отметим, что даже школа не сможет транслировать высшие достижения науки, если в целом индивид самой жизнью не подтянется к определенному уровню освоения значимых интеллектуальных - и шире, духовных,- конструктов. Менталитет - совершенно кумулятивное образование и формируется он естественно-историческим путем. Его природе чужд предметно-дисциплинарный подход. Еще не совсем ясно, меняется ли со временем менталитет, или он есть нечто устойчивое? А также, "что такое ментальность - определенные архетипы, коллективное бессознательное или какие-то конструкты национального характера?" (171, с.25)

  В свете сказанного ясно, что когда у нас школа под флагом времени стала транслировать не традиционные жизнесмысловые и социо-сберегающие ценности, а научные, профессионально-производственные, политико-идеологические и т.д., то скоро произошло расхождение с реальной исторической почвой, с тем, что в этой стране живо функционировало и действовало. И тогда реально существующий, но неучтенный российский менталитет трансформировал и практически отбросил такое образование, выхолостил его.

  Это стало тем более возможным, ввиду того, что отношение к интеллигенции как к слою работников умственного труда, т.е. как к непроизводительному слою, - в противовес пониманию труда только как крестьянского труда - это отношение жило в крестьянской среде в установке, что трудится лишь тот, кто работает руками, и точнее - кто землю пашет. И когда ставилась задача землю пахать, то эта установка работала нормально. Но когда Россия вышла на задачу индустриализации и встал вопрос о кадрах, то сиюминутная задача формирования специалиста подменила историческую задачу формирования себе подобного. Надо было специально подумать, как достичь первое, не теряя второго. В первую очередь, какого содержания должно быть гуманитарное знание, ответственное за поддержание ментальных конструкций. Однако велением времени были естественные науки и техническое знание.

  А в это время роль гуманитарного знания выполняла идеология. И определенную социально-гуманитарную часть воспитания она восполняла - пусть на агитационно-политическом уровне, микшируя издержки гипертрофированного естественно-научного и технического знания. Но в 60-е годы позитивистская планка у нас была поднята еще выше, гуманитарный сектор явно отставал, а прежняя агитационно-политическая идеология уже была слишком примитивна, груба и явно недостаточна, чтобы выполнять прежнюю компенсаторную функцию. Поэтому как система ценностного самоопределения это образование перестало работать. Происходит скатывание образования к формализму и фактической деградации.

  Но когда ментальный конструкт переплетается с идеологией, то пренебрежение им влечет порой неожиданные последствия большой разрушительной силы. К примеру, много ли найдется у нас идеологов, которые всерьез озаботились бы сейчас исследованием и учетом значения мессианства в национальном сознании русского народа? А ведь идея мессианства как ментальная характеристика русского народа столетиями жила в России, в частности, на ней построили свой успех большевики. А как утверждает В. К. Кантор: " С 1917 года до середины 50-х, русский народ не выдвинул ни одной новой мессианистской доктрины и не воспринял таковой" (171, с.47)

  И.В.Сталин - вполне в русле идей мессианства, а следовательно, в согласии с российским менталитетом, - поставил на сверхидею - коммунизм и сохранял ее всеми имеющимися средствами. До его смерти идея мировой революции и коммунизма во всемирном масштабе была жива и на нее работали все социальные институты советского общества. При этом Бухарина, который провозгласил: " Обогащайтесь", Сталин отодвинул, сказав, что этого не надо, что во имя светлого будущего будем вот так сегодня жить. В 60-е годы Н.С.Хрущев выдвигает лозунг: "Жить не хуже, чем в Америке!", "Догоним и перегоним Америку по производству мяса, молока и масла на душу населения!"(171, с.43).

  То есть, Сталин включился в одну модернизаторскую парадигму, а Хрущев - в другую. И Хрущев, в отличие от Сталина, фактически провозгласил идею "сегодня будем жить". В это время кардинально меняются представления партии и идеологов о коммунизме - можно сказать, это был уже чистый ревизионизм, суть которого - замена духовных ценностей материальными. Это было отражено и в Программе партии, где отныне коммунизм трактовался как изобилие, что "польется полным потоком". А раз это идеологически никак не обсуждалось, то транслировалось во все сферы. А что же светлое мессианское будущее, когда наступит? А никогда. Эта новая идея попала на подготовленную почву послевоенных тягот и желания людей жить лучше.

