Полный текст:
В Гражданском кодексе Российской
Федерации (далее - ГК РФ) невозможности исполнения посвящены две ст. 416, 417 ГК РФ. Регулирование, предусмотренное данными статьями, не охватывает все
вопросы, возникающие на практике
при применении института невозможности исполнения. Одним из таких проблемных вопросов
является вопрос о юридических
последствиях обязательств первоначально окончательно невозможных к
исполнению, а также вопрос о юридической квалификации сделок, оформляющих данные обязательства.
На практике и в теории возникают
многочисленные споры о том признавать ли сделки, в которые оформлены обязательства первоначально невозможные к
исполнению, недействительными, либо
такие сделки признавать действительными и применять к ним нормы о
неисполнении обязательств.
Долгое время была распространена
точка зрения, в силу которой первоначальная невозможность исполнения влечет
недействительность совершенной сделки, поскольку «невозможное не может быть
предметом обязательства»[1].
Витрянский В.В., придерживаясь
сходных позиций подходит к решению вопроса в зависимости от того кредитор знал или должен был знать о
существующей невозможности исполнения обязательств: если кредитор знал или должен был знать о
существующей невозможности, то договор должен быть признан незаключенным по
признаку отсутствия соглашения сторон относительно предмета договора.[2] В тех
же случаях, когда на момент заключения договора кредитору было неизвестно о
невозможности исполнить данное обязательство, он впоследствии вправе
потребовать признания договора недействительным под влиянием обмана.[3]
Будман Ш.И. и
Павлодский Е.А. допускают
возможность признания сделки, о первоначальной невозможности исполнения контрагенту, которому было
известно, недействительной ввиду существенного заблуждения одной из сторон.[4]
В российской судебной практике сделки,
оформляющие обязательства первоначально невозможные к исполнению, также признаются недействительными. Так, в судебных
решениях можно встретить следующую их
квалификацию: договор купли-продажи объектов недвижимости, уже снесенных к
моменту его заключения, был признан судом мнимой сделкой. Федеральный
арбитражный суд Северо-Западного округа, оставляя в силе решения нижестоящих
инстанций по указанному делу, отметил следующее: «По смыслу статей 128,
209,
218,
235
ГК РФ не существующее физически и юридически имущество не может быть объектом
сделок и прав, в связи с чем договор купли-продажи, заключенный в отношении
такого имущества, является ничтожным как противоречащий названным правовым
нормам».[5]
Признавали сделки недействительными,
обязательства по которым первоначально были неисполнимы
и многие зарубежные
кодексы: ст. 20 Швейцарского
обязательственного закона, ст. 878 Австрийского гражданского уложения. В
системе бельгийского права также
существует принцип, в соответствии с которым
обещание невозможного остается
ничтожным. Если исполнение невозможно с самого начала, то само
содержание договора является
невозможным, а поэтому договор в таком случае не может существовать.[6]
Стоит заметить, что в настоящее время
указанные нормы зарубежного права утратили свое значение. По этому поводу
ученые, анализирующие немецкое право пишут: «Господствующая доктрина и судебная
практика исходят из того, что должник с момента заключения договора автоматически считается взявшим на себя
гарантии своей способности исполнить
договор, даже если выполнить его он не в
состоянии. И не зависимо от своей
вины он обязан поэтому возместить другой договаривающейся стороне упущенную
выгоду в связи с невыполнением договора, при условии, что уже в момент
заключения договора он объективно был в
состоянии выполнить его.[7]
Похожих позиций придерживаются и международно
- правовые акты.
Например, в ст. 3.3 Принципов международных коммерческих договоров УНИДРУА
(далее - Принципы) говорится: «Сам по себе факт, что в момент заключения
договора исполнение принятого обязательства было невозможным, не
влияет на действительность договора».[8] В
комментариях к Принципам говорится, что
права и обязанности сторон, возникающие при невозможности исполнения одной
стороной (или даже обеими сторонами), должны определяться в соответствии с нормами
о неисполнении.[9] Принципы европейского договорного права также закрепляют презумпцию
действительности сделок, изначально
невозможных к исполнению.[10]
Подобную точку зрения высказывают и российские ученые. Так, Павлов А.А., считает, что к первоначальной
невозможности исполнения обязательств должны применяться те же нормы, что и к последующей
невозможности, то есть нормы о неисполнении.[11] Такого же мнения придерживается и современный
автор Заброцкая А.М.: «Прежде всего,
первоначальная невозможность не должна рассматриваться в качестве основания
ничтожности заключенной сделки. Вопрос о невозможности исполнения должен
ставиться на момент наступления срока исполнения и решаться по правилам о
неисполнении».[12] Однако Заброцкая А.М.
