Тема: Применение военной силы во внутренних военных конфликтах

• Вид работы:
  Дипломная (ВКР) по теме: Применение военной силы во внутренних военных конфликтах
• Предмет:
  Другое
• Когда добавили:
  27.03.2012 12:15:20
• Тип файлов:
  MS WORD
• Проверка на вирусы:
  Проверено - Антивирус Касперского

Другие экслюзивные материалы по теме

• Полный текст:

                                                         СОДЕРЖАНИЕ

  
  

  Введение……………………………………………………………………….…….

  Глава 1. Теоретические и правовые основы внутригосударственных

                 конфликтов с применением военной силы……………………………….   

          1.1. Методология понятия «конфликт с  применением военной силы»……..

          1.2. Дефиниции понятия «военный конфликт» в зарубежных источниках.

          1.3. Генезис понятия «внутренний военный конфликт» в отечественной

                 литературе…………………………………………………………………..

  Глава 2. Право применения военной силы во внутригосударственных

                 конфликтах………………………………………………………………..

    2.1.  Статус внутригосударственного конфликта в международном

            гуманитарном праве…………………………………………………………

   2.2.  Общая характеристика принципов и норм международного права,

           соотносящихся с применением военной силы

           во внутригосударственных конфликтах………………………………….

   2.3. Применение военной силы во внутренних военных конфликтах

          в российском законодательстве……………………………………………

   2.4. Правовое регулирование участия Вооруженных сил

          во внутригосударственных конфликтах…………………………………

  Заключение………………………………………………………………………….

  Библиография……………………………………………………………………….

   

   

  
  
  

          

   

  ВВЕДЕНИЕ

  
  

  Правовые основы использования военной силы во внутригосударственных конфликтах относятся к числу сложных политико-правовых и социально-правовых проблем. Кроме этого они привлекают в последние годы повышенное внимание правоведов, историков, философов, социологов, военных и других представителей социально-правового знания. И это не случайно, не кратковременная дань моде. Громадные преобразования в международных отношениях значительным образом трансформировали их социально-правовой облик. Поэтому не случайно на сентябрьском (2005 г.) саммите ООО встал вопрос о трансформации ведущей организации мирового сообщества – Организации Объединенных Наций и ее Совета Безопасности (СБ).

  Постановка же научной проблемы, касающейся норм права, применяемых в период вооруженных столкновений в рамках международных отношений и на национальном уровне, обусловлена достигнутым уровнем развития данной отрасли международного права, так как назрела необходимость по-новому подойти к научной характеристике отдельных ее положений. Современное международное право представляет собой сложную систему юридических норм и принципов, в которых находят свое выражение объективные закономерности развития международных отношений. Система международного права, являясь отражением постоянно развивающихся международных отношений, сама постоянно развивается.

  Международно-правовое запрещение агрессивных войн само по себе еще не ведет к искоренению из общественной жизни причин, порождающих вооруженные конфликты. Несмотря на запрет обращаться к вооруженной силе в международных отношениях, государства не редко еще прибегают к ней для разрешения возникающих между ними споров и конфликтных ситуаций. Это обуславливает необходимость правового регулирования общественных отношений, возникающих в ходе вооруженного конфликта, в целях его максимально возможной гуманизации.

  Соответствующая группа норм международного права иногда условно именуется «право вооруженных конфликтов». Она включает ряд договорных и обычно-правовых принципов и норм, устанавливающих взаимные права и обязанности субъектов международного права относительно применения средств и методов ведения вооруженной борьбы, регулирующих отношения между воюющими и нейтральными сторонами и определяющих ответственность за нарушение соответствующих принципов и норм.

  Детальная проработка этой группы норм международного права для России становится тем более насущной, чем дольше происходит конфликт в Чечне, чем чаще имеет место вооруженных столкновений в Дагестане, Ингушетии и других регионах национальных интересов России. Учитывая неослабевающее внимание Европейского Союза к данной проблеме России необходимо осуществлять мероприятия, проводимые по освобождению территории Чеченской Республики и других районов от банд формирований, экстремистов и террористов, в строгом соответствии с нормами международного права регулирующих отношения между субъектами международного права в период вооруженных конфликтов. Но, если конфликт в Чечне приравнивается к вооруженным конфликтам немеждународного характера, то в свете недавнего требования Президента РФ В.В. Путина о необходимости нанесении превентивных ударов по территориям, контролируемым террористическими организациями, России необходимы детальные разработки в этой области, не противоречащие международному праву.

  Актуальность темы исследования обусловлена тем, что проблемы, связанные с применением военной силы для урегулирования опасных вооруженных конфликтов разной степени интенсивности в той или иной стране, а также в целях предотвращения массовых нарушений прав человека в каком-либо государстве, приобретают сегодня особую остроту. 

  В наше время наблюдается видоизменение самой войны как социального явления. Происходит ее сращивание с такими явлениями, как тайные операции, информационная война, имеет место «перетекание» из сферы межгосударствен-

  ных отношений в область внутригосударственных конфликтов.

  В последние годы мировое сообщество всё чаще сталкивается с вооруженными конфликтами нового поколения - внутренними вооруженными конфликтами, происходящими в пределах территории одного государства. В международном праве они получили наименование вооруженных конфликтов немеждународного характера (ВКНМХ). Причем такие внутренние конфликты сегодня уже преобладают среди всех вооруженных столкновений на нашей планете.

  Говоря о влиянии ВКНМХ на безопасность Российской Федерации, следует отметить, что они представляют угрозу нашему государству, прежде всего в тех случаях, когда такие конфликты возникают на территории России, на постсоветском пространстве или в других странах в непосредственной близости от границ Российской Федерации. Именно поэтому в Концепции национальной безопасности Российской Федерации «возникновение и эскалация конфликтов вблизи государственной границы Российской Федерации и внешних границ государств-участников Содружества Независимых Государств» относятся к числу основных угроз России в международной сфере [Указ Президента РФ «О концепции национальной безопасности Российской Федерации»  от 10 января 2000 г. № 24 // СЗ РФ. 2000. № 2. Ст. 170]. В Военной доктрине Российской Федерации в качестве одной из основных угроз для нашего государства также рассматривается «наличие очагов вооруженных конфликтов, прежде всего вблизи государственных границ Российской Федерации и границ её союзников» Указ Президента РФ «Об утверждении военной доктрины Российской Федерации от 21 апреля 2000 года N 706 // Энциклопедия российского права. Федеральный выпуск. М.: АРБТ, 2003. - № 5].

  Вместе с тем, учитывая геополитическое и геостратегическое положение России, интересы нашего государства могут быть затронуты ВКНМХ и в более отдаленных районах земного шара. Поэтому международно-правовое регулирование таких конфликтов представляется важным и актуальным с точки зрения национальной безопасности России и международной безопасности.

  Внутренние вооруженные конфликты отличаются от международных вооруженных конфликтов рядом существенных особенностей. И эти особенности необходимо учитывать при международно-правовой регламентации деятельности ООН, других международных организаций и отдельных государств по их урегулированию.

  Степень разработанности проблемы. Развитие современного общества, стремление оградить человечество от разрушительных последствий войн положили начало разработке специальных норм, определяющих пределы применения силы, положения воюющих, гражданского населения, раненых, больных, лиц, потерпевших кораблекрушения и т.д.

  В настоящее время такие нормы систематизированы и составляют самостоятельную отрасль международного права - международное гуманитарное право.

  Сегодня активная разработка проблем, связанных с урегулированием конфликтов, в зарубежной науке (прежде всего американской) выразилась в большом количестве публикаций по данной тематике, в создании исследовательских центров, выпуске специализированных журналов, в том числе «Журнала по разрешению конфликтов» (The Journal of Conflict Resolution), «Международного журнала по урегулированию конфликтов» (The International Journal of Conflict Management), «Журнала по исследованию проблем мира» (Journal of Peace Research), «Журнала по переговорам» (Negotiation Journal), «Международные переговоры: журнал практических и теоретических исследований» (International Negotiation: A Journal of Theory and Practice). 

  Однако в отечественной научно-правовой литературе, и особенно нормативно-прикладной диссертационной базе, вопросам урегулирования внутренних вооруженных конфликтов еще не уделялось должного внимания, а по отдельным сферам и направлениям - полное отсутствие единых нормативно-правовых актов по организации и проведению миротворческих операций многонациональными силами (особенно операций по принуждению к миру). Вместе с тем следует отметить, что к некоторым аспектам данной проблемы ранее обращались ученые различных отраслей знания.

  Первое направление связано с исследованием международно-правовой категории политического характера. В силу известных причин оно было господствующим в нашей правовой литературе вплоть до начала 1990-х годов.

  В результате подобного отношения к международным конфликтам в 1970-х - начале 1980-х годов в СССР проводились исследования, в которых изучались вопросы возникновения и развития тех или иных конкретных конфликтов преимущественно в их историческом ракурсе. Это работы Г.А. Арбатова, В.В. Журкина, В.А. Кременюка, Е.М. Примакова, а также ряда других авторов. Однако практически не было исследований по теоретическим проблемам урегулирования конфликтов. В лучшем случае рассматривались теории и подходы западной науки, что давало, правда, возможность познакомиться с разработкой этих проблем в США и некоторых других зарубежных странах. Пожалуй, наиболее интересными и полными в данном отношении были исследования, проводившиеся в 1870-80-х годах в Институте мировой экономики и международных отношений АН СССР под руководством В.И. Гантмана. Их результаты нашли отражение в таких коллективных монографиях, как «Современные буржуазные теории международных отношений: критический анализ» (1976) и «Международные конфликты современности» (1983). Анализу западных подходов к конфликтам были посвящены исследования Н.И. Дорониной «Международный конфликт» (1981) и Е.В. Егоровой «США в международных кризисах (политико-психологические аспекты)» (1988). В их работах, а также в работах некоторых других исследователей затрагивались и аспекты, связанные с урегулированием конфликтов и кризисов, хотя сама эта проблема не была в центре внимания авторов.

  Вопросы урегулирования конфликтов частично изучались в рамках проводившихся правовых дисциплин, главным образом в исследованиях по правовым аспектам мирного урегулирования международных споров, - таковы работы А.М. Ладыженского и И.П. Блищенко; Д.Б. Левина. Проблемы, связанные с урегулированием конфликтов, нашли определенное отражение и в тех немногочисленных исследованиях, которые были опубликованы в СССР по вопросам международных переговоров, прежде всего в исследованиях, принадлежащих перу А.Г. Ковалева, В.Ф. Петровского. Как правило, выход в свет подобных работ совпадал с периодами разрядки международной напряженности.

  Наиболее заметные разработки в этом направлении были сделаны в научных трудах Н.С. Бегловой, Т.С. Бояр-Созонович, Л.Н. Галенской, Н.В. Жданова, И.И. Карпеца, Е.Г. Ляхова, Л.А. Моджорян, Ю.А. Решетова, К.Н. Салимова и других ученых.

  С конца 1980-х годов в науке все более отчетливее стала проявляться необходимость введения в терминологию понятия «военный конфликт». Она была продиктована, с одной стороны, значительным ростом количества вооруженных конфликтов на территории СССР и в пост­советском пространстве, а с другой, – широким проникновением в сферу научных знаний последних достижений западной политологии и социологии, составной частью которых и является общая теория конфликта. Вследствие этого в военно-научных кругах встал вопрос о соотношении категорий «война» и «военный конфликт». Причем мнения ученых по данной проблеме разделились, что привело к широкой дискуссии, которая продолжается и по сей день. Представители одного из направлений ученых предлагают рассматривать войну как сложное общественное явление в едином спектре военных конфликтов различной интенсивности.

  Сторонники другого направления российской науки продолжают придерживаться традиционных для нашей теории взглядов, считая что приоритетным в соотношении этих понятий все же является «война», а понятие конфликт может использоваться лишь в качестве синонима значений локальной или ограниченной войны. При этом они отстаивают точку зрения что классифицировать войны и вооруженные конфликты необходимо в большей степени по социально-политическому признаку. Такое разделение, по их мнению, дает возможность глубже определить глубинную сущность того или иного противостояния. К примеру, понятие «справедливой» и «несправедливой» войны или «политического», «межнационального» и других видов конфликтов сразу указывают на природу их происхождения, а также на отношение к ним тех или иных политических сил.

  Специфика и сложность в определении предмета многих исследований  связана во многом с тем, что проблемой вооруженных конфликтов занимается достаточно большое количество наук, среди которых можно выделить социологию, политологию, историю, правоведение, психологию и военную науку. Каждая из них рассматривает это социальное явление со своих позиций. Так, например, с точки зрения общей теории конфликта, которая является составной частью социально-политических наук, любой военный конфликт рассматривается как закономерное продолжение политического (межгосударственного или внутри­государственного) противостояния. В силу этого для нее наибольший интерес представляют проблемы трансформации политического конфликта в вооруженный и выход из него.

  С точки зрения права, военный конфликт, в каком бы виде он ни проявлялся, всегда есть нарушение определенных норм, правил (международных или внутренних), т.е. выход за рамки определенного правового поля. Поэтому основной проблемой для этой науки является выработка таких законов и правил, которые бы позволяли, с одной стороны, не допустить выход конфликта за рамки этого правового поля, а с другой, – обеспечить социально-правовые гарантии тех лиц, которые участвуют в его разрешении.

  Между тем, этих исследований явно недостаточны для охвата столь обширной проблемы, ее научного осмысления и выработки конкретных рекомендаций по различным направлениям применения силы во внутренних конфликтах.

  Второе направление касается проблемы имплементации международного гуманитарно­го права, функционирования механизма реализации его норм на международном и внутригосударственном уровне не находили должного отражения в теоретических исследованиях сначала в советской, я ныне и отечественной науке международного пра­ва. Ученые основное внима­ние сосредоточивают на обсуждении проблем соотношения международного и внутригосударственного права, трансформации норм международною права и т.п. Данным вопросам посвящены труды И.П. Блищенко, А.С. Гавердовского, Г.В. Игнатенко, А.И. Зыбайло, В. Ю. Калугина, И.И. Лукашука, Л.В. Павловой, Е.Т. Усенко, С.В.Черниченко и других авторов. Несмотря на наличие общих взаимосвязей обсуждаемых про­блем с вопросом имплементации международного гуманитарно­го права в рамках определенного механизма, значительный объ­ем международных договоров, регулирую­щих отношения в сфере защиты жертв войны, особенности международно-правового регулирования данного комплекса отноше­ний, участие в правореализационном процессе государственных органов, физических лиц, тяжесть последствий нарушения международно-право-вых норм порождают насущную потребность в теоретическом обосновании содержания этого механизма, под­ходов к разрешению практических проблем происходящего в его рамках процесса имплементации и выработке на этой основе соответствующих научно-тактических рекомендаций.

  Третье направление касается организационно-правовых вопросов, связанных с особенностями деятельности правоохранительных органов при возникновении чрезвычайных ситуаций природного и техногенного характера, а также с процессом управления силовых структур при массовых беспорядках. Так, внимание правовым вопросам обеспечения функционирования подразделений ОВД в чрезвычайных условиях уделено в работах Н.В. Караханова, И.В. Ложкина, С.А. Старостина, В.В. Овчинникова, М.Д. Давитадзе. Проблемы применения особых правовых режимов освещены в работах С.А. Аникиенко, В.И. Жалинского, Н.Ю. Терещенковой, В.В. Лозбинева. Военно-прикладные подходы к урегулированию вооруженных конфликтов исследованы в работах В.М. Барынькина, А.Ф. Клименко и др.

           Цель исследования состоит в теоретико-методологическом анализе механизма формирования правовых основ использования военной силы во внутригосударственных конфликтах.

  
  

           Задачи исследования:

           1. Определить теоретические и правовые основы внутригосударственных конфликтов с применением военной силы.   

  2. Рассмотреть право применения военной силы во внутригосударственных конфликтах.

  3. Охарактеризовать правовое регулирование участия Вооруженных сил во внутригосударственных конфликтах.

  3. Разработать рекомендации по совершенствованию отечественной правовой базы для использования военной силы во внутригосударственных конфликтах.

  Объект исследования - совокупность отношений, складывающихся в процессе применения военной силы во внутригосударственных конфликтах.

  Предметом исследования являются правовые аспекты использования военной силы во внутригосударственных конфликтах.

  Методологической основой исследования являются общенаучные методы познания, в частности исторический, системно-структурный, логический, сравнительно-правовой анализ, конкретно-социологические методы, методы моделирования, исследования операций и логической семантики.

  Нормативно-правовую базу исследования составили международно-пра-вовые акты, Конституция Российской Федерации, федеральное законодательство в области Чрезвычайного положения, действующее законодательство РФ и ведомственные правовые акты, регулирующие деятельность правоохранительных структур в чрезвычайных обстоятельствах.

  Исследования базируются на научной литературе общей теории государства и права, теории государственного управления, конфликтологии, теории исследования операций, работах зарубежных ученых, специальной отечественной литературе и материалах международных конференций по проблеме урегулирования вооруженных конфликтов.

  Обоснованность и достоверность результатов исследования предопределяются избранной методологией и методикой. В диссертации широко использовались методы сравнительного правоведения, контент-анализа документов, связанных с практикой урегулирования вооруженных конфликтов.

  Эмпирическую базу исследования составляют реальные события, связанные с процессом урегулирования внутренних вооруженных конфликтов в России и за рубежом.

  Научная новизна исследования состоит в том, что в работе осуществлена попытка изучения теоретических и практических проблем, не являющихся ранее предметом специального диссертационного исследования. В данной работе впервые:

  - сформулирован ряд базовых понятий, входящих в предмет диссертационного исследования;

  - раскрыта конкретная компетенция применения военной силы во внутригосударственных конфликтах;

  - исследованы противоречия норм права и предусмотрена необходимость создания специального законодательства по применению военной силы во внутригосударственных конфликтах;

  - обоснован характер применение военной силы для урегулирования внутренних вооруженных конфликтов на различных этапах их развития;

  - даны рекомендации по имплементации норм международного право в отечественное право;

  - разработаны предложения по интеграции норм международного право с российским правом.

  Положения, выносимые на защиту:

  1. Система основных определений и понятий, характеризующих условия и обстоятельства протекания внутреннего вооруженного конфликта.

  2. Рекомендации по совершенствованию конкретных правовых норм, регламентирующих использование военной силы во внутригосударственных конфликтах.

  3. Обоснование возможности применения военной силы во внутригосударственных конфликтах.

  Теоретическая значимость исследования определятся, прежде всего, тем, что оно вносит вклад в развитие научного направления, связанного с правовыми основами урегулирования внутренних вооруженных конфликтов.

  Практическая значимость работы определяется тем, что конкретные выводы и рекомендации диссертационного исследования могут быть использованы при разработке нормативно-правовой базы применения военной силы во внутригосударственных конфликтах.

  Апробация базы и внедрение результатов исследования осуществлялась в различных формах. Прежде всего, предложения автора по совершенствованию законодательства.

  Ряд предложений и выводов диссертационного исследования изложены в статях автора, тезисах доклада на международной конференции, а также учебных пособиях, подготовленных в рамках научно-исследовательской работы ________________ и приведенных в библиографии.

  
  
  
  

   

   

   

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

   

  
  
  
  
  
  
  

                 ГЛАВА I. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ И ПРАВОВЫЕ ОСНОВЫ

                        ВНУТРИГОСУДАРСТВЕННЫХ КОНФЛИКТОВ

                                  С ПРИМЕНЕНИЕМ ВОЕННОЙ СИЛЫ

  1.1. Методология понятия «конфликт с применением военной силы»

  
  

  Приступая к рассмотрению категории «конфликт с применением военной силы», как одного из типов социальных конфликтов, необходимо, на наш взгляд, учитывать, что в системе понятий, отражающих специфику объекта и содержания предметной области любой науки, заключена одна из основных форм систематизации научных знаний, их доказательного, всесторонне обоснованного, систематического изложения. 

  Во многих случаях ряд понятий употребляются как синонимы, когда не только отсутствуют тонкие критерии отличий, но и сами понятия не получают сколько-нибудь удовлетворительных объяснений и дефиниций. Надо подчеркнуть, что пренебрежение или невнимание к глубокому семантическому и специально научному анализу в сложившейся к настоящему времени ситуации в деле формирования системы научных представлений о конфликтах является основанием того, что ряд авторов, отождествляют понятия «военный конфликт» и «вооруженный конфликт», а часть из них использует дефиниции «военное (вооруженное) противостояние (вмешательство)» и др. Правомерность подобных сравнений можно, на наш взгляд, определить, выявив сначала сущность терминов «конфликт» и «социальный конфликт», поскольку вооруженный конфликт относится к социальной категории.

  Понятие конфликта в научной литературе, впрочем, как и в публицистике, неоднозначно. Существует множество определений термина «конфликт».

  Например, А.Г. Здравомыслов, автор наиболее фундаментальной, на наш взгляд, отечественной монографии по проблемам социологии конфликта, пишет, что «конфликт - это важнейшая сторона взаимодействия людей в обществе, своего рода клеточка социального бытия. Это форма отношений между потенциальными или актуальными субъектами социального действия, мотивация которых обусловлена противостоящими ценностями и нормами, интересами и потребностями» [Здравомыслов А.Г. Социология конфликта. 3-е изд. - М., 1996. - С. 94].

  Однако, наиболее общий подход к определению конфликта в литературе состоит в определении его через противоречие, как более общее понятие и, прежде всего, через социальное противоречие.

  Общеизвестно, что развитие любого общества представляет собой сложный процесс, который совершается на основе зарождения, развертывания и разрешения объективных противоречий. Признавая это на словах, господствовавшая в течение десятилетий марксистская теория, по существу, не относила это к нашему обществу, поскольку один из идеалов социализма – отсутствие классовых конфликтов. Еще в конце 1930-х годов у ряда авторов появилась идея «бесконфликтности» развития социалистического общества, отсутствия в нем антагонистических противоречий. Наиболее полно эта идея была представлена в тезисе о полном соответствии при социализме производственных отношений характеру производительных сил.

  Позднее было признано, что это соответствие проявляется лишь тогда, когда противоречия объединяются преобладающим единством двух противоположных друг другу сторон. Соответствие было представлено как определенная ступень развития противоречия, когда противоположности еще объединены в рамках единства. Большинство авторов, занятых поисками основного противоречия социализма, считали таковым противоречие между производительными силами и производственными отношениями, иногда – между производством и потреблением, старым и новым и т.п.

  Так или иначе, проблема противоречий в известной степени в отечественной литературе все же разрабатывалась. Однако этого нельзя сказать о теории конфликтов: ей, по существу, уделялось слабое внимания, которое и обусловило понимание конфликта (от лат. conflictus - столкновение) лишь как столкновение противоположных интересов, взглядов, стремлений; серьезное разногласие, острый спор, приводящий к борьбе [Современный словарь иностранных слов. – М.: «Цитадель-трейд», 2005. - С. 414.]. То есть, в определение не входило понятие «противоречие».

  Между тем, по нашему мнению, противоречия и конфликт, с одной стороны, не могут рассматриваться как синонимы, а с другой – противопоставляться друг другу. Противоречия, противоположности, различия – это, на наш взгляд, необходимые, но недостаточные условия конфликта. Противоположности и противоречия превращаются в конфликт тогда, когда начинают взаимодействовать силы, являющиеся их носителями. Таким образом, конфликт – это проявление объективных или субъективных противоречий, выражающееся в противоборстве сторон.

  Под социальным конфликтом в общем плане понимается тот вид противостояния, при котором стороны стремятся захватить территорию, либо ресурсы; угрожать оппозиционным индивидам или группам, их собственности или культуре.

  Современная теория социального конфликта возникла на западе как реакция некоторой части социологов на широкое распространение в ми­ре социологии позитивизма, ее теоретической основы - структурно-функционального анализа. Односторонность методологических посылок функционального подхода, особенно таких, как постулирование стабиль­ности, устойчивости, гармонии, порядка в обществе, универсального функционализма, функциональной неотъемлемости всех компонентов со­циума, - вступала в заметное противоречие с иным концептуальным под­ходом к социальной действительности, инициированным, в частности, общественной практикой 50-60-х годов, социальными конфликтами этого периода.

  Определения социального конфликта различного толка в зарубежной литературе можно найти в работах К. Боулдинга, Р. Дарендорфа, Л. Козера, Т. Парсонса, Н. Смелзера, Ю. Хабермаса, С. Чейза и др. [Боулдинг К. Общая теория систем – скелет науки//Исследования по общей теории систем. М., 1969; ым?", логической

  Дарендорф Р. Элементы теории социального конфликта//Социс., 1994. № 5; Козер Л. Функции социального конфликта. Пер. с англ. О. Назаровой. Под ред. Ионина Л.Г. - М.: Идея-Пресс - Дом интеллектуальной книги, 2000. - 208 с.; Т. Парсонс. Понятие общества: компоненты и их взаимоотношения//Амери-канская социологическая мысль.- М.- 1996.- С.494-526; Смелзер Н. Социология - М., 1994; Чейз С. Тирания слов. – М., 1998; Хабермас Ю. Будущее человеческой природы. – М., 2002 и др.]

  Однако, наиболее полное, по нашему мнению,  определение социального конфликта дается в отечественной литературе. В частности, например, Е.М. Бабосов считает, что конфликт социальный – это «предельный случай обострения социальных противоречий, выражающийся в столкновении различных социальных общностей – классов, наций, государств, социальных групп, социальных институтов и т.п., обусловленном противоположностью или существенным различием их интересов, целей, тенденций развития. Конфликт социальный складывается и разрешается в конкретной социальной ситуации в связи с возникновением требующей разрешения социальной проблемы. Он имеет вполне определенные причины, своих социальных носителей (классы, нации, социальные группы и т.д.), обладает определенными функциями, длительностью и степенью остроты» [Бабосов Е.М. Конфликт социальный//Социологи-ческий словарь. - Минск, 1991. - С. 80].

  Правда, это определение, схватывая, на наш взгляд, только основную суть рассматриваемого явления, не отражает всех черт конфликта – его психологического аспекта, в частности. Эта особенность прослеживается и в определении Ю.Г. Запрудского, который говорит, что «Социальный конфликт – это явное или скрытое состояние противоборства объективно расходящихся интересов, целей и тенденций развития социальных субъектов, прямое и косвенное столкновение социальных сил на почве противодействия существующему общественному порядку, особая форма исторического движения к новому социальному единству» [Запрудский Ю. Г. Социальный конфликт. - Ростов, 1992. - С. 54]. Данное определение, по нашему мнению, в общем, верно, но слишком масштабно. Рассматриваемая характеристика не учитывает бытовых, семейных, трудовых – словом, конфликтов более «низкого уровня».

  Т.В. Новикова считает, что социальный конфликт – это «ситуация, когда стороны (субъекты) взаимодействия преследуют какие-то свои цели, которые противоречат или взаимно исключают друг друга» [Новикова Т.В. Социальные конфликты: Экспертиза, прогнозирование, технология разрешения. Вып. 1. - М., 1991. – С. 27]. Здесь как видно, подчеркнут, прежде всего, личностный, психологический аспект конфликта.

  В более «современных» работах [Савин А.Б. Типология социальных конфликтов: Дисс... канд. филос. наук. – Н. Новгород: ННГАСУ, 1999. - 158 с.; Дмитриев А.В. Исследовательская парадигма социального конфликта//Современная конфликтология в контексте культуры мира/Материа-лы I Международного конгресса конфликтологов. Под ред. Степанова Е.И. - М.: Эдиториал УРСС, 2001. - 592 с.; Материалы Всероссийской научной телеконференции «Этнические конфликты: теория, экспертиза, технологии разрешения»//Социальные конфликты: экспертиза, прогнозирование, технологии разрешения. Вып. 18, 2002. - 470 с. и др.] при изучении различных сфер общественной жизни исследователи обычно применяют так называемый конфликтологический подход. Такой подход, например, к политическому исследованию фокусирует внимание на политических процессах в терминах соревнования между людьми и группами за ценности, имеющие политическую значимость, т.е. процессах в рамках политической системы. В международной политике конфликтологический подход является, с нашей точки зрения, основным. Возможен этот подход и в юриспруденции, когда преступление рассматривается как результат конфликта между людьми, прослеживается механизм его возникновения. Конфликт продолжается и в судебном процессе (обвиняемый и его защитник, с одной стороны, обвинитель – с другой). 

  Известно, что проблема типологии возникает во всех науках, имеющих дело с множеством разнородных объектов. Проблемы типологии в социальных науках довольно сложны как из-за практической невозможности проведения «чистых» экспериментов (как это делается в естественных науках), так и трудностей методологического характера.

  Тем не менее, в современной литературе достаточно много классификационных схем конфликтов. Наиболее распространенными классификациями конфликтов являются типология конфликтов в зависимости от таких параметров, как масштабность; длительность протекания во времени; социальные последствия; формы проявления; особенности и условия происхождения (и развития); количество вовлеченных сторон; почва, на которой проявляется противоречие; соотношение интересов сторон; сферы социального взаимодействия; интенсивность используемых средств и т.д. (Р. Дарендорф, С. Хантингтон, С. Чейз,  Я. Штумски, Р. Даль, А. Анцупов, А.И. Шипилов и др.) [Дарендорф Р. Современный социальный конфликт. – М., 2001; Darendorf R. Class and Class Conflict in industrial Society. - N.Y., 1959; Huntington S.P. The Clash of Civilizations?//The Intermational System after the Collapse of the East-West Order. 1994; Анцупов А.Я., Шипилов А. И. Конфликтология: теория, история, библиография. - М., 1996; Анцупов А.Я., Шипилов А.И. Словарь конфликтолога. - М., 1995].

  Вместе  с  тем  для  выработки типологии конфликта в рассматриваемом нами аспекте, основой которого является противоречие, необходим, на наш взгляд, системный подход, поскольку система постоянно испытывает на себе внутренние возмущения, являющиеся результатом ее внутренней противоречивости.

  Компонент и система, часть и целое; прерывное и непрерывное, структура и функция; внутреннее и внешнее; организация и дезорганизация; разнообразие и однообразие – такой далеко не полный перечень противоречивых сторон и отношений, присущих системам и порождающих конфликты [Мертон Р. Социальная структура и аномия//Социологические исследования, 1992. - № 3. - С. 104-114]. Каждая из этих характеристик способна служить базой для выделения конфликтов определенного типа.

  Изучение структур и механизмов, обеспечивающих устойчивость социальных систем, предпринятое представителями структурно-функционального анализа (Т. Парсонс, Р. Мертон, К. Дэвис и др.), привело к созданию различных типологий как структур, так и функций систем, так или иначе связанных с конфликтами. По Парсонсу [Парсонс Т. Понятие общества: компоненты и их взаимоотношения//Американская социологическая мысль.- М.- 1996.- С.494-526], например, можно выделить четыре обязательных требования к системе: адаптация к внешним объектам, целеполагание, поддержание бесконфликтного отношения между элементами системы (интеграция) и, наконец, поддержание институционных нормативных предписаний («ценностного» образца). Это по сути предпосылки или условия бесконфликтного существования в обществе.

  Р. Мертон в отличие от Парсонса сосредоточил внимание на дисфункциональных явлениях, возникающих вследствие противоречий и напряжений в социальной структуре. Он выделяет пять типов приспособления индивидов в обществе (конформизм, инновация, ритуализм, ретризм, мятеж) [Мертон Р. Социальная структура и аномия//Социологические исследования, 1992. - № 3. - С. 104]. Отклонение от каждого из этих типов означает неизбежный конфликт – либо с властью, либо с так называемой репрезентативной группой.

  Новейшие версии структурно-функционального анализа (Р. Александер и др.) модифицировали эти основные положения, однако основные идеи данной концепции сохранились (статичное, внеисторическое рассмотрение общества, абстрактный категориальный аппарат, «некорректное поведение» индивида в описании саморегулируемых систем и т.д.).

  Характерно, что классификация противоречий в рамках системного подхода по критерию этапности и последовательности их разрешения оказывается достаточно уязвимой. Как известно, в диалектике принято следующее описание последовательности развития: возникновение и созревание внутренних противоречий между элементами, частями, подсистемами, т.е. становление системы, дестабилизация и разрушение системы через борьбу и отрицание одной противоположности другой и переход к новой системе. Современные исследователи признают возможность такого развития, но не считают его единственно возможным. Напротив, получила широкое распространение точка зрения, по которой изменения происходят не через разрушение системы, а через рост ее упорядоченности и усложнение. Рост же противоречий в системе рассматривается не как источник развития, а как причина типичного антисистемного действия.

  Деление конфликтов на внутри- и внесистемные имеет несомненное познавательное и практическое значение. Особенно важно для предмета нашего исследования остановиться на трактовке внутрисистемных социальных противоречий и конфликтов, к которым, как известно, имеется ряд подходов. Например, в соответствии с марксистской позицией смена общественных систем объяснялась, в частности, непримиримыми противоречиями между новыми производительными силами и устаревшими производственными отношениями. Такое упрощенное понимание подверглось, в первую очередь, в зарубежной литературе основательной критике. Л. Козер, например, считал, что общества можно разделить на «ригидные» (закрытые) и плюралистические (открытые). В ригидных большие группы (враждебные классы) разрешают свои интересы через революционное насилие, в плюралистических же дается возможность решения конфликта через разнообразные социальные институты [Козер Л. Функции социального конфликта. Пер. с англ. О. Назаровой. Под ред. Ионина Л.Г. - М.: Идея-Пресс - Дом интеллектуальной книги, 2000. - 208 с.].