  Какие последствия для социальной жизни, а затем и менталитета имела эта идеологическая инверсия? Это был перелом, когда дипломированная интеллигенция пошла в таксисты - чтоб было "больше молока и мяса". Отсюда и тогда же пошла процентомания, в том числе и в образовании - дадим больше кадров, перегоним по производству их на "душу населения". До появления хрущевской идеологии система образования работала и воспроизводила определенные духовные ценности, всеми имеющимися средствами, вплоть до репрессивных методов, корректирующих "отклоняющееся поведение". А Хрущев, как мы теперь понимаем, сказал: "Раз коммунизма нет, то все дозволено". Что главное - не миссия, не царство светлого будущего, а задача перегнать по количеству мяса и масла. Раз нет мировой миссии, то есть цель и смысл попроще - кушать хорошо. И пошла система вразнос.

  Таких моментов в проявлении различных свойств менталитета может быть неожиданно много - ведь нам почти неизвестно, с чем приходится иметь дело, и когда это " нечто" как себя проявит. Кроме того, ведь надо еще много исследовать менталитет по различным аспектам. Говорят же о политическом менталитете, нравственном и других его видах. Сейчас все разговоры о менталитете происходят и возможны лишь на уровне мнений, потому что к исследованию этой проблемы только-только приступают.

  Сегодня в России констатируется принципиально новая политическая реальность, которую мучительно сознают граждане нашей страны. Она заключается в том, что впервые за всю тысячелетнюю историю Россия стала зависимой страной. Как изменится поле национальной идентичности и как отразятся эти изменения в национальном менталитете, все пространство которого было организовано вокруг стержневого исторического обстоятельства и главной ценности - Россия как страна и нация возникла на необходимости защиты от врага, т.е. на идее свободы и независимости. Сейчас фактически она теряет этот смысловой и организующий стержень, определяющий ее национальную специфику.

  Выбор, стоящий сегодня перед обществом и государством на перспективу, тоже несвободен. Нам надлежит выбирать сегодня из весьма ограниченного числа альтернатив: либо Россия впредь остается страной, полностью зависимой, либо частично зависимой, либо она будет стремиться к полной независимости. Отныне степень зависимости от партнеров будет определять нашу свободу в принятии решений и построении своей судьбы. (См.135, с.130-131) Как повлияет это обстоятельство на изменение российского менталитета, что вынесет из этой ситуации молодежь? Как совместить прежние ценности, на которых мы привычно социализовали молодежь, с новыми реалиями?

  Сейчас уже очевидно, что не может быть сильной личности и ее полноценной реализации сегодня в отсталой стране и слабом государстве. Проблемы укрепления государственности и державности ныне звучат все актуальней, а цель личностной реализации уже не может отделиться от гражданского самоопределения. Стало ясным, что государство наше не всеядно, не всемогуще, не безгрешно. Есть задачи, которые оно не хочет или не может решать эффективно.

  Что ожидает Россию завтра - во многом зависит и от того, какие знания и какие иллюзии питает народ российский о себе, своей истории и государственности. Ныне народ безмолвствует, садит огурцы на стронциевых грядках и радуется, что еще жив, если вообще задумывается об этом. Есть ли у России историческая перспектива - ответ лежит и в углубленном исследовании прошлых ментальных конструкций, и ментальности сегодняшней.

  Библиография

  1. Абульханова-Славская Х.А. Стратегия жизни. - М., Мысль, 1991 - 300с.

  2. Алпатов Н.И. Учебно-воспитательная работа в дореволюционной школе интернатского типа.-М., 1958

  3. Американская социология. Перспективы. Проблемы. Методы. - М., 1972

  4. Ананьев Б.Г. Человек как предмет познания. Избранные психологические труды. В двух томах, т.1, -М.,: Педагогика, 1980 - 225с.

  5. Андреева Т.М. Социальная психология, М., МГУ, 1980 - 415с.

  6. Андреенкова Н.В. Проблемы социализации личности. Социальные исследования. М., 1970-303с.

  7. Андреенкова Н.В. Роль семьи в социализации индивида // Проблемы быта, брака и семьи. - Вильнюс, 1970.

  8. Арашавский А.Ю., Винн А.Я. Антиобщетсвенные проявления в молодежной среде // Соц. исслед. - 1990 - N4

  9. Арефьева Г.С. Социальная активность. - М.,: Политиздат, 1974 - 230с.

  Арефьева Г.С. Общество, познание, практика. - М., Мысль, 1988 - 204с.

  10. “Атлас всемирного банка”. Газета”Караван”, 24 февраля 1994г.

