Тема: Современная власть и философия управления

• Вид работы:
  Дипломная (ВКР) по теме: Современная власть и философия управления
• Предмет:
  Другое
• Когда добавили:
  21.03.2012 2:25:29
• Тип файлов:
  MS WORD
• Проверка на вирусы:
  Проверено - Антивирус Касперского

Другие экслюзивные материалы по теме

• Полный текст:

  СОДЕРЖАНИЕ

  
  

  Введение………………………………………………………………………….......3

  Глава 1. Природа политической власти и концепции теорий власти…………….11

  1.1. Теория власти: методология, традиции и современное состояние…………..11

  1.2. Различные концепции теорий власти………………………………………….18

  1.3. Современная теория власти в свете теоретико-методологических

  исследова­ний………………………………………………………………………..26

  Глава 2. Особенности функционирования власти в условиях реформирования

  Рос­сии………………………………………………………………………………..40

  2.1. Политический режим современной России …………………………………..40

  2.2. Актуальные проблемы реформирования Российской государственности…..46

  Заключение……………………………………………...…………………………...58

  Список литературы……………………..………………………..…………...……..62

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

                                                       ВВЕДЕНИЕ

  
  

  Актуальность темы работы обусловлена тем, что проблема власти во всех ее аспектах продолжает занимать умы, как профессиональных политиков, так и тео­ретиков -  философов, социологов, политологов, ученых самых разных специаль­ностей. Проблема власти всегда привлекала к себе с пристальное внимание пред­ставителей политической, социальной и философской и общественно- политиче­ской мысли. Там, где имеется коллективное или совместное проживание людей, носящее системно- организованный характер, там налицо властное взаимодейст­вие, которое присуще всем сферам общественных отношений. Качественные осо­бенности его проявления зависят от ряда обстоятельств: своеобразия социальных условий, конструкции общества, наличия соответствующих форм правления, уровня экономического, политического, культурного развития и других факторов. Эта многоплановость, многоликость, организационное и функциональное разно­образие делают власть как бы «вечной» проблемой, которая привлекала и будет привлекать внимание исследователей.

  Произошедшие за последние десятилетия радикальные изменения в мире, связанные с глобализацией, превращением биполярного мира в монополярный, поставили человечество перед необходимостью решения новых задач, среди ко­торых особое место принадлежит проблеме совершенствования властных отно­шений. Влияние на мировую и государственную политику «глобальной власти» стало самоочевидным фактом. Все это делает властную проблематику чрезвы­чайно актуальной. Важное место в ней исследование теоретико- методологических аспектов власти, не только позволяющих расширить представления о данном фе­номене, но и дающих ему возможность по- новому взглянуть на отдельные сто­роны властных взаимоотношений в современном мире.

  Особую значимость сохраняет теоретико- методологический аспект иссле­дования проблемы власти в истории политической мысли, которая содержит-  бо­гатый материал для понимания проблем, имеющих непосредственное отношение к развитию научных знаний о власти, ее роли и значении в организации и функ­ционировании общества.

  В рамках классической западной традиции (античность -  первая треть XIX в.) в исследованиях власти заслуживают внимания следующие методологические аспекты:

  -  выяснение сущностных характеристик власти как социального и полити­ческого явления;

  -  понимание власти как фактора, оказывающего доминирующее регулятив­ное воздействие на организацию политической жизни общества, государства;

  -  разработка методологических оснований для классификации форм правле­ния;

  -  обоснование необходимости разделения властей.

  Важным аспектом властной проблематики является вопрос о властном взаимодействии гражданского общества и государства.

  Теоретико-методологический характер носит сравнительный политологиче­ский анализ концепции власти К. Маркса и учения о власти М. Вебера. Наиболее актуальны исходные методологические основания понимания сущности власти и ее роли в обществе, предопределившие концептуальные различия.

  В Западной Европе и США в течение XX в. имел место достаточно широ­кий спектр подходов и направлений, исследовавших власть, актуальность боль­шинства их не вызывает сомнений. В методологическим отношении такими ас­пектами являются следующие:

  -  наметившаяся еще в 1920- е гг. в США и получившая развитие в дальней­шем интеграция социологии, социальной психологии и политической науки в ис­следовании власти;

  -  нацеленность политических исследований на практический результат, опора на факты;

  -  широкое использование социологических методов в исследовании поли­тики и власти (бихевиорального, системного, структурно- функционального, срав­нительного);

  -  наличие концептуальных нетрадиционных подходов к пониманию и трак­товке власти и ее разновидностей.

  Для исследований власти в отечественной литературе характерно своеобра­зие, вытекающее из особенностей исторического развития России. Длительное господство марксистско- ленинской идеологии в советский период ограничивало возможности объективного исследования проблем власти. Поэтому в методологи­ческом плане интерес представляют теоретические исследования, направленные на раскрытие сущности власти, анализ регулятивных категорий, их соотношения между собой.

  В постсоветский период актуальными в методологическом отношении представляются следующие направления в исследовании власти и властных от­ношений:

  -  научный анализ зарубежных исследований власти;

  -  анализ властных изменений в постсоветской России, поиск путей совер­шенствования деятельности властных структур в условиях демократических пре­образований;

  -  понимание власти как одной из регулятивных форм, ее соотношение с другими регулятивными формами;

  -  исследование информационно- волевого механизма властного взаимодей­ствия;

  -  анализ форм, принципов и методов власти;

  -  выявление факторов, обусловливающих легитимность политической вла­сти;

  -  проблема идентификации и сводимости интересов;

  -  исследование вопроса о прогнозировании властных процессов.

  Значимость и актуальность данной работы состоят в том, чтобы дать кон­цептуальное системно- целостное понимание власти, которое могло бы служить методологическим основанием для дальнейших теоретических исследований вла­стной проблематики и решения связанных с ней практических задач.

  Степень разработанности проблемы. Вопросам теоретико- методологиче­ских основ анализа власти посвящено значительное число работ зарубежных и отечественных ученых. Существенный интерес в методологическом отношении представляют работы представителей истории политической мысли: Платона, Аристотеля, Полибия, Цицерона, Н. Макиавелли, Т. Гоббса, Дж. Локка, Ш. Мон­тескье, Ж.- Ж. Руссо, И. Канта, Г. Гегеля. Каждый из них внес определенный вклад в понимание методологических аспектов власти и властного взаимодействия.

  Платон, Аристотель, Полибий, Цицерон оставили после себя большое твор­ческое наследие, которое без преувеличения составляет фундамент исходных на­учных представлений о власти, имеющих исключительно важное теоретико- мето­дологическое значение.

  Среди исследователей власти в эпоху Возрождения особое место принадле­жит Н. Макиавелли, представившему свое понимание роли и назначения власти в обществе, высказавшему практические рекомендации о властных методах.

  В XVII столетии английский мыслитель Т. Гоббс сформулировал концепту­альные основы теории общественного договора, исходя из своего понимания роли власти в обществе. Его соотечественник Дж. Локк в рамках этой концепции обос­новал учение о либерализме, высказал свои суждения о разделении властей. Эпоха французского Просвещения выдвинула таких выдающихся мыслителей, внесших значительный вклад в исследование власти, как Ш. Монтескье и Ж.- Ж. Руссо.

  Ш. Монтескье предпринял попытку заложить научные основы для понима­ния законов общественного и политического развития, явился основателем кон­цепции современного разделения властей. Ж.- Ж. Руссо, критически относясь к существующей действительности, обосновал необходимость демократических преобразований в обществе.

  В теоретико-методологическом отношении особого внимания заслуживают работы представителей немецкой классической философии -  И. Канта, явивше­гося основоположником концепции правового государства, и Г. Гегеля, изложив­шего свое философское понимание гражданского общества и государства. На­званные ученые внесли существенный вклад в исследование власти, властных проблем, расширив область теоретико- методологических представлений о харак­тере властных отношений в обществе.

  Своеобразным является понимание теоретико- методологических оснований власти у К. Маркса и М. Вебера.

  На Западе в начале XX в. существенное внимание уделялось развитию по­литической науки. Ч. Мерриам, X. Лассуэлл, и Дж. Кетлин высказали идею о не­обходимости синтеза политической науки с социологией и психологией при изу­чении политических процессов. Е.А. Росс, А. Бентли, Ч. Мерриам, в первые деся­тилетия XX в. заложили основания для бихевиоризма. Власть как центральная по­литологическая проблема политико- поведенческого подхода исследована в мно­гочисленных трудах X. Лассуэлла. В конце 1950- х -  начале 1960- х гг. бихевио­ральное направление становится господствующим. В конце

  60- х гг. происходит переоценка его роли и значения, результатом чего стал переход к постбихевиоральным исследованиям власти.

  После Второй мировой войны в странах Западной Европы, Соединенных Штатах Америки широкое развитие получают системный, структурно- функцио­нальный, сравнительный методы анализа. Системный метод первоначальное кон­цептуальное оформление получил в работах Л. фон Берталанфи, У. Росс- Эшби, Н.А. Бернштейна, существенный вклад в разработку системного метода внесли Д. Истон, Г. Алмонд, А. Каплан. Структурный функционализм нашел свое обосно­вание в работах Р.К. Брауна, К. Леви- Стросса, Б. Малиновского. Значительный вклад в развитие этого метода внес Т. Парсонс. Разработка сравнительного ана­лиза связана с такими именами, как Г. Алмонд, Д. Ап- тер, Д. Истон, Р.С. Макридис.

  По методологическим проблемам зарубежных исследований власти заслу­живают внимания работы отечественных ученых Т.А. Алексеевой, А.Л. Алешина, А.С. Автономова, Ю.М. Батурина, А.Д. Дмитриева, В.Г. Каленского, В.В. Крам­ника, И.И. Кравченко, В.В Мшвениерадзе, В.Г. Ледяева, В.И. Поруса, Е.В Осипо­вой.

  Особый интерес представляют исследования П. Шарана, который рассмат­ривает общество в целом как систему властных отношений. Оригинальным, не­традиционным даже в рамках западной политической мысли, является понимание власти Н. Луманом. Методологической основой выступает созданная им комму­никативная модель общества. Работы М. Фуко -  это новое направление в исследо­вании власти. Суть его -  в переносе внимания на малоисследованные аспекты, имеющие непосредственное отношение к жизнедеятельности человека, находяще­гося в системе властных отношений, которые независимо от его воли диктуют правила дисциплинарного поведения, навязывая соответствующие стереотипы восприятия действительности. В рамках политической антропологии представляет интерес работа Э. Канетти «Масса и власть», в которой речь идет об изначальных механизмах, обусловливающих взаимодействие массы и толпы.

  В советский период исследование власти в основном осуществлялось в рам­ках требований марксистско- ленинской идеологии. Отступление от ее установок рассматривалось как несовместимое с государственными интересами деяние. Не­зависимо от этого можно назвать значительный круг исследователей, которые внесли определенный вклад в теоретическую разработку проблем власти: Р.П. Алексюка, А.К. Белыха, Н.М. Кейзерова, А.И. Королева, А.Н. Мушкина, Н.И. Осадчего, И.М Степанова, Ю.А. Тихомирова, Ю.М. Козлова, А.И. Щиглика, Г.Г. Филиппова.

  На этапе «перестройки» и в постсоветский период основное внимание уде­ляется актуальным проблемам государственного строительства, связанным с де­мократическими преобразованиями. Исследования сосредоточиваются на не­скольких основных направлениях: критика марксистской доктрины власти; анализ зарубежных подходов, концепций, точек зрения на понимание власти; конструк­тивный поиск ответа на возникшие перед страной проблемы; исследование теоре­тических аспектов проблемы власти. В этот период выходят работы Т.А. Алексее­вой, А.Г. Аникевича, В.И. Буренко, Б.Н.Бессонова, А.Н. Данилова, В.И. Власова, А.Г. Здравомыслова, М.В. Ильина, В.В. Ильина, Ю.В. Ирхина, В.Г.Ледяева, О.М. Ледяевой, А.А. Лузана, В.В. Крамника, Ю. А. Красина, В.П. Макаренко.

  В исследование власти как своеобразной формы социального регулирова­ния, носящего характер информационно- волевого взаимодействия, внесли вклад Г.Г. Дилигенский, С.Л. Рубинштейн, И.Д. Левитов, Д.Н. Узнадзе, В.Е. Давидович, Э.В. Ильенков, В.А. Ойгензихт, Р.С. Немов.

  Основное внимание в исследовании форм властного бытия общества уде­лено экономической и политической власти. По вопросу экономической власти анализируются работы К. Маркса, М. Вебера, Р. Арона, А. Мовсесяна, А. Либ­мана, Л. О. Келсо и П.Х. Келсо, В. В. Мшвениерадзе, П. Шарана.

  В процессе исследования политической власти рассматриваются работы Т.А. Алексеевой, В.И. Буренко, X. Арендт, В. А. Гуторова, А. Демишель и Ф. Де­мишель, М. Пикемаль, А.А. Галкина, С. Хантингтона, И. Шумпетера, Р. Даля, А. Лейпхарта, А. Пшеворского, М.Я. Острогорского, П.И. Новгородцева, Ю.А. Кра­сина, М.В. Ильина, Ю.А Мельвиля, В.И. Пантина, Г.И. Вайнштейна, П.К. Гонча­рова, Э.Я. Баталова.

  Научный интерес представляют вопросы о властных принципах и методах, легитимности политической власти. Политическая легитимность рассматривается как одно из условий, обеспечивающих сводимость основных интересов между го­сударственной властью и населением страны. К анализу данной темы привлека­ются исследования В.Г. Ледяева, В.В. Ильина, А.С. Автономова, Ю. Гайды, К.С. Гаджиева, Е.А. Борзуновой, А.Л. Свенцицкого, К.Ф. За- вершинского, И.Г. Палий, Н.А. Саркисяна.

  Проблема прогнозирования властных отношений исследуется в тесной связи с происходящими в мире глобальными изменениями, которые существен­ным образом не только влияют на развитие международных процессов, но и от­ражаются на внутригосударственной политике. По данной проблеме анализиру­ются подходы и точки зрения А.С. Панарина, И. В. Бестужева- Лады, М.В. Ильина, Г.А. Антонюка, В.И. Пантина, М. Молчанова, А.И. Соловьева.