  Среди зарубежных исследователей данной проблемы представляет наибольший, на наш взгляд, интерес точка зрения Э. Гидденса. По его мнению, каждый отдельный тип общества характеризуется плюрализмом форм господства и эксплуатации, которые не могут быть сведены к единому классовому принципу. При этом наряду с классовой эксплуатацией существуют три вида эксплуататорских отношений, которые до конца не объясняются, хотя и затрагиваются теорией классовой борьбы в общем и теорией прибавочной стоимости в частности. Это: а) эксплуататорские отношения между государствами, во многом формирующиеся военным господством; б) эксплуататорские отношения между этническими группами, совпадающие или же не совпадающие по форме с эксплуататорскими отношениями первого типа; в) эксплуататорские отношения между мужчинами и женщинами (эксплуатация по половому признаку). Ни один из этих видов эксплуатации не может быть сведен к исключительно классовому уровню [Giddens A. The Constitution of Society, Cambridge, 1984].

  Внутрисистемные противоречия, таким образом, могут лежать в основании типологии конфликтов, но их отнюдь не следует ограничивать классовыми противоречиями.

  Понятно, что в рамках конфликта какого-либо типа возможна и дальнейшая классификация. Приведем одну из них, наиболее тесно относящуюся к предмету нашего исследования - классификацию межнациональных конфликтов [Паин Э.А. Проблемы регулирования этнических конфликтов в постсоветском обществе//Социальные конфликты: экспертиза, прогнозирование, технологии разрешения. Вып. 2. - М., 1992. - С. 123]:

  а) Конфликты «неуправляемых эмоций». Речь идет о конфликтах-бунтах или погромах. Для подобных конфликтов характерна неопределенность целей организаторов беспорядков, случайность конкретных событий. Часто внешние признаки таких событий скрывают за собой непроясненные до конца истинные причины. Это подтверждает анализ драматических ферганских событий 1989 г., когда погромам подверглись ни в чем не замешанные турки-месхетинцы, а также события в бывшей Югославии, во многом не поддающиеся рациональному толкованию.

  б) Конфликты «идеологических доктрин». Они связаны с политическими, национальными, религиозными движениями и имеют более или менее давние исторические корни. Национальные требования формируются не стихийно, а разрабатываются идеологами-теоретиками. Сторонники определенной идеи готовы пожертвовать за нее самой жизнью, поэтому такие конфликты могут носить длительный и ожесточенный характер. К такого рода конфликтам могут относиться споры по поводу принадлежности территорий, по поводу их государственного или административного статуса, неурядицы в связи с возвращением ранее депортированных народов и т.д.

  в) Конфликты «политических институтов». Это в основном споры о границах, о взаимоотношениях органов власти, о юрисдикции, о роли политических партий и движений и др. «Война законов» и «парад суверенитетов» относятся к числу конфликтов именно этого типа.

  Наконец, можно выделить полностью институционализированные конфликты (представляют большую редкость в общественной практике) и в то же время конфликты, протекание которых не урегулировано никакими механизмами. Если в конфликтах институционализированных существуют и действуют общие для сторон правила, согласно которым и разрешается проблема, то во втором типе конфликтов согласие сторон сведено к минимуму или вообще отсутствует и борьба развивается без ограничений. В промежутке между этими крайними полюсами наблюдается большое разнообразие видов противостояния сторон, которые урегулированы хотя бы частично.

   Вероятно, ко второму, но с определенной оговоркой, человеческое общество в течение многих столетий вырабатывало и пыталось реализовать целый ряд правил ведения военных действий. В международном праве существуют «законы и обычаи войны», заключены конвенции почти между всеми государствами по этим вопросам, что, конечно, отнюдь не означает, что эти правила и нормы всегда и везде соблюдаются.

  Дихотомическое деление (на два противоречащих понятия) разводит все социальные конфликты на: невооруженные и вооруженные.

  Вооруженные конфликты характеризуются использованием субъектами оружия (применением военной силы) для разрешения противоречий и являются видом по отношению к социальному конфликту как родовому понятию.

  По мнению западных и отечественных конфликтологов, критериями для установления того или иного типа вооруженного конфликта являются: социально-политическая природа и содержание конфликта; соотношение и расстановка внутренних политических сил; цели и стратегия сторон в конфликте; степень использования вооруженного насилия и т. п.

  Исходя из этих критериев, наиболее содержательную, по нашему мнению, типологию конфликтов представляет В.Л. Суворов [Суворов В.Л. Военная конфликтология: основные подходы к изучению вооруженных конфликтов//Современная конфликтология в контексте культуры мира. – М., 2001. - С. 563-565]. Автор выделяет следующие типы вооруженных конфликтов:

  - межгосударственные (между государствами и их коалициями);

  - внутригосударственные (гражданские беспорядки, массовые волнения и т.п.);

  - территориально-статусные (требования изменения границ, повышения статуса и т.п.);

  - сепаратистские (требования полной независимости, выхода из состава государства и т. п.);

  - ирредентистские (требования о присоединении этнической группы к другому государству);

  - этнические (между различными этническими группами и т. п.).

           Уровень классификации вооруженных конфликтов по качественному содержанию В.Л. Суворов дополняет следующими признаками:

  -  по характеру участия в конфликте – прямое участие на стороне союзника и косвенное участие при помощи советнического аппарата, военных поставок, подготовки специалистов для армии и флота и т.д.

  -  по качеству противоборствующих сторон – между регулярными армиями, между иррегулярными воинскими формированиями, смешанные.

  Уровень классификации конфликтов по количественному (оперативно-стратегическому) содержанию В.Л. Суворов представляет следующим образом:

  -  по расположению района конфликта - внутренний, приграничный, удаленный от страны;

  -  по способу развязывания – внезапное нападение, эскалация агрессии;

  -  по характеру театра военных действий – сухопутный, прибрежный, океанический, морской;

  -  по количеству сил – от ограниченного контингента до оперативно-стратегической группировки войск (сил) с обеих сторон;

  -  по способам и формам военных действий – классические, партизанские, нетрадиционные, ограниченные, широкомасштабные, блокадные.

  Существует также ряд других подходов к типологизации вооруженных конфликтов. Все они в той или иной степени отражают сложность и многогранность этого социально-политического явления.

  Вместе с тем, при отнесении конфликта к тому или иному типу следует, провести анализ его характерных признаков. Но данный аспект не входит в задачи нашего исследования, поэтому будем основываться на разделяемой нами точке зрения В.А. Махонина [Махонин В.А. Подходы к классификации вооруженных конфликтов//Электронный архив информационного агентства «НСН»

  /www.el.integrum.ru] на то, что можно говорить о следующих признаках вооруженного конфликта: а) субъекты конфликта являются носителями оружия; б) применение военной силы используется как главное средство разрешения противоречий. Исходя из этого, под вооруженным конфликтом следует на наш взгляд, понимать разрешение противоречий между различными субъектами посредством применения военной силы.

  По Махонину, война есть разновидность вооруженного конфликта. Автор к ее характерологическим признакам относит то, что:

  1. субъекты войны являются субъектами политики;

  2. применение военной силы - главное средство разрешения противоречий;

  3. широкомасштабные боевые действия;

  4. война является особым состоянием всего общества.

  Совокупность названных признаков позволяет дать дефиницию: война - это разрешение противоречий между субъектами политики посредством применения военной силы, используемой в широких масштабах. Ее сущность состоит не просто в продолжении политики насильственными средствами, а в разрешении противоречий с помощью военной силы.

  Военный конфликт можно рассматривать как разновидность войны, поскольку первые два признака войны и военного конфликта совпадают, а третий и четвертый – различны: третий признак - военные действия ограниченного масштаба, четвертый - особое состояние части общества.

  Понятие «военный конфликт», используемое в широком смысле, «включает в себя любые военные столкновения, в том числе и мировые войны» [Военно-энциклопедический словарь. М., 1984, с.354.]. Вместе с тем, это понятие все чаще употребляется по отношению к таким военным коллизиям, которые обладают некоторыми особенными чертами. К ним можно отнести, как считает С.В. Смульский, по меньшей мере, следующие: во-первых, это борьба с использованием средств военного насилия как с одной, так и с другой стороны; во-вторых, географически локализованный масштаб ведения боевых действий; в-третьих, ограниченное (как правило) использование сил и средств военного насилия; в-четвертых, относительная ограниченность частных, регионально-ситуативных целей, которые стороны преследуют в споре; в-пятых, относительная управляемость процесса развития конфликтных отношений между участниками этого спора [Смульский С.В. Идентификация военного конфликта (методологические и теоретические ориентиры)//Полис, 1995. - № 4].

  В литературе военный конфликт, как правило, рассматривается с точки зрения его соотношения с международным (межгосударственным) конфликтом (причем толкование его часто сужается до рамок вооруженного конфликта, понимаемого как определенная фаза развития международного конфликта), с позиций той опасности, которую это явление представляет как возможный детонатор мировой войны. В процессе эволюции подходов к пониманию военного конфликта все более принимаются во внимание экономические, экологические, социально-политические, социально-психологические, юридические (международно-правовые) и другие аспекты рассматриваемого явления [Федоров Ю.Е. Международная безопасность и глобальные проблемы. - М., 1983. - С. 41-48; Вавилов A.M. Экологические последствия гонки вооружений. - М., 1988. - С. 29-39; Арцибасов И.Н., Егоров С.А. Вооруженный конфликт: право, политика, дипломатия. - М., 1989. - С. 31-32; Прохоренко И.Л. Межгосударственные и межнациональные конфликты на территории бывшего СССР (Взгляд зарубежных ученых)//США: Экономика. Политика. Идеология, 1994. - № 8-9; Насиновский В.Е., Скакунов З.И. Политические конфликты в современных условиях//США: Экономика. Политика. Идеология, 1995. - № 4; Пыж В.В. Проблемы реформирования армии в современном политическом процессе российского общества: Автореф. дисс… канд. полит. наук, - СПб, 1999. - 22 с.; Яковлев В. Военные аспекты миротворчества стран СНГ//Международная жизнь. - 2002. - № 1. - С. 31-38 и др.].

  Тем не менее, под военным конфликтом все-таки следует понимать вооруженное столкновение ограниченного масштаба, как форму разрешения противоречий между субъектами политики.

  Приведенные рассуждения позволяют заключить, что понятие «вооруженный конфликт» является видом социального (политического) конфликта. Война и военный конфликт являются подвидами вооруженных конфликтов. Поэтому любую войну или военный конфликт можно назвать вооруженным конфликтом, но не каждый вооруженный конфликт может быть войной или военным конфликтом.

  Все многообразие вооруженных конфликтов, так или иначе, на наш взгляд, сводится в две основные группы:

  1) субъекты конфликтов не являются субъектами политики. К ним относятся отдельные лица, группы людей, использование оружия между которыми или одним из которых подпадает под уголовное законодательство и может быть квалифицировано как преступление;

  2) субъекты конфликтов являются субъектами политики.

  Субъекты 2-й группы - это субъекты войн и военных конфликтов. К ним относятся: государства с их вооруженными силами; коалиции государств; правящие режимы с регулярными вооруженными силами, ведущие борьбу против антиправительственных группировок; антиправительственные группировки, имеющие свои иррегулярные вооруженные формирования; национально-осво-бодительные движения и организации, имеющие свои военные формирования и представляющие интересы народов, лишенных государственности.

  Основываясь на характеристике приведенных выше субъектов конфликтов, можно выделить следующие виды войн и военных конфликтов:

  1. Межгосударственные войны и военные конфликты, субъектами противоборства в которых выступают государства.

  2. Войны и военные конфликты между государствами с одной стороны и национально-освободительными движениями - с другой.

  3. Внутригосударственные войны и военные конфликты, субъектами которых выступают с одной стороны правящие режимы, с другой - антиправительственные группировки (гражданские, религиозные, межнациональные, расовые и др.).

  Исходя из предмета нашего исследования, в данной работе будет рассматриваться в основном третий вид военных конфликтов, для выявления характерологической сущности которого мы водим такой термин как «конфликт с применением военной силы».

  Во всех предыдущих рассуждениях понятие «конфликт с применением военной силы» отсутствует. Тем не менее, в литературе его использование достаточно распространено. Данное понятие в современном понимании впервые, пожалуй,  вошло в научный оборот начиная с выдвинутого Карлом Клаузевицем принципа применения вооруженной силы  [Клаузевиц К. О войне. – М.: Воениздат, 1941]. В дальнейшем данный термин стал применяться в различных дефинициях.

  Например, В.В. Пыж  под использованием военной силы понимает применение военно-силовых средств в конфликтах [Пыж В.В. Проблемы реформирования армии в современном политическом процессе российского общества: Автореф. дисс… канд. полит. наук, - СПб, 1999].

  В.В. Чебан характеризует применение военной силы как конфликты самого различного масштаба, начиная от военно-политических союзов и кончая войсковыми группировками, предназначенными для ведения современной войны [Чебан В.В. Военная безопасность союзного государства и основные направления ее обеспечения//Журнал теории и практики Евразийства, 2003. - № 12].

  O.O. Хохлышева соотносит применение военной силы в конфликтах с операциями по поддержанию мира [Хохлышева О.О. Разоружение, безопасность, миротворчество: глобальный масштаб. Монография. - М. - Н.Новгород: АВН РФ, АНМ «Элита» при ООН, ИСИ ННГУ, 2000. - С. 308].

  К.Н. Салимов, как одну из составляющих широкого диапазона внутригосударственных конфликтов, трактует применение военной силы [Салимов К.Н. Современные проблемы терроризма. - М.: Изд-во "Щит и М.", 2000. - 217 c.].

  В международном праве (в различных международных конвенциях, соглашениях, договорах, протоколах и т.п.) применение вооруженной силы (если другими способами избежать ее не удалось) рассматривается, как цивилизованная возможность для конфликтующих сторон разрешить возникшие разногласия вооруженным путем [Гассер Х-П. Международное гуманитарное право. – М.: МККК, 1995].

  В.А. Шагалов использование военной силы рассматривает в «операциях по поддержанию мира» как меру самообороны [Шагалов В.А. Проблема новой миротворческой парадигмы на рубеже XX-XXI вв. и вклад республики Татарстан в ее формировании//Вестник ТИСБИ, 2002. - № 4].

  М.А. Рыльская, считая внутренний вооруженный конфликт одной из форм силового разрешения социально-политических противоречий, подчеркивает, что в связи с применением военной силы различного масштаба внутренним вооруженным конфликтам присущи некоторые элементы, характерные для военного времени (зоны боевых действий, наемничество, диверсионная борьба, повстанческая деятельность и т.д.). [Рыльская М.А. Внутренний вооруженный конфликт проблемы урегулирования (организационно-правовой аспект): Автореф. дисс… канд. юридич. наук. – М., 2001].

  Существуют и другие дефиниции термина «конфликт с применением военной силы»: локальный конфликт, вооруженное противостояние, агрессия, миротворческая операция, контртеррористическая операций, использование вооруженных сил  и др.

  И все таки, в литературе [Батырь В.А. Имплементация норм международного гуманитарного права в военном законодательстве Российской Федерации: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М.: Воен. ун-т, 1999. 24 с.; Кузнецов А.Г. Прогноз возможных военных конфликтов с участием России на период до 2010 года//Стратегическая стабильность. - 1999. - № 4. - С.44-53; Россия (СССР) в локальных войнах и военных конфликтах второй половины XX века / Под ред. В.А.Золотарева. - М.: Кучково поле, Полиграфресурсы, 2000. - 575 с.; Смульский С.В. Идентификация военного конфликта (методологические и теоретические ориентиры)//Полис, 1995. - № 4; Авдеенок Л.Н., Епачинцева Е.М. Реабилитационный аспект работы с семьями участников локальных военных конфликтов//Контроль и реабилитация окружающей среды: Матер. II междунар. симп., 19-21 июля 2000 г. - Томск: Изд-во "Спектр" ИОА СО РАН, 2000. - С.206-207 и др.] наиболее распространенным смысловым выражением понятия «применение военной силы» является такой, своего рода, силлогизм как «военный конфликт».

  В силу того, что «военный конфликт» является словосочетанием, доминирующим в литературе и правовых документах, он, по нашему мнению, является «отправным пунктом» для методологии понятия «конфликт с применением военной силы и рассматривается нами как термин, включающий «устоявшийся» спектр указанных выше характерологических признаков военного конфликта, как «объективно оцениваемое» понятие (субъектами, не участвующими в конфликте).

  В данной работе, вводя понятие «конфликт с применением военной силы», мы, оставляя в нем общую характерологическую сущность военного конфликта, в то же время наполняем его «дополнительным» субъективным содержанием. То есть, конфликт с применением военной силы будет рассматривать как:

  - внутригосударственный конфликт «субъективно оцениваемый» правящим режимом;

   - вооруженное столкновение ограниченного масштаба, и как форму разрешения противоречий между субъектами политики, но имеющее такой «дополнительный» характерологический признак, как целеполагание конфликта, которое подразумевает:

  1) управление конфликтом, предполагающего предотвращение выхода ситуации из-под контроля и недопущения ее перерастания в широкомасштабные боевые действия.

  2) установление мира, т.е. осуществление в ходе конфликта комплекса мер военно-силового воздействия со стороны правящего режима с тем, чтобы заставить другую сторону конфликта прекратить открытое насилие и перейти к мирному решению проблемы;

  3) поддержание мира, предполагающее синтез мер военно-силового и не силового воздействия со стороны правящего режима на другую сторону конфликта в условиях мира, но с большой вероятностью того, что вероятность его нарушения сохраняется, т.е. сохранение военного присутствия на территории конфликта.

           Таким образом, рассмотрев методологию понятия «конфликт с применением военной силы», следует подчеркнуть, что, несмотря на сложившийся в правовой литературе богатый спектр оттенков понятий вооруженных конфликтов, существует достаточно прямолинейные суждения в отношении категории «государственный конфликт». Так, в основном, выделяются международные и межнациональные конфликты, регулируемые нормами международного права, договорами и соглашениями государств, а также внутренним (конституционным) законодательством.

  В сфере международных отношений конфликты с юридической точки зрения часто имеют многоотраслевой характер: в них могут быть вовлечены, например, нормы конституционного, административного, гражданского, уголовного и процессуального, а также гуманитарного права.

  С нашей же точки зрения особому исследованию должен быть подвергнут анализ дефиниций понятия «военный конфликт» и особенно генезис понятия «внутренний военный конфликт» в отечественной литературе.

  
  

                 1.2. Дефиниции понятия «военный конфликт»

                                     в зарубежных источниках

  
  

  Задача исследования дефиниций категории «военный конфликт» поставлена, прежде всего, для интеграции мнений зарубежных авторов об исследуемом феномене, т.е. для выявления «наиболее объективной» сущности военного конфликта.

  Определение сущности конфликта, как явления, принципиально значимо: «от него производны его прочие характеристики, а также многие основополагающие политические и правовые подходы к предотвращению, ведению, урегулированию реальных конфликтов» [Conflicts in the 21st Century/Lucia Annun-ziata, Marta Dassu (eds). Roma: Aspen Institute Italia, 2002. 28/190 p.].

  Как представляется, для совершенствования правовой базы по применению военной силы во внутригосударственных конфликтах также важно осмысление процесса эволюции понятия «военный конфликт» и его типологии.

   В нормативно-правовой литературе в основном существует разделение вооруженных конфликтов на конфликты международного и немеждународного характера, которое нашло свое отражение в Дополнительных протоколах к Женевским конвенциям и различных комментариях к ним. Однако, после принятия данных протоколов остался, как считает Р. Бакстер,  «нерешенным трудный вопрос о том, какое право должно применяться к вооруженным конфликтам, в которых имеются как международные, так и немеждународные элементы» [Baxter R. The duties of combatants and the conduct of hostilities (Law of the Hague)//International Dimensions of Humanitarian Law, Henry Dunant Institute/Unesco, 1988, p. 100]. Таким образом, автор ставит вопрос об еще одном виде конфликтов, в котором сочетаются признаки первых двух.

  Как показало исследование зарубежной литературы, большинство исследователей все же не поддерживают строгого разделения вооруженных конфликтов на конфликты международного и немеждународного характера.

  В ряде работ конфликты обозначаются как имеющие транснациональный характер [Мюнклер Г. Войны XXI века//Международный журнал Красного Креста, 2003 и др.].

  И все же анализ зарубежных источников показывает, что военные конфликты в целом классифицируются «в разное время и в разных местах как (1) внутренний вооруженный конфликт, (2) международный вооруженный конфликт и (3) смешанный внутренне-международный конфликт» [Prosecutor v. Tadic, IT-94-1-AR72, Decision on the Defence Motion for Interlocutory Appeal on Jurisdiction, 2 October 1995, (prim 59), para 73].

  1. Внутренний вооруженный конфликт. Долгое время за рубежом военные (вооруженные) конфликты на территории одной страны (внутренние конфликты) определялись как межнациональные (межэтнические) конфликты. В литературе по национальным движениям сложилось несколько точек зрения на проблемы подобных кон­фликтов. Суть одной из наиболее известных и распространенных концепций выражается в том, что  наступает новый цивилизационный кризис, который в ближайшем будущем обозначит себя в еще более драматичных формах. В основе столкновения лежит культурная не­совместимость народов и, прежде всего несовместимость евро-хрис­тианской и азиатско-мусульманской цивилизаций [Huntington S.P. The Clash of Civiliza-tions?//The International System after the Collapse of the East-West Order. 1994]. Действительно, если посмотреть на перечень горячих точек нашей планеты, то нетрудно заметить, что культурно-цивилизационный компонент играет в конфликтах немаловажную роль (Боснийский конфликт, Палестино-Израильский конфликт, фламандский вопрос в Бельгии, проблемы Ольстера для Великобритании, Корсики - для Франции, Страны Басков и Каталонии - для Испании, Южного Тироля - для Италии; проблемы в Синьцзян-Уйгурском автономном районе, Тибете, в штатах Джамму и Кашмир; чеченские войны в России и др.).

  Но не только национально-территориальные, но и религиозные разногласия сегодня выступают мощным фактором накопления потенциала конфликтности в мире. Несмотря на то, что практически все наиболее распространенные, в том числе и мировые религии, призывают к веротерпимости по отношению к представителям других религиозных взглядов, в течение многих веков наблюдаются периоды резкого обострения межконфессиональных противоречий, вплоть до длительных вооруженных столкновений.

  Исторический опыт развития наиболее распространенных религий свидетельствует о том, что между некоторыми из них сложилось своеобразное «поле напряженности» или повышенной конфликтности. Это относится к взаимоотношениям христиан и мусульман с иудеями, мусульман с христианами, индуистов с мусульманами, мусульман с буддистами и др. 

  Вторая точка зрения на развертывающиеся конфликты представ­ляет собой теоретическое обобщение ситуации, сложившейся во всем мире в период после Второй мировой войны. Распад колониальной системы стал и следствием, и мощным стимулом национальных движений и соот­ветствующих национальных идеологий. Через национальные движе­ния, противостоящие метрополиям, народы, добившиеся политичес­кой независимости, встали на путь модернизации, приобщения к та­ким достижениям мировой культуры, как высокие технологии, со­временные информационные системы, рациональность управления, основанная на сочетании рыночных отношений и государственного регулирования экономики. Перед этими народами, представляющи­ми большую часть населения земли, встала дилемма: либо раство­риться в достижениях современной цивилизации, либо найти сред­ства сохранения своей самобытности с помощью национализма.

  Если ранее национально-освободительные войны как особая категория международных конфликтов оценивались как внутренние, то, согласно Дополнительного протокола № 1 (1977) к Женевским конвенциям 1949 г., «вооруженные конфликты, в которых народы борются против колониального и расистского господства и оккупации, за осуществление их права на самоопределение, являются международными вооруженными конфликтами» [         ].

  Достаточно продолжительный период эта категория международных конфликтов в практике ООН включала: 1) войны колониальных стран и народов, под которыми понимаются войны народов несамоуправляющихся, а также подмандатных и подопечных территорий, находящихся под колониальным господством; 2) войны народов, борющихся против расистского господства; 3) войны, которые ведутся «народами против правительств, хотя и не являющихся колониальными или расистскими, однако действующих в противоречии с принципом равноправия и самоопределения» [Restraints on War. Studies in the Limitation of Armed Conflict. Ed. by M. Howard. Oxford 1979. P. 4-6].

  Понятие «национально-освободительные войны» на определенном этапе  имело и такие дефиниции, как «малые», «ограниченные» или «локальные» войны.

  Данные понятия войны в научный оборот вошли достаточно давно. Их применяли еще в ХIХ и начале ХХ века некоторые военные историки и теоретики, философы и политики. Однако после второй мировой войны понятия «локальная война», «ограниченная война» стали важным элементом политики государств и их военных доктрин. Так, термин «локальная война» стал употребляться в США в конце 1950-х годов в ходе дискуссии по проблемам использования американских вооруженных сил в войнах и вооруженных конфликтах, которые по своему масштабу несопоставимы с всеобщей ядерной войной. Предполагалось, что военные действия во время таких войн и вооруженных конфликтов будут ограничиваться обычно театром военных действий (ТВД) или отдельным его районом. Такие войны и стали называться «локальными», т.е. ограниченными по территориальному охвату.

  Когда администрация президента США Дж. Кеннеди приняла военно-стратегическую концепцию "гибкого реагирования" (1960 г.), термин «локальные войны» получил в США официальное признание. Спустя некоторое время, он был заменен термином «ограниченная война». К этой категории стали относить военные действия, ограниченные по целям, применяемым средствам, масштабам, времени. В середине 1970-х годов к ограниченным войнам и вооруженным конфликтам были отнесены ядерная война на театре войны, обычная война, обычная война на театре военных действий  (ТВД) или в ограниченном районе ТВД. Предусматривалось также ведение специфических войн и вооруженных конфликтов, прежде всего в зонах национально-освободитель-ных движений. В настоящее время американская военная доктрина стала относить к локальным войнам и вооруженным конфликтам войны с применением и без применения ядерного оружия на театре войны, а также «конфликты низкой интенсивности», - как особую форму военно-политической борьбы в каком-либо одном (или нескольких) географическом районе с ограниченным применением иностранной державой военной силы или без прямого использования ее вооруженных сил.

  В зарубежных юридических источниках изначально внутренние конфликты также полно­стью «игнорировались», за исключением случая добровольного признания состояния войны со стороны законного правительства.

  В довоенный период в зарубежной военной литературе также преобладало «поверхностное» отношение к революциям и войнам, происходившим в отдельных государствах, поскольку они выходили за рамки межгосударственных войн и международных отношений. Считалось, что принцип невмешательства во внутренние дела как бы отделял международную сферу от внутренней, оставляя гражданские конфликты за пределами поля международного рассмотрения. И только после второй мировой войны ученые стали уделять значительно большее внимание гражданским войнам, осознав, что они «заменили международную войну в качестве войн ядерного века» [Childs J.R. American Foreign Service N. Y, 1948. P. 64].

  Постепенно выявление сущности внутреннего вооруженного конфликта стало осуществляться путем определения от обратного, сделавшего общую 3-ю статью Женевских конвенций, применимой в период «вооруженных конфликтов, не носящих международного характера», даже если «одно из самых бесспорных высказываний в отношении слов «не носящих международного характера», заключается в том, что никто не может с уверенностью сказать, что именно они должны были выражать» [Farer Т. The humanitarian laws of war in civil strife: Towards a definition of international armed conflict, Revue Beige du Droit International, 1971, p. 26].

  В современной терминологии внутренние конфликты также имеют дефиниции гражданская война или гражданские конфликты [Baxter R. Comments//P. Trooboff (ed.), Law and Responsibility in Warfare: The Vietnam Experience, 1975/Bierzanek, (prim. 17) и др.].

  Например, Г. Мюнклер рассматривает гражданскую войну, как симметричную противоположность термина «международная война». Тем не менее, автор считает, что в современной гражданской войне границы, установленные государствами, не играют никакой роли, но такая война ведется не как война между государствами, как это было в случае войн внутри и вокруг Анголы, Заира-Конго, Сомали и Афганистана [Мюнклер Г. Войны XXI века//Между-народный журнал Красного Креста, 2003].

  Выражение «вооруженные конфликты немеждународного харак­тера» употребляется в Женевских конвенциях и других доку­ментах гуманитарного права без развернутого оп­ределения в противовес международным вооруженным конфликтам. Выражение «внутренние конфликты» служит простым синонимом предыдущего.

  Напротив, выражение «гражданская война» наделяется смыслом, отличным от такового двух первых терминов. Оно обозначает только ярко выраженные вооруженные конфликты высокой интенсивнос­ти. 

  Такой подход подтверждает, что терминология вооруженного конфликта все чаще определяется в свете различных уровней напряженности. Например, в ст. 8(2f) Статута МУС речь идет о «...вооруженных конфликтах, которые имеют место на территории государства, когда идет длительный вооруженный конфликт между правительственными властями и организованными вооруженными группами или между самими такими группами».

  Дефиниции категории «военный конфликт» в зависимости от интенсивности военных действий преобладают в основном среди западных военных теоретиков, которые в начале 1980-х годов предложили «очередной» подход к классификации войн и военных конфликтов, который заключался в том, что в качестве основного критерия в ней выступают не тотальность войны, как это было в 1940-е и 1950-е годы, не ее всеобщий или ограниченный характер, присущие 1960-м и 1970-м годам, а интенсивность военных действий.

  В соответствии с этим подходом, как указывает В. Суворов, зарубежные военные специалисты выделяют три типа конфликтов: высокой, средней и низкой интенсивности:

  -  конфликты высокой интенсивности (КВИ) – войны между государствами и военными коалициями с использованием всех видов оружия, в том числе и ядерного (всеобщая и ограниченная ядерная война), на глубину всей территории противника;

  -  конфликты средней интенсивности (КСИ) – войны между двумя странами, в которых воюющие стороны используют имеющиеся силы и средства и самую современную военную технику, но не применяют оружие массового поражения;

  -  конфликты низкой интенсивности (КНИ) – особая форма военно-поли-тической борьбы в каком-либо одном (или нескольких) географическом районе с ограниченным применением западными державами военной силы или с их участием посредством оказания различных видов помощи без прямого использования вооруженных сил.

  Выделение конфликтов низкой интенсивности в качестве отдельного вида военно-политического противоборства представляло особый шаг в развитии американской военной науки, который коренным образом повлиял на всю последующую эволюцию Вооруженных сил США. После определенной теоретической доработки под «конфликтами низкой интенсивности» стала пониматься ограниченная политико-военная борьба, направленная на достижение определенных политических, социальных, экономических или психологических целей, начинающаяся с различных видов давления посредством терроризма и повстанческого движения, ограниченная географическим районом и применяемыми оружием, тактикой и степенью насилия.

  В рамках этого понятия, с использованием полного набора критериев американские специалисты дополнительно выделили три уровня теперь уже самих КНИ:

  -  высокий или международный (межгосударственные вооруженные конфликты и локальные войны);

  -  средний или региональный (внутренний вооруженный конфликт в одной из стран, непосредственно затрагивающий соседние государства и оказывающий серьезное воздействие на военно-политическую обстановку в регионе);

  -  низкий или локальный (внутриполитический конфликт в одной из стран, включающий элементы вооруженного противоборства и затрагивающий безопасность существующего режима).

  По мере развития и совершенствования теории конфликтов низкой интенсивности, трактовка внутренних конфликтов расширялась. К ним стали относиться народные выступления, партизанские и повстанческие действия независимо от их социальной направленности. В особый подвид «специфических» конфликтов был выделен «терроризм». Под терроризмом стало пониматься преднамеренное использование насилия или угрозы его применения для достижения политических, религиозных или идеологических целей [Суворов В.Л. Военная конфликтология: основные подходы к изучению вооруженных конфликтов//Современная конфликтология в контексте культуры мира. – М., 2001. - С. 553-566].

  В дальнейшем в зарубежной правовой литературе военные действия внутри страны, которые принимают характер международных, стали обозначаться термином «интернационализированный вооруженный конфликт». Однако многими специалистами отмечается, что фактические обстоятельства, при которых может быть достигнута такая интернационализация, многочисленны и зачастую сложны.

  Например, Д. Шиндлер считает, что термин «интернационализированный вооруженный конфликт» означает войну между двумя внутренними группировками, каждую из которых поддерживают разные государства; прямые военные действия между двумя иностранными государствами, осуществляющими военное вмешательство во внутренний вооруженный конфликт в поддержку противостоящих друг другу сторон; и войну с иностранным вмешательством в поддержку повстанческой группировки, воюющей против существующего правительства [Schindler D. International humanitarian law and internationalized internal armed conflicts, International Review of the Red Cross, № 230, 1982, p. 255].

  Типичным примером интернационализированных внутренних вооруженных конфликтов в новой истории может служить вмешательство НАТО в вооруженный конфликт между Федеративной Республикой Югославия (ФРЮ) и Армией освобождения Косово (АОК) в 1999 г. [Егоров С.А. Косовский кризис и право вооруженных конфликтов//Международный Красный Крест. Сборник статей, 2000. - № 837. - С. 25]; вмешательство Руанды, Анголы, Зимбабве, Уганды и других стран, начиная с августа 1998 г., в поддержку противоборствующих сторон во внутреннем вооруженном конфликте в Демократической Республике Конго и др.

  Таким образом, внутренние интернационализированные конфликты, или «смешанные войны» стали определяться как особый вид международного конфликта, появившийся в послевоенный период, как своего рода свидетель процесса трансформации межгосударственных отношений, в действительно международные.

  2. Международный вооруженный конфликт. Классическое понимание интернационализированных вооруженных конфликтов вытекает, на наш взгляд, из статьи 1(4) Дополнительного протокола I, которая четко предусматривает, что вооруженные конфликты, в которых народы ведут борьбу против колониального господства и иностранной оккупации и против расистских режимов в осуществлении своего права на самоопределение, автоматически квалифицируются в целях данного протокола как международные вооруженные конфликты.