  11. Аубакирова Г.Х. Молодежь в капиталистических странах: объективные условия и субъективные факторы политической социализации. - М.,: МГУ, 1988-45с.

  Барулин В.С. Соотношение материального и идеального в обществе:( Методологические аспекты проблемы). - М., Политиздат, 1977 - 143с.

  Барулин В.С. Социально-философская антропология: Общие начала социально-философской антропологии. - М., Онега, 1999 - 252с.

  12. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. - М., 1995

  13. Батенин С.С. Человек в его истории. - Л., ЛГУ, 1976 - с.296

  14. Бестужев - Лада И.В. Какая ты, молодежь? - М.,: Моск.рабочий, 1988 - 111с.

  15. Бестужев-Лада И.В. Социальный прогноз и социальное нововведение.// Социс, 1990, N 8

  16. Блажнов Е.А. Зрелость сознания: о формировании политической культуры молодежи. - М.,: Москов. рабочий, 1987 - 159с.

  17. Блок М. Апология истории или ремесло историка. – М., Наука, 1973.

  18. Бовкун В.В. Образ жизни советской молодежи: тенденции, проблемы, перспективы. - М., Высшая школа, 1988 - 144с.

  Боголюбова Е.В. Культура и общество (вопросы истории и теории). - М., 1978

  19. Боряз В.Н. Молодежь. Методологические проблемы исследования. - Л., Наука, 1973 - 155с.

  21. Братерский М.В. Теория модернизации: обзор американских концепций. США: экономика, политика, идеология. 1990 - N9

  20. Боэций. “Утешение Философией” и другие трактаты. - М., 1990

  Булкин А.Н. Социально-философские аспекты ценностного ориентирования молодежи. Автореф… канд.филос.наук. Ставрополь, 1997 - 30с.

  22. Быкова С.Н., Чупров В.И. Молодежь России на пороге рынка: между бедностью и нищетой. // Соц. исслед. - 1991 - N9 - с.62 - 68.

  23. Вебер М. Избранное. Образ общества. М., 1994

  24. Вебер М. Избранные произведения. М, Прогресс, 1990 -808с.

  26. Вишняк А.И. Личность: соотношение трудового потенциала и системы потребностей, Киев, 1986

  27. Вишняк А.И. Социальные проблемы советской молодежи //Философская и социологическая мысль. - 1989 - N8 - с.3-10.

  Волков С.Н. Мистицизм в современной молодежной среде: социально-философский анализ. Автореф… канд.филос.наук. М., 1996 - 20с.

  25. Воробьев Г.Г. Легко ли учиться в американской школе? - М., 1993

  28. Воронков С.Г., Иваненков С.П. Молодежь и перспективы развития молодежной политики. -Оренбург, 1993.

  29. Воронков С.Г., Иваненков С.П., Кусжанова А.Ж. Социализация молодежи: проблемы и перспективы. – Оренбург,1993.

  30. Вышеславцев Б.П. Этика преображенного Эроса М.,1994

  31. Габиани А.А. Наркотики в среде учащийся молодежи //Соц. исслед. - 1990 - N9 - с.84- 91.

  32. Гегель Г.В.Ф. Философия религии, т.2 .- М., Мысль, 1971

  33. Гилинский Я.И. Стадии социализации индивида // Человек и общество - Л.,: (Ученые зап. Лен. у-та) 1971 - вып.9 - с.45-56.

  34. Гобозов И.А. Философия политики. - М.: ТЕИС, 1998 - 154с.

  35. Гобозов И.А. Социальный детерминизм и проблемы общественного развития. - М., 1998

  34. Голанский М.М. Что нас ждет в 2015 году?.-М.,1992

  35. Головаха Е.Н. Жизненная перспектива и профессиональное самоопределение молодежи. - Киев: Наукова думка, 1988 - 143с.

  36. Государственная молодежная политика за рубежом // Социалистический труд. - 1991 - N9, - с.18-22; 1991 - N10 - с.101 - 104.

  37. Государственная молодежная политика: какой ей быть?“Круглый стол” /Перспективы, 1990 - N4 - с.41-51.

  38. Григорьева Т. Камо грядеши? (вступительная статья)//Кэндзабуро Оэ. Избранное. - М., 1987

  39. Л.Н.Гумилев Этногенез и биосфера земли – М., 1993

  40. Давыдов Ю.И., Роднянская И.Б. Социология контркультуры - М.,: Наука, 1980 - 264с.

  41. Духовные ценности советской молодежи. - М.,:1988-154с.