  Анализ работ, посвященных исследованию власти и властных отношений, свидетельствует, что данная тема не только сохраняет свою актуальность, но и ставит перед современной политической наукой значительный круг проблем, свя­занных с кардинальными изменениями в мире, решение которых имеет самое не­посредственное отношение к судьбам отдельных стран и народов.

  В дипломной работе я попытался дать некоторые характеристики присущие власти как механизму опосредованного влияния на процессы, происходящие в обществе которые как раз и благодаря их отношению к власти становятся полити­ческими. Понятие власти дает ключ к пониманию политических институтов, по­литических движений и самой политики.

  Цель данной работы в том чтобы, раскрывая феномен политической власти, рассматривая его в некоторых основных аспектах, показать, как отношения в об­ществе благодаря власти, становятся политическими. То есть показать власть как первооснову политики.

   Отсюда вытекают следующие задачи работы:

  -  выявить некоторые проявления власти в обществе, показать власть как ре­гулятор общественных отношений, проистекающий из характера данного обще­ства; То есть рассмотреть власть как общественное явление.

   -  показать, как действует власть в рамках государственного механизма и раскрыть структуру власти в рамках этого механизма. Рассмотреть роль государ­ства в системе властной регуляции;

   -  выявить основные тенденции реформирования российской государствен­ности. Это важно проанализировать, поскольку, наше общество, продолжает оста­ваться своеобразным полигоном, социальных и политических экспериментов, собственной власти. Тем более актуальна эта тема сейчас, когда Россия находится в состоянии постоянного ожидания каких- либо очередных сюрпризов со стороны своих властителей.

  Методологической основой работы стали труды В.В. Ильина, В.Н. Аме­лина, Б.И. Краснова, Г.А. Белова, А.Г. Здравомыслова, Г.А., Дегтярёв, К.С. Гад­жиев, А.И. Соловьев, А.А., Пушкарёва. Г.В. и др.

  
  
  
  

                        ГЛАВА 1. ПРИРОДА ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ

                                         И КОНЦЕПЦИИ ТЕОРИЙ ВЛАСТИ

  1.1. Теория власти: методология, традиции и современное состояние

  
  

  Анализ литературы по теме исследования показывает, что сколько- нибудь полной и непротиворечивой философской концепции власти политическая фило­софия пока не разработала, несмотря на дав­нюю традицию концептуальных и ти­пологических исследова­ний явлений политики. Не лучше выглядит эта проблема­тика и в современной отечественной литературе[1]. Более того, немало было сде­лано, чтобы запутать и без того объективно сложную проблему объяснения вла­сти. Многочисленные попытки клас­сифицировать ее определения мало способст­вуют прояснению этой характерной интеллектуальной ситуации.

  Классификационный и типологический труд мало- помалу взяли на себя со­циология и политология. Они же произвели наибольшее количество определений власти. Возникла оппози­ция двух подходов: конкретно- политического, ориенти­рующе­гося на внешне выраженные признаки власти, и собственно философского, так или иначе избегающего всякой типологии и отвергающего субстанциональные и функциональные концеп­ций[2], в которых власть представлялась видимой, законо­датель­ной, проявляющей себя запретами, своей оппозицией поддан­ным, тогда как для философа, особенно такого, как М.Фуко, например, власть неви­дима, видны только ее проявления, про­цедуры, стратегии (в речи, дисциплине).

  Возникает тем самым более сложный, чем систематизация типов власти, подход к ней: стремление обнаружить некую уни­версальную природу власти, ее первооснову и разрабатывать типо­логию уже не самой власти, а ее проявлений, признаков и т.п.

  Близки к такой универсалистской позиции и другие иссле­дователи, не только последователи, но и предшественники Фуко. Для Вебера уже существует всеобщий смысл власти -  волевое отношение (реляционная концепция власти, идущая от Вебе­ра). Френд выделяет другое, но очень близкое к веберовскому все­общее начало власти -  «командование». Затем уже он анали­зирует проявления или формы власти: правление, порядок, повиновение, институты, организацию и са­моорганизацию обще­ства. Идею волевого импульса, определяющего феномен власти (ее порождение), Френд дополняет ее вторым сущностным на­чалом -  по­виновением (обратной связью или ответной реакци­ей, как теперь сказали бы мы). Таким образом, власть в этой концепции -  универсальное и сложное обществен­ное, произ­водное от двуединого тоже универсального и нераздельного на­чала: командование -  повиновение, составляющего сущность власти. Пуланзас вьще­ляет единые политико- идеологические основы власти и только вслед за тем вьще­ляет различные ее виды, такие как власть собственности, власть на основе экс­плуатации, власть как способность применять средства производства, как воз­можность обращать их в дело. «Экономический процесс» и производственные от­ношения образуют «сеть видов власти»[3].

  Наконец, целые философские и научные школы исследова­ний власти[4] пове­денческих (бихевиоральных, от англ. behaviour -  поведение) и психологических (или как их часто называют у нас, психологизаторских) направлений включаются в ту же ис­следовательскую схему: сочетание некой общей универсальной основы (сознания и познания) власти и типологию ее внутрен­них и внешних форм, функ­ций и других выражений от подсоз­нания и сознания до практики теоретического и предметного действия. Психология политики, власти составила, как извест­но, це­лое направление политического знания, которым были увлечены и «чистые» по­литологи (лидером которых был Г. Лассуэлл) и философы психоаналитической ориентации (в част­ности, крупнейшие из них -  Э. Фромм, К. Юнг). Психологи­че­ские основы власти многообразны, отмечает П.Бирнбаум. Это преданность, инте­рес, привычка, апатия. Власть -  это также система ценностей: идей, вещей, кото­рые сами по себе не обла­дают властью, но могут стать ее инструментами, если, с одной стороны, обладатель власти может придать им политический смысл, и если те, на кого распространяется власть, со своей стороны готовы воспринять этот смысл[5].

  Тем не менее, в политических исследованиях, философских и особенно на­учных преобладает субстанциональная концеп­ция власти, выделяющая ее инсти­туциональные, материализо­ванные в аппаратах, информации, в различных поли­тических и неполитических сферах. Она встретила и наиболее неприязнен­ную критику философствующих исследователей политики.

  Многообразие феномена власти -  причина его нескончае­мых разночтений. Распространено мнение, что власть можно истолковать самыми различными спо­собами в зависимости от свободно избранного исходного признака. «Власть, -  пишет С.Дж. Бенн, -  часто объясняется как отношение... Мы говорим, следова­тельно, о распоряжении властью, о власти речи, о стрем­лении к власти как к сред­ству последующего удовольствия (Гоббс) или о власти как о «производстве же­лаемых результатов (Рас­сел)»[6]. И потому не удивительно, что при подобной методо­ло­гии в истории политической мысли легко обнаружить самые разные взгляды на власть в зависимости от выбора из многих ее признаков одного при­знанного релевантным. Этот разнобой наследовала и современная философия и политическая теория. Возникла поэтому потребность в классификации самих тео­рий определения власти. В классификаторских (преимущественно по­литологиче­ских) подходах нет недостатка, но нет также ни полно­ты, ни достаточной методо­логической принципиальности. Однако они могут быть резюмированы ради неко­торых вьшодов, представ­ляющих интерес для философской типологии власти.

  Основные определения власти производятся по следующим признакам:

  1. Области функционирования. Различаются политическая, идеологическая, социальная, экономическая, юридическая и др. виды власти. В прошлом разли­чали светскую и духовную (рели­гиозную) власти. Это же деление Н.Боббио свя­зывает с разли­чием в средствах, применяемых властью: обладание средствами производства, физического принуждения[7], идейного влияния и т.п., что весьма непо­следовательно, ибо средство -  универ­сальный атрибут власти, любой власти, а следовательно, следо­вало бы особо классифицировать феномен власти по этому при­знаку. Однако сами средства также классифицируются и не могут быть пре­дельным критерием различения видов власти, не говоря о том, что они сходны и повторяются во всех ее проявлениях.

  2.  По объему прерогатив различаются государственная, меж­дународная, се­мейная и т.п. власти.

  3.  По субъекту власти: групповая олигархическая и полиархическая, классо­вая, партийная, народная, личная (например, президентская, власть отца, учителя и т.п.).

  4.  По формальным структурным признакам различается институциональная и неинституциональная, единоначалие (монократия) и единовластие (монархия) и двое-  либо многовлас­тие (диархия либо олигархия и полиархия).

  5.  По методам различаются применение силы и насилия, подавления воли или какие- либо другие формы принуждения, убеждения и т.п. Различие методов дало основание для различе­ния власти и авторитета (власти влияния, способности личнос­ти или группы воздействовать на поведение других благодаря достоинст­вам характера, заслугам и другим качествам власти). По этому же признаку, но с более выраженной культурной орга­низацией, можно различать харизматическую власть, а также традиционную, идущую от унаследованной системы ценностей
  и общественных отношений прошлого (от кровно- родственных, племенных, воз­растных отношений, от унаследованной культуры). Именно такая власть бывает в соответствующей среде наи­более авторитетной. Распоряжения такой власти обя­зательны. Они принимаются беспрекословно и добровольно, в отличие от других видов власти. Источники авторитетной власти, или авто­ритета, как принято ее именовать, могут быть самыми различ­ными и не связанными с традицией. Ими могут быть знание, заслуги, опыт субъекта власти. Во всяком случае авторитет -
  это особая форма добровольного и порой неощутимого при­нуждения, эффектив­ный и экономичный способ добиться по­ведения, дающего полезные последствия, дисциплину – цель любой власти.

  6.  По характеру субъекта или власти носителя (а также и по существую­щему строю общества) -  монархическая, самодержав­ная, деспотическая, автори­тарная, диктаторская, лидерская.

  7.  По объему власти ее носителя (или же субъекта- носите­ля, если они совпа­дают) -  единоличная, коллегиальная, груп­повая. На государственном уровне такое деление может совпа­дать с типом общественного строя или правления: мо­нархичес­кой,  самодержавной,  полиархической,  олигархической, демократиче­ской властью.

  8.  По режиму правления и форме государственного строя -  монархическая, республиканская, либеральная, демократичес­кая, авторитарная, тоталитарная, бю­рократическая и т.п.

  9.  По социальному типу -  феодальная, капиталистическая, (буржуазная) со­циалистическая (как проект или идеал) и др.

  Наконец, из этих толкований власти (а они, как мы видели, пересекаются) могут быть получены комбинированные типы и определения, которые сводятся к одному общему признаку вла­сти всех типов -  отношению. Но само это отношение пони­мается разными исследователями различным образом.[8]

  Некоторые попытки философского анализа вопреки ожи­даниям лишь усу­губляют смешение понятий власти. Так, Ф.Е. Оппенгейм полагает, что понятие власти включает три от­ношения: а) власть заставить кого- либо сделать что- то; б) власть сделать что- то; в) власть над чем- то (или кем- то), объединяя, таким обра­зом, отношение, деятельность и обладание. Оппен- гейм не открыл этой типоло­гией ничего нового, но отразил ув­лечение политико- философской метафорой.

  Реальная многозначность власти, отраженная в языке, сти­мулирует семан­тические и терминологические смешения. Влас­тью именуется ее носитель -  лицо, институт, верховная власть любого содержания, органы, аппараты этой власти и т.п. Воз­можность именовать властью организации, учреждения создает мнение, что властью может быть вещь.

  Существуют и объективные предпосылки метафорики. Так, обладание вла­стью подразумевает свойство, способность, волю быть властью и осуществить ее, «иметь силу властвовать». Обла­дание и способность осуществлять власть отожде­ствляются, как и проявления силы, воли, эмоций и прочих качеств, способных воздействовать на людей. И они же определяются как власть¹⁵.

  Таким образом, для понимания власти предстоит решить, есть ли власть и вещь и отношение (проявление ее свойств, об­ращенное к определенному объекту, определяемой цели). Что отношение заложено во всех упоминавшихся выше ис­толкова­ниях власти, по- видимому, очевидно.

  Решение аналогичного вопроса в области политической экономики, как из­вестно, принадлежит Марксу. Исследуя ка­питал, Маркс показал его как общест­венное отношение. Власть также есть общественное отношение. Понимание вла­сти как лица, ее источника, политической силы, организации, и толко­вание ее, ко­нечно, условное как вещи, вполне обосновано¹⁶, но лишь в рамках отношения, ко­торое только и превращает пред­мет этого наименования в действительную власть.

  Приняв такое толкование власти, нужно его уточнить. Преж­де всего отпа­дает «власть над вещами». Такая власть -  не более чем метафора владения и рас­поряжения, переносное значение способности воздействовать на вещество при­роды (естествен­ной или искусственной, рукотворной). Власть -  субъект- объек­тное отношение и потому оно асимметрично, но это взаимное отношение, хотя и не­равное.

  С той оговоркой, что субъект власти материализован лишь в людях, ее но­сителях, в отличие от капитала, материализованного в орудиях и средствах произ­водства, в финансах, производственных связях и в людях -  участниках производ­ства. Власть, следовательно, еще менее «вещь», чем капитал.

  Зачастую власть отождествляется с политикой.

  По нашему мнению, определение политики и власти должно, таким обра­зом, либо сопровождаться дополнительными указаниями на ее спе­цифические ка­чества, которые им подразумеваются, либо пря­мо содержать указание в самом оп­ределении. Такое определение будет более точным и содержательным, хотя и окажется более пространным.

  Аналогичным должно быть и определение власти. Оно мо­жет быть совме­щено с определением политики в одном более полном и емком определении. Итак, определение политики может быть следующим: «политика -  одна из основ­ных форми­рующих общество организационных и регулятивно- контрольных сис­тем теоретической и предметно- практической деятельности со структурой дейст­вительных и превращенных форм, рацио­нальных и иррациональных идей, дейст­вий и отношений, опре­деляющихся вероятностным характером политического процес­са и политической жизни общества».

