Тема: Традиции, инновации и социализация молодежи

• Вид работы:
  Курсовая работа (п) по теме: Традиции, инновации и социализация молодежи
• Предмет:
  Другое
• Когда добавили:
  06.03.2012 20:21:34
• Тип файлов:
  MS WORD
• Проверка на вирусы:
  Проверено - Антивирус Касперского

Другие экслюзивные материалы по теме

• Полный текст:

  СОДЕРЖАНИЕ

  Введение

  1. Проблема традиций и инноваций в культуре

  2. Общество, традиции и социализация молодежи

  3. Инновации и социализация молодежи

  Заключение

  Библиография

  
  
  
  

  ВВЕДЕНИЕ

  Актуальность темы исследования. Как это ни покажется парадоксально, но актуальность той или иной проблемы является производной в какой-то степени от усилий философии. Именно философия нередко определяет, что актуально или неактуально сегодня. Сделать это ей позволяет ее постоянная нацеленность на фундаментальные свойства и проблемы бытия. Трудно не согласиться с мыслью К.Ясперса, который следующим образом определил, что есть философ: "Философ - нечто большее, чем просто познающий. Его характеризует и материал, который он познает, и происхождение этого материала. В личности философа присутствует время, его движение, его проблематика, в ней силы времени необычайно жизненны и ясны. Философ представляет собой то, что есть время, и представляет субстанциально, тогда как другие отражают лишь части, уклонения, опустошения, искажения сил времени. Философ - сердце в жизни времени, но не только это, - он способен выразить время, поставить перед ним зеркало и, выражая время, духовно определить его. Поэтому философ - человек, который всегда готов отвечать всей своей личностью, вводить всю ее в действие, если он вообще где-либо действует." (24, с.556). Не случайно проблеме времени в ее специфически-социальном преломлении уготовано занять одно из центральных мест в данной работе.

  Современная цивилизация, взятая в ее простейшем понимании как все совокупное многообразие стран и народов, переживает в ХХ веке колоссальные, глобальные эволюционные и революционные изменения количественного и качественного характера. При этом скорость и глубина происходящих в различных странах и регионах социальных процессов далеко неравномерна. Не равны как стартовые условия, так и последствия происходящих изменений. Общество и культура в целом находятся на перепутье, ищут исторические альтернативы - где-то методом проб и ошибок, где-то опираясь на эмпирические и теоретические изыскания экономистов, социологов, психологов и т.д. В конце концов, в своих поисках идентификации и репрезентации собственных состояний и изменений они упираются в неразвернутость, неразвитость и недостаточную разработанность собственных философских оснований деятельности в целом, в материальной и идеальной сферах жизнедеятельности общества.

  Когда были запущены исторические часы тех изменений, которые определяют сегодняшний миропорядок? В зависимости от ракурса или предмета нашего исследовательского интереса, за точку отсчета сегодня можно принимать - с большими или меньшими возможностями обоснования - практически любую временную точку. В конечном итоге все сводится к тому, сможет ли таким образом выбранное и обоснованное начало при последовательном отслеживании идущих далее процессов привести к пониманию существа дела в сегодняшней ситуации, показать и доказать правильность (истинность) интерпретации и переинтерпретации существующих реалий. И тем самым занять достойное место в ряду гипотез и теорий, претендующих на истинность в предпоследней инстанции. Поскольку, в конце концов, истина обретает себя как некое спокойное самодостаточное бытие лишь в очень широких исторических рамках, когда в глубокой пыли веков теряются пикантные детали и остаются одни банальности - Троянская война, Великий Рим или Александр Македонский - как некие констатации фактов, основания которых за давностью аргументации никто не собирается оспаривать.

  Но при этом все же встает резонный вопрос о том, почему в истории общества или истории культуры существует некая выделенность определенных фигур, событий и т.п. Более того, иногда споры и дискуссии о некоторых явлениях, существовавших или не существовавших, становятся достоянием культуры независимо от полученного в них результата. Позволим себе предположить, что в таких ситуациях последним аргументом за вписание в "анналы" является внутренняя красота и полнота предложенных подходов и интерпретаций. А эти характеристики, само собой разумеется, возникают только тогда, когда некто предлагает целостное представление о познаваемом предмете. То, в котором минимальные исходные априорные конструкции обеспечивают далее дедуктивное выведение как известных (реально существовавших) событий, превращая их в факты, так и конструируя недостающие в сохраненных источниках информации события и тоже превращая их в реально существующие факты.

  Такое целостное видение уже востребовано и частично реализовано по отношению ко многим социально значимым процессам. Философия истории, политики и права, власти и государства, философия классов, этносов и социальных групп, философия отношений и деятельности - эти и другие отрасли философского знания составляют ныне значительное поле теоретических наработок, активно действующих в пространстве исследовательской мысли и продолжающих активно развиваться. На этом фундаменте строятся сейчас многие социологические теории среднего уровня.

  Мы убеждены, что одной из проблем, в отношении которых назрели необходимость и возможность такого целостного философского осмысления, является социализация молодежи. Вопросы социализации сегодня должны занять в повестке дня стран и сообществ место первостепенных, можно сказать, критических, авральных. Во-первых, потому что они уже обострены до предела, их грозовой потенциал, доныне прорывавшийся в локальных разрядках, может уже в ближайшие годы привести к взрывообразному социальному обвалу.

  Кроме того, сегодняшняя ситуация в России, как никакая другая, способствует пристальному обращению к этой проблеме. Нет необходимости доказывать специально, что кризисные ситуации в различных сферах жизни и в обществе в целом всегда обостряют проблему социализации молодежи и активизируют ее изучение, поскольку ставят под угрозу воспроизводство как существующих общественных структур, так и воспроизводство отдельно взятых индивидов и личностей. В этих условиях, как правило, повышается актуальность научных исследований как самого процесса социализации, так и отдельных факторов, которые влияют на его успешность.

  Во-вторых, сейчас наша социальность пребывает в глубочайшем кризисе, и удержаться от социальной катастрофы - насущная задача. В такие периоды важнейшим условием выживания общества и его перспектив является то, понимает, разделяет, сочувствует, помогает, участвует ли в этом процессе молодежь, куда идет, сама или подталкиваемая почти неуправляемой сейчас стихией социальных процессов? Какие ожидания можно связать с ее поведением? Ожидание ближних перспектив - это обеспечение общественной безопасности себе и сегодня, ожидание дальних - выживание и благополучие своим детям и собственной старости завтра.

  Наконец, в третьих, от этого в немалой степени зависит судьба и перспективы социальных преобразований современной России. Потому что, как отмечал К. Манхейм: "Статичные общества, которые развиваются постепенно при медленном темпе изменений, опираются главным образом на опыт старших поколений. Образование в таких обществах сосредоточено на передаче традиции, а методами обучения являются воспроизведение и повторение. Такое общество сознательно пренебрегает жизненными духовными резервами молодежи, поскольку не намерено нарушать существующие традиции.

  В противоположность таким статичным, медленно изменяющимися обществам динамические общества, стремящиеся к новым стартовым возможностям, независимо от господствующей в них социальной или политической философии, опираются главным образом на сотрудничество с молодежью (87, с.443-444).

  Между тем, современное общество еще не осознало ни масштабов этой проблемы, ни ее мощи, хотя не раз уже испытало беспокойство и озабоченность по поводу отдельных ее проявлений. Думается, что одной из причин такой беспечности является недостаточность целостного осмысления проблемы социализации во всем ее современном объеме.

  Но сегодня в наших гуманитарных науках проблемы социализации молодежи скорее намечены, чем глубоко проанализированы. И если раньше это было связано, прежде всего, с эмпирической неизученностью этих проблем, то сегодня это обусловлено в первую очередь недостаточностью концептуальных наработок. В частности, социология молодежи и ее отдельные направления все еще находятся в поиске адекватных себе социально-философских концепций исторического развития и социального устройства современного мира. Потому что хотим мы того или не хотим, но каждая социализационная теория содержит в скрытом или явном виде не только общесоциологическую концепцию, но и социально-философскую концепцию исторического процесса, отвечая на вопрос о сущности социального в целом и сущности человека в том числе.

  Одним из важнейших объективных обстоятельств, сдерживавших длительное время у нас в стране исследование проблем социализации молодежи, было то, что пока был простор для экстенсивного экономического развития, социализующие процессы протекали, в основном, бескризисно, поскольку было обеспечено сравнительно стабильное и неизменное "расширенное воспроизводство" общественной жизни. Условия экстенсивного экономического развития страны создавали возможности для интеграции и адаптации основной массы молодежи в сфере образования и производства. Относительно низкий уровень развития производительных сил не предъявлял особых требований к специальной подготовке молодежи и позволял осуществлять почти беспроблемную трудовую и социальную интеграцию.

  Между тем, затянувшаяся нынешняя переходная ситуация показала неудовлетворенность подходов гуманитарных наук к анализу современных проблем социализации. Обнаружилась абстрактность этих подходов, которая проявилась в том, что в исследовании процесса социализации новых поколений акцент все еще ставится на целенаправленном воздействии на молодежь со стороны институций, на разработке методических указаний по воспитанию молодежи, без учета реальных условий новой общественной среды, влияние которой сегодня сильно изменилось, приобрело новые формы, наполнилось иным содержанием. И это надо не просто констатировать, но адекватно оценивать и глубоко анализировать. Все более открыто признается теоретическая и методическая беспомощность "воспитателей" и "социализаторов" разных уровней и направлений. При рассмотрении современных проблем молодежи ключевыми словами становятся "крах идеалов", "катастрофа воспитания", "крах ценностей человека и человеческого", "крах гуманизма" и т.д.

  Чтобы корректно отнестись к таким оценкам необходимо понимать, что для социальной теории ответ на вопрос о природе социализационного процесса, его закономерностях, формах, типах, есть, прежде всего, ответ на вопрос о принципиальном воспроизводстве социальной системой самой себя в своих существенных характеристиках. А это является имманентным критерием "истинности" соответствующих представлений об устройстве социальной действительности. Поэтому сегодня, как редко в какое другое время, в общественной науке и практике назрела необходимость ревизии, переработки и разработки философских, теоретических и методологических оснований проблемы социализации молодежи .

  Из наследия 70-80-х гг. большую ценность, на наш взгляд, представляют исследования методологического характера, заложившие основы социологии молодежи в нашей стране, методологические предпосылки анализа жизнедеятельности молодого поколения в обществе в целом. Для нас ценны многие положения, касающиеся характеристик молодежи и подходов к ее изучению, выдвинутые в трудах И.В.Бестужева-Лады, Е.Е.Леванова, И.М.Ильинского, И.С.Кона, В.Т.Лисовского, В.М.Соколова, В.Н.Шубкина и др. Среди них - положение о социальной обусловленности позиций молодежи в различных сферах жизнедеятельности, о психологических особенностях юношества как специфической социально-демографической группы, о важности процесса самопознания молодого поколения, об обязанностях общества по отношению к молодежи и обратной зависимости между ними, о возможности прогнозирования социальных потребностей и многое другое.

  Современную проблематику, в которой разворачивается исследовательский процесс по изучению молодежи, можно разбить на несколько групп.

  К первой группе научных разработок нужно отнести труды, посвященные проблемам молодежи как особой социально-демографической группы. Это работы Блинова Н.М., Боряза В.Н., Волкова Ю.Е., Ильинского И.М., Иконниковой С.Н., Лисовского В.Т., Кона И.С., Капто А.С., Мансурова В.А., Филиппова Ф.Р., Чупрова В.И. и др. Исследования этих авторов в основном направлены на анализ положения молодежи в социальной структуре общества.

  Вторая группа сконцентрирована вокруг проблемы интереса. Этому уделили внимание такие исследователи, как Ануфриев Е.А., Бернацкий В.О., Гак Г.М., Глезерман Г.Е., Здравомыслов А.Г., Завьялов Ю.С., Кронрод Я., Морозов В.С., Нестеров В.Г., Борисов В.К., Сморгунов Л.В. и др.

  Общие проблемы социализации, сущность и содержание этого процесса анализируются в работах Б.Г.Ананьева, Андреенкова Н.В., С.С.Батенина, Л.П.Буевой, В.В.Москаленко, В.Г.Немировского, Б.Д.Парыгина и др.

  Постановка проблем социализации молодежи в условиях НТП дана в работах И.С.Кона, О.И.Шкаратана и А.М.Коршунова, Ю.Н.Давыдова и И.Б.Роднянской, К.Г.Мяло, С.Н.Иконниковой, Г.А.Чередниченко и В.Н.Шубкина и др.

  Стадии и этапы процесса социализации, их характеристики и критерии выделения рассматриваются в работах Л.А.Антипова, Г.И.Гилинского, А.Я.Кузнецовой, И.С.Кона и др.

  Институты социализации анализируются в работах Н.В.Андреенковой, В.Я.Титаренко и др.

  До сих пор интересны и полезны, на наш взгляд, работы зарубежных ученых, в которых анализируются взаимоотношения между поколениями в современных условиях. Это монографии, авторами которых являются Т.Роззак, Х.Кройц, (212, 205).Уникальным по своему энциклопедическому характеру является издание под ред.Д.Гозлинга, которое охватывает около 30 проблем социализации. (199 )

  Анализу процесса социализации в современном динамичном мире посвящена работа И.Таллмана, Р.Маротц-Бадена, П.Пиндаса (219 ).Вместе с тем, несмотря на множественность направлений и подходов, разработка проблемы социализации молодежи сегодня не только далека от завершения, а напротив, все более демонстрирует необходимость как переосмысления ранее исследованного, дополнительного изучения почти устоявшегося, так и открытия новых граней и полей изучения. Это касается, к примеру, совершенно новых аспектов в традиционной проблеме взаимоотношений поколений, которая сегодня утеряла свою дихотомичную структуру, ввиду чего ее пространство требуемых решений значительно усложнилось, а современное общество оказалось к этому совершенно не готово, ни идейно, ни деятельностно. Или кризиса современного образования, этого устоявшегося и ставшего традиционным института социализации молодежи, оказавшегося не в состоянии квалифицированно осмыслить суть происходящих на излете ХХ века изменений и выработать адекватную им стратегию собственного развития. Наконец, в этот же ряд можно поставить даже саму проблему социализации молодежи, которая сегодня подвержена настолько сильному давлению новых реалий наступающего тысячелетия, что в ней уже трудно сказать, что отныне имеется в виду под молодежью, и какое отношение к традиционному содержанию социализации имеет то, что становится ее смыслом теперь.

  Конечно, невозможно претендовать в одной работе на полный охват всех современных проблем социализации молодежи. Но можно, выявив стержневые факторы, попытаться осуществить такое концептуальное видение этой проблемы в целом, из которого и стали бы понятны многие уже проявленные в событиях ее аспекты, подуровни или части, и сформировалась бы теоретическая платформа для дальнейших прогнозов, оценок и стратегий. Нам представляется, что таким конституциональным фактором в проблеме социализации молодежи, особенно на современном этапе, является диалектическая взаимосвязь традиций и инноваций, или даже шире - традиционного и инновационного, в некотором смысле ставшая знаменем времени, в большой степени определившая и обусловливающая изменения и характеристики многих современных процессов, проблем и затруднений.

  В двух словах можно сказать, что процесс социализации поколений, входящих в общественную жизнь, по сути представляющий процесс самовоспроизводства общества, тесно связан с традициями. А современный этап мирового общественного развития не менее тесно связан с инновациями. Эти два, казалось бы, взаимоисключающих обстоятельства, тем не менее, вынуждены совмещаться в одном современном социальном пространстве. Это порождает не только объективные коллизии современной истории, но и все более настоятельно требует выработки знаний, принципов, правил и методов деятельности, способной учесть и эффективно выстроить их взаимодействие, избежав катастрофических противоречий.

  ГЛАВА 4. ТРАДИЦИИ, ИННОВАЦИИ И

  СОЦИАЛИЗАЦИЯ МОЛОДЕЖИ

  & 1. Проблема традиций и инноваций в культуре

  За последние годы в истории России произошла такая "перестройка" всех сфер жизнедеятельности общества, что трудно подобрать даже подходящие понятия для адекватного описания и интерпретации всех происходящих процессов. Новые условия, в которых оказалась Россия в 80-90-х годах, поставили перед государством и обществом задачу выработки новых путей и моделей жизнедеятельности общества. Понимание, что решение таких масштабных задач невозможно без достаточно развитой теории, активизировало поиск теоретических оснований деятельности социальных институтов.

  Найти нить Ариадны в российской действительности в наше время невозможно без осмысления проблемы реального воплощения исторического процесса в традиции и через них. Это актуально и при обсуждении вопросов, связанных с молодежью и ее социализацией, будь то кризис взаимосвязи поколений или кризис и реформирование современного образования. Потому что полем действия для философа вообще выступает весь процесс всемирной истории в целом, а в современной России этот выбор еще предопределен и теми особыми реалиями нашего бытия, которые однозначно определяются как кризис социальности. В нестабильную переходную эпоху, которую проживает Россия, особое значение приобретает не просто большой опыт минувших поколений, связанный с разрешением проблем, возникающих в процессе выхода из кризисного состояния, установлением атмосферы доверия между различными социальными группами, поиском компромиссных вариантов, и т.п., а именно наличие традиций. Ибо опыт, пусть даже и большой, всегда носит уникальный и рецептурный характер, но именно поэтому он и не может быть просто оттранслирован в наше время, тогда как традиция позволяет это проделать. Почему и как она это делает? Попытка найти ответы на эти вопросы напрашивается сама собой.

  С другой стороны, она приводит к выводу и об ограниченности традиции и традиционных механизмов передачи культуры, особенно в наше время. А значит, в определенной мере показывает наивность некоторых наших ожиданий, ибо даже если мы и найдем в своем историческом опыте традиции разрешения конфликтов, то сегодня они могут оказаться вовсе и неприменимы. Чтобы избежать голословия, постараемся в дальнейшем рассмотрении проблемы развернуть не только и не столько собственное понимание традиции и инновации, сколько те позиции, которые до сих пор являются в какой-то мере руководством к действию в нашей практике, заводя иногда в тупик.

  В переломные моменты истории традиции и традиционные ценности обретают тот особый смысл, что становятся, прежде всего, нравственной опорой в поисках путей дальнейшего развития общества, государства и человека. Смысл традиций, их нормативно-регулятивной функции в социальной жизни проявляется в том, что они позволяют сохранить не только основу, содержательную наполненность тех конкретных исторических форм жизнедеятельности общества, которые породили их, но и специфические формы собственного существования. Это в наше время особо значимо и выходит на передний план, но одновременно и мистифицирует роль и значение традиции в развитии общества.

  Потому что до сих пор о традициях известно далеко не все. В частности, не решена задача по выявлению способности традиции и традиционных форм ответить на новые вызовы времени. Способны ли они в принципе и в конкретных случаях отбрасывать устаревшее, адекватно реагируя на происходящие сдвиги в материальной и духовной сфере, изменяться и развиваться? Всегда ли традиционный механизм является лучшим выходом из сложившейся ситуации или есть более адекватный сегодняшним реалиям механизм разрешения назревших противоречий и проблем?

  Особого исследовательского внимания заслуживает и проблема "трансформации" традиций на этапе перехода к новым формам общественного устройства, к реальной демократии, не просто их возможность адаптироваться к задачам преобразования общества, государства и человека, но и способность к актуализации в этом процессе всего своего потенциала.

  Необходимость таких исследований, важных для многих сфер деятельности, особенно назрела там, где наиболее активно предпринимаются шаги по социальному реформированию общественных институтов и структур. В частности, в образовании, где с не такого уж и дальнего прошлого мы стали свидетелями великого множества проектов, массово начинавшихся как "инновации". Часть которых была устремлена вдогонку "за мировым опытом", а часть предпринималась под флагом "возрождения российских традиций" в образовании.

  В научно-профессиональном сообществе всегда существует некая мода на слова, педагогика (в силу разных неблагоприятных причин взявшая фактически на полный откуп сферу образования, особенно общего) тоже отдает ей немало сил и внимания. Это сегодня в значительной мере компенсирует недостаточный (а нередко просто низкий) уровень ее научной методологии, поэтому она до сих пор действительно больше искусство, чем наука, как любят повторять сами педагоги.

  И как это в основном происходит на начальном уровне возникновения и разработки проблемы, использование терминов не носит строго характера, значительно чаще они приклеиваются как ярлык к тем или иным событиям, в зависимости от предпочтений очередного автора очередной педагогической (и шире - образовательной) "инновации". В этом отношении к счастью, другие формы социализационной деятельности пока носят в большинстве своем стихийный и малоспециализированный характер, что пощадило их от повальных "инноваций" или "возрождения традиций".