  Р. Бирзанек указывает на то, что включение вооруженных конфликтов в рамки статьи 1(4) подтверждает, что разделение на конфликты международного и немеждународного характера является далеко не таким строгим или принципиальным: международный вооруженный конфликт - это не синоним межгосударственных войн, а международное гуманитарное право в полном его объеме не предполагает того, что коллективными участниками военных действий должны быть государства [Bierzanek R. Quelques remarques sut 1'applicabilite du droit international humanitaire des conflits armes aux conflits internes internationa-lises//Swinarski C. (ed.), Studies and Essays on International Humanitarian Law and Red Cross Principles in Honour of Jean Pictet, ICRC, Geneva, 1984 (prim 17), р. 284].

   Поскольку международный вооруженный конфликт не является предметом данного исследования, мы ограничимся его характеристикой в таком виде, в каком он приведен в Дополнительном протоколе I.

  3. Смешанный внутренне-международный конфликт. Конфликт может быть международным по своему характеру наряду с тем, что является внутренним вооруженным конфликтом [Prosecutor v. Tadic, IT-94-1-AR72, Decision on the Defence Motion for Interlocutory Appeal on Jurisdiction, 2 October 1995, (prim 59)]. Обоснование «смешанного» подхода, по-видимому, состоит в том, что акт интернационализации придает международный характер не всем конфликтам на данной территории, а лишь конфликту между сторонами, представляющими государства. Хотя при внимательном изучении Женевских Конвенций совершенно очевидно, что эта позиция оправдана, поскольку часто связана с искусственным отделением внутренних аспектов вооруженного конфликта от международных и при этом процесс разделения оказывается достаточно затруднительным. Как отмечает А. Макдоналд, «с увеличением числа внутренних и интернационализированных вооруженных конфликтов все чаще приходит осознание того, что строгое деление конфликтов на внутренние и международные вряд ли возможно, если вообще когда-то было возможным...» [MacDonald A. The year in review//Yearbook of International Humanitarian Law, Vol. 1, 1998, p. 121].

  Основываясь на данном обстоятельстве, на практике предпочтение отдается применению международного гуманитарного права в полном объеме на всей территории, где отмечаются многочисленные конфликты международного и внутреннего характера.

  Вместе с тем, сложность заключается в том, что в результате намерения исследователей данной проблемы исключить «отдельные» внутренние конфликты, протекающие независимо от других, возникает вопрос о том, как разграничить военные действия внутреннего и международного характера, что и представляет собой самую суть этой проблемы. Кроме того, точка зрения на то, что все вооруженные конфликты на конкретной территории носят международный характер, была охарактеризована Апелляционной камерой МУТЮ как «неудачная» [Prosecutor v. Delalic et al. IT-96-21-A, Judgement, 20 February 2001, (prim. 46), para. 209], как нам представляется, потому, что она беспрецедентная и перечеркивает критерии интернационализации.

  Анализ литературы по исследуемой проблеме показал, что при определении всех перечисленных видов вооруженных конфликтов в рассмотренной зарубежной классификации понятие «конфликт с применением военной силы» практически не встречается. Однако достаточно широко используется понятие оказание межгосударственной военной помощи. Подобная трактовка военного конфликта обусловлена, на наш взгляд, тем, что правовые и политические последствия применения силы одним государством против другого создают реальные побудительные мотивы для государств, осуществляющих вмешательство в гражданские волнения в другом государстве, отрицать такие действия. Кроме того, оказалось, что некоторые государства и образования, на являющиеся государствами, также готовы приветствовать иностранное участие во внутренних конфликтах или фальсифицировать сведения о нем ради собственных далеко идущих политических целей. В результате, квалификация вооруженных конфликтов, включающих в себя международные и внутренние элементы, и применимое право, которое определяется этой квалификацией, часто становятся, как указывает Х. Гассер, «предметом яростных противоречий политического характера [Gasser Н-Р. Internationalized non-international armed conflicts: Case studies of Afghanistan, Kampuchea, and Lebanon, American University Law Review, Vol. 33,1983, p. 157], т.е. различных политических махинаций, инициирующих применение военной силы.

  В данной ситуации для определения применимого права требуется провести разграничение между оказанием законной межгосударственной военной помощи и тайными средствами, которые используются для маскировки факта враждебного вторжения иностранных сил в государство [Baxter R. Comments//Trooboff P. (ed.), Law and Responsibility in Warfare: The Vietnam Experience, 1975/Bierzanek R. Quelques remarques sut 1'applicabilite du droit international humanitaire des conflits armes aux conflits internes internationalises (prim. 17), p. 288].

  При выявлении сущности военных конфликтов следует учитывать и то, обстоятельство, что существует частое несовпадение мнений относительно определения характеристики конфликтов, особенно между сторонами, находящимися в конфликте. Как отмечает Х. Гассер, «при наличии этих различных точек зрения было бы нереально полагать, что три стороны, находящиеся в конфликте, придут к единому мнению в отношении правовых аспектов конфликта. Более того, вряд ли они согласятся соблюдать в полном объеме нормы международного гуманитарного права, косвенно признав, таким образом, международный характер конфликта» [Gasser Н-Р. Internationalized non-international armed conflicts: Case studies of Afghanistan, Kampuchea, and Lebanon//American University Law Review, Vol. 33,1983, (prim 19), р. 149].

  Проблема в  равной  степени  касается  и  внутренних  аспектов интернационализированных вооруженных конфликтов, к которым относятся принципиальное неравенство между «законным» государством, действующим в целях самообороны, и «преступными» повстанцами [Kalshoven F. The Law of Warfare: A Summary of its Recent History and Trends in Development, A.W. Sijthoff, Leiden, 1973, (prim. 101), p. 13].

  Таким образом, рассмотрев различные дефиниции понятия «военный конфликт» в зарубежных правовых источниках, можно заключить следующее:

  - Эволюция национально-освободительного движения детерминировала трансформации международного права относительно исследуемой проблемы: национально-осво­бодительные войны перешли в сферу применения Дополнительно­го протокола, касающегося международных конфликтов. То есть, с точки зрения применения гуманитарного права, конфликты такого рода стали рассматриваться как международные.

  Вместе с тем, в зарубежной литературе конфликты, в которых имеются элементы как международного, так и немеждународного характера, определяются как интернационализированные вооруженные конфликты.

  - На основании исследований, проведенных по этой проблеме, на сегодняшний день можно сказать, что к вооруженным конфликтам следует отнести пограничные конфликты, военные акции, вооруженные инциденты, столкновения между незаконными воинскими формированиями (внутренние столкновения), специальные операции по локализации актов насилия и поддержанию конституционного порядка, а также миротворческие операции под эгидой Миротворческих сил ООН и ОБСЕ, а для нашей страны - коллективных сил СНГ по поддержанию мира.

  Именно поэтому после второй мировой войны сфера международного праворегулирования все дальше и дальше уходит (прежде всего, это видно на примере норм международного гуманитарного права) за пределы собственно межгосударственных отношений и конфликтов; придает некоторым видам конфликтов, которые еще недавно оценивались как внутренние, в прямом смысле международный характер.

  - Основными проблемами направлениями исследований в рамках исследуемого предмета являются трансформации политического, этнического, межконфессионального конфликта в вооруженное противостояние и выходы из него; перерастание ограниченного вооруженного конфликта в войну (локальную, глобальную и т.д.); исследование типологии военных конфликтов и на этой основе – особенности применения вооруженных сил в каждом из этих видов; механизм правового регулирования конфликтов; проблемы конфликтных отношений внутри воинских формирований и т.д.

  
  

                    1.3. Генезис понятия «внутренний военный конфликт»

                                            в отечественной литературе

   

  В советский период истории России о конфликтах с применением военной силы открыто, например, в СМИ ничего не сообщалось. И надо признать, что крупных открытых межнациональных конфликтов в основном и не было. На бытовом уровне существовали многие межнациональные антипатии и трения, а также наблюдалось совершение преступлений на этой почве. Последние никогда отдельно не учитывались и не отслеживались.

  Тем не менее, шло формирования латентных этноконфликтных ситуаций, обусловленных «ущербной» национальной политикой Советской власти. Провозглашение правящей партией привлекательного, но лукавого для того времени политического лозунга о праве наций на самоопределения повлекло за собой лавинообразный процесс суверенизации территорий.

  Фиктивные федерализация и автономизация страны с четырьмя неравноправными уровнями национально-государственных и национально-админи-стративных образований (союзная республика, автономная республика, национальная область, национальный округ) на волюнтаристски нарезанных территориях, на которых исторически проживали и другие народы, заложили под национальный вопрос в СССР мину замедленного действия. Последующие волевые изменения границ национальных образований и передача огромных территорий (например, Крыма) из одной республики в другую без учета исторических и этнических особенностей, депортация целых народов с родных земель и рассеяние их среди других национальностей, огромные миграционные потоки, связанные с массовым выселением людей по политическим мотивам, с великими стройками, освоением целины и другими процессами, окончательно перемешали народы СССР.

  Таким образом, национальная политика, проводимая в многонациональном СССР и продолжаемая в постсоветской России разрушила старороссийскую национально-территориальную систему и поставила во главу угла не человека с его неотъемлемыми правами и законными, в том числе национальными интересами, а отдельные нации с их особыми правами и особыми национально - властно - территориальными притязаниями, реализуемыми в ущерб другим народам, нередко веками проживающим на той же территории, в ущерб общепризнанным правам человека.

  Ослабление союзных «обручей» в процессе начавшейся перестройки, гласности и суверенизации национально-территориальных образований обнажили многие пороки коммунистического режима, его национальной политики и актуализировали дремлющие межнациональные трения. Националистически настроенные и стремящиеся к власти и собственности группы во многих союзных и автономных республиках, в одночасье ставшие национальными героями, бросились объяснять все беды народные действиями союзных органов и эксплуататорским интернационализмом. И в этом была доля правды. Однако, как при любом массовом психозе, в межнациональных отношениях стали доминировать крайности.

  Постепенный распад СССР спустил курок обвальным межнациональным конфликтам во многих союзных и автономных республиках. После легального распада СССР его территория стала уже зоной конфликтов с применением военной силы, которые не имели никакой правовой основы.

  Новейшая история России сложилась так, что целый ряд народов, этносов и национальных групп, долгое время живших между собою в мире и согласии, оставивших порой вековую вражду и признавших добрососедство в качестве фундаментальной ценности, вдруг перессорились между собой и заявили о «полной» государственной самостоятельности.

  Главный результат преобразований, ознаменовавшихся распадом СССР, действительно состоял в том, что положения деклараций о суверенитете, принятых в республиках Союза в 1989-1990 гг., были реализова­ны в полной мере. На территории СССР возникло 15 новых госу­дарств, каждое из которых стало само распоряжаться национальны­ми ресурсами и проводить национальную политику. Вместе с тем за несколько лет территория бывшего Советского Союза превратилась в цепь национально-этнических вулканов: Карабах, Приднестровье, Таджикистан, Абхазия, Южная Осетия, Ингушетия и Северная Осетия, наконец, Чечня. Все это зоны затяжных воору­женных конфликтов, ставшие столь же известными, как Северная Ирландия, Палестина, Югославия.

  Анализ научно-энциклопедической и справочной литературы показал, что понятие «военный конфликт» в нашей стране за последнее десятилетие претерпело существенные изменения.

  Распад тоталитарной системы привел к резкой де­стабилизации межнациональных отношений, обострению старых и по­явлению новых конфликтов на национально-этнической почве. Разли­чаясь по масштабам, социальному значению, происхождению, «возра­сту», напряженности, они имеют одну «исходную природу». Их глу­бинные корни - нарушение прав той или иной нации или националь­ной группы, справедливости и равноправия в межнациональных отно­шениях. Это может быть политическое неравенство, когда в системе государственного управления преобладают представители какого-либо одного этноса в ущерб другим. Или языковое неравенство - провозгла­шение государственным (официальным) языка какого-либо этноса, пусть даже он и доминирует в том или ином государстве, в ущерб другим этническим группам. (Пример - ситуация с румынским языком в Молдове, вызывающая недовольство в Приднестровье, где половину населения составляют украинцы и русские.) Или - насильственная ас­симиляция, отказ в праве на автономию. (Судьба немецкого населе­ния в СНГ, депортированного в годы второй мировой войны в различ­ные районы Сибири и Казахстана.)  [Этингер Я. Международные конфликты в СНГ и международный опыт//Свободная мысль. - 1993. - № 3, с. 87].

  Долгое время военные конфликты на территории одной страны определялись как межнациональные (межэтнические) конфликты. В литературе по национальным движениям сложилось несколько точек зрения на проблемы подобных кон­фликтов. Суть одной из наиболее известных и распространенных концепций выражается в том, что  наступает новый цивилизационный кризис, который в ближайшем будущем обозначит себя в еще более драматичных формах. В основе столкновения лежит культурная не­совместимость народов и, прежде всего несовместимость евро-хрис­тианской и азиатско-мусульманской цивилизаций [Huntington S.P. The Clash of Civilizations?//The Intermational System after the Collapse of the East-West Order. 1994]. Действительно, если посмотреть на перечень горячих точек планеты, то нетрудно заметить, что культурно-цивилизационный компонент играет в них немаловажную роль (Боснийский конфликт, палестино-израильский конфликт и др.).

  Однако если присмотреться к этим конфликтам более внима­тельно, то нетрудно заметить, что не менее важную роль в обосновании позиций сторон конфликта играют территориальные притяза­ния и стремления к обоснованию права на существование суверен­ного государства в пределах определенной территории. Причем во­прос о праве на территорию облекается, как правило, в форму апел­ляции к «священному»: к историческим корням народа, к религиоз­ным традициям и, разумеется, к «национальным интересам» соответ­ствующих сообществ.

  Вторая точка зрения на развертывающиеся конфликты представ­ляет собой теоретическое обобщение ситуации, сложившейся во всем мире в послевоенный период. Распад колониальной системы стал и следствием, и мощным стимулом национальных движений и соот­ветствующих национальных идеологий. Через национальные движе­ния, противостоящие метрополиям, народы, добившиеся политичес­кой независимости, встали на путь модернизации, приобщения к та­ким достижениям мировой культуры, как высокие технологии, со­временные информационные системы, рациональность управления, основанная на сочетании рыночных отношений и государственного регулирования экономики. Перед этими народами, представляющи­ми большую часть населения земли, встала дилемма: либо раство­риться в достижениях современной цивилизации, либо найти сред­ства сохранения своей самобытности с помощью национализма.

   Вот почему, прежде чем объяснять национальные конфликты с помощью национализма, необходимо выяснить - в каждом конкрет­ном случае отдельно, - о каком именно национализме идет речь, в какой мере и каким образом сочетаются в нем элементы архаики, за­щита этнических или национальных интересов данного народа и стрем­ление к модернизации. Более того, при конкретном анализе этой про­блемы выясняется, что национализм каждого народа связан с версиями национального самосознания, опирающимися на соответствующий исторический опыт, на более или менее утвердившееся и распро­страненное в массовом сознании этноса или национальной группы представление о самих себе, о своих ближайших соседях, об истори­ческих нациях современного мира. Но здесь национализм сталкива­ется с проблемой гражданственности, правового государства, с про­блемой приоритетности прав личности или прав этнических образо­ваний, народов и наций.

  Смысл третьей точки зрения или «концепции идеологического обруча»  послужившей основой создания теории источников многонациональных конфликтов,  сводится к тому, что социалистическая идеология, будучи вариантом идеологии тоталитарной, служила средством подавления национальных интересов. Как только под напором внешних и внутренних сил мощь тоталитарного государства ослабла, так, в полную меру, обнаружились подавлявшиеся до тех пор национальные интересы и национализмы [Здравомыслов А.Г. Межнациональные конфликты в постсоветском пространстве. – М., 1996, с. 3-4].

  В основе всех трех перечисленных точек зрения на природу межнациональных конфликтов  лежат, на наш взгляд, слишком широкие предпосылки, не позволяющие в полной мере учесть специфику происходящего в России. Это не значит, что они полностью неверны. Каждая из них схватывает какую-то сторону процесса и обращает внимание на некоторые важные характеристики субъекта социального действия, осуществляющего преобразования, но ни одна из них не сконцентрирована на происходящем ныне в российской жизни.

  В последнее время при анализе этно-национальных конфликтов преобладают междисциплинарные подходы, используется богатый материал, накопленный правоведением, историей, политической наукой, культурологией, экономикой, этнологией, психологией, социологией, статистикой и географией [Анализ и прогноз межнациональных конфликтов в России и СНГ//Ежегодник Центра социологического анализа межнациональных конфликтов РНИСиНП. Под  ред. С.Я. Матвеева. - М., 1994; Взаимодействие политических и межнационально-этнических конфликтов//Материалы международного симпозиума 18 - 24 апреля 1994 г. Под ред. А.Г. Здравомыслова. - М., 1994.]

  Исследова­ние межнациональных конфликтов на фоне общего хода российских преобразований, как правило, уже рассматривается как некая совокупность более широких про­цессов, как своего рода социальный контекст, в котором происходят эти конфликты. Межнациональные конфликты представляются также сквозь призму меняющихся интересов и ценностей [Динамика ценностных ориентаций населения России: 1990 – 1994 годы. Под ред. Л.А. Беляевой. М., 1996.], а отношение к межнациональным конфликтам основано, прежде всего, на определенных нормативно-ценностных категориях. В качестве межнациональных столкновений рассматриваются те конфликты, которые, так или иначе, включают в себя национально-этническую мотивацию. В конфликтах подобного рода действует «сознание Мы» как этнической или национальной общности, выступающее специфическим средством или механизмом мобилизации социального, массового действия. В свою очередь, социальное действие оказывается средством и инструмен­том борьбы формирующихся групп политической элиты за доступ к ресурсам и за возможность контроля над этими ресурсами. Таким образом, в определении межнациональных конфлик­тов объединяются ценностные и ресурсные подходы, имеющие взаимодополняющий характер. Кроме того, обращается внимание на особую роль политичес­кой элиты в провоцировании межнациональных или межэтнических конфликтов, хотя сама она, в свою очередь, представляет собой вполне определенный продукт внутренней дифференциации соответствую­щей национальной группы [Здравомыслов А.Г. Социология конфликта. 3-е изд. - М., 1996].

  Действительно, подобный подход позволяет сделать вывод прогностического свойст­ва: в любом национально-этническом сообществе со сложной внут­ренней структурой и перспективами перераспределения «групп вли­яния» будет возникать этническая напряженность с тенденцией пере­растания ее - при определенных условиях - в межнациональный конфликт.

  В отечественной литературе имеется широкий спектр типологии межнациональ­ных конфликтов [Здравомыслов А., Тишков В., Этингер Я. и др.]

  Например, Я. Этингер с большей или меньшей долей условности сводит их к нескольким основным типам.

  1. Территориальные конфликты, часто тесно связанные с воссоеди­нением раздробленных в прошлом этносов. Их источник — внутреннее политическое, а нередко и вооруженное столкновение между стоящим у власти правительством и каким-либо национально-освободительным движением или той или иной ирредентистской и сепаратистской груп­пировкой, пользующейся политической и военной поддержкой сосед­него государства. Классический пример - ситуация в Нагорном Кара­бахе и отчасти в Южной Осетии.

  2. Конфликты, порожденные стремлением этнического меньшинст­ва реализовать право на самоопределение в форме создания независи­мого государственного образования. Таково положение в Абхазии, Грузии, отчасти в Приднестровье.

  3. Конфликты, связанные с восстановлением территориальных прав депортированных народов. Спор между осетинами и ингушами из-за принадлежности Пригородного района - яркое тому свидетельство.

  4. Конфликты, в основе которых лежат притязания того или иного государства на часть территории соседнего государства. Например, стремление Эстонии и Латвии присоединить к себе ряд районов Псков­ской области, которые, как известно, были включены в состав этих двух государств при провозглашении их независимости, а в 40-е годы пере­шли к РСФСР.

  5. Конфликты, источниками которых служат последствия произ­вольных территориальных изменений, осуществлявшихся в советский период. Это, прежде всего, проблема Крыма и в потенции - территори­альное урегулирование в Средней Азии.

  6. Конфликты, как следствие столкновений экономических интере­сов, когда за выступающими на поверхность национальными противо­речиями в действительности стоят интересы правящих  политических элита недовольных своей долей в общегосударственном федеративном «пироге»! Представляется, что именно эти обстоятельства определяют взаимо­отношения между Грозным и Москвой, Казанью и Москвой.

  7. Конфликты, в основе которых лежат факторы исторического характера, обусловленные традициями многолетней национально-осво­бодительной борьбы против метрополии. Например, конфронтация между Конфедерацией народов Кавказа и российскими властями.

  8. Конфликты, порожденные многолетним пребыванием депортиро­ванных народов на территориях других республик. Таковы проблемы месхетинских турок в Узбекистане, чеченцев в Казахстане

  9. Конфликты, вызванные дискриминацией русскоязычного населе­ния в ряде независимых государств Содружества.

  10. Конфликты, в которых за лингвистическими спорами (какой язык должен быть государственным и каков должен быть статут иных языков) часто скрываются глубокие разногласия между различными национальными общинами, как это происходит, например, в Молдове [Этингер Я. Международные конфликты в СНГ и международный опыт//Свободная мысль. - 1993. - № 3. С. 88-95].

  Межэтнические конфликты – не являются предметом данного исследования. Тем не менее, следует отметить, что один из принципиальных вопросов для понимания таких конфликтов – вопрос об их связи с самим феноменом этничности: является ли связь между ними сущностной, заложенной в самом этническом многообразии человечества, или она сугубо функциональна? Если признать истинным первый подход, то тогда ингушей и осетин, арабов и евреев, армян и азербайджанцев следует признать «несовместимыми». Если исходить из второго, то можно, на наш взгляд, согласится со следующей точкой зрения: не этничность составляет суть таких конфликтов, она форма их проявления [Этносоциология. Под ред. Арутюнян Ю.В., Драбижева М.М., Сусоколова А.А. – М., 1999. - С. 229.].

  Это можно проследить на некоторых примерах конфликтов на пост-советском пространстве, начиная с 1991 года.

  I. Конфликты без применения военной силы.

  1. В отношениях между Украиной и Россией на памяти многочисленные болевые точки, связанные с судьбой наследства СССР. Речь идет о таких его составляющих, как Крымский полуостров и Черноморский флот. Спорным является и статус Севастополя как го­рода и военно-морской базы российского флота.

  Можно заметить, что ни российская, ни украинская стороны на уровнях отношений между президентами не стремятся к обо­стрению разногласий. Наоборот, в последнее время наблюдается появление некоторых, пока еще малозаметных, интеграционных тенденций.

  Тем не менее, случай со сбитым самолетом украинской ракетой является одним из поводов к возрождению конфликтной атмосферы между двумя странами [Фельгенгауэр П. Ракета ошиблась//Московские новости. 9 – 15 окт. 2001. № 41. - С. 8; Выжутович В. Скрытие показало//Московские новости. 12 – 16 окт. 2001. № 42. - С. 13].

  2. Конфликты в прибалтийском регионе в определенной мере явились про­должением конфликтов советского периода. Они связаны с пробле­мой гражданских прав русского населения, которое рассматрива­лось с позиций этнократического государства в качестве граждан «второго сорта» или вообще лиц без гражданства. Российское госу­дарство вынуждено было искать меры защиты гражданских прав, что, соответственно, было интерпретировано как вмешательство во внутренние дела независимых государств и стремление возродить «имперские традиции». Остаются и территориальные притязания со стороны Латвии и Эстонии к Российской Федерации.

  Так, например, в сентябре 1991 года Президиум ВС Эстонии отменил указы 1945, 1946 и 1957 гг., которые закрепили границу между ЭССР и РСФСР, установленную в 1944 г., и тем самым вернулся к Тартускому миру 1920 г.  [Комсомольская правда, 1994. - 26 февраля; Российская газета, 1994. - 18 марта; Независимая газета, 1996. - 23 февраля.] В своей внутренней национальной политике Эстония взя­ла, курс на сокращение числа русскоязычного населения в республи­ке. «Почти все эстонские партии считают, что должна быть восста­новлена демографическая структура довоенной Эстонии: 90% эстонцев, 8% — не эстонцев. В публикациях постоянно ут­верждалось: Эстонию должны покинуть 200-250 тысяч человек» [Левицкий Л. Найти деньги для эмигранта//Известия, 1992. - 12 июня] Президент Эстонии говорил: «Мы предпочли бы вер­нуться в Эстонию, что существовала 52 года тому назад... Суще­ствует предел количества русских, которых наше государство, насчитывающее 900 тысяч эстонцев, может абсорбировать» [Бетел Н. Президент Эстонии Леннарт Мери: «Я жалею, что мы так хорошо обращаемся с русскими//Известия, 1993. - 22 декабря»].

  21 июня 1993 года Государственное собрание Эстонии приняло Закон «Об иностранцах», который ущемляет гражданские права рус­ских, проживающих в стране [Левицкий Л. Эстония: закон об иностранцах воспринят многими как объявление войны//Известия, 1993. - 23 июня; Кленский Д. Как Эстония обвела вокруг пальца Европу. 21 июня эстонский парламент принял закон об иностранцах//Российская газета, 1993. - 23 июня; Никифоров И. Закон об иностранцах принят Госсобранием Эстонии//Независимая газета, 1993. - 25 июня.]

  В связи с отношением правящих кругов Эстонии к русско­язычному населению республики обозначился конфликт между Рос­сией и Эстонией. Президент Российской Федерации в своем Заявлении от 24 июня 1993 г. подчеркнул: «Со стороны эстонских властей и законо­дательных органов предпринят ряд акций по ограничению прав рус­скоязычного населения. Эти акции носят недружественный по от­ношению к России характер. Принятый в Эстонии Закон «Об ино­странцах» грубо нарушает правовые, гражданские, имущественные, социальные и жизненные интересы русского и русскоязычного на­селения. Фактически речь идет о практике этнической чистки и вве­дении эстонского варианта апартеида. ... Руководством России будут предприняты все необходимые меры для защиты своих националь­ных интересов и ограждения русскоязычного населения от поли­тического, социального и полицейского произвола» [Заявление Президента Российской Федерации 24 июня 1993 г.//Российская газета, 1993. - 25 июня.]. Но как показала дальнейшая история, российская власть не стала обострять, казалось бы, неминуемый конфликт, а отношения правящих кругов Эстонии как и других прибалтийских государств к русско­язычному населению республики так не изменилось [Шишкин А. Предписано убраться//Российская газета. 24 янв. 1995; Дымарский В. Русскоязычное дело// Российская газета. 24 янв. 2002. С. 1, 4].

  II. Конфликты с применением военной силы.

  1. Острый конфликт разразился в Приднестровье, когда Гагаузская и Приднестровская республики не были признаны официальными властями Молдовы, и были приняты официальные решения о незаконности этих новообразований. С конца 1991 года против Приднестровья начали проводиться систе­матические акции силами Молдовского МВД. Противостояние меж­ду Кишиневом и Тирасполем характеризовалось перманентными вооруженными стычками.

  19-21 июня 1992 г. было осуществлено вторжение моторизо­ванной бригады Молдовы в г. Бендеры. Бендерское побоище, обо­шедшееся приднестровцам в 620 убитых и 3500 раненых, похоро­нило почти все надежды на мирный исход противостояния. Это событие стало апофеозом конфликта, после чего начали предпри­ниматься попытки решить проблему мирным путем при содейст­вии России и международных организаций [Фельгенгауэр П. Битва за Бендеры – главное событие месяца//Независимая газета, 1992. - 1 июля; доклад правозащитного центра «Мемориал». Массовые и наиболее серьезные нарушения прав человека и положение в зоне вооруженного конфликта в г. Бендеры за июнь-июль 1992 г.//Независимая газета 1992, - 22 сентября.; Какоткин А. На фронтах пока затишье//Московские новости, 1992. - 5 июля.]

  В целях прекращения военных действий в Москве 21 июля 1992 г. состоялась встреча Президентов России и Молдова, на которой были подпи­саны соглашение о принципах мирного урегулирования воору­женного конфликта в Приднестровском регионе и коммюнике о подготовке предложе­ний по урегулированию конфликта [Лучинский П. Русским в Молдове ничего не угрожает//Московская правда, 1992. - 5 августа; Емельяненко В. Кишинев скучает по ястребам//Московские новости, 1992. - 2 августа; Гамова С., Кондрашов Э. Ельцин и Снегур встретились в Кремле. Тирасполь не желает говорить с Кишиневом//Известия, 1992. - 3 июля, Ротарь И. Загнанной на дерево кошке предлагают слезть. Президент ПМР Игорь Смирнов о  ситуации вокруг непризнанной республики//Независимая газета, 1992. - 22 октября].

  2. Конфликты в Закавказье приобрели особенно ожесточенный характер. Конфликт по поводу Нагорного Караба­ха превратился в межгосударственный и вылился в полномас­штабную войну между Арменией и Азербайджаном.

  В феврале 1992 г. обозначили новый виток в развитии карабахского конфликта. Речь идет о штурме Ходжалы - города с четырехтысячным преимущественно азербайджанским населени­ем, расположенного на территории Нагорного Карабаха между Агдамом и Степанакертом. В ходе нападения армянских боевиков на этот населенный пункт было зверски уничтожено несколько сот его жителей, включая женщин, стариков и детей. Свидетельства о зверствах обошли всю прессу, они потрясают и кажутся чудовищ­ными до неправдоподобия, отрезанные уши и головы, выколотые глаза, скальпированные черепа... По утверждениям азербайджан­ской стороны, нападение армянских боевиков было активно под­держано 366-м гвардейским мотострелковым полком войск СНГ, дислоцированным в Степанакерте [Убийство мирных жителей не может быть оправдано никакими обстоятельствами: Доклад правозащитного центра «Мемориал» о массовых нарушениях прав человека, связанных с занятием населенного пункта Ходжалы в ночь с 25 на 26 февраля 1992 г. вооруженными формированиями (сокращенный вариант)//Независимая газета, 1992. - 18 июня; Ходжалы. День последний. - Баку, 1992].

  Абхазский конфликт также приобрел насильственный характер [Демидов С. Грузия и Абхазия не слышат друг друга//Российская газета, 1992. - 26 августа: Чумалов М. Еще одна попытка силового решения//Российская газета, 1992 - 28 августа;  Орлов А. Новый адрес необъявленной войны//Советская Россия, 1992. - 20 августа]. В августе 1992 г. на территорию Абхазии, объявившей о своем суверенитете, вступили войска, подчиненные Госсовету Грузии.

  Идеология, проповедовавшаяся 3. Гамсахурдиа, не без основа­ний характеризовалась как национал-шовинистская. Вот почему Э. Шеварднадзе, пришедшему к власти на волне обострения внутригрузинского конфликта и разо­чарования широких кругов общественности в псевдодемократии, необходимо было четче заявить свою позицию именно в этом во­просе и не торопиться с использованием силовых приемов там, где очаг конфликта вызревал с совершенной очевидностью. Кроме того, идеи антигрузинского суверенитета получили поддержку со стороны определенной группы российских политиков: часть из них надеется на то, чтобы проучить «демократа Шевард­надзе, принявшего активное участие в развале Советского Союза»; другие и в самом деле не прочь были бы разыграть абхазскую кар­ту во имя территориальных интересов «единой и неделимой в гра­ницах до 1917 года матушки-России». [Абхазия: хроника необъявленной войны. Ч. 1. (14 августа – 14 сентября 1992 г.). - М., 1992. - С. 29; Червонная С.М. Абхазия 1992: коммунистическая Вандея.  - М., 1993].

  3. Ситуация в Таджикистане развивалась в форме кон­фликта по поводу доминирования в общетаджикском масштабе одной из этнических групп этой страны. Изначально конфликт не был направлен против России и русского населения, однако острота противостояния (по типу афганской войны) привела к необходимости использования силового начала в целях умиро­творения сторон. Этот конфликт имеет тенденцию перерастания в средне-азиатский конфликт в целом (с включением Узбекистана и других стран региона). Необходимость сохранения здесь российских, как и войск других стран-участниц СНГ, обусловлена была тем, что в противном случае могла произойти «афганизация» Таджикистана.

  30 сентября 1994 г. Эмомали Рахмонов выступил на Генеральной Ассамблее ООН с инициативой придать силам СНГ в Таджикистане статус “миротворческих сил под эгидой ООН”. 17 февраля 1995 г. в обращении к Совету Безопасности ООН президенты России, Казахстана, Киргизии и Узбекистана предложили предоставить свои подразделения, входящие в состав Коалиционных миротворческих сил СНГ, в качестве миротворческих сил ООН.

  В то время Россия играла роль посредника в мирных переговорах оппозиции и официального Душанбе, а российские пограничники и боевики оппозиции фактически являлись воюющими сторонами [Шерматова С. Кто, с кем и за что воюет в Таджикистане//Московские новости, 1996. -11-18 февраля; А. Ларенок, В. Потапов “С кем мы там воюем”//Труд, 1996. - 21 декабря].

  Таким образом, первый вывод, который следует из предложенного анализа фактов, состоит в том, что перечисленные конфликты, в независимости от использования средств их разрешения, именовались межнациональными конфликтами.

  Второй вывод заключается в том, что национальный конфликт, даже если он возникал в одной точке, то играл огромную дестабилизирующую роль. Как правило, последствия такого конфликта касались не только данного региона, они задевали все федеративное устройство России и уже обнаруживали свою силу  как собственно внутрироссийские конфликты.

  Главная же причина возникновения конфликт­ных ситуаций на национальной почве состоит, на наш взгляд, в стремлении социальных групп, вовлекаемых в политический процесс, дать свою интерпретацию на­циональных интересов сообщества.

