1. Функционально-семантическое поле одушевленности-неодушевленности
2. Проявление категории одушевленности-неодушевленности
имен существительных в предложно-падежных формах
Литература
1. Функционально-семантическое
поле одушевленности-неодушевленности
Поскольку значение
одушевленности-неодушевленности находит выражение на лексическом,
морфологическом и синтаксическом уровнях языка, представляется целесообразным
рассматривать различные средства репрезентации одушевленности -
неодушевленности в их взаимосвязи и взаимодействии: в системе
функционально-семантического Поля Одушевленности-Неодушевленности.
Так как в современном
русском языке одушевленность- неодушевленность представляет собой
грамматическую категорию, данная категория выполняет роль ядра, грамматического
центра Поля Одушевленности-Неодушевленности, который объединяет все остальные
средства выражения значения одушевленности-неодушевленности.
Горизонтальный срез
рассматриваемого поля обнаруживает два микрополя: Поле Одушевленности,
объединяющее средства выражения значения “живое существо”, и Поле
Неодушевленности, с общим значением “неживой предмет”. В свою очередь, внутри
Поля Одушевленности выделяется Поле Лица, к которому относятся средства
выражения значения “лицо” (“человек”), а также Поле Фауны, организующее
средства выражения понятийной сферы, связанной с характеристикой и
жизнедеятельностью прочих живых организмов.
Вертикальное сечение Поля
Одушевленности - Неодушевленности обнаруживает его трехуровневую структуру:
значение одушевленности - неодушевленности находит выражение на лексическом,
морфологическом и синтаксическом уровнях языка.
1. Лексические средства
выражения одушевленности - неодушевленности.
На уровне лексики
использование метода компонентного анализа позволяет выделить ряд семантических
групп имен существительных, характеризующихся специфическими различиями в
структуре значения одушевленности - неодушевленности.
Основным компонентом Поля
Одушевленности является группа имен существительных, получившая название
“абсолютно - одушевленные”. Данную группу составляют субстантивы, объединенные
общим семантическим компонентом “живое существо”. Часть из них, обладая семой
“человек”, относится к Полю Лица (человек, мужчина, ребенок, учитель и др.),
остальные входят в Поле Фауны (животное, птица, рыба, насекомое и др.).
Поле Неодушевленности
представлено группой “абсолютно - неодушевленных” имен существительных,
объединенных общим семантическим компонентом “неживой предмет” (гора, река,
камень, дом, стол и др.).
Как известно, на лексическом
уровне не все имена существительные четко противопоставлены по одушевленности -
неодушевленности. Зону пересечения Поля Одушевленности и Поля Неодушевленности
составляют имена существительные, совмещающие в своих значениях семы, отражающие
признаки живого и неживого. Примером могут служить названия умерших людей
(покойник, мертвец, усопший и др.), содержащие сему “человек”, указывающую на
принадлежность к Полю Одушевленности, и семы “мертвый”, “неживой”,
свидетельствующие об отнесенности к Полю Неодушевленности.
Субстантивы, совмещающие
в своих значениях семантические компоненты, отражающие признаки живого и
неживого, объединены в лексико-семантические группы, которые мы будем называть
промежуточными.[1]
Как показывает анализ
языкового материала, в основе деления имен существительных на одушевленные и
неодушевленные лежат обыденные понятия носителей языка о живом и неживом.
Сходное понятие - “обыденное представление о живом” - встречается в ”Русской
грамматике”. Однако обыденные представления есть образы, лишенные внутренней
дифференциации. Они формируются независимо от сознательной активности субъекта
и лишены каких-либо признаков, в том числе признаков живого и неживого. Признак
“живое-неживое” появляется не у представления, а только у понятия предмета,
именованного субстантивом. Понятие может возникать из сознательного и
специального анализа субъектом своих представленний - в этом случае мы имеем
дело с так называемыми научными понятиями, функционирующими в сознании
квалифицированных носителей языка (в данном случае специалистов-биологов и
др.). Понятия же, с которыми мы имеем дело в анализе лингвистических феноменов,
возникают вне контекста специальной и сознательной работы с понятийной картины
мира. Это обыденные понятия, которые обнаруживают себя в речи основной массы
носителей языка.