  42. Дюркгейм Э. Социология и теория познания.// Хрестоматия по истории психологии. - М., 1980,

  43. Дюркгейм Э. Социология. - М., 1995

  44.Здравомыслов А.Г. Потребности. Интересы. Ценности. - М.,: Политиздат, 1986 - 223с.

  Зотов В.В. Взаимосвязь интеллекта и творческого потенциала в социализации и самореализации личности. Автореф… канд.филос.наук. -СПб., 1997 - 23с.

  45. Иваненков С.П. Методологические проблемы социального предвидения в советской философской литературе 70-х годов. Автореферат диссерт. на соиск. уч.степ. к.филос.н...- М.,1984

  46. Иваненков С.П. Молодежь Оренбуржья вызовы развития. - Оренбург, 1995 – 119с.

  47. Иваненков С.П. Традиция и будущее. // Credo, 1997, N1

  48. Иваненков С., Кусжанова А. Социализация молодежи и перспективы развития образования. // Россия ХХI. - 1994, N 11-12

  49. Иваненков С., Кусжанова А. Размышления о российском менталитете.// Россия ХХI. - 1994, N 11-12

  50. Иваненков С.П., Калмантаев Б.А., Кусжанова А.Ж. Социализация как ресурс регионального развития – Оренбург, 1998. – 188с.

  51. Иконникова С.Н. Социология о молодежи. - Л., знание,1985г. с.32.

  52. Иконникова С.Н., Кон И.С. Молодежь как социальная категория. - М., 1970г. с.14.

  53.Ильинский И.М. “Наука и молодежи: обновление исследовательских подходов”//Молодежь-89.Общественное положение молодежи и вопросы молодежной политики в СССР. - М.,1989,

  54. Ильинский И.П. Актуальные проблемы развития политических систем. - М., Моск. пос. ин-т международ. отн., 1985г. с.191.

  Ильиных О.П. Социальный кризис Российского общества и мировоззрение молодежи. Автореф… канд.филос.наук. Пермь, 1997 - 30с.

  55. История в энциклопедии Дидро и д‘Аламбера. - Л., 1978

  56. Каиров В.М. Традиции и исторический процесс. - М., 1994

  Калашникова Е.М. Личность и общество : Проблема идентификации. Автореф…дисс.д-ра филос.наук. - Пермь, 1997 - 40с.

  57. Каримский А.М. Антиисторизм “Философии существования”. - М., 1980

  58. Касавин И.Т. Теория познания в плену анархии.- М., 1987

  59. Катульский Е. Молодежь как объект и субъект государственной политики. // Социалистический труд. - 1991г. N9 - с.3-11.

  60. Китайская Народная Республика в 1990 году. Политика, экономика, культура. Ежегодник - М., 1992г.

  61. Климов Ю.М. Поколение кризиса или кризис поколений? - М., Мысль, 1988 - 270с.

  62.Ключевский В.О. Значение преподобного Сергия для русского народа и государства//Исторические портреты.- М., 1990

  63. Ковалева А.И. Социализация личности: норма и отклонение. – М., 1996.

  64. Кон И.С. НТР и проблемы социализации молодежи - М., Знание, 1988 - 64с.

  65. Кон И.С. Психология ранней юности - М.,: Просвещение, 1989 - 255с.

  66. Кон И.С. Ребенок и общество: - Историко - этнографическая перспектива. - М.,: Наука 1988 - 270с.

  67. Кон И.С. Социология личности. - М., Партиздат, 1967, -383с.

  68. Концепция воспитания учащейся молодежи. Авторы:А.А.Бодалев, З.А.Малькова, Л.И.Новикова и др. Ротапринт. – М., 1994.

  69.Косолапов Н.А. Интегративная идеология для России: интеллектуальный и политический вызов.//Вопросы философии, 1994, N 1

  70. Косолапов Н. Национальная безопасность в меняющемся мире. - МЭиМО, 1992, N 10

  Косолапов Р.И., Хлебников И.Б. Обращение к разуму: Человеческий манифест. М., Палея, 1993 - 58с.

  Костюкевич В.Ф. Политическая социализация молодежи. - Мурманск, 1998 - 185с.

  71. Корнилов М.Н. Традиционные межличностные отношения в Японии.// “Японское общество и культура”, вып.4. Научно-аналитический обзор. - М., ИНИОН, 1990

  72.Корнилов М.Н. Корни японского трудолюбия: обзор культурологических концепций.//Человек: образ и сущность.- М., ИНИОН, 1993

  73.Критика буржуазных теорий молодежи. - М., Прогресс,1982 - 335с.