  По указанной причине, например, трудно отличить что сегодня является образованием, а что им не является в системе образования в целом. Здесь имеется ввиду то, что за 10 лет, с 1988 года - очередной попытки реформировать в целом систему образования в стране - до сих пор не найдено оптимальное единство соотношения старого и нового в образовательном процессе, т.е. традиционного и инновационного. Все педагогические новации, связанные со сменой вывески - школы - в гимназии, ПТУ - в лицеи, техникумы - в колледжи и т.д., при ближайшем рассмотрении оказываются малоосмысленными и в содержательной перспективе малопозитивными начинаниями. В этом неудержимом стремлении наших школ получить некое новое качество, прямо скажем, магическую роль играют словосочетание "возрождение традиций" и термин "инновация". При этом мы берем на себя смелость утверждать, что никакого возрождения традиций здесь нет и не может быть (равным образом, как инноваций, если посмотреть на них в содержательном плане).

  И не потому, что в дореволюционной России не существовало собственных образовательных традиций или не было системы образования, а потому, что в России до 17 года была иная историческая образовательная ситуация: когда практически все простолюдное население ее являлось поголовно неграмотным. И это не просто досадная недоработка или нехватка денег. Нет, дело в том, что функционально и по цели система образования в стране тогда имела иную роль и иные задачи. До революции система образования выстраивалась так, чтобы быть звеном общей системы, поддерживающей в то время социальное расслоение России. Дети разночинцев могли получить иногда среднее и даже высшее образование, но это не открывало им путь в салоны высшего света. А потому напрямую говорить о каких-то возможных вариантах заимствования, возрождения и т.д. традиций образования в России сегодня не приходится.

  Здесь были иные социальные основания образовательной деятельности, обусловленные тогдашними социальными процессами. Это давно известно: образование всегда сохраняет и воспроизводит уже давно отстоявшиеся ценности и нормы данного общества. И как трансформировать ценности того социума в ценности нашего социума, вряд ли кто ответственно может порекомендовать, даже после очень глубоких исторических и иных исследований. Та система образования умерла с той Россией, а пытаться по ее исторической тени возродить живой организм сегодняшнего образования - попытки, увы, тщетные по изначальной сути своей. И это вопрос, с методологической точки зрения, имеющий почти однозначный ответ.

  Поэтому встает вопрос - какие традиции возрождают нынешние лицеи, гимназии и т.д.? На наш взгляд, в данном случае под прикрытием лозунга "возрождения традиций " идет протаскивание своей бурной педагогическо-новаторской, но не инновационной деятельности. Инновации, между прочим, имеют строгое определение и, в соответствии с ним, нынешние попытки новаторов от педагогики не могут быть квалифицированы как инновации. Это обстоятельство напрямую ставит вопрос о методологии понимания и изучения традиций и инноваций.

  Потому что на деле-то получается, что нет ни возрождения традиций и нет инноваций. Есть лишь неумелые попытки использовать новые возможности инноватики, при плохом представлении себе, что это такое. Однако методологическая безграмотность отличает не только педагогов, а на фоне всеобщей некомпетентности она может оказаться даже благом. Поскольку сейчас нередко одного только использования этого слова в названии учреждения достаточно, чтобы получить реальные материальные выгоды. В данном случае эксплуатируется, хоть и не очень благовидный, но простейший факт, что управляющие органы также имеют весьма смутное представление о том, что такое инновация.

  А между тем, в инноватике как науке имеется довольно простой и главное прямой индикатор инновационной деятельности. Таковым основанием является наличие фундаментального открытия или решения, полученного в процессе фундаментальных исследований в той сфере или области деятельности, где пытаются осуществить инновацию. Вряд ли кто из упомянутой педагогической общественности, возражая, сможет привести примеры подобных исследований, открытий или решений. В лучшем случае, имеются отдельные, узко ориентированные, далеко не безгрешные в методологическом и методическом отношении замеры, которые выдаются за исследование социо-культурной ситуации. Именно под них или на основании их потом и открываются различные "новые" школы, лицеи, университеты и т.д. Но иногда не бывает даже этого.

  Между тем, без каких-либо рамочных концептуальных идей, без определенных обоснованных критериев эффективности вся их новизна сводится лишь к смене вывески. При этом, естественно, нет квалифицированного результата, который можно было бы предъявить как достижение данной конкретной инновационной школы. Результат есть, но новизна более чем спорна, а качество его сомнительно. То, что это новое может быть гораздо хуже старого, мало кого беспокоит, главное - просигналили. А что там реально получается, мало кого интересует - управленцев, учителей, родителей или самих обучающихся.

  Раньше все общество, в определенном смысле, волновали проблемы образования. Теперь и привычность социальных изменений, и неконтролируемость результата, и педагогический изоляционизм, ревниво не допускающий никого к анализу свей деятельности, и незаинтересованность других специалистов этой малопрестижной сферой привели к весьма тревожному результату. Образование вроде как осталось, и активности там хоть отбавляй. Но манипулирование словами "традиция"-"инновация", за которым стоят совсем не безобидные вещи, привели фактически к тому, что главная функция образования как процесса не просто передачи знаний, а социализации подрастающего поколения в целях сохранения социума забыта как безнадежная архаика. И как самому социуму, так и его отдельным членам безразлично, что будет с этим образованием дальше. А значит, безразлично и то, что будет со всеми нами - самими и со страной в целом. Как ни парадоксально, но такой грустный итог всей новаторской деятельности наших педагогов можно подвести сегодня. И эти выводы лишний раз обращают внимание на необходимость теоретико-методологического фундирования любой деятельности, особенно апеллирующей к ценностям, в данном случае заключенным в терминах "традиции" и "инновации".

  Широкое исследование содержания традиций и обычаев началось с 60-х годов. В те годы издано немало работ, среди них можно отметить таких авторов, как Э.А.Баллер, А.Г.Спиркин, Плахов В.Д., Суханов И.В. и др. В исследованиях перечисленных ученых раскрывается социальная природа традиций, обычаев и ритуалов, прослеживается процесс их становления и функционирования, многообразие форм, диалектика единичного и общего, национального и интернационального.

  Развиваемые в этих работах теоретические положения во многом носили постановочный характер, отражали первоначальный уровень понимания проблемы. В отдельных трудах философский и социологический анализ традиций и традиционного подменялся этнографической трактовкой, в которой объективно превалирует описательность. "Недостатком современного состояния проблемы традиций, - отмечал И.В Суханов, - является то, что исследование ее лишено целостного подхода, ведется по частям, образующим систему традиций. Причем каждый автор, исследующий какую-то одну сторону традиции, выдает эту сторону за традицию в целом" (189, с.37).

  Далее у нас в стране проблема традиции продолжала бурно обсуждаться в конце 70-х - начале 80-х годов. И вызвано это было, по-видимому, тем, что в это время в развитии советского общества все четче осознавалась тупиковость экстенсивного развития как общества в целом, так и отдельных его сфер. Философы (имеются в виду те, кто глубоко задумывался над проблемами нашего тогдашнего бытия, а не занимался апологетикой) под разными предлогами, используя малейшие возможности, пытались обратить внимание политиков того времени на то, что в поисках внутренних ресурсов дальнейшего развития общества надо отойти от чисто вульгарно-экономического, утилитарного подхода к проблемам бытия советского общества и перейти к более широким и фундаментальным проблемам человеческого бытия и бытия общественного, не сводимого только к проблемам экономики.

  Первыми о традиции во весь голос заговорили этнографы, им это можно было тогда обсуждать в узко-предметной рамке с фольклорными мотивами, но следует отметить, что участники дискуссии не ограничивались этими рамками. Наиболее важные достижения тех дискуссий до сих пор не потеряли своего значения. Их можно найти в журнале "Советская этнография" за 1981 г. Но еще раньше, постепенно, в собственно философской литературе начали вырисовываться два подхода рассмотрения традиций: философско-теоретический и политико-идеологический.

  Достаточно полно и точно суть второго подхода описал В.М.Каиров: " Наряду с непомерным фокусированием позитивной тенденции в развитии духовной культуры, некоторые исследователи выводили из поля своего зрения отрицательные аспекты, их публикации выполняли роль политизированного рупора, постоянно вещавшего о достижениях культурного развития, расцвете национальных культур. При этом ни слова не говорилось об ущербе, нанесенном обществу и личности тотальной и ускоренной интернационализацией всех сторон культурной жизни, включая традиции, обычаи и праздники, затушевывались этнические особенности духовной жизни, нивелировались национальные традиции, проявлялись ассимиляционные тенденции, недооценивалась роль традиционных форм национальной жизни. Продолжали культивироваться стереотипные суждения о якобы изначальной, имманентной консервативности традиционного, подчас между традиционным и консервативным ставился знак равенства" (69, с.10).

  Но к этой оценке необходимо добавить еще и понимание того, почему именно в эти годы появилась потребность в использовании традиций, пусть пока первичная и поверхностная. Ответ здесь достаточно очевиден: общество действительно вступило в новый этап своего развития. И здесь имеется в виду не пресловутый "развитой социализм", а то, что к концу 60-х объективно сложилась такая ситуация в советском обществе, когда появилось третье послереволюционное поколение, причем достаточно многочисленное. Не только в руководстве страны, но и в обыденной жизни, все меньше и меньше это подрастающее поколение сталкивалось с носителями революционного романтизма и идей радикального переустройства общества.

  Иными словами, происходила десакрализация революционных символов, которая началась после ХХ съезда кампанией борьбы с культом личности Сталина и завершилась полной профанацией идеи коммунизма. Это было узаконено и закреплено, соответственно, в новой Программе КПСС, но ничего, кроме ухмылок и усмешек, в народе не вызывало, тем самым демонстрируя уже сложившуюся дистанцию огромного размера между идеологами, якобы опиравшимися на науку (какую - вот вопрос), и здравым смыслом советского народа.

  Довольно скоро этап "развернутого строительства коммунизма" был трансформирован в этап строительства " развитого социализма". Но проблема-то осталась - если не в традиции дальнейший источник развития общества, то в чем? Ясно, что попытки прежнего аппарата создать советские традиции и обряды были агонией тех социальных отношений, которые изначально выстраивались как отрицание традиции и своей преемственности к предыдущей истории страны.

  А затем, в попытках спасти уже явно уходившую из-под идеологического контроля ситуацию в жизни и умонастроениях людей, судорожно ухватились за оказавшийся в свое время более или менее успешным опыт возрождения некоторых военных традиций, вызванный к жизни жесткими реалиями борьбы на выживание в годы Великой Отечественной войны. Но тот удачный опыт требовал специального его осмысления, с тем, чтобы использовать его далее в других условиях и других сферах. Но этого проделано не было ни тогда, ни сейчас. Впрочем, это предмет иного разговора (См.61).

  К сожалению, сегодня проблема традиции освещается в российских источниках больше полемически, в политико-идеологической плоскости, без опоры на достижения предшествующих научных разработок. А напрасно, ведь там далеко не все было плохо и неправильно, особенно в части, касающейся теоретических положений.

  В современный переходный период на передний край исследований выступили новые аспекты традиции, в ином ключе ставятся, казалось бы, уже решенные проблемы, расставляются иные акценты. Переходный этап складывания нового типа социальности в России подводит к необходимости переосмысления целого ряда теоретических, в том числе и фундаментальных, положений, углубленной трактовки социальной природы традиций.

  В современной философско-социологической науке, а в последнее время и в культурологии, проблемам традиции, традиционного и т.д. уделяется достаточно пристальное внимание. Нам в сегодняшней ситуации приходится многое из того, что написано было даже 15-20 лет назад, читать и переосмысливать заново. Проблема здесь не столько в том, что изменились научные подходы к изучению традиции, а в том, что прежде всего изменилось само общество и отношение к той реальности, которая обозначалась как традиция. А это, как известно, требует соответствующих изменений и в методологии исследования проблемы.

  Для того, чтобы было ясно, о чем идет речь, воспроизведем сначала основные узловые моменты понимания традиции, как они были зафиксированы в то время (опуская для краткости персоналии и школы - пока это не существенно для понимания сути проблемы ). Считалось, что:

  1) традиция - имманентная сторона, прежде всего, материальной, и, в какой-то мере, духовной жизни общества;

  2) традиции - устойчивые формы общественных отношений и духовной деятельности, являются универсальными образованиями, сфера действия которых распространяется на все области жизни общества;

  3) духовные традиции формируются на почве материальных условий и соответствующих им общественных отношений, в силу этого традиции в любом конкретном обществе приобретают специфический, в первую очередь классовый (тогда это считалось главной характеристикой) характер;

  4) традиции, которые действуют в сфере надстройки, отстают от изменившихся общественного способа производства и соответствующих ему социальных отношений;

  5) люди (почему-то это требовало особых объяснений ) остаются верны традициям и тогда, когда традиции более не соответствуют новым условиям их материальной жизни;

  6) традиции - формы, в которых движется жизнь общества, это определенные формы действующих институтов, функционирование которых обеспечивается не юридическими предписаниями, а силой общественного мнения;

  7) устойчивость традиции прямо пропорциональна тому времени, которое это общество жило не просто хронологически, а именно исторической, государственной жизнью, т.е. тому, насколько насыщенно его историческое прошлое;

  8) по сравнению со странами с ненасыщенным и небогатым прошлым, в странах, имеющих богатое историческое прошлое, новый порядок вещей пробивает себе дорогу с большими трудностями.

  Все это, повторяем, было определенным достижением нашей философии и науки, потому что в 60-е годы в отечественной науке наблюдалось смешивание понятия "традиция" с понятиями "ритуал","обычай" и т.д. (Более детальную историю становления понятия "традиция" и существовавших тогда подходов в советской и зарубежной литературе можно найти в диссертации Осиповой О.А.- См.144)

  Плодотворное развитие проблема традиций нашла в трудах Э.С.Маркаряна. Исходя из того, что традиции суть социальный групповой опыт, он дает следующее определение: "Культурная традиция - это выраженный в социально организованных стереотипах групповой опыт, который путем пространственно-временной трансмиссии аккумулируется и воспроизводится в различных человеческих коллективах" (179, с.80). В 1983 году он заменяет в определении слово "трансмиссия" на слово "передача", от чего суть его концепции не изменилась. (106, с.154).

  Новым в данной общей концепции культурной традиции являлось расширение объема понятия традиция за счет включения в него:

  1) юридически регламентированных установлений и 2) способа регуляции "рационального типа", для которого нехарактерна жесткая связь между программами деятельности и средствами их реализации.

  Действительным основанием для такого расширения послужила общность механизма социальной стереотипизации опыта, синкретичная слитность программных установок деятельности и средств их реализации, которую мы находим в этих способах регуляции общественной жизни.

  По этому поводу Осипова О.А., резюмируя концепцию Э.С.Маркаряна, пишет: "То обстоятельство, что эти два способа социальной стереотипизации опыта - ни в коей мере не будучи уравниваемыми, - находят интегрированное выражение в едином понятии "культурная традиция", позволяет по-новому поставить вопрос о роли традиций в ходе исторического развития, в частности в современную эпоху. Если под традицией подразумевать слитность программных установок деятельности и средств их реализации, то традиция - в форме обычая и обряда - неизбежно оказывается привязанной к докапиталистическим эпохам, в настоящее время она должна терять свое значение, уступая место инновациям ( выделено мной - И.С.). Точка зрения Маркаряна позволяет обосновать тезис о том, что и на современном этапе развития традиция, в несколько видоизмененных своих формах, продолжает оставаться важнейшим регулятором социальной жизни во всех ее областях. Надо сказать, что и в западной обществоведческой науке наблюдается отход от жесткого противопоставления категорий традиционного и рационального, характерного для М. Вебера". (144, с.34)

  Кроме того, Э.С Маркарян заложил основу для дальнейшего понимания традиции в современных динамичных условиях. Но здесь он, скорее, только подошел к постановке проблемы, чем решил ее. "Культурная традиция, - отмечает Э.С.Маркарян, - обычно противопоставляется творческому началу активности людей. Подобное противопоставление вполне оправдано, если эти явления рассматривать в статике. Однако, если подходить к изучению традиции с точки зрения развития, динамики, то столь жесткое противопоставление оказывается неправомерным, ибо любая инновация, если она принимается множеством входящих в ту или иную группу людей, стереотипизируется и превращается в традицию (выделено мной - И.С.).

  Поэтому динамика культурной традиции - это постоянный процесс преодоления одних видов социально организованных стереотипов и образования новых. Он выступает в качестве стержня социальной самоорганизации. Важно при этом подчеркнуть органическую взаимообусловленность традиций и инноваций. С одной стороны, инновация служит потенциальным источником образования стереотипов культурных традиций. С другой стороны, традиции выступают в качестве необходимой предпосылки творческих процессов создания того фонда, путем комбинации элементов которого во многом и осуществляются эти процессы. Традиции же обычно и задают им общую направленность" (выделено мной - И.С.) (106, с.155).

  Из приведенного положения очень хорошо видна первоначальность в осмыслении проблемы соотношения традиции и инновации и одновременно незавершенность разработки проблемы собственной природы традиции. Иными словами, определение традиции, данное Э.С.Маркаряном, в некоторых отношениях несомненно верно, но оно не поднято до категориального осмысления традиции и традиционного в философском смысле. Ограниченность определения видна в том, что его автор практически уходит от проблемы там, где она действительно есть. Говорить о том, что между традицией и инновацией существует органическая взаимообусловленность, еще не значит раскрыть природу того и другого. Надо найти категориальное основание определения, в котором традиция будет положена как иное для инновации и обратно.

  На наш взгляд, единственным таковым основанием является отношение двух реалий (форм бытия) - традиционной и инновационной - ко времени как к атрибуту и материального, и духовного бытия общества. И уж никак нельзя согласиться с тем, что инновация является комбинацией традиционных компонентов. Более того, наоборот, она никогда не является комбинацией старых элементов традиции. Ведь если из элементов традиции можно "склеить" инновацию, то это означает, что ничего нового по сравнению с традицией в качественном отношении в инновации нет.

  Но это не так в принципе. Сколько бы мы ни комбинировали традиционные источники освещения, основанные на сжигании керосина, парафина и т.д., мы никогда не придем к электролампе. В лучшем случае подойдем к застекленному газовому фонарю, и не более того. Сколько бы мы ни пытались ускорить движение конной коляски, заменяя коляску более легкой или увеличивая количество лошадей, мы никогда не преодолеем того барьера, который задан биологическими параметрами лошади. Автомобиль только поначалу называли самодвижущейся коляской, в пику лошади.

  Автомобиль решил проблему скорости. Электролампа решила проблему освещения. Приведенных примеров зари эпохи инноваций достаточно для того, чтобы увидеть, что инновация является качественно иным процессом, чем традиция и традиционное. И если бы человечество двигалось в различных отраслях, руководствуясь только традицией или перекомбинацией традиционного, оно никогда бы не пришло к иному состоянию, отличному от первобытного.

  Таким образом, отсутствие атрибутивного определения традиции приводит к непониманию и природы инновации, что в современных условиях является недопустимым как с теоретической, так и практической точек зрения. Ведь одной из причин краха предыдущего строя у нас в стране и было стремление увековечить некое исходное состояние нашего общества как далее качественно неизменное. И когда весь развитый мир вступил в инновационную эпоху, видя в инновациях дальнейший источник собственного развития и динамизма, у нас старались через традицию решить те проблемы, которые в принципе не могут быть решены традиционным способом.

  Ведь главный, существенный признак, который зафиксирован в определении традиции Э.С.Маркаряном, - это опыт. Но в этом-то и состоит слабость этого определения, которое несет на себе все тот же этнографический оттенок, по-видимому, еще и потому, что оно рождалось в дискуссии по этнографии, а не в целом по проблемам общественно бытия. Вот почему следует согласиться со следующей констатацией И.Т.Касавина: "Нередко философы ограничиваются простым копированием термина "традиция", каким оно сложилось в этнографической, социально-психологической, историко-научной литературе" (73, с.175).