По всей видимости,
обыденные понятия о живом включают такие признаки, как развитие, питание,
размножение, восприятие внешних воздействий (чувствительность), способность к
активному передвижению, смертность, некоторые другие проявления физической и
физиологической активности.
Ведущая роль
гносеологического основания категории одушевленности-неодушевленности
проявляется в том, что одушевленные и неодушевленные субстантивы обозначают не
столько живые и неживые предметы, сколько предметы, осмысливающиеся как живые и
неживые. Так, по мнению Л. Ельмслева, в основе противопоставления
“одушевленное-неодушевленное” лежит факт субъективной оценки объектов
действительности человеком: “Субъективная классификация... редко покоится на
физических свойствах объекта, чаще она основывается на роли, функции полезности
(воображаемой или реальной) данного объекта”.
Кроме того, между членами
оппозиции “мыслимый как живой - мыслимый как неживой” существует ряд
промежуточных образований, совмещающих признаки живого и неживого, наличие
которых обусловлено ассоциативными механизмами мышления и другими особенностями
мыслительной деятельности человека:
1) мыслимый как бывший
живым (мертвец, покойник, усопший и др.);
2) мыслимый как будущий
живым (эмбрион, зародыш, плод);
3) мысленно
представляемый живым (русалка, леший, вампир, киборг и др.);
4) мыслимый как подобие
живого (кукла, пупс, валет, ферзь и др.);
5) мыслимый как
совокупность живого (народ, толпа, стая, стадо и др.);
6) мыслимый как часть
живого (рука, нога, голова и др.)[2].
Признаки живого
(неживого), нашедшие отражение в понятии на гносеологическом уровне, становятся
конструктивными компонентами значения слова на уровне языка и формируют
значение одушевленности-неодушевленности субстантива. В свою очередь,
грамматическое обобщение семантики обусловливает наличие двух
противопоставленных частных парадигм склонения имен существительных во
множественном числе (а также в единственном числе для существительных мужского
рода), в одной из которых форма винительного падежа совпадает с формой
родительного /В.=Р./, а в другой - с формой именительного падежа /В.=И./.
Таким образом, многие
случаи несоответствия свойств, обнаруживаемых предметами на онтологическом
уровне, и грамматических признаков одушевленности-неодушевленности имен
существительных на уровне языка обусловлены совмещением признаков живого и
неживого в понятиях о данных предметах на гносеологическом уровне, что отражает
рассматриваемое проф. П. В. Чесноковым различие между логическими и языковыми
(семантическими) формами мышления.
Можно заметить, что
анализ обыденных понятий о живом и неживом, обусловливающих особенности
распределения имен существительных по разрядам одушевленности и
неодушевленности, сближается с исследованиями, реконструирующими “наивную”
картину мира - зафиксированные факторами языка субъективные представления
человека о мире, отличные от научной картины действительности.
Следует подчеркнуть, что
сема одушевленности (неодушевленности) может быть выявлена не только в
значениях имен существительных, но и в значениях глаголов и имен
прилагательных.
Это связано с тем, что
глаголы и прилагательные обозначают признаки предмета, позволяющие отнести
данный предмет к классу живого или неживого. Подобные признаковые слова вслед
за проф. Л. Д. Чесноковой мы будем называть одушевленно- и
неодушевленно-маркированными.3 Глаголы и адъективные слова, обозначающие
признаки, общие для живых и неживых предметов и таким образом несущественные
для данного исследования, мы будем называть нейтральными[3].