  74.Крупнов Ю. Власть и программы// Федеральная программа развития образования// Россия - 2010.-М.,1993,N 2

  75. Кузьмин В.А. Молодежь на пути в XXI век. - М.,: Содружество социол. ассоциаций., 1992 - 285с.

  76. Кузнецова А.Я. Личность как результат процесса социализации //Биологическое и социальное в формировании целостной личности - Рига, 1977 - с.57-72.

  77. Култыгин В.П. Политическое сознание молодежи в развитых странах капитиализма. - Автореф. дис. д - ра филос. на-ук. - М., 1988 - 43с.

  78. Кусжанова А.Ж. Взаимодействие общества, личности и государства в сфере образования. Диссер...докт. филос.н.- М.,1996

  Лапин Н.И. Изменение ценностей и новые социо-культурные структуры… Куда идет Россия? - М., 1998

  79.Лапина Н.Ю. Динамика социального развития в современной Франции. (Cоциокультурные аспекты). - М., ИНИОН РАН, 1993.

  80.Лебедев А.С. Горбенко В.И. Формирование центральных ориентаций молодежи: в помощь лектору. - Л., Знание, 1990 - 16с.

  81. Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. // Хрестоматия по истории психологии. -М., МГУ, 1980.

  82. Ленин В.И. Полн. соб. соч., т.3.- М., 1972

  83. Литвинов С. Лучше упредить взрыв. // Молодой коммунист. - 1990 - N2 - с.26-32.

  84. Личенков М.М. Политическая социализация: молодежный аспект. // Вестник МГУ, сер 12, Социально - политические исследования. 1991 - N6 - с. 74-77.

  85.Лисовский В.Т. Советское студенчество. Социологические очерки. - М., Высшая школа, 1990 - 303с.

  86. Лосев А.Ф. Из ранних произведений. - М.,1990

  87. Манхейм К. Диагноз нашего времени.М., 1994

  88. Маркарян Э.С. Теория культуры и современная наука. - М.,1983

  89. Маркузе Г. Одномерный человек. - М., 1994

  90. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т.3 – М., 1955

  91. Международные документы по молодежной политике. - М., 1993

  Межуев В.М. Российский путь цивилизационного развития // Постижение времени. - М., 1998

  Межуев В.М. Между прошлыми будущим: Избранная социально-философская публицистика. М., ИФ РАН, 1996 - 150с.

  92. Меренков А.В. Политические стороны студенчества. //Социс. - 1992 , N8 - с. 84-90.

  93. Мещеркина Е.Ю. Все труднее стать взрослым // Соц. исследования. - 1990, - N1 - с.141-147.

  94. Мид М. Культура и мир детства. Избранные произведения (Пер с английского) - М.: Наука, 1988 - 429с.

  95. Миронов А.А. Молодежь в условиях перехода к рыночным отношениям. // Соц. исследования. - 1991 - N3 - с.39-45.

  96. Моисеев Н.Н. Алгоритмы развития. - М.: Наука, 1987 -304с.

  97. Моисеев Н.Н. Мир ХХI века и христианская традиция.//Вопросы философии, 1993, N 8

  98.Моисеев Н.Н. Универсальный эволюционизм. // Вопросы философии. 1991, N3 - с.3-28.

  99. Молодежная политика. Информационный бюллетень N 146 - 147, М., 1997

  100. Молодежь России. Статистический сборник. - М., 1992.

  101. Молодежь: Сексуальные проблемы социального развития молодежи. - М., 1988-158с.

  102. Молодежь России на рубеже 90-х годов. - М., 1992.

  103. Молодежь в процессах обновления советского общества.М., Институт молодежи, 1989 - 133с.

  104. Молодежный ренесанс: проблемы социализации молодежи.// отв. ред. и составитель: Быстрицкий А.Г., Рощин М.Ю., -М., Наука, - 1990-235с.

  Момджян К.Х. Что такое общество? - М., 1991

  Момджян К.Х. Введение в социальную философию.- М., 1997, - 447с.

  105. Л. Г. Морган. Лига ходеносауни, или ирокезов. – М., 1983

  106. Морозова Г.Ф. Деградация нации - миф или реальность? // Социс, 1994, N1

  107. Москаленко В.А. Социализация личности. - Киев, В.школа, 1986 - 200с.

  108. Мяло К.Г. Под знаменем бунта, - М.,: Мол. гвардия,1985 - 287с.