  Таким же может быть определение политической власти. «Власть -  равно­значная политике общественная сущность, сред­ство организации общества, его контроля и управления им, спо­соб существования политики, присущий всем ви­дам обществен­ных отношений, во всех действительных и превращенных фор­мах, рациональных и иррациональных проявлениях, которые присущи ее функциони­рованию в обществе».

  Аналогичным может быть и самое полное, совместное оп­ределение поли­тики и власти: «Политика -  власть -  двуединое общественное начало одной из ос­новных организационных и регулятивно- контрольных, формирующих общество систем, со структурой из действительных и превращенных форм, рацио­нальных и иррациональных действий и отношений, присущих вероятностному характеру со­циально- политического процесса».

  
  
  
  
  
  
  

                            1.2. Различные концепции теорий власти

  
  

  В рамках структурно- функционального подхода власть рассматривается как посредник в системе общественных отношений и более того, она принадлежит не отдельным индивидам, а есть достояние коллектива[9]. Власть здесь выступает как интегрирующий и регулирующий фактор. Функцией, которой является мобилиза­ция общественных сил для достижения той или иной социально- значимой цели.

  В формально- управленческом подходе власть, как механизм управления и организации, впервые получает свою легитимность и легальность в правовом дис­курсе. В данном случае власть выступает, по большому счету, как власть государ­ственная, которая содержательно раскрывается в возможности и способности до­минирующего воздействия управляемого субъекта на управляемый объект. С этих позиций власть есть правовая организация социума, а механизм власти представ­ляет государственно- правовое управление различными видами деятельности. По­следний имеет сложную иерархическую структуру, которая пронизывает каждое социальное поле, беря свои ресурсы в «единении народа», где формальный субъ­ект власти – граждане, передают свои властные полномочия официальному агенту – государству.

  Так второму типу идей власти свойственно понимание её как отношения между субъектами. Развенчивая мифичность объекта, авторы, придерживающиеся этой идеи, утверждают, что власть, это социальное взаимодействие субъектов, ко­торые с тех или иных позиций влияют на её модальность, стратегии, знания и ре­жимы функционирования. Что касается объекта, то это лишь специально создан­ные техники, с помощью которых один субъект усиливает свою власть благодаря к всё более полному сведению позиции другого субъекта – к позиции объекта. В основном эта традиция представлена двумя направлениями. Первое, коммуника­тивное, где власть определяется, как вид тотального общения, которое в силу этого не может являться чей- то собственностью. Власть – служит организации со­гласованных общественных действий, опирающихся, прежде всего, на преоблада­ние публичного интереса над частным. Хабермас считает, что власть является ме­ханизмом опосредованного возникновения противоречий между публичной и приватной сферой жизни, обеспечивая при этом воспроизводство естественных каналов коммуникации и взаимодействия между политическими субъектами.

  Ко второму направлению можно отнести концепцию М. Фуко Обращаясь к рассмотрению сущности власти, он отходит от традиционного понимания, как воздействие субъекта на объект по средствам различных механизмов, ресурсов и т.п. С этих позиций, власть у Фуко рассматривается не как совокупность институ­тов и аппаратов, а, прежде всего, как множественность отношений силы имма­нентных области, где они осуществляются и формируются. В свете этого, власть понимается не как достояние, которое можно приобрести и использовать, а наобо­рот – как определённый комплекс стратегических действий с присущими им зна­ниями, технологиями и техниками. Таким образом, власть не имеет своей собст­венной экзистенции, она не произвольна и не живёт сама по себе, где каждый мо­жет её захватить, удерживать и обладать ею, нет, она рождается в недрах социаль­ной деятельности, существует в виде мышления, действий, мнений и поведения. Сообразно такому пониманию, власть выступает как социальное действие, кото­рое инструментализирует волю группы по отношению к определённой значимой цели.

  Сложность и многогранность современной социальной организации требует от исследователя комплексного рассмотрения проблем, он должен осветить её во всех проявлениях и связях. Сугубо прикладные и частные методы анализа больше не могут способствовать получению целостной картины реальности. Без преуве­личения можно сказать, что такая системность и комплексность захватила ни одну современную теорию. Так, например, даже такие теории как постструктурализм и постмодернизм, вокруг которых разворачиваются основные дискуссии и которые обвиняют в не системности, не фундаментальности и не упорядоченности, по большому счёту, напротив пронизаны системным пафосом.

  Поэтому, основываясь на этих аспектах реальности власть, следует рас­сматривать как некоторую системную целостность, но в свою очередь, разделён­ную на различные властные зоны. В социальном пространство они вписаны не ие­рархическим порядком, а переплетаются и оказывают взаимовлияние друг на друга. В силу этого, как отмечает Ж. Делёз, власть не пирамидальна, а сегменти­рована и линейна, она осуществляется посредством смешанности, а не через вы­соту и даль. Так каждое дисциплинарное пространство независимо друг от друга по своей технике, ритуалам и тактическим целям, в тоже время они смежные и решают одну и туже задачу, функционируют по одной стратегии -  «воспитанию послушных и экономически эффективных тел». Каждое поле власти имеют отли­чительную структуру позиций и систему отношений силы, свои правила и ре­жимы функционировании, свои ресурсы и технологии осуществления и легити­мации власти. Очевидно, что власть в том или ином социальном поле скорее явля­ется регулятором общественных отношений, как ритуализированный механизм социального общения и поддержания модели сосуществования, чем какой- либо инструмент или вещь. Она выступает как своего рода синергетический принцип самоорганизации человеческой деятельности. Более того, то или иное поле не в состоянии захватить или подчинить другое, т.к. нуждается в его существование, как политика, например, нуждается в экономике, в тоже время экономика нужда­ется в политике. Кроме этого каждое поле конструирует свое пространство игры, со своими ограничениями и возможностями, в них локализованы целое множе­ство отношений силы приводящих ее в постоянное движение. Таким образом, ка­ждая часть системы постоянно флуктуирует, изменяется, влияет и открывается сама внешнему воздействию.

  Осуществляя переход от теории власти непосредственно к теории государ­ственной власти, следует развести, с методологических позиций, политическую и государственную власть. Отметим, вслед за Ч. Меррием, то, что современное по­литическое пространство представлено двумя «полюсами» общественной жизни, в первую очередь это государственная власть, с другой стороны, это неофициаль­ное влияние различных, в большинстве случаев, консолидированных субъектов Такое сосуществование в политическом пространстве наряду с официальным цен­тром власти многих других полюсов сил и соответствующих им зон влияния, было обозначено ещё в трудах Макиавелли, Гоббса, Локка, Руссо и др. В свете этого политическую власть можно обозначить как постоянно изменяющуюся, са­моорганизующуюся, многоуровневую, сложную сеть властных отношений, на­циональных стратегий и практик. Это целое многообразие институциональных и субъективных опор. От того, как взаимодействуют между собой все субъекты по­литического измерения, каков характер и принципы этих взаимоотношений, бу­дет, несомненно, зависеть состояние и режим функционирования политической системы в целом. Безусловно, центральное место в политической организации общества занимает государственная власть. В отличие от политической, государ­ственная власть характеризуется рядом специфических признаков. Она обладает собственным консолидированным субъектом власти, что выражает её социальную сущность. Имеет неограниченный юридический характер, монопольное право на правотворческую деятельность, как способ организации общественных отноше­ний, правоприменительную, как способ регулирования и контроля. Государствен­ная власть может совершенно легально использовать силовые механизмы, опира­ясь на специальный аппарат принуждения, при этом имеет единый организаци­онно- оформленный центр принятия управленческих решений, использую не только механизм принуждения, но и экономические, социально- политические, культурно информационные ресурсы. Все перечисленные признаки «прямо выте­кают из отличительных черт государства. Они их конкретизируют применительно к организации государственной власти, позволяют отграничить от иных видов со­циальной власти».

  Наделённая определёнными полномочиями и легитимированная в правовом дискурсе государственная власть пронизывает, присутствует в каждом социаль­ном поле в силу своего административно- управленческого характера. Означая по­зицию и уполномочивая своих представителей в каждой точке социального про­странства, через систему знаний и общую модальность властных отношений, осуществлять влияние на общую социальную стратегию. Как видится, понимать государственная власть следует не как то, что даётся или захватывается, её не де­легируют или перераспределяют, власть осуществляется в различных напряжён­ных точках, социальных позициях, в которых группа или отдельный субъект за­хватываются властью. Лишь социальная позиции открывает субъекту весь арсенал власти и ее ограничения, где он приобретает не свободу действий, а реальную возможность оказывать влияние на действие, стратегию и современную практику. Так «… сама субъективность есть идеологема власти: не мы присваиваем себе власть, а она нас присваивает и дарует нам чувство обладания. Другими словами, субъект власти возникает как знак ее мистификации, исчезновения, как знак ее не подвластности не чему вне себя»[10].

  Власть в обществе может быть разделена на явную и скры­тую двояким об­разом: внутри ее легальных аппаратов (учрежде­ний и органов), в партиях, поли­тических ассоциациях или не­политических институтах, способных влиять на по­литические события (промышленного директората, творческих союзах, клу­бах влиятельных членов общества и т.п.) и между этими легаль­ными инстанциями власти и полулегальными («группами дав­ления», общественными движениями, лоббистскими организа­циями), скрытыми, тайными, либо противоправными (кор­румпированными членами и группами внутри официаль­ных властей, мафиозными группировками). В первой категории неизбежна «тайна власти» -  не подлежащие оглашению доку­менты и сведения, невысказанные намерения, скрытый смысл политических документов. Однако скрытая политика может пре­вратиться в ее ос­новное (скрытое от общества) содержание: «крипто- правление», двойную поли­тику -  реальную и преоб­раженную риторикой и демагогией, в ложный образ дей­стви­тельно политики. Подобное раздвоение власти обычно оказы­вается губитель­ным для нее. Более устойчивы сочетания легаль­ных и полулегальных структур, сохраняющиеся в той или иной степени и в демократически организованном об­ществе.

  В соответствии с критерием видимости Боббио предлагает различать три вида власти: эмерджентную или публичную власть видимого правления; «полу­скрытую» или полупогруженную, то есть власть теневого субправления, и власть скрытую («погру­женную») или тайную, невидимую, которую он и именует «крип- то- правлением» (К крипто- правлению можно отнести также широко известный феномен лоббизма в США, деятельность так называемых групп давления, сущест­венно влияющих на внутреннюю и внешнюю политику правительства и его учре­ждений).

  Под «субправлением» имеется в виду обширнейшее обще­ственное про­странство, захваченное общественными учрежде­ниями или группами интересов, через которые проходит значи­тельная часть экономической политики или управ­ления эконо­микой. Это пространство, как отмечают и Боббио и другие исследова­тели, безмерно расширилось за последние десятиле­тия. Однако экономика -  лишь основа еще более широкого рас­пространения субправления на общество.

  Деятельность субправления, как указывает Н. Боббио, тесно связана с поли­тикой правительства любого «видимого» правления. Однако эта связь двойст­венна. Она осуществляется правящим пер­соналом учреждений, назначенных са­мим правительством, но также и посредством латентных, тайных операций, свя­зываю­щих правительство с партиями, силовыми структурами, военно- промыш­ленным, аграрным комплексами, корпорациями и бан­ками и т.д., в частности, обеспечивающими их финансирование и иными превращенными формами пуб­личной власти.

  Субправление само по себе устойчивее правления видимо­го. «Правитель­ства сменяются, субправление остается», -  пи­шет Боббио. Этим обеспечивается сравнительная устойчивость политической системы. Субправление никогда не знает кризи­сов, правительственные кризисы даже делают это правление бо­лее строгим. Субправление образует стабильную, постоянную структуру власти с ме­нее подверженным переменам персоналом, менее подконтрольным и также менее поддающимся контролю, особенно со стороны общественного мнения, от кото­рого оно ук­рывается очень просто». Субправление обеспечивает преемствен­ность власти. «Катастрофическая несостоятельность правитель­ственных органов, -  под­черкивает Боббио, -  не ослабляет, а даже укрепляет, делает более требовательной и угрожающей постоян­но консолидирующуюся систему скрытой власти»[11].

  Демократическому идеалу видимого правления противопо­ложны также различные формы автократии⁷⁸. Автократическое правление ускользает от обще­ственного контроля двумя спосо­бами: засекречивая себя, то есть принимая реше­ния в тайне и засекречивая сами эти решения, а также и принимающие и ис­пол­няющие их учреждения, прибегая тем самым к симуляции или лжи, которые рас­сматриваются как нормальное орудие прав­ления, характерное для «теневой» вла­сти.

  Власть, направленная в полной тайне против государства: неявная, но ре­альная власть преступных организаций, мафии, за­говорщических, политических сект (террористических, например).

  2.  Власть секретных ассоциаций, имеющих целью не борьбу против государ­ства, правительства, его учреждений, а проти­воправное использование официальных властей в своих интере­сах (незаконных извлечений прибыли и т.п.).

  3.  «Невидимая» власть, учрежденная самим государством в форме секрет­ных служб, «перерождение которых, -  указывает Боббио, -  может дать жизнь под­линному тайному правлению»[12].

  В результате общегосударственное правление может быть децентрировано, лишено центра, или точнее, центр его может сместиться в область аппаратов и корпораций полувидимой или невидимой власти.

  Философия, которая «отвечает за смысл», то есть за разум и разумное, как говорит П.Рикер⁸⁰, вынуждена вместе с наукой обращаться с этой целью и к ирра­циональному политическому подполью, чтобы обнаружить и его смысл. Разгадка тайной, скры­той власти, всех ее скрытых форм, заставляющих ставить воп­рос «кто правит?» или «какова подлинная цель власти?» особен­но сложна, но в то же время особенно важна и всегда актуальна. По сути дела политическое знание все­гда и занималось выяс­нением этой «тайны власти», практическая же политика -  тем более, особенно в критических ситуациях двоевластия и пре­словутого «пара­лича власти», когда официальная власть госу­дарства и его аппарата -  не одно и то же или все эти инстанции уступают реальную власть оппозиционным партиям, движени­ям или же тайным и противоправным группировкам.