Таким образом, к Полю
Одушевленности следует относить лексико - семантические группы одушевленно -
маркированных глаголов и имен прилагательных, обозначающих признаки живого
(дышать, болеть, умирать; блеять, пастись; читать, думать; больной, голодный,
злой, сварливый, интеллигентный и др.). К Полю Неодушевленности относятся
лексико - семантические группы неодушевленно - маркированных глаголов и имен
прилагательных, обозначающих признаки неживых предметов (гореть, течь, испаряться,
растворяться; сырой, глубокий, прогорклый и др.).
Нам представляется вполне
обоснованной точка зрения, впервые высказанная в работах Н.Н.Дурново и
А.А.Зализняка, согласно которой проявление признака одушевленности-
неодушевленности в словоизменении имен существительных является достаточным
основанием для того, чтобы отнести одушевленные и неодушевленные субстантивы
одного грамматического рода к различным согласовательным классам. Таким
образом, следует признать, что на уровне морфологии значение одушевленности-неодушевленности
выражается не в наличии различных форм винительного падежа, принадлежащих к
одной парадигме склонения, но напротив, в противопоставленности двух частных
парадигм склонения существительных во множественном числе (а также в единственном
числе у существительных мужского рода). В парадигме склонения субстантивов,
обладающих значением одушевленности, форма винительного падежа совпадает с
формой родительного /В.=Р./, а в парадигме склонения семантически
неодушевленных субстантивов - с формой именительного падежа /В.=И./.
В склонении слов
адъективной структуры (прилагательных, местоимений, числительных и причастий )
также обнаруживаются две частные парадигмы, служащие дополнительным, а в случае
согласования с несклоняемыми существительными - единственным формальным
средством различения грамматического и лексического значения
одушевленности-неодушевленности имен существительных.
В склонении местоименных
существительных также обнаруживается омонимия падежных форм, связанная с
одушевленностью-неодушевленностью. Четко противопоставленными по
одушевленности-неодушевленности являются местоимения кто /В.=Р./ и что
/В.=И./.Личные местоимения я, мы, ты, вы, указывающие на живые существа,
склоняются по одушевленному типу /В.=Р./.У предметно-личных местоимений он,
она, оно, они, которые могут указывать как на живые, так и на неживые предметы,
категория одушевленности-неодушевленности нейтрализована: видел братьев - видел
их, видел столы - видел их.
Таким образом,
лексический и морфологический уровни Поля Одушевленности-Неодушевленности тесно
взаимосвязаны: между лексическим значением и словоизменением субстантива
существует прямая зависимость. Склонение "абсолютно-одушевленных"
субстантивов обнаруживает омонимию форм винительного и родительного /В.=Р./,а
склонение "абсолютно-неодушевленных" - омонимию форм винительного и
именительного /В.=И./ падежей.
Как отмечает В. Н.
Телия, “метафора оперирует двумя сущностями - той, которая сообщает о
реальности, и той, свойства которой используются для иносказания об этой
реальности”8, то есть метафора обнаруживает взаимодействие объективного и
субъективного планов восприятия одного и того же явления.
Поскольку важнейшими
признаками понятия о человеке являются его мыслительная, речевая и трудовая
деятельность, одним из языковых средств создания олицетворения можно считать
“антропоморфные” глаголы, обозначающие процессы мышления, речи, а также
различные стороны жизнедеятельности человека: Каждое утро с первыми лучами
солнца Мысли просыпались, делали зарядку, умывались и разлетались по город (А.
Костинский); Центральный Процессор взял листок, быстро пробежал его глазами и
сказал: -Друзья! На дискетах обнаружены отпечатки зубов (А. Зарецкий). На языковом
уровне олицетворяемый субстантив помимо собственных сем приобретает
контекстуально обусловленную сему “лицо” (“человек”), обеспечивающую
семантическое согласование с антропоморфными глаголами. Значение глагола при
этом, как правило, остается неизменным, поскольку глагол отражает признак, уже
заложенный в новую понятийную форму[4].