  109. Мяло К.Г. Время выбора: молодежь и общество в поисках альтернативы. М., 1991

  110. Национальная безопасность: Россия в 1994 году.- М., 1993

  111. Неймер Ю.Л. От кризиса общества к кризису труда. Социс N 5, 1992

  112. Неменский Б.М. Мудрость красоты. - М., 1981

  113. Немировский В.Г. Социология личности. - Теория исследованияи опыт. - Красноярск,: Изд. Красноярск. у-та,1989 - 194с.

  114. Никандров Н.Д..Сравнительная педагогика: уроки и надежды.// Педагогика,1989, N 10

  115. Ницше Ф. Соч., т.2. – М., 1997

  116. Новая технократическая волна на Западе. - М., 1986

  117. Нэсбит Дж., Эбурдин П. Что нас ждет в 90-е годы. Мега тенденции: год 2000. М., 1992

  118. О проблемах современного человекознания. - М.,: Наука, 1977 - 380с.

  119. Осипова О.А. Буржуазная наука о проблеме традиций в развивающихся странах Востока. Диссерт. на соиск. уч. степ. к. и.н... - М., 1983г.

  120.Осовский В.Л. Формирование трудовых ориентаций молодежи. - Киев: Наукова думка, 1986 - 163с.

  121.“Папа Иоанн-Павел II молодежи.”- Краков,1991

  122. Парыгин Б.Д. Основы социально - психологической теории. - М., : Мысль, 1971 - 351с.

  123. Пахомов Н.Н. Кризис образования в контексте глобальных проблем// Культура, образование, развитие индивида.- М., 1990

  124. Переведенцев В.И. Молодежь и социально - демографические проблемы СССР - М.,: Наука, 1990.

  125. Переведенцев В.И. Социальная зрелость выпускников шолы.М.,: наука 1985.

  Проблемы переходного периода и переходных общественных отношений. - М., 1986

  126. Плаксий С.Н. Молодежные группы и объединения: причины возникновения и особенности деятельности. - М., Знания, 1988

  Плетников Ю.К. О природе социальной формы движения. - М., 1971

  Плетников Ю.К. Формационная и цивилизационная триада // Свободная мысль. 1998, № 3

  127. Плеханов Г.В. Соч. в 24 т.- М.- Пб., 1925, т.10

  128. Политическая культура молодежи: вопросы теории и методологии исследования. Сборник научных трудов. - М., 1986 - 142с.

  129.Политическое сознание и трудовая активность молодежи. - М., Молодая гвардия, 1985г. - 159с.

  Попов В.Г. Социокультурные ориентации и адаптация молодежи к общественным преобразованиям в современной России. Автореф… дис. д-ра соц.н. - Екатеринбург, 1997, -48с.

  130. Права человека во внешней политике США:1970-1990 гг. – М., ИНИОН, 1990

  131. Пригожин А.И. Нововведения: стимулы и препятствия. - М., 1989

  132. Пригожин И. Философия нестабильности // Вопросы философии. - 1991, N6 - с.46-53.

  133. Проблемы молодежи и молодой семьи - М.,: Госкомстат СССР, 1990 - с.109.

  Пробст Л.Э. Влияние основных субъектов социализации. Автореф… дис. канд. соц.н. - Екатеринбург, 1997, - 20с.

  134. Разин А.В. Поведение личности: проблемы регуляции // Философские науки - 1990 - N 3, с. 111-117.

  135. Раковская О.А. Переход к рынку и молодежь. Проблемы прогнозирования. 1991, N5.

  136. Раковская О.А. Молодые поколения и рынок. Пути движения молодого поколения. - М.,: Наука 1993.

  137. Решетов П.Н. Молодежь: идеология, политика. - М.,: Молодая гвардия, 1975 - 192с.

  138. Риск исторического выбора. Материалы “круглого стола”. // Вопросы философии, 1994, N 5

  139. Ричард Дж., Маргарет М. Браунгарт Советская и американская молодежь: сравнительный анализ. // Политические исследования - 1991 - N4 - с. 160-167.

  140. Российская ментальность (материалы “круглого стола”) // Вопросы философии, 1994, N 1

  Ромах О.В. Провинциальная культурная среда как фактор формирования досуга молодежи. Диссер...докт. филос.н.- М.,1997

  141. С чего начинается личность. - М., Политиздат. 1979 - 238с.