допускает, что при наличии достаточных к тому оснований «сделка может быть
признана по иску потерпевшего недействительной как заключенная под влиянием
обмана. Право выбора способа защиты - привлекать контрагента к договорной ответственности или
применять нормы о реституции -, безусловно, принадлежит лишь потерпевшей стороне».[13]
Таким образом, мы видим, что в
науке нет единого понимания
относительно юридических последствий сделок, оформляющих обязательства,
изначально невозможные исполнить.
Попытаемся изложить свое видение
данной проблемы, при этом давая оценку вышеизложенным точкам зрения.
На наш взгляд, при заключении сделок
первоначально невозможных к исполнению может сложиться две ситуации:
1) Обе стороны не знали и не могли
знать о том, что обязательство заведомо невозможно к исполнению;
2)
Одна из сторон знала о
том, что обязательство неисполнимо, но не сообщила об этом другой стороне.
Рассмотрим, каждую из
вышеперечисленных ситуаций.
1) Обе стороны не знали и не могли
знать о том, что обязательство заведомо
невозможно к исполнению. На наш взгляд, данная ситуация не должна вызывать особых проблем, так как в данном случае нет стороны сделки, права которой могли быть нарушены, заведомым неисполнением
обязательства. В данном случае обязательство просто не возникает. Как пишет
Заброцкая А.М.: «Первоначальная невозможность исполнения обязательства является
разновидностью общеродовой категории «невозможность исполнения». Дифференциация
невозможности в данном случае зависит от момента ее возникновения, т.е.
существовала ли невозможность исполнения уже во время заключения договора
(первоначальная) или выполнение условий договора стало невозможным впоследствии
(последующая). Поскольку первоначальная невозможность является одним из видов
невозможности исполнения обязательства, ей должны быть присущи все существенные
признаки и имманентные черты родового понятия»[14]. Так
как невозможность исполнения является основанием прекращения обязательства, то
при первоначальной невозможности обязательство прекращается в момент своего
возникновения.
Как уже указывалось выше, Витрянский
В.В. указывает на ситуацию, при которой кредитор знал или
должен был знать о том, что
обязательство невозможно к исполнению. На наш взгляд, данная ситуация также не
должна вызывать особых затруднений. Ведь кредитор сам согласился на то, чтобы заключить сделку. Поэтому в
данном случае обязательство просто не возникает.
2) Одна из сторон знала
о том, что обязательство неисполнимо, но не сообщила об этом
другой стороне.
Эта ситуация вызывает наибольшие проблемы в
правоприменении, так как здесь имеет
место заблуждение одной из сторон в
результате недобросовестных действий другой стороны. Действующее российское гражданское законодательство прямо не предусматривает в данном
случае защиты потерпевшей
стороны.
Как уже говорилось выше, Будман Ш.И. и Павлодский Е.А. предлагают подобные сделки признавать
недействительными, как
заключенные под влиянием заблуждения (ст. 178 ГК РФ). Однако, как справедливо
указывает Павлов А.А., у данного подхода
есть свои недостатки. Ведь согласно
ст. 178 ГК РФ сделку можно признать,
недействительной при существенном
заблуждении стороны, действующей под влиянием заблуждения.
В абз. 2 ч. 1 ст. 178 ГК РФ дается определение существенного заблуждения: «Существенное
значение имеет заблуждение относительно природы
сделки либо тождества или таких качеств ее предмета, которые значительно снижают возможности его
использования по назначению. Заблуждение относительно мотивов сделки не
имеет существенного значения». Как мы видим, перечень случаев, имеющих
существенное значение, является исчерпывающим. Подтверждение данному выводу
можно найти и в судебной практике.[15]
Таким образом, применение ст. 178 ГК РФ к рассматриваемым нами сделкам
не представляется возможным.