В некоторых случаях
развернутое олицетворение связано с переосмыслением не только значения имени
существительного, но и значения глагола: неодушевленно - маркированный глагол
развивает одушевленно - маркированное значение (обычно значение речевой
деятельности). В этом случае импульс к переосмыслению значения исходит от
конструкции с прямой речью: «Эх вы, соседочки-веточки!» - скрипит Сухая Ветка
(Ф. Кривин); “Здравствуй,” - тихо я сказал. “Здравствуй,” - скрипнул тихо снег
(С. Городецкий).
Таким образом,
функционально-семантическое Поле Одушевленности-Неодушевленности представляет
собой поле с гносеологическим расслоением, а лингвистическая категория
одушевленности-неодушевленности, ядро данного поля, на лексическом,
морфологическом и синтаксическом уровнях языка обнаруживает, соответственно
каждому из этих уровней, специфические средства выражения значения
одушевленности-неодушевленности.
Исследование ФСП
Одушевленности-неодушевленности позволяет поставить вопрос о гносеогенном
факторе формирования значений и о специфике выражения в языке особенностей
опыта освоения человеком окружающего мира. Оппозиция
одушевленность/неодушевленность, как и некоторые другие языковые явления,
отражает антропоцентрическую установку человеческого мышления, а несоответствие
языковой картины мира научному осмыслению является еще одним проявлением
субъективного фактора в языке[5].
2. Проявление
категории одушевленности-неодушевленности имен существительных в предложно-падежных
формах
Описание категории одушевленности-неодушевленности
имен существительных обычно проводится на примере беспредложных конструкций, однако
в форме винительного падежа, по которой определяется грамматическая
одушевленность/неодушевленность, субстантивы регулярно употребляются с различными
предлогами. Таким образом, возникает необходимость рассмотреть особенности
функционирования категории одушевленности-неодушевленности имен существительных
в различных предложно-падежных конструкциях.
Винительный падеж с
предлогом в. Свободные предложно-падежные конструкции с предлогом в имеют
различия в падежных формах субстантива /В.=Р. или В.=И./, как и в беспредложном
употреблении. Так, например, сохраняются грамматические различия между
одушевленными и неодушевленными существительными в предложно-падежных
сочетаниях с пространственным значением: бросить камнем в человека - бросить
камнем в дом. Ему казалось спасением, если свою волю к действию он вольет в
другого человека и у них будет одна воля (К. Федин) - Входим в лес по мокрой
тропе (М. Горький).
Своеобразно проявляется
одушевленность-неодушевленность субстантивов в несвободных конструкциях с
предлогом в. В современном русском языке особняком стоят сочетания типа выйти в
люди, произвести в офицеры, годиться в матери и под., в которых субстантивы,
обозначающие людей и животных, имеют грамматический показатель неодушевленности
/В.=И./: Кто в кони пошел, тот и вози (Посл.); Барон фон Клоц в министры метил,
А я - к нему в зятья(А.Грибоедов); А, Чацкий! Любите вы всех в шуты рядить(Там
же); Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать
от него (Л.Толстой); Работы ни на грош. Ни в гиды, ни в извозчики, Ни в маляры,
ни в плотники (А.Черный).
В подобных конструкциях
грамматический показатель неодушевленности обнаруживается также у
субстантивированных прилагательных и имен собственных, употребленных в
нарицательном значении: Его в безумные упрятал дядя-плут (А.Грибоедов); Вот
кандидат в счастливые,- шепнул Попов приятелям (А.Черный); Я князь-Григорию и
вам Фельдфебеля в Вольтеры дам (А.Грибоедов); Мы все глядим в
Наполеоны(А.Пушкин).
Указанные
предложно-падежные сочетания привлекали внимание многих исследователей. Одни из
них, как, например, А.М.Пешковский, констатируют архаичность рассмотренных
форм, не останавливаясь на причинах их закрепления: “...здесь форма
родительного падежа, сравнительно недавно взявшая на себя в славянских языках
эту заменительную роль, еще не успела, по тем или иным причинам, вытеснить
именительно-винительную форму”[6].