  142. Сартр Ж.П. Проблемы метода. – М., 1994

  143. Серафимова З.С. Проблемы социализации юношества в условиях НТП. Диссертация ... к. филос. н. - М., 1990

  Сидоренко Н.И. Социальные нормы и регуляция человеческой деятельности. Диссер...докт. филос.н.- М.,1997

  144.Слепцов Н.С. Социальная защищенность молодежи в условиях перехода к рыночной экономике. - М., Инст. молодежи,1990.

  145. Советская этнография. - 1981, N 2

  146. Социально-экономическое положение Оренбургской области 1997 г. Оренбург, N 12

  147. Современная западная философия. Словарь. - М., 1991г.

  148. Социальное развитие молодежи: методологические проблемы и региональные особенности. - М., 1986 - 196с.

  149. Справочное пособие по истории немарксистской западной социологии. - М., 1986

  150. Страны и народы. Зарубежная Азия. Восточная и центральная Азия.-М., Мысль, 1982

  151. Суворов В. “Ледокол”.- М., 1993

  152. Сузуки И. Реформа образования в Японии: навстречу ХХI веку.//Перспективы, 1991, N 1

  153. Сунднев И.Ю. Самодеятельные объединения молодежи // Соц. исследов. - 1989 - N2 с.56-68.

  154. Суханов И.В. Обычаи, традиции, преемственность поколений. - М., 1976

  Таранцов М.А. Региональная молодежная политика. Взаимодействие государственных органов и общественных организаций в разработке и реализации региональной государственной молодежной политики: вторая половина 80-х - начало 90-х годов ХХв. М.: Социум, 1996 - 157с.

  155. Титаренко В.Я. Семья и формирование личности. - М.,1987.

  156. Тойнби А. Дж. Постижение истории.- М.,1991

  157. Тридцатилетние: фальстарт? // Смена 1991- N7 - с.50-66.

  158. Трубецкой Е. Умозрение в красках.// Три очерка о русской иконе.- Новосибирск,1991

  159. Дж.Уилсон. Египет: природа, вселенная, государство, ценности жизни. // Г.Франкфорт, Г.А.Франкфорт, Дж.Уилсон, Т.Якобсен. В преддверии философии.- М., 1984

  160. Филиппов Ф.Р. Социология образования. - М., 1980 - 197с.

  161. Фонотов А.Г. Россия от мобилизационного общества к инновационному”. - М., 1993

  162. Формирование политического сознания молодежи развитых капиталистических стран. Обзор - М., ИНИОН РАН, 1982 - 272с.

  163. Франкл В. Человек в поисках смысла. - М., 1990

  164. Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. - М., 1995

  165. Хайек Ф.А. Планирование и демократия. Эхо. 1989, N11.

  166. Цветов В. Лес за деревьями.- М., 1991

  167. Чаадаев П.Я. Апология сумасшедшего//Чаадаев П.Я. Статьи и письма. - М.1987

  168. Чайковский Ю.В. Молодежь в разнообразном мире. //Соц. исследов. - 1988 - N1 - с.78.

  183. Чередниченко Т.А., Шубкин В.И. Молодежь вступает в жизнь,- М.,: Мысль, 1985 - 239с.

  169. Чупров В.И. Концепция молодежной политики. // Социально - политические науки. - 1991 - N3 - с.30-42.

  170. Шаповалов В.Ф. Россиеведение как комплексная научная дисциплина// Общественные науки и современность, 1994, N 2

  172. Шерковин Ю. Быстрая модернизация и социальный конфликт // Коммунист. 1991 - N2 - с.88-96.

  173. Шескал Е.Б. Современнная концепция политической социализации. Анализ методологических основ: Афтореф. дис. д-ра филос. наук - М., 1989 - 47с.

  174. Шестопал Е.Б. Личность и политика. М.,: Мысль, 1988,- 205с.

  181. Шкаратан О.И., Коршунов А.М. Технологический переворот и судьбы молодых. М.,: Знание 1989 - 54с.

  175. Шопенгауэр А. Избранные произведения. - М., 1992

  176. Шпенглер О. Закат Европы. - М.-Пб., 1923

  171. Щегорцев В.А. Политическая зрелость. - М., 1987- 64с.

  177. Щегорцев А.А., Пихтовников Г.П. Массовое сознание молодежи в реалиях перестройки. Социологический аспект. - М., Ин-т молодежи, 1989 - 61с.

  178. Щегорцев А.А., Щегорцев В.А. Советская молодежь: Эволюция политических взглядов. - М., 1990 -144с.

  179. Щедрин А.И. Духовная культура советской молодежи: сущность, состояние, пути развития. - М.,: Мол. гвардия, 1990-306с.