На наш взгляд, в данном случае больше подойдет применение ст. 179 ГК РФ (признание сделок
недействительными в результате обмана). Однако,
прибегнуть к применению ст. 179 ГК РФ
потерпевшая сторона сможет лишь, доказав
в действиях другой стороны наличие обмана.
Ст. 179 ГК РФ предусматривает
возмещение реального ущерба потерпевшей стороне.
Стоит заметить, что срок судебной
защиты по указанным сделкам составляет один год, так как такие сделки в силу ст. 179 ГК РФ являются оспоримыми. Таким
образом, формально в действующем ГК РФ
можно найти лишь такой способ защиты обманутой стороны.
Однако, как уже указывалось выше,
существует мнение о том, чтобы данные
сделки признавать действительными, а потерпевшую сторону защищать нормами о неисполнении. По нашему
мнению, данная позиция выглядит более выигрышно
по сравнению с позицией, в
соответствии с которой
сделки необходимо признавать недействительными. Ведь в соответствии со ст. 179 ГК РФ потерпевшая
сторона может взыскать лишь понесенный реальный ущерб, а при применении норм о неисполнении можно было бы взыскивать помимо реального ущерба и упущенную
потерпевшей стороной выгоду. Также ГК РФ
для применения норм о неисполнении предусмотрен более длительный срок исковой давности – три
года.
По нашему мнению, суд должен
подходить к данной проблеме вариативно, в
зависимости от конкретных обстоятельств дела.
Вышеуказанные проблемы, связанные с
недостаточным законодательным регулированием
прав потерпевшей стороны, можно будет избежать после внесения изменений
в ГК РФ.
Так, в проекте федерального закона
о внесении изменений в ГК РФ, разработанного на основе Концепции развития гражданского законодательства в гражданский кодекс вводится новая норма (ст. 431.2 «Заверение об обстоятельствах»)
согласно, которой «если сторона при
заключении договора или после его заключения
дала другой стороне недостоверные
заверения об обстоятельствах, имеющих значение для заключения договора или для его исполнения ….
обязана возместить другой стороне, разумно полагавшейся на соответствующие заверения, причиненные этим
убытки».[16] Также в норме
указывается на то, что признание договора незаключенным или
недействительным само по себе не
препятствует возмещению убытков
причиненных недостоверностью сведений.[17]
Также проектом изменений в ГК РФ
вводится институт преддоговорной
ответственности по принципу culpa in
contrahendo.
Ст. 434.1 новой редакции ГК РФ под недобросовестными действиями при
ведении переговоров или прекращении
переговоров о заключении договора понимает
«…введение другой стороны в заблуждение
относительно характера или условий предполагаемого договора, в том числе путем сообщения ложных сведений, либо умолчания об
обстоятельствах, которые в силу
характера договора должны быть доведены
до сведения другой стороны …».[18] За
такие действия (бездействия)
предусмотрена ответственность
в виде возмещения
убытков, где под убытками понимаются расходы, понесенные другой стороной
в связи с ведением переговоров о
заключении договоров, а также в связи с утратой возможности
заключить договор с третьим лицом.[19]
Разработчиками проекта изменений в ГК РФ
институт преддоговорной ответственности был позаимствован у
зарубежных правопорядков, где он имеет широкое применение.
В иностранной литературе также активно
обсуждается категория
недобросовестных действий на стадии заключения переговоров, могущих
повлечь привлечение к преддоговорной ответственности.
