Тема: Вооруженные конфликты и их отражение в СМИ

• Вид работы:
  Курсовая работа (п) по теме: Вооруженные конфликты и их отражение в СМИ
• Предмет:
  Другое
• Когда добавили:
  06.03.2012 20:19:59
• Тип файлов:
  MS WORD
• Проверка на вирусы:
  Проверено - Антивирус Касперского

Другие экслюзивные материалы по теме

• Полный текст:

       ГЛАВА 1. ВОЕННЫЕ КОНФЛИКТЫ И ИХ ОТРАЖЕНИЕ В СМИ

  1.1.  Эволюция понятия «военный конфликт». Отечественные

                  и западные оценки внутрироссийских конфликтов.

  
  

  Новейшая история России сложилась так, что целый ряд народов, этносов и национальных групп, долгое время живших между собою в мире и согласии, оставивших порой вековую вражду и признавших добрососедство в качестве фундаментальной ценности, вдруг перессорились между собой и заявили о «полной» государственной самостоятельности.

  Главный результат преобразований, ознаменовавшихся распадом СССР, действительно состоял в том, что положения деклараций о суверенитете, принятых в республиках Союза в 1989 - 1990 гг., были реализова­ны в полной мере. На территории СССР возникло 15 новых госу­дарств, каждое из которых стало само распоряжаться национальны­ми ресурсами и проводить национальную политику. Вместе с тем за несколько лет территория бывшего Советского Союза превратилась в цепь национально-этнических вулканов: Карабах, Приднестровье, Таджикистан, Абхазия, Южная Осетия, Ингушетия и Северная Осетия, наконец, Чечня. Все это зоны затяжных воору­женных конфликтов, ставшие столь же известными, как Северная Ирландия, Палестина, Югославия.

  Анализ научно-энциклопедической и справочной литературы показал, что понятие «военный конфликт» за последнее десятилетие претерпело существенные изменения.

  Термином «конфликт» (от лат. conflictus - столкновение) определяется столкновение противоположных интересов, взглядов, стремлений; серьезное разногласие, острый спор, приводящий к борьбе [Большая Советская Энциклопедия. Под ред. Прохорова А.М. – М., 1973. Т. 13. С. 84].

  Распад тоталитарной системы в нашей стране привел к резкой де­стабилизации межнациональных отношений, обострению старых и по­явлению новых конфликтов на национально-этнической почве. Разли­чаясь по масштабам, социальному значению, происхождению, «возра­сту», напряженности, они имеют одну «конечную природу». Их глу­бинные корни - нарушение прав той или иной нации или националь­ной группы, справедливости и равноправия в межнациональных отно­шениях. Это может быть политическое неравенство, когда в системе государственного управления преобладают представители какого-либо одного этноса в ущерб другим. Или языковое неравенство — провозгла­шение государственным (официальным) языка какого-либо этноса, пусть даже он и доминирует в том или ином государстве, в ущерб другим этническим группам. (Пример — ситуация с румынским языком в Молдове, вызывающая недовольство в Приднестровье, где половину населения составляют украинцы и русские.) Или — насильственная ас­симиляция, отказ в праве на автономию. (Судьба немецкого населе­ния в СНГ, депортированного в годы второй мировой войны в различ­ные районы Сибири и Казахстана.)  [Этингер Я. Международные конфликты в СНГ и международный опыт//Свободная мысль. - 1993. - № 3, с. 87].

  Долгое время военные конфликты на территории одной страны определялись как межнациональные (межэтнические) конфликты. В литературе по национальным движениям сложилось несколько точек зрения на проблемы подобных кон­фликтов. Суть одной из наиболее известных и распространенных концепций выражается в том, что  наступает новый цивилизационный кризис, который в ближайшем будущем обозначит себя в еще более драматичных формах. В основе столкновения лежит культурная не­совместимость народов и, прежде всего несовместимость евро-хрис­тианской и азиатско-мусульманской цивилизаций [Huntington S.P. The Clash of Civilizations?//The Intermational System after the Collapse of the East-West Order. 1994]. Действительно, если посмотреть на перечень горячих точек планеты, то нетрудно заметить, что культурно-цивилизационный компонент играет в них немаловажную роль (Боснийский конфликт, палестино - израильский конфликт и др.).

  Однако если присмотреться к этим конфликтам более внима­тельно, то нетрудно заметить, что не менее важную роль в обосновании позиций сторон конфликта играют территориальные притяза­ния и стремления к обоснованию права на существование суверен­ного государства в пределах определенной территории. Причем во­прос о праве на территорию облекается, как правило, в форму апел­ляции к «священному»: к историческим корням народа, к религиоз­ным традициям и, разумеется, к «национальным интересам» соответ­ствующих сообществ.