  Философский уровень осмысления традиционного и инновационного в обществе требует, как уже отмечалось выше, понимания их природы как явлений, качественно различных, но вместе с тем имеющих одно основание. Таким основанием является не просто социальное время, а именно будущее состояние общества во времени. И инновация, как - подчеркнем - и традиция - обе являются формами движения социума в будущее. Без сохранения достигнутого состояния не было бы никакого прогрессивного развития. И традиция обеспечивает именно эту компоненту общественного процесса в целом, выполняя одновременно консервативную и стабилизирующую функцию, обеспечивая возможность для следующего шага общества в будущее. Однако, вся проблема состоит в том, что будущее при тщательном рассмотрении оказывается вовсе не простым однокомпонентным целым. (См.57)

  В данном случае речь не идет о различении актуального и потенциального, возможности и действительности. Это иной пласт рассмотрения проблемы соотношения настоящего и будущего. Речь в прямом смысле слова идет о будущем в его собственном виде или форме. Еще А.Шопенгауэр, задавшись этим вопросом, отмечал: "Если мы вернемся к самим себе и к нашему человеческому роду и устремим свои взоры вперед, в отдаленное будущее; если мы попытаемся вообразить себе грядущее поколение в чуждой оболочке их обычаев и одежд и вдруг спросим себя: откуда же придут все эти существа? где они теперь? где то обильное лоно чреватого мирами "ничто", которое пока еще скрывает их в себе, эти грядущие поколения? - то на подобные вопросы не последует ли из улыбающихся уст такой правдивый ответ: "где эти существа? да где же иначе, как не там, где только и было и всегда будет реальное, в настоящем и его содержании, - т.е. в тебе, ослепленный вопрошатель?" (216, с.97-98)

  Устоявшееся и принятое деление на ближайшее будущее и отдаленное имеет скорее метафорическое значение, чем категориально оформленное отношение во времени. Полученные в прогностике эмпирические определения ближайшего, среднего и дальнего будущего кладут в качестве основы просто физическое время - количество лет, что вполне допустимо в прикладной науке (19, с.88). Но нам надо ответить на вопрос, что есть настоящее как будущее, о котором говорит А.Шопенгаэур. На наш взгляд, рационально это может быть понято только через призму соотношения традиции и инновации.

  С нашей точки зрения, настоящее несет в себе одновременно как минимум два реальных будущих состояния, которые мы называем простое и сложное будущее. Возникновение и реальность первого обеспечивается как раз традиционными механизмами. Традиция, в сущности, воспроизводит и выражает лишь процессы функционирования конкретного определенного социума, и "врастание в будущее" обеспечивается самим социумом через сохранение своей качественной определенности как некоей константы, т.е. через традицию.

  Но в самом же конкретном настоящем данного социума всегда имеется место и для сложного будущего - состояния, качественно иного по отношению к предыдущему. Оно-то и обеспечивается инновацией. Поэтому и неправильно, и недопустимо отождествление традиций и инноваций. Эти процессы в одинаковой мере ответственны за будущее, весь вопрос только в том, за какое будущее. Только социальные инновации в виде социальных революций переводят "часы истории". При этом пока в физическом смысле проходит одно и то же время, в социальном начинаются "новые времена" и "новые эпохи".

  Но в социализации подрастающих поколений невозможно переоценить роль именно традиции. Когда общество обучало детей действию в обыденном мире, учило охотиться или поддерживать огонь. обустраивать жилище и жизнь и т.д.- т.е. осуществляло социальную адаптацию, оно учило выживать в этом мире. Но в задачи этой адаптации входило не просто научить не остаться голодным, но и сохранить себя как сообщество в этом ареале обитания. Воспитать так, чтобы каждый член рода не мыслил себя вне его и вне своего ареала обитания. Традиционное общество культивировало понимание, что только определенными манипуляциями обрядово-ритуального характера его члены обеспечивают как собственную идентификацию рода, так и условия его взаимодействия с окружающей средой. Люди производили определенные процедуры для того, чтобы видно было, что они есть часть именно этого общества, что они живут по каким-то его законам.

  В древних обществах, сознании людей этого периода мир четко делился на сакральный и профанный (трансцендентный и обыденный). Одно и то же действие могло одновременно иметь различную семантику. Просто сидеть и есть было обыденным, профанным действием. А есть на поминках - это не просто еда, это трапеза, имеющая сакральный смысл. Выживание не объяснялось иначе как в привязанности к конкретным условиям обитания. Уйти с этого места можно было только тогда, когда, в силу своих каких-то неправильных действий, эти люди вызвали гнев скрытых сил, от которых можно было ждать чего угодно. Поиск, накопление сакральных смыслов и действий были прообразом образования, обычаи, обряды и ритуалы, в которых, согласно определенной иерархии, принимали участие все члены рода, были механизмами социализации. Воспитательное значение имели даже суеверия.

  Формирование культуры индивидуальных членов происходило в совместном проживании ситуаций, культура измерялась включенностью в совместные действия. Все шаманья или камланья отличались и сопровождались тем, что в этом сакральном действии принимали участие все, не только шаман. И когда каждый участник через ритуальное действие проявлял свое отношение и соучастие, это были ступени социализации.

  Здесь еще господствует единство эстетического, бескорыстного отношения к миру и прагматического одновременно. В ритуальном действии передавалось и знание, как мир устроен, и как с ним взаимодействовать. Воспитание не учило, как надо делать, а объясняло, зачем надо так действовать, то есть, передавало некоторую ценностную конструкцию отношения человека к жизни, к быту.

  Все эти смыслы и действия были вплетены в такой строй, который воспроизводился структурами повседневности, были привычны, близки и понятны каждому члену сообщества. Но так было до тех пор, пока новые исторические реалии и новый уклад не разрушили эти структуры.

  Социализация как особый, специализированный и организованный тип профессиональной деятельности появилась только в ХХ веке и сравнительно недавно стала рассматриваться как некоторая специализированная область. Несколько ранее оформился один из ее институтов - образование.

  Возникнув как "профессиональное образование", на самом деле он реализовался как профессиональное обучение. До этого вся традиционная социализация работала на то, чтобы и индивиду, и сообществу дать возможность выжить бесконфликтно - во взаимодействии друг с другом и с окружающим миром. Теперь образование, которое было скроено под промышленную революцию, за четыре класса обучения должно было дать человеку другую возможность - работать на машине. И только сейчас, в конце ХХ века некоторые страны (например, Япония) возвращаются к задаче формирования гражданина, не просто полезного обществу, как раньше, но получающего удовлетворение от жизни в этом обществе (См.187).

  Но сегодня роль обычаев и обрядов - действительно проблема для современного образования. Социализации для реального результата нужно на что-то опираться, нужны механизмы, доводящие ценности до сознания, до подкорки, до формирования коллективного и индивидуального бессознательного. Не случайно в религии обрядовая техника доведена до стереотипов, для поддержания которых нужно не очень много навыков. Но религиозный институт работал над этой задачей века, а потому для простой школы, на которую в основном возложены (а точнее, на которую свалили) сегодня задачи социализации, свои "обряды" - это по сути суперпедагогическая проблема.

  В современных модернизированных странах, даже с элементами сохранившегося традиционного уклада, необходимы специальные маневры, компенсирующие утрату устойчивых традиционных конструктов. Например, даже в Японии, где с традициями дело обстоит, пожалуй, лучше, чем у многих современных обществ, но и там традиционное общество, все равно не смогло избежать разложения. Однако оно разлагалось естественно-историческим образом, и там общество и все его институты как бы взяли этот процесс под контроль, создавая группы, семьи. Индивиду здесь можно, оставаясь не всегда осознанным Я, вписываться в существующие коллективно-личностные формы, вырабатывать ритуалы, техники общения с новыми социальными реалиями. А это значит, что обычную семью он воспринимает по-новому, по-новому расставляет приоритеты, по-новому учится с ними соотноситься, снова нарабатывает ритуалы и техники поведения и практически не вываливается из тела традиционной социализации. В рамках традиционного образования он сам становится образованным человеком через приобретение новых рефлексивных техник, через формы коллективно-личностного обучения. Но это - предмет обсуждения в следующем параграфе.

  & 2. Общество, традиции и социализация молодежи

  Социализующее влияние традиции в ее актуально функционирующем и наиболее продуктивном сегодня варианте мы рассмотрим на примере современной Японии. Ее опыт вдвойне заслуживает внимания, с одной стороны, потому что страны Юго-Восточной Азии, несмотря на многократные попытки модернизаций по западному образцу, и на сегодня во многом по-прежнему верны традиционному укладу, отдельные элементы которого сохраняют и даже культивируют специально. Это долгое время вызывало на них огонь критики за "отсталость" и "архаичность", а также являлось основанием для устойчивого многолетнего скепсиса относительно состоятельности и перспектив их "осовременивания". А с другой стороны, как ни парадоксально, эти страны сегодня повсеместно вызывают активный интерес именно в связи с масштабом и глубиной происходящих там перемен, политика которых определяется ныне термином "модернизация", а также с успехами этой политики в обеспечении их социально-экономического развития.

  В свое время кризис европоцентристской модели модернизации способствовал обращению к поиску нового потенциала развития общества не в разработке теоретических моделей новой экономики по западному образцу, а в общем контексте национальных культур. Культурологический подход отверг поиск единого шаблона модернизации для всего мира. И в частности, успехи модернизации ряда стран Восточной Азии придали ему новую убедительность.

  Когда сегодня говорят о Японии, то, как правило, имеют в виду ту страну, которая заставила обратить на себя внимание необычными темпами своего социально-экономического, а затем - интеллектуально-технологического прогресса. Во II половине 60-х годов Японии удалось выйти на уровень индустриальных стран Запада. Ее ВНП составил 1/10 мирового объема и уступал лишь США. Несомненными были и успехи интеллектуального развития. (152, с.22)

  Согласно ныне широко распространенному - с культурологических позиций - мнению, одним из главных факторов быстрой индустриализации Японии и других ее замечательных успехов было эффективное использование именно традиционных систем отношений в промышленности, торговле и других сферах социальной жизни. Не последнюю роль здесь отводят и образованию. Вместе с тем, нам представляется, что тесная взаимосвязь образования с традицией здесь имеет настолько значительный эффект, что является национальным отличием, явно заслуживающим своего места в числе факторов, породивших "японское чудо". При этом благодаря тесному сплетению с традициями, японская система образования, совпадая по организационной форме с характеристиками образования в других странах, по содержанию оказалась значительно шире. Гармонизируя отношения между формальным (институциональным) образованием ("школа") и отношениями в обществе (в том числе, "семья", "улица", а позднее "работа") синтез современных образовательных реалий и традиций порождает удивительную целостность, устойчивость и успешность процесса социализации.

  Осмысливая процессы в современной Японии с позиций погружения в социокультурный контекст ее собственной и всемирной истории, мы выходим на две сложно переплетенные между собой реальности. Во-первых, феномен современной Японии был бы невозможен без тех своеобразных, удивительно отстроенных и устойчивых отношений и ценностных установок, связывающих людей, поколения, кланы и группы, которые и сегодня создают чрезвычайно плотную архитектонику японского социального пространства.

  Это - та самая многовековая традиция общественного бытия (и совместного жития, со-бытия), которую десятилетиями пытались разрушить в модернизационном запале, видя в ней главное препятствие "прогрессу", пока, наконец, не поняли, что именно она и оказалась той основой, которая обеспечила этому прогрессу небывалые темпы и результаты. А заодно - и оттенок национальной уникальности, поставившей под вопрос возможность трансляции в другую социальную среду ставших такими привлекательными для всех успехов. И если еще совсем недавно на Западе можно было услышать призывы к "японизации" за счет отказа или ослабления влияния своих культурных ценностей, то в последнее время стало ясно, что японские методы достижения экономических успехов едва ли применимы в инокультурной среде,- отмечает профессор Мемфисского университета (США) К.Хаитани.

  Во-вторых, феномен современной Японии был бы невозможен без трансляции этой традиции в последующие поколения, то есть без воспитания и образования, без социализации, в частности, без такой традиции, как длительное и специальное культивирование определенного типа образованности японца. Можно подчеркнуть, что социализация, и в том числе институционально высокоразвитая система японского образования, здесь теснейшим образом связана с традициями. Потому что вообще выделить любой фрагмент социальной жизни японского общества из пространства традиционных отношений между людьми практически невозможно, печать традиций лежит на всем.

  Еще в первой половине ХIХ века (!) уровень грамотности в Японии был выше, чем в Великобритании или Франции. (См.152) В этой связи вызывает недоумение утверждение некоторых экспертов о том, что причиной "японского чуда" послужило образование этой страны, реформированное в 1945 году по образцу стран-лидеров промышленного Запада. Запад постоянно "учил Японию жить", вот только почему-то всегда оказывался в "побежденных учителях".

  Много лет в трактовках "японского чуда" доминировали утверждения, что индустриально развитую Японию сделал американский промышленный капитал. Сегодня исследователи и аналитики вынуждены констатировать, что это не так, и гораздо в большей мере японскую модель и модель "четырех малых драконов" Восточной Азии сформировали собственные, национально-исторические факторы. Позднее признали, что "в 70-е годы экономическое чудо в Японии или на Тайване объясняли финансовой и технологической поддержкой США этих стран в послевоенное время. Это объяснение еще могло считаться удовлетворительным в 1965 или в 1975 г., но в 90-е годы оно выглядит абсурдным." (220, р.248).

  К этому же разряду можно отнести и утверждение Э.С.Кульпина относительно того, что аграрная реформа и программа развития послевоенной Японии в целом были разработаны группой американских специалистов по заказу американского правительства, а затем на "американских штыках" воплощены в жизнь, увенчавшись "японским чудом": " Ради будущей Японии, - повторяет он, - пять лет работала большая группа американских специалистов".(138, с.17)

  Однако нам представляется, что теория "варягов" уводит от понимания истинных корней и причин успешной эволюции японского общества. То, что было официальным лозунгом следования за США и Западом в послевоенных реформах побежденной Японии, где стимулирование социального развития мыслилось ценой отказа от существовавших ценностей и замены их новыми, "современными", на деле означало совсем другое.

  Следуя логике "американизации" японской экономики сразу после войны, и уже в 60-е годы давшей удивившие мир результаты, многие специалисты прогнозировали "вестернизацию" всех отношений в стране, по мере ее дальнейшего развития. "Однако, - пишет японовед М.Н.Корнилов, - эти предположения пока не оправдываются. Японцы на уровне межличностных отношений не "американизировались". О сохранении традиции и даже более того, о "возвращении к традиции" свидетельствуют обследования японского национального характера, осуществленные в течение последних 15 лет."(71, с.51)

  О существовании поверхностного слоя, за которым может скрываться не всегда декларируемая реальность, о приемлемости "двойного стандарта" поведения, о недосказанности и закрытости восточного характера написано много. Однако не всегда в своих оценках и интерпретациях мы придаем этому должное значение. Возможно, поэтому так часты ошибки в понимании сути происходящего и прогнозах будущего стран и обществ этого региона, так удивительны и неожиданны, так "чудесны" их успехи?

  Сегодня уже для многих ясно, что "американизация" Японии, почти полвека служившая основанием для определенной трактовки ее социальных процессов и построения в конечном счете несостоятельных прогнозов и ожиданий - очередной миф, порожденный недостатком понимания специфики социокультурных процессов, их роли и механизмов обусловливания происходящих в этой стране изменений. Более адекватную иллюстрацию отношения японца к американцам дает в своей книге В.Цветов. Он описывает японского богатея Сигэру Кобаяси, купившего в США 37 небоскребов за 2 миллиарда долларов. "Война с американцами,- заявил он,- которую я не прекращал в душе и после 1945 года, наконец-то завершена успешно" (166, с.86). Вот где проявляется истинное лицо "американизации" Японии.

  То же и в образовании. Согласно Основному закону по просвещению, принятому в 1945 году после поражения Японии в войне, предполагалось демилитаризировать и демократизировать японское общество. Считалось, что все нововведения будут направлены против "самурайской дикости", феодальной жестокости патриархальных отношений, словом, против национальных традиций Японии. Но обратимся к примеру, на который указывает художник Б. М. Неменский в книге "Мудрость красоты" (112., с.47-56), и который касается действующей сейчас в японской школе системы художественного воспитания. Она обязана своим введением тому же закону об образовании 1945 года, тоже вводилась под флагом демократизации общества и осовременивания образования. И также "неожиданно" начала давать большие результаты, сказавшиеся даже на конкурентоспособности японской промышленности.

  Как оказалось, в 45-м году под флагом модернизации была введена в жизнь система, которая не только была подробно разработана и проверена еще до войны передовыми японскими художниками и педагогами на основе изучения опыта Европы и России начала века и первых послереволюционных лет, но и опробована, "обкатана" рядом педагогов-энтузиастов в своих школах. То есть, не американские, а японские специалисты обеспечили это очередное "чудо". Сегодня эта, несомненно, японская национальная система воспитания, опирающаяся на собственные вековые традиции художественного развития и уважения к красоте, использующая неоценимый потенциал искусства как средство формирования человека, дает результаты, которые потрясают даже самых технизированных экспертов.

  Итак, основная мысль ясна: японские "чудеса" делаются не на берегах Гудзона или Рейна, их авторы - сами японцы. И если рассматривать феномен "японского чуда", то нужно смотреть в его содержание, не столько то, которое составило этот феномен, сколько то, которое его обусловило. В том числе было и в ее образовании нечто такое, что позволяло потом этому обществу плавно осуществлять свои реформы и встречать все вызовы мирового сообщества через гибкую адаптацию к новому всего своего общества, всех его членов.

  И в этом отношении ситуация Японии для исследования долговременных проблем социализации является уникальной. В частности, там можно и нужно исследовать образование в чистом виде. Потому что образование в Японии - это не только и не столько то, что происходит в стенах школы. Образование там всегда давало не просто знания и умения, оно транслировало ценности и нормы, а не профессиональные навыки, которым обучали в иных сферах. То есть, оно делало то, чем именно должно заниматься образование. Поэтому когда для японцев появились новые профессиональные области, они освоили их очень легко и быстро. Их уровень образованности без проблем позволял им превращаться в сознательные винтики любой промышленной машины. А в комплексности форм многочисленных процессов трансляции культуры выстраивалась полная и комплексная социализация.

  Основанием айсберга, над которым видимой частью выступают формальные акты тех или иных социальных институтов Японии, являются традиционные и очень характерные для этой страны социальные, межличностные и межгрупповые отношения, а также чрезвычайно эффективная - как это заметно по конечному результату - система их воспроизводства, т.е. воспитания. Трансформирующее влияние традиции сказывается на всех причастных процессах, поэтому при анализе истории и современности Японии особой аккуратности требуют не сразу обнаруживаемые метаморфозы западных ценностей или моделей при их вживлении в почву японских традиций. Так же внимательно стоит относиться к реальному содержанию как будто давно известных японских явлений.

  Специфику японской социальности задает широко известный феномен, составляющий основу ее традиции, - группизм. О японской национальной психологии, в которой японец никогда себя не отделяет от общества, от своей "референтной группы", написано много. Во многих японоведческих исследованиях часто отмечается, что в японской культуре индивиду, личности придается значительно меньшее значение, чем человеческим отношениям. Известный японский философ Накамура Хадзимэ подчеркивает, что "у японцев в общем не сложилось четкой концепции человеческого индивидуума qua (в качестве - лат.) индивида как объективной единицы." (71, с.7) .

  Однако, - отмечает К.Хаитани, - нет сомнений в том, что группизм - это главный источник японской конкурентоспособности на мировых рынках. Его основные составляющие - игнорирование индивидуальной свободы и подавление индивидуального творческого начала - признаются многими исследователями небольшой платой за впечатляющие экономические успехи.

  Восточный менталитет с его группизмом никогда не делал ставку на личность и никогда ее не формировал. В этом раньше видели его ущербность, его слабость. Оценка эта была продиктована эталоном, каковым выступал западный, а точнее - американский - индивидуализм. Но примечательно, что и у " малых драконов" - Южной Кореи, Сингапура, Тайваня - ставка на личность тоже не делается. Вместе с тем, определенные веяния с Запада, обращающего внимание на личность как на носителя социальных инициатив и тем самым - дополнительный ресурс общественного развития, не обошли современный Восток полностью. Там тоже дошли до осознания необходимости и социального значения субъекта.

  Но они его находят, делая ставку на формирование элит, что есть фактически не что иное, как групповой личностный субъект. Таким образом, они сумели совместить, с одной стороны, преимущества западной личностной субъективности, адаптировали ее к своим понятиям и ценностям, расширили, дополнили своей традицией - группизмом - и в итоге получили собственную модель субъекта, группового. Здесь и традиция сохранена, и мировая тенденция выражена. Вот, видимо, почему сейчас такое пристальное внимание исследователей вызывает к себе проблема элит. Так, например, незначительность роли элиты во властных структурах отмечается многими аналитиками как одно из негативных и принципиальных отличий континентального Китая.

  Что в этом отношении касается Японии, так это то, - отмечает американский социолог Р.Белла, - что в японской традиции на вершине социальной пирамиды нет мощного "центра" власти, как, скажем, в Китае. В Японии поддержка политической системы была важной, но вторичной ценностью. Однако, именно потому, что даже самые добросовестные китайские чиновники всегда были парализованы своей преданностью идее поддержания старой системы, им никогда не удавалось занять господствующие позиции в управлении обществом и осуществить целостную программу модернизации страны, как это сделали молодые самураи в Японии после революции Мэйцзи 1867-68гг. (См.72, с.7).

  Итак, ввиду господства традиционного японского группизма, считается, что в японском обществе практически отсутствует личность. Однако, обратим внимание на такую специфическую традиционную деталь, характеризующую межличностные и групповые отношения японцев, как формирование 1-го, 2-го и 3-го кругов общения, для каждого из которых существует своя модель поведения и отношения.