  Поэтому при определении сути межнационального конфликта можно, по нашему мнению, согласится с Тишковым В.А., который определяет межэтнический конфликт как любую форму гражданского, политического или вооруженного противоборства, в котором стороны или одна из сторон мобилизуется,  действуют или страдают по признаку этнических различий [Тишков В. Очерки теории и политики этничности в России. – М., 1997. - С. 480].

  Тема данного исследования предопределяет изучение вооруженного противоборства, т.е. военную «составляющую» межнациональных конфликтов, которые в последнее время «насыщаются» все более острым содержанием, выраженным в применении регулярных воинских подразделений, т.е. приобретают форму чисто военных конфликтов.

  Конфликт военный – это форма разрешения противоречий между государствами с двусторонним применением военной силы. В широком смысле – всякая война, в узком – чаще всего вооруженное столкновение на государственной границе (в приграничной зоне), вызванное ее нарушением, ущемлением суверенитета того или иного государства и др. [Военно-энциклопедический словарь. Под ред. Огаркова Н.В. – М., 1983. - С. 354].

  Однако, на первый взгляд, предмет нашего исследования больше соотносится с термином «вооруженные конфликты не­международного характера» [Роджерс А.П.В. Гражданская война//Военные преступления. Под ред. Гутмена Р. и Риффа Д. – М., 2001. - С. 127], т.е. с внутрироссийскими военными конфликтами. Международные правовые нормы, регулирующие вооруженные конфликты не­международного характера, проработаны в гораздо меньшей степени, нежели те, что относятся к межгосударственным вооруженным конфликтам. Эти нормы существуют лишь в основных принципах обычного права и в общей статье 3 Женевских Кон­венций 1949 года, дополненных в 1977 г. Протоколом II, в котором приводятся наиболее важные нормы, обязательные для всех сторон во­оруженных конфликтов немеждународного характера.

  Содержательный анализ конфликтов в пределах РФ, проведенный А. Здравомыслов, С. Матвеевым и др. [Здравомыслов А., Матвеев С. Межнациональные конфликты в России и СНГ//Институт этнологии РАН. - М., 1995], позволя­ет сгруппировать во­оруженные конфликты немеждународного характера в три основных вида:

  1. Конфликты, в которых доминирующую роль играют территориальные притязания. Они касаются соседствующих на­родов и этнических групп и могут приобретать весьма острый характер. Наиболее явный пример конфликта этого типа - осетино-ингушский. Напряженность в связи с территориальными спо­рами имело место и в Кабардино-Балкарии.

  2. Конфликты сецессионного типа, в основе которых ставится вопрос о выходе из России и полной государственной самостоя­тельности, Здесь наиболее ярким примером является чеченский кризис. Сецессионные тенденции имели место и в Татарстане до заключения договора о разграничении полномочий между феде­ральными и республиканскими властями, несмотря на отсутст­вие у Татарстана каких-либо внешних границ. За пределами России конфликтами такого же типа являются абхазско-грузинский и приднестровский.

  3. Статусные конфликты, в основе которых лежат требования о расширении административно-управленческих полномочий в соответствующем регионе. Один из источников подобных конфликтных ситуаций заключается в проблеме ад­министративного и государственного статуса соответствующих национальных образований.

  В данном виде конфликта российская история пока не знала применения военной силы, поэтому в нашем исследовании будут рассмотрены только первые два вида конфликтов, которые до 1994 года в отечественной литературе именовались, как уже указывалось, межнациональными или межэтническими.

  События, развернувшиеся в Чеченской Республике в 1994 г., внесли изменения в терминологию. Внутрироссийский конфликт в Чечне приобрел звучание как  военная операция, война или чеченский кризис [Илюхин В. Отказаться от попыток «разыграть» чеченскую карту// Российская газета, 1994. - 15 декабря; Симонов В. Срок ультиматума истек. Что дальше?//Российская газета,  1994. - 16 декабря; Климов В. Они за победу. За свою//Российская газета, 1995. - 6 января].

  Война в Чечне, по официальным российским оценкам - это внутригосударственный конфликт, основное содержание которо­го - борьба России за территориальную целостность и укрепление безопасности. Основ­ные задачи, которые решали федеральные войска, состояли в разгроме бандитских фор­мирований, баз и центров подготовки диверсантов, пунктов управления и узлов связи, а также прекращение притока помощи боевикам из-за рубежа. Россия преследовала и важную стратегическую цель - не допустить блокирование своих выходов в Азию.

  Начиная же с осени 1999 года, в отечественном осмыслении опять произошла трансформация первоначального понятия внутригосударственного конфликта. Во­оруженный конфликт немеждународного характера (чеченская война) стал называться «борьба с терроризмом», а позднее – с международным терроризмом [Баранец В. Российские военные готовятся ко второму этапу операции//Комсомольская правда, 1999. - 9 октября; Грозный взять – не Терек перейти//Комсомольская правда, 1999. - 16 октября. и др.].

  В данном  исследовании под термином «внутригосударственный военный (вооруженный) конфликт» будет пониматься военное противоборство федеральных сил (армии, подразделений МВД и спецподразделений) и незаконных вооруженных формирований в интересах  территориальной целостности и укрепления безопасности России.

  Как показал анализ процесса эволюции понятия «военный конфликт» под это определение, как внутригосударственный конфликт с применением военной силы, подходят столкновения в Таджикистане и Дагестане, осетино-ингушское противостояние и чеченские войны. На анализе этих «событий» и будет построено основное исследование.

  
  
  
  

                ГЛАВА 2. ПРАВО ПРИМЕНЕНИЯ ВОЕННОЙ СИЛЫ

                 ВО ВНУТРИГОСУДАРСТВЕННЫХ КОНФЛИКТАХ

               2.1. Статус внутригосударственного вооруженного конфликта       

                                     в международном гуманитарном праве

  
  

  Запрещение применения силы и угрозы силой в междуна­родных отношениях имеет огромное значение для сохранения международного мира. Однако международно-правовые сред­ства обеспечения международной безопасности пока не стали гарантией мирных отношений между государствами. В совре­менных отношениях между государствами продолжают существо­вать источники все более усложняющихся вооруженных кон­фликтов.

  Первые попытки пра­вовой регламентации ситуаций внутренних конфликтов были пред­приняты в рамках деятельности Института международного права. В самом деле, этот Институт, который уже на своей гаагской сессии 1875 г. в связи с рассмотрением Проекта Брюссельской декларации занялся изучением кодификации законов и обычаев войны, по логи­ке вещей должен был обратиться к анализу ситуаций внутренних кон­фликтов на своих сессиях, состоявшихся в Гааге (1898 г.) [Рыбаченок И.С. Документы первого международного конгресса по истории дипломатии в Гааге в 1898 г.//Материалы архива внешней политики России (ф. II Департамент, 1898;] и Невшателе (1900 г.) [Rapport Desjardm.pp 71-95; etvol 18, 1900, p. 227et ss.].

  В случае интернационализированных вооруженных конфликтов, которые по определению содержат элементы как международного, так и внутреннего конфликта, чрезвычайно важным, по нашему мнению, представляется определение того, какой набор правовых положений применим и к какому аспекту конфликта.

  Определяя статус внутригосударственного вооруженного конфликта, несомненно, следует учитывать, что в международном гуманитарном праве имеются существенные правовые различия. На первый взгляд разница между основными правилами, регулирующими международные вооруженные конфликты, и законами, применяемыми в случае вооруженных конфликтов немеждународного характера, достаточно значительная. Отражением исторического уклона в международном гуманитарном праве в сторону регулирования межгосударственных войн служит тот факт, что Женевские конвенции 1949 г. и Протоколы 1977 г. насчитывают около 600 статей, из которых лишь статья 3 - общая для Женевских конвенций 1949 г. и 28 статей Дополнительного протокола II применяются в случае внутренних конфликтов [Boelaert-Suominen S. Grave breaches, universal jurisdiction and internal armed conflict: Is customary law moving towards a uniform enforcement mechanism for all armed conflicts?//Journal of Conflict and Security Law, Vol. 5, No. 63, 2000, at section 5 (примечание 9), footnote 31]. В дополнение к этому, как указывалось выше, Гаагское право, обращаясь к методам и средствам ведения боя и поведения армий на поле боя, не применимо к внутренним вооруженным конфликтам [Boelaert-Suominen S. Grave breaches, universal jurisdiction and internal armed conflict: Is customary law moving towards a uniform enforcement mechanism for all armed conflicts?//Journal of Conflict and Security Law, Vol. 5, No. 63, 2000, at section 5 (примечание 9), footnote 31].

  Как указывает Х. Спикер, в Римском статуте Международного уголовного суда (МУС) также сохраняется сложная правовая система деления конфликтов на международные и немеждународные. Статут ограничивает режим серьезных нарушений конфликтами международного характера, и, несмотря на сходство, положения о серьезных нарушениях в общей статье 3, которые применимы в «вооруженных конфликтах немеждународного характера», отличаются  от аналогичных положений, касающихся международных конфликтов, и являются менее всеобъемлющими [Spieker Н. The International Criminal Court and non-international armed conflicts, Leiden Journal of International Law, Vol. 13,2000, p. 417].

  И все-таки, несмотря на стойкое сопротивление явному сближению отраслей права войны, применимых к вооруженным конфликтам внутреннего и международного характера, международное обычное право получило такое развитие, при котором расхождение между двумя режимами стало менее выраженным, о чем в настоящее время свидетельствует обширная литература [Boelaert-Suominen S. Grave breaches, universal jurisdiction and internal armed conflict: Is customary law moving towards a uniform enforcement mechanism for all armed conflicts?//Journal of Conflict and Security Law, Vol. 5, No. 63, 2000, at section 5 (примечание 9); Byron С. Armed conflicts: International or non-international?//Journal of Conflict and Security Law, Vol. 6, No. 1, June 2001 (примечание 20); Henckaerts J-M. The conduct of hostilities: Target selection, proportionality and precautionary measures under international humanitarian law, in The Netherlands Red Cross, Protecting Civilians in 21^st-Century Warfare: Target Selection, Proportionality and Precautionary Measures in Law and Practice, 8 December 2000 и др.].

  Тем не менее, Апелляционная камера МУТЮ указывала на то, что, несмотря на стирание различий между сводами норм, применяемых в случае вооруженных конфликтов международного и немеждународного характера, не произошло полного и механического переноса этих норм (регулирующих международные конфликты) на внутренние конфликты; скорее, общая суть этих норм, а не подробное регулирование, которое может в них содержаться, стала применимой к внутренним конфликтам» [Prosecutor v. Tadic, IT-94-1-AR72, Decision on the Defence Motion for Interlocutory Appeal on Jurisdiction, 2 October 1995, (prim. 28), para. 126].

  Поэтому этот процесс привел к созданию того, что Т. Мерон называет, «безумной мозаикой норм, которые можно применять к одному и тому же конфликту в зависимости от того, как он квалифицируется - как международный или как внутренний" [Meron Т. Classification of armed conflict in the former Yugoslavia: Nicaragua's fallout, American Journal of International Law, Vol. 92,1998 (hereinafter "Nicaragua's fallout), p. 238]. Таким образом, определение права, применимого в случае вооруженных конфликтов, которые на самом деле включают в себя как международные, так и внутренние элементы, становится сложной, но важной задачей, решение которой требует обстоятельных исследований.

  В современном понимании считается, что «вооруженный конфликт» существует тогда, "когда применяется вооруженная сила в отношениях между государствами или длительное вооруженное насилие в отношениях между правительственными силами и организованными вооруженными группами или между такими группами внутри государства» [Prosecutor v Kunarac et al., IT-96-23/1-A, Judgement, 12 June 2002, para. 56].

  Однако, на наш взгляд, должны существовать более конкретные критерии, определяющие статус внутригосударственного вооруженного конфликта в международном гуманитарном праве.

  Международная практика предлагает ряд таких критериев для определения характера вооруженного конфликта.

  Первым критерием, являются вопросы, стал ли внутренний вооруженный конфликт международным, «действовали ли некоторые из участников внутреннего вооруженного конфликта от имени другого государства» [Prosecutor v. Tadic, T-94-1-A, Judgement, 15 July 1999, para. 84].

  Второй критерий, который, дает основание считать внутренний вооруженный конфликт международным, возникает тогда, когда «другое государство вмешивается в этот конфликт, используя свои войска» [Prosecutor v. Tadic, T-94-1-A, Judgement, 15 July 1999, para. 84]. 

  Апелляционная камера ясно и определенно указала, что критерий всестороннего контроля, относящийся ко второй категории, включает в себя требование, чтобы государство «играло роль в организации, координировании или планировании военных действий военной группы в дополнение к финансированию, подготовке, военному оснащению или обеспечению оперативной поддержки этой группы», но при этом роль такого государства не распространяется настолько далеко, чтобы оно отдавало конкретные приказы или руководило каждой отдельной операцией» [Tadic Appeal Judgement, op. cit. (примечание 59), para. 137].

  Третий критерий связан с «уподоблением отдельных лиц органам государства по причине их реального функционирования в структуре государства» [Tadic Appeal Judgement, op. cit. (примечание 59), para. 141].

  Несмотря на имеющуюся в настоящее время обширную литературу по этому вопросу [Meron, Nicaragua's fallout, op. cit. (примечание 58), Byron, op. cit. (примечание 20); Moir, op. cit. (примечание 18), pp. 46-52; R. Hayden "Bosnia's Internal War and the International Criminal Tribunal", Fletcher Forum of World Affairs, Vol. 22, No. 1, 1998, p. 45; R. Hayden, "Biased Justice: Humanrightsism and the International Criminal Tribunal for the Former Yugoslavia", Cleveland State Law Review, Vol. 47,1999, p. 566 и др.], применение тройного критерия остается сложным, запутанным и создает определенные проблемы в правоприменительной практике. Вопрос, в конечном счете, сводится к тому, могут ли действия антиправительственных сил рассматриваться как использование военной силы в отношениях между государствами, поскольку считается, что «вооруженный конфликт» существует тогда, «когда применяется вооруженная сила в отношениях между государствами или длительное вооруженное насилие в отношениях между правительственными силами и организованными вооруженными группами или между такими группами внутри государства» [Prosecutor v Kunarac et al., IT-96-23/1-A, Judgement, 12 June 2002, para. 56 (далее "Kunarac Appeal Judgement')].

  В целом, состоящий из трех частей критерий, возможно, просто отражает современное состояние международного публичного права в том, что касается ответственности государства, но его применение в международном гуманитарном праве подрывает возможность последовательного или принципиального    применения гуманитарных норм в случае интернационализированной войны. Как показывают исследования литературы, такое положение, к сожалению, неизбежно в том режиме, который требует искусственно отнести интернационализированный конфликт полностью либо к категории конфликта международного характера, либо к категории конфликта немеждународного характера. Таким образом, решение сводится скорее к отказу от проведения различия, чем к пересмотру этого тройного критерия.

  Еще один критерий, который, в соответствии с решением по апелляции Тадича, дает основание считать внутренний вооруженный конфликт международным, возникает тогда, когда «другое государство вмешивается в этот конфликт, используя свои войска» [Tadic Appeal Judgement, op. cit. (примечание 59), para. 84]

  Логично было бы предположить, что иностранного военного вмешательства, которое лишь косвенно влияет на происходящий независимо от него внутренний конфликт, достаточно, чтобы этот конфликт превратился в международный. Это предположение нашло последующее подтверждение в решении по делу Кордича и Черкеза, в котором выяснилось, что вмешательство правительства Хорватии в конфликт против вооруженных сил сербов в Боснии вызвало интернационализацию отдельного конфликта, в котором хорватское правительство не принимало непосредственного военного участия, а именно, конфликта между боснийскими хорватами и боснийскими мусульманами. По заявлению Судебной камеры, оно сделало это, «позволив боснийским хорватам развернуть дополнительные силы для борьбы с боснийскими мусульманами» [Prosecutor v. Kordic & Cerkez, IT-95-14/2-T, Judgement, 26 February 2001. para. 108 (2)].

  В этом решении Камера пришла к выводу, что внутренний вооруженный конфликт можно считать международным, если войска осуществляют «значительное и непрерывное» вмешательство. На наш взгляд, "значительное и непрерывное вмешательство" вряд ли является точным термином. Более того, тот факт, что этот термин не упоминается в решениях по делу Кордича и Черкеза или по делу Налетилича, вызывает вопрос, не достаточно ли бы было менее масштабного военного вмешательства. Конечно, Женевские конвенции применяются в случае традиционных межгосударственных вооруженных конфликтов «независимо от уровня их интенсивности» [Бэкстер, ор. cit. (примечание 29), р. 98].

  По нашему мнению, правильная точка зрения заключаться в том, что любой другой вооруженный конфликт, могущий возникнуть между двумя или несколькими Высокими Договаривающимися Сторонами, следует рассматривать как относящийся к любой вспышке насилия между вооруженными силами двух государств независимо от географической протяженности и мощности применяемой силы. Ряд авторов [Cottier М., Fentick W., Viseur P. Sellers and Zimmermann A. Article 8, War Crimes, in 0. Triffterer (ed.), Commentary on the Rome Statute of the International Criminal Court, Observers Notes, Article by Article, Nomos, Baden-Baden, 1999, p. 182, quoted in Byron, ор. cit. (примечание 20), footnote 137. См. также Pictet J. (ed.), Commentaries on the Geneva Conventions of 12 August 1949, Vol. Ill: Geneva Convention relative to the Treatment of Prisoners of War, ICRC, Geneva, 1960,  (prim. 5) и др.], в частности В. Фентик считает, «что стрельба из оружия солдатами противостоящих сторон через спорную границу в связи с незваным вторжением вооруженных сил одного государства, даже небольшой численности, на территорию другого государства может послужить основанием для применения Женевских конвенций в целом» [Cottier М., Fentick W., Viseur P. Sellers and A. Zimmermann, "Article 8, War Crimes", in 0. Triffterer (ed.), Commentary on the Rome Statute of the International Criminal Court, Observers Notes, Article by Article, Nomos, Baden-Baden, 1999, p. 182, quoted in Byron, ор. cit. (примечание 20), footnote 137].

  Таким образом, правовой базы для трактовки интернационализированных вооруженных конфликтов каким-либо другим образом не существует. Данное обстоятельство подтверждается позицией, занятой МУТЮ в отношении насилия в бывшей Югославии, которая заключается в том, что эту ситуацию можно определить «в разное время и в разных местах как внутренний вооруженный конфликт, как международный вооруженный конфликт и как смешанный внутренне-международный конфликт» «Взятые вместе, соглашения, достигнутые различными сторонами, находящимися в конфликте (конфликтах) в бывшей Югославии, подтверждают предположение о том, что, когда Совет Безопасности принимал Устав Международного трибунала в 1993 г., это делалось со ссылкой на ситуации, которые сами стороны рассматривали в разное время и в разных местах как внутренние или международные вооруженные конфликты, или как смешанный внутренне-международный конфликт» [Tadic Appeal Judgement, op. cit. (примечание 59), para. 73.]. Преобладание этого «смешанного» подхода отражено во фразе: «в зависимости от обстоятельств конфликт может быть международным по своему характеру наряду с тем, что является внутренним вооруженным конфликтом», включенной в первоначальный критерий определения интернационализации внутреннего конфликта, который использовался в решении по апелляции Тадича. Обоснование «смешанного подхода, по-видимому, состоит в том, что акт интернационализации придает международный характер не всем конфликтам на данной территории, а лишь  конфликту между сторонами, представляющими государства. Хотя при внимательном чтении Конвенций совершенно очевидно, что эта позиция оправдана. Ясно и то, что она часто связана с искусственным отделением внутренних аспектов вооруженного конфликта от международных, при этом процесс разделения оказывается практически невыполнимым, запутанным и неточным. На этом основании некоторые авторитетные специалисты отдали предпочтение применению международного гуманитарного права в полном объеме на всей территории, где отмечаются многочисленные конфликты международного и внутреннего характера. Например, в случае бывшей Югославии сторонники указанной точки зрения рассматривали «...ситуацию как международный военный конфликт, приводя доводы в пользу того, что деление ее на отдельные фрагменты с целью исключить применение норм международного вооруженного конфликта было бы искусственным" [Meron, "Nicaragua's fallout", op. cit. (примечание 58), p. 238.].

  Указанная точка зрения пользуется значительной поддержкой Комиссией экспертов ООН: «Комиссия считает, что характер и сложность рассматриваемых вооруженных конфликтов в сочетании с рядом соглашений по гуманитарному праву, которые стороны заключили между собой, оправдывают подход Комиссии к применению права вооруженных конфликтов международного характера ко всем вооруженным конфликтам в целом на территории бывшей Югославии» [Final Report of the Commission of Experts S/l 994/67,4-27 May 1994, section II A.].

  Правительство Соединенных Штатов [Prosecutor v. Tadic, IT-94-1-T, "The Amicus Curiae Brief presented by the Government of the United States", 25 July 1995, cited in Meron, "Nicaragua's fallout", op. cit. (примечание 58), pp. 26-34, footnote 15.], и некоторые ученые  [Meron, "Nicaragua's fallout", op. cit. (примечание 58), p. 238. См. также G.H. Aldrich, "Comment: Jurisdiction of the International Criminal Tribunal for the former Yugoslavia", American Journal of International Law, Vol. 90, 1996, p. 68 и др.] отстаивали или приняли бланкетную классификацию территорий государств, на которых происходят международные и внутренние конфликты. МККК, исходя из тех же соображений, убедительно настаивал в 1965 г. на том, чтобы стороны, участвующие в войне во Вьетнаме, соблюдали в полном объеме международное гуманитарное право на всей территории [Respect for the rules of humanity in Vietnam, International Review of the Red Cross, No. 53, August 1965,p.417.].

  На наш взгляд, данная точка зрения является положительной как в практическом, так и гуманитарном плане, но она вступает в противоречие с тем фактом, что мировое сообщество отвергло попытки МККК принять в Дополнительном протоколе I четкое положение о применимости международного гуманитарного права в полном объеме в случае гражданской войны при вмешательстве иностранных войск,  и с тем, что в судебной практике МУТЮ принято ссылаться на «смешанные» вооруженные конфликты международного и немеждународного характера [Tadic Appeal Judgement, op. cit. (примечание 59), paras. 73 and 84; The Вlaskic Judgement, op. cit. (примечание 79), Declaration of Judge Shahabuddeen. The В laskic Judgement, op. cit. (примечание 79), Declaration of Judge Shahabuddeen.].

  Указанный («глобальный») подход, казалось бы, также может подвести к выводу о том, что единичного случая международного применения силы на иностранной территории, будь оно прямым или нет, было бы вполне достаточно, чтобы придать всем внутренним вооруженным конфликтам на этой территории международный характер независимо от того, составляют ли внутренние конфликты применение силы между государствами по смыслу Женевских конвенций.

  Разрешить проблему столкновения этих двух подходов к определению конфликта, по-видимому, не так просто. Так, например, Т. Мерон подчеркивает, что «противоречивые решения, принимаемые камерой МУТЮ относительно характера конфликтов в бывшей Югославии иллюстрируют сложность определения смешанных или интернационализированных конфликтов. Согласованного механизма для окончательного определения ситуации, связанных с насилием, не существует» [Meron Т. The Humanization of Humanitarian Law//American Journal of International Law, Vol. 94, 2000,].

  Относительная сила и слабость «смешанного» и «глобального» подходов указывает на то, что достижение соглашения любого типа в данных рамках неизбежно повлечет за собой выбор между теорией, которая не работает, и практикой, которая юридически не обоснована. В связи с этим возникает проблема, связанная не столько с двумя конкурирующими точками зрения, сколько, в более широком смысле, со структурой международного гуманитарного права.

  В качестве примера приведем положения, относящиеся к окончанию военных действий интернационализированного характера. В статье 6 четвертой Женевской конвенции определяется момент, в который прекращается применение права, применимого в случае вооруженных конфликтов международного характера: статья предусматривает, что «на территории сторон, находящихся в конфликте, применение Конвенции прекращается после общего окончания военных действий» [Женевская Конвенция о защите гражданского населения во время войны (Женева, 12 августа 1949 г.)].

   В Комментариях к Женевским конвенциям дано широкое толкование термина «общего окончания военных действий» с указанием того, что оно эквивалентно тому моменту, когда «был сделан последний выстрел», а «в большинстве случаев (...) - окончательному прекращению всех боевых действий между всеми заинтересованными сторонами» [Pictet J. (ed.), Commentaries on the Geneva Conventions of 12 August 1949, Vol. Ill: Geneva Convention relative to the Treatment of Prisoners of War, ICRC, Geneva, 1960, (примечание 5), Vo. IV, p.62.].  Таким образом,  в Комментариях указывается, что в государствах, где имеется несколько враждующих межу собой группировок, как иностранных, так и внутренних, международное гуманитарное право продолжает применяться вплоть до окончания всех военных действий, носящих внутренний или иной характер. Противоположная точка зрения заключается в том, что термин «общее окончание военных действий» предполагает только международные военные действия, допуская возобновление или продолжение происходящих в тот момент военных действий «немеждународного характера» при покровительстве права, применимого в случаях вооруженных конфликтов немеждународного характера.

  Этот спорный вопрос затронула в связи с апелляцией Тадича по юрисдикции Апелляционная камера МУТЮ, неоднозначно заявив, что: «Международное гуманитарное право применимо от начала возникновения таких вооруженных конфликтов и продолжает применяться после прекращения военных действий вплоть до общего заключения мира, или мирного урегулирования в случае внутренних конфликтов. До этого момента международное гуманитарное право продолжает применяться   на всей территории воюющих государств или на всей территории, находящейся под контролем стороны, в случае внутренних конфликтов, независимо от того, ведутся там боевые действия или нет».

  Хотя это заявление часто цитируется для того, чтобы международное гуманитарное право получило как можно более широкое применение, еще далеко не ясно, что оно служит подтверждением того, что право, применимое во время международных вооруженных конфликтов, продолжает применяться в случае сохраняющегося внутреннего конфликта. Более вероятное толкование заключается в том, что в комментариях Камеры рассматриваются лишь продолжающие действовать обязательства находящихся в состоянии войны сторон inter se, в соответствии с более ограниченным толкованием термина «окончание военных действий». Эта интерпретация подтверждается созданным в том же решении «смешанным» подходом к характеристике конфликта на том только основании, что вооруженные конфликты международного и немеждународного характера могут видоизменяться и сосуществовать. Данная интерпретация подтверждается, например, тем фактом, что как в Решении по делу Челебичи, так и в Решении по делу Тадича было отмечено, что до официального вывода Народной армии Югославии 19 мая 1992 г. данный конфликт носил международный характер, но что впоследствии боснийские сербы не были агентами Федеративной Республики Югославия и что поэтому конфликт стал внутренним [Prosecutor v. Tadic, IT-94-1-T, Judgement, 7 May 1997, para. 607.].

   В более раннем решении по делу Челебичи особо подчеркивалось: «Ясно, что вплоть до подписания Дейтонского мирного соглашения в ноябре 1995 г. в Боснии и Герцеговине не было общего окончания военных действий. Однако Судебная камера должна рассмотреть возможность того, что с выводом внешних сил, вовлеченных в вооруженный конфликт, его характер изменился, отсюда и прекращение этих военных действий, и начало отчетливого самостоятельного внутреннего конфликта между правительством Боснии и Герцеговины и организованными группами внутри государства» [Celebici Judgement, op. cit. (примечание 46), para. 215.].

  Хотя заключения относительно статуса конфликта были опровергнуты в обоих случаях при апелляции в связи с выводами, основанными на фактах, касающихся отношений "государство - его агенты", Апелляционная камера согласилась с тем фактом, что вооруженный конфликт международного характера может стать внутренним. В Решении по апелляции Тадича было отмечено, что «в рассматриваемом случае имеется достаточно доказательств для обоснования вывода Судебной камеры о том, что до 19 мая 1992 г. конфликт носил международный характер. Вопрос о том, продолжал ли он быть международным после 19 мая 1992 г. или вместо этого стал исключительно внутренним, вызывает спор о том, можно ли считать силы боснийскийх сербов, в чьих руках в этом случае оказались жертвы боснийского конфликта, органами dejuro или de facto иностранной державы, а именно ФРЮ» [Tadic Appeal Judgement, op. cit. (примечание 59), para. 87 (footnote omitted). В деле Челебичи Апелляционная камера признала, что «перед Судебной камерой стоял вопрос, можно ли считать, что вооруженные силы боснийских сербов действовали от имени ФРЮ, чтобы решить, остался ли конфликт после их вывода 19 мая 1992 г. международным или он стал внутренним». Celebici Appeal Judgement, op. cit. (примечание 69), para. 29.].

   Более того, тот факт, что международный  вооруженный  конфликт  стал  внутренним, может устанавливаться не только в ходе международного уголовного преследования. Например, формального признания Народной Республики Кампучия в 1980 г. другими странами было достаточно для того, чтобы считать интернационализированный конфликт внутренним, несмотря на продолжающиеся военные действия на ее территории. Другой пример: в начале 1978 г. международный вооруженный конфликт между вооруженными силами Вьетнама и Демократической Республики Кампучия или красными кхмерами завершился взятием 7 января 1978 г. города Пномпеня армиями Вьетнама и Единого фронта национального спасения Кампучии, отправкой в изгнание законного правительства красных кхмеров и установлением другого режима. После этого в течение нескольких лет ООН рассматривала правительство в изгнании как легитимного представителя Кампучии, придавая происходящим конфликтам между красными кхмерами и вьетнамскими вооруженными силами международный характер [Gasser, op. cit. (примечание 19), p. 155]. 

  Более ограниченное толкование термина «окончание военных действий», которое давалось в судебных прецедентах, несомненно, обладает явной привлекательностью. Расширение применения международного гуманитарного права за пределы окончания международных военных действий до конца даже внутреннего конфликта могло бы вполне предсказуемо повлечь за собой применение в полном объеме международного гуманитарного права в обстоятельствах, которые не достигают порога, необходимого для применения даже общей статьи 3, и это могло бы продолжаться в течение нескольких лет после окончания международного участия. Например, это произошло бы в случае, когда неудовлетворенные члены повстанческой группы, получавшей когда-то иностранную финансовую помощь, продолжали бы террористическую деятельность, не носящую характера длительного вооруженного насилия, против государства после окончания интернационализированного вооруженного конфликта.

   Кроме того, более широкая интерпретация не дала бы почти никакой возможности отличить начало явных внутренних конфликтов от конфликтов, представляющих собой продолжение международных военных действий, в связи с отсутствием средств для определения того, насколько тесно должны быть связаны по времени, территории, участникам или мотивации предыдущий международный вооруженный конфликт и последующая гражданская война, чтобы оправдать дальнейшее применение права в более полном объеме. На самом деле, применение права вооруженных конфликтов международного характера в тех случаях,   когда   ситуация   больше   не   удовлетворяет   критериям интернационализации, привело бы к подрыву самих критериев.

  В таких случаях необходим, на наш взгляд, критерий «всестороннего контроля», который включал бы в себя не только «оценку всех элементов контроля, взятых вместе. «Критерий «всестороннего контроля» должен предусматривать, как указывает Алексовский и ряд других авторов, оценку всех взятых в целом элементов контроля и принятие на этом основании решения о том, соблюдалась ли необходимая степень контроля» [Alexovski Appeal Judgement, op. cit. (примечание 67) para. 145; Prosecutor v. Naletili et al., op. cit. (примечание 69) para. 188 и др.], и, скорее, определение того, были ли когда-либо конфликтующие стороны под всесторонним контролем иностранного государства. Если М. Сассоли и Л. Олсон правы в своем предположении, что "нет оснований думать, что во время конфликта (Кампучия и Вьетнам) можно было бы убедить военного командира соблюдать определенные нормы, аргументируя это тем, что он является агентом тогда, когда большинство стран международного сообщества отказали в признании изгнанному правительству красных кхмеров и признали легитимность новой Народной Республики Кампучия, на вооруженные силы Вьетнама, все еще находившиеся в этой зоне, перестали распространяться законы, регулирующие международные военные действия, так как они присутствовали в стране с разрешения законного правительства иностранного государства» [Sassoli and Olson, op. cit. (примечание 84) p. 576.].

  Таким образом, более правильным представляется решение, принятое, очевидно, МУТЮ в деле Тадича и в деле Челебичи, что международное гуманитарное право перестает применяться в полном объеме по окончании военных действий международного характера. Единственная сложность заключается в том, что момент, когда происходит окончание военных действий международного характера, невозможно определить во многих интернационализированных международных конфликтах.

  Традиционно окончание конфликта между государствами требует прекращения военных действий, подтвержденного соглашением о перемирии, и последующим установлением мира, обычно путем подписания официального мирного договора [Rousseau С., Le Droit des Conflits Armes, Edition A. Pedone, Paris, 1983, p. 188.].

   Вследствие того, что интернационализированный конфликт редко начинается с объявления войны и часто бывает связан не столько с прямыми, сколько со скрытыми военными действиями, такие официальные события, как перемирие, заключение договоров и открытый вывод войск происходят редко. Как отмечает И. Деттер, «нет необходимости признавать окончание чего-то, чего как бы не существовало». В связи с этим часто повторяемое высказывание, что международное гуманитарное право «распространяется за пределы окончания военных действий вплоть до общего заключения мира» [Tadic Jurisdiction Appeal, op. cit. (примечание 28), p. 70.],  нередко оказывается бесполезным в условиях интернационализированных вооруженных конфликтов, т.к. официально такое заключение мира редко имеет место. Следовательно, во многих случаях окончание интернационализированных военных операций может определяться простой ссылкой на тот момент, когда на территории прекращаются реальные военные действия.