  Политическая мысль, познающая тайны иррациональных пре­вращенных форм власти и способы их рационализации (такие, например, как «отмывание» репутацмм коррумпированных чинов­ников или героев мафии), открывает и пути их устранения. Крипто- правление подавляет только последовательный демокра­тичес­кий процесс, для которого любые формы субправления чрезвы­чайно опасны и потому требуют тщательного изучения.

  Рассматривая тайны политики и власти, нельзя не обратить внимания на проблему политической преступности. Это не дея­тельность тайных противоправ­ных группировок или противо­правные акции легальных организаций. Речь идет о логике на­силия, борьбы за власть неправовыми средствами, логике и психологии террора, политических репрессий. Это логика безоста­новочно движущегося кон­вейера: одно преступление влечет за собой другое и серию последующих, по­добно тому, как не могла остановиться и удержаться от очередного убийства леди Мак­бет, постоянно устранявшая руками короля очередного сопер­ника, опасного свидетеля, союзника, который может стать вра­гом. Перевороты, мятежи, покуше­ния, убийства, «устранения» -  весь этот арсенал политической преступности был в ходу в вос­точной и европейской политике на протяжении сотен и тысяч лет и по­ныне он не исчерпан. Достаточно вспомнить династи­ческие и религиозные войны и террор, Варфоломеевскую ночь, царство Ивана IV в России, цареубийства XVIII- XIX вв. и со­бытия совсем недавнего времени с особой философией терро­ристических режимов, находивших обоснование репрессиям, геноциду, тоталь­ным войнам и т.п. Показательна и трансфор­мация политической преступности -  от этнических и религиоз­ных криминальных чисток (варварских, крестовых похо­дов, инквизиции) -  к тотальной политической и национально- расо­вой репрессии, колониального и расового геноцида и мировых войн, сменивших феодальные, «кабинетные» войны -  первыми «народ­ными» (по выражению Клаузевица) напо­леоновскими войн.

  Вторая половина века ознаменовалась, как будто, некото­рым снижением политической преступности. Во всяком случае, она не стала массовой, очаги ее, однако, сохраняются: репрес­сии в Азии (в Индонезии, Китае, Кампучии), «особо жестокие» режимы (в Южной Америке, Африке, Азии) типа правления Сиди Амина или Бокассы, гражданские войны в некоторых странах, племенные распри в Африке и т.д. Известны и преступные аг­рессивные войны против сопредельных стран. Если все это и считать не более, чем угасающими рецидивами политиче­ского зла, пришедшего к нам из глубин истории, то две, по крайней мере, формы преступности, хоть и новые в принципе, можно считать неновыми по масштабам и значительности политичес­кого, морального и материального ущерба: массовую корруп­цию политического сословия и терроризм. На вооружении каж­дого из этих явлений своя философия, свои особые средства тайной власти над обществом и государством, свои специфи­ческие цели, свое отношение к праву и морали и спе­цифичес­кие связи с культурой и историей конкретных стран. Ситуация настолько серьезна, что «третьей мировой войной», вероятно, станет война против этих двух зол. Может быть, это и будет война двух цивилизаций, о которых говорит Хан­тингтон[13]: со­временной правовой и демократической цивилизации против архаиче­ской цивилизации гоббсианского типа (Имеется в виду «естественное состояние» человека, не знающего власти государства в трудах Т. Гоббса.) с дикой, нео­буз­данной эгоистической свободой творить зло во имя собствен­ных интересов.

  
  

  1.3. Современная теория власти в свете теоретико- методологических исследований

  
  

  Если преломить Кантово выражение о бесконечном поиске определения права, через властную проблематику, то можно с уверенностью сказать, что вся гуманитаристика обречена на постоянный поиск определения, значимости и роли власти в социальной жизни общества.

  Весь исторический путь развития человека свидетельствует о том, что от того, как понимается власть, какой смысл вкладывается в это слово, зависит в це­лом и социальная организация общества. Не случайно Б. Рассел считал, что «власть» является  одним из фундаментальных понятий, на основе которого вы­страиваются все политико- правовые концепции и доктрины.[14] Поэтому насколько чётко мы сможем определить современную специфику власти, настолько будут «объективны» и наши суждения о современной организации общества. Говоря о дефиниции власти, равно как и о других общенаучных категорий, например, таких как право, закон, государство и т.п. следует отметить их высокую эвристическую значимость для гуманитарной науки. Так, например, определения и понятия в праве не только очерчивают образ того или иного политико- правового явления, но и характеризуют способы и формы осмысления  правового бытия общества в це­лом. Однако, сегодня, все чаще в периодической литературе можно встретить мнение о том, что при исследование власти и существующих конфигураций вла­стных институций используются интуитивные и теоретически непроработанные  представления о ней. Более того, некоторые авторы утверждают, что как таковой власти, в её современном понимании вообще не существует, в силу этого следует, по их мнению, отказаться от этого концепта, заменив его чем- то более «полез­ным», хотя и не понятно чем конкретно. Например, Ж. Бодрийяр пишет, что «в сущности, власти не существует: нет и быть не может односторонности силового отношения, на котором держалась бы «структура» власти, «реальность» власти и ее вечного движения. Все это мечты власти в том виде, в каком они навязаны нам разумом».[15] Действительно в основании исследовательского взгляда на власть, в настоящее время, лежат в основном только её модели и способы осуществления, что отражает современную прагматическую идею правления. Именно в рамках этого подхода в тот или иной исторический отрезок времени высматривается оп­ределенный набор реквизитов власти, что способствует реконструкции логики и архитектоники той или иной социальности. Так, объясняя в свете права, власть мы априорно понимаем её как механизм социальной коммуникации, который должен быть органично встроен в юридическую жизнь общества, так или иначе, соответ­ствовать  «логике» самой правовой системы. В этом плане механизмы власти весьма часто совпадают с самим правовым регулированием, а в некоторых слу­чаях власть вообще понимается как средство для достижения правовых целей, т.е. не имеет собственного «языка», а артикулируется в системе социальных отноше­ний посредством права.

  В рамках политической теории понимание власти также сужается к техни­ческой стороне, т.е. к анализу эффективных и социально приемлемых, методов для управления коммуникацией. Исследовательский интерес к власти здесь больше вызван прагматикой в ней всегда интересно то, что она может дать, не­жели то, что она из себя представляет. При таком понимании « «очевидность» власти, воплощенной в политических институтах, создаёт опасную иллюзию лёг­кости овладения властью. Этот соблазн легкости в свою очередь стимулирует раз­личного рода политический радикализм... Государство представляет собой своего рода «надстройку» над сложной системой технологий власти, располагающихся на более низком, «базисном» уровне; оно -  своего рода сгусток властных техноло­гий, сконцентрированных в одной точке, и эту точку действительно легче «взять», «захватить», чем преобразовывать всю систему властных технологий или хотя бы оказать некое формирующее, формообразующие влияние на процесс их эволю­ции».

  Однако общеизвестно, что в практике власть представляет собой огромный массив отдельных, конкретных отношений включающие в себя субъективные мо­менты. В своей обыденности она представляет нечто не устойчивое, изменчивое, стремящиеся к постоянной трансформации в зависимости  от социального места и пространства. В силу этого техническая сторона власти подвержена постоянным подвижкам, и сконструировать на ее основе, какое либо цельное ядро власти, ос­тающееся инвариантным в долгосрочной перспективе не представляется возмож­ным. Это в свою очередь приводят к неустойчивости многих теорий. Тем не ме­нее, практика учит нас тому, что все проявления власти вырастают из некой об­щей сущности, осознание которой влияет на  действия общественных агентов в том или ином социальном поле,  именно это общее позволяет нам классифициро­вать нечто как «властное», делает его понятным для нашего мышления.

  Все эти дискуссии приводят к тому, что сама категория власти становится в настоящий момент неконструктивной, т.е. перестает обозначать хоть что- нибудь конкретное. Тем не менее, прояснение данного вопроса, по крайне мере для тео­рии государства и права, представляет эвристический интерес.

  Обращаясь к рассмотрению такого социального феномена как власть не­лишне  вспомнить теоретико- методологическую направленность П.И. Новгород­цева. Так, он замечает, что исследователь, пытаясь ухватить сущность того или иного феномена, в конце концов, сталкивается с логикой мышления, в рамках ко­торой единичные события действительности ищут тождества с понятиями заклю­ченными в структуру мышления. Действительно, именно через последнее кон­кретный социальный феномен, как известно, актуализируется в человеческой ре­альности, в ней он получает своё присутствие и значение, находит тождество и ре­гулярность. Следует помнить, говорит Новгородцев, что «как бы ни была теория связанна с фактами действительности, она всегда есть абстракция; она всегда представляет логическое построение, которое не только отражает, но и прелом­ляет в себе ближайшие исторические впечатления».[16] Не учитывая особенности исто­рического мышления, или как бы сказа М.К. Мамардашвили, общую точку зрения на научную проблематику и её объективное содержание, мы будем иметь дело лишь с подобием, подчинённых нашему мышлению событий, соответст­вующих основным формулировкам, абстрагируюсь от всего непонятного, еди­ничного, упуская из виду различные «обстоятельства и отношения, которые не вошли в первоначальную абстракцию и являлись ее скрытым условием».

  Поэтому, особенно интересным, для современного правоведения становится исследование особого политико- правового типа властвования, адекватного стилю мыслидеятельности индивидов в конкретном ментальном поле, а также специфи­ческую процедуру рационализации, в рамках которой формируется значение, роль и понятие того или иного социального феномена.

  Опираясь на эти общие представления, а также на принципы историко- фи­лософской методы П.И. Новгородцева, можно предложить определенную иссле­довательскую направленность при изучении власти, которая опирается на рекон­струкцию конкретного образа власти, технологий её осуществления и способа властной организации социальной действительности.

  Очевидно, что в социуме, понимаемом как конкретное диалогическое про­странство, вырабатываются типизированные черты, которые находят свое отра­жение в ментальных представлениях. Эта совокупность представлений связыва­ются и переплетаются на основе некоторого образа власти укорененного в самом фундаменте национального самосознания. Впервые он возникает в коллективном опыте, который объединял тот или иной народ в каких либо значимых совмест­ных действиях, даруя ему чувства единства и возможность самоидентификации. В свою очередь в ходе политико- правовой практики этот образ оживляется, напол­няется конкретным содержанием, одним словом вторгается в реальность в виде конкретной «идеи власти», опирающейся на определенные модели и способы адаптации и развития общества в определенных исторических  условиях, сохраняя его единство, да и саму власть. Соединяясь с практикой, эта идея воскрешает прошлое, предсказывает будущее, организует настоящее. Таким образом, власть скорее следует понимать лишь как имя, которое фигурирует в мыслидеятельности людей для обозначения всего комплекса властных отношений связанных с орга­низацией, поддержанием порядка, осуществлением контроля и реализации соци­ально значимых стратегий.

  Несомненно, и то, что каждой исторической эпохе свойственен определен­ный дискурс власти, порождаемый и поддерживаемый в рамках определенной со­циальности, где под дискурсом понимается условия, которое раскрывает и актуа­лизирует бытие для субъекта, создаёт особый «фон», контекст существования ре­альных феноменов. В свете этого дискурс можно представить, как особый стиль мышления, действия и высказывания о бытие, характерный для определенной со­циокультурной среды, содержащий особую логику объектов и потребностей, ког­нитивных готовностей и аксиологических знаний.

  Поэтому, для характеристики социальной природы того или иного фено­мена, в частности власти, в тот или иной исторический отрезок времени, необхо­димо «погрузится» в определённое дискурсивное пространство, связывающее традиции и современность, создающее интенциональную направленность воспри­ятия и предпосылки развития определенных социальных феноменов. Важно отме­тить, что сам дискурс имеет сложную структуру, чья архитектоника складывается из: мета- , мезо-  и микро-  составляющих; в политико- правовом исследовании вла­сти он раскрывается, соответственно, через: образ, определенную конфигурацию институций и реальную практику.

  Образ власти, архитипический порядок, поведенческий опыт,  как мета ос­нова дискурса представляет собой транслируемые ментальные образы, символы, модели и способы осуществления власти, адекватные глубинным основам кон­кретного общества. Из всех этих элементов образ власти, как идеал, ценностная система, наиболее глубокий, символические представления наиболее поверхно­стны и подвижны, а  модели и способы её осуществления занимают некоторое промежуточное положение.

  Вообще, политико- правовое мышление, пытаясь проникнуть в сущность социальных явлений и процессов, опирается на реальную социокультурную жизнь общества, которая и является источником формирования образов того или иного социального феномена. Бесспорно, что познание, да и сама практика, не может обойтись без определенных обобщений, которые в принципе являются идеальной моделью воспринимаемых объектов и явлений. Так, конкретное историческое ус­ловие или социальный фон во многом определяет образ того или иного политико- правового феномена, оформляет свой неповторимый стиль, национального право­вого и политического мышления, а уже в соответствии с последним выстраива­ются конкретные модели и механизмы упорядочивания социальных отношений. Поэтому, именно диалогически выстроенный, с учётом историко- культурного фона, специфики и особенности политического и правового мышления и действий образ власти позволяет более глубже и последовательно проследить становление и развитие самого властного мышления.

  Одним словом на этом уровне необходимо «реконструировать присущий только этому историческому знанию специфический порядок рациональности, отыскать самоорганизующее ядро опыта, способствовать его выявлению в соци­альности…». Власть здесь анализируется в качестве глубинных измерений соци­альности, где властное мышление поддерживается не отдельным государственно- правовым институтом, а в целом системой упорядоченности и контроля в обще­стве. В силу этого, как «познать власть – это атаковать не столько «те или иные» институты власти, группы, элиту или класс, но скорее технику, формы власти».