  Обычно состав лиц, входящих в 1-ю (ближайшие друзья, коллеги), 2-ю (актуальные и потенциальные знакомые) и 3-ю (чужие люди) категории, определяется индивидом до 20 лет, поскольку японец, как правило, именно к этому возрасту окончательно выбирает место своей работы и определяет, таким образом, круг непосредственных или потенциальных знакомых. На этом, в основном, завершается процесс обретения своего группового "лица", которым дорожит японец и которое не отделено от круга людей, в который он к этому времени вписался. Причем, японец не только не отделен от группы, не только не стремится обособиться, но и будет глубоко несчастным, если это произойдет. Только в ней он обретает уверенность и психологический комфорт.

  Для среднего японца коллективное начало его бытия и существования вовсе не является мифом, оно для него - реальное бытие, что, кстати говоря, не мешает официально существующей идеологии декларировать господство этого начала и организовывать жизнь различных социальных групп, исходя из этой идеологии общности. Это можно наблюдать и в уникальной системе пожизненного найма, и в большом распространении семейных предприятий и т.д. И главное во всех этих формах для индивида - это уверенность в завтрашнем дне, именно в завтрашнем, а не в послезавтрашнем, который может и не наступить никогда. Этот феномен хорошо описан в литературе по японскому менеджменту.

  Но ведь эти круги межличностного общения - внутренний, средний и внешний - это, по существу, и есть тотальное целое их личности. И Н.Моисеев считает, что, скорее всего, в итоге человечество эволюционирует к коллективному планетарному интеллекту ( 97, с.10-11). Но когда еще человечество естественно реализует эту свою историческую перспективу ? А японцы не в перспективе, они исторически так развиваются и живут. И эта "коллективная личностность" позволяет им врасти в такой "коллективный интеллект" на 100 лет раньше других.

  Для японцев общество, государство, семья, интересы - во всем этом как бы не существует атомизации, они все это имеют только благодаря своей референтной группе. И примечателен характер и масштаб распространения этой группы - видимо, островная психология все свела к единой национальной массе. Ведь нигде нет такого, как в Японии: все другие страны ввозят рабочую силу, привлекают иностранцев на грязную, черную работу, японцы же все полностью делают сами. У них практически нет национальных и дискриминируемых меньшинств (См.150, с.235-236). Они могут препятствовать иммиграции из Кореи или Китая, ставя своим национальным приоритетом собственную занятость. И если там и есть пресс безработицы, то система пожизненного найма и т.д. настолько опять воспроизводят эту структуру: "Я член этой группы", что только там, где они не могут охватить все, только в эти сферы попадают иностранцы.

  Усиливает ситуацию и то, что попасть туда с другой языковой культурой значительно труднее. Японцы вообще традиционно плохо принимают чужих. Деление на чужих и своих у них срабатывает автоматически, что, кстати, создает определенные трудности и для японских бизнесменов. А также затрудняет создание японского рынка, ставя преграды проникновению на него чужого капитала или товарной массы, поскольку японцы просто не приемлют чужих, игнорируют их, предпочитая иметь дело со своими.

  Но во всем этом мы наблюдаем приоритет формируемых традицией социокультурных отношений перед экономическими. Формы организации материального производства оказываются вторичными по отношению к жизненному укладу. Эта позиция утверждает: сначала есть определенный жизненный уклад и отношения людей - это основное, а уж потом можно смотреть, какое производство или что-то другое как мы будем делать. Здесь в явном виде просматривается не диктат экономики, а приоритет социокультурных связей. Ведь если действовать прямолинейно, как это было в СССР, то после 45-го года можно было бы понастроить в Японии заводы, чтобы догнать промышленно развитые страны, потом танкерами везти уголь, нефть и т.д. Опять в данном случае ситуация иная.

  Попытки переписать сейчас историю в терминах модернизации на деле игнорируют один значимый фактор, а именно - учет того, что выступает у того или иного субъекта (нации) критерием оценки собственного успеха. Японцы умеют развести производственные успехи и смысл жизни, вечные ценности. Если это организовано как некоторая целостность, то это означает включенность в такие геобиоценозы, что создает внутреннюю комфортность личности, когда проблема самоидентификации у нее практически не встает. Она только сейчас стала появляться у японцев в связи с урбанизацией, появившейся текучестью привычных связей и т.п. Но они решают ее очень аккуратно.

  Заложенная в основания трудовой жизни японцев конфуцианская этика, основанная на высоком чувстве долга и обязанности, позволяет преодолеть отчуждение, конфликты, создать атмосферу взаимной заинтересованности и гармонии даже в современных условиях промышленного производства. Сила ее состоит в том, что она сложилась не на основе индивидуализма, а на стремлении к гармонии межличностных отношений, в которых "мерой всех вещей" был не индивид, а именно отношения. И сегодня ее влияние не ослаблено бурными процессами современной Японии. В частности, проблема индивидуального определения своих кругов - это как бы луковица, но они, видимо, хорошо понимают, что если с луковицы снять все слои, от нее ничего не останется.

  Обычному японцу, по-видимому, с детства очень хорошо внушают, как устроен мир и каково его место в нем. Причем это не обязательно выглядит в форме нотаций, наоборот, не вербальное, а статусно-ролевое транслирование этих норм является там преобладающей формой. Например, при общении людей разного возраста, старший по возрасту практически сразу присваивает себе форму общения в виде монолога, и младший это принимает и понимает, как само собой разумеющееся, просто внимая говорящему. Говорящий же, естественно, будет говорить о своем прожитом и нажитом опыте.

  Думается, что именно с культом старшинства, скорее всего, связано у них превалирование смысла жизни над всеми частными и преходящими ценностями и интересами. Ведь жизнесмысловой компонент обычно становится значим уже в старшем возрасте. И возможно, что безусловный авторитет старшего - а он может вещать лишь то, до чего сам дошел в результате прожитой и отрефлексированной жизни, - позволяет ему, будучи патриархом, транслировать такие социальные нормы, к которым индивид сам подходит лишь к концу жизни.

  Ведь великие дидакты прошлого утверждали, что педагогика (в западной традиции ) возникает тогда, когда обнаруживается проблема отношений между поколениями, когда старшие не знают, что делать с младшими, а младшие не хотят быть похожими на старших. Тогда надо придумать нечто такое, чтобы гармонизировать все конфликты и все были довольны. То есть, педагогика всегда решала проблему отцов и детей.

  Тогда здесь нет поля деятельности для такой педагогики. Есть естественно-исторический процесс движения индивида в индивидуальных, коллективистских и прочих рамках, которому было обеспечено беспроблемное существование при условии принятия им правил игры, о которых он часто даже не подозревает, что в них включен. И он их принимает, ибо неприятие их для него равносильно самоубийству. Для этого надо подвергнуть тотальному отрицанию эти все ценности, символы, добраться до ситуации экзистенциального вакуума, до которого при определенном укладе индивиду самостоятельно добраться довольно сложно.

  Таким образом, японская система воспитания, в отличие, скажем, от декларативной системы коммунистического воспитания в бывшем СССР, является целостной: с одной стороны, определенные ценности общения транслируются на бытовом уровне и не рефлексируются, а с другой стороны, существующая система образования учит тому же, только еще с добавлением рефлексивного отношения к провозглашаемым ценностям бытия индивида, общества, государства.

  Сомнителен, или, по меньшей мере, не терпит прямолинейного понимания тезис о якобы широко развернутой модернизации и "вестернизации" Японии. Отметим еще одну деталь: Япония переживала и проживала события всех - и особенно последних десятилетий - как единый субъект. И хотя известно, что в этой стране довлеющее положение занимает общество, которое подминает под себя и личность, и государство, однако обратим внимание на то, что "символическая" монархия просуществовала здесь благополучно с ХII века до конца II мировой войны и сохраняется в "модернизированном" варианте и сегодня.( История японской монархии заслуживает специального исследования как объект, претерпевший целый ряд "модернизаций", но сохранивший при этом свой сакральный, "символический" характер.) Специфика японской реальности состояла и в том, что император уже (еще!) с ХII века стал символическим духовным главой государства. (150, с.222)

  Поэтому, если смотреть с точки зрения модернизационных конструктов, то можно сказать, что японцы никогда не боялись опоздать ни к какой модернизации. Включение в эти "западные игры" - это опять только то, что оказывается на поверхности. А на деле оказывается, что они эволюционируют своим естественным путем. Видимо, по той простой причине, что им полностью удалось сохранить смысловые конструкты собственного бытия. И теперь трудно сказать, вопреки разным попыткам модернизации или благодаря им. Они сохранили его, начиная с символа - императора как определенного гаранта стабильности своего общества, т.к. фактически у них не было ситуации низвержения монарха, подобно, например, Англии.

  Они продолжали существовать и существуют в едином смысловом поле, которое выстраивается от символа до техник. Они нумеруют свои реформы. Они знают, что сохраняют свою нацию, свою самоидентификацию в историческом процессе и видят, что можно прекрасно существовать, никуда не высовываясь и не торопясь. И вопрос о том, с чем, куда и как выходить, заявляться на что-то или нет в данный момент - это вопрос сознательного выбора. Например, сказали они, что вопрос отношений с Советским Союзом по проблеме северных территорий они решат, то они не спешат, как Китай 60-х годов, решить все проблемы за 10 или 15 лет. Решают в принципе.

  Для них существование собственного цивилизационного тела - как бы вечно. История может идти прямо или зигзагами, но есть реалии, не зависящие от времени. Случай - уникальный: имея поголовно грамотное население, они умудряются сохранять такую верность символам и традициям. А может быть, именно благодаря тому. Кодекс самурайской чести, и т.п. - это же ментальные конструкции, которые создаются длительным образованием, которое является по сути своей светским служением символу. Как в монастырях у монахов служение богу , так у самураев - служение императору, вплоть до живота своего. В России, скажем, символ власти менялся - князья, бояре, цари. Романовы триста лет транслировали свой символ царской власти - но как? Для большинства населения только попы с амвона поминали за здравие - и все.

  А здесь сотни лет императорской власти вписаны во все учебники, и не просто вписаны, а изучаемы. В самурайском менталитете, и это заложено в государственную школу, не разделишь: император - это помазанник божий, они - слуги императору и слуги богу. То есть, здесь создана и воспроизводится такая смысловая тотальность для элиты, что ей просто некуда отсюда выпасть, некуда деться.

  Это связано и с символическим скреплением ценностей и сверхценностей, традиционным для Японии. А ведь в недавнем прошлом характерном и для России. Например, Н.И. Алпатов приводит описание случая, когда царь Николай с братом Михаилом Павловичем посещают кадетский корпус. Священник в речи произносит фразу, что "отечество вверило свой покой и свое благоденствие воле и попечению монарха самодержавного". Михаил Павлович с укором поправляет: "Бог вверил, а не отечество" (2, с.84) Таким образом, элиты очень четко отслеживают - в ритуалах и прочем - смысловой конструкт, откуда они пошли и что есть, откуда и в чем их предназначение, т.е. что для них есть сверхценность. Сказать "отечество вверило" - это сразу же подменить онтологию. Как это отечество, какое такое отечество?

  Ситуации индивидуального отмежевания типа: " А, это проблема не моя, она - государства или соседа"- этого у японцев уже сто лет не было не только в устной, но и в письменной традиции. Если рассуждать в терминах социокультурных кодов, здесь надо говорить о двойной кодировке ( малая устная и большая письменная традиция). Что у японцев, видимо, защита ментальности, ментального ядра нации и ментального ядра личности состоит в том, что они уже сто лет назад имели хоть и минимально отрефлексированную, но сознательно выбранную позицию субъекта - самоидентификации себя с определенной общностью. И всеобщая грамотность, тотальное образование сыграли в этом, безусловно, свою роль. Конечно, и групповые отношения создавали настолько плотное социальное пространство, что новым поколениям ничего не оставалось, как воспринимать традицию.

  Но более глубокий слой содержит в себе и тот факт, что подобно тому, как нет субъекта права, пока нет человека, способного прочитать правовые нормы, чтобы их реализовать, так и здесь - появляется совершенно иной субъект воспитания, когда человек умеет читать, писать и познавать окружающее.

  При специальном анализе можно обнаружить, что наиболее характерными чертами японского социального пространства, часто играющими существенную роль в оценках этого общества как традиционного или патриархального, являются его специфически-национальный характер и тотальность. На деле обе эти характеристики неразделимы в естественно-историческом процессе генезиса как самого этого общества, так и традиций как способа выживания этого общества в весьма непростых условиях места его обитания. Но воспроизводимые в социализации, в том числе и в образовании, погруженном в эту же естественность и тотальность, они и сегодня порождают такой ансамбль и симбиоз условий и предпосылок, в которых, можно сказать, технологично воспроизводится традиция, становясь, конечно, уже не способом выживания, а способом жизни. А потому так эффективно воспитание и так живуча традиция.

  Японский образ существования, островной по географии и основанный на рисосеянии как особом типе оседлости с его циклом по кругу, приводил к осмыслению целостности, которая и возникает-то именно в процессе постоянного воспроизводства одного и того же - все по кругу. Круг же и есть первый подход к целостности и тотальности. При этом круг - чаще всего, именно семейный круг - и есть базисная онтология, которая объективно сформировалась в Японии.

  Однако, и "семейный круг" - это не совсем то, что рисует нам наше привычное воображение. Биологическая семья - как бы высоко ни ставилось ее значение, тем не менее, играет в жизни и формировании психологии японцев значительно меньшую роль, нежели, скажем, у китайцев. Это связано, в частности, с тем, что способ организации семейных отношений у них тоже включает не только кровно-родственное основание. Как отмечает американский антрополог Ф.Сю (71, с.26-27), за счет системы отношений "хонкэ-бункэ" (основная семья - боковая семья), японцы были меньше привязаны к семейно-родственным отношениям и располагали более подходящей основой для формирования более крупных групповых объединений, чем китайцы.

  Образование боковой семьи (изначально братьев или сыновей) при основной семье может происходить не только по признаку кровного родства, но и по случаю взаимопомощи, симпатии и т.п. Однако, на образовавшуюся общность распространяются традиционные семейные отношения, которые при этом как бы осеняют родственной близостью уже по существу социальные связи. Более текучие способы формирования семейных кланов отличают японцев от китайцев, у которых сильны именно семейные, кровнородственные узы.

  Японский вариант родственной близости являет собой как бы уже социальное расширение над кровными отношениями. Не меньшее (если не большее) значение здесь имеют также отношения, модель которых Ф.Сю называет "иэмото". Основная структура ее - взаимоотношения между мастером и учениками на основе взаимозависимости. У мастера - большая власть над учениками. Он представляет им все лучшее,что может дать, а ученики платят ему своей преданностью, наследуют его дело и мастерство. Эти отношения и характерная для них идеология существуют в Японии в любой сфере деятельности и сегодня.

  В "иэмото" все отношения носят псевдо-родственный характер и выражаются на языке родственных отношений. С этой точки зрения, каждое "иэмото" - это гигантское родственное объединение, замкнутое и всеобъемлющее в своих межличностных связях. Поэтому, хотя многие японцы оторвались в прошлом от семьи своих родителей, их культура гарантировала им наличие постоянных кругов "тесных отношений" рядом с ними.

  Замена кровно-родственных связей не менее тесными узами социально-группового родства может происходить и в других формах. Например, круг друзей или коллег по работе. Японцу для установления тесного социального контакта важен совместный производственный опыт. Характерная особенность межличностных отношений в Японии состоит в том, что они в основном формируются на основе совместного производственного опыта. Пока у человека есть близкие друзья, он чувствует себя и социально и эмоционально защищенным, и этот круг может заменить ему семейный.

  Помимо отношений с коллегами по месту работы, очень важное значение в жизни японца имеют отношения с людьми, принадлежащими к одной "учебной клике" (гакубацу). Гакубацу означает, что у выпускников одного и того же учебного заведения есть общее чувство принадлежности к одной группе. Окончание одного учебного заведения значительно более функционально и эффективно для продвижения японца, чем его родственные или земляческие связи. Существование "гакубацу" гарантирует человеку возможность получения определенных выгод как на месте работы, так и за его пределами. Это лишний пример торжества социальных связей и отношений организации над биологической природой, натурализованными архетипами.

  Видимо, найденный в Японии способ трансляции через социальные институты этих целостных онтологий и есть ключ к пониманию японского "чуда". Если, к примеру, в Китае было два групповых субъекта - государство и семья, то в Японии - фактически один, ибо даже семья растворялась в группе. И здесь возникает новый социальный организм, когда государство понимается как общественная группа, семья - как общественная группа и индивид - как часть общественной группы. Вот - и онтология японской тотальности.

  Э.Эриксон при анализе процесса идентичности специально разводит роль понятий "цельность" и "тотальность", и, противопоставляя их друг другу и отдавая предпочтение цельности, тем не менее, указывает, что "в тотальности, исключающей выбор или изменение, даже если это предполагает потерю чаемой цельности, есть определенная психологическая потребность. (Выделено мной - И.С.) Короче говоря, когда человек по причине случайных или эволюционных изменений теряет цельность, он реорганизует себя и окружающую реальность, прибегая к тому, что мы называем тотализмом... Это обычное психологическое явление".(184, с.90-91)

  Островная специфика существования Японии тоже не может быть сброшена со счета. Гораздо проще, естественней - и деятельностно, и интеллигибельно - объять "Малую поднебесную" Японии, а значит, не надо и двигаться за ее границы: там ведь ничего нового и ценного нет. Надо ценить и обустраивать то, что есть, и что способен "переварить". Потому и Сахалин открывают русские, а не японцы. А способ естественной организации жизни японцев близок к идее биогеоценозов. Очень характерным в этом отношении является выступление Ясунари Кавабаты, начавшего в 1986 году свою Нобелевскую речь стихами дзэнского поэта ХIII века Догэна:

  Цветы - весной,

  Кукушка - летом.

  И осенью - луна.

  Холодный чистый снег

  Зимой.

  "Здесь простые образы, простые слова незамысловато, даже подчеркнуто просто поставлены рядом, но они-то и передают сокровенную суть японской души". И по возвращении на Родину Кавабата повторяет:"Может быть, небольшое стихотворение Догэна покажется европейцу примитивным, банальным, даже просто неуклюжим набором образов времен года, но меня оно поражает тонкостью, глубиной и теплотой чувств." (186, с.6) ."Легенда о Нарайяме" - пример тому же.

  Точно так же, можно сказать, идея безотходных технологий практически длительное время была японской реальностью, диктуемой островной жизнью и психологией. Ведь если бы они разными способами "загаживали" свою территорию, как это имеет место в России, то японцы давно уже вымерли бы. Принцип Вернадского: ни один организм не может жить в среде, состоящей из отходов собственной жизнедеятельности. Этот способ существования и выживания целого и был в разных формах зафиксирован как ценность и даже сверхценность и оттранслирован существовавшими институтами социализации. "Если цветок привлечет европейца,- отмечает Т.Григорьева,- он сорвет его. А японец раздвинет кусты и полюбуется, но оставит на месте. Ему в голову не придет по своей прихоти лишить его жизни."(38, с.7)

  Все эти естественно-географические, естественно-исторические и прочие условия очень рано задали те границы, внутри которых сформировалась целостность японской нации. Исторически Япония рано сформировалась как государство определенного типа, которое принялось решать общественные проблемы. В этом смысле про японское государство можно смело говорить, что оно слуга своего общества. За ним есть такое историческое право и опыт организации такой жизнедеятельности общества и индивидов. Там и император очень давно стал и реально, и номинально символом государственности, общественности и т.д.

  С этой точки зрения Япония представляет собой чрезвычайно интересный феномен раннего формирования коллективного субъекта, а потому сегодня и высокой степени понимания собственной целостности и механизма ее сохранения. Когда возникают нации? Один из привычных ответов: когда формируется единый рынок, когда возникает капитализм...Но японцы как нация возникли до всякого капитализма. Когда запускаются разные цивилизационные рамки представления всех процессов, которые в принципе могут идти в человеческом обществе, то возникает вопрос, а что способствовало возникновению или становлению этой целостности?

  Например, конфуцианство. Страны и регионы Восточной Азии придают сейчас ему большое значение. На Тайване конфуцианство стало составной частью государственных учебных программ, этому примеру в 1982 году последовал Сингапур. Бессменный руководитель Сингапура Ли Куан Ю был убежден, что долго доминировавшее в Сингапуре западное образование все более готовит "специализированных идиотов", а не ответственных граждан, и этому типу образования было противопоставлено моральное воспитание. Исследователи, в свою очередь, пытаются искать в конфуцианстве как общей идеологической основе новых индустриальных государств, причину их социально-экономических успехов.