По этому же пути идут авторы некоторых современных пособий по исторической
грамматике русского языка: “Новые формы не проникли в систему единственного
числа 3 склонения и не охватили предложные конструкции: выйти в люди, поступить
в учителя[7].
С другой стороны, многие
ученые уделяют внимание исследованию факторов, обусловивших закрепление
подобных архаических форм. Одна из первых попыток семантической интерпретации
конструкций с предлогом в принадлежит А.Х.Востокову: ”единичные имена
одушевленных предметов во множественном числе с предлогом в употребляются как
имена собирательные и имеют в таком случае винительный падеж подобный именительному”[8].
Семантическую специфику указанных конструкций отмечает акад. Л.А.Булаховский:
“форма винительного, одинаковая с именительным, сохранена в литературном языке
также в специальных сочетаниях при предлоге в и винительном множественного
числа со значением новой должности, нового состояния и под. Сохранению старых
окончаний здесь способствовало постоянное положение при предлоге”[9].
На трансформацию значения субстантивов в сочетаниях с предлогом “в” указывает
Г.А.Золотова, определяя значение соответствующих синтаксем следующим образом:
“характеристика субъекта по признаку принадлежности его к категории, группе
лиц, обычно социально значимой”[10].
Наиболее аргументированной выглядит мысль Г.А.Хабургаева: “ активно обсуждаемый
исследователями современного русского языка грамматический статус таких
словоформ исторически решается однозначно: их закрепление в рассматриваемых
конструкциях связано с трансформацией лексического значения личных
существительных, указывающих здесь не на совокупность лиц, а на сословие,
профессию или некоторое состояние, в которое переводится лицо”[11].
Таким образом, наличие
показателя неодушевленности в рассмотренных сочетаниях мотивировано
специфическим синтаксически-обусловленным значением субстантива, для которого
характерно угасание семы лица и нарастание степени отвлеченности (ср. сходные
семантические особенности существительных, обозначающих совокупности живых
существ).
Оттенок рассмотренного
выше значения - переход кого-либо из одного состояния в другое - обнаруживается
в конструкциях с предлогом в в сочетании с глаголами превращаться, обращаться и
др. Однако использование в подобных конструкциях форм единственного числа, не
характерных для предложных оборотов с отвлеченным значением и сохраняющих
значение конкретности, способствовало различению грамматически одушевленных и неодушевленных
субстантивов в данной синтаксической позиции: Доберусь я до мыса Нордкапа,
превращусь непременно в арапа (М.Моравская); Обратился в демократа Брежневский
«пират» (И.Тальков) - Превращение в корыто хотя и не так заманчиво, - сказал
он,- но все же стать корытом лучше, чем никем, ничем и не для кого(Е.Пермяк).
Ср. промежуточную
конструкцию: Мы видели, как изумил он бедного Антона Пафнутьича неожиданным
превращением из учителей в разбойники (А. Пушкин). В современном русском языке
колебание грамматического показателя одушевленности-неодушевленности
наблюдается преимущественно у существительных промежуточных групп: превратиться
в бацилл - превратиться в бациллы.
Своеобразно проявляется
одушевленность-неодушевленность субстантивов в конструкциях с предлогом в в
сочетании с глаголом играть (существительным игра). В основном, в подобных
сочетаниях выступают имена существительные, являющиеся специфическими
названиями игр: играть в жмурки (в салочки, в горелки, в кошки-мышки, в
казаки-разбойники, в дочки-матери и т.д.). Худо в карты играть, а козырей не
знать (Посл.); Раз, два, три, Четыре, пять, Будем в прятки мы играть(Счит.);
Велись веселые разговоры, играли в горелки, кошки-мышки, серсо, рисовали
карикатуры (М.Евсеева); Все играют в прятки, В куклы и лошадки (В.Инбер).