Так, Нили Коэн отмечает два типа дефектов поведения в преддоговорном процессе,
возникающих в результате недобросовестного поведения контрагента: первый
состоит в дефекте воли стороны контракта и возникает, когда одна сторона
вступает в контракт в результате своей ошибки, искажения (заблуждения),
принуждения или недолжного влияния (indue influence); второй тип дефекта
состоит в нарушении выданного обещания или расстройства ожиданий, возникших в
ходе переговоров.[20]
К
недобросовестному поведению относится и неисполнение обязанности по раскрытию
информации (duty of disclosure), поскольку стороны переговорного процесса
обязаны раскрывать любые сведения, знание которых очевидно существенно для
другой стороны. Данная обязанность обусловлена следующим: нераскрытие
информации (либо сообщение ложной или недостоверной информации) может повлечь
за собой совершение сделок под влиянием заблуждения, ошибки или обмана, что
является основанием для их аннулирования и взыскания ущерба.[21]
Например,
согласно ст. 1338 ГК Италии контрагент, не сообщивший о существовании
обстоятельства, влекущего за собой недействительность договора, обязан возместить ущерб, понесенный другим контрагентом вследствие того, что он без
своей вины положился на юридическую силу договора.[22]
Стоит отметить, что остается неизвестным как вышеуказанные
нововведения смогут прижиться в российской действительности, однако с
помощью введения института заверения об
обстоятельствах и преддоговорной ответственности формально будет решен
вопрос о защите прав контрагента, заключившего сделку изначально невозможную к исполнению в
результате заблуждения.
[1] См.: Бациев В. В.
Практический комментарий
отдельных положений главы 26
Гражданского кодекса Российской
Федерации о прекращении обязательств (за
исключением положений о зачете) // Арбитражные споры .2007. № 4. С. 125-129;
Шилохвост О.Ю. Комментарий к ГК РФ, части первой
постатейный. Под ред. Садикова О.Н. М.,
2005. С. 790.
[2] Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. Книга вторая: Договоры
о передаче имущества. М.. 2006.
С. 18.
[3] См: Брагинский М.И.,
Витрянский В.В. Договорное право. Книга вторая: Договоры о передаче имущества.
М.. 2006. С. 18.
[4] См.: Будман Ш.И.,
Павлодский Е.А. Невозможность исполнения обязательств в современном договорном
праве // Проблемы современного гражданского права. Сб. ст. М., 2000.
[5] См.: Постановление Тринадцатого арбитражного апелляционного суда
от 19 декабря 2007 г. по делу № А 56 -12086/2007.
[6] См.: Herbots J.Contract
law in Belgin. Deventers Boston.1997.182
[7] См.: Цвайгерт К., Кетц Х. Указ. Соч. С. 222-223.
[8] См.: Принципы
международных коммерческих договоров. М., 1998. С. 76
[9] Принципы международных
коммерческих договоров. 1994. СПС «Консультант-Плюс»
[10] Principles of European Contract Law: Parts I
and II / Ed. by O. Lando, H. Beale. The
Hague; London; Boston, 2000. P. 228
[11] См.: Павлов А.А. Некоторые вопросы учения о
невозможности исполнения обязательств // Очерки по торговому праву. Вып. 11.
Ярославль, 2004. С. 60.
[12] См.: Заброцкая А.М. Некоторые
вопросы первоначальной невозможности исполнения обязательств // Законы России:
опыт, анализ, практика. 2010.№ 12. СПС.
«Консультант – Плюс».С.5
[13] Заброцкая А.М. Указ. Соч.
С.5
[14] См.: Заброцкая А.М. Указ.
Соч.С.7
[15] См.: Постановление 13
ААС от 27.04.2009 по делу
№ А 21-6040/2008// СПС «Консультант-Плюс»; Постановление 17 ААС от 13.03.2009
№ 17 АП /10127/2008-ГК по делу
№ А50-15106/2008// СПС «Консультант-Плюс».
[16] См.: http:// www.arbitr.ru/ press-centr/ news/
31202.html.
[17] См.: Там же.
[18] См.: Там же.
[19] См.: http:// www.arbitr.ru/ press-centr/ news/
31202.html.
[20] См.: Nili Cohen.
Pre-Contractual Duties: Two Freedoms and the Contract to Negotiate // Good
Faith and Fault in Contract Law. Oxford,
2002. Р.33.
[21] См.: Об обязанности по раскрытию информации см.,
например: Muriel Fabre-Magnan. Duties of Disclosure and French Contract Law // Good
Faith and Fault in Contract Law. Oxford,
2002. P. 99 - 122.Цит. по Богданову Д.Е.
Развитие преддоговорной ответственности
в гражданском праве России. Законодательство и экономика. 2011. № 4. СПС
«Консультант-плюс».
[22] См.: Цит. по Богданов.
Указ. Соч. С.5.