  Однако, если в Китае конфуцианство можно рассматривать как форму развития национального духа, то в Японии оно, лишенное национально-духовных корней, должно было быть переосмыслено, переработано, чтобы стать основой жизнеорганизации на новой почве и начать работать на что-то совсем иное. И здесь нельзя не отметить еще и такую деталь, что конфуцианство в Китае и в Японии - не одно и то же, отношение к нему в этих странах и обществах разное. Китай в конфуцианстве взял на себя, по существу, метафизику, высоко-абстрактное теоретизирование, Япония - жизненную мудрость, которая обращала внимание на практические аспекты человеческого бытия, учила их жить в сегодняшней жизни, среди посюсторонних вещей и ценностей, проповедуя активный стиль человеческого существования.

  Китай в своих идеологических установках ушел в абстрактные ценности, а Япония - в живые, реальные," натурализованные". А потому религиозная и этическая традиции оказались в Японии гораздо более жизненными и живучими. И самое важное в этом различии - это реально-деятельностное основание. Ведь что такое конфуцианство в Китае? 15 тысяч монахов. А в Японии это система государственного транслирования. Более того, абстрактность китайского конфуцианства, в силу его оторванности от реалий жизни, не позволяла транслировать его никуда, разве что в государственный аппарат, поскольку жизнь народа, населения была далека от этих уровней духовности. А ценности конфуцианской этики в Японии, ввиду их близости к жизни, могли вживаться в социальную среду, формируя доверие и приятие их, трансляцию вширь, вглубь и в будущее. Не последнюю роль здесь сыграло и создание собственной письменности.

  Но определенно можно утверждать, что здесь дело не только и даже не столько в самом конфуцианстве как некой философии, а в конкретно-исторических условиях принятия и использования его как именно государственно-общественной (или наоборот) идеологии. И здесь Япония разительно отличается от Китая, который до ХХ в. оставался разделенным государством, в то время как Япония к этому времени имеет 800-летнюю традицию государственности (да еще и имперской).

  Через осмысление конфуцианства и трансформацию его в определенную этику было осмыслено собственное японское бытие в адекватных ему смысловых конструктах, символах и смыслах, а не выстроено сотня-другая возможных онтологий и красивых картинок мироздания. Иными словами, японское общество достаточно давно нашло свое идентификационное поле как определенного социального организма и сделало своей главной проблемой осмысление того, что целое уже есть, но оно всегда одно и одновременно всегда не одно и то же - вспомним знаменитый "сад камней", описанный у Д. Гранина.

  В этом отношении можно сказать, что японцы первыми вышли и на идею интеллектуальной технологии. Ведь разложить конфуцианство как определенное мировоззрение и сделать из него ряд социальных техник поведения - это задача не из легких, ее без высокой степени рефлексивной культуры не осуществишь. Они же это сделали. И хотя Китай дал конкурирующие миросозерцания, но он не смог добиться технологизации, возможно, из-за конфуцианства как базисной этической технологии. А с учетом специфики китайского иероглифического письма, многосмыслового по сути, решение этой задачи - это решение сверхзадачи, понимание чего дает и ощущение вневременности, и - одновременно - ненадобности кого-нибудь догонять: всему свое время и место, надо только немного подумать - и все станет на свои места.

  Образно говоря ( вспомним упомянутую выше мысль Н.Моисеева), японцы стали единым социальным интеллектуальным организмом на много веков раньше, чем осознали это сами одновременно со всеми другими сообществами и человечеством в целом. Причем реальности бытия этого организма весьма впечатляющи, и по социальным, и по биологическим меркам. Их опыт как раз и есть одно из искомых решений оптимального единства социального и биологического в человечестве. И результат этот, говоря современным языком, уже "запрограммирован" обществом - через совпадение интересов государства и личности. Исходная, базисная матрица ценностей личности не расходится с общественной. Это и дает основание для утверждения, что у них вроде как и проблемы личности нет. Да, с западной точки зрения, нет. Но совсем не в том смысле, как это может быть представлено в индивидуалистической традиции.

  И если рассматривать феномен японского чуда, то нужно смотреть и то, как японцы "иностранные" интеллектуальные системы приспосабливают к своим задачам, как синтоизм, буддизм, конфуцианство приспособили под свою этику, в том числе трудовую, воспитательную и т.п. В какой еще стране можно найти такие примеры духовного синтеза, воплощенного в практику? При этом они с поразительной последовательностью проводят свои базовые ценности. И прежде всего это проявляется в формировании образцового, с позиции Японии, японца.

  Здесь мы имеем особый вариант онтологии, в которой изначально положено отношение к миру японца через отношение его как члена некоей социальной общности (группы). И эта онтология для японца не является выдумкой иностранных специалистов, которые пытаются убедить японца, что он именно в таком мире и живет. Наоборот, японец так живет и ничего другим (чужим) об этом говорить не собирается. Зачем говорить о том, что само собой разумеется?

  Специфика групповых и межличностных отношений оседает даже в структурах языка. При передаче информации японец может много-много слушать, затем внутренним образом сгруппировать полученную информацию и выдать ее при передаче в виде короткого резюме (коммуникация "минимального сообщения", в противоположность коммуникации "максимального сообщения" в западной традиции). Поэтому для однозначного понимания передаваемой информации, надо много об этом человеке знать. Многое передается не артикулированно, не объективированно. Это усиливает внутригрупповые связи, когда из полученной информации гораздо больше можно узнать и понять, будучи членом группы, чем не принадлежа ей.

  Это и есть как раз общение, в отличие от коммуникации, когда ценностью становится возникновение смыслов по поводу коммуникации. Ведь для нас порой гораздо важнее не то, что мы вместе учили, скажем, физику, а те совместные переживания по поводу изучения этой физики. И поэтому в этом же русле можно понять и школьные или университетские связи, так высоко котирующиеся в Японии. Тем более в совокупности с тем же элитным основанием: когда родовая элитная планка задана, да на нее еще накладываются положительные эмоции, переживаемые в процессе совместного образования, то возникает смысловая полнота бытия на уровне социально- и индивидуально-психологического.

  То есть, образование здесь в полном смысле выполняет свою социальную функцию, социализует и превращает в человека (не в слесаря и не в токаря) за счет элементарных актов проживания человеческого бытия. На всех уровнях воспроизводятся однотипные процедуры, усваивая которые человек приходит к однозначному пониманию конструктов общения.

  Все сказанное, однако, не означает, что в японском обществе нет проблем. Свою лепту в копилку проблем неизбежно добавляют современные социальные изменения, сопутствующие быстрому экономическому росту Японии. Например, сокращение численного состава семьи и увеличение занятости замужних женщин снизили роль семьи как основной социализационной единицы. Развитие урбанизации и рост плотности населения в городах не оставляет места для детских игр и взаимодействия с соседями - в результате снижается воспитательное значение окружающей среды. В ходе 40 послевоенных лет экономических и социальных перемен отмечалось общее ослабление роли семьи, школы и общества в реализации целей социализации.

  Сейчас в Японии реализуется III реформа образования. На школу теперь возложена задача воспитывать и обучать детей так, чтобы они не только отвечали требованиям японского общества и смогли внести позитивный вклад в его развитие, но и стали гражданами, способными получать удовлетворение от жизни в этом обществе. Поставлена задача, подумать о формировании такого типа образования, которое, прежде всего, обеспечит воспитание хороших японских граждан.

  & 3. Инновации и социализация молодежи

  Сегодня понимания общественного развития только как естественно-исторического процесса уже недостаточно в принципе, его надо дополнять понятием искусственно-технического. Уже огромные сегменты социальной жизни не являются естественно-историческими, традиционными, как не являются таковыми многие процессы, осуществлявшиеся ранее как бы сами собой, по традиции. В тысячелетнем обозрении общество до сих пор представляется развивающимся естественно, но сегодня это понимание уже не операционально.

  Естественно-исторический характер развития общества допускает и предполагает вариативность потенциальных возможностей этого движения, и если специально не активировать среду, то естественно-исторически реализуется одна из них. Так было в предыдущие времена. Но уже в ХIХ веке возобладала деятельностная позиция, согласно которой если по-разному воздействовать на различные общественные сегменты и силы, то могут реализоваться другие возможности или сразу несколько, причем все они содержатся внутри этого потенциального естественно-исторического процесса. Эта позиция со временем утвердила и понимание, что осмысленные действия вносят в естественно-исторический процесс момент искусственно-технического, а этот последний относится к инновациям.

  Здесь прежде необходимо сказать несколько слов о самой инноватике. Понятие "инновация" впервые появилось в научных исследованиях культурологов еще в ХIХ в. и означало введение некоторых элементов одной культуры в другую. Обычно речь шла об инфильтрации европейских обычаев и способов организации в традиционные азиатские и африканские общества. В начале ХХ века стали изучаться закономерности технических нововведений. Пожалуй, первое интересное, специфически инновационное, наблюдение было сделано советским исследователем Н. Д. Кондратьевым в 20-х годах, когда он обнаружил существование так называемых "больших циклов"

  Со временем инновационная политика оказалась весьма перспективным изобретением, причем отнюдь не только экономического, но и широкого социального свойства. Можно отметить, что становление так называемого "потребительского общества" началось с активного проникновения новшеств в условия и образ жизни населения.

  В социальном аспекте в научный оборот российской - тогда еще советской - науки понятие инновации вошло сравнительно недавно. Это было связано с намерением страны осуществить инновацию - Перестройку. Хотя для людей, достаточно пристально занимавшихся инновациями, уже тогда было совершенно ясно, что никакой инновацией Перестройка не является. По определению. Однако определение Перестройки как революции, данное ее "архитектором" - М.С.Горбачевым, - было близко к истине, ибо существенное отличие революции от инновации как раз и заключается в непредсказуемости революционного результата. В то время как инновация (опять же по определению) предполагает четкое знание того, что и как с необходимостью является в качестве результата осуществления инновационного процесса.

  Иными словами, мы берем на себя смелость утверждать, что Перестройка потому и привела к разрушительным для всего социума последствиям, что не являлась инновацией со всеми необходимыми для последней признаками и компонентами. Более того, она, скорее, может быть охарактеризована как попытка решения традиционными средствами нетрадиционных проблем. Впрочем, сама Перестройка - это теперь уже история. Для нас же она важна своими уроками и теоретико-методологическими выводами.

  Но надо добавить, что и постперестроечное время не сразу натолкнулось на понятие инновации. Длительное время Россия не могла или просто не хотела мыслить категориями инноватики. Теперь к этому обязывает жизнь, и делает это по двум причинам. Во-первых, "глубокий социально-экономический, переживаемый в настоящее время нашим обществом, во многом объясняется исчерпанием присущего ему мобилизационного типа развития и необходимостью перехода к инновационному типу развития". Поэтому вопрос об использовании инноваций для возрождения, подъема, реформирования многих сторон жизни страны ныне стал практически значимым, перешагнув рамки чисто теоретических задач и интересов. Во-вторых, он требует грамотного ответа на вызовы развития мирового сообщества в глобальном масштабе. Поскольку Россия после 1991 года пытается стать его полноправным членом, а " для наиболее передовых, промышленно развитых стран мира сегодня характерен переход к инновационному типу развития".(161, с.5)

  Но грамотная позиция требует теоретического фундирования не только частных (хотя и очень важных) вопросов, находящихся в компетенции экономистов, политологов, юристов и ученых-технологов всех мастей. Надо также правильно квалифицировать сущностные проблемы и характеристики самих инновационных процессов. А это - компетенция науки инноватики.

  Если коротко изложить суть условий, при которых могут быть успешно запущены и осуществлены инновационные процессы, то, тем самым, можно в общем ответить на вопрос о значении инноваций для позитивного решения проблем в социальной сфере, а значит, и других областях жизни общества. Хочется предостеречь, что сегодняшние попытки запуска технических инноваций без просчитывания вариантов их социальных последствий не только бессмысленны, но нередко даже вредны. Ставить технику впереди социальных проблем сегодня, учитывая мощность как созидательного, так и разрушительного ее потенциала, - это дважды наступать на одни и те же грабли.

  Не случайно в социальном познании сегодня доминирует анализ исторического прошлого. В этом - важнейший показатель того, что социально-философская мысль стремится глубоко, с исторически широкой перспективой посмотреть на происходящее, в том числе и в России. Но это важное свидетельство есть также первый необходимый шаг, с точки зрения теории инноватики. Это - историческая реконструкция процесса, необходимый стартовый этап, на котором сначала осуществляется фундаментальное исследование. В данном примере - это социо-культурные исследования нашего общества. Чтобы затем, уже с филигранной точностью, приступать к запуску инноваций в различных сферах жизни общества.

  Без таких фундаментальных исследований не будут получены ответы на коренные вопросы об устройстве обновляемого объекта, т.е. нашего социума. А без этого, совершенно не претендуя на роль оракула, можно сказать - инновациям в России не быть. Это значит, что России никогда не стать современной державой, владеющей острым и эффективным орудием социального и технического соперничества - инновациями.

  Таким образом, это уже не вопрос очередного витка псевдореформаторства в России, это вопрос ее исторической судьбы как единого целостного государства. Жизнеспособность России как самобытной, процветающей и конкурентоспособной державы - вот главная ценность и цель, которая должна замыкать на себя все и проектироваться во всех инновациях в России. Такая коренная цель - необходимый общий ориентир и смысловая рамка любой инновации - технической, социальной и т.д. А их формулирование и обоснование - долг и компетенция соответствующих специалистов.

  Теперь, применительно к проблеме социализации, скажем, что практически до конца ХVШ века в обществе действовали ее традиционные механизмы. О специализированных формах работы с подрастающим поколением говорили лишь в рамках образования. В педагогических теориях того периода уже обсуждаются цели, задачи и методы воспитания, принципы гуманизма, развития личности - и эта линия активно разрабатывается еще от Руссо и просветителей. То есть, здесь, хотя бы на уровне идей, проблемы работы с молодежью стали предметом специальной деятельности.

  А задачи того, что стало потом называться социализацией, появились в теориях значительно позднее, что было связано с существенным изменением характеристик исторического процесса в ХIХ-ХХ веках. Их отличили друг от друга, понимая под воспитанием целенаправленный процесс наделения человека определенными социальными свойствами и ценностями, а под социализацией - сопутствующий проживанию индивида в социуме процесс влияния на него условий общественной жизни. Предполагалось, что в любом процессе жизнедеятельности он приобретает определенные социальный опыт, стереотипы деятельности, нормы, образцы, ценности, и это стали называть социализацией.

  Почему же со временем и общество начинает понимать недостаточность образования и воспитания, почему потребовалась специально организованная социализация? Качественный порог - ХIХ-ХХ вв. - это эпоха возникновения институциализированной деятельности. Все, что существовало раньше в обществе как стихийный процесс, в синтезе форм человеческой деятельности, сегодня институциализируется и принимает характер специализированной и профессионализируемой деятельности. Разберемся, почему.

  Такое изменение общественных процессов было отмечено Б. П. Вышеславцевым, который, по словам В. Сапова, "был одним из немногих мыслителей ХХ века, наряду с Зомбартом, Ортегой-и-Гассетом отмечавшим такой факт. В отличие от всех предыдущих веков писаной истории, ХХ век ознаменовался чрезвычайно быстрым, "катастрофическим" ростом народонаселения планеты и столь же ошеломляющим ростом количества и номенклатуры новых вещей. Это привело к тому, что старые социальные просветительские учреждения и институты не успевают теперь справляться с такой массой людей, социализировать и "окультурить" их в должной мере. Отсюда такое чрезмерное в наше время количество едва социализированных полулюдей, не способных к созидательному творчеству, но весьма способных и склонных к разрушению культуры, а также к взаимо- и самоистреблению." (30, с.11)

  То есть, в ХХ веке общество вплотную подошло к пониманию, что и социализация должна стать специализированной деятельностью, потому что стихийная социализация уже не обеспечивает необходимые параметры, нужные для самосохранения и выживания общества. Отданный на откуп стихийному процессу социализации, человек дезадаптируется. А общество обязано обеспечивать воспроизводство своей структуры и функционирование. Поэтому идея социализации становится в ряд с идеями социальной инженерии и вообще социального управления. Тогда она становится предметом философской рефлексии, соответственно, появляется специализированная социализаторская деятельность и профессиональные социализаторы.

  Правда, надо отметить, что это утверждение касается массовой и специализированной социализации. Потому что раньше тоже были социализаторы - старики, воспитатели, учителя. Но пока не было некоторых негативных проявлений типа конфликта молодежи с обществом, они не были специалистами по социализации, им не ставилась специальная задача вписать человека в общество. Задача была обучить человека чему-то. А когда начал давать сбой традиционный механизм социализации, то на выходе стал получаться "не тот человек", "не тот" - для данного общества. Общество обнаруживает это через кризисы, бунты, революции и т.д., приходя к пониманию, что теперь нельзя просто так даже семье доверять ее собственного ребенка. Потому что он может вырасти не готовым четко выполнять нужные социальные команды. Тогда и возникает рамка специализированной социализаторской деятельности, которой, помимо прочих позитивных, в известной мере не чужда и манипулятивная функция.

  И когда начинается ее функционирование, то она в первоначальной сетке как бы оплела и зарегулировала весь мир. Буржузное сознание понимает только вещный мир, и буржуазная социализация стремилась обучить только обращению с новыми вещами. Но уже возникшее социальное напряжение создавало те революционные катаклизмы (Парижскую Коммуну, Октябрьскую революцию и т.п.), которые показали ограниченность "вещного" подхода. Они показали, что теперь социализаторскую деятельность надо выстраивать не по поводу того, как с вещами обращаться, - хотя эта задача тоже остается, - но по поводу социальных структур и отношений, их использования и преобразования. И особая роль в такой социализации принадлежит политической социализации и партиям.

  Здесь отмечены два взаимообусловливающих потока. С одной стороны, - просто количественный рост населения. Раньше, при традиционном семейном или общинном укладе, один старик воспитывал нескольких детей, и его физически хватало на все функции. Теперь, в новых условиях, взаимодействие поколений претерпевает существенные трансформации. С этим же совпадает и другая тенденция: ХIХ век - это развитое фабрично-индустриальное производство. И, как уже упоминалось выше, в вещественный мир вбрасывается такая масса вещей, с которой люди традиционного общества совершенно не знакомы. Значит, когда начинается массовое рыночное производство продуктов и товаров, чтобы они потреблялись, возникает необходимость адаптировать людей к новому вещному миру, социализовать в нем.

  В производстве - то же самое: если раньше работник сам строил станок и сам его использовал, то теперь ему ставят станок и показывают две кнопки, куда нажимать. Кроме того, теперь становятся нужны не гениальные одиночки-изобретатели, а массы людей, которых надо поставить к станку и обеспечить их производственную функциональность. Поэтому с переходом к масштабному фабричному производству возникает потребность в выделении специальной социализаторской деятельности для вписывания большого контингента людей в общественное производство. И она реализуется через систему фабрично-заводского и начального образования. Но фабрично-заводское обучение нацелено только на то, чтобы обучить производству на данном станке и заводе, школа учит грамоте вообще, а кто учит, к примеру, обращаться с автомобилем, когда он становится массовым? Кто учит разбираться в рекламе, способах денежных вложений, выборе печатной продукции, информации и т.п.? Сначала возникает потребность, а потом и разные специализированные школы и курсы.

  То есть, как мы обсуждали выше, говоря о формах социализации, каждое выбрасываемое творческим порывом человечества в вещный мир бытие какого-то предмета, уже с необходимостью начинает подразумевать, что должна существовать специализированная деятельность по обучению обращению с этой вещью. И конец ХIХ века - наступление серийного производства - поставило перед обществом новые проблемы. Когда появляется уже не уникальный единичный автомобиль Форда, а его миллион автомобилей в год, тогда возникают проблемы. У одних - как водить, у других - как дорогу безопасно переходить, у третьих - как эти задачи увязывать. Это касается вещей и в целом материального производства.

  Общество не может запретить производственное наступление, потому что производство развивается по своим законам, но оно адаптирует людей под тот мир, который этим производством создается и навязывается. Если нельзя запретить производство оружия, то можно хотя бы обучить правилам его использования или защиты от него. Не менее сложные процессы и взаимодействия сопровождают развитие общественного производства, усложнение социальной жизни и ее институциализацию. Социализаторская деятельность в ее адаптационной форме смягчает наступление антропологизированного мира.

  Поворотным моментом в отношении осмысления молодежи, точкой отсчета нового к ней отношения явился, пожалуй, 1968 год. Потому что никто - ни социологи, ни политологи, ни культурологи - никто не предвидел подобного взрыва молодежного бунта. Такого исхода не могли предсказать эмпирически выстраиваемые прогнозы. Тогда это поставило вопрос о том, какой характер носят социальные процессы в целом, если мы не можем предсказать появление качественно-нового явления. Вполне возможно, что вопрос, который до сих пор мучает западных социологов молодежи, является ли молодежный бунт 60-х годов циклически повторяющимся явлением, может иметь и утвердительный ответ.