В данном случае имена
существительные имеют фразеологически связанное значение и, как правило, без
предлога не употребляются. Это касается и составных наименований, включающих
одушевленные (в свободном употреблении) имена существительные:
казаки-разбойники, дочки-матери, кошки-мышки и т.д. Грамматический показатель
неодушевленности в данном случае также мотивирован трансформацией значения
(“люди” “животные”) - “название игры”) с угасанием семы “живое”. Обратим
внимание на требование формы множественного числа, сопровождающее, как было
заметно ранее, нарастание степени отвлеченности значения. Напротив, в форме
единственного числа имена существительные, в исходном значении имеющие показатель
одушевленности, сохраняют его и в несвободном употреблении. Подруги поманили ее
в коршуны играть(В.Даль) - Давайте в ворона, давайте играть в ворона! -
зашумели все(Н.Гоголь); Говорят, она нынче в дураки играть любить стала
(М.Салтыков-Щедрин) - В дурака играю, - простодушно признается Кузьма
(В.Распутин); Игра в покойника (“умрун”,”смерть”) исполнялась в разных
вариантах”(Д.Лихачев); Коленку я разбил - в Чапаева играл (Г.Троепольский).
Влияние форм
единственного числа, а также вовлечение в данную конструкцию новых слов, в том
числе заимствованных, обусловили возможность разграничения одушевленных и
неодушевленных имен существительных в форме множественного числа: играть в
полицейских (в индейцев, в киборгов и т.д.) - играть в кубики (в кегли, в
городки и т.д.).
Винительный падеж с
предлогом на. Грамматическое различие между одушевленными и неодушевленными
существительными сохраняется в конструкции “существительное в винительном
падеже с предлогом на. Сравним следующие предложно-падежные сочетания: В сенях
натолкнулся я на высокого плотного господина(А.Чехов) /В.=Р./ - Но невеста
молодая...Между тем все шла да шла и на терем набрела(А.Пушкин) /В.=И./; Я
успел заметить, что майор Ковалев вскочил на коня и кинулся куда-то
вниз(В.Закруткин) /В.=Р./ - Дуня села в кибитку подле гусара, слуга вскочил на
облучок (А.Пушкин) /В.=И./.
В подобных конструкциях
можно встретить формы архаического винительного падежа, сохраненные фольклорной
традицией. Так, Д.Н.Шмелев отмечает, что “старая форма именительно-винительного
в течение длительного времени сохранялась в сочетании на конь, например:
“Медлить нечего: Скорее! Люди, на конь. Эй, живее!” (А.Пушкин)... Ср. также
пословицу, где сохраняется старая форма винительного множественного числа:
“Разбросались палки на чужие галки” [12].
В отличие от
рассмотренных ранее конструкций с предлогом в, подобные формы в современном
литературном языке практически не употребляются.
Колебание формы
винительного падежа в конструкциях с предлогом на характерно для имен
существительных промежуточных групп: На тузов кладут королей, потом двойки,
дам, тройки и так далее” (З.Иванова) /В.=Р/ - На тузы собираются карты в масть
в восходящем порядке (О.Резникова) /В.=И./.
Грамматическое различие
между одушевленными и неодушевленными существительными основных групп
сохраняется и в несвободных конструкциях: Я рою корни мандрагоры, похожие на
маленьких человечков (А.Куприн) /В.=Р./ - Им овладело беспокойство, похожее на
страх (А.Чехов) /В.=И./.
Винительный падеж с
предлогами под и за.. Предлоги под и за в составе свободных конструкций чаще
употребляются с неодушевленными существительными. Одушевленные субстантивы
наряду с неодушевленными встречаются только в сочетаниях с пространственным
значением. Листовки положили под больного - на всякий случай (Из периодики)
/В.=Р./ - Адуев медленно разорвал письмо на четыре части и бросил под стол
(И.Гончаров) /В.=И./.