  На практике четкое решение относительно такого момента «может оказаться трудным и во многом противоречивым, особенно когда в вооруженном конфликте участвует несколько или большое число государств и когда военные действия завершаются в разное время в разных регионах, вовлеченных в конфликт» [Major T. J. Murphy, "Sanctions and enforcement of the humanitarian law of the four Geneva Conventions of 1949 and Geneva Protocol I of 1977", Military Law Review, Winter, 1984, p. 53.].

   Ситуация еще сложнее, когда международный конфликт осуществляется с помощью местных посредников на основе отношений, которые характеризуются разной степенью напряженности, "с периодами военных действий, возможно, перемежающихся с длительными периодами, когда военных действий нет...» [Major T. J. Murphy, "Sanctions and enforcement of the humanitarian law of the four Geneva Conventions of 1949 and Geneva Protocol I of 1977", Military Law Review, Winter, 1984, p. 53.].

   Таким образом, отличить фактическое окончание военных действий просто от их приостановки в случае интернационализированных конфликтов - это непомерно трудная задача. Поэтому «международное гуманитарное право продолжает применяться во время приостановки активных военных действий» [Major S. R. Morris, "America's most recent prisoner of war: The Warrant Officer Bobby Hall incident". Army Law, Vol. 3, 1996, p. 17.].

  Например, применяя критерии интернационализации к военным действиям в Афганистане, Р. Крайер [Cryer, op. cit. (примечание 96), p. 44.] называет ряд факторов, которые, по его мнению, свидетельствуют о «не полной ошибочности» вывода о том, что Северный альянс находится под всесторонним контролем сил Коалиции, однако далее он делает в итоге заключение, что такого контроля не существует, потому что Северный альянс действовал прямо вопреки четко выраженным пожеланиям Коалиции, когда фактически взял столицу Афганистана Кабул и сам вошел в город. В связи с этим можно предположить, что группировка находилась под всесторонним контролем Коалиции перед взятием Кабула, но не после него.

  Согласившись с этой гипотезой и исходя из того, что «окончание военных действий» относится только к действиям международного характера, можно сказать, что вступление Северного альянса в Кабул завершило отношения всестороннего контроля с силами Коалиции, возможно, означая окончание реальных военных действий международного характера и, таким образом, если использовать традиционный подход и говорить о «смешанном» характере конфликта, началом которого послужил другой вооруженный конфликт немеждународного характера между Северным альянсом и движением Талибан. Следовательно, Северный альянс был связан правом, применимым в случае международного вооруженного конфликта до своего вступления в Кабул, но после этого - только общей статьей З, так как Афганистан не подписал Дополнительный протокол II к Женевским конвенциям.

  То обстоятельство, что силы повстанцев смогли избежать обязательств, содержащихся в международном гуманитарном праве в полном объеме, просто не согласившись с иностранным государством, представляется весьма нежелательным, не говоря уже о нереалистичности требуемых от них обязательств, если считать их вступление в Кабул окончанием военных действий международного характера.

  Эта парадоксальность особенно очевидна в свете продолжающегося внутреннего вооруженного конфликта с движением Талибан и возможности того, что Северный альянс и силы Коалиции могли бы сговориться в отношении последующих военных операций. Кроме того, что Северный альянс мог бы вполне обоснованно считать, что он попеременно переходит от внутреннего вооруженного конфликта к интернационализированному конфликту в зависимости от его «всесторонних» отношений с силами Коалиции. Основным предметом противоречивости международного права является то, что он мог бы обосновать любое предпочитаемое им определение конфликта.

  Пытаясь выбраться из аналогичного тупика, Судебная камера в Решении по делу Челебичи пришла к выводу о том, что: «соответствующие   нормы   международного гуманитарного права применяются на всей территории вплоть до общего окончания военных действий, если только нельзя доказать, что конфликты в некоторых зонах были внутренними по своему характеру и не были связаны с более крупным вооруженным конфликтом, носящим международный характер» [Celebici Judgement, op. cit. (примечание 46), para. 209.].

  Сложность заключается в том, что в результате намерения исключить «отдельные внутренние конфликты», протекающие независимо от других, возникает вопрос о том, как разграничить военные действия внутреннего и международного характера, что и представляет собой самую суть этой проблемы. Кроме того, предположение о том, что все вооруженные конфликты на конкретной  территории  носят  международный  характер,  было охарактеризовано Судебной камерой как «неудачное» [Celebici Appeal Judgement, op. cit. (примечание 69), p. 46.] предположительно потому,   что   оно   беспрецедентное   и   перечеркивает критерии интернационализации.

  Неизбежный вывод состоит в том, что одной из главных проблем статуса внутригосударственных военных конфликтов является неясность в определении окончания интернационализированных военных действий в сочетании с противоположными взглядами на возможность смешанных вооруженных конфликтов. Данное обстоятельство указывает на отсутствие какой-либо вразумительной основы для определения  временного  или  территориального  масштаба  действия гуманитарного права на территориях, где происходят конфликты как международного, так и внутреннего характера. По большей части это опять же коренится в неудачном соотношении норм, применимых к конфликтам международного и немеждународного характера.

  Специалисты единодушно не поддерживают строгого разделения вооруженных конфликтов на конфликты международного и немеждународного характера, но лишь немногие пытались рассматривать те опасения, которые лежат в основе нежелания, основанного на политических соображениях, принять единое право вооруженного конфликта, применимое во всех ситуациях. Традиционно это было опасение преждевременно признать состояние войны, поощрить неповиновение внутри страны, реально утратить возможность применять внутригосударственное право при обращении с лицами, участвующими в таких группах, а в некоторых случаях - неуверенность в отношении применения международного гуманитарного права в полном объеме к внутренним конфликтам.

  Развитие международного обычного права, которое ассимилировало многие нормы, применимые во время внутренних и международных конфликтов, уже позволило устранить некоторые противоречия, связанные с применением международных принципов во время внутреннего конфликта. И все-таки, как уже было показано, этот процесс "не принял форму полного и механического переноса", в результате которого могла бы получиться "неограниченный спектр норм", применимых в случаях вооруженного конфликта. В любом случае, официальное принятие единого права войны, применимого ко всем вооруженным конфликтам, дало бы, таким образом, возможность логично кодифицировать и гармонизировать быстро развивающееся международное обычное право, применимого во время внутренних конфликтов. Несомненно, этот процесс требует значительно более тщательного осмысления, поскольку, как указывает Р. Бакстер, «многие положения в Женевских конвенциях просто не могут применяться в период гражданских конфликтов, потому что их действие основано на понятиях военной оккупации территории и гражданства противника - понятиях, чуждых гражданским конфликтам» [Baxter R. Comments in P. Trooboff(ed.), Law and Responsibility in Warfare: The Vietnam Experience, 1975//Bierzanek, op. cit. (примечание 17), p. 288.].

   Тем не менее, эти проблемы часто возникают в период интернационализированных вооруженных  конфликтов немеждународного характера.

  Камнем преткновения в развитии единого права вооруженного конфликта становится общее определение термина в свете различных уровней напряженности, которые в настоящее время определяет начало вооруженных конфликтов международного и немеждународного характера. Единое определение вооруженного конфликта требуется для того, чтобы обеспечивать государствам возможность справляться с внутренними беспорядками в соответствии с внутригосударственным правом, но чтобы конфликты международного характера низкой интенсивности продолжали регулироваться нормами международного гуманитарного права. Одно из возможных решений состоит в том, чтобы приспособить подход, предложенный экспертами правительства Бразилии к применению Протокола II, в котором вооруженный конфликт был определен как конфликт «между организованными вооруженными силами или другими вооруженными группами под ответственным и опознаваемым командованием, которые ясно отличают себя от гражданского населения...» [Акты дипломатической конференции по вопросу о подтверждении и развитии гуманитарного права, применяемого в период вооруженных конфликтов, Женева (1974-1977 гг.) том IV, CDDH/I/79, с. 8]. Другие варианты определений многочисленны и сложны, включая адаптацию проекта Дополнительного протокола II, представленного МККК и предусматривающего положение о том, что Протокол применяется тогда, когда «на территории одной из Высоких Договаривающихся Сторон идут военные действия коллективного характера между организованными вооруженными силами, находящимися под ответственным командованием» [Draft Additional Protocol to Article 3 Common to the four Geneva Conventions ofAaugust 12, 1949, in Conference of Government Experts on the ReafBrmation and Development of International Humanitarian Law Applicable in Armed Conflicts, Geneva 3 May - 3 June 1972 г., Basic Texts, Documentary material submitted by the International Committee of the Red Cross, p. 35].

  Существует и еще одно определение: «противостояние вооруженных сил, способных вести согласованные военные действия, находясь под ответственным командованием» [Акты дипломатической конференции по вопросу о подтверждении и развитии гуманитарного права, применяемого в период вооруженных конфликтов, Женева (1974-1977 гг.) том VIII, CDDH/I/SR.22, с. 206]. Однако в данном определении указывается, что критерии были слишком ограничительными и что лучше определить порог просто как ситуацию, когда обе стороны прибегают к коллективной вооруженной силе.

   В противоположность существует мнение, что вооруженные силы должны быть отличимы от гражданского населения, что обеспечит основную защиту способности государства решать проблемы, связанные с обстановкой напряженности, в соответствии с внутригосударственным правом, так как рассматриваемые конфликты обычно являются асимметричной партизанской войной, которую ведут группы лиц из гражданского населения в результате ограниченных военных возможностей повстанцев, недостатка оружия и отсутствия необходимого контроля над территорией [Eide A. "The New humanitarian law in non-international armed conflict", in A. Cassese (ed.), The New Humanitarian Law of Armed Conflict, Editoriale Scientifica, Napoli, 1979, p. 306.].

  Для определения статуса конфликта в свое время на Конференции правительственных экспертов было высказано мнение о том, что требование относительно ответственного командования вооруженными силами "подразумевает, что на них распространяется действие системы внутренней дисциплины, позволяя им соблюдать все или некоторые нормы права вооруженных конфликтов» [Commentary II, part 2, Conference of Government Experts on the Reaffirmation and Development of International Humanitarian Law Applicable in Armed Conflicts, Geneva 3 May - 3 June 1972, Documentary material submitted by the International Committee of the Red Cross, p. 6.].

  Принятие статьи 4А(2) третьей Женевской конвенции также потребовало  удовлетворения целого ряда критериев для получения права на статус военнопленного. Статья содержит требование о том, что это должны быть лица из числа личного состава ополчения, которые имеют во главе лицо, ответственное за своих подчиненных, имеют определенный и явственно видимый издали знак, открыто носят оружие и соблюдают в своих действиях законы и обычаи войны.  Это означает, что предоставление этого статуса представителям сторон, участвующих во внутреннем вооруженном конфликте, не будет обязательно препятствовать преследованию всех лиц за то, что они взялись за оружие, даже в условиях военных действий, составляющих вооруженный конфликт.

  Статья 25 проекта Дополнительного протокола II МККК распространила на том же самом основании действие положений о военнопленных на комбатантов, участвующих в вооруженных конфликтах немеждународного характера. Статья гласит: «Лица из состава регулярных вооруженных сил и лица из состава тех вооруженных сил, которые удовлетворяют условиям, предусмотренным в ст. 4 (А) (2) Женевской конвенции об обращении с военнопленными от 12 августа 1949 г., попав во власть неприятеля, пользуются обращением, подобным тому, которое предусмотрено в вышеупомянутой Конвенции для военнопленных» [Conference of Government Experts on the ReafBrmation and Development of International Humanitarian Law Applicable in Armed Conflicts, Geneva 3 May-3 June 1972, Commentary, Vol. II, p. 49.].

   Более того, даже военнопленных можно преследовать за агрессию, преступления против человечности, военные преступления и геноцид, что еще больше   делает необоснованным опасения того, что предоставление таким лицам статуса военнопленного в период внутренних вооруженных конфликтов будет способствовать возникновению ничем не сдерживаемого бунта внутри страны. В связи с этим, хотя данный вопрос заслуживает значительно большего   обсуждения, усиление статуса военнопленного в контексте единого права вооруженного конфликта обеспечило бы соответствующее уважение к этому статусу [Solf W. "Problems with the application of norms governing interstate armed conflict to non-intemationsi armed conflict", Georgia Journal of International and Comparative Law, Vol. 13,1983, pp. 291-292.]

   Несомненно, перечисленные факторы способствуют исключению внутренних беспорядков, мятежей и террористической деятельности из сферы действия единого корпуса международного гуманитарного права, но в то же время все-таки включают в нее конфликты более низкого уровня интенсивности между вооруженными силами различных государств.

  Определение статуса конфликта можно было бы сделать более ограничительным за счет принятия новых критериев, которые могли бы включать элемент контроля над территорией, сходный с тем, который упомянут в статье 1 Дополнительного протокола II (в окончательном варианте статьи 1 (1) Дополнительного протокола II был принят геовоенный порог, который требует от сторон «осуществлять такой контроль над частью территории, который позволяет им осуществлять непрерывные и согласованные военные действия), т.е. уровень интенсивности, подобный тому, который был принят в Статуте МУС.

  Наличие единого корпуса международного гуманитарного права, применимого во всех случаях, способствовало бы и тому, что интернационализация внутренних конфликтов в результате иностранного вмешательства перестало быть стимулом для повстанческих групп просить о вооруженном вмешательстве с защитными целями и, тем самым, быстро привести к эскалации военных действий. Любой такой стимул основывается исключительно на ощутимом несоответствии между правом, применимым в международном и внутреннем вооруженном конфликте, несоответствии, которое было бы устранено с помощью единого определения вооруженного конфликта, включающего в себя как международные, так и немеждународные элементы. Подобным же образом, политическое нежелание быть честным относительно военного вмешательства в иностранные гражданские войны не оказывало бы такого сильного влияния на гуманитарное право, применимое в таких случаях, если бы применялся единый корпус права независимо от того, признало ли государство участие в конфликте или нет.

  Наконец, ясно, что основное препятствие в развитии международного гуманитарного права, относящегося к внутренними вооруженным конфликтам, связано с вопросом о признании состояния войны. Такое признание поднимает повстанческое движение до статуса государства и требует от других государств сохранения нейтралитета по отношению к воюющим сторонам. Даже если эта доктрина не применялась со времен Гражданской войны в США, что вызывает вполне обоснованные заявления о том, что она больше не существует в международном правe. По мнению Л. Досвальд-Бек, «состояние войны не признавалось со времен Гражданской войны в США и, таким образом, должны возникнуть серьезные сомнения по поводу того, не устарело ли это понятие. В литературе это положение регулярно повторяется как часть права, однако истинный критерий состоит в том, серьезно ли государства рассматривают его как правовую реальность настоящего времени, а его полное неприменение, хотя и не является окончательным доказательством, следует подвергнуть тщательной оценке» [Doswald-Beck L. The legal validity of military intervention by invitation of the government, British Yearbook of International Law, 1985, p.197].

  При определении статуса конфликта важно учитывать тот факт, что применение Женевских конвенций могло бы привести к признанию состояния войны, поэтому поставленная проблема представляет собой чрезвычайно деликатную проблему. Следовательно, единый корпус международного гуманитарного права, так же как Статут МУС и Женевские конвенции, должен включать в себя статьи, еще раз подтверждающие, что применение законов и обычаев войны к внутренним вооруженным конфликтам «не затрагивает правового статуса сторон, находящихся в конфликте. Общая ст. 3 п. 3 и статья 8 п. 3 Статута МУС предусматривает, что ничто в пунктах 2(с) и (е) не рассматривается ответственности правительства за поддержание или восстановление закона и порядка в государстве или за защиту единства и территориальной целостности государства всеми законными средствами, т.е. в статус конфликта не включены лица, отвечающие за него.

   Кроме того, поскольку единое право вооруженного конфликта позволяет совсем обходиться без ссылок на государственность и включать пороги применимости, весьма отличные от тех, которые относятся к определению состояния войны, необходимо такое изменение права, которое помогло бы лучше провести различие между положением о признании состояния войны и гуманитарной защитой, способствуя, таким образом, более полному соблюдению международного гуманитарного права.

  Различные нормы, применимые в рамках режима Женевских конвенций и Дополнительных протоколов, не помогли должным образом справиться с очень часто происходящими в настоящее время интернационализированными конфликтами. Право, разрабатываемое с тем, чтобы можно было "навести мосты" между различными международными документами, создало такие запутанные критерии для определения того, является ли лицо или образование агентом государства, что их почти невозможно применять. Можно говорить о применении столь же неясного и практически трудно применимого критерия для определения такого прямого военного вмешательства, которое будет достаточным для интернационализации внутреннего по всем другим признакам конфликта.    Даже когда  конфликт становится интернационализированным, бывает трудно определить право, применимое к внутренним вооруженным конфликтам, так как меняются отношения участников и их военное участие. Кроме того, разделение конфликтов на международные и немеждународные очень удобно обоснования сопротивления государств, участвующих в конфликтах. Внешнее военное вмешательство четко представляет собой вооруженный конфликт между государствами, делая применимой четвертую Женевскую конвенцию. Однако становится ли сам внутренний конфликт вооруженным конфликтом между государствами? Очевидно да, если иностранное государство берет на себя контроль над сепаратистской группой таким образом, что применение силы сепаратистской группой становится применением силы иностранного государства против данного государства, вызывая таким образом вооруженный конфликт между государствами по смыслу первой части статьи 2 четвертой Женевской конвенции» [The Blaskic Judgement, op. cit. (примечание 79), особенно когда в конфликтах есть международные и внутренние элементы.

  Таким образом, охарактеризовав статус внутригосударственного вооруженного конфликта в международном гуманитарном праве, можно заключить, что вооруженные конфликты немеждународного характера (внутригосударственные конфликты) – это все непопадающие под действие ст. 1 Дополнительного протокола I вооруженные конфликты, происходящие на территории определенного государства между его вооруженными силами или другими организованными вооруженными группами, которые, находясь под ответственным командованием, осуществляют такой контроль над частью его территории, который позволяет им осуществлять непрерывные и согласованные военные действия и применять положения Протокола II, касающегося защиты жертв вооруженных конфликтов немеждународного характера.

  Наиболее приемлемыми для нашего понимания являются вооруженные конфликты немеждународного характера, которые обладают признаками, определенными П.Н. Бирюковым [Бирюков П.Н. Международное право. – М.: Юристъ, 1999г. - С. 236]:

  -  применение оружия и участие в конфликте вооруженных сил, включая полицейские подразделения;

  -  коллективный характер выступлений (действия влекущие обстановку внутренней напряженности, внутренние беспорядки не могут считаться рассматриваемыми конфликтами);

  -  определенная степень организованности повстанцев и наличие органов, ответственных за их действия;

  -  продолжительность и непрерывность конфликта (отдельные спорадические выступления слабоорганизованных групп не могут рассматриваться как вооруженные конфликты немеждународного характера);

  -  осуществление повстанцами контроля над частью территории государства.

  К вооруженным конфликтам немеждународного характера следует, по нашему мнению, относить все гражданские войны и внутренние конфликты, возникающие из попыток государственных переворотов, достижения территориального суверенитета и т.п. Эти конфликты отличаются от международных вооруженных конфликтов, прежде всего тем, что в них обе воюющие стороны являются субъектами международного права, в то время как в гражданской войне воюющей стороной признается лишь центральное правительство.

  Третьи государства не должны вторгаться во внутренние конфликты на территории другого государства. Однако, на практике мировое сообщество часто встречается с вмешательством многих стран, соотносящихся с применением военной силы во внутригосударственных конфликтах.

  Именно так, например, можно охарактеризовать вооруженные акции в Сомали, Руанде, Афганистане, Ираке и др. странах, где действия, предпринятые с целью приостановления происходивших там внутренних конфликтов, сопровождались  массовыми человеческими жертвами, обусловленными вооруженным вмешательством и применением военной силы.

  
  

        2.2.  Общая характеристика принципов и норм международного права,

                   соотносящихся с вооруженным вмешательством

  
  

  В данном исследовании под вооруженным вмешательством  будет пониматься принятие участие вооруженных формирований в военном конфликте с целью изменения его хода посредством применения военной силы.

  Анализ зарубежной литературы показывает, что на современном этапе в зависимости от характера вооруженного конфликта - международного или внутреннего - применяются различные нормы международного гуманитарного права (международного права, соотносящегося с вооруженным вмешательством).

  По мнению авторов работ по исследуемой проблеме, при выявлении необходимости применения тех или иных норм, существует различие в подходах к оценке условий, в которых протекает конфликт. Так, например, Дюпи Р. Дж., Леонетти А. указывают на необходимость анализа объективной реальности при оценке таких военных конфликтов [Dupuy R.J., Leonetti А. La notion de conflict arme a caractere non international//A. Cassese (ed.), The New Humanitarian Law of Armed Conflict, Editoriale scientifica, Naples, 1971, p. 258].

  Дж. Элдрич считает, что «реальность может быть запутанной, а вооруженные конфликты в реальном мире не всегда точно укладываются в две категории - международные и немеждународные, на которые их разделило международное гуманитарное право» [Aldrich G. The laws of war on land//American Journal of International Law, Vol. 94, 2000, p. 62].

  Ряд авторов объясняют различие в нормах международного гуманитарного права целым рядом проблем.

  Например, И. Деттер считает, что «трудно сформулировать законные критерии, по которым можно отличить международные войны от внутренних, и нежелательно иметь избирательные правила права войны для двух типов конфликта» [Detter I. The Law of War, Cambridge University Press, London, 2002, p. 49], которое «трудно обосновать» [Warbick С., Rowe Р., The International Criminal Tribunal for Yugoslavia: The decision of the Appeals Chamber on the interlocutory appeal on jurisdiction in the Tadic case, International & Comparative Law Quarterly, Vol. 45,1996, p. 698] и которое «сводит на нет гуманитарную цель права войны в большинстве случаев, в которых сейчас происходят войны». «Различие между международными войнами и внутренними конфликтами фактически больше не является логичным или совместимым с духом гуманитарного права, такого, каким его знают сегодня…; большинство международных конфликтов проходит под видом внутренних конфликтов, которые в основном имеют скрытую форму или протекают не очень интенсивно. Однако, признание этого различия определенным образом сводит на нет гуманитарную цель права войны в большинстве случаев происходящих сейчас войн» [Reisman W.M., Silk I. Which law applies to the Afghan conflict?//American Journal of International Law, Vol. 82, 1988, p. 465].

  Данная точка зрения имеет достаточно продолжительную историю. Еще в 1948 г. Международный Комитет Красного Креста (МККК) представил доклад, где рекомендовал применять в полном объеме международное гуманитарное право в соответствии с Женевскими конвенциями «во всех случаях вооруженных конфликтов, которые не носят международного характера, особенно в случаях гражданской войны, колониальных конфликтов или религиозных войн, которые могут происходить на территории одной или нескольких Высоких Договаривающихся Сторон» [Pictet J. (ed.), Commentaries on the Geneva Conventions of 12 August 1949, Vol. III: Geneva Convention relative to the Treatment of Prisoners of War, ICRC, Geneva, 1960, p. 31].

  В 1971 г. Комитет представил на Конференции правительственных экспертов Проект нового положения, которое должно было бы обеспечить применение международного гуманитарного права в полном объеме в случае гражданской войны с вмешательством иностранных войск. В проекте указывалось: «Когда в случае вооруженного конфликта немеждународного характера одна или другая сторона или обе стороны извлекают выгоду из участия в конфликте вооруженных сил, предоставляемых третьей стороной, участвующие в конфликте стороны должны в полном объеме соблюдать международное гуманитарное право, применимое в период вооруженных конфликтов международного характера» [Комитет Красного Креста, Report on the Work of the Conference of Government Experts, Geneva, 1971, para. 284]. В следующем году МККК внес по тому же вопросу еще более интересное предложение. Предлагалось применять в полном объеме международное гуманитарное право к внутренним конфликтам, когда в поддержку обеих сторон вмешиваются третьи государства [International Committee of the Rec Cross, Report on the Work of the Conference of Government Experts, Geneva, 1972, Vol. I, para. 2.332.]. Наконец, в 1978 г. делегация норвежских экспертов на той же конференции предложила отказаться от разделения вооруженных конфликтов на две категории и применять единое право для всех видов вооруженных конфликтов, но опять безуспешно.

  Однако, в дальнейшем призывы к применению международного гуманитарного права как единой совокупности норм с тех пор прекратились, хотя  «различные  выражения  неудовлетворенности  разделением  на международные и внутренние вооруженные конфликты» все еще сохраняются [Boelaert-Suominen S., Grave breaches, universal jurisdiction and internal armed conflict: Is customary law moving towards a uniform enforcement mechanism for all armed conflicts?//Journal of Conflict and Security Law, Vol. 5, No. 63, 2000, at section 5].

  Распространение ядерного оружия и его сдерживающее воздействие в том, что касалось прямых форм агрессии, во времена холодной войны привело к многочисленным менее явным интернационализированным вооруженным  конфликтам, которые, будучи на первый взгляд внутренними, на самом деле были «войнами чужими руками» и велись на территории одного государства при тайном вмешательстве иностранных правительств [Abi-Saab G. Non-international armed conflicts//International Dimensions of Humanitarian Law, Henry Dunant Institute/Unesco, Geneva, 1988, p. 222]. Пожалуй, лучшим примером являются события, связанные с оказанием правительством США поддержки контрас в Никарагуа в начале 1990-х гг. [Military and Paramilitary Activities in and against Nicaragua (Nicaragua v. United States of America), Merits, Judgement, ICJ Reports 1986, p. 14]. Возможно, с окончанием холодной войны изменилась мотивация вмешательства в гражданские войны. Однако усиливающаяся взаимозависимость государств в результате глобализации, развитие ядерного потенциала в государствах, ранее не обладавших им, все более частые террористические акты, а также все нарастающее обеднение природных ресурсов - все это является причинами для иностранного вмешательства во внутренние конфликты. Отражением этой реальности служит тот факт, что в настоящее время внутренние конфликты становятся более многочисленными и носят более жестокий и разрушительный характер, чем их международные аналоги [De Schutter В., Van De Wyngaert C. Non-international armed conflicts: The borderline between national and international law//Georgia Journal of International and Comparative Law, Vol. 13,1983, p. 279.], несмотря на то, что основным механизмом ведения войны остается государство [Detter I. The Law of War, Cambridge University Press, London, 2002, (prim. 2), p. 38].

  Следовательно, международное гуманитарное право во многом все еще существует на фоне «слияния факторов внутренней и международной политики, что, в конечном итоге, приводит к явлению внутреннего интернационализированного конфликта: вмешательство третьих стран в гражданские войны остается постоянно действующим фактором» [Bierzanek R. Quelques remarques sut 1'applicabilite du droit international humanitaire des conflits armes aux conflits internes internationalises//C. Swinarski (ed.), Studies and Essays on International Humanitarian Law and Red Cross Principles in Honour of Jean Pictet, ICRC, Geneva, 1984]. Во внутренних вооруженных конфликтах почти неизбежно отмечается некоторая форма участия иностранного государства. Согласно Деттеру «... совершенно очевидно, что большинство «внутренних» войн получает некоторым образом поддержку извне» [Detter I. The Law of War, Cambridge University Press, London, 2002, (примечание 2), р. 40].

  А.Л. Мур указывает на то, что «даже при мировом порядке, установившемся после холодной войны, внешнее участие во внутренних вооруженных конфликтах далеко не является необычной практикой» [Moir L. The Law of Internal Armed Conflict, Cambridge University Press, London, 2000, p. 46].

  Сложность, с гуманитарной точки зрения, заключается в том, что, хотя интернационализированные вооруженные конфликты имеют свои особенности, отличающие их от международных и внутренних вооруженных конфликтов [Gasser Н-Р. Internationalized non-international armed conflicts: Case studies of Afghanistan, Kampuchea, and Lebanon, American University Law Review, Vol. 33, 1983, p. 157], абсолютно нет никаких оснований для создания промежуточного звена между правом, применимым во внутренних вооруженных конфликтах, и правом, регулирующим военные действия международного характера [Byron С. Armed conflicts: International or non-international?//Journal of Conflict and Security Law, Vol. 6, No. 1, June 2001, p. 87]. В связи с этим применение международного гуманитарного права к интернационализированным вооруженным конфликтам предполагает определение событий как полностью международных или полностью немеждународных согласно различным критериям, содержащимся в Женевских конвенциях, Протоколах к ним и в международном обычном праве.

  Традиционно цель международного гуманитарного права заключается в регулировании методов ведения конфликта и причинения ущерба в ходе такого конфликта, который ведется скорее между государствами, а не внутри них. Различие было основано на том предположении, что при внутреннем вооруженном насилии возникают вопросы, относящиеся к суверенной власти, а не к международному регулированию. На этом основании Гаагские конвенции 1899 и 1907 гг., касающиеся законов и обычаев ведения войны на суше, были целиком применимы к военным действиям, носящим международный характер [Aldrich G. The laws of war on land//American Journal of International Law, Vol. 94, 2000. (prim 1), p. 54].

  В продолжение этого в Женевских конвенциях 1949 г. больше всего внимания уделялось регулированию не столько внутренних, сколько межгосударственных войн, при этом большая часть существенных положений, содержащихся в Женевских конвенциях 1949 г., применяется «...в случае объявленной войны или всякого другого вооруженного конфликта, возникающего между двумя или несколькими Высокими Договаривающимися Сторонами, даже в том случае, если одна из них не признает состояние войны. Конвенция будет применяться также во всех случаях оккупации всей или части территории Высокой Договаривающейся Стороны, даже если эта оккупация не встретит никакого вооруженного сопротивления» (статья 2, общая для четырех Женевских конвенций 1949 г.).

  Хотя сфера применения статьи и была более ограниченной, чем та, на которую надеялись некоторые, эта формулировка представляла собой значительное отступление от предыдущих конвенций, в которых содержалось требование более формального объявления войны [Reisman W.M., Silk I. Which law applies to the Afghan conflict?//American Journal of International Law, Vol. 82, 1988, p. 465 (prim 4), p. 461]. В том, что касается интернационализированных вооруженных конфликтов, для которых часто характерны скрытые действия, а не непосредственные военные операции, такое изменение стало решающим.

  Кроме того, опыт, полученный международным сообществом в период гражданской войны в Испании (1939 г.), которая на самом деле была в значительной мере интернационализированной [Heath К.D. Could we have armed the Kosovo Liberation Army? The new norms governing intervention in civil war//UCLA Journal of International Law & Foreign Affairs, Vol. 4, 2000, pp. 272-274], а также массовые преступления, совершенные в отношении национальных меньшинств внутри отдельных государств во время Второй мировой войны, способствовали политической готовности хотя бы поверхностно регулировать некоторые аспекты гражданской войны. После значительных разногласий по поводу оформления этой готовности в статье 3, общей для четырех Женевских конвенций 1949 г., наиболее элементарные принципы гуманитарной защиты были распространены на лиц, не принимающих активного участия в военных действиях и оказавшихся hors de combat. Эти принципы запрещают: а) посягательство на жизнь и физическую неприкосновенность, в частности всякие виды убийства, увечья, жестокое обращение, пытки и истязания;  b) взятие заложников; с) посягательство на человеческое достоинство, в частности оскорбительное и унижающее обращение; d) осуждение и применение наказания без предварительного судебного решения, вынесенного надлежащим образом учрежденным судом, при наличии судебных гарантий, признанных необходимыми цивилизованными нациями.

  Таким образом, хотя смысл общей статьи 3 определяет принципы Конвенций и предусматривает некоторые необходимые нормы, статья не содержит конкретных положений [Pictet J. (ed.), Commentaries on the Geneva Conventions of 12 August 1949, Vol. Ill: Geneva Convention relative to the Treatment of Prisoners of War, ICRC, Geneva, 1960, p. 48]. Кроме того, те немногие принципы, которые перечислены в ней, применимы лишь тогда, когда интенсивность военных действий достигает уровня «длительного вооруженного столкновения между правительственными властями и организованными вооруженными группами или между такими вооруженными группами» [Prosecutor v. Tadic, IT-94-1-AR72, Decision on the Defence Motion for Interlocutory Appeal on Jurisdiction, 2 October 1995, para 70] .

  В Дополнительном протоколе I к Женевским конвенциям было выражено стремление подтвердить и развить положения, касающиеся жертв международных вооруженных конфликтов, с особым указанием в статье 1, что «настоящий Протокол, дополняющий Женевские конвенции от 12 августа 1949 г. о защите жертв войны, применяется при ситуациях, упомянутых в статье 2, общей для этих Конвенций». Положение общей статьи 2, на которую имеется ссылка, гласит: «... в случае объявленной войны или всякого другого вооруженного конфликта, возникающего между двумя или несколькими Высокими Договаривающимися Сторонами, даже в том случае, если одна из них не признает состояния войны. Конвенция будет применяться также во всех случаях оккупации всей или части территории Высокой Договаривающейся Стороны, даже если эта оккупация не встретит никакого вооруженного сопротивления».

   Более ограниченное развитие права, применяемого во время вооруженных конфликтов немеждународного характера, нашло продолжение в Дополнительном протоколе II [Дополнительный протокол II, ст. 1], цель которого заключалась в развитии и дополнении статьи 3, общей для Женевских конвенций от 12 августа 1949 г. Обеспечив большую ясность широких принципов, определяемых в общей статье 3, Дополнительный протокол II установил значительно более высокий порог своего собственного применения, ограничив сферу своего действия всеми вооруженными конфликтами, не подпадающими «под действие статьи 1 Дополнительного протокола к Женевским конвенциям от 12 августа 1949 г.(...) (Протокол I)" и происходящим "на территории какой-либо Высокой Договаривающейся  Стороны  между  ее  вооруженными  силами  и антиправительственными вооруженными силами или другими организованными  вооруженными  группами,  которые,  находясь  под ответственным командованием, осуществляют такой контроль над частью ее территории,  который  позволяет  им  осуществлять  непрерывные  и согласованные военные операции и применять настоящий Протокол» [Bierzanek R. Quelques remarques sut 1'applicabilite du droit international humanitaire des conflits armes aux conflits internes internationalises//C. Swinarski (ed.), Studies and Essays on International Humanitarian Law and Red Cross Principles in Honour of Jean Pictet, ICRC, Geneva, 1984 (prim 17), р. 284].