  Когда обществу надо находить ответы на горячие вопросы, поставленные практикой в экстренном режиме, и такие вопросы возникают в условиях чрезвычайной динамики общественного развития, то реагировать на них можно только подготовившись загодя. Если общество в решении проблем действует методом проб и ошибок, то это означает, что у него есть еще время, или оно считает, что есть. Такая позиция характерна для общества с естественно-историческим ходом развития, т.е. для традиционного общества.

  Но адекватная реакция на вызовы времени невозможна в "челночной" манере, потому что времени на реакцию может не хватить, если она заранее не подготовлена. А значит для этого нужны предварительные фундаментальные исследования и выработка решений, обеспечивающие подготовку гарантированного результата. Без этого результат фактически отдается на откуп случайности, а ныне случайность запрещается масштабами современной человеческой деятельности, заключенным в ней большим разрушительным потенциалом, сопоставимым с масштабами выживания человеческой цивилизации. Об этом говорит наука инноватика. Она учит изменять естественный ход вещей, выбирать и обеспечивать приоритетные пути общественного развития.

  Изучение инновационных процессов дает возможность ответить на вопросы: по каким критериям и показателям оценивать наши успехи? Где искать причины неудач? Точность и полнота представлений о том, как именно происходит наше развитие, зависит и от того, какими понятиями мы при этом пользуемся.

  Как научная теория, инноватика оперирует следующими основными понятиями. Нововведение есть целенаправленное изменение, которое вносит в среду внедрения (организацию, поселение, общество и т.д.) новые, относительно стабильные элементы. Последние могут быть чисто материальными или социальными, но каждый из них сам по себе представляет лишь новшество, т.е. предмет нововведения, будь то станок или обряд, форма отчетности или сырье. Нововведение же суть процесс, т.е. переход некоторой системы из одного состояния в другое.

  Везде, где осуществляется нововведение, сначала определяются цели изменений, разрабатывается новшество, если надо, то оно испытывается, затем осваивается и распространяется; наконец "отмирает", исчерпываясь морально или физически. Иначе говоря, нововведение есть своего рода "клеточка" целенаправленных изменений. В широком общественном смысле нововведения выступают как форма управляемого развития.

  Жизненный цикл новшества включает в себя следующие стадии:

  - разработка (фундаментальные исследования, прикладные, теоретические расчеты),

  - проектирование (оформление документации, создание конструкций), - изготовление (установочной и полной серии),

  - использование,

  - устаревание (исчерпание возможностей, появление Альтернативного новшества).

  Применительно к нововведению понятие "жизненный цикл" будет означать следующую стадийность:

  - зарождение (осознание потребности и возможности изменений, поиск соответствующего новшества);

  - освоение (внедрение на объекте, эксперимент, осуществление производных изменений);

  - диффузия (тиражирование, многократное повторение нововведений на других объектах);

  - рутинизация (нововведение реализуется в стабильных, постоянно функционирующих элементах соответствующих объектов).

  Нововведение не может считаться полностью завершенным, если оно остановилось на любой из промежуточных стадий. (131, с. 20-30).

  Несмотря на преимущественно техническую лексику, данное описание, тем не менее, вполне универсально для инновационной деятельности.

  Далее обратим внимание на то, что оба жизненых цикла различны по диапазонам: рутинизация нововведения может наступить, а новшество еще не устарело; новшество может быть спроектировано, изготовлено и даже успело устареть, а нововведение так и не началось. Оба жизненных цикла тесно связаны, взаимообусловлены и невозможны один без другого. Жизненный цикл новшества может прерваться на стадии использования, если не сомкнется с нововведением. А жизненный цикл последнего может только лишь начаться (как поиск нового средства для удовлетворения уже осознанной необходимости), но не развиться, пока новшество не дойдет до стадии изготовления. Но важно видеть и разницу: в одном случае происходит процесс формирования новшества, в другом - процесс его применения.

  Все эти различия играют вполне конкретную практическую роль. В непонимании того, что нововведение, новшество и инновация - суть разные объекты, что при этом нововведение представляет собой относительно самостоятельный процесс, со своим собственным жизненным циклом, в чем-то существенно отличным от такового у новшества, и т.п., содержится методологический просчет, который возникает в числе прочего из-за теоретической неразработанности вопроса. Инновационный процесс есть карта всего поля эволюции новшества и осуществления нововведения. У него тоже есть свои границы. Их невозможно обозначить точно, но определяются они для каждого конкретного нововведения отдельно.

  На сегодня в отношении новшества различают две "стратегии вторжения": программируемое внедрение (реципиент приспосабливается к новшеству) и адаптивное внедрение (меняется новшество в соответствии с условиями реципиента). Поскольку специалисты по инноватике считают, что успех передачи новшества реципиенту прямо связан с обучением его обращению с новинкой, то разрабатываются хитроумные приемы обхода или преодоления естественного недоверия к новому, боязни нежелательных последствий его внедрения.

  При создании социальных новшеств, рассчитанных на широкое внедрение, невозможно обойти не только общественно-политические, но и культурные, психологические различия между разными регионами и странами. Необходимо также учитывать влияние социальной структуры и половозрастных особенностей персонала клиентных организаций и многое другое. Это, так сказать, азы инноватики. Для выбора осознанной инновационной стратегии каждый раз необходимо четко определять, какого рода новшество в конкретно осуществляемой деятельности, а также какое нововведение, где и при каких условиях осуществляется.

  Поскольку современные индустриальные страны сегодня располагают средствами разрушения в глобальном масштабе, поэтому они обязаны просчитывать негативные варианты будущего и реагировать на вызовы развития с просчетом таких прогнозов. Сейчас молодежь становится тем будущим, которое уже сегодня располагает средствами, способными разрушить общество. Предвидя возможность такого разрушения, надо сегодня предупредить его завтрашнее наступление. Поэтому особо актуальна работа с молодежью именно в тех странах, где стремительность процессов и предвидение разрушений наиболее развиты. И есть средства для обуздания стихии несущегося разрушительного будущего.

  Такие явления уже наблюдаются в наши дни. Так, безусловным благом долгое время считалось создание технологий или, к примеру, массовых коммуникаций, телевидения и прочего. А запустили их в широкий обиход - и вдруг обнаружили широкомасштабные непредвиденные негативные последствия, о которых теперь специально надо думать, как их обуздать. Однако, к счастью, теперь уже имеются прецеденты и нового стиля деятельности. В том числе и по отношению к тем же науке и ядерным исследованиям.

  Раньше развитие науки было безусловным благом, ни у кого не хватало ни мысли, ни смелости остановить научные исследования и разработки лишь на том основании, что ими могут воспользоваться не во благо, а во вред. В 1996 году, несмотря на мировое давление, Франция провела серию запланированных ядерных испытаний на том основании, что это необходимо для дальнейшего развития науки. Однако уже в 1997 году в Москве собирается восьмерка стран, членов ядерного клуба, и ведет разговор о том, чтобы подписать соглашение о полном запрещении каких бы то ни было ядерных испытаний. Можно ли останавливать развитие науки? Да, можно и нужно. Здесь работают трезвый разум и позиция детерминации будущим. Раз мы не располагаем средствами для обуздания стихии, значит, пока мы должны хотя бы приостановить ее возникновение. "Рог изобилия инженера потряс землю, щедро рассыпая дары доселе невиданных и немыслимых возможностей. Многие из этих даров несут Человеку благо, делают его жизнь полнее, шире, здоровее, богаче, комфортнее, интереснее и счастливее. Но мы прекрасно сознаем, что дары индустрии являются также источником серьезных бед. В некоторых случаях они несут в себе будущую трагедию. Человек оказался неподготовленным этически для столь щедрого подарка. Медленное развитие нравственных начал привело к тому, что власть над Природой оказалась в его руках до того, как он овладел искусством владеть собой". Эти слова президента британской ассоциации развития наук сэра А.Эвинга выражают одну из самых глубоких проблем, которую принесло в наш мир развитие индустриальной цивилизации. (156, с.249.)

  Такие же ограничения теперь выдвигаются по ряду научных отраслей: трансплантационной медицины, генной инженерии, ядерных испытаний и т.п. То есть, человечество пришло к пониманию, что средства разрушения оказываются в его руках раньше, чем оно успевает создать механизмы, препятствующие их антигуманному применению. Поэтому все более распространенной становится позиция, что раз такого заслона нет, то некоторые разработки следует по меньшей мере приостановить, пока не будут созданы средства защиты человека от собственной разрушительной мощи. Когда же средства обуздания стихии появятся, тогда, может быть, позволительно будет себе сказать, что науку можно развивать беспрепятственно, поскольку у нас есть все гарантии того, что ситуация никогда не выйдет из-под контроля и управления.

  То же должно касаться средств массовой информации, производства ряда химических и прочих препаратов, а также любых других форм социальности, которые появляются и начинают действовать раньше, чем мы можем предсказать и поставить под управляемый контроль их возможные негативные социальные последствия. Это заключение относится и к социализации. В частности, молодежный бунт обнаружил тот факт, что на определенном этапе развития общество в своей социализаторской деятельности уже не успевает справляться с этой задачей, не поспевает за скоростью происходящих социальных изменений. И если впредь оно не научится здесь идти в ногу, то молодежные войны разной степени остроты будут повторяться.

  В тесной связи со сказанным оказалась и проблема развития науки о молодежи. Общество на практике не успевает за временем не просто потому, что у него не хватает каких-то ресурсов - финансовых, правовых или еще каких-нибудь. Здесь обнаружился дефицит главного ресурса - интеллектуального, т.е. оно не успевало еще и потому, что вовремя не осмыслило ни значения этой проблемы, ни необходимости поиска средств ее разрешения, ни необходимости направления туда сил и ресурсов. И чтобы обратить внимание на то, что здесь новыми историческими реалиями оказалась создана и назрела новая проблема, понадобилась капитальная встряска.

  Ситуация не новая, поскольку человечество очень часто направляет внимание и ресурсы только тогда и туда, когда и где есть проблема. Была у человечества проблема взаимоотношений с природой, которая ему угрожала, оно искало способы обуздания природы. Начинает его беспокоить новая объективная реальность - конфликтность молодежи, оно начинает думать, что туда направить, как поставить под контроль и управление эту реальность.

  При этом начинали с предпосылочных иллюзий в отношении молодежи, таких, как ее безусловная прогрессивность, романтичность и т.п. Но после 60-х годов на Западе поняли, что молодежь - группа, никакая не прогрессивная, и не особо культурная, а даже контркультурная, способная превратиться в угрозу обществу. Ее сразу начали пристально изучать. Была предпринята масса шагов, которые разбили единую массу молодежи на стили, группы и т.п., с массой характеристик и квалификаций.

  Хотя возникший тогда основной вопрос до сих пор остался: почему из культуры вдруг возникает контркультура? Ответов здесь может быть несколько. На наш взгляд, главным является тот, который в обобщенной форме можно представить так: это есть следствие вызревания объективных и субъективных факторов потенциально заложенного в общественном развитии конфликта социальных групп и поколений.

  Объективный фактор здесь тот, что критическая масса развития, изменчивости на определенных исторических этапах движения может оказаться больше, чем критическая масса консервативности, сохранности. Это дает импульс дестабилизирующим тенденциям, выровнять и предотвратить негативные последствия которых можно лишь осознанным и адекватным комплексом действий.

  А субъективный фактор здесь тот, что процессы социализации, которые не учитывали новых изменяющихся условий, в том числе и накопления этой критической массы, а также необходимости интенсификации управляющих воздействий, продолжали по-прежнему обеспечивать функционирование прежней социализации, без учета изменившегося положения, т.е. реализовывать прежние установки на "творческое развитие личности" и прочие "розовые" лозунги эпохи Просвещения. Но поскольку объективная ситуация была уже другая, она исторически изменилась, то уже не одно десятилетие, как требовались другие социализаторские ориентиры, средства и методы. Однако об этих кардинальных изменениях надо всегда знать заранее, до взрыва. Это к идее фундаментальных исследований как средству обуздания стихии, в том числе с большим разрушительным потенциалом.

  Однако уроки истории все же не проходят даром. Если сравнить позиции социализаторов, даже тех же педагогов, в 60-х годах и в середине 80-х, то эволюция целей и ценностей очевидна. Например, представители американской педагогики вначале, подобно Дьюи, провозглашали, что хороша любая педагогика, лишь бы она учила человека быть сильной личностью, отстаивать собственное достоинство, обеспечивать личную жизнеустойчивость и т.д., то есть, акцент тогда приходился на индивидуализированные ценности.

  Но в 80-е годы наиболее наблюдательные, мыслящие и ищущие из них уже пишут, что теперь непозволительно для молодежи иметь и отстаивать собственные интересы, отличные от коллективных и общественных. Она, якобы, на этом теряет смысл жизни, впадает в серое бессмысленное существование и т.п. То есть, за 20 лет эмпирические наблюдения, исследования и эволюция взглядов, а затем бум 60-х годов и теоретическая рефлексия вывели специалистов к 80-м годам на совершенно иные позиции в понимании норм работы с молодежью. Это очень хорошо демонстрируют педагогические исследования.

  Так, профессор Гарвардского университета Б.Ф.Скиннер уже отмечает, что человек должен уметь изменять окружающую среду и самого себя, и при этом нести ответственность за свой выбор. Но, в конечном счете, ценность личности измеряется его ответственностью за судьбу цивилизации. "Наша цивилизация, - утверждает он в работе "По ту сторону свободы и достоинства", - нуждается в науке и технологии, и она создает их, чтобы спасти себя. Она богата и деятельна. И в значительной мере проявляет заботу о своем будущем. Но если она и далее будет считать своей высшей ценностью свободу и достоинство, а не собственное выживание, то очень может быть, что будущее будет принадлежать какой-то другой цивилизации. В своей книге я хочу показать, как плохо идут дела, когда свободу и достоинство личности превращают в фетиш." (218, р. 181-182)

  Так же показателен пример современного модернизирующегося Китая. Там, по мере разворачивания процессов индустриализации и модернизации, на уровне группового и индивидуального сознания был обнаружен отход от традиционных национальных ценностей. Было выявлено усиление индивидуалистических тенденций, размывание морально-этических регулятивов и гражданско-патриотических позиций, падение авторитета старшинства, коллектива, власти и т.п. Все уже признали факт, что ухудшение морального облика общества произошло "именно в процессе становления товарной экономики, а не в отрыве от него. Остается лишь выяснить, являются негативные явления морального и идеологического порядка неизбежной ценой за товарную экономику" (60, с.66.) .

  Универсальность этих проблем для всех модернизирующихся стран способствовала тому, что уже в 60-е годы некоторые теоретики стали обращать внимание, во-первых, на необходимость наращивания в процессе модернизации темпов формирования "человеческого капитала", а во-вторых, стали распространяться идеи другой, социокультурной, модернизации.

  И теперь оказывается, что решение молодежного вопроса состоит в признании неизбежности установления некоего нового мирового порядка, при котором социальные и вещественные трансформации будут все более быстрыми и интенсивными. А поскольку усваивать и переваривать новое молодежь может гораздо быстрее и эффективнее, то быстро трансформирующееся общество уже без молодежи не выживет.

  То есть, если раньше общество не выживало без опыта и традиции, т.е. без стариков, "прошлого", ныне - оно пока не выживает без "взрослых", или "настоящего", то вскоре оно не выживет без детей, "будущего". И дело не в том, что не окажется восприемников и носителей опыта и традиции. А в том, что уже сейчас, под действием законов рынка, прибыли, профессионально-специализированной деятельности и т.п. "взрослый" мир производителей выбрасывает в пространство жизни такие вещи массового потребления, которые потребители взрослого возраста не могут просто усвоить, их могут усваивать только дети. Потому что интересы расширенного воспроизводства капитала уже сделали производственную деятельность чрезвычайно специализированной, отдали процессы ее планирования в руки специалистов. И простой потребитель с его опытом никогда не угонится за мыслью профессионала. Наоборот, опыт, знания и привычки - это балласт при освоении новой искусственной реальности, создаваемой современной индустрией. Эту реальность гораздо быстрее и легче осваивает тот, у кого за плечами нет груза времени.

  И если производство раньше работало на настоящее, то теперь оно начинает работать на будущее. А когда производство, экономика, т.е. базисная сфера общества, начинает работать на будущее, то вся общественная жизнь перестраивается в соответствии с этим новым вектором и согласно его меркам.

  Еще раз обратим внимание на то, что сегодня абсолютизация идеи развития как блага терпит крах или, по меньшей мере, демонстрирует свою ограниченность. Применительно к проблемам социализации, особенно образования, тоже можно сказать, что современные процессы ставят здесь свой ограничитель. Теперь многие выработанные нормы и оценки, по-видимому, необходимо пересматривать с позиции будущего, прогнозирования и предотвращения возможных негативных последствий.

  Теперь в обществе обязательно должны создаваться условия, чтобы уже подростки сознавали необходимость и степень ответственности за свои поступки. А кроме того, чрезвычайно актуальной становится проблема создания такой общественной среды, в которой молодежь чувствовала бы себя комфортно и стремилась бы к здоровому конформизму как к норме. Потому что дискомфорт и несогласие с обществом рано или поздно толкнет молодежь на путь конфликта и поисков путей его обострения с применением всех доступных ей средств и методов.

  Следовательно, получается, что в современных исторических условиях развитых стран основной вопрос социализации - это вопрос формирования ответственности. И значит задача N 1 - это адаптировать молодежь к новым, интеллектуальным средствам производства. Это расставляет новые акценты в системе смыслов и ценностей. Так, раньше образование индивида было копилкой знаний на будущее, и безусловным благом было неограниченное наращивание знаний. А сегодня этот индивид имеет через персональный компьютер и современные средства связи доступ к реальным средствам производства, средствам уничтожения и т.п., и вместе со всем этим встает вопрос об ограничении знаний: какие знания надо и не надо давать, в каких формах, масштабах, возрасте, при каких предварительных условиях и т.п.?

  Ведь никуда не деться от факта, что сегодня в погоне за прибылью на рынок выпускается огромное количество компьютеров, и всякому здравомыслящему человеку станет понятно, что в принципе каждый 12-летний подросток, осваивающий "Windows для "чайников"", может начать свои бесконтрольные любознательно-познавательные эксперименты с непредсказуемыми последствиями. А значит, здесь обязательно присутствует вопрос об ответственности за инновации, внедряемые в общественную жизнь. Может, и здесь, как в генетике, настало время этических запретов? Поскольку эта деятельность затрагивает базисные процессы жизнедеятельности и глубже - выживания - общества.

  И тогда опять возникает проблема, как же поскорее сделать это Я, да еще так, чтобы оно понимало бы свою ответственность. Потому что это Я (подчас очень юное) сейчас располагает такими возможностями, что может влезть не только в электронную систему швейцарских банков, но в принципе, и в систему стратегических вооружений. Тогда проблема, скажем, глобальных информационных сетей, которые воспринимаются пока как благо, ускорение коммуникаций и прочее, опять рано или поздно встанет перед проблемой персональной ответственности.

  "Старики", которые создают эту систему, пока как бы не задумываются об ее последствиях. А если задумываются, то вместе с этим создают и различные общественные организации, движения по предупреждению и защите общества и его ценностей от негативных последствий новаций, благодаря чему попадают в диссиденты или ретрограды. А молодые, если специально не разворачивать теперь работу по формированию и воспитанию ответственного Я, не задумываются над последствиями, и играючи, могут устроить третью мировую, да еще в современных условиях - ядерно-электронную, войну.

  Здесь кстати вспомнить гегелевское понимание роли консерватизма. В парадигмах развития и прогресса часто консерватизм упоминается с негативным, отрицательным оттенком и значением. А у Гегеля консерватизм - это то, что в сложившихся условиях сохраняет, это основание стабильности и устойчивости. А инновация - это то, что развивает, то есть, изменяет, адаптирует и приспосабливает к меняющимся условиям. Но если инновационная адаптивность отрывается от консерватизма, то она теряет свою функцию обеспечения выживания, приспособления, отрывается от своей идеи удержания, сохранения качественной определенности объекта в изменившихся условиях. Гегель в свое время указывал на положительный смысл консервативности, и по-видимому, теперь мы тоже пришли к тому же выводу самим естественным процессом развития общества.

  Получить ответ на вопрос, что нас ждет завтра можно лишь точно зная, как себе это завтра представляет молодое поколение и с какими идеалами, ценностями, опытом и навыками оно будет строить свое, а значит и наше будущее.

  Помимо неизмеримо возросшего значения фактора науки, в том числе научного предвидения и планирования, а где-то даже ограничения научно-технического прогресса, стоит указать еще на один чрезвычайно важный фактор современной социализации. Речь идет о средствах массовой информации. Влияние СМИ на современное массовое сознание может отрицать только абсолютно безграмотный человек. Вместе с тем, сегодня нельзя не видеть проявившихся тенденций и возможностей негативных последствий такого влияния.