Противопоставлены грамматически
одушевленные и неодушевленные субстантивы в составе несвободных конструкций,
например, в сочетаниях с предлогом под, выражающих значение сходства с чем-либо
(кем-либо), подражания чему-либо (кому-либо): Петров прекрасно имитировал тембр
голоса и манеру Шаляпина, и однажды в опере “Хованщина” в картине, где они пели
вместе, он пошутил и запел под Шаляпина (Е.Салина) /В.=Р./ - В зале блестящий
пол, выкрашенный под паркет, венские стулья, рояль (А.Чехов) /В.=И./.
Ср. также сочетания с
предлогом за со значением “заместительства, функционального пребывания в роли
кого-нибудь” /Виноградов 1986:564/: Эх ты, толстоносый. Сосульку, тряпку принял
за важного человека (Н.Гоголь) /В.=Р./ - Где, укажите нам, отечества отцы,
Которых мы должны принять за образцы (А.Грибоедов) /В.=И./.
В некоторых конструкциях
с предлогом за могут выступать только одушевленные субстантивы, точнее,
субстантивы со значением лица: Манилов отвечал, что за Павла Петровича он готов
ручаться как за самого себя (Н.Гоголь); Город из-за них еще не провалился,- так
говорил Тыбурций, - потому что они еще за бедных людей вступаются
(В.Короленко); В наше время, Татьяна Петровна, трудно выйти за хорошего
человека (А.Чехов).
Винительный падеж с
предлогом через. С предлогом через одушевленные субстантивы выступают, в
основном, в конструкциях со значением средства (способа) совершения действия:
Через Тараску солдатика Аннушка давно засылала Наташке то пирожок с луком, то
яичко (Д.Мамин-Сибиряк); Максим достал дудку через земляков и долго прятал, чтоб
преподнести отцу на рождество(А.Бек).
Различаются одушевленные
и неодушевленные существительные в конструкциях, выражающих пространственные
отношения: перебросить (что-либо) через человека /В.=Р./ - перебросить
(что-либо) через забор/В.=И./ и т.п.
В конструкциях,
выражающих темпоральные отношения, употребляются только неодушевленные
существительные: через день, через год, через века и т.п.
Винительный падеж с
предлогом с. Предлог с получает возможность употребляться с одушевленными
существительными только в составе несвободных конструкций, выражающих отношение
соразмерности. Как отмечает Д.С.Станишева, “синтагмы, в состав которых входит
конструкция ВП с предлогом “с”, обозначающая предмет или лицо, с которым
что-либо сравнивается по величине, отличались в истории русского языка
стабильностью, несмотря на объективно нечастое употребление как ранее, так и
теперь” [13].
А если б ростом я с теленка только был, То спеси бы со львов и барсов я посбил
(И.Крылов) /В.=Р./ - Ковригу съем Гора горой, Ватрушку съем со стол большой
(Н.Некрасов) /В.=И./.
Винительный падеж с
предлогом сквозь. В составе свободных конструкций с предлогом сквозь
употребляются преимущественно неодушевленные существительные, что обусловлено
семантической спецификой этих синтагм: “единственной синтаксико-семантической
нагрузкой конструкции “сквозь+ ВП” было и остается - выражать локальные
отношения, точнее - предмет, окружение, среду, через которые направляется
действие”[14].
Утренний полусвет,
водянистый и сонный, наполнил комнату сквозь щели ставен (А.Куприн); Прищурив
старческие глаза, генерал сквозь очки оглядел комнату”(В.Вересаев).
В подобных конструкциях
часто встречаются субстантивы, обозначающие совокупности живых существ и
являющиеся грамматически неодушевленными. Насилу мог он продраться сквозь их
[дворовых] усердную толпу (А.Пушкин); В эту минуту маленький скелет продрался
сквозь толпу и приближался к Адриану (А.Пушкин).
Винительный падеж с
предлогом по. Одушевленные имена существительные в форме винительного падежа с
предлогом по, как правило, не употребляются. Употребление в конструкции “по” +
ВП” со значением цели названий людей или животных носит устаревший, диалектный
или просторечный характер и находится за пределами нормы. Лопухин послал
невестину дружку возвестить царю, что время идти по невесту(А.Толстой). Ср.