  Поэтому в отличие от статьи 3, общей для Женевских конвенций от 12 августа 1949 г., Протокол II не применяется в случае конфликтов между двумя враждующими антиправительственными группами. Кроме того, его применение подразумевает лишь те случаи конфликтов, которые фактически приближаются к традиционным понятиям межгосударственной войны, а именно в случаях, когда организованные антиправительственные вооруженные силы осуществляют военный контроль над частью территории государства, являющегося одной из сторон в конфликте.

  И все-таки идея того, что иностранное военное вмешательство любой интенсивности ведет к интернационализации всех вооруженных конфликтов на территории, плохо укладывается в исходную формулировку, содержащуюся в решении по апелляции Тадича относительно интернационализированных вооруженных конфликтов, которая допускает, что вооруженный конфликт может «...в зависимости от обстоятельств носить международный характер наряду с тем, что это внутренний вооруженный конфликт». К сожалению, возможность прямого военного вмешательства, которое лишь косвенно касается внутреннего вооруженного конфликта, как это видно в решениях по делу Блашкича и по делу Кордича и Черкеза, и отсутствие какого-либо разумного порогового критерия того, какой степени прямое военное вмешательство вызывает интернационализацию конфликта, указывают на отсутствие принципиальной основы для    проведения различия между интернационализированными вооруженными конфликтами и конфликтами международного характера, которые ведутся наряду с внутренним вооруженным конфликтом.

  Одно из объяснений сводится к тому, что «для интернационализации конфликта достаточно лишь прямого военного вмешательства, которое является поддержкой кампании» [Cryer R. The fine art of friendship: in bello in Afghanistan", Journal of Conflict and Security Law, Vol. 7, 2002, p. 42].

   Однако по логике вещей, сомнительно, чтобы военное вмешательство   без участия повстанцев, действующих от имени вмешивающегося государства, могло бы привести к тому, что эта группа повстанцев будет квалифицироваться как «личный состав других ополчений и других добровольческих отрядов, включая личный состав организованных  движений сопротивления, принадлежащих стороне, находящейся в конфликте, и действующих на их собственной территории или вне ее...» [Третья Женевская конвенция, ст. 4(2)], в результате чего появляется смысл говорить «о применении силы между государствами». Непреднамеренная поддержка третьих сторон государством, вмешивающимся в конфликт, не делает эти стороны его агентами, и, если повстанцы не принадлежат государству по смыслу Женевских конвенций, их действия не могут представлять собой международный вооруженный конфликт.

  Даже там, где поддержка является преднамеренным следствием вмешательства, идея, что одна только поддержка могла бы вызвать интернационализацию внутреннего во всех других отношениях вооруженного конфликта, показалась бы противоречащей критерию «всестороннего контроля», который определяет факт того, что кто-то действует от имени государства, и в котором явно указывается, что «еще недостаточно, чтобы группы имели финансовую или даже военную помощь со стороны государства».

  Существует и еще один аргумент, что следует по-другому трактовать прямое военное вмешательство потому, что оно полностью изменяет ход конфликта: «для данной дискуссии представляется оправданным приписать вышеупомянутое интернационализирующее действие вмешательству, принимающему форму прямого и значительного участия иностранных вооруженных сил, так как это бесспорно лишит вооруженный конфликт его первоначальной сути как чисто внутреннего дела» [Aldrich, "The laws of war on land", op. cit. (примечание 1), p. 63; F. Kalshoven, The Law of Warfare: A Summary of its Recent History and Trends in Development, A. W. Sijthoff, Leiden, 1973, p. 15],  является также неубедительным, поскольку обеспечение оружием, финансовой помощью и разведданными тоже имеет подобные последствия, хотя четко исключается тем же самым критерием «всестороннего контроля».

  Более подходящим обоснованием для определения военного вмешательства в качестве критерия интернационализации вооруженных конфликтов, возможно, было бы то, что для целей второй части статьи 2, общей для Женевских конвенций, такое вмешательство квалифицируется как частичная оккупация.

  Ясно, что эта часть была принята для того, чтобы распространить обязательства оккупирующих держав в соответствии с четвертой Женевской конвенцией на лиц, находящихся под защитой в случаях оккупации, как, например, оккупации Германским рейхом в 1939 г. Чехословакии, когда она просто  капитулировала,  не  оказав  вооруженного  сопротивления. Возможность интернационализации ранее независимо существовавшего внутреннего конфликта в силу применения этой части менее ясна, что, возможно, нашло отражение в отсутствии каких-либо ссылок на это положение в решениях по делам Блашкича, Кордича и Черкеза или Налетилича. Более того, хотя в случае международных вооруженных конфликтов можно положительно оценивать по возможности больше применять гуманитарное право; военное присутствие не обязательно должно сводиться к оккупации, и оно не имеет отношения к тому, квалифицируется ли поведение повстанцев как применение вооруженной силы одним государством против другого. Считать, что военное присутствие ведет к интернационализации всего конфликта, ведущегося на какой-либо территории, также несовместимо с положением о том, что международный вооруженный конфликт может существовать «наряду с внутренним вооруженным конфликтом», и впрямую противоречит неприятию государствами-участниками положения, которое бы позволяло автоматически применять в полном объеме международное гуманитарное право в случае военного вмешательства третьего государства. На самом деле, отклонение предлагаемой поправки, основанной на критерии прямого военного вмешательства, в основном, объяснялось опасением того, что она создала бы для повстанцев огромный стимул к тому, чтобы добиваться помощи от сочувствующих иностранных государств, вызывая, таким образом, быструю эскалацию внутренних военных действий [Schindler D. The different types of armed conflicts according to the Geneva Conventions and Protocols, Recueildes Cows, Vol. II, 1979, p. 150.]. 

  Как и следовало ожидать, отсутствие ясности в определении обстоятельств, при которых военного вмешательства будет достаточно, чтобы превратить внутренний конфликт в международный, вызывает серьезные практические трудности. Например, якобы имевшее место участие офицеров Уганды в войне Руандийского патриотического фронта с Вооруженными силами Руанды (ВСР) в период между 1990-1994 гг.  [Aldrich. The laws of war on land. (примечание 1), p. 63].

   Возможно, этого участия было достаточно для интернационализации конфликта вопреки решению МУТР о том, что «общеизвестно, что конфликт в Руанде носил внутренний, немеждународный характер». Однако даже если бы представители Вооруженных сил Руанды могли каким-то образом определить в полной мере степень и значение военного участия Уганды, они вряд ли стали бы еще раз ставить под вопрос «общеизвестны” факт, чтобы не связывать себя еще более жесткой частью гуманитарного права на основе правовых норм, в которых нет никакой реальной ясности.

  Иначе говоря, включение прямого иностранного военного вмешательства в критерий для определения интернационализированного вооруженного конфликта является в лучшем случае нечетким, а в худшем - абсолютно нелогичным по своей сути. В любом случае, такое допущение вряд ли приведет к тому, что гуманитарные нормы будут строго соблюдаться. 

  Даже после того, как какой-то аспект критерия интернационализации удовлетворен, последствия этой интернационализации для других конфликтов на той же территории и степень, в которой международное гуманитарное право продолжает применяться после окончания международного участия, остаются неясными.

  И еще один важный момент. Правовые и политические последствия применения силы одним государством против другого создают реальные побудительные мотивы для государств, осуществляющих вмешательство в гражданские волнения в другом государстве, отрицать такие действия. Кроме того, оказывается, что некоторые государства и образования, не являющиеся государствами, также готовы приветствовать иностранное участие во внутренних конфликтах или фальсифицировать сведения о нем ради собственных далеко идущих политических целей. В результате, квалификация вооруженных конфликтов, включающих в себя международные и внутренние элементы, как указывалось выше, становятся предметом политических противоречий.

  Первым примером этого противоречия может служить ситуация, когда совершающее  агрессию  иностранное государство смещает законное правительство и назначает марионеточного лидера, который «обращается с просьбой» об иностранном вмешательстве для подавления уже ведущейся гражданской войны. Для определения применимого права требуется провести разграничение между оказанием законной межгосударственной военной помощи и тайными средствами, которые используются для маскировки факта враждебного вторжения иностранных сил в государство [Baxter, op. cit. (примечание 29), p. 96.].

  Такой конфликт был продемонстрирован par excellence на примере советского военного вмешательства в Афганистане в 1979 г., которое было начато Советским Союзом на основании обращения за помощью, поступившего от тогдашнего вновь назначенного премьер-министра Бабрака Кармаля в соответствии с Советско-афганским договором о сотрудничестве (Договор о дружбе, добрососедских отношениях и сотрудничестве был подписан 5 декабря 1978 г.).

  Таким образом, Советский Союз утверждал, что его присутствие в Афганистане является частью двусторонних отношений между двумя странами, связанными договором о дружбе, и направлено на борьбу с внутренним восстанием, и что, следовательно, никакого вооруженного конфликта между государствами-участниками Конвенций или военной оккупации с применением силы не было. Зарубежные источники, напротив, считали, что советские войска были замешаны в убийстве непосредственного предшественника Кармаля; они поставили у власти Кармаля, афганца, который не имел никакого официального поста в правительстве еще за несколько дней до их полномасштабного военного вмешательства, и передали якобы его обращение за помощью по радио с территории советской Средней Азии [Reisman and Silk, op. cit. (примечание 4), pp. 472- 474.].

   Если эти утверждения справедливы, то определение военной оккупации одним иностранным государством другого как вооруженного конфликта немеждународного характера или как полное отсутствие какого-либо конфликта, конечно, нацелено на то, чтобы обойти право войны [Gasser, op. cit. (примечание 19), р. 149.]. Вполне обосновано беспокойство по поводу того, что во избежание интернационализации гражданских войн любое государство могло бы: «содержать целую конюшню несостоявшихся или вышедших в тираж политических деятелей всех мастей и национальностей с тем, чтобы в соответствующий момент оседлать и взнуздать одного из них нужной национальности и вывести на арену для озвучивания необходимого обращения за помощью» [Gasser, op. cit. (примечание 19), р. 149.].

  Афганский опыт участия в конфликте различных повстанческих сил не только выявляет сложность определения легитимности таких обращений за помощью. Он наглядно показывает частое несовпадение мнений относительно определения характеристики конфликтов, особенно между странами, вступившими в конфликт. Следовательно, государства, столкнувшиеся с такими ситуациями, стремятся к отрицанию самого существования повстанческих сил или возможности того, чтобы такие силы имели права или обязанности, что может повлиять на применимость гуманитарного права, применимого в отношениях между государством и интернационализированной повстанческой группировкой, и права, защищающего гражданских лиц в этих обстоятельствах, что, возможно, еще более важно. Исходя именно из этого, советское и афганское правительства, участвовавшие в военных действиях в 1979 г., доказывали, что на ситуацию вовсе не распространяется действие права вооруженных конфликтов, потому что внутренние беспорядки, в связи с которыми было направлено обращение за помощью к советским войскам, не являлись длительным вооруженным конфликтом [Gasser, op. cit. (примечание 19), p. 149.].

   Подобным же образом во время йеменского конфликта 1962-1970 гг. по политическим соображениям сторонники монархии пришли к двоякому противоречивому определению насилия, утверждая, что конфликт по отношению к египетским войскам носил международный характер, но был внутренним по отношению к повстанцам [Boals К. The relation of international law to the internal war in Yemen, in R. A. Falk et al. (ed.) The International Law of Civil War, John Hopkins, Baltimore, 1971, p. 306.].

  Мнения наблюдателей относительно характеристики интернационализированных вооруженных конфликтов также могут расходиться, что создает трудности для выполнения иностранными государствами своего обязательства «при любых обстоятельствах соблюдать и заставлять соблюдать Женевские Конвенции» [Женевские конвенции, общая статья 1.].

   Например, во время войны в Корее Советский Союз заявлял о том, что имеет место внутренняя война, поскольку в военные действия было втянуто только одно законное правительство, тогда как западные державы отстаивали применение права международного вооруженного конфликта в полном объеме.

  В этих обстоятельствах и при отсутствии беспристрастного органа, наделенного полномочиями авторитетно определять статус вооруженных конфликтов, честнее предположить, что стороны будут определять конфликты, исходя из своих собственных интересов. Этому способствует сложность попыток искусственно охарактеризовать интернационализированный вооруженный конфликт как полностью международный или немеждународный. Поэтому, хотя единое определение вооруженного конфликта в рамках общей совокупности гуманитарного права и не устранило бы разногласий по поводу факта, тайных переворотов, организованных враждебными государствами, или интернационализированных вооруженных конфликтов, оно предотвратило бы негативное влияние политических повесток дня на гуманитарные принципы, применимые в этих ситуациях. 

  Как указывает Л. Моир «мы нерешительно продвигаемся к такому положению, при котором правовое различие между вооруженными конфликтами международного и немеждународного характера устаревает. Что касается правового регулирования, то будет иметь значение не то, что вооруженный конфликт носит международный или внутренний характер, а что он просто существует per se» [Moir, op. cit. (примечание 18), p. 51.].

  Вместе с тем, каждое государство-участник международных договоров, регулирующих ограничение или запрещение применения определенных средств и методов ведения войны, в соответствии с зафиксированным в статье 26 Венской  конвенции о праве международных договоров 1969 г. принципом pacta sunt servanda обязано добросовестно выполнять взятые на себя обязательства по этим соглашениям. Однако данный принцип лишь фиксирует  обязанность государства добросовестно и в полном объеме  исполнять международные обяза­тельства, вытекающие из Женевских конвенций 1949 г., Допол­нительных протоколов к ним 1977 г. и других договоров, регу­лирующих отношения и этой сфере. Как справедливо замечает Х. Корелл, «в международных отношениях для госу­дарств недостаточно выразить свое согласие на обязательность договоров. Необходимо, чтобы государства уважали и исполня­ли обязательства, установленные такими договорами» [Корелл X. Подходящая школа международного права (К примату права в ме­ждународных отношениях)//Международное право. М., 2000. № 2-11. С. 66]. По­скольку смысл международно-правового регулирования со­стоит в достижении определенного конечного результата, к ко­торому стремятся участники международного общения, то "осуществление международно-правовых норм является, как правило, гораздо более сложной и ответственной задачей, чем их принятие» [Лукашук И.И. Международно-правовое регулирование международных отношений (системный подход), М., Международ. отнош., 1975. С. 16.]. Но сложность и ответственность задачи по не­укоснительному воплощению в жизнь предписаний междуна­родно-правовых норм несоизмеримо возрастают в условиях воо­руженных конфликтов, когда ставятся под сомнение главные ценности человеческою сообществ - жизнь и здоровье людей.

  Следует также сказать и о том, что по вопросу о юридической природе обязательств в док­трине международного гуманитарного права и в позициях го­сударств сложилась точка зрения о том, что в нормах Женев­ских конвенций 1949 г. и Дополнительных протоколов 1977 г. содержатся, основанные на равенстве сторон в конфликте, многосторонние обязательства, которые не имеют взаимного характера и применение которых в вооруженном конфликте не связывается с участием в международном договоре всех воюющих сторон.

  Принцип равенства сторон в конфликте перед правом воо­руженных конфликтов, признанный еще Институтом между­народного права на брюссельской сессии в 1963 г. и сформули­рованный в абзаце пятом преамбулы и п. 3 ст. 96 Дополнитель­ного протокола I, по мнению X. Мейровица означает, что соблюдение международного гуманитарно­го права в равной степени обязательно для воюющих сторон, какими бы законными и правомерными ни были цели, пресле­дуемые ими в вооруженной борьбе [Meyrowitz H. Le principe degalitu des belligerants devant Ie droit de la guerre. P.: Pedon, 1970. P.418].

  Мнение о том, что в Женевских конвенциях и Дополнительном протоколе I содержатся многосторонние обязательства, дос­таточно четко прослеживается в подготовленном Ж. Пикте ком­ментарии к ст. 1, общей для всех Женевских конвенций: "Речь не идет о договоренности, достигнутой на основе взаимно­сти... скорее, о ряде односторонних обязательств, которые торжественно принимаются перед лицом всего мира, пред­ставленного другими договаривающимися сторонами. Каждое государство берет обязательство по отношению к себе так же, как и по отношению к другим" [Commentaires des Conveentions dе Geneve du 12 aout 1949, sous la direction de. J. Pictet. Geneve: CICR, 1952. P. 26]. Существование многосторон­них обязательств означает, что каждое государство несет обя­зательства перед остальными участниками договора, любое государство имеет право требовать от остальных выполнения своих обязательств и содействия в обеспечении выполнения таких обязательств. Это право, по мнению Ж. Пикте, касается всех государств - участников Женевских конвенций, а не толь­ко участников конфликта; если какая-либо держава не выпол­няет своих обязательств, другие государства (нейтральные го­сударства, государства-союзники или государства-противни­ки) могут - и должны - добиваться соблюдения Конвенций этой державой [Commentaires des Conveentions dе Geneve du 12 aout 1949, sous la direction de. J. Pictet. Geneve: CICR, 1952. P. 26 27]. Данная точка зрения также поддерживается и другими признанными специалистами в области международ­ного гуманитарного права - Д. Аби-Саабом, Л. Буассоном де Шазурн, Л. Кондорелли, Т. Мероном [Аbi-Saab G. The Specificitics of Humanitarian Law//Etudes et essais sur le droit International humanitaire et sur le Principes de la Croix - Rouge en 1'honneur de Jean Pictet. CICR, Martinus Nijhoff Publishers. Geneve-La Haye, 1984. P. 270; Condorelli L. et Boisson de Chazournes L. Quelques remarques a propos de 1'obligation des Etats de respecter et faire respecter le droit international humanitaire en toutes circonstances // Id-id. P. 26-29; Meron T. The Geneva Convetions as Customary Law// AGIL. 1987. N 81. P. 355].

  Международное сообщество со времени принятия Женев­ских конвенций 1949 г. неоднократно подтверждало такое по­нимание обязательств, вытекающих из международного гума­нитарного права. Данный подход нашел отражение, например, в резолюции 23 от 12 мая 1968 г. Тегеранской конференции по правам человека во время вооруженных конфликтов, в наме­ренном использовании выражения "соблюдать и обеспечивать соблюдение" в ст. 1 Дополнительного протокола I, что под­тверждается подготовительными материалами Дипломатиче­ской конференции по вопросу о подтверждении и развитии ме­ждународного гуманитарного права, применяемого во время вооруженных конфликтов 1974-1977 гг.

  Соглашаясь с вышеуказанной точкой зрения, К. Захарьев дополняет, что меры, содержащиеся в нормах Женевских конвен­ций и Дополнительных протоколов и реализуемые во внутреннем праве, наиболее четко демонст­рируют тот факт, что положения этих международных догово­ров касаются всех сторон. [Захарьев К. Права государств в отношении мер по имплементации междуна­родного гуманитарного права//Имплементация международного гуманитарного права. - М.: МККК, 1998. С. 288].

  Не вызывает сомнений, что обязательства, принимаемые государствами, носят односторонний, а не вза­имный характер. Это важнейший, на наш взгляд, принцип международного права, выте­кающий из норм международного гуманитарного права, также зафиксирован в ст. 1, общей для всех четырех Женевских кон­венций 1949 г. и Дополнительного протокола I 1977 г.

  По мне­нию Э. Давида, данное принципиальное положение означает, что обязанность того или иного государ­ства соблюдать Женевские конвенции и Дополнительный про­токол I не зависит от соблюдения этих договоров противной стороной [Давид Э. Принципы права вооруженных конфликтов. С. 419].

  Э. Давид также обращает внимание еще на один важный признак обязательств международного гуманитарного права - отказ от условия si omnes, которое было сформулировано в ст. 2 четвертой Гаагской конвенции 1907 г. и предусматривавшего, что Положение о законах и обычаях сухопутной войны, прила­гаемое к ней, применяется в вооруженном конфликте, только если все участвующие в нем стороны являются участниками данной Конвенции. Автор считает, что это условие наме­ренно исключено абзацем третьим ст. 2, общей для всех четы­рех Женевских конвенций 1949 г., п. 3 ст. 1 Дополнительного протокола I, и п. 1 ст. 7 Конвенции о запрещении или ограничении применения конкретных видов обычного оружия, которые могут считаться, наносящими чрезмерные повреждения или имеющими неиз­бирательное действие. С одной стороны, отказ от этого условия не означает, что государство - участник того или ино­го договора по праву вооруженных конфликтов связано этим документом в отношении другого государства, не являющего­ся участником этого соглашения, за исключением случаев, ко­гда в последнем излагаются нормы обычного права. С другой стороны, ст. 2, общая для всех Женевских конвенций, и ст. 1 Дополнительного протокола I все же предусматривают, что «эти международно-правовые акты связывают государство-участника и государство, не являющееся участником одного из этих договоров, если государство, не являющееся их участни­ком, "принимает и применяет ее положения» [Давид Э. Принципы права вооруженных конфликтов. С. 419-420].

  Особенности содержания механизма восприятия внутренним правом международного во многом определяются особым характером общественных от­ношений, являющихся предметом регулирования междуна­родного гуманитарного права. Данная отрасль регулирует пре­жде всего отношения между воюющими сторонами в ходе ве­дения вооруженной борьбы либо тесно связанные с этим отно­шения. Большинство гуманитарных договоров содержит нормы вооруженного вмешательства, начало применения которых соответствует началу воен­ных действий между сторонами в конфликте, а окончание - прекращению активных военных действии [Свинарски К. Основные понятия и институты международного гуманитар­ного права как система защиты человека. С. 27]. Как представляется, выполнение норм международного гуманитарного права и международного права по правам человека ведет к тому, что в отличие от других отраслей международно­го права, большинство норм, которые применяются при усло­вии отсутствия чрезвычайной ситуации, являют собой абсолютное боль­шинство положений международного, как под­черкивает М. Соссоли, "гуманитарного права применяется исключительно в чрезвычайных ситуациях" [Sassoli M. Mise en oeuvre du droit international humanitaire et du droit international des droits de 1'horame. P. 36]. Таким образом, поскольку нормы международного гуманитар­ного права (вооруженного вмешательства) направлены на регулирование отношений, которые возникают в ходе вооруженной борьбы и призваны обеспечить защиту жертв войны, то они могут в основном применяться только в период вооруженного конфликта [Sassoli M. Mise en oeuvre du droit international humanitaire et du droit international des droits de l'homme. P. 28; Пикте Ж. Международное гуманитарное право: определение // Международное гуманитарное право. M.: Ин-т проблем гу­манизма и милосердия, 1993. С. 11].

  В ситуациях же немеждународного вооруженного конфликта речь, по мнению Э. Давида, идет о примене­нии международного гуманитарного права "не только к лю­бым отношениям между государством и его гра­жданами, но и к любым отношениям между одной из сторон в конфликте и лицами, принадлежащими к ней или не­приятелю, которые находятся под ее юрисдикцией" [Давид Э. Принципы права вооруженных конфликтов. С. 175].

  Характер применения вооруженного вмешательства в рамках определенно­го механизма зависит от того, что "государства, вовлеченные тем или иным образом в конфликт (являясь стороной в кон­фликте, нейтральным государством, Державой-покровитель­ницей или играя иную роль), обладают конкретным юридиче­ским статусом в силу имеющихся у них конкретных прав и обязанностей" [Захарьев К. Права государств в отношении мер по имплементации междуна­родного гуманитарного права. С. 285.]. В доктрине международного гуманитарного права признано, что большая часть положений Женевских конвенций и Дополнительного протокола I касается сторон в конфликте и должна соблюдаться ими и по отношению к ним. Однако, ряд норм международного гуманитарного пра­ва, например, предусматривающих обязательства по пресе­чению серьезных нарушений международного гуманитарного права, касается всех государств - участников гуманитарных конвенций, а не только сторон в вооруженном конфликте [Захарьев К. Права государств в отношении мер по имплементации междуна­родного гуманитарного права. С. 283]. Также в международном гуманитарном праве закрепляют­ся положения, предоставляющие возможность сторонам в конфликте поручить третьему государству осуществлять защиту интересов своих граждан, находящихся во власти противни­ка, или содержащие нормы, затрагивающие государства, ко­торые не участвуют в вооруженном конфликте либо не оказы­вают помощь воюющим сторонам.

  Оценивая принципы и нормы международного права, соотносящихся с вооруженным вмешательством хочется отметить, что вышеперечислен­ные особенности оказывают влияние не только на порядок и цели применения правовых и организационных средств осу­ществления предписаний международного гуманитарного права, но и на их содержание, в зависимости от ситуации, в ко­торой применяются нормы данной отрасли.

  Международная практика показывает, что проблемы, связанные с применением военной силы для урегулирования опасных вооруженных конфликтов разной степени интенсивности в той или иной стране, а также в целях предотвращения массовых нарушений прав человека в каком-либо государстве, приобретают сегодня особую актуальность [Хохлышева О.О. Разоружение, безопасность, миротворчество: глобальный масштаб. Монография. - М. - Н.Новго-род: АВН РФ, АНМ “Элита” при ООН, ИСИ ННГУ, 2000. - С. 308], поскольку коллизия, затрагивающая фундаментальные нормы действующего международного права, отрицательным образом воздействует на операции по поддержанию мира в рамках ООН, которые используются в практике данной организации. Поэтому не случайно на Саммите ООН (сентябрь 2005 г.) поставлен вопрос о реорганизации ООН и реформировании ее Совета Безопасности.

  Операции по поддержанию мира (вооруженное вмешательство), в сущности, должны обеспечивать status quo. Очевидно, что миротворческий военный контингент призван приостановить конфликт и выиграть время, необходимое для скорейшего примирения враждующих сторон для заключения соглашения о перемирии. Сами по себе операции по поддержанию мира, конечно же, не могут быть гарантией успешной выработки договора о мире. Вообще, они обладали и продолжают обладать весьма специфическими особенностями, основываясь на определенных принципах, которые не менялись на протяжении всего времени существования данного института ООН. Впервые принципы проведения операций по поддержанию мира были сформулированы Б. Ургхартом, который придал им строго функциональное назначение [Urguhart В. Beyond the “Sheriffs Pose”// Survival 32, № 3 (May—June 1990), p. 198; “A Life and Peace and War”, New York: Harper and Row, 1987, p. 37]. К базовым положениям относились:

  -  четкий мандат;

  -  согласие на сотрудничество сторон в выполнении мандата;

  -  последовательная поддержка со стороны СБ ООН;

  -  готовность всех государств - членов ООН своевременно предоставить для миротворчества необходимый военный, полицейский и гражданский персонал;

  -  обеспечение эффективного руководства со стороны ООН на уровне центральных учреждений и на местах;

  -  надлежащая финансовая и материально-техническая поддержка и неприменение силы, за исключением самообороны;

  -  возложение командования и контроля над проведением операции на Генерального Секретаря ООН;

  -  полная беспристрастность вооруженных сил ООН и их нейтралитет (силы эти не должны вмешиваться во внутренние дела страны, в которой они развернуты, ни при каких обстоятельствах).

  По существу, данные положения и являются основными принципами международного права, определяющими возможность вооруженного вмешательства.

  Сущность изложенных принципов сводится к тому, что согласие, выраженное сторонами при возникновении внутреннего вооруженного конфликта еще до начала операции является императивом. При возникновении вооруженного международного конфликта согласие сторон не требуется. Во многих случаях согласие предстает в качестве ключевого элемента традиционного “поддержания мира”. Основой для такого вывода служат две причины. Во-первых, согласие позволяет отделить процесс принятия решений ООН от проявления разногласий различных держав. Во-вторых, согласие сильно снижает возможность того, что миротворцы смогут неожиданно оказать сопротивление во время выполнения своих обязательств. Участники вооруженного вмешательства не могут представлять собой никакой угрозы любой из враждующих сторон, включая государства, оппозиционные группы и пр. Они также не могут потенциально угрожать государственному суверенитету страны, ввергнутой в конфликт. Таким образом, действительное достижение согласия враждующими сторонами до начала операций по поддержанию мира является весьма настоятельным и желательным делом.

  Существует распространенное мнение о том, что даже традиционные операции по поддержанию мира, проведенные при полном согласии враждующих сторон, встречали серьезные препятствия при осуществлении своей деятельности [Pierre le Peilet, Les Lerers Blues de l’ONU Paris: Edition France-Empire, 1988, p.5]. Конечно, сами по себе миротворческие войска не всегда создают условия для успеха. Если воюющие стороны приходят к соглашению о том, что необходимо присутствие миротворческих сил, то в расчет берется, прежде всего, цена потерь и другие издержки конфронтации. Это создает предпосылки для нахождения наиболее приемлемого варианта в поиске универсальной формулы согласия. Нередко ведущие державы оказывали и продолжают оказывать достаточно сильное давление на «противостоящие стороны» на любой стадии переговорного политического процесса. Тогда особую роль начинает играть демонстрация политической воли враждующих сторон, а также «назначенных» миротворцев. Последние не всегда способны выдержать напряжение и часто оказываются неспособными принести желаемый мир или достойно выйти из зоны конфликта.

  Вооруженное вмешательство должно, на наш взгляд, обладать полной поддержкой СБ ООН. Эта поддержка необходима не только на начальных стадиях, когда определяется бюджет, численность войск и т.д., но также и когда требуется возобновление мандата. Например, осуществление операции по поддержанию мира в Конго сопровождалось многими трудностями, связанными именно с отсутствием реальной поддержки постоянных членов СБ ООН. Последний систематически стремится обновлять мандаты миссий для того, чтобы оказать давление на те стороны, которым может угрожать вывод войск по поддержанию мира. Полная поддержка СБ ООН имеет также символическое значение для любого вооруженного вмешательства.

  Вместе с тем, готовность стран-участниц предоставить войска для операции по поддержанию мира связана с ответственностью государств за риск. Успешное вооруженное вмешательство требует “самодостаточного присутствия” отдельных миротворческих батальонов, из которых каждый является независимым подразделением, но должен в то же время подчиняться единому командованию. Нередко подобные воинские части развертываются в зонах, которые характеризуются опасными военными действиями. Как известно, количество смертельных случаев при проведении операций по поддержанию мира за последние 10 лет составило десятки тысяч человек, то есть, степень риска при вооруженном вмешательстве остается еще весьма высокой.

  Следует признать также, что постоянные члены ООН не всегда готовы предоставить войска для вооруженного вмешательства и оказать активному миротворчеству соответствующую материально-техническую поддержку. Исключение составляют США, которым выгодно держать другие государства в стороне от участия в миротворческом процессе из-за своих узкокорыстных интересов. Великобритания, впрочем, успешно преодолевала сопротивление США, пытавшихся не допустить ее для решения некоторых миротворческих задач в рамках ООН, о чем свидетельствует международное рассмотрение кипрской проблемы.

  Наличие четкого и ясного мандата очень важно для операции по поддержанию мира. Цель любой миротворческой миссии ООН, ее задачи должны быть предельно ясными, достижимыми и хорошо известными всем сторонам, вовлеченным в конфликт. Операции по поддержанию мира требуют особой гибкости создания реальной возможности адаптации операционных методик к быстро меняющимся условиям.

  Считается, что применение силы в ходе операции по поддержанию мира возможно только в случае самообороны. Не случайно же операции по поддержанию мира самим своим происхождением обязаны, прежде всего, дипломатическим и политическим усилиям цивилизованного мирового сообщества. Этим, собственно, и обусловлен вышеупомянутый принцип. Принято считать, что степень применения силы должна быть достаточной только для достижения главной цели миссии. Сила не должна быть задействована, за исключением тех продолжительных, насильственных действий, когда становится крайне необходимым восстановление ситуации таким образом, чтобы ООН смогла полностью выполнить взятые на себя обязательства [International Peace Academy, Peacekeeping. Handbook. New York: Pergamon Press, 1984, p. 56]. Однако, этот принцип не всегда соблюдается. Известным примером тому - Босния и Герцеговина.

  Важным представляется и еще один аспект: техника миротворческих операций существенно отличается от той, которой обучены солдаты и офицеры национальных армий. В прошлом только государства Скандинавии и Канада тренировали большое число рекрутов, солдат и офицеров по программам подготовки воинских миротворческих контингентов. Военнослужащие других стран часто чувствовали себя совершенно не готовыми к ситуациям по поддержанию мира, тем более, если применение силы противоречило обычным нормам военной подготовки. В миротворческом процессе применение военной силы имеет ряд преимуществ. При ограниченной военной способности участники операций не могут нести угрозы враждующим сторонам. Скорее, враждующие стороны могут угрожать миротворческим подразделениям, поскольку последние не имеют права непосредственно быть вовлеченными в вооруженный конфликт. Миротворческие войска способны играть лишь посредническую роль и предвосхищать локальные распри. Традиционно, в рамках осуществления вооруженного вмешательства войска действуют без каких-либо явных врагов. Следовательно, военный компонент не является строго определяющим для операций по поддержанию мира. Действительно, административные, технологические и стратегические структуры вооруженного вмешательства, составляющие операции по поддержанию мира, олицетворяют собой скорее разновидность дипломатической и политической экспертизы, а не работу профессионально подготовленных военных специалистов.