  Гегель не случайно ставил в один ряд понятия свободы-вменяемости-вины. Свобода, в отличие от произвола, это всегда ответственность за последствия ее реализации, за свободный выбор действий. Но ответственность возможна лишь при наличии глубоких профессиональных научных знаний об объекте, с которым действуют или которым управляют, а также способов действия с ним. Современные СМИ занимают в жизни людей огромное место и имеют огромный социализующий потенциал. Учитывая их огромную способность воздействия на большие массы людей, необходимо предъявлять очень высокие требования к уровню социальной ответственности инстанций и специалистов, в чьих руках находятся СМИ. Однако сегодня российская действительность в этом плане находится в очень сложном положении. Профессиональный корпус безответственен, частью по недомыслию, частью по умыслу, корыстному и бескорыстному. А общественных сил и социальных механизмов, обязывающих к ответственности, в современной России нет.

  Соответственно, ложно понятая свобода слова, усугубленная ложно понятой социальной свободой профессионального пресс-корпуса, оказались способными превратиться из свободы в полный социальный произвол. При этом СМИ далеко не всегда осознанно, но объективно определенно формируют у части населения либо позицию социального безразличия, предъявляя людям (особенно, плохо ориентирующимся молодым людям) систему ценностных ориентаций, где вообще плохо просматривается такой фактор, как общественная цель или общественный интерес, либо позицию стихийного индивидуализма образца буржуазного общества 17-18 века (точнее, американского общества, зачаточной социализации), где еще не вызрели социальные условия для формирования общественной психологии и идеологии, ориентированный на осмысление и поддержку социальных целей.

  Но развитые страны сегодня, где историческими корнями (Япония, Западная Европа), а где и социально - выращенными отношениями (США) питают рост и развитие социально-значимых ориентиров у всего населения и особенно у молодежи. Иначе Америка не смогла бы подняться из руин кризиса 1929 года вопросом к самой себе, своему народу: "Мы великая нация?", а Япония не создала бы свое послевоенное экономическое чудо. Используя для этого имеющиеся у него надлежащие рычаги, в первую очередь образование и прессу.

  У нас, наоборот, сегодня телевидение сформировало политически слепоглухонемую молодежь. Но здесь сыграла свою роль не столько устраненность нашего телевидения от политического влияния на умы молодежи (хотя отрицать и этот факт невозможно), но и объективная ситуация невключенности политических факторов и институтов в жизнедеятельность молодежи, ввиду их неразвитости, невостребованности, незначимости. Добавим сюда, что за последние годы наша реальность, в том числе и СМИ, преуспели в пропаганде нормы жизни, в которой социальная справедливость либо вообще приобрела некий одиозный оттенок, либо в лучшем случае является производной от индивида, его личных качеств, а не является задачей общества или государства.

  Учитывая, какие из этой позиции возможны следствия, придется провозгласить необходимость контроля и ограничений в отношении деятельности СМИ, как выше было сказано в отношении науки и познания. Сама молодежь сейчас так оценивает свое отношение к СМИ. Вопрос социологического опроса (Оренбургская область, 1997 г.) "Должна ли свобода слова быть ограниченной?" получил 30,7% утвердительных ответов, подавляющее же большинство респондентов высказалось против ее ограничения (29,0% категорически не согласны, 26,3% - не согласны).

  Однако в этих позициях сказываются демагогия и политические спекуляции последних лет. Ибо не бывает абсолютно неограниченной свободы слова, поскольку слова имеют организующую и формирующую силу, способны материализовать любую идею, поднимая и завоевывая массы. Всегда есть ограниченная свобода слова для тех или иных классов, позиций, взглядов, идей и т.п. Вопрос только о поиске таких форм ограничения, при которых не был бы ущемлен позитивный интерес одной группы в отличие от возможностей "зеленой улицы" позитивному интересу другой группы. Но ограничение обязательно должно касаться обеспечения общественного позитива и перекрывания негатива, несущего деструктивные общественные тенденции.

  Ограничение обязательно должно касаться попыток одной группы быть единственным субъектом общественного развития, ибо здоровый плюрализм - это фактор устойчивости и расширения ресурса развития социума. И ограничение обязательно должно выполнять социально-защитную роль, не давая свободе слова вылиться в антиобщественный произвол мнений. А чем, как не ограничением свободы слова, можно назвать целенаправленное использование средств массовой информации в организации, консолидации, сплочении противостоящих социальных сил?

  При приведенном раскладе мнений и общественных позиций по отношению к "свободе слова" можно прогнозировать возможность различных антигосударственных акций со стороны населения (молодежи), стоит только любой попытке государственного или общественного регулирования этой сферы приклеить ярлык ограничения свободы слова. Мы уже сегодня под маркой свободы слова сделали нормой многие деморализующие и духовно-разлагающие издания, фильмы и прочие продукты духовного производства, по отношению к которым нормальная государственно-общественная политика цивилизованных стран не боится взять на себя функции ограничителя, встречая при этом благосклонное понимание и поддержку самых широких слоев населения.

  Под вывеской свободы слова мы стесняемся положить конец произволу политических скандалов, поливания грязью всех и вся, включая правительство, парламент, президента, партии, движения и конкретных лиц, выступающих на общественной арене в том или ином качестве. Когда наша цивилизованность (а только в ее русле имеет право на существование свобода слова, т.е. свобода цивилизованного, культурного, социально-положительного, благого слова) научится отличать свободу слова от произвола брани? Это вопрос большой культурно-воспитательной работы, неотъемлемым образом связанный с социализацией молодежи, а также с теми проблемами, с которыми приходится сегодня иметь дело в нашей стране.

  ЗАКЛЮЧЕНИЕ

  Таким образом, с древности формированию общества сопутствует процесс социализации новых поколений. В этом процессе общество воспроизводит себя и продлевает свое историческое время, обеспечивая себе жизнь и существование. Исторически складывавшаяся в традиционном обществе социализация молодежи определила главную роль традиции в этом процессе. Передача опыта деятельности и коллективного выживания издавна стала содержанием процесса социализации.

  Обусловленность традиций образом жизни конкретного социума, выработанным в процессе длительной борьбы за выживание в его природном и социальном ареале, придала им характер естественных исторически и психологически устойчивых конструктов. Их легитимность принимается по привычке, без обсуждений. А их взаимосвязанное повседневное функционирование на каждодневном бытовом уровне обусловливает полноту и плотность социального пространства. Социализация, составляющая часть механизма воспроизводства, тоже становится неотъемлемой повседневностью.

  Усложнение общественной жизни, развитие форм и содержания социализации постепенно дифференцировали социализующие процессы. Они способствовали возникновению специальной деятельности, а позднее особого института социализации - системы образования. Традиционные структуры социализации - семья и окружение - оказались за ее пределами, тем не менее, по-прежнему продолжая свое дело по традиционной социализации молодежи. В стенах же образовательных учреждений формировалась и развивалась специализированная деятельность, осуществляемая профессионалами. Образование стало, в определенной мере, инновационной формой социализации. Однако время постепенно превращало его в общественную традицию.

  По мере зарождения и разворачивания индустриальной эпохи, образование приобретает новый импульс развития. Став уже в целом традиционным институтом, оно, под давлением новых реалий и социальных задач, начинает культивировать новые формы социализующей деятельности. Ее главной задачей становится такая форма социализации, как производство "индустриальных винтиков", обеспечение производства кадрами - рабочими, инженерными, научными. Охватывая невиданные доселе по масштабам контингенты образовываемых людей, система образования поглощает все большие ресурсы и набирает темпы развития. Научный и военно-инженерный гений внес мощный инновационный потенциал в систему образования. Однако все более вытесняя из нее задачи социализации молодежи.

  Между тем, в ХХ веке, и особенно во второй его половине, по мере вползания техногенного общества в кризисные явления современности, начинает испытывать кризис и система образования. Тем временем, занимая длительное время флагманские позиции в деле профессионализации и интеллектуализации поколений и общества, она выработала в себе претензию на исчерпывающую роль в деле социализации. Научно-технический прогресс собственным развитием привел человечество к осознанию его принципиальных границ, когда оно столкнулось с фактом технической способности к самоуничтожению. Время поставило вопрос об этических ограничениях прогресса человеческой деятельности. С каждым днем жизнь открывает все больше направлений и сфер, где ограничения этого прогресса неизбежны. Не осталась в стороне и система образования.

  Образование, постепенно сдававшее ведущие социализующие позиции, в 70-е годы, после долгого игнорирования и обвинений, было вынуждено налаживать контакты со структурами первичной социализации - семьей и окружением, которые никогда и не уходили с исторической арены воспитания и поддержки своих детей при вступлении их в жизнь. Тем самым деятельностно было зафиксировано и констатировано, что образование как социальный институт, даже при наличии в нем инновационных элементов и возможностей, недостаточно для решения задач современной социализации.

  Углубление кризиса мировой техногенной цивилизации в целом, и особенно хаос социально-политической жизни России последнего десятилетия, радикально подняли значение социализующей роли семьи. Но отказаться от института образования общество сегодня не может. Современные процессы, такие, как кризис взаимоотношений поколений, ухудшение жизненных параметров и массовые выступления протеста молодежи, формирование специфически-молодежной субкультуры и контркультуры и много других, демонстрируют уже, что всех структур социализации, вместе взятых, - семьи, окружения и даже образования - уже становится недостаточно, и для решения проблем общества при вступлении в него новых поколений, и для решения проблем молодежи, обретающей свою историческую субъектность.

  Поэтому кризисные явления в общественном развитии, кризис социализации приводят к выводу, актуальному на данном этапе истории. Процессы социализации, пройдя в целом традиционный этап развития, затем образовательный этап традиционной социализации с элементами инновации, сегодня дополняются еще одной, уже нетрадиционной, а инновационной, социальной структурой и формой социальной деятельности - государственной молодежной политикой.

  Государственная молодежная политика как инновационный институт обладает специфическими характеристиками, определяющей из которых является то, что это специализированная деятельность, построенная на инновационных формах деятельности. Эти формы связаны с глубокими процессами познания и управления. Они требуют политической воли и больших ресурсов для своего осуществления. Но платой за это является гарантированность результатов деятельности, без которой общество далее уже не может существовать и развиваться.

  Сегодня для России свой судьбоносный час. С чем она выйдет из кризиса и потрясений, в немалой степени зависит от того, как она выстроит свою работу с молодежью. Сиюминутные проблемы и трудности зачастую не позволяют людям заглянуть в завтрашний день. И тогда это завтра отдается на откуп случаю, непредсказуемой стихии. Но понимание сегодняшних социальных угроз показывает ту пропасть, куда это ведет. Россия не может и не должна лишиться своего будущего. Но в настоящем уже появились такие признаки, которые делают эту возможность совсем не абстрактной.

  В этом русле мы опираемся на документ "Национальная безопасность" (См.110), который мы использовали в качестве опорного при детализации направлений деятельности по реализации ГМП. Выбор его в качестве основы продиктован трезвостью и историчностью содержащихся в нем оценок и реалистичностью предложений путей и средств достижения поставленных целей. Нам также импонировала объективная оценка современного состояния России и гражданская позиция его авторов. А эта констатация еще раз утверждает нас в сознании необходимости интенсивного перехода к инновационным формам деятельности.

  Главное, что констатируется в этом документе - это то, что "принципиально новая политическая реальность, которую мучительно сознают граждане нашей страны, заключается в том, что впервые за все тысячелетнюю историю Россия стала зависимой страной. Выбор, стоящий сегодня перед обществом и государством, тоже несвободен. Нам надлежит выбирать сегодня из весьма ограниченного числа альтернатив: либо Россия впредь остается страной, полностью зависимой, либо частично зависимой, либо она будет стремиться к полной независимости. Реалистично выбирая второй путь, авторы замечают, что степень зависимости от партнеров будет определять нашу свободу в принятии решений и построении своей судьбы.(110, с.130-131)

  Поскольку ГМП является частью всей государственной социальной политики, то характеристики современного общественного и государственного состояния России должны иметь в ней свое специфическое преломление. Если вспомнить цель, которая долгое время являлась сквозной для ГМП - "Создание условий для наиболее полной самореализации молодежи как особой социально-демографической группы, в интересах общества и самой молодежи" - и расставляла широкие границы для поиска приоритетов, то сегодняшняя ситуация требует большей определенности и жестких акцентов.

  Во-первых, стало очевидным, что не может быть сильной личности и ее полноценной реализации сегодня в отсталой стране и слабом государстве. А поскольку проблемы укрепления государственности и державности ныне звучат актуально как никогда, то цель личностной реализации звучит уже в особом аспекте.

  Во-вторых, стало ясным, что государство уже не всеядно и не всемогуще. Есть задачи, которые оно не может решать эффективно. У государства как одного из институтов общества есть свои специфические задачи, а интересы не всегда адекватны до совпадения с интересами других общественных институтов. Это значит, что молодежная политика не исчерпывается лишь государственной молодежной политикой.

  Очевидно, что обеспечение национальной безопасности страны является первой задачей, а в какой-то степени и проблемой, наиболее свойственной и присущей государству. Для России сегодня это означает не только необходимость удержания своих прежних державных позиции (этого уже недостаточно), но и их укрепления, стать мировой державой (о сверхдержаве говорить уже сложно), а не скатиться в державы региональные.

  Вторая задача, или проблема, стоящая перед нашим обществом сейчас, - это создание органичной системы, способной в дополнение или в отличие от государства, наиболее эффективно обеспечивать развитие страны, общества, личности в определенных сферах общественной жизни. Такой системой является гражданское право. Построение гражданского общества сегодня для государства, обремененного грузом несвойственных и непосильных задач, - проблема объективная, а не надуманная. Его излишние функции уже нужно кому-то передать.

  Очевидно, что строительство гражданского общества и обеспечение национальной безопасности могут основываться на реализации активного (в условиях перемен и реформ) инновационного потенциала молодежи, т.е. потенциала, прежде всего, производящего, организующего, созидающего. Соответственно, в разрезе приоритетных сфер и задач национальной безопасности надо расставлять приоритеты и развивать

  Библиография

  1. Абульханова-Славская Х.А. Стратегия жизни. - М., Мысль, 1991 - 300с.

  2. Алпатов Н.И. Учебно-воспитательная работа в дореволюционной школе интернатского типа.-М., 1958

  3. Американская социология. Перспективы. Проблемы. Методы. - М., 1972

  4. Ананьев Б.Г. Человек как предмет познания. Избранные психологические труды. В двух томах, т.1, -М.,: Педагогика, 1980 - 225с.

  5. Андреева Т.М. Социальная психология, М., МГУ, 1980 - 415с.

  6. Андреенкова Н.В. Проблемы социализации личности. Социальные исследования. М., 1970-303с.

  7. Андреенкова Н.В. Роль семьи в социализации индивида // Проблемы быта, брака и семьи. - Вильнюс, 1970.

  8. Арашавский А.Ю., Винн А.Я. Антиобщетсвенные проявления в молодежной среде // Соц. исслед. - 1990 - N4

  9. Арефьева Г.С. Социальная активность. - М.,: Политиздат, 1974 - 230с.

  Арефьева Г.С. Общество, познание, практика. - М., Мысль, 1988 - 204с.

  10. “Атлас всемирного банка”. Газета”Караван”, 24 февраля 1994г.

  11. Аубакирова Г.Х. Молодежь в капиталистических странах: объективные условия и субъективные факторы политической социализации. - М.,: МГУ, 1988-45с.

  Барулин В.С. Соотношение материального и идеального в обществе:( Методологические аспекты проблемы). - М., Политиздат, 1977 - 143с.

  Барулин В.С. Социально-философская антропология: Общие начала социально-философской антропологии. - М., Онега, 1999 - 252с.

  12. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. - М., 1995

  13. Батенин С.С. Человек в его истории. - Л., ЛГУ, 1976 - с.296

  14. Бестужев - Лада И.В. Какая ты, молодежь? - М.,: Моск.рабочий, 1988 - 111с.

  15. Бестужев-Лада И.В. Социальный прогноз и социальное нововведение.// Социс, 1990, N 8

  16. Блажнов Е.А. Зрелость сознания: о формировании политической культуры молодежи. - М.,: Москов. рабочий, 1987 - 159с.

  17. Блок М. Апология истории или ремесло историка. – М., Наука, 1973.

  18. Бовкун В.В. Образ жизни советской молодежи: тенденции, проблемы, перспективы. - М., Высшая школа, 1988 - 144с.

  Боголюбова Е.В. Культура и общество (вопросы истории и теории). - М., 1978

  19. Боряз В.Н. Молодежь. Методологические проблемы исследования. - Л., Наука, 1973 - 155с.

  21. Братерский М.В. Теория модернизации: обзор американских концепций. США: экономика, политика, идеология. 1990 - N9

  20. Боэций. “Утешение Философией” и другие трактаты. - М., 1990

  Булкин А.Н. Социально-философские аспекты ценностного ориентирования молодежи. Автореф… канд.филос.наук. Ставрополь, 1997 - 30с.

  22. Быкова С.Н., Чупров В.И. Молодежь России на пороге рынка: между бедностью и нищетой. // Соц. исслед. - 1991 - N9 - с.62 - 68.

  23. Вебер М. Избранное. Образ общества. М., 1994

  24. Вебер М. Избранные произведения. М, Прогресс, 1990 -808с.

  26. Вишняк А.И. Личность: соотношение трудового потенциала и системы потребностей, Киев, 1986

  27. Вишняк А.И. Социальные проблемы советской молодежи //Философская и социологическая мысль. - 1989 - N8 - с.3-10.

  Волков С.Н. Мистицизм в современной молодежной среде: социально-философский анализ. Автореф… канд.филос.наук. М., 1996 - 20с.

  25. Воробьев Г.Г. Легко ли учиться в американской школе? - М., 1993

  28. Воронков С.Г., Иваненков С.П. Молодежь и перспективы развития молодежной политики. -Оренбург, 1993.

  29. Воронков С.Г., Иваненков С.П., Кусжанова А.Ж. Социализация молодежи: проблемы и перспективы. – Оренбург,1993.

  30. Вышеславцев Б.П. Этика преображенного Эроса М.,1994

  31. Габиани А.А. Наркотики в среде учащийся молодежи //Соц. исслед. - 1990 - N9 - с.84- 91.

  32. Гегель Г.В.Ф. Философия религии, т.2 .- М., Мысль, 1971

  33. Гилинский Я.И. Стадии социализации индивида // Человек и общество - Л.,: (Ученые зап. Лен. у-та) 1971 - вып.9 - с.45-56.

  34. Гобозов И.А. Философия политики. - М.: ТЕИС, 1998 - 154с.

  35. Гобозов И.А. Социальный детерминизм и проблемы общественного развития. - М., 1998

  34. Голанский М.М. Что нас ждет в 2015 году?.-М.,1992

  35. Головаха Е.Н. Жизненная перспектива и профессиональное самоопределение молодежи. - Киев: Наукова думка, 1988 - 143с.

  36. Государственная молодежная политика за рубежом // Социалистический труд. - 1991 - N9, - с.18-22; 1991 - N10 - с.101 - 104.

  37. Государственная молодежная политика: какой ей быть?“Круглый стол” /Перспективы, 1990 - N4 - с.41-51.

  38. Григорьева Т. Камо грядеши? (вступительная статья)//Кэндзабуро Оэ. Избранное. - М., 1987

  39. Л.Н.Гумилев Этногенез и биосфера земли – М., 1993

  40. Давыдов Ю.И., Роднянская И.Б. Социология контркультуры - М.,: Наука, 1980 - 264с.

  41. Духовные ценности советской молодежи. - М.,:1988-154с.

  42. Дюркгейм Э. Социология и теория познания.// Хрестоматия по истории психологии. - М., 1980,

  43. Дюркгейм Э. Социология. - М., 1995

  44.Здравомыслов А.Г. Потребности. Интересы. Ценности. - М.,: Политиздат, 1986 - 223с.

  Зотов В.В. Взаимосвязь интеллекта и творческого потенциала в социализации и самореализации личности. Автореф… канд.филос.наук. -СПб., 1997 - 23с.

  45. Иваненков С.П. Методологические проблемы социального предвидения в советской философской литературе 70-х годов. Автореферат диссерт. на соиск. уч.степ. к.филос.н...- М.,1984

  46. Иваненков С.П. Молодежь Оренбуржья вызовы развития. - Оренбург, 1995 – 119с.

  47. Иваненков С.П. Традиция и будущее. // Credo, 1997, N1

  48. Иваненков С., Кусжанова А. Социализация молодежи и перспективы развития образования. // Россия ХХI. - 1994, N 11-12

  49. Иваненков С., Кусжанова А. Размышления о российском менталитете.// Россия ХХI. - 1994, N 11-12

  50. Иваненков С.П., Калмантаев Б.А., Кусжанова А.Ж. Социализация как ресурс регионального развития – Оренбург, 1998. – 188с.