  В свою очередь, мезо составляющую дискурса можно рассматривать как конкретную конфигурацию институций. Последняя представляется через типо­вые, устойчивые культурные практики, определяющие своеобразные стратегии осуществления политических и когнитивных действие социальных агентов. На­пример, М. Фуко раскрывает специфику власти с помощью понятия «диспози­тив», представляющий собой матрицу конфигурирования культивированных оп­ределённым обществом практик. Диспозитив воспроизводит в своём историче­ском варианте – «стратегический императив», способствующий внутри каждой конкретной культуры развертыванию сложившихся  в обществе конфигураций осуществления власти. Таким образом, власть не конструируется в качестве «цен­трированного, субстанционального феномена», но реализует себя именно посред­ством функционирования соответствующего диспозитива, пронизывающего со­бой все уровни и формы властных отношений. «Власть, как пишет Фуко – пони­мается не как достояние, а как стратегия, что воздействия господства приписыва­ется не «присвоению», а механизмам, маневрам, тактикам, техникам, действиям. Что следует считать её моделью… власть скорее отправляется, нежели принадле­жит; она не «привилегия», приобретённая или сохраняемая господствующим классом, а совокупное воздействие его стратегических позиций». В этом смысле, власть можно рассматривать, не как некую субстанцию, погружённую в социаль­ное тело, а как множественность форм свойственные определённому культурному контексту, которые и определяют характер и содержание социального взаимодей­ствия между отдельными индивидами, между индивидом и группой и т.п.[17]

  Национальные особенности, специфика властного мышления и соответст­венно особые, исторически сложившиеся универсальные технологии осуществле­ния власти организуют, структурируют, стратифицируют социальное простран­ство, функционирующее уже как пространство власти со свойственными ему вла­стными отношениями и иерархической структурой. Организованное властное пространство призвано сохранять упорядоченность, единство и стабильность со­циальной общности, а уже в нем отдельный социальный субъект становится уча­стником властных отношений, вносит свои повороты в понимание власти, спо­собы её осуществления в процессе активно- диалогического взаимодействия. Та­кая ситуация создает впечатление того, что конкретный социальный агент, зани­мающий ту или иную властную позицию и есть сама власть. Однако, при таком взгляде упускается из виду то, что сам действующий субъект помещен в уже су­ществующее пространство власти и систему властных технологий.

  Реальность власти здесь скорее следует рассматривать как некоторую сис­темную целостность, но в свою очередь разделённую на различные властные зоны. Каждое поле власти имеет отличительную структуру позиций и систему от­ношений социальных сил, свои правила и режимы функционировании, свои ре­сурсы и технологии осуществления и легитимации власти. Кроме этого каждое поле конструирует свое пространство игры, со своими ограничениями и возмож­ностями, в них локализованы целое множество отношений разновекторных сил, приводящих ее в постоянное движение. С синергетической точки зрения можно сказать, что каждая часть властной системы постоянно флуктуирует, изменяется, влияет и открывается сама внешнему воздействию. Одним словом представляет собой специфический самоорганизующийся организм, тем не менее, базирую­щийся и развивающийся на определённой основе – образе социального порядка, власти и «универсальных» технологий её осуществления, свойственных опреде­ленному промежутку времени.

  И, наконец, в рамках микро составляющей дискурса разворачиваются непо­средственно сами властные отношения, складывающиеся в повседневной прак­тике, в которых все властные образы и техники «оживляются». Это область, где сеть властных отношений и стратегий получает свою реальность, где произво­дятся знания и смыслы. Здесь можно выделить две исследовательские позиции, которые с той или иной точки рассматривают конкретные отношения власти.

  Первая, акцентирует внимание на локальных пространствах власти и свой­ственных ему техниках, где может быть управляем и контролируем отдельный индивид. Здесь положение конкретного индивида характеризует его место в сло­жившейся институциональной конфигурации. Содержательная сторона социаль­ной позиции, в свою очередь, раскрывается через отношение к другим социаль­ным местам, посредством дистанции отделяющею эту позицию от других, а также через информационную насыщенность. Следует заметить, что определённое со­циальное место, предоставляет субъекту выбор некоторых возможных в этом со­стоянии альтернатив. В этом ракурсе власть выступает не как то, что даётся или захватывается, её не делегируют или перераспределяют, она осуществляется в различных напряжённых точках, социальных позициях, в которых группа или от­дельный индивид захватывается властью. Лишь социальная позиция открывает субъекту весь арсенал власти и ее ограничения.

  Второе направление отталкивается от отдельного субъекта, сознательно действующего в рамках определенного социального поля, который  конструирует свой смысловой контекст через  личный опыт и социальную практику. Так, на­пример, М. Фуко настаивает на том, что не может существовать сетки властных отношений без некоторого числа «практик себя», из которых она вырастает, на которые она опирается и разворачивается. В этих единичных практиках склады­ваются стили существования, которые с развитием, их социальным «отстаива­нием» приобретают общественный характер, и именно эти практики конструи­руют опоры «всепроникающей сетки властных отношений».[18]

  По нашему мнению, философия власти – это философия политики. Большинство авторов считает, что философия политики – это составная, относительно самостоятельная часть системы социально- философского знания, которая изучает наиболее глубокие общие основания политической деятельности, власти, политической морали, природы и сущности самой политики, политических ценностей и целей. Иными словами, философия политики – это система знаний, определяющая содержание, характер и формы ориентации политической деятельности, власти, политического выбора.

  Как видно из определения, политическая философия тесно связана с философией социальной. В то же время между этими двумя областями философского знания существуют определенные различия. Вот как их характеризует американский философ Р. Вульф: социальная философия занимается философскими основаниями общественных проблем, а политическая – фундаментальными вопросами природы, происхождения, границ и легитимации власти и государства. Более распространенной, впрочем, является точка зрения, что политическая философия изучает тотальный политический образ, вписанный в систему всех общественных отношений.

  Философия политики выступает одновременно и как теория познания мира политического, то есть как политическая эпистемология, и как учение о политическом бытии, то есть как политическая онтология. В первом качестве это особая дисциплина, призванная изучать духовные и мировоззренческие аспекты мира политического. Она включает политическую онтологию, аксиологию, (аксиология – философское учение о природе ценностей, их месте в реальности и о структуре ценностного мира) эпистемологию и методологию. Во втором же качестве это та сфера духовной деятельности людей, в которой формируются мировоззренческие, нормативные и ценностные основы мира политического, сама идея политического, идея государства и власти.

  Политическая философия, затрагивая одновременно сферы как философии, так и мира политического, располагается в области пересечения философии и политической науки. С одной стороны, политическая философия является частью общей философии в собственном смысле слова. Более того, в качестве самостоятельного феномена на определенном этапе исторического развития она вышла из лона общей философии. С другой стороны, она теснейшим образом связана с политической наукой и в отдельных своих аспектах входит в последнюю в качестве самостоятельного подраздела. Поэтому очевидно, что ее судьбы теснейшим образом связаны с судьбами как философии, так и политической науки.

  Традиции философского осмысления проблем власти были заложены еще в античности, развивались в трудах Н. Макиавелли, Т. Гоббса, Дж. Локка, Ш.- Л. Монтескьё, И. Канта, Г. Гегеля, Дж. С. Милля и других мыслителей. Трудно назвать социального философа, в той или иной степени не затрагивавшего проблемы политики. Но вряд ли существовали и политические деятели, которые (подчас бессознательно) не искали бы философской поддержки для обоснования своих практических программ и действий. Власть была и остается одной из основных сфер приложения философского знания.

  Вспомним о том, что политика одновременно является и сферой деятельно­сти, и формой деятельности. Под политическим подразумевается все то, что имеет касательство к феноменам, институтам, организационным формам, за которыми признаны окончательная власть и авторитет, существующие в этом обществе для утверждения и сохранения порядка и реализации других жизненно важных для него целей.

  Мир политического, будучи одной из основополагающих подсистем чело­веческого сообщества, представляет собой весьма сложный и многослойный ком­плекс явлений, отношений, процессов и т.д. Важная составляющая мира полити­ческого – это политические отношения. Очевидно, что такие отношения могут реализоваться как между различными политическими институтами, так и между различными социально- политическими силами. То есть и те, и другие могут вы­ступать в качестве субъектов политических отношений.

  Поэтому политические реальности и феномены невозможно понять без учета системы общения, средств и механизмов политической коммуникации, ко­торые в одинаковой степени связаны как со сферой общественного сознания, со­циокультурной и политико- культурной сферами, так и с миром политического в собственном смысле слова. Политическое пронизывает мировоззренческая сис­тема, в которой важное место занимают идеология и различные идейно- политиче­ские течения, обеспечивающие его субъективную инфраструктуру.

  В центре мира политического находятся государство, власть, властные отно­шения. Они составляют основополагающие категории политической философии и политической науки и дают ключ к пониманию сущности и предназначения поли­тики. Только раскрыв вопрос о природе власти и государства, можно выделить по­литику из всей общественной системы и комплекса общественных отношений.

  Некоторые авторы придают власти столь большое значение, что отождеств­ляют ее с миром политического в целом. Как считал, например, американский по­литолог Дж. Кетлин, «политическая наука становится равнозначной исследова­нию власти в обществе, то есть превращается в науку о власти. Это наука о дейст­вительной воле к власти и ее рациональной координации в обществе». Очевидно, что здесь политическая наука характеризуется как дисциплина, занимающаяся только феноменом власти. Власть существовала задолго до возникновения госу­дарства, она возникла, когда человек вышел из стадного состояния. С усилением социальной дифференциации и возникновением государства на смену авторитету старейшин пришел авторитет публичной власти. Возникли аппарат власти, особые принудительные учреждения, которые в лице государства стали над обществом. Иначе говоря, и государство, и власть в собственном смысле этих слов как бы до­полняют и усиливают друг друга. Государство – главный или единственный субъ­ект власти и властных отношений. Именно в этом качестве они составляют цен­тральный элемент мира политического.

  Любой политический феномен, например, власть, взятая самая по себе, не­возможно сколько- нибудь четко фиксировать в понятиях, взятых изолированно от других феноменов. Чтобы выявить ее сущность, необходимо определить содер­жание понятия «государство», а его, в свою очередь, нельзя выяснить, не выявив то, какое именно содержание мы вкладываем в понятие «политическое», и т.д. Власть, взятая в ее конкретной явленности, в чисто практическом ее воплощении, лишается многих своих важных сторон, редуцируется и упрощается. Поэтому при анализе власти применяется множество подходов, каждый из которых имеет свое понимание момента истины, но при этом как бы оставляя за скобками вопрос о природе власти как человеческого, социального феномена вообще.

  Как правило, в политической сфере зачастую значимость приобретают не только реальные действия и меры правительства или государства, но и то, как они оцениваются и воспринимаются, в каком контексте подаются. Значение имеют господствующие в данном обществе нормы и правила, поведенческие стереотипы, вербальные реакции, политическая символика и другие компоненты националь­ной культуры. Применительно к рассматриваемому вопросу речь идет о полити­ческой культуре, в которой как бы в превращенной форме получает свое вопло­щение ряд важнейших аспектов политического мировоззрения людей. Политиче­ская культура – это комплекс представлений той или иной национальной или со­циально- политической общности о мире политики, политического, законах и пра­вилах их функционирования. Политическая культура определяет и предписывает нормы поведения и правила игры в политической сфере, обеспечивая ее единство, целостность и интегрированность. В этом смысле политическая культура состав­ляет в некотором роде этнос, или дух, который одушевляет формальные полити­ческие институты.

  Мир политического состоит из двух самостоятельных сфер: конкретной или повседневной политической практики, осуществляемой исполнителями всех уровней в лице чиновников, служащих государства; сферы разработки политиче­ских программ, идеологий, курсов стратегического характера на всех уровнях и принятия решений относительно путей, форм и средств их реализации. Это при­мерно соответствует тому разделению, которое М. Вебер проводил между чинов­ником и политиком. Задача первого состоит исключительно в беспрекословном профессиональном выполнении принятых политиком решений, при этом не неся ответственности за направление и содержание политического решения. Такую от­ветственность несут политики, которые берут на себя задачу разработки про­граммных установок и основных направлений их реализации.

  Исходя примерно из такого расклада, австрийский социолог и политик А. Шеффле назвал первую сферой «повседневной государственной жизни», а вторую – сферой «политики». В первой сфере все решения по каждому конкретному слу­чаю принимаются в повседневной практической деятельности в соответствии с четко установленными правовыми и другими нормами. Здесь уместно говорить не о политике в собственном смысле слова, а о повседневном административном управлении. О политике, считал Шеффле, мы вправе говорить лишь в тех случаях, когда речь идет о легитимизации нового положения вещей, например о заключении договора с иностранным государством или принятии парламентом нового закона о налогах. Разумеется, такое разграничение носит условный характер, поскольку но­вая расстановка политических сил и соответственно принятие политических реше­ний возможны и в процессе повседневного государственного управления.  

  Все вышеизложенное дает достаточные основания для вывода, что понятие политического шире и богаче понятий государства, политической системы, власти и т.д. Однако при всей многозначности данного понятия, когда говорят о мире по­литического, речь все же идет об особой сфере жизнедеятельности людей, связан­ной с властными отношениями, с государством и государственным устройством, с теми институтами, принципами и нормами, которые призваны гарантировать жизнеспособность того или иного сообщества людей, реализацию их общей воли, интересов и потребностей. Иными словами, под политическим подразумевается все то, что имеет касательство к феноменам, институтам, организационным фор­мам и отношениям в обществе, за которыми признаны окончательная власть и ав­торитет, существующие в этом обществе для утверждения и сохранения порядка и реализации других жизненно важных для него целей.

  ГЛАВА 2. ОСОБЕННОСТИ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ВЛАСТИ

  В УСЛОВИЯХ РЕФОРМИРОВАНИЯ РОССИИ

                       2.1.  Политический режим современной России

  
  

  Функционирующая в России общественно-политическая система во многом не отвечает общепринятым критериям демократии, важнейшие из которых -  репрезентативность (представительность) власти и ее ответственность перед обществом, наличие действенного общественного контроля за властью. Ана­литики характеризуют эту систему терминами «автори­тарная демократия», «режимная система», связывая ее воз­никновение со слабостью государства и незрелостью граж­данского общества.