также диалектное выражение “идти по кони” с архаической формой винительного падежа,
которое Н.А.Мещерский относит к “традиционным формулам” и не считает живым
диалектным морфологическим образованием[15].
В конструкциях “по + ВП”
со значением меры часто употребляются названия частей тела: погрузиться по
колени, в грязи по самые локти, сыт по горло, влюблен по уши и т.д.
Винительный падеж с
производными предлогами. Практически все производные предлоги, управляющие
существительными в винительном падеже, употребляются только с неодушевленными
существительными. Так, предлоги спустя и погодя употребляются только со словами
с темпоративным значением: минута, час, полчаса, день, сутки и др. Три дня
спустя оба приятеля катили по дороге в Никольское (И.Тургенев).
Важное наблюдение по
поводу происхождения предлога “невзирая на” принадлежит Е.Т.Черкасовой:
“развитие релятивности в семантике этих деепричастий опиралось на их
употребление с зависимым именем отвлеченного значения, то есть со словом,
которое не является названием предмета, обозначающего объект зрительного
восприятия”[16]
Действительно, в современном языке этот предлог употребляется только с
неодушевленными (отвлеченными) именами существительными: невзирая на усталость
(страх, несогласие, болезнь, непогоду и т.п.). Указанный предлог встречается
также во фразеологическом обороте невзирая на лица со значением “не обращая внимания
на чье-либо положение, звание”.
Таким образом,
исследование проявления категории одушевленности-неодушевленности имен
существительных в предложно-падежных формах позволяет сделать вывод о том, что
грамматические свойства одушевленных и неодушевленных субстантивов, как
правило, сохраняются и в предложно-падежных сочетаниях. Исключение составляют
некоторые конструкции с предлогом в (выйти в люди, играть в коршуны и т.п.), в
которых сохраняется архаическая форма винительного падежа /В.=И./ под влиянием
трансформации значения субстантива с угасанием семы одушевленности.
Употребление предлогов,
управляющих существительными в винительном падеже обнаруживает следующие
закономерности:
1) непроизводные предлоги
в, на, за, под, с, через в составе предложно-падежных сочетаний употребляются
как с одушевленными (семантически и грамматически), так и с неодушевленными
субстантивами;
2) производные предлоги
спустя, погодя, невзирая на, а также непроизводные по и сквозь употребляются
преимущественно с неодушевленными именами существительными.
СПИСОК
ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
1. Пешковский А.М. Русский синтаксис в
научном освещении. - М.: Учпедгиз, 1986.
2. Пелих В.М., Абдульманова А.К.
Историческая грамматика русского языка. - Самара, 1994.
3. Востоков А.Х. Русская грамматика.-
СПб.,1839.
4. Булаховский Л.А. Исторический
комментарий к литературному русскому языку.- Киев, 1939.
5. Золотова Г.А. Синтаксический словарь.
Репертуар элементарных единиц русского синтаксиса.-М.:Наука,1988.
6. Хабургаев Г.А. Очерки исторической
морфологии русского языка. Имена. - М.: Изд-во МГУ, 1990.
7. Шмелев Д.Н. Архаические формы в
современном русском языке. - М.: Просвещение, 1960.
8. Станишева Д.С. Винительный падеж в
восточнославянских языках.- София: Изд-во болгарской академии наук,1969.
9. Русская диалектология. М.:
Высш.шк.,1972.
10. Черкасова Е.Т. Переход полнозначных слов в предлоги. -
М.: Наука,1967.
1. Блох М.Я. Теоретические основы
грамматики. - М.: Высш. шк., 2002
2. Плоткин В.Я. Строй английского языка.
– М.: Высш. шк., 2002
3. Kathryn Lynn Davis Sing to me of
Dreams. – London: Warner Books, 1990. – 658c.
4. Гришина И.А. Категориальный признак
рода в языковой семантике. Волгоград, 1996.
5. Резник Р.В. История английского
языка. М., 2001.