  51. Иконникова С.Н. Социология о молодежи. - Л., знание,1985г. с.32.

  52. Иконникова С.Н., Кон И.С. Молодежь как социальная категория. - М., 1970г. с.14.

  53.Ильинский И.М. “Наука и молодежи: обновление исследовательских подходов”//Молодежь-89.Общественное положение молодежи и вопросы молодежной политики в СССР. - М.,1989,

  54. Ильинский И.П. Актуальные проблемы развития политических систем. - М., Моск. пос. ин-т международ. отн., 1985г. с.191.

  Ильиных О.П. Социальный кризис Российского общества и мировоззрение молодежи. Автореф… канд.филос.наук. Пермь, 1997 - 30с.

  55. История в энциклопедии Дидро и д‘Аламбера. - Л., 1978

  56. Каиров В.М. Традиции и исторический процесс. - М., 1994

  Калашникова Е.М. Личность и общество : Проблема идентификации. Автореф…дисс.д-ра филос.наук. - Пермь, 1997 - 40с.

  57. Каримский А.М. Антиисторизм “Философии существования”. - М., 1980

  58. Касавин И.Т. Теория познания в плену анархии.- М., 1987

  59. Катульский Е. Молодежь как объект и субъект государственной политики. // Социалистический труд. - 1991г. N9 - с.3-11.

  60. Китайская Народная Республика в 1990 году. Политика, экономика, культура. Ежегодник - М., 1992г.

  61. Климов Ю.М. Поколение кризиса или кризис поколений? - М., Мысль, 1988 - 270с.

  62.Ключевский В.О. Значение преподобного Сергия для русского народа и государства//Исторические портреты.- М., 1990

  63. Ковалева А.И. Социализация личности: норма и отклонение. – М., 1996.

  64. Кон И.С. НТР и проблемы социализации молодежи - М., Знание, 1988 - 64с.

  65. Кон И.С. Психология ранней юности - М.,: Просвещение, 1989 - 255с.

  66. Кон И.С. Ребенок и общество: - Историко - этнографическая перспектива. - М.,: Наука 1988 - 270с.

  67. Кон И.С. Социология личности. - М., Партиздат, 1967, -383с.

  68. Концепция воспитания учащейся молодежи. Авторы:А.А.Бодалев, З.А.Малькова, Л.И.Новикова и др. Ротапринт. – М., 1994.

  69.Косолапов Н.А. Интегративная идеология для России: интеллектуальный и политический вызов.//Вопросы философии, 1994, N 1

  70. Косолапов Н. Национальная безопасность в меняющемся мире. - МЭиМО, 1992, N 10

  Косолапов Р.И., Хлебников И.Б. Обращение к разуму: Человеческий манифест. М., Палея, 1993 - 58с.

  Костюкевич В.Ф. Политическая социализация молодежи. - Мурманск, 1998 - 185с.

  71. Корнилов М.Н. Традиционные межличностные отношения в Японии.// “Японское общество и культура”, вып.4. Научно-аналитический обзор. - М., ИНИОН, 1990

  72.Корнилов М.Н. Корни японского трудолюбия: обзор культурологических концепций.//Человек: образ и сущность.- М., ИНИОН, 1993

  73.Критика буржуазных теорий молодежи. - М., Прогресс,1982 - 335с.

  74.Крупнов Ю. Власть и программы// Федеральная программа развития образования// Россия - 2010.-М.,1993,N 2

  75. Кузьмин В.А. Молодежь на пути в XXI век. - М.,: Содружество социол. ассоциаций., 1992 - 285с.

  76. Кузнецова А.Я. Личность как результат процесса социализации //Биологическое и социальное в формировании целостной личности - Рига, 1977 - с.57-72.

  77. Култыгин В.П. Политическое сознание молодежи в развитых странах капитиализма. - Автореф. дис. д - ра филос. на-ук. - М., 1988 - 43с.

  78. Кусжанова А.Ж. Взаимодействие общества, личности и государства в сфере образования. Диссер...докт. филос.н.- М.,1996

  Лапин Н.И. Изменение ценностей и новые социо-культурные структуры… Куда идет Россия? - М., 1998

  79.Лапина Н.Ю. Динамика социального развития в современной Франции. (Cоциокультурные аспекты). - М., ИНИОН РАН, 1993.

  80.Лебедев А.С. Горбенко В.И. Формирование центральных ориентаций молодежи: в помощь лектору. - Л., Знание, 1990 - 16с.

  81. Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. // Хрестоматия по истории психологии. -М., МГУ, 1980.

  82. Ленин В.И. Полн. соб. соч., т.3.- М., 1972

  83. Литвинов С. Лучше упредить взрыв. // Молодой коммунист. - 1990 - N2 - с.26-32.

  84. Личенков М.М. Политическая социализация: молодежный аспект. // Вестник МГУ, сер 12, Социально - политические исследования. 1991 - N6 - с. 74-77.

  85.Лисовский В.Т. Советское студенчество. Социологические очерки. - М., Высшая школа, 1990 - 303с.

  86. Лосев А.Ф. Из ранних произведений. - М.,1990

  87. Манхейм К. Диагноз нашего времени.М., 1994

  88. Маркарян Э.С. Теория культуры и современная наука. - М.,1983

  89. Маркузе Г. Одномерный человек. - М., 1994

  90. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т.3 – М., 1955

  91. Международные документы по молодежной политике. - М., 1993

  Межуев В.М. Российский путь цивилизационного развития // Постижение времени. - М., 1998

  Межуев В.М. Между прошлыми будущим: Избранная социально-философская публицистика. М., ИФ РАН, 1996 - 150с.

  92. Меренков А.В. Политические стороны студенчества. //Социс. - 1992 , N8 - с. 84-90.

  93. Мещеркина Е.Ю. Все труднее стать взрослым // Соц. исследования. - 1990, - N1 - с.141-147.

  94. Мид М. Культура и мир детства. Избранные произведения (Пер с английского) - М.: Наука, 1988 - 429с.

  95. Миронов А.А. Молодежь в условиях перехода к рыночным отношениям. // Соц. исследования. - 1991 - N3 - с.39-45.

  96. Моисеев Н.Н. Алгоритмы развития. - М.: Наука, 1987 -304с.

  97. Моисеев Н.Н. Мир ХХI века и христианская традиция.//Вопросы философии, 1993, N 8

  98.Моисеев Н.Н. Универсальный эволюционизм. // Вопросы философии. 1991, N3 - с.3-28.

  99. Молодежная политика. Информационный бюллетень N 146 - 147, М., 1997

  100. Молодежь России. Статистический сборник. - М., 1992.

  101. Молодежь: Сексуальные проблемы социального развития молодежи. - М., 1988-158с.

  102. Молодежь России на рубеже 90-х годов. - М., 1992.

  103. Молодежь в процессах обновления советского общества.М., Институт молодежи, 1989 - 133с.

  104. Молодежный ренесанс: проблемы социализации молодежи.// отв. ред. и составитель: Быстрицкий А.Г., Рощин М.Ю., -М., Наука, - 1990-235с.

  Момджян К.Х. Что такое общество? - М., 1991

  Момджян К.Х. Введение в социальную философию.- М., 1997, - 447с.

  105. Л. Г. Морган. Лига ходеносауни, или ирокезов. – М., 1983

  106. Морозова Г.Ф. Деградация нации - миф или реальность? // Социс, 1994, N1

  107. Москаленко В.А. Социализация личности. - Киев, В.школа, 1986 - 200с.

  108. Мяло К.Г. Под знаменем бунта, - М.,: Мол. гвардия,1985 - 287с.

  109. Мяло К.Г. Время выбора: молодежь и общество в поисках альтернативы. М., 1991

  110. Национальная безопасность: Россия в 1994 году.- М., 1993

  111. Неймер Ю.Л. От кризиса общества к кризису труда. Социс N 5, 1992

  112. Неменский Б.М. Мудрость красоты. - М., 1981

  113. Немировский В.Г. Социология личности. - Теория исследованияи опыт. - Красноярск,: Изд. Красноярск. у-та,1989 - 194с.

  114. Никандров Н.Д..Сравнительная педагогика: уроки и надежды.// Педагогика,1989, N 10

  115. Ницше Ф. Соч., т.2. – М., 1997

  116. Новая технократическая волна на Западе. - М., 1986

  117. Нэсбит Дж., Эбурдин П. Что нас ждет в 90-е годы. Мега тенденции: год 2000. М., 1992

  118. О проблемах современного человекознания. - М.,: Наука, 1977 - 380с.

  119. Осипова О.А. Буржуазная наука о проблеме традиций в развивающихся странах Востока. Диссерт. на соиск. уч. степ. к. и.н... - М., 1983г.

  120.Осовский В.Л. Формирование трудовых ориентаций молодежи. - Киев: Наукова думка, 1986 - 163с.

  121.“Папа Иоанн-Павел II молодежи.”- Краков,1991

  122. Парыгин Б.Д. Основы социально - психологической теории. - М., : Мысль, 1971 - 351с.

  123. Пахомов Н.Н. Кризис образования в контексте глобальных проблем// Культура, образование, развитие индивида.- М., 1990

  124. Переведенцев В.И. Молодежь и социально - демографические проблемы СССР - М.,: Наука, 1990.

  125. Переведенцев В.И. Социальная зрелость выпускников шолы.М.,: наука 1985.

  Проблемы переходного периода и переходных общественных отношений. - М., 1986

  126. Плаксий С.Н. Молодежные группы и объединения: причины возникновения и особенности деятельности. - М., Знания, 1988

  Плетников Ю.К. О природе социальной формы движения. - М., 1971

  Плетников Ю.К. Формационная и цивилизационная триада // Свободная мысль. 1998, № 3

  127. Плеханов Г.В. Соч. в 24 т.- М.- Пб., 1925, т.10

  128. Политическая культура молодежи: вопросы теории и методологии исследования. Сборник научных трудов. - М., 1986 - 142с.

  129.Политическое сознание и трудовая активность молодежи. - М., Молодая гвардия, 1985г. - 159с.

  Попов В.Г. Социокультурные ориентации и адаптация молодежи к общественным преобразованиям в современной России. Автореф… дис. д-ра соц.н. - Екатеринбург, 1997, -48с.

  130. Права человека во внешней политике США:1970-1990 гг. – М., ИНИОН, 1990

  131. Пригожин А.И. Нововведения: стимулы и препятствия. - М., 1989

  132. Пригожин И. Философия нестабильности // Вопросы философии. - 1991, N6 - с.46-53.

  133. Проблемы молодежи и молодой семьи - М.,: Госкомстат СССР, 1990 - с.109.

  Пробст Л.Э. Влияние основных субъектов социализации. Автореф… дис. канд. соц.н. - Екатеринбург, 1997, - 20с.

  134. Разин А.В. Поведение личности: проблемы регуляции // Философские науки - 1990 - N 3, с. 111-117.

  135. Раковская О.А. Переход к рынку и молодежь. Проблемы прогнозирования. 1991, N5.

  136. Раковская О.А. Молодые поколения и рынок. Пути движения молодого поколения. - М.,: Наука 1993.

  137. Решетов П.Н. Молодежь: идеология, политика. - М.,: Молодая гвардия, 1975 - 192с.

  138. Риск исторического выбора. Материалы “круглого стола”. // Вопросы философии, 1994, N 5

  139. Ричард Дж., Маргарет М. Браунгарт Советская и американская молодежь: сравнительный анализ. // Политические исследования - 1991 - N4 - с. 160-167.

  140. Российская ментальность (материалы “круглого стола”) // Вопросы философии, 1994, N 1

  Ромах О.В. Провинциальная культурная среда как фактор формирования досуга молодежи. Диссер...докт. филос.н.- М.,1997

  141. С чего начинается личность. - М., Политиздат. 1979 - 238с.

  142. Сартр Ж.П. Проблемы метода. – М., 1994

  143. Серафимова З.С. Проблемы социализации юношества в условиях НТП. Диссертация ... к. филос. н. - М., 1990

  Сидоренко Н.И. Социальные нормы и регуляция человеческой деятельности. Диссер...докт. филос.н.- М.,1997

  144.Слепцов Н.С. Социальная защищенность молодежи в условиях перехода к рыночной экономике. - М., Инст. молодежи,1990.

  145. Советская этнография. - 1981, N 2

  146. Социально-экономическое положение Оренбургской области 1997 г. Оренбург, N 12

  147. Современная западная философия. Словарь. - М., 1991г.

  148. Социальное развитие молодежи: методологические проблемы и региональные особенности. - М., 1986 - 196с.

  149. Справочное пособие по истории немарксистской западной социологии. - М., 1986

  150. Страны и народы. Зарубежная Азия. Восточная и центральная Азия.-М., Мысль, 1982

  151. Суворов В. “Ледокол”.- М., 1993

  152. Сузуки И. Реформа образования в Японии: навстречу ХХI веку.//Перспективы, 1991, N 1

  153. Сунднев И.Ю. Самодеятельные объединения молодежи // Соц. исследов. - 1989 - N2 с.56-68.

  154. Суханов И.В. Обычаи, традиции, преемственность поколений. - М., 1976

  Таранцов М.А. Региональная молодежная политика. Взаимодействие государственных органов и общественных организаций в разработке и реализации региональной государственной молодежной политики: вторая половина 80-х - начало 90-х годов ХХв. М.: Социум, 1996 - 157с.

  155. Титаренко В.Я. Семья и формирование личности. - М.,1987.

  156. Тойнби А. Дж. Постижение истории.- М.,1991

  157. Тридцатилетние: фальстарт? // Смена 1991- N7 - с.50-66.

  158. Трубецкой Е. Умозрение в красках.// Три очерка о русской иконе.- Новосибирск,1991

  159. Дж.Уилсон. Египет: природа, вселенная, государство, ценности жизни. // Г.Франкфорт, Г.А.Франкфорт, Дж.Уилсон, Т.Якобсен. В преддверии философии.- М., 1984

  160. Филиппов Ф.Р. Социология образования. - М., 1980 - 197с.

  161. Фонотов А.Г. Россия от мобилизационного общества к инновационному”. - М., 1993

  162. Формирование политического сознания молодежи развитых капиталистических стран. Обзор - М., ИНИОН РАН, 1982 - 272с.

  163. Франкл В. Человек в поисках смысла. - М., 1990

  164. Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. - М., 1995

  165. Хайек Ф.А. Планирование и демократия. Эхо. 1989, N11.

  166. Цветов В. Лес за деревьями.- М., 1991

  167. Чаадаев П.Я. Апология сумасшедшего//Чаадаев П.Я. Статьи и письма. - М.1987

  168. Чайковский Ю.В. Молодежь в разнообразном мире. //Соц. исследов. - 1988 - N1 - с.78.

  183. Чередниченко Т.А., Шубкин В.И. Молодежь вступает в жизнь,- М.,: Мысль, 1985 - 239с.

  169. Чупров В.И. Концепция молодежной политики. // Социально - политические науки. - 1991 - N3 - с.30-42.

  170. Шаповалов В.Ф. Россиеведение как комплексная научная дисциплина// Общественные науки и современность, 1994, N 2

  172. Шерковин Ю. Быстрая модернизация и социальный конфликт // Коммунист. 1991 - N2 - с.88-96.

  173. Шескал Е.Б. Современнная концепция политической социализации. Анализ методологических основ: Афтореф. дис. д-ра филос. наук - М., 1989 - 47с.

  174. Шестопал Е.Б. Личность и политика. М.,: Мысль, 1988,- 205с.

  181. Шкаратан О.И., Коршунов А.М. Технологический переворот и судьбы молодых. М.,: Знание 1989 - 54с.

  175. Шопенгауэр А. Избранные произведения. - М., 1992

  176. Шпенглер О. Закат Европы. - М.-Пб., 1923

  171. Щегорцев В.А. Политическая зрелость. - М., 1987- 64с.

  177. Щегорцев А.А., Пихтовников Г.П. Массовое сознание молодежи в реалиях перестройки. Социологический аспект. - М., Ин-т молодежи, 1989 - 61с.

  178. Щегорцев А.А., Щегорцев В.А. Советская молодежь: Эволюция политических взглядов. - М., 1990 -144с.

  179. Щедрин А.И. Духовная культура советской молодежи: сущность, состояние, пути развития. - М.,: Мол. гвардия, 1990-306с.

  180. Артур М. Шлезингер, мл. Центры американской политики // Международная жизнь - 1991 - N8, с.117-129.

  184. Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. - М.: “Прогресс”, 1996.

  185. Ясперс К. Смысл и назначение истории. - 1991

  186. Ясунари Кавабата. Избранное.- М., 1971

  187. Aumont M.Jeunes dans un mond nouveau.P.,1973.

  188. Ashton D.N.,Field D.Young Workers.L.,1976.

  189. Bach R.Eine “Verlorene Generation” Zur Lage der Jugend and zum Kampf der kommunistishen und Jugendverbande fur die Rechte der jungen Generation in den kapitalistischen Landern Europas.B.,1979.

  190.Bell D. Contradictions culturelles du capitalisme.-P., PUF,1979

  191.Cohn-Bendit D.,Duteil J.-P.,Geismar A.et al.La revolte etudiante.Les animateurs parlent.P.,1968.

  192.Copfermann E.Problemes de la jeunesse.P.,1972.

  193. Dictionary of Sociology. Penguin Books, 1984

  194. Dubois P.Recours ouvrier,evolution technique,conjoncture sociale.P.,1971.P.24.

  195. Dutscke R.Studenten am Ende Arbeiter an Anfang. Wien,1973.

  196. Fitermann Ch.Pour que la jeunesse prenne toute sa place dans le combat de classe.P.,1979.P.7.

  197. Fewer L.The Conflict of Generations:The Character and Significance of Student Movements.L.,1969.P.32.

  198. Georgin J.Les jeunes et la crise des valeurs.P.,1975.P.32.

  199. Goslin D.E (ed.) Handbook of socialization. Theory and Research. - Chicago, 1969

  200. Habermas J.Toward a Rational Society.L.,1971.P.120.

  201. Heilbroner R.L. What has posterity ever done for me? - The New York Times Magasine, January, 15, 1975, p.14. Цит. по: Араб-оглы Э.А. Отречение от социальных идеалов.// С чего начинается личность?- М., 2-е изд., 1984

  202. International Labour Conference.72^nd Session.1986:Report V:Youth.P.8.

  203. Jeunesse Syndicale:Buuetin.N1.P.5-6.

  204. King H.Linksextremismus unter Jugendlichen Gegenwartskunde//Sonderheft.1980.N2.S.203-205

  205. Kreutz H.Soziologie der Jugend.- Juventa Verlag, Munchen, 1974.

  206. LedrutR.Socioligie du chomage.P.,1966.P.403

  207. Mead M.Culture and commitment:The New Relations Between the Generations in the 70's.N.Y.,1987 etc.

  208. Marcuse H.Konterrevolution und Revolte.Fr.a/M,1973.

  209. Menhert H.Jugend im Zeitbruch.Stuttgart,1976.

  210. Mungham G.,Pearson G.Working Class Youth Culture.L.,1976.P.9.

  211.Nishet p.Who Killed the Student Revolution? A View from the Right:Youth:Diergent Perspectives.S.l.,1973.

  212. Roszak Th. The making of counter-culture: Reflections on the Technocratic Rousselet J.L‘Allergie au travail.P.,1975.

  213. Sautray G.,Doremus Chr.Les cedres face a l'emploi.P.,1971.P.13.

  214. Schwettmann W.,Sander U.Jugend und Klassenkampf oder Antikapitalistische Jugendarbeit heute.Dortmund,1972 etc.

  215. Society and its youthful-oppsition. N.Y,1969

  216. Statera J.Death of Utopia.N.Y.,1980.

  217. Steigerwald R.Protestbewegung:Gemeinsamkeinten und Streitfragen.Fr.a/M,1982.S.50.

  218. Skinner B.F. Beyond Freedom and Dignity.- N-Y, 1971

  219. Tallman I,Marotz-Baden R,Pindas P. Adolescent Socialization in Cross-Cultural Perspective. - N 4. - London, 1983, Academic Press.

  220.Weggel O. Wo steht China heute? Die Ruckkehr der tradition und die Zukunft des Reformwerks.Teil 1.Die Traditions Frage:Vermachtnis oder Altlast?//China aktuell.- Hamburg,1992.- H.4

  221. Work in America:(Report of a Special Task Force to theSecretary of Health,Edication and Welfare).The MTT PressCambridge,Massachusetts and London (England),1977.P.45.

  222. Young Workers: A Trade Union View: The National Youth Committee. AUEW-TASS.Newcastle,1977.P.6.

  
  
Скачать курсовую работу