  Особенностью современного развития России является возникновение режима, для которого интересы государства и общества не совпадают. Это означает, что общественная власть на этом этапе не имеет эффективной политической структуры. Такой режим политологи называют гибридным или переходным. Обладая признаками демократии, он еще не является демократическим.

  Россия получила в наследство правление коммунистической партии и ограниченную автономию в составе Советского государства. В результате сложилась ситуация, когда в государственных структурах выражаются не интересы партий, а социально-экономических групп, имеющих непосредственный доступ к политической власти. В российском  обществе происходила борьба между требованиями суверенитетов субъектами федерации, отсутствовало разделение между экономическими и политическими иерархиями. Политика осуществлялась через структурированные, хотя и неформальные взаимоотношения. В итоге складывается ситуация, когда формальные процедуры демократии скрывают опасный для общества торг между реальными политическими и экономическими акторами.

  Напряжение между государством и политическим режимом является также напряжением между формальными и неформальными политическими отношениями, между законом и политикой, между институционализированной и персонифицированной политической властью. За формальным фасадом демократической политики, проводимой на уровне государства, режим считал себя в основном свободным от подлинно демократической отчетности и контроля со стороны общества. Систему, сложившуюся при Б.Ельцине можно назвать «режимно-государственной», при которой в центре режима находился президент с большим объемом полномочий. Результатом такой политической практики явилось ослабление государства, не способного утвердить принципы конституциональной независимости политической системы от существующего режима.

  Политическая власть, осуществляемая в России, не использует методы традиционного авторитаризма, а имеющий место политический режим не может себя изолировать от некоторых черт современной либеральной демократической политики таких, как критика со стороны СМИ, парламентский надзор, а также выборов. В то же время политика 1990-х гг. основывалась на классических постулатах либеральной демократии и рыночной экономики, и имела двоякий характер: отсталая командное управление старого типа и бюрократическое регулирование экономики (отсюда огромные возможности у элиты для получения выгод и доступа к власти); и передовая, направленная на подлинное разделение властей, отделение политики от экономики, подчинение политики закону и свободные выборы. Не препятствуя дальнейшему развитию демократии, власть воспроизводила практику прошлого, хотя и в радикально новых формах. Рождающаяся новая общественно-политическая реальность несет в себе сложный сплав частично преодоленных, а частично преобразованных традиций прошлого. Эти особенности характеризуют неизбежный переходный период, так как для становления действительного демократического режима важна не просто политизация, сопровождающаяся конфликтами, а действительная поляризация и борьба активных политических сил: только тогда стороны смогут заключить пакт, обеспечивающий дальнейшее разрешение конфликтов в обществе согласительными методами.

  Политическая интеграция в постсоветской России происходит на уровне режима, а не на уровне политической системы. Политическая система регулируется конституционными нормами, законами, судебными решениями, а режим действует в зависимости от личных связей, покровительства и попытками сохранить свою автономию. Политические институты создаются, но политические процессы остаются не институционализированными, так как в их основе лежат личные связи.

  Чем более институционализирована политическая система, тем более упорядочено государство, которое угрожает гибридному, относительно автономному режиму. Таким образом, кризис российского государства, помимо прочих факторов, был частично вызван возникновением постсоветского режима. Легитимность режима основывается не на том, чем режим является, а на том, что он представляет. В России форма проведения реформ подорвала значительную часть их содержания.

  Политический режим 1990-х гг. имел двоякую направленность: с одной стороны, стремление к демократии, международной интеграции (вступление в Совет Европы в 1996 году), менее бюрократизированной и подлинно рыночной экономике; с другой стороны, он унаследовал, продолжил и даже развил многие черты прошлого.

  Корнями постсоветского политического режима являются, с точки зрения исследователей, особенности российской политической культуры – патернализм, этатизм и т. д. Особенность заключается также в том, что неформальные отношения (в настоящее время в значительной мере формализованные) стали новым политическим порядком.

  Экономика в России развивается по рыночным законам в отсутствии эффективно функционирующей рыночной системы.

  Политика лидерства в центре, воспроизводимая в различных формах в субъектах федерации, имеет в своей основе структуры старой элиты и нарождающегося социально-экономического порядка. Такой режим не является волюнтаристским правлением, он функционирует в соответствии с логикой дворцовой политики, совмещенной со сложностями современной экономической системы.

  Решительным шагом на пути к демократии является переход власти от группы людей к набору правил. Р.Даль, давая характеристику демократического государства, говорит, что главное – это свободные альтернативные выборы для избрания политических представителей, основные гражданские права и ясно обозначенные «правила игры», защищающие эти основные свободы.

  Двойное лицо российской политики отражает напряжение, существующее между принципами функциональности (общественной целесообразности) и законности (демократии). В какой-то момент эти два принципа совпадут и станут взаимоподдерживающими, хотя остаточное напряжение сохраняется и это является большим достижением либерально-демократических реформ. Сосуществование  режимной системы и демократического режима является непростым. С одной стороны, режимная система является глубоко авторитарной и стремится изолировать себя от эффективного демократического контроля (принцип функциональности); с другой стороны, для достижения законности и устойчивости режимная система использует демократические институты, такие как выборы и другие формы привлечения общественной поддержки. Выборы сохраняют потенциал для превращения демократии из режимной в реальную. Голоса избирателей являются важнейшим ресурсом режимной системы. В сегодняшней России ни один политик не может построить или завоевать власть без использования голосов в качестве ресурса. Если бы существовал политический потенциал авторитарного ресурса, им бы, несомненно, воспользовались.

  Это сосуществование режимной политики и демократического режима создает институты, которые формально являются демократическими, но несут ответственность только перед самими собой. В то же время институты демократии (парламент, суды и сама федеральная система) сохраняют способность независимого функционирования и являются фундаментом перехода к демократическому режиму.

  Режимная политика обусловлена ограниченной политической активностью общества, что подорвало общее представление о демократизации, которая трансформирует активную гражданскую позицию в массовую демократию. Нынешние политические партии заняты тем, что осуществляют связи с элитой и мобилизуют идеологические и политические ресурсы на межэлитную борьбу. В ходе их развития коммуникативные функции возьмут на себя представители общественных объединений в нарождающемся гражданском обществе. Кроме этого, по мере развития рыночных отношений, предприниматели сами добиваются большей независимости от бюрократии для защиты своих личных и имущественных прав в рамках независимой системы законов. Средний класс по мере своего развития также будет стремиться обеспечить свои имущественные права и личные свободы в системе законов. В результате укрепления законности режимная система постепенно уступает место демократическому режиму. Для его установления необходимо, чтобы противостояние оппонентов завершилось добровольным принятием всеми сторонами демократических норм и ценностей и согласием институализировать свои интересы в рамках новой политической системы.

  Для усиления в России демократических тенденций необходимо проведение реформ, имеющих положительный результат для большинства людей: реформа административно-государственного аппарата, создание условий для эффективного функционирования мелкого и среднего бизнеса, пенсионная реформа и т.д.

  Следует отметить, что наряду с тенденцией к авторитаризму и олигархизации власти действует и противопо­ложная тенденция -  укоренения в общественном сознании общедемократических ценностей. По данным Института социологического анализа, от 67 до 98% населения разде­ляют ценности, нехарактерные для традиционной этатистской политической культуры России: свобода необходи­ма российским гражданам не меньше, чем людям Запада; жизнь человека является самой большой ценностью; за­кон обязателен для каждого -  от президента до простого человека; частная собственность священна и неприкосно­венна; государство тем сильнее, чем выше благосостояние населения.

  Ввиду неэффективности российской власти растет чис­ло сторонников внесения в Конституцию таких изменений, которые позволяли бы реформировать политическую сис­тему путем перераспределения полномочий в пользу Госу­дарственной Думы, правительства и премьера. Независи­мо от политических ориентаций многие из них выступают за предоставление парламентскому большинству права фор­мирования правительства и контроля за его деятельностью.

  В отсутствие массового среднего класса, влиятельных самостоятельных партий и независимого от власти местного самоуправле­ния перспективы демократической трансформации автори­тарно-олигархической системы во многом зависят от двух факторов -  от наличия в самой правящей элите влиятель­ных групп, заинтересованных в демократизации страны, и от воздействия такого нового феномена, как формирую­щееся «транснациональное гражданское общество».

  Следует также отметить, что здоровый государственный кон­серватизм, помноженный на гражданский консенсус, -  это те ценности, приоритет которых для современной России безусло­вен в плане демократизации ее политического режима.

  Вектором развития политической власти в современной России в последние годы стала политика центризма. Независимо от ее идеологической направленности она способствует минимизации политических конфликтов, помогает использовать политический потенциал всего общества, поддерживать стабильные отношения между элитарными слоями и гражданами.

  
  
  
  
  

  2.2 Актуальные проблемы реформирования

  Российской государственности

  
  

  Усиление центральной власти имеет свои пределы и обыч­но завершается ее кризисом, нередко в сочетании с социальным, национальным кризисом общества. Кризис власти -  это, по- видимому, периодически наступающая фаза ее истории в ту или иную конкретную эпоху, элемент общественного и политичес­кого разви­тия.

  Кризис советского общества -  это, несомнен­но, и кризис власти, в частности и в особенности -  кризис цент­рализма и концентрации, настолько чрезмерной, что ее функцио­нирование далеко выходит за пределы любого рационализма.

  В истории подобные кризисы возникали в конце опреде­ленных эпох, отрез­ков процесса развития и разрешались усили­ем децентрализации, появлением ее новых форм. Ранний фео­дализм с вольницей и раздробленностью, независимо­стью дво­рянства (в рамках отношений сюзерена и вассала, с относительно сво­бодным крестьянством, остатками родовой военной демок­ратии и т.п.) сменил, как известно, гораздо более жесткие, хотя и распадавшиеся структуры власти ра­бовладельческого обще­ства. Раннебуржуазное общество, заложившее основы со­времен­ной демократии, сменило абсолютизм в его различных формах и начало с разрушения жестких структур централизма, но затем по общему правилу воссоз­дало их, хотя и в иных структурах.

  Концентрация власти и ее деконцентрация связаны, как видно, с цивилиза­ционными процессами созидания и разруше­ния: ростом экономической мощи, концентрацией насилия и одновременным развитием гуманистических начал об­ществен­ной жизни. Так, в истории Европы XIX- XX вв. вооруженная борьба на­растала, приобрела невиданный размах и новые инду­стриальные формы, малые «кабинетные» или «королевские» вой­ны XVIII в. сменились мировыми, тоталь­ными войнами XX в. с перспективой переродиться в глобальную («абсолютную») тер­моядерную войну. Кульминация насилия в середине нашего сто­летия стала одним из аспектов предельно концентрированной политики и власти. Не случаен поэтому и их кризис. Недаром Германия пришла к современному демократиче­скому режиму через гигантский исторический кризис безгранично концентри­ро­ванной тоталитарной и феодальной по типу власти и абсолю­тистской имперской политики.

  Общее направление политического развития ведет к посте­пенному усиле­нию децентрализаторских тенденций уже и в рам­ках современного капитализма. Децентрализация и деконцент- рация власти (не только политической, но и эконо­мической, идеологической и другой) связана с ее демократизацией. Де­мократиза­ция и эффективность власти и, следовательно, всех по­литических и неполитиче­ских процессов в обществе неразделимы.

  Процесс гуманизации общества развивался, как это ни па­радоксально, па­раллельно противоположному и более сильному до недавнего времени нараста­нию власти силы. Не исключено, что более гармоничному сочетанию двух начал -  управления и самоуправления, централизованных форм власти -  будет во все большей мере отвечать гуманистически и демократически ори­ентированная поли­тика. Иной выход из кризиса или способ предотвратить его повторения в совре­менных условиях вряд ли возможен. Демократизация же власти во всем объеме отноше­ний, служит ее распределению между центром и политической перифе­рией, так же, как и в других сферах, в экономическом, социальном управлении, в культуре и науке. Повышение общей социальной эффективности власти и поли­тики на всех ее уров­нях и во всех ее структурах достигается именно таким путем, мобилизацией политических ресурсов общества.

  Современная демократия не случайно складывается в эпоху массовых про­цессов производства и потребления духовных и материальных благ -  процессов, не допускающих ни чрезмер­ной концентрации власти, ни ее неограниченной де­централиза­ции. Им отвечают массовые процессы в политике, демократи­зирующие ее, приближающие нас к высокому пониманию политики как свободного участия свободных граждан в делах об­щества, разработанного еще Аристотелем. Демо­кратическая по­литическая система позволяет органически сочетать функции цен­тральных институтов с механизмами самоуправления. Взаи­модействие управле­ния и самоуправления, регулирующих и кон­тролирующих и контрольных функ­ций на макро-  и микроуров­нях обеспечивает полноценное функционирование власти и раз­витие общества. В таком сочетании сил состоит и смысл перестройки социально- политического процесса в нашей стра­не. От того, насколько гармонич­ным оно будет и как скоро его удастся организовать, зависят и успех реформы и выход из по­литического кризиса. Децентрализация политических, экономи­ческих, культурных структур всех масштабов -  от общереспуб­ликанского до местного -  способна только разгрузить централь­ные институты власти, не ослабить их, а ук­репить. Необходимость такого преобразования была давно (хотя и по- своему) осознана в развитых капиталистических странах, где в послевоенный пе­риод, свя­занный с началом научно- технической революции и подготовкой перехода от ин­дустриального общества к постин­дустриальному, стал формироваться новый, ди­намичный тип политического развития с подвижными структурами власти. Срав­нительно быстро централизованные структуры индустри­альной огосударствлен­ной экономики, государственный сектор крупной промышленности стали усту­пать место децентрализо­ванным (европейская приватизация 80- х гг.) структурам.