  180. Артур М. Шлезингер, мл. Центры американской политики // Международная жизнь - 1991 - N8, с.117-129.

  184. Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. - М.: “Прогресс”, 1996.

  185. Ясперс К. Смысл и назначение истории. - 1991

  186. Ясунари Кавабата. Избранное.- М., 1971

  187. Aumont M.Jeunes dans un mond nouveau.P.,1973.

  188. Ashton D.N.,Field D.Young Workers.L.,1976.

  189. Bach R.Eine “Verlorene Generation” Zur Lage der Jugend and zum Kampf der kommunistishen und Jugendverbande fur die Rechte der jungen Generation in den kapitalistischen Landern Europas.B.,1979.

  190.Bell D. Contradictions culturelles du capitalisme.-P., PUF,1979

  191.Cohn-Bendit D.,Duteil J.-P.,Geismar A.et al.La revolte etudiante.Les animateurs parlent.P.,1968.

  192.Copfermann E.Problemes de la jeunesse.P.,1972.

  193. Dictionary of Sociology. Penguin Books, 1984

  194. Dubois P.Recours ouvrier,evolution technique,conjoncture sociale.P.,1971.P.24.

  195. Dutscke R.Studenten am Ende Arbeiter an Anfang. Wien,1973.

  196. Fitermann Ch.Pour que la jeunesse prenne toute sa place dans le combat de classe.P.,1979.P.7.

  197. Fewer L.The Conflict of Generations:The Character and Significance of Student Movements.L.,1969.P.32.

  198. Georgin J.Les jeunes et la crise des valeurs.P.,1975.P.32.

  199. Goslin D.E (ed.) Handbook of socialization. Theory and Research. - Chicago, 1969

  200. Habermas J.Toward a Rational Society.L.,1971.P.120.

  201. Heilbroner R.L. What has posterity ever done for me? - The New York Times Magasine, January, 15, 1975, p.14. Цит. по: Араб-оглы Э.А. Отречение от социальных идеалов.// С чего начинается личность?- М., 2-е изд., 1984

  202. International Labour Conference.72^nd Session.1986:Report V:Youth.P.8.

  203. Jeunesse Syndicale:Buuetin.N1.P.5-6.

  204. King H.Linksextremismus unter Jugendlichen Gegenwartskunde//Sonderheft.1980.N2.S.203-205

  205. Kreutz H.Soziologie der Jugend.- Juventa Verlag, Munchen, 1974.

  206. LedrutR.Socioligie du chomage.P.,1966.P.403

  207. Mead M.Culture and commitment:The New Relations Between the Generations in the 70's.N.Y.,1987 etc.

  208. Marcuse H.Konterrevolution und Revolte.Fr.a/M,1973.

  209. Menhert H.Jugend im Zeitbruch.Stuttgart,1976.

  210. Mungham G.,Pearson G.Working Class Youth Culture.L.,1976.P.9.

  211.Nishet p.Who Killed the Student Revolution? A View from the Right:Youth:Diergent Perspectives.S.l.,1973.

  212. Roszak Th. The making of counter-culture: Reflections on the Technocratic Rousselet J.L‘Allergie au travail.P.,1975.

  213. Sautray G.,Doremus Chr.Les cedres face a l'emploi.P.,1971.P.13.

  214. Schwettmann W.,Sander U.Jugend und Klassenkampf oder Antikapitalistische Jugendarbeit heute.Dortmund,1972 etc.

  215. Society and its youthful-oppsition. N.Y,1969

  216. Statera J.Death of Utopia.N.Y.,1980.

  217. Steigerwald R.Protestbewegung:Gemeinsamkeinten und Streitfragen.Fr.a/M,1982.S.50.

  218. Skinner B.F. Beyond Freedom and Dignity.- N-Y, 1971

  219. Tallman I,Marotz-Baden R,Pindas P. Adolescent Socialization in Cross-Cultural Perspective. - N 4. - London, 1983, Academic Press.

  220.Weggel O. Wo steht China heute? Die Ruckkehr der tradition und die Zukunft des Reformwerks.Teil 1.Die Traditions Frage:Vermachtnis oder Altlast?//China aktuell.- Hamburg,1992.- H.4

  221. Work in America:(Report of a Special Task Force to theSecretary of Health,Edication and Welfare).The MTT PressCambridge,Massachusetts and London (England),1977.P.45.

  222. Young Workers: A Trade Union View: The National Youth Committee. AUEW-TASS.Newcastle,1977.P.6.

  
  
Скачать курсовую работу