  К настоящему времени сложились и продолжают развиваться операции по поддержанию мира двух типов:

  1) Миссии военных наблюдателей из невооруженных офицеров (“голубые береты”). Такая миссия впервые была создана в 1948 г. - орган по наблюдению за выполнением условий перемирия в Палестине.

  2) Силы по поддержанию мира в составе национальных военных контингентов, вооруженные легким стрелковым оружием - “голубые каски”. Такая операция впервые была проведена в 1956 г. чрезвычайными вооруженными силами ООН на Ближнем Востоке.

  При анализе операций по поддержанию мира особое внимание следует уделить предписанным функциям. Традиционно (до 1988 г.) к последним относились:

  - наблюдение за выполнением условий перемирия (орган ООН по наблюдению за выполнением условий перемирия - с июня 1948 г. по настоящее время);

  - наблюдение и сбор фактов (группа военных наблюдателей ООН в Индии и Пакистане январь 1949 г. - по настоящее время);

  - разъединение враждующих сторон (Вооруженные Силы ООН по поддержанию мира на Кипре, март 1964 - по настоящее время);

  - наблюдение за соблюдением соглашения о прекращении огня [Soldiers for Peace. Edited by B. Benton. Facts on File Inc., 1996, p. 50].

  В период после окончания «холодной войны» возможности операций по поддержанию мира стали расширились. На них оказались возложенными обязанности по контролю за:

  - соблюдением мирных соглашений;

  - разъединением и выводом войск противоборствующих сторон;

  - репатриацией беженцев и оказанием гуманитарной помощи;

  - работой существующих административных структур;

  - проведением выборов;

  - координацией деятельности в поддержку экономического восстановления.

  В результате акции, связанные с вооруженным вмешательством (военным присутствием) стали более сложными, многофункциональными. Главными задачами операций по поддержанию мира остались:

  - сдерживание военных действий и тем самым создание условий для миротворческой деятельности, обозначенной в главе VI Устава ООН;

  - наблюдение за выполнением временного или окончательного соглашения.

  Следует отметить то, что, несмотря на очевидную качественную эволюцию операций по поддержанию мира, их базовые принципы не были модифицированы.

  В конце 1980-х годов операции по поддержанию мира начали применяться во внутригосударственных конфликтах. В силу этого они приобретали некоторые новые характеристики. В межгосударственном конфликте военный персонал операций по поддержанию мира использовался для:

  -  разъединения противоборствующих сторон в конфликте;

  -  создания и патрулирования зон разделения, буферных и демилитаризованных зон;

  -  наблюдения за прекращением огня, выводом войск, развитием ситуации, передвижением вооруженного персонала и оружия в районах напряженности [Report of the Secretary - General on the Work of the Organization. 2 September, 1994. 49/406// Yearbook of the United Nations, 1994, p. 52-54].

  Таким образом, во внутригосударственных конфликтах, представляющих угрозу международному миру и безопасности, возникших на религиозной, межнациональной, этнической почвах, вооруженное вмешательство стало выглядеть иначе. Теперь, кроме военных, оно включили в себя те функции, которые напрямую были связаны с контролем административных органов, организацией и проведением выборов, содействием экономическому и социальному развитию, наблюдению за соблюдением прав человека, оказанием помощи в государственном строительстве.

  Новые задачи потребовали привлечения квалифицированного военного, полицейского и гражданского персонала. Кроме того, участникам операций пришлось совмещать гражданские функции с военными. Параметры их деятельности стали включать:

  - разоружение и ликвидацию незаконных вооруженных формирований в районе конфликта;

  - защиту законных гражданских властей;

  - защиту беженцев и вынужденных переселенцев; обеспечение охраны гуманитарной помощи;

  - защиту от разрушения или повреждения стратегических объектов [Report of the Secretary - General On Improving The Peace-Keeping Organization Capacity, 1994. A/48/403 - S/26450// Yearbook of the United Nations, 1995. United Nations Press, 1995, p. 117].

  Охарактеризовав общие принципы и нормы международного права, соотносящиеся с вооруженным вмешательством, основной характерологической сущностью которого является применение военной силы в военном конфликте, можно подчеркнуть, что:

  - На современном этапе в зависимости от характера вооруженного конфликта - международного или внутреннего - применяются различные подходы международного права, регулирующие применение вооруженного вмешательства, которые, в основном обусловлены различными обстоятельствами, в которых протекает конфликт. В данных условиях необходимы, на наш взгляд, конкретные критерии, по которым можно отличить международные конфликты от внутренних и иметь различные узаконенные установления вооруженного вмешательства для двух типов конфликта.

  - Основной целью международного гуманитарного права является регулировании методов ведения конфликта, однако в статье 3, общей для четырех Женевских конвенций 1949 г., в Дополнительном протоколе I к Женевским конвенциям изложены не соответствующие современным требованиям элементарные принципы гуманитарной защиты и указанные документы не содержат конкретных положений (мер). В Дополнительном протоколе II установлен значительно более высокий порог своего собственного применения, однако изменения, происходящие в современных международных отношениях, требуют его дальнейшего повышения.

           - Главным критерием и целью вооруженного вмешательства является «всесторонний контроль» за конфликтом, но военное присутствие не должно сводиться к оккупации. Гуманитарное право требует ясности в определении обстоятельств, при которых военного вмешательства будет достаточно, чтобы нейтрализовать и не превратить внутренний конфликт в международный. Право-ненормированное (нецелевое) иностранное военное вмешательство не приведет к тому, что гуманитарные нормы будут строго соблюдаться. 

  - Вооруженного вмешательства не должно обходить право войны и применяется исключительно в чрезвычайных ситуациях.

  - У международного сообщества должен быть создан беспристрастный орган, наделенный полномочиями авторитетно определять статус вооруженных конфликтов и необходимость применения вооруженного вмешательства.

  - Международному гуманитарному праву следует юридически исключить негативное влияние политических повесток дня на гуманитарные принципы, применимые при вооруженном вмешательстве. 

  - Каждое государство-участник международных договоров, регулирующих применения военной силы обязано добросовестно выполнять взятые на себя обязательства по этим соглашениям. В противном случае международным правом должна быть предусмотрена ответственность за его несоблюдение.

  - Характер применения вооруженного вмешательства должен осуществляться в рамках определенно­го правового механизма. Если вооруженное вмешательство осуществляется миротворческим военным контингентом, то он должен обладать полной поддержкой СБ.

   

  
  
  

  2.3. Применение военной силы во внутренних военных конфликтах

                                 в российском законодательстве

  
  

  Познание основ применения военной силы во внутренних военных конфликтах в российском законодательстве требует изучения значительного количества законодательных и иных правовых актов. Сколько их - точно определить невозможно. Но, во всяком случае, можно смело утверждать - несколько десятков. Невозможно также точно вычислить и объем таких актов: в некоторых из них содержатся многочисленные статьи, параграфы, пункты и т.д.

  Многообразие актов и содержащихся в них конкретных правовых предписаний в значительной мере объясняется тем, что применения военной силы во внутренних российских военных конфликтах касается многих государственных и негосударственных организаций и должностных лиц. И все они призваны выполнять в высшей степени ответственную деятельность. В силу этого требуется особо тщательная правовая регламентация построения соответствующих организаций, их полномочий и полномочий должностных лиц.

  Для определения правовой базы применения военной силы во внутренних военных конфликтах в российском законодательстве важно, на наш взгляд, проанализировать весь массив правовых актов о силовых структурах и правоохранительных органах. Примечательно также и то, что в этом массиве сосуществуют акты разного юридического значения (разной юридической силы). В нем «соседствуют» и взаимодействуют положения Конституции, Федеральных законов РФ с положениями Конституций и законов субъектов Российской Федерации; указы Президента РФ с постановлениями Правительства РФ, положения международных соглашений с положениями ведомственных нормативных актов и т.д.

  В правовой литературе все документы подразделяются на следующие группы: общего характера; о судебной власти, правосудии и судах; об организационном обеспечении деятельности судов и органов юстиции; о прокурорском надзоре и органах прокуратуры; об организации выявления и расследования преступлений; о юридической помощи и ее организации и мы еще вернемся к ним, высказывая наши предложения.

  Здесь же при определении возможности применения военной силы во внутренних военных конфликтах в российском законодательстве мы будем строить свою классификацию, исходя из вышеприведенной типологии применения военной силы во внутреннем конфликте:

  1) при управлении конфликтом, предполагающем предотвращение выхода ситуации из-под контроля и недопущения ее перерастания в широкомасштабные боевые действия;

  2) при установлении мира, т.е. осуществлении в ходе конфликта комплекса мер военно-силового воздействия со стороны правящего режима с тем, чтобы заставить другую сторону конфликта прекратить открытое насилие и перейти к мирному решению проблемы;

  3) для поддержания мира, предполагающего синтез мер военно-силового и не силового воздействия со стороны правящего режима на другую сторону конфликта в условиях мира, но с большой вероятностью того, что вероятность его нарушения сохраняется, т.е. сохранение военного присутствия на территории конфликта.

  Управление конфликтом. В отечественном законодательстве для предотвращения выхода ситуации из-под контроля и недопущения ее перерастания в широкомасштабные боевые действия мы обнаружили следующее правовое поле:

  I. В статье 87 Конституции Российской Федерации сказано следующее.

  Пункт 2.  В   случае  агрессии   против  Российской  Федерации  или непосредственной угрозы  агрессии Президент  Российской  Федерации  вводит на  территории Российской  Федерации  или  в  отдельных  ее  местностях военное положение с незамедлительным сообщением об этом Совету Федерации и Государственной Думе.

  Пункт 3. Режим военного положения определяется федеральным конституционным законом.

  Статья 102 Конституции РФ гласит:

  1. К ведению Совета Федерации относятся:

  б)  утверждение указа Президента Российской Федерации о введении военного положения;

  в)  утверждение указа Президента Российской  Федерации о введении чрезвычайного положения.

  Таким образом, применение военной силы во внутренних военных конфликтах на стадии его управления Конституцией РФ доверено Президенту  Российской  Федерации, который «субъективно оценивая» наличие внутригосударственного конфликта, вводит на  территории Российской  Федерации  или  в отдельных ее местностях военное положение. И только уже потом утверждение указа Президента Российской Федерации о введении военного положения или о введении чрезвычайного положения утверждается Советом Федерации.

  2. В Федеральном Конституционном Законе «О военном положении» от 30 января 2002 г. № 1-ФКЗ сказано, что оно вводится  указом  Президента  Российской Федерации и основанием для введения военного положения в рассматриваемом аспекте является засылка иностранным государством (группой  государств)  или  от имени иностранного государства (группы государств)  вооруженных банд, групп, иррегулярных сил или наемников, которые  осуществляют акты применения  вооруженной  силы  против  Российской  Федерации.

  3. В то же время в Федеральном конституционном законе "О чрезвычайном положении" от 30 мая 2001 года № 3-ФКЗ определены силы и средства для его организации, т.е. указано, что для обеспечения режима чрезвычайного положения используются силы и средства органов внутренних дел, уголовно-исполнительной системы, федеральных органов безопасности, внутренних войск, а также силы и средства органов по делам гражданской обороны, чрезвычайным ситуациям и ликвидации последствий стихийных бедствий.

  II. Основное содержание обеспечения военной безопасности определяется также Военной доктриной (Указ Президента Российской Федерации от 21 апреля 2000 года № 706). Ею декларировано лишь:

  - поддержание внутриполитической стабильности, защита конституционного строя, целостности и неприкосновенности территории Российской Федерации;

  - обеспечение общественной безопасности и стабильности; поддержание правового  режима чрезвычайного положения в районе конфликта.

  То есть Военная доктрина не определяет конкретных мер, прав и обязанностей по и для предотвращения выхода ситуации из-под контроля и недопущения ее перерастания в широкомасштабные боевые действия в случае внутригосударственного конфликта.

  III. Концепция национальной безопасности Российской Федерации (Указ Президента Российской Федерации от 17 декабря 1997 года № 1300 с последующими изменениями от 10 января 2000 г № 24) гласит: основными задачами Вооруженных Сил и других войск в области обеспечения национальной безопасности Российской Федерации являются:

  - своевременное прогнозирование и выявление внешних и внутренних угроз национальной безопасности Российской Федерации;

  - реализация оперативных и долгосрочных мер по предупреждению и нейтрализации внутренних и внешних угроз;

  IV. В законе РФ «Об обороне» от 31 мая 1996 г. Президенту Российской Федерации позволя­ется привлечение Вооруженных Сил к выполнению задач с использованием вооружения не по их предназ­начению «в соответствии с федеральными законами».

  V. Федеральный Закон «О безопасности» от 5 марта 1992 года № 2446-1 закрепляет правовые основы обеспечения безопасности личности, общества и государства, определяет систему безопасности и ее функции,  устанавливает  порядок  организации  и финансирования органов обеспечения безопасности,  а также контроля и надзора за законностью их деятельности.

  Статья 12 Закона указывает на то, что силы и средства обеспечения   безопасности   создаются  и развиваются  в  Российской  Федерации  в соответствии с решениями Верховного  Совета  Российской Федерации, указами  Президента Российской Федерации,  краткосрочными и долгосрочными федеральными программами обеспечения безопасности.

  VI. В законе «О Внутренних войсках Министерства внутренних дел Российской   Федерации" от 6 февраля 1997 года №  27-ФЗ сказано: - участие совместно с органами внутренних дел Российской Федерации в охране общественного порядка, обеспечении общественной безопасности и режима чрезвычайного положения.

  VII. Статья 2 Закона о милиции от 18 апреля 1991 года № 1026-1 определяет следующие задачи милиции в ходе предотвращение выхода ситуации из-под контроля и недопущения ее перерастания в широкомасштабные боевые действия:

  - обеспечение безопасности личности;

  - предупреждение и пресечение преступлений и административных     правонарушений;

  - выявление и раскрытие преступлений; охрана общественного   порядка   и   обеспечение  общественной  безопасности;

  - оказание помощи  физическим  и  юридическим  лицам в защите их     прав и законных  интересов  в  пределах,  установленных Законом о милиции.  (часть первая в ред. Федерального закона от 31.03.1999 № 68-ФЗ).

  VIII. Федеральный Закон «Об органах Федеральной службы безопасности в Российской Федерации» от 3 апреля 1995 года № 40-ФЗ указывает на необходимость осуществления ФСБ мер по борьбе с деятельностью незаконных  вооруженных  формирований,   преступных групп,  отдельных  лиц и общественных объединений.

  IX. Федеральный Закон «О борьбе с терроризмом» от 25 июля 1998 года № 130-ФЗ определяет правовые  и организационные  основы  борьбы  с терроризмом  в  Российской Федерации.

  В статье 1, главы 1 определены правовые основы борьбы с терроризмом: Конституция  Российской Федерации, Уголовный кодекс  Российской  Федерации, Федеральный Закон «О борьбе с терроризмом», другие федеральные  законы, общепризнанные принципы и нормы международного права, международные договоры Российской Федерации,  указы и распоряжения Президента  Российской  Федерации, постановления и  распоряжения Правительства  Российской  Федерации,  а также принимаемые в соответствии с ними иные  нормативные правовые акты федеральных органов государственной власти.

  Таким образом, в одних документах определены правовые основы применения военной силы; в других – ставятся конкретные задачи; в третьих, – обозначены силы и средства. Основным же основным правовым «пробелом» всех перечисленных документы является, на наш взгляд, объективность принятия решений, вступающих в силу.

  Отчасти данный факт объясняется весьма сложным и разнообразным характером конфликтных ситуаций в международных делах. Сошлемся в качестве примера на ситуацию в Приднестровье, где возник конфликт между правительством Молдовы и русскоязычным населением региона. Начало противостояния сторон в этом регионе относилось к лету-осени 1989 г., когда Верховный Совет Молдавской ССР стал обсуждать закон о языках, причем утвердил молдавский язык в качестве единственного государственного языка на всей территории республики.

  В ответ на многих предприятиях Приднестровья были созданы советы трудовых коллективов, которые потребовали проведения референдума по этому вопросу. Требование было отвергнуто правительством республики. Таким было начало приднестровского конфликта.

  Конфликтная ситуация может сложиться объективно, помимо воли и желания будущих противоборствующих сторон (пример: сокращение штатов в учреждении), а может быть вызвана или создана одной из сторон или обеими. При этом крайне важно отметить, что каждая ситуация имеет объективное содержание (оно определяется происходящими в действительности событиями) и субъективное значение (оно зависит от того, какую интерпретацию этим событиям дает каждая сторона), в соответствии с которым субъект начинает действовать в конфликте.

  Вместе с тем, субъективное отражение конфликтной ситуации не обязательно соответствует действительному положению дел. В литературе справедливо отмечается, что осознание конфликта всегда несет в себе элементы субъективизма и уже поэтому является в определенной мере искаженным [Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта. - Т. 3. - М., 1991. С. 145-146].

  В ситуации с Приднестровьем объективные факты, характеризующие действия молдавских лидеров, были сразу же «подхвачены» населением этой местности и интерпретированы им как дискриминационные по отношению к лицам «некоренных» национальностей. Вскоре возникло движение за создание Приднестровской автономии и в большинстве населенных пунктов Приднестровья были проведены референдумы, на которых подавляющее большинство голосовавших высказалось за суверенитет. В этом случае, как показывает анализ всех событий, субъективные оценки возникшей ситуации достаточно тесно совпали с объективными обстоятельствами. Однако нельзя исключать того, что действия молдавского правительства в восприятии приднестровцев напрямую идентифицировались с лозунгами и воззваниями наиболее экстремистских движений в Молдавии, что привело к определенному преувеличению дискриминационных намерений правительства.

  Искажения в восприятии ситуации способны достигать значительных масштабов. Известно, что причиной конфликта может послужить простое непонимание другого субъекта. Специалисты выделяют такие категории, как «неадекватно понятый» и «ложный» конфликты [Информационные материалы к рабочему совещанию НИПа «Динамика общественного мнения: методология и методы изучения» и НИПа «Динамика позиций социальных групп и общностей и социальная напряженность». - М., 1989].

  К первому относятся те случаи, когда существует конфликтная ситуация и стороны воспринимают ее как таковую, но с существенными отклонениями от действительности. Под существенными отклонениями можно понимать, например, значительное преувеличение масштабов возникшей проблемы (разногласия, возникшие исключительно по частному поводу, ошибочно интерпретируются как имеющие глобальный характер) или, наоборот, значительное их преуменьшение. Применительно к последнему случаю можно говорить о неполном или частичном отражении конфликтной ситуации. Отклонения другого рода имеют место в ситуации «условного» конфликта  [Платонов Ю.В. Социальный конфликт на производстве//Социологические исследования. 1991. № 11. С. 20-25], когда существование противоречий зависит от легко изменяющихся обстоятельств, что не осознается противоборствующими сторонами. В межнациональных конфликтах это наблюдается довольно часто.

  В случаях же «ложного» конфликта объективная конфликтная ситуация полностью отсутствует, между субъектами нет никакого противоречия, но тем не менее стороны ощущают конфликтность взаимоотношений и вступают в противоборство.

  В названных случаях неадекватное или ложное восприятие редко характерно для обеих сторон. Обычно только один субъект интерпретирует ситуацию искаженно или ошибочно, тогда как другой – вполне адекватно. Восприняв ситуацию как конфликтную, первый субъект начинает действовать; другой же, став адресатом конфликтных действий, для подобной оценки ситуации имеет уже больше оснований. Впрочем, и он будет не вполне объективен, если не осознает случайность возникшей проблемы. Ложное восприятие часто связано с интерпретацией чьих-то непреднамеренных действий как умышленных, т.е. соответствующих определенным интересам другого. Для разрешения этой проблемы обычно достаточно объясниться, выяснить, что действия, начавшие конфликт, были неосторожными, ненамеренными. Но очень часто эти возможности игнорируются, и стороны предпочитают во всех действиях друг друга видеть злой умысел, способствуя разрастанию и углублению конфликта. Так, нередко в неумелых действиях властей усматриваются чьи-то «козни» и специальное нагнетание обстановки, в то время как в действительности дело просто в неорганизованности и отсутствии профессионализма.

  Рассматривая неадекватное или ложное восприятие конфликтной ситуации как причину конфликта, важно подчеркнуть, что если это восприятие в генезисе когнитивного конфликта связано с искаженным толкованием собственно содержания излагаемой точки зрения, то в генезисе конфликта интересов оно вызвано, прежде всего, ошибками в оценке мотивов оппонента.

  Ложное восприятие обычно связано с неправильным истолкованием слов и поступков других. Оно вызывается различными причинами: двусмысленностью сообщения, искажениями, которые привносятся контекстом общения в его первоначальный смысл. Замечено, что при определенных обстоятельствах вопрос или даже комплимент могут восприниматься как оскорбление [Конрад Р. Вопросительные предложения как косвенные речевые акты//Новое в зарубежной лингвистике Вып. 16. - М., 1985. - С 370]. Подобные различия в интерпретации чужих поступков во многом определяются различиями культур, разными правилами общения.

  Интересно, что для восприятия субъектом ситуации как конфликтной даже не всегда обязательны какие-либо действия другой стороны. Порой достаточным для подобной оценки ситуации является наличие у другой стороны значительного «деструктивного потенциала». Из этого факта делается нередко ошибочный вывод об агрессивных намерениях другой стороны, и субъект, полагая, что защищает себя, развязывает конфликт. События в этом случае разворачиваются по типу «самоисполняющегося пророчества»: исходя из посылки о враждебных намерениях другого, субъект сам ведет себя агрессивно, что вызывает действительную враждебность другого и, таким образом, подтверждает первоначальную посылку.

  Увы, конфликт, возникший по ошибке, может в дальнейшем развиваться так, как будто он имеет реальный предмет. Уже в ходе конфликта возникает действительная конфликтная ситуация. Такое положение нередко является характерным признаком криминальных конфликтов. А.М. Яковлев в этой связи даже характеризовал преступное поведение, как неадекватную реакцию на сложившуюся ситуацию [Яковлев А.М. Взаимодействие личности со средой как предмет криминологического исследования//Сов. государство и право. 1966. № 2. С. 56]. Сама эта неадекватность оценки ситуации объясняется различными личностными факторами – ограниченностью кругозора, стрессом, узостью предвидения последствий, состоянием алкогольного или наркотического опьянения и др. Имеет значение и фактор времени: не во всем сразу можно объективно разобраться. И у людей, и у государственных образований она может быть связана также с определенными – в первом случае психическими, во втором – внутриполитическими аномалиями, формирующими у них «агрессивную концепцию среды» [Антонян Ю.М., Самовичев Е.Г. Неблагоприятные условия формирования личности в детстве и вопросы предупреждения преступлений. - М, 1983. - С. 11].

  Итак, во внутренних военных конфликтах большое значение имеет характер восприятия конфликтной ситуации сторонами. Реагируя на сложившуюся ситуацию, человек действует в соответствии с особенностями своего характера и взглядами. Именно этим объясняется, что в одной и той же ситуации разными людьми (и группами) совершаются разные, порой противоположные поступки. Понятно, что именно взаимодействие конкретной ситуации и свойств личности и способно вызвать конфликт (или уберечь от него).

  Недоступность разрешения ситуации для субъекта и вместе с тем нежелание вступать по этому поводу в конфликт может привести к так называемому психологическому замещению (переносу). Он состоит в том, что недостигнутая цель заменяется иной, дающей лишь видимое и временное удовлетворение, часто извращенного характера. Характерным примером является бытовое хулиганство, которое часто представляет собой перенос конфликта, сложившегося в семье или соседском окружении, в совершенно иную ситуацию (избиение постороннего прохожего на улице, дебош в общественном месте и т.п.). Такой перенос происходит и в поведении разъяренной толпы, ищущей себе жертву.

  Таким же образом обстоит дело и в случаях замещения неудовлетворенной потребности в самоутверждении. Не имея возможности доказать свои «преимущества» на работе и избегая там конфликта, субъект затевает этот конфликт, что дает ему определенную «разрядку» и удовлетворяет самолюбие. Так конфликтная ситуация, сложившаяся в одних условиях и в одном месте, разрешается – с конфликтом или без него – при совершенно иных обстоятельствах.

  Забегая несколько вперед, можно сказать, что оценка ситуации в качестве конфликтной уже дает основания и обязывает действовать всех тех, кто может и должен предотвратить конфликт. Это наиболее подходящий момент для пресечения возникающей драмы или трагедии. Дальше, как правило, бывает уже поздно.

  Для обоснования применения военной силы во внутренних военных конфликтах в российском законодательстве должно быть устранена субъективность оценки, предполагающей предотвращение выхода ситуации из-под контроля.

  Для этого на правовом уровне должны быть определены критерии определения стадии социальной напряженности как процесса отличающегося одного от другого по своим пространственно-временным параметрам и формам выражения. Их, по нашему мнению, должно быть не менее трех.

  Первый, в ходе которого происходит еще пока скрытое, не имеющее явных внешних признаков, нарастание недовольства. Для него характерна неорганизованная, главным образом вербальная, форма выражения неудовлетворенности, рост обеспокоенности в связи с множащимися нарушениями привычного хода вещей, без сколько-нибудь ясного осознания массами причин и масштабов происходящих в общественной жизни изменений. По сути дела речь идет пока не о конфликте, а только о начале конфликтной ситуации.

  Второй – обострение напряженности. Ее отличительной чертой является отчетливое осознание ненормальности существующего положения и наличия в обществе социальной напряженности большинством населения. Налицо развернутая конфликтная ситуация. На этой стадии могут начать возникать очаги резкого обострения напряженности в отдельных регионах и населенных пунктах, вспыхивать конфликты.

  Третий - обычно характеризуется уменьшением напряженности, постепенным исчезновением черт, характерных для этого состояния общественной жизни. Заметим, однако, что конфликты, возникшие на предыдущей стадии, могут еще продолжаться (не вызывая вместе с тем широкого общественного резонанса).

  Таким образом, правовое определение критериев социальной напряженности возникающей, когда конфликты еще не проявляются в предельно обнаженном виде, когда отсутствует отчетливо осознаваемое противостояние по линии «противостояния», и исчезает лишь тогда, когда кризис разрешен или конфликт исчерпан. Данное обстоятельство может определять необходимость применения  военной силы во внутренних военных конфликтах.

  Установление мира. В отечественном законодательстве для осуществления в ходе конфликта комплекса мер военно-силового воздействия со стороны правящего режима с тем, чтобы заставить другую сторону конфликта прекратить открытое насилие и перейти к мирному решению проблемы нами было обнаружено следующее правовое поле:

  I. В Статье 13, п. 5, Конституции Российской Федерации сказано: запрещается создание и деятельность общественных объединений, цели или действия которых направлены на насильственное изменение основ конституционного строя и нарушение целостности Российской Федерации, подрыв безопасности государства, создание вооруженных формирований, разжигание социальной, расовой,     национальной и религиозной розни.

  II. Военная доктрина РФ определяет следующие основы и формы применения Вооруженных Сил Российской Федерации и других войск во внутренних вооруженных конфликтах на территории Российской Федерации:

  - разгром и ликвидация незаконных  вооруженных формирований, создание условий для полномасштабного урегулирования конфликта на основе Конституции Российской Федерации и федерального законодательства;

  - совместные специальные операции во внутренних вооруженных конфликтах;

  - контртеррористические операции  -  при участии в борьбе с терроризмом

  в соответствии с федеральным законодательством;

  - миротворческие операции;

  - локализация и блокирование района конфликта;

  - пресечение вооруженных столкновений  и разъединение противоборствующих сторон;

  - изъятие оружия у населения в районе конфликта;

  - усиление охраны общественного порядка и безопасности в районах, примыкающих к району конфликта.

  III. В Концепция национальной безопасности Российской Федерации изложена система взглядов на обеспечение в Российской Федерации безопасности личности, общества и государства от внешних и внутренних угроз во всех сферах жизнедеятельности. Согласно Концепции, Российская Федерация рассматривает возможность применения военной силы для обеспечения своей национальной безопасности, а так же для установления мира в районе конфликта исходя из того принципа, что применение военной силы внутри страны допускается в строгом соответствии с Конституцией Российской Федерации и федеральными законами в случаях возникновения угрозы жизни граждан, территориальной целостности страны, а также угрозы насильственного изменения конституционного строя [Концепция национальной безопасности Российской Федерации (утв. Указом Президента РФ от 17 декабря 1997 г. № 1300 в редакции Указа Президента РФ от 10 января 2000 г. № 24)].

  IV. Федеральный Закон «О безопасности» от 5 марта 1992 года N 2446-1   закрепляет правовые основы  обеспечения  безопасности личности,  общества и государства, определяет систему безопасности и ее функции, устанавливает  порядок  организации  и  финансирования органов обеспечения безопасности,  а также контроля  и надзора за законностью их деятельности в ходе установления мира.

  V. В законе РФ «Об обороне» от 31 мая 1996 г. прямо предусматривается использование Вооруженных Сил для защиты целостности и неприкос­новенности территории Российской Федерации, а так же задачи по установлению мира.

  Статья 10 Закона определяет следующее предназначение Вооруженных Сил Российской  Федерации: Вооруженные  Силы  Российской  Федерации  предназначены для отражения агрессии,  направленной против Российской Федерации, для вооруженной  защиты  целостности  и  неприкосновенности территории Российской Федерации,  а также для выполнения задач в соответствии    с международными договорами Российской Федерации.

  VI. В конституционном законе "О чрезвычайном положении" определены конкретные силы и средства для установления мира. В статье 2 сказано: Вооруженные Силы Российской Федерации, другие войска, воинские формирования и органы привлекаются для выполнения следующих задач:

  а) поддержание особого режима въезда на территорию, на которой введено чрезвычайное положение, и выезда с нее;

  б) охрана объектов, обеспечивающих жизнедеятельность населения и функционирование транспорта, и объектов, представляющих повышенную опасность для жизни и здоровья людей, а также для окружающей природной среды;

  в) разъединение противоборствующих сторон, участвующих в конфликтах, сопровождающихся насильственными действиями с применением оружия, боевой и специальной техники;

  г) участие в пресечении деятельности незаконных вооруженных формирований.

  VII. На основании  указов  Президента  Российской  Федерации  на территории, на  которой  введено  военное  положение,  применяются следующие меры:

  1) усиление  охраны общественного порядка  и обеспечения общественной безопасности, охраны военных, важных  государственных и специальных объектов, объектов, обеспечивающих жизнедеятельность населения, функционирование  транспорта, коммуникаций и связи, объектов энергетики, а также объектов,  представляющих  повышенную опасность для жизни и здоровья людей и  для  окружающей  природной среды;

  2) введение особого режима работы объектов, обеспечивающих функционирование транспорта,  коммуникаций и связи, объектов энергетики, а также объектов, представляющих повышенную  опасность для жизни и здоровья людей и для окружающей природной среды;

  3) эвакуация объектов хозяйственного, социального и культурного назначения, а также временное отселение жителей в безопасные районы с обязательным предоставлением таким жителям стационарных или временных жилых помещений;

  4) введение и обеспечение особого режима въезда на территорию, на которой введено военное положение, и  выезда  с  нее,  а  также ограничение свободы передвижения по ней;

  5) приостановление деятельности  политических  партий, других общественных объединений,  религиозных объединений, ведущих пропаганду и  (или)   агитацию, а равно иную деятельность, подрывающую в условиях военного положения оборону и безопасность Российской Федерации;

  6) привлечение граждан в порядке, установленном Правительством Российской Федерации,  к  выполнению  работ  для  нужд  обороны, ликвидации последствий  применения противником оружия, восстановлению поврежденных  (разрушенных) объектов экономики, систем жизнеобеспечения и военных объектов, а также к участию в борьбе с пожарами, эпидемиями и эпизоотиями;

  7) изъятие в соответствии с федеральными законами необходимого для нужд обороны имущества у организаций и граждан  с  последующей выплатой государством стоимости изъятого имущества;

  8) запрещение или ограничение выбора места пребывания либо места жительства;

  9) запрещение или ограничение проведения собраний, митингов  и демонстраций, шествий  и  пикетирования, а также иных массовых мероприятий;

  10) запрещение забастовок и иных способов приостановления  или прекращения деятельности организаций;

  11) ограничение движения транспортных средств и осуществление их досмотра;

  12) запрещение нахождения граждан на улицах и в иных общественных местах в определенное время  суток  и  предоставление федеральным органам исполнительной власти, органам исполнительной власти субъектов Российской   Федерации  и органам военного управления права при необходимости осуществлять проверку документов, удостоверяющих личность граждан,  личный  досмотр, досмотр их вещей, жилища и транспортных средств, а по основаниям, установленным федеральным законом, - задержание граждан и транспортных средств. При этом срок задержания  граждан  не  может превышать 30 суток;

  13) запрещение продажи оружия, боеприпасов, взрывчатых и ядовитых веществ, установление особого режима оборота лекарственных средств и  препаратов, содержащих наркотические и иные сильнодействующие вещества,  спиртных напитков. В случаях, предусмотренных федеральными законами и   иными  нормативными правовыми актами  Российской  Федерации, у граждан  производится изъятие оружия, боеприпасов, взрывчатых и ядовитых  веществ,  а  у организаций - изъятие наряду с оружием, боеприпасами,  взрывчатыми и ядовитыми  веществами  боевой и учебной военной техники и радиоактивных веществ;

  14) введение контроля над работой объектов, обеспечивающих функционирование транспорта,  коммуникаций  и  связи, за  работой типографий, вычислительных центров и автоматизированных систем, средств массовой информации, использование их работы для нужд обороны; запрещение работы    приемопередающих радиостанций индивидуального пользования;

  15) введение военной  цензуры  за  почтовыми  отправлениями и сообщениями, передаваемыми с помощью телекоммуникационных систем, а также контроля за телефонными  переговорами, создание органов цензуры, непосредственно занимающихся указанными вопросами;

  16) запрещение или ограничение выезда граждан  за  пределы территории Российской Федерации;

  17) введение в органах государственной власти, иных государственных органах, органах военного управления, органах местного самоуправления и   организациях дополнительных мер, направленных на усиление режима секретности;

  18) прекращение деятельности в Российской Федерации иностранных и  международных организаций, в отношении которых правоохранительными органами получены достоверные сведения о  том, что указанные организации осуществляют деятельность, направленную на подрыв обороны и безопасности Российской Федерации.