  Разделение, дифференциация политики и власти, техника их передачи -  раз­вивающийся исторический процесс, состав­ная часть более общего процесса обще­ственного развития и одна из основ постепенно нараставшего в новоевропейской цивили­зации демократического процесса с динамичной системой слож­ных взаи­модействий центра с автономной периферией, полити­ческого участия (включения в политику все более значительной части общества), развивающейся технологией власти, регулиро­вания конфликтов, постепенной гуманизацией политики и дру­гими атрибутами современной демократии. Изучение взаимо­связей политиче­ского и социального процессов в этом направ­лении -  одна из важных тем полити­ческих исследований на протяжении по меньшей мере трехсот лет. Они охваты­вают и такие сложные проблемы, как эволюция конституциализма, обществен­ного договора, отношений гражданского и полити­ческого обществ и многие дру­гие классические, но вечно ак­туальные предметы политического знания.

  Разделение власти, теоретической и практической полити­ческой деятельно­сти между институтами, аппаратами государ­ства, различными уровнями труда и воспроизводства обществен­ных отношений -  особая тема политического исследо­вания, главным образом в его научной сфере. Есть, однако, и еще одна вечная проблема познания политики, исследованием которой занята и политико- фило­софская мысль, -  существование яв­ной и тайной, скрытой власти и такой же поли­тики, не только разделяющих власть, но и соперничающих из- за нее. Для фило­софа это проблема действительных и превращенных (если не извращенных) форм политики и власти. Это также проблема доступа общества к процедурам власти, ее «видимости» -  чрез­вычайно важном критерии демократической политической сис­темы, поскольку демократия -  это правление видимой власти, которая осуще­ствляется публично. Между тем власть (как и по­литика) имеет свои освещенные, видимые и невидимые, тене­вые стороны и формы.

  Итак, Россия была долгое время типичным традиционным обществом. По мнению В.С.Степина^[19], она переходила на путь техногенного развития благо­даря процессам модернизации, которые предполагали прививки западного опыта на традиционалистскую почву. Наиболее важными вехами на этом пути были реформы Петра I и Александра П. Большевистская революция и советская эпоха, решившие задачу ускоренного индустриального развития страны, также могут быть рассмотрены в качестве особой, «догоняющей модернизации». В такие эпохи происходило особенно активное заимствование элементов запад­ной культуры, прежде всего науки, технологии и обеспечивающей их системы образования.

  Что же касается политического строя России, то при всех его изменениях он всегда был далек от идеалов демократии и прав человека. Каждая «дого­няющая модернизация» проводилась сильной деспотической властью, насиль­ственно насаждавшей нормы, привычки, способы деятельности, которые были чаще всего чужды устоявшимся стереотипам народного сознания. «Догоняю­щие модернизации» сопровождались видоизменением этих стереотипов, и в то же время сохраняли, воспроизводили их некоторое сохраняющееся ядро. В Рос­сии никогда народ не чувствовал себя и не осознавал себя живущим в едином для всех правовом поле, и, конечно же, не верил в правовое государство. При­вычную для России систему бесправия народ характеризовал в известных пого­ворках: «с сильным не судись, с богатым не рядись», «закон, что дышло» и т.д.

  В советский период также не было создано предпосылок формирования правового государства. Система политической юстиции, практика массовых репрессий, нарушения конституции во имя политической целесообразности и т.п. -  все это выступало явным антиподом правовому обществу.

  Идея правового государства и соблюдения прав человека возникла в среде интеллигенции и выступала в форме альтернативы господствующей идеологии советской эпохи. В период перестройки эта идея стала лозунгом борьбы с партократией. Однако путь от идеи до ее практической реализации оказался чрезвычайно непростым.

  В настоящее время Россия стремится к тому, чтобы стать демократиче­ской державой. Во всех сферах общественного бытия приходят сложные и про­тиворечивые процессы. Все более очевидны как позитивные результаты пере­мен, так и сопровождающие их негативные явления, отголоски тоталитаризма. Это находит, по сути, зеркальное отражение в делах с правами человека - универсальном демократическом институте, выработанном за столетия цивили­зованным человечеством. И хотя сегодня в России они подвергаются серьезным испытаниям, они звучат все ярче. Население и власть утверждаются в мысли, что права человека есть неотъемлемые возможности жизнедеятельности чело­века, вытекающие из его природы. Права, определяя меру свободы людей, все более осознаются как источник прогресса и удовлетворения важнейших инди­видуальных потребностей и интересов в их гармоничном сочетании с общест­венными.^[20]

  При сложившихся общих весьма демократических законодательных реа­лиях и тенденциях воплощения в жизнь прав и свобод человека остается ряд проблем соотношения внутригосударственного законодательства и междуна­родных положений о правах человека, адекватного понимания таких положе­ний и их практического применения. Как справедливо отмечено, едва ли сего­дня можно обнаружить какую- либо национальную систему, которая идеально бы взаимодействовала с международным правом, но расстояния, отделяющие разные государства в этом плане, неодинаковы.^[21] Сложность проблемы для Рос­сии в значительной мере вызвана относительной новизной ситуации, поскольку действие международного права на территории СССР допускалось лишь в виде исключения.

  По мнению авторитетных ученых, непосредственно занимающихся пра­возащитной работой, эффективность конституционной формулировки о при­мате международного права над внутригосударственным станет реальностью только при создании государственно- правового механизма его реализации. Возникающие в правоприменительной практике споры о соответствии норм одного нормам другого должны рассматриваться в широком плане Конститу­ционным Судом России и в частных ситуациях обычными судами всех уровней. В нашем государстве все еще издаются сотни нормативных актов, тем или иным образом затрагивающие права и законные интересы личности. Таким ак­там следует придавать обязательную юридическую силу только после правовой экспертизы на предмет соответствия не только законодательству страны, но и нормам международного права. В свою очередь, если международными согла­шениями права и свободы личности признаются или закрепляются в меньшем объеме, нежели в российском законодательстве, то они не должны умаляться правоприменителем подданным предлогом.^[22]

  Для сегодняшней России, пожалуй, самая сложная проблема: как создать правовое государство и сильную демократическую власть, где власть не деспо­тична, где она не над правом, не над народом, а подчиняется праву. Какие- то шаги сделаны последнее десятилетие. Например, первое лицо в государстве стало объектом публичной критики. Это очень важно, потому что в правовом государстве к нему должны относиться не как к святому, который Богом дан, а как к нанятому чиновнику, который должен хорошо выполнять свои функции, и, если он плохо их выполняет, надо его критиковать.

  Важным шагом является и создание основ разделения властей (законо­дательной, исполнительной, судебной). Но самое трудное состоит в формиро­вании и поддержке в массовом масштабе реальных образцов правового поведе­ния граждан. И в этом процессе важны не только государственно- правовые ак­ции (в том числе и неукоснительное наказание за правонарушения), но и соци­альная поддержка образцов правового поведения общественными объедине­ниями граждан.

  Образцы поведения и деятельности в любой культуре выступают основ­ной формой трансляции социального опыта, формирования и воспроизводства традиции. И если посмотреть на реальные образцы поступков, приводивших к материальному и социальному успеху людей в последние годы, то в большой своей массе они вряд ли подходят под идеал правового поведения. Мы не соз­дали правового общества. Реально -  это было довольно противоречивое соеди­нение авторитаризма с анархией и формированием клановых интересов.^[23]

  При советской власти не было и гражданского общества. В то время у нас была не только структура государственно- партийной регуляции социальной жизни (государственные органы, парткомы, профсоюзы и различные офици­альные общественные организации, контролируемые партией), но и структуры, регулирующие жизнь трудовых коллективов посредством неписанных правил и стандартов поведения, во многом воспроизводящих хотя и в особой, модифи­цированной форме некоторые традиции русской общинной жизни. То, что име­новалось социалистическим производственным коллективом, было не только производственным объединением людей, но и особой системой неформального общения, когда люди после работы общались, чаевничали, выпивали, обсуж­дали домашние и политические ситуации, помогали друг другу в переездах на новую квартиру, в похоронах близких, отмечали юбилеи и т.д. У нас не было жесткого разграничения между работой и внерабочей жизнью. Недаром быто­вала шутка, что в России, в отличие от Запада, на работе обсуждают домашние дела, а дома говорят о работе. Важно выяснить, предполагает ли гражданское общество разрушение этих прежних форм солидарности, или же оно может вы­растать, опираясь на эти формы и модифицируя их.

  Процесс становления правовой государственности занимает длительное историческое время. Он совершается также вместе с формированием граж­данского общества и требует целенаправленных усилий. Правовое государ­ство не вводится единовременным актом (даже если этот акт является демокра­тической конституцией) и не может стать результатом чистого законодатель­ства. Весь данный процесс должен быть органически пережит обществом, если оно для этого созрело.

  Проблема здесь не только юридическая, хотя создание совершенной за­конодательной системы, способной «связать» государство, к формированию которой мы всего лишь приступили, -  задача первостепенной важности. Необ­ходимо коренное преобразование социально- экономической и политической систем, в первую очередь преобразование собственности, ибо при безраздельном господстве монопольной бюрократической государственной собственности, неизбежно требующей жесткой административно- командной власти, правовое государство в принципе невозможно.^[24]

  Вместе с тем нельзя думать, что чисто механическое заимствование су­губо западных идей (а идея правового государства западного происхождения) привнесет в Россию согласие, порядок, демократию. С одной стороны, этого, бесспорно, не произойдет, если рассматриваемые теоретические конструкции не адаптировать к российской действительности, характеризующейся невысо­ким уровнем политической и парламентской культуры, правовым нигилизмом, слабостью демократических традиций, чиновничье- аппаратным засильем.

  Ряд публикаций последнего времени показывает актуальность этой про­блемы, причем подчеркивается, что личность со всеми ее социальными свойст­вами (правами и обязанностями, свободой и ответственностью, сознанием, культурой, нравственно- гуманистическими началами) качественно характери­зует правовое государство, ибо в проводимых преобразованиях активизиро­вался человеческий фактор. В силу этого личностная проблематика крайне обо­стрилась, стала одной из наиболее чувствительных.

  Все государственные органы должны стать реальным средством обеспе­чения достойных условий жизни гражданина в экономической, социальной, по­литической и духовной сферах жизни общества: гражданин, в свою очередь, обязан освободиться от иждивенческо- выжидателъных позиций, активизиро­вать предприимчивость в реализации индивидуального интереса, сопряженного с общественным.

  В целом такой подход со стороны законодателя, с нашей точки зрения, повышает гражданскую и политическую активность личности, усиливает ее от­ветственность за результаты своей деятельности. В то же время практика реа­лизации прав личности в нынешних условиях требует и более широкого ис­пользования основополагающего принципа правового регулирования: «дозво­лено все, что прямо не запрещено законом», т.е. перехода от разрешающей к регистрирующей форме правового регулирования, что в свою очередь требует активизации разработки как правореализующих, так и право­охранительных юридических норм, направленных на защиту свободы лично­сти, ее неприкосновенности и безопасности. Это нашло отражение в концепции действий в сфере прав человека, содержащейся в российской Декларации прав и свобод человека и гражданина.

  Это вполне соответствует ст. 5 выдающегося документа Французской ре­волюции -  Декларации прав человека и гражданина 1789 г., где отмечалось, что «все то, что не воспрещено законом, то дозволено, и никто не может быть при­нужден к действию, не предписанному законом»^[25]. Следовательно, закон дол­жен воспрещать лишь такие деяния, которые вредны для общества.

  Реализация данной стратегической линии с необходимостью включает перевод идей на язык конкретных нормативных правовых актов, практических решений, так как право опосредует взаимоотношения личностей в рамках как социальной, так и политической системы общества.

  В обновленном обществе каждый человек является общественной ценно­стью, выступает самостоятельным субъектом в различных отношениях с уча­стием государства, наделен реальными правами и возможностями обеспечивать себя всем необходимым, действуя в рамках закона и только на основании за­кона. Если общественные и личные интересы противоречат друг другу, то должны вырабатываться и проводиться в жизнь компромиссные решения. При несовпадении интересов большинства и меньшинства принимаемое решение при всех условиях не должно вести к ущемлению прав меньшинства, провоз­глашенных Всеобщей декларацией прав человека и Конституцией Российской Федерации.

  России предстоит пройти долгий и сложный путь формирования структур гражданского общества и новых принципов отношений власти и граждан, учи­тывая при этом, что даже общества, обеспечивающие высокий уровень матери­альных благ и всеобщие гражданские права, далеко не идеальны, так как в них не достигнуто реальное равноправие: существуют проблемы равноправия жен­щин, социальных меньшинств и т.п.

  В нынешних политологических, историко- философских и даже правовых дискуссиях мелькают две мысли: 1) правовое государство - конструкция, уста­ревшая для постиндустриального общества; 2) эта идея вообще не органична российским традициям и ментальности. Ни с той, ни с другой позицией, по мнению М.А.Краснова^[26], нельзя согласиться.

  Человечество даже в постиндустриальную эру не располагает столь уж широким веером социальных возможностей, а потому, отказываясь от идеи правового государства, общество неизбежно обращается к такой государствен­ности, где закон не основан на естественном праве и где его «господином» яв­ляется власть. Если что и целесообразно пересматривать в постиндустриаль­ную, информационную эпоху, так это традиционную конструкцию демократии, искать её модель, наиболее подходящую для нынешнего состояния цивилиза­ции. А вот правовое государство -  достижение, не подлежащее пересмотру и тем более отказу от него.

  Есть возражения и против второй позиции. Да, в России не очень попу­лярна идея законопослушания. Но было бы ошибкой утверждать, что правовой нигилизм присущ природе россиян, а потому создание у нас правового государ­ства фатально бесперспективно. Наоборот, как ни покажется странным, именно в России существуют благоприятные условия для реализации такой идеи. Более того, перспективы формирования правового государства в России благопри­ятны. Но такая государственность станет возможной лишь тогда, когда право позитивное начнет сближаться с правом естественным -  как в нормотворчестве, так и в правоприменении.

  К реальному благополучию, стабильности и безопасности держава может прийти не посредством установления режима силы, а посредством силы права, достижения широкого социального консенсуса в вопросе уважения и защиты прав человека. При этом предполагается свобода каждого в выборе собствен­ного жизненного пути сообразно индивидуальным потребностям, воззрениям, иным условиям. Гарант тому - права человека.