  VIII. В законе о Внутренних войсках определен следующий комплекс задач Внутренних войск связанный с установлением мира в районе конфликта:

  - охрана важных государственных объектов и специальных грузов;

  - участие в территориальной обороне Российской Федерации;

  - оказание содействия пограничным войскам федеральной службы безопасности в охране Государственной границы Российской Федерации.

  IX. Федеральный Закон «О борьбе с терроризмом» определяет правовые    и организационные основы борьбы  с терроризмом в Российской Федерации,  порядок координации деятельности осуществляющих борьбу с терроризмом федеральных органов исполнительной  власти,  органов исполнительной власти субъектов Российской Федерации, общественных объединений  и организаций  независимо от форм собственности,  должностных лиц и отдельных граждан,  а также права, обязанности и гарантии граждан в связи с осуществлением борьбы с терроризмом.

  Статья 6 Закона предусматривает субъекты, осуществляющие борьбу с терроризмом: субъектами, непосредственно осуществляющими борьбу с терроризмом в пределах своей компетенции, являются:

  - Федеральная служба безопасности Российской Федерации;

  - Министерство внутренних дел Российской Федерации;

  - Служба внешней разведки Российской Федерации;

  - Федеральная служба охраны Российской Федерации;

  - Министерство обороны Российской Федерации;

   - Федеральная пограничная служба Российской Федерации.

  X. Закон о милиции от 18 апреля 1991 года N 1026-1 определяет задачи милиции, закрепляет правовые основы действий милиции. Статья 2 Закона определяет следующие задачи милиции.

  - обеспечение безопасности личности;

  - предупреждение и пресечение  преступлений  и  административных     правонарушений;

  - выявление и раскрытие преступлений;

  - охрана общественного   порядка и обеспечение общественной безопасности;

  - защита частной, государственной, муниципальной  и  иных форм собственности;

  - оказание помощи физическим и юридическим лицам в защите их прав и законных интересов в пределах, установленных  Законом (часть первая в ред. Федерального закона от 31.03.1999 № 68-ФЗ).

  Таким образом, на первый взгляд, предусмотрен «Полный» комплекс мер военно-силового воздействия со стороны правящего режима с тем, чтобы заставить другую сторону конфликта прекратить открытое насилие и перейти к мирному решению проблемы осуществления урегулирования конфликта.

  Поддержание мира. В отечественном законодательстве для синтеза мер военно-силового и не силового воздействия со стороны правящего режима на другую сторону конфликта в условиях мира, но с большой вероятностью того, что вероятность его нарушения сохраняется, т.е. сохранение военного присутствия на территории конфликта, было обнаружено следующее правовое поле:

  I. Военная доктрина РФ определяет следующие задачи Вооруженных  Сил  Российской  Федерации  и других войск во внутренних вооруженных конфликтах по поддержанию мира:

  - обеспечение общественной безопасности и стабильности;      

  - изъятие оружия у населения в районе конфликта;

  - поддержание правового режима чрезвычайного положения в районе     конфликта;

  - пресечение вооруженных  столкновений  и разъединение  противоборствующих сторон;

          - усиление охраны общественного порядка и безопасности в районах, при-

  мыкающих к району конфликта.

  Выполнение задач по предупреждению и пресечению внутренних вооруженных конфликтов, локализации и блокированию районов конфликтов,  уничтожению незаконных вооруженных формирований, банд и террористических групп возлагается на создаваемые  на  временной основе объединенные (разноведомственные) группировки войск (сил) и органы управления ими [Указ президента Российской Федерации от 21 апреля 2000 года «Об утверждении Военной доктрины РФ»].

  II. В конституционном законе "О чрезвычайном положении" определены силы и средства для его обеспечения. Для обеспечения режима чрезвычайного положения используются силы и средства органов внутренних дел, уголовно-исполнительной системы, федеральных органов безопасности, внутренних войск, а также силы и средства органов по делам гражданской обороны, чрезвычайным ситуациям и ликвидации последствий стихийных бедствий.

  Статья 2 Закона определяет следующие задачи Вооруженным Силам Российской Федерации, и другим войскам, по поддержанию мира: охрана объектов, обеспечивающих жизнедеятельность населения и функционирование транспорта, и объектов, представляющих повышенную опасность для жизни и здоровья людей, а также для окружающей природной среды.

  III. На внутренние войска возлагаются следующие задачи по поддержанию мира:

  - участие совместно с органами внутренних дел Российской Федерации в охране общественного порядка, обеспечении общественной безопасности и режима чрезвычайного положения;

  - охрана важных государственных объектов и специальных грузов;

  - оказание содействия пограничным войскам федеральной службы безопасности в охране Государственной границы Российской Федерации.

  IV. В Статье 5 главы 2 Федерального Закона «О борьбе с терроризмом» определены цели борьбы с терроризмом.

  - предупреждения,  выявления, пресечения террористической деятельности и минимизации ее последствий;

           - выявления и устранения причин и условий,  способствующих осуществлению террористической деятельности.

  V. Статья 2 Закона о милиции от 18 апреля 1991 года N 1026-1 определяет задачи милиции которые она выполняет в комплексе мероприятий по поддержанию мира:

  - обеспечение безопасности личности;

  - предупреждение и пресечение преступлений и административных     правонарушений;

  - выявление и раскрытие преступлений;       

  - охрана общественного порядка и обеспечение  общественной безопасности;

  - защита частной, государственной, муниципальной и иных форм собственности;

  - оказание помощи физическим и юридическим лицам в защите их     прав и законных  интересов  в  пределах,  установленных Законом. 

  Таким образом, до недавнего времени российское законодательство не содержало необходимых правовых механизмов, обосновывающих применение военной силы во внутренних военных конфликтах. Исключение составляли Закон РФ «О чрезвычайном положении» от 17 мая 1991 г. и ст. 56 Конституции России, предусматривающие возможность введения на территории Российской Федерации или ее части правового режима чрезвычайного положения. Но Конституция России и конституционное законодательство в целом не предусматривали института ответственности должностных лиц и органов государственной власти субъектов Федерации, ни механизмов федерального вмешательства в их дела в случае нарушений Конституции и федерального законодательства. С принятием 29 июля 2000 г. и 8 июля 2003 г. Федеральных законов "О внесении изменений и дополнений в Федеральный закон "Об общих принципах организации законодательных (представительных) и исполнительных органов государственной власти субъектов Российской Федерации" № 106 и № 131 в России стал формироваться правовой институт федерального вмешательства в дела субъектов Федерации и, в частности, применения военной силы. Данные Законы предусматривают конституционную ответственность органов государственной власти субъектов Российской Федерации и их должностных лиц в случае нарушения ими Конституции РФ и федерального законодательства, принятия и издания органами государственной власти субъекта Федерации нормативно-правовых актов, противоречащих Конституции РФ и федеральному законодательству, повлекших за собой массовые и грубые нарушения прав человека, угрозу единству и территориальной целостности страны, ее национальной безопасности и обороноспособности, единству правового и экономического пространства.

  С момента принятия первого Закона РФ "О чрезвычайном положении" в 1991 г. Российская Федерация уже "наработала", к сожалению, практический опыт использования чрезвычайных мер для охраны конституционного строя государства. Практическое применение Закона показало, что некоторые его положения нуждались в уточнении и корректировке. Вследствие этого 26 апреля 2001 г. Государственной Думой ФС РФ был принят новый Федеральный конституционный закон "О чрезвычайном положении". Важнейшим отличием его от Закона 1991 г. является возможность использования подразделений Вооруженных сил РФ "в исключительных случаях" по специальному Указу Президента России с применением оружия "при разъединении применяющих оружие противоборствующих группировок и пресечении деятельности незаконных вооруженных формирований".

  Тем не менее, иногда даже введение чрезвычайного положения оказывается недостаточным для наведения конституционного порядка на территории государства. События в Чеченской республике (1994-1996 гг., 1999-2000 гг.) служат подтверждением этому. Конституционный Суд РФ, признавая конституционность Указа Президента РФ "О мерах по пресечению деятельности незаконных вооруженных формирований на территории Чеченской республики и в зоне осетино-ингушского конфликта" и Постановления Правительства Российской Федерации "Об обеспечении государственной безопасности и территориальной целостности Российской Федерации, законности, прав и свобод граждан, разоружения незаконных вооруженных формирований на территории Чеченской республики" от 9 декабря 1996 г., также подтвердил, что Закон РФ "О чрезвычайном положении" по своему содержанию не рассчитан на экстраординарные ситуации, подобные той, которая сложилась в Чеченской республике, где федеральным властям противостояли силы, опирающиеся на оснащенные новейшей военной техникой незаконно созданные регулярные вооруженные формирования" [Материалы дела Конституционного Суда Российской Федерации о конституционности ряда правовых актов, принятых в связи с урегулированием вооруженного конфликта в Чеченской республике//Вестник Конституционного Суда Российской Федерации, 1995. - № 5].

  Фактически на территории Чеченской республики возникла ситуация, в международном праве называемая "вооруженный конфликт немеждународного характера", под которым понимается вооруженное противостояние в пределах территории государства между правительством, с одной стороны, и вооруженными повстанческими формированиями - с другой.

  Как было указано выше, к настоящему времени созданы международные нормы, регулирующие внутренние вооруженные конфликты. Государства осознали, что вооруженные конфликты немеждународного характера причиняют такие же страдания людям и ведут к таким же разрушениям материальных ценностей, как и войны между государствами. Разрушительные последствия гражданских войн по своим масштабам даже превосходили последствия многих международных.

  
  

             2.4. Правовое регулирование участия Вооруженных сил

                          во внутригосударственных конфликтах  

  
  

  Основные идеи использования вооруженных сил для борьбы с внутренними врагами можно найти даже в древних письменных источниках. В классическом труде древнекитайского стратега У. Цзы (V-TV вв. до н.э.) по этому вопросу говорится: «Обыч­но поднимают войско на войну из-за пяти причин: первое - из-за славы; второе - из-за выгоды; третьей - из-за накопившихся обид; четвертое - из-за внутрен­них беспорядков; пятое - из-за голода. Эти причины, в свою очередь, обусловливают пять видов войск: пер­вое - справедливые войска; второе - насильственные войска; третье - неистовые войска; четвертое - жес­токие войска; пятое - мятежные войска» [У. Цзы. Об искусстве ведения войны. - М., 1957. - С.15].

  В современных условиях правовое регулирование участия Вооруженных сил во внутригосударственных конфликтах обусловлено, во-первых, нормами международного права, во-вторых, национальным правом.

  К основным нормам международного права в исследуемом аспекте относится, прежде всего, принципы использования в военном конфликте Вооруженных сил, попадающих, на наш взгляд, под действие права войны.

  В соответствии с 4-й Гаагской конвенцией и Дополнительного протокола I к Женевским конвенциям, Вооруженные силы государства и стороны, находящейся в конфликте, состоят из всех организованных формирований и личного состава, которые находятся под командованием, ответственным за поведение своих подчиненных [Конвенция о законах и обычаях сухопутной войны (Гаага, 18 октября 1907 г.; Дополнительный протокол к Женевским конвенциям от 12 августа 1949 года, касающийся защиты жертв международных вооруженных конфликтов (Протокол I) от 8 июня 1977 г.].

  В соответствии с международным правом, Вооруженные силы создаются и организуются в соответствии с требованиями национальной безопасности и обороны. Каждое государство и воюющая сторона должны определить категории лиц и имущества, принадлежащих к их вооруженным силам; командование вооруженных сил должно нести ответственность перед воюющей стороной, к которой оно принадлежит; Вооруженные силы подпадают под действие режима внутренней дисциплины, который обеспечивает соблюдение ими положений права войны; для обеспечения эффективного соблюдения права войны вооруженные силы нуждаются в наличии общеприменимых правил.

  Вооруженные силы должны быть обучены таким образом, чтобы действовать одинаково в ситуациях международных и немеждународных вооруженных конфликтов.

  Краткое изложение правил, применимых в немеждународных вооруженных конфликтах, часто дает только общие принципы, которые должны быть дополнены для последующего применения вооруженными силами (например, ведение боя, медицинская служба, обращение с комбатантами, захваченными в плен).

  Представляется, что наиболее полные правила поведения, применимые в международном вооруженном конфликте, составляют общеприменимый кодекс поведения. Все воюющие стороны и их вооруженные силы, независимо от того, находятся ли они на стороне правительства или противостоят существующей власти, должны руководствоваться в конкретном вооруженном конфликте кодексом поведения, обусловленным правом войны [Мулинен Ф. Право войны. Руководство для Вооруженных сил. – ISBN, Международный комитет Красного Креста, 1993].

   Провозглашая приоритет междуна­родно-правовых норм (ч. 4 ст. 15 Кон­ституции РФ), Россия взяла обяза­тельства по соблюдению этих норма­тивных актов всеми государственны­ми и общественными организациями, в том числе и Вооруженными Силами. Женевские Конвенции и Дополни­тельные Протоколы к ним объявле­ны приказом МО РФ № 75 от 16 февра­ля 1990 г. Этим же приказом введено Руководство по применению Воору­женными Силами норм международ­ного права.

  В современной российской юридической литера­туре еще не сложилось единого мнения относительно кон­цепции функций государства, тем не менее, обобщенно под функциями государства следует подразумевать основ­ные направления (стороны, виды) деятельности госу­дарства; его практическую деятельность, имеющую предметно-политический и социальный характер; со­циальное направление деятельности внутри или вне государства. Вместе с тем юристы единодушно при­знают, что в функциях государства выражаются его сущность и социальное назначение, цели и задачи [Комаров С.А. Общая теория государства и права. - М., 1997. - С. 79].

  История развития России, как и любого государ­ства современной человеческой цивилизации, пока­зывает, что на всем временном пространстве его суще­ствования неотъемлемыми атрибутами власти были полиция, суды, тюрьмы, иные карательно-правоохра­нительные органы, которым активную помощь оказы­вали и продолжают оказывать Вооруженные Силы.

  В отечественной научной, военной и юридической литературе вопросы раскрытия роли вооруженных сил, жандармерии, других специальных военизиро­ванных подразделений государства в обеспечении внутренней безопасности и общественного порядка нашли определенное отражение. Их изучение пока­зывает, что и в прошлом, и в настоящее время эта про­блема сопряжена с глобальными внутренними про­блемами, связанными с этническими и социальными конфликтами, усилением распространения вооруже­ний, терроризмом и, что сегодня злободневно, - международной преступностью и проблемами загряз­нения окружающей среды.

  Военная доктрина РФ определяет основные внутренние угрозы, основное содержание обеспечения военной безопасности, а так же основы и формы применения Вооруженных Сил Российской Федерации и других войск во внутренних вооруженных конфликтах на территории Российской Федерации. В ней сказано, что основными внутренними угрозами являются:

  - попытка насильственного свержения конституционного строя;

  - противоправная деятельность экстремистских националистических, религиозных, сепаратистских и террористических движений, организаций и  структур, направленная на нарушение единства и территориальной целостности Российской  Федерации,  дестабилизацию внутриполитической обстановки в стране;

  - планирование, подготовка и осуществление действий, направленных на   дезорганизацию функционирования федеральных органов государственной  власти,  нападения  на  государственные, хозяйственные, военные объекты,   объекты жизнеобеспечения  и информационной инфраструктуры;

          - создание, оснащение, подготовка и функционирование незаконных     вооруженных формирований;

          - незаконное распространение (оборот) на территории Российской Федерации оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ и других средств, которые  могут быть использованы  для  осуществления диверсий, террористических актов, иных противоправных действий;

          - организованная преступность, терроризм, контрабандная и иная противозаконная деятельность в масштабах, угрожающих военной безопасности Российской Федерации.

  В тексте военной доктрины, что принципиально отличает ее от документа 1993 года, введено понятие – военная безопасность, вместо термина – оборонная безопасность. Сегодняшние реалии таковы, что Россия испытывает не только внешние военные угрозы и, следовательно, должна быть готова к обороне, но и внутренние угрозы, связанные с применением военной силы. Поэтому правомерно использование нового термина – военная безопасность, под которым нами понимается состояние защищенности общества, государства и его граждан от внешних и внутренних угроз, связанных с применением военной силы или угрозой ее применения.

  Изучение вышеуказанных документов показало, что основное содержание обеспечения военной безопасности составляет поддержание внутриполитической стабильности,  защита конституционного строя, целостности и неприкосновенности территории Российской Федерации.

  Основами применения военной силы различными видами силовых структур Российской Федерации во внутренних вооруженных конфликтах являются разгром и ликвидация незаконных вооруженных формирований; создание условий для полномасштабного урегулирования  конфликта  на основе Конституции     Российской Федерации и федерального законодательства.

  Формами применения военной силы различными видами войск Российской Федерации являются:

  - совместные специальные операции - во внутренних вооруженных     конфликтах;

  - контртеррористические операции  -  при  участии  в  борьбе  с терроризмом в соответствии с федеральным законодательством;

  - миротворческие операции.

  Задачи применения военной силы Вооруженными Силами Российской  Федерации и другими войсками во внутренних вооруженных конфликтах следующие:

  - разгром и ликвидация незаконных вооруженных формирований, бандитских и террористических групп и организаций,  уничтожение их баз, центров подготовки, складов, коммуникаций;

  - восстановление законности и правопорядка;

  - обеспечение общественной безопасности и стабильности; поддержание правового  режима чрезвычайного положения в районе конфликта;

  - локализация и блокирование района конфликта;

  - пресечение вооруженных столкновений и разъединение противоборствующих сторон;

          - усиление охраны общественного порядка и безопасности в районах, примыкающих к району конфликта.

  - изъятие оружия у населения в районе конфликта;

  Выполнение задач по предупреждению и пресечению внутренних вооруженных конфликтов, локализации и блокированию районов конфликтов,  уничтожению незаконных вооруженных формирований, банд и террористических групп возлагается на создаваемые  на  временной основе объединенные (разноведомственные) группировки войск (сил) и органы управления ими [Указ президента Российской Федерации от 21 апреля 2000 года «Об утверждении Военной доктрины РФ»].

  Изучение предмета исследование показало, что государствами давно ведется поиск действенных мер по наиболее эффективному обеспечению внутренней бе­зопасности и общественного порядка в стране. Реше­ние этой проблемы сопряжено с осуществлением именно государством, занимающим центральное место в политической системе общества, соответствующих функций и создающим для их осуществления свою правоохранительную систему [Губанов А.В. Полиция зарубежных государств. - М., 2001.].

  Анализ существующих концепций по обеспече­нию внутренней безопасности показывает, что чаще всего государства использовали три основных способа защиты от внутренних угроз:

  - во-первых, путем социального маневрирования и манипулирования;

  - во-вторых, применением различных видов наси­лия;

  - в-третьих, с помощью фундаментальной рекон­струкции социальной структуры общества [Внутренние Войска (структуры им подобные) в системе обеспечения внутренней безопасности зарубежных государств (1945-1997гг.). - М., 1998. - С.13.].

  Историческая практика России показывает, что чаще всего использовались первые два способа. Наси­лие в данном случае осуществлялось в форме воору­женных действий с использованием частей военного ведомства императорской России (включая внутрен­нюю стражу), а также внутренних войск МВД (НКВД) Советского государства против внутреннего террориз­ма, повстанческих действий (крестьянских войн, на­циональных волнений), гражданских беспорядков (бунтов) и т.п.

  Изучение нормативной базы, регулирующей учас­тие Вооруженных Сил страны в обеспечении внутрен­ней безопасности, показало, что только с XVIII века этот вопрос в определенной степени стал регулиро­ваться нормами права.

  В настоящее время действующие национальные концепции по безопасности и борьбе с преступнос­тью прямо отводят значительную роль в разрешении этой проблемы внутренним войскам и Вооруженным Силам страны в целом, что на наш взгляд, не отвечает требованиям эффективного урегулирования современных внутренних военных конфликтов.

  Исследование проблемы, показало, что армия может достаточно активно использоваться для выполнения внутренних функций, например, в пери­од действия в государстве режима диктатуры власти (абсолютная монархия, пролетарская диктатура и т. п.) или и переходный период к демократии, свя­занный с изменением политического строя в обще­стве и становлением новой системы государственных органов [Государство и право переходного периода//Проблемы теории государства и права. / Под ред. Марченко М.Н. - М., 2001. - С. 106].

  При эскалации вооруженного конфликта может быть введено чрезвычайное положение. В конституционном законе "О чрезвычайном положении" определены силы и средства для его обеспечения.

  Привлечение дополнительных сил и средств (военной силы) для обеспечения режима чрезвычайного положения используется:

  1. В исключительных случаях на основании указа Президента Российской Федерации в дополнение к силам и средствам, указанным в статье 16 Федерального конституционного закона, для обеспечения режима чрезвычайного положения могут привлекаться Вооруженные Силы Российской Федерации, другие войска, воинские формирования и органы. Пограничные органы и пограничные войска, осуществляющие защиту и охрану Государственной границы Российской Федерации, привлекаются для обеспечения режима чрезвычайного положения только в целях охраны Государственной границы Российской Федерации.

  2. Вооруженные Силы Российской Федерации, другие войска, воинские формирования и органы привлекаются для выполнения следующих задач:

  а) поддержание особого режима въезда на территорию, на которой введено чрезвычайное положение, и выезда с нее;

  б) охрана объектов, обеспечивающих жизнедеятельность населения и функ-

  ционирование транспорта, и объектов, представляющих повышенную опасность для жизни и здоровья людей, а также для окружающей природной среды;

  в) разъединение противоборствующих сторон, участвующих в конфликтах, сопровождающихся насильственными действиями с применением оружия, боевой и специальной техники;

  г) участие в пресечении деятельности незаконных вооруженных формирований;

  д) участие в ликвидации чрезвычайных ситуаций и спасении жизни людей в составе сил Единой государственной системы предупреждения и ликвидации чрезвычайных ситуаций.

  3. Задачи, указанные в пунктах "а" - "г" военнослужащие Вооруженных Сил Российской Федерации, других войск, воинских формирований и органов выполняют совместно с сотрудниками органов внутренних дел, уголовно-исполнительной системы, федеральных органов безопасности и военнослужащими внутренних войск. При этом на военнослужащих Вооруженных Сил Российской Федерации распространяются положения федерального законодательства о внутренних войсках в части, касающейся условий, порядка и пределов применения физической силы, специальных средств, оружия, боевой и специальной техники, гарантий личной безопасности военнослужащих и членов их семей, гарантий их правовой и социальной защиты [Федеральный Конституционный закон  от 30 мая 2001 г. N 3-ФКЗ «О чрезвычайном положении»].

  Вместе с тем в отече­ственной юридической науке и в военной литературе проблема правового регулирования использования Вооруженных Сил в чрезвычайных обстоятельствах в дореволюционный, советский и современный период глубоко не исследовалась в силу полного отрицания внутренних функций у Вооруженных Сил [Хропанюк В.Н. Теория государства и права. Под ред. В.Г. Стрекозова М., 1993. С.114]. Тем не менее, в России имеется значительный опыт реализа­ции, в частности, военно-полицейской функции Воо­руженными Силами государства, и он имеет глубокие исторические корни [Рожнов С.Н. Внутренние войска Отечества. Организационно-правовые основы развития (1811-1991 гг.). - М., 2002]. Аналогичные примеры ис­пользования военных структур в системе обеспечения внутренней безопасности можно привести из опыта зарубежных стран [Армия и внутренние войска в противоповстанческой и противопартизанской борьбе. Мировой опыт и современность. - М., 1997; Внутренние войска (структуры им подобные) в системе обеспечения внутренней безопасности зарубежных государств (1945-1997 гг.). - М., 1998; Правовые основы применения воору­женных сил внутри государства (по опыту зарубежных стран). Информационно-обзорная справка. - М., ИВИ. 1996; Силы и средства, привлекаемые для выполнения внутригосударствен­ных функций за рубежом. - М., ВНИИ МВД, 1996; Норматив­но-правовая база по урегулированию внутригосударственных кризисных ситуаций в США. - М., ЦИВТИ. 1995; Антонов Ю.А. Бразилия: Армия и политика. - М., 1973. С. 40].

  Кроме того, на современном этапе наблюдается тен­денция широкого использования Вооруженных Сил различных государств в осуществлении миротворчес­ких операций на международном уровне под эгидой ООН и НАТО по осуществлению фактически охрани­тельных, т.е. внутренних, функций в государствах. В связи с этим ст. 3 Федерального закона России «О по­рядке предоставления военного и гражданского персо­нала Российской Федерации для участия в операциях по поддержанию или восстановлению международного мира и безопасности» от 23 июня 1995 г. гласит: «Учас­тие военного и гражданского персонала в деятельности по поддержанию или восстановлению международного мира и безопасности может включать разъединение конфликтующих сторон, разоружение и расформиро­вание их подразделений, содействие в решении про­блемы беженцев, оказание медицинской или иной гу­манитарной помощи, выполнение милицейских (по­лицейских) и других функций по обеспечению безо­пасности населения и соблюдения прав человека...» [   ].

  Та­ким образом, осуществление военно-полицейских функций Вооруженными Силами может быть сопряже­но с: 1) разоружением и ликвидацией незаконных воо­руженных формирований в районе конфликта; 2) защи­той законных гражданских властей; 3) защитой бе­женцев и переселенцев, организацией и охраной лаге­рей для беженцев; 4) охранением этнических мень­шинств, подвергшихся давлению со стороны господ­ствующего этнического окружения; 5) обеспечением условий для проведения свободных выборов гражданс­кой власти по завершении конфликта; 6) защитой от разрушения или повреждения стратегических объектов в районе конфликта: арсенала оружия массового пора­жения и обычных вооружений, дамб, крупных народ­но-хозяйственных объектов и т.д. [Никитин А.И., Хлестов О.Н. Использование вооруженных сил в международных отношениях и позиция России. Центр по­литических и международных исследований. - М., 1995. - С. 3-10].

  Следует отметить, что отечественное военное пра­во, несмотря на практику использования Вооружен­ных Сил в осуществлении внутренних функций госу­дарства, тем не менее, не выделяет ее именно как одну из внутренних функций, решаемых войсками в инте­ресах государства и общества [Военное право. / Под ред. А.Г. Горного. - М., 1977; Бурыкин В., Казаков Ю.Г. Военное право, ч.1. - М., 1996.]. Более того, ранее офи­циально предписывалось невмешательство советских Вооруженных Сил во внутренние дела стран, на территории которых они временно дислоцировались в рам­ках Варшавского договора [Правовое положение Советских войск и военнослужащих, вре­менно находящихся за границей. / Военное право. / Под ред. А.Г. Горного. - М., 1977. Гл. 17].

  Тем не менее, в законе РФ «Об обороне» от 31 мая 1996 г. прямо предусматривается использование Вооруженных Сил для защиты целостности и неприкос­новенности территории Российской Федерации. Кроме того, Президенту Российской Федерации позволя­ется привлечение Вооруженных Сил к выполнению задач с использованием вооружения не по их предназ­начению «в соответствии с федеральными законами». Например, Законом Российской Федерации «О безо­пасности» от 5 марта 1992 г. Вооруженные Силы и внутренние войска отнесены к силам и средствам обеспечения безопасности (ст. 12), объектом которых являются: личность - ее права и свободы; общество - его материальные и духовные ценности; государство - его конституционный строй, суверенитет и террито­риальная целостность. Эти определяющие исходят из положений Конституции РФ 1993 г., гарантирующей государственную защиту прав и свобод человека и гражданина, и в связи с этим возникающей обязанно­сти государства различными правовыми средствами обеспечивать защиту прав и свобод, осуществлять их регулирование.

  Активная практика участия в 80-х - 90-х гг. XX века военных формирований России по обеспечению внут­ренней безопасности государства, обеспечению обще­ственного и правопорядка, защите прав и свобод граж­дан страны выявила ряд вопросов и проблем, нуждаю­щихся в более детальном нормативно-правовом регу­лировании. И в этом отношении весьма важным явля­ется отечественный опыт истории привлечения, с од­ной стороны, Вооруженных Сил государства к выпол­нению полицейских функций, с другой стороны, дея­тельность специальных воинских формирований в лице внутренней стражи императорской России и внутренних войск Советского государства.

  Законодательное применение Вооруженных Сил во внутренних вооруженных конфликтах рассмотрено также в концепции национальной безопасности.

  Концепция национальной безопасности Российской Федерации - это система взглядов на обеспечение в Российской Федерации безопасности личности, общества и государства от внешних и внутренних угроз во всех сферах жизнедеятельности. В Концепции сформулированы важнейшие направления государственной политики Российской Федерации.

  Под национальной безопасностью Российской Федерации понимается безопасность ее многонационального народа как носителя суверенитета и единственного источника власти в Российской Федерации.

  Основными задачами Вооруженных Сил и других войск в области обеспечения национальной безопасности Российской Федерации являются:

  - своевременное прогнозирование и выявление внешних и внутренних угроз национальной безопасности Российской Федерации;

  - реализация оперативных и долгосрочных мер по предупреждению и нейтрализации внутренних и внешних угроз.

  Таким образом, Российская Федерация рассматривает возможность применения военной силы для обеспечения своей национальной безопасности, исходя из следующих принципов: применение военной силы внутри страны допускается в строгом соответствии с Конституцией Российской Федерации и федеральными законами в случаях возникновения угрозы жизни граждан, территориальной целостности страны, а также угрозы насильственного изменения конституционного строя [Концепция национальной безопасности Российской Федерации (утв. Указом Президента РФ от 17 декабря 1997 г. № 1300 в редакции Указа Президента РФ от 10 января 2000 г. № 24)].

  Наглядным примером применения Вооруженных Сил во внутреннем вооруженном конфликте может послужить Федеральный Закон «О борьбе с терроризмом». В его контексте изложено, что данный  Федеральный закон определяет правовые и организационные  основы борьбы с терроризмом в Российской Федерации, порядок координации деятельности осуществляющих борьбу с терроризмом федеральных органов исполнительной  власти, органов исполнительной власти субъектов Российской Федерации, общественных объединений  и  организаций  независимо  от  форм   собственности, должностных лиц и отдельных граждан, а также права, обязанности и гарантии граждан в связи с осуществлением борьбы с терроризмом.

  
  

  .

  
  
  

   

  
  
  
  

   

  
  
  
  
  
  
  
  

  Заключение

  
  

  Исследование проблемы конфликтов с применением военной силы показало, что к международным вооруженным конфликтам относятся вооруженные столкновения между государствами, конфликты, в которых народы ведут борьбу против колониального господства и иностранной оккупации и расистских режимов в осуществление своего права на самоопределение, закрепленного в Уставе ООН и в других международно-правовых актах.

  К вооруженным конфликтам немеждународного характера относятся столкновения между правительственными силами и антиправительственными вооруженными формированиями или вооруженными группами в ходе гражданской войны и других военных действий.

  Отдельной составляющей вооруженного конфликта является диверсионная война и терроризм.

  Среди широкого спектра внутригосударственных российских конфликтов особым образом выделяется типология вооруженного противоборства конфликтующих сторон, которое в последнее время приобретает все более острый характер, содержание которого состоит в широкомасштабном применении, с одной стороны, сил и средств органов государственной безопасности, а с другой стороны, всесторонне подготовленных «незаконных вооруженных формирований».

  Статус внутригосударственного вооруженного конфликта м международном праве однозначно не определен. Отсутствует и беспристрастный международный орган, наделенный полномочиями авторитетно определять статус вооруженных конфликтов, поэтому, как правило, стороны определяют характеристики конфликтов, исходя из своих собственных интересов.

  Каждое государство-участник международных договоров, регулирующих ограничение или запрещение применения определенных средств и методов ведения войны обязано добросовестно выполнять взятые на себя обязательства по этим соглашениям, но в международном праве отсутствует эффективно действующий механизм контроля за соблюдением выполнения указанных обязательств и привлечения к ответственности за их нарушения.

  Поскольку нормы международного гуманитар­ного права (вооруженного вмешательства) направлены на регулирование отношений, которые возникают в ходе вооруженной борьбы и призваны обеспечить защиту жертв войны, то они могут в основном применяться только в период вооруженного конфликта, однако характер применения вооруженного вмешательства в рамках определенно­го механизма не соответствует современному состоянию международных отношений, в частности тех угроз, с которыми столкнулось мировое сообщество в последнее время.

  Характер применения военной силы во внутренних военных конфликтах в российском законодательстве юридически оформлен в значительном количестве законодательных и иных правовых актов.

  Однако, несмотря на то, что в них достаточно полно обоснован характер применение военной силы для урегулирования внутренних вооруженных конфликтов, на органы, призванные участвовать в их разрешении возлагаются одни и те же задачи на различных стадиях конфликта (внутренние войска, милиция и др.).

  Не в полном объеме осуществлена имплементация норм международного права в отечественное право войны и военных конфликтов, а также отсутствует интеграция норм международного права с российским правом с учетом национальной специфики.

  Недостаточная эффективность (как показывает практика) применения военной силы воинскими подразделениями во внутренних вооруженных конфликтах обуславливает совершенствование нормативной базы, регулирующей учас­тие Вооруженных Сил, как военных конфликтах, так и в борьбе с терроризмом

  
  
  
  
  
  
Скачать дипломную работу