  Другими словами, достойная жизнь может и должна строиться как на ос­нове отечественных традиций, реалий, так и с учетом общечеловеческих ценно­стей, исторически осмысленных и выраженных международным сообществом в правах человека, а ныне признанных Российской Федерацией в полном объеме и органично дополняемых правами ее граждан.

  «Стабильность и долгосрочность конституционной модели Российского правового государства являются необходимыми условиями ее успешной прак­тической реализации»^[27], поэтому принципиально важно, чтобы необходимые для изменения и корректировки исходной конституционной модели российской государственности осуществлялись на основе принципов, норм, механизмов и процедур нынешней Конституции - в рамках ее толкования, поправок и до­полнений к ней.

  А для реализации идеи правового государства должна существовать бо­лее высокая ступень развития системы социально- экономических отношений, только это даст возможность в полной мере реализовать положения, заложен­ные в концепции правового государства.

  И тогда, преодолевая различные трудности и препятствия, Россия посте­пенно создаст свой образ правового государства, который будет адекватен ее истории, традициям и культуре, что и позволит ей стать подлинно свободным демократическим обществом.

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

                                                    ЗАКЛЮЧЕНИЕ

  
  

  Можно выделить ряд характеристик, которыми обладает современная госу­дарственная власть, если ее рассматривать через призму социальных отношений, в сетку которых последняя органично «вшита». К таким специфическим чертам го­сударственной власти следует отнести императивные, диспозитивный, информа­тивный и дисциплинарный характеры власти. Под императивным характером вла­сти в теории государства и права понимается совокупность общественных отно­шений основанных на принципах господства и подчинения, т.е. такие отношения носят ассиметричный характер. Исходя из принципа федерализма, подобный ха­рактер свойственен сфере государственного управления, где существует четкое формально- нормативное регулирование отношений между различными органами государственной власти. Далее говоря о диспозитивном характере, следует отме­тить, что этот вид отношений основан на принципах равенства сторон и установ­ления взаимоотношений, как правило, в гражданско- правовой сфере, между рав­ными субъектами на договорной основе, такому виду, соответственно, присущ симметрический характер отношений. Информативный характер государственной власти предполагает создание и поддержание определенных видов знания, яв­ляющиеся опорой властной деятельности государственных органов и должност­ных лиц. Распространение информационных потоков формирующих «образ» и «социальные привычки», через которые воспринимается последняя, а также контроль за комментированием и циркуляцией этих потоков в обществе. И наиболее трудно уловимые, порой неосознаваемые в большинстве случаев власт­ные отношения носят дисциплинарный характер. Подобный вид взаимоотноше­ний, возникающий между государством, его органами, различными институтами и обществом, в настоящее время проработан слабо, этим как видится и объясняется трудность анализа опосредованного, косвенного характера властного влияния го­сударства на общественную систему. В целом этот характер властного влияния начинает формироваться в Европе с XVII – XVIII вв., когда властные отношения распространяются на новые, приватные области человеческого поведения, по средствам таких дисциплин как религия, медицина, образование, территориальное распределение, тюрьмы и педагогический контроль, а так же практик обучения, наказания, психиатрии и др. В рамках которых создаются репрессивные и кон­трольные элементы, образующие «дисциплинарную власть». Под которой в свою очередь и понимаются определённые техники, трансформирующие отдельных субъектов коммуникации и взаимоотношения в объекты с помощью различных созданных дисциплин, которые очевидно и задают определённую модальность функционирования коммуникативных сетей взаимоотношений, стратегий, техник, и других социальных практик.

  Подобный подход к властной проблематике не бесспорен и нуждается в дальнейшем развитии, но уже сейчас можно смело сказать, что он открывает но­вые, куда более глубокие «корни» власти, позволяет привязать теорию к реально­сти, обличая её стратегии и механизмы.[28] Заканчивая эту мысль, следует отметить и то, что в данный момент в научных исследованиях происходит переход к прин­ципиально иной аналитике как государственной, так и в целом власти, позволяю­щий моделировать ее действительное осуществление. Сегодня очевидно, «что со­временной отечественной правовой науке ещё предстоит построить адекватную аналитику власти…, которая позволит рассматривать ее сущность в контексте российской социо- правовой реальности, устоявшихся политико- правовых техно­логий. Причём эта аналитика будет ориентироваться на реконструкцию отечест­венных властных отношений, восстановления подлинной сути государственно- политических и юридических институтов».

  В современным условиях идет процесс развития власти, в котором можно выделить ряд главных тенденций.

  Первая тенденция заключается в усилении интенсивности процессов демо­кратизации политической власти. Четко выраженным является процесс замены форм политической власти, основанных на прямом насилии и подчинении, фор­мами общественного консенсуса и самоуправления. Об усилении демократиче­ской тенденции во властных отношениях свидетельствуют повышение роли в воз­действиях на властные отношения общественных движений и неполитических объединений, становление и развитие в посттоталитарных странах гражданского общества, в частности в России.

   Вторая тенденция проявляется в возрастании фактора легитимности власти как обязательного признака цивилизованной власти. Властные структуры всех стран предпринимают максимум усилий для обеспечения легитимности полити­ческой власти, т.е. признания ее законного характера обществом.

   Третья тенденция проявляется в высоких темпах бюрократизации аппарата властных структур. Данный процесс идет практически во всех странах и имеет не­гативные последствия. Связано это с тем, что, осуществляя конкретные управлен­ческие функции, бюрократия вместе с тем подвергается воздействию различных заинтересованных групп и отдельных лиц. Как известно, не исключены случаи, когда бюрократия в такой ситуации действует далеко не в государственных инте­ресах. 

  Четвертая тенденция. Как правильно было замечено, злоупотребление вла­стью, подавление свободы граждан заложены не в сущности самой власти, а в не­обоснованной и неоправданной ее Концентрации. Тенденция к разукрупнению политической власти, к становлению системы разделения властей одна из ключе­вых в становлении и функционировании политической власти. Особенно заметно действие этой системы в странах Восточной Европы и в России. При этом прово­дится в жизнь разделение властей не только по горизонтали (законодательная, ис­полнительная, судебная), но и по вертикали. Ярко выраженной является передача ряда полномочий от федеральных властных структур местным органам власти.

   Пятая тенденция отражает негативный процесс нарастания конфликтности между различными ветвями власти. Эта тенденция отрицательно воздействует на столь желательную для всех стран экономическую и политическую стабильность. Россия последних лет дает многочисленные иллюстрации действия данной тен­денции.

   Итак, на этом я хочу закончить мою дипломную работу и, обобщая все что, было сказано выше делаю вывод: политическая власть, которая как видно из пре­дыдущего текста, охватывая все сферы жизни и моделируя человеческие отноше­ния предает им статус политических является источником и основой этой поли­тики, т.е. власть -  первооснова политики.

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

                                                Список литературы

  
  

  1. Авакян С.А. Практика Российской государственности. Вестник МГУ, Сер. 18, 2007. -  № 1.

  2. Аетономова Н.С. Власть в психоанализе и психоанализ власти // Власть. Очерки совр. полит, философии Запада. - М., 1989.

  3. Алексеев С.С. Теория права. - М., 1995.

  4. Алюшин АЛ., Порус В.Н. Властъ и политический реализм // Власть. Очерки совр. полит, философии Запада. - М., 1989.

  5. Амелин. В. Н. Власть Как Общественное Явление. Социально-политические науки, 1991. - № 2.

  6. Декларация прав человека и гражданина 1789 года // Антология мировой правовой мысли: в 5 т. М., 1999.

  7. Дубов. И. От Монтескье до наших дней// Диалог, 2003. - № 2.

  8. Иванов. В. Н. Российский федерализм: что дальше? //Социально-политический журнал, 1997. - № 6.

  9. Исаев. И.А. История государства и права Росси. - М., 1994.

  10. Карташкин В.А. Права человека в международном и внутригосударственном праве. - М., 2005.

  11. Керимов Д.А. Методология права: предмет, функции, проблемы философии права. - М., 2001.

  12. Королёв С.А. Бесконечное пространство: гео- и социографические образы власти в России. - М., 1997.

  13. Лукашук И.И. О применении международного права судами России //Государство и право, 1994. - № 2.

  14. Миронов. В. А. Российское государственное строительство в постсоюзный период (1991-1994 гг.)// Кентавр, 1994. -  № 4.

  15. Новгородцев П.И. Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве. - СПб., 2000.

  16. Осипов. Г. В. и д.р. Перестройка и радикальные реформы: десять лет спустя// Социально-политический журнал , 1996. - № 1.

  17. Подорога В.А. Власть и познание (археологический поиск М. Фуко) // Власть. Очерки современной политической философии Запада. - М., 1989.

  18. Подорога В.А. Власть и познание (археологический поиск М. Фуко) // Власть. Очерки современной политической философии Запада. - М., 1989.

  19. Токвиль. А. Демократия В Америке. - М., 1992.

  20. Хантингтон. Столкновение цивилизации? // Полис, 1994. - № 1.

  21. Холмс. С. Чему нас учит Россия. Слабое государство угроза – свободе// Открытая политика, 2007. - № 11.

  22. Bobbio N. Le ideologic e il potere in crisi: pliralismo, democrazia e socialismo, communismo. - Firenze, 1981.

  23. Dizionario di politica / Dir. da N.Bobbio, N.Matteucci. - Torino, 1976. - P. 729). Oppenheim F.S. Practical concepts. A reconstruction.- Oxford, 1981.

  24. Lepouvoirpolitique/Ed. par P. - Birnbaum. P., 1975.

  25. Weber M. Wirtschaft und Gesellschaft. Tubingen, 1956.

  26. Вепп S.J. Power. The enciclopedia of philosophy. Vol. 6. - N.Y., 1967.

  
  
  
  
  
  
  
  

  
  

  ---

  [1] См., например, обзорные работы: Власть многоликая. М.: Росс, философ, общ., 1992; Спиридонова. Бюрократия и реформа. М.: ИФРАН, 1997.

  [2] См.: Lepouvoirpolitique/Ed. par P. Birnbaum. - P., 1975.

  [3] Poulanzas N. Lepouvoir, l'Etat, le socialisme. - P. 39-40.

  [4] См., в частности: Lasswell H. Psychology and politics. N.Y., 1960. (Первое издание 1930 г.), а также другие его работы и труды иных представителей бихевиоральной школы. См. подробнее о ней: Алюшин АЛ., Порус В.Н.Ъластъ и политический реализм // Власть. Очерки совр. полит, философии Запада. - М., 1989. - С. 95-127; Аетономова Н.С. Власть в психоанализе и психоанализ власти // Власть. Очерки совр. полит, философии Запада. - М., 1989. - С. 256-294. См. содержательную статью о психоанализе в политическом исследовании: Ашап Р. Psychanalyse et science politique: la quenelle des frontieres //Connaissance du politique. P. 9-43.

  
  

  [5] Lepouvoirpolitique/Ed. par P. - Birnbaum. P., 1975. - P. 51.

  [6] Вепп S.J. Power. The enciclopedia of philosophy. Vol. 6. - N.Y., 1967. - P. 424.

  
  

  [7] Об этом признаке политической власти говорит и М.Вебер. (см.: Weber M. Wirtschaft und Gesellschaft. Tubingen, 1956. Bd. 1).

  [7] «...Власть может быть определена, - пишет Н.Боббио, - как отношение между двумя субъектами, из которых один навязывает другому свою волю и определяет его волю, не взирая на средства» (Dizionario di politica / Dir. da N.Bobbio, N.Matteucci. - Torino, 1976. - P. 729). Oppenheim F.S. Practical concepts. A reconstruction.- Oxford, 1981).

   

  
  

  [9] Новгородцев П.И. Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве. СПб., 2000. - С. 328; Подорога В.А. Власть и познание (археологический поиск М. Фуко) // Власть. Очерки современной политической философии Запада. - М., 1989. - С. 394; Королёв С. А. Бесконечное пространство: гео- и социографические образы власти в России. - М., 1997. - С. 173.

   

  [10] Подорога В.А. Власть и познание (археологический поиск М. Фуко) // Власть. Очерки современной политической философии Запада. - М., 1989. - С. 182

  
  

  [11] Bobbio N. Le ideologic e il potere in crisi: pliralismo, democrazia e socialismo, communismo. - Firenze, 1981. - P. 185, 186.

  [12] BobbioN. Op. cit. - P. 187.

   

  [13] См.: Хантингтон. Столкновение цивилизации? // Полис, 1994. - № 1. - С. 33-48.

   

  [14] Керимов Д.А. Методология права: предмет, функции, проблемы философии права. - М., 2001. - С. 381.

  [15] Новгородцев П.И. Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве. - СПб., 2000. -  С. 482.

  
  

  [16] Новгородцев П.И. Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве. - СПб., 2000. - С. 300.

  
  

  [17] Подорога В.А. Власть и познание (археологический поиск М. Фуко) // Власть. Очерки современной политической философии Запада. - М., 1989. - С. 227

  
  

   

  [18] Подорога В.А. Власть и познание (археологический поиск М. Фуко) // Власть. Очерки современной политической философии Запада. - М., 1989. - С. 325

  
  

   

  [19] Серегин Н.С. Указ. соч. - С. 28.

  [20] Комаров С.А. Указ. соч. - С. 160.

  [21] Лукашук И.И. О применении международного права судами России //Государство и право, 1994. - № 2. - С.106.

   

  [22] Карташкин В.А. Права человека в международном и внутригосударственном праве. - М., 2005. - С. 19.

  [23] Серегин Н.С. Указ. соч. - С. 28.

  [24] Алексеев С.С. Теория права. - М., 1995. - С. 216.

  [25] Декларация прав человека и гражданина 1789 года // Антология мировой правовой мысли: в 5 т. М., 1999. Т.З: Европа, Америка. ХУИ-ХХ вв. - С. 246.

  [26] Краснов М.А. Указ. соч. С.59-60.

  [27] Нерсесянц В.С. Правовое государство, личность, законность. - М., 1997. - С.39.

  [28] Новгородцев П.И. Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве. - СПб., 2000. - С. 395

  
  
Скачать дипломную работу