  Вторая точка зрения на развертывающиеся конфликты представ­ляет собой теоретическое обобщение ситуации, сложившейся во всем мире в послевоенный период. Распад колониальной системы стал и следствием, и мощным стимулом национальных движений и соот­ветствующих национальных идеологий. Через национальные движе­ния, противостоящие метрополиям, народы, добившиеся политичес­кой независимости, встали на путь модернизации, приобщения к та­ким достижениям мировой культуры, как высокие технологии, со­временные информационные системы, рациональность управления, основанная на сочетании рыночных отношений и государственного регулирования экономики. Перед этими народами, представляющи­ми большую часть населения земли, встала дилемма: либо раство­риться в достижениях современной цивилизации, либо найти сред­ства сохранения своей самобытности с помощью национализма.

   Вот почему, прежде чем объяснять национальные конфликты с помощью национализма, необходимо выяснить — в каждом конкрет­ном случае отдельно, — о каком именно национализме идет речь, в какой мере и каким образом сочетаются в нем элементы архаики, за­щита этнических или национальных интересов данного народа и стрем­ление к модернизации. Более того, при конкретном анализе этой про­блемы выясняется, что национализм каждого народа связан с версиями национального самосознания, опирающимися на соответствующий исторический опыт, на более или менее утвердившееся и распро­страненное в массовом сознании этноса или национальной группы представление о самих себе, о своих ближайших соседях, об истори­ческих нациях современного мира. Но здесь национализм сталкива­ется с проблемой гражданственности, правового государства, с про­блемой приоритетности прав личности или прав этнических образо­ваний, народов и наций.

  Смысл третьей точки зрения или «концепции идеологического обруча»  послужившей основой создания теории источников многонациональных конфликтов,  сводится к тому, что социалистическая идеология, будучи вариантом идеологии тоталитарной, служила срeдством подавления национальных интересов. Как только под напором внешних и внутренних сил мощь тоталитарного государства ослабла, так, в полную меру, обнаружились подавлявшиеся до тех пор национальные интересы и национализмы [Здравомыслов А.Г. Межнациональные конфликты в постсоветском пространстве. – М., 1996, с. 3-4].

  В основе всех трех перечисленных точек зрения на природу межнациональных конфликтов  лежат, на наш взгляд, слишком широкие предпосылки, не позволяющие в полной мере учесть специфику происходящего в России. Это не значит, что они полностью неверны. Каждая из них схватывает какую-то сторону процесса и обращает внимание на некоторые важные характеристики субъекта социального действия, осуществляющего преобразования, но ни одна из них не сконцентрирована на происходящем ныне в российской жизни.

  В последнее время при анализе этно-национальных конфликтов преобладают междисциплинарные подходы, используется богатый материал, накопленный историей, политической наукой, культурологией, экономикой, этнологией, психологией, социологией, статистикой и географией [Анализ и прогноз межнациональных конфликтов в России и СНГ//Ежегодник Центра социологического анализа межнациональных конфликтов РНИСиНП. Под  ред. С.Я. Матвеева. - М., 1994; Взаимодействие политических и межнационально-этнических конфликтов.//Материалы международного симпозиума 18 – 24 апреля 1994 г. Под ред. А.Г. Здравомыслова. - М., 1994.]

  Исследова­ние межнациональных конфликтов на фоне общего хода российских преобразований, как правило, уже рассматривается как некая совокупность более широких про­цессов, как своего рода социальный контекст, в котором происходят эти конфликты. Межнациональные конфликты рассматриваются также сквозь призму меняющихся интересов и ценностей [Динамика ценностных ориентаций населения России: 1990 – 1994 годы. Под ред. Л.А. Беляевой. М., 1996.], а отношение к межнациональным конфликтам основано, прежде всего, на определенных нормативно-ценностных категориях. В качестве межнациональных столкновений рассматриваются те конфликты, которые, так или иначе, включают в себя национально-этническую мотивацию. В конфликтах подобного рода действует «сознание Мы» как этнической или национальной общности, выступающее специфическим средством или механизмом мобилизации социального, массового действия. В свою очередь, социальное действие оказывается средством и инструмен­том борьбы формирующихся групп политической элиты за доступ к ресурсам и за возможность контроля над этими ресурсами. Таким образом, в определении межнациональных конфлик­тов объединяются ценностные и ресурсные подходы, имеющие взаимодополняющий характер. Кроме того, обращается внимание на особую роль политичес­кой элиты в провоцировании межнациональных или межэтнических конфликтов, хотя сама она, в свою очередь, представляет собой вполне определенный продукт внутренней дифференциации соответствую­щей национальной группы [Здравомыслов А.Г. Социология конфликта. 3-е изд. - М., 1996].

  Действительно, подобный подход позволяет сделать вывод прогностического свойст­ва: в любом национально-этническом сообществе со сложной внут­ренней структурой и перспективами перераспределения «групп вли­яния» будет возникать этническая напряженность с тенденцией пере­растания ее — при определенных условиях — в межнациональный конфликт.

  В отечественной литературе имеется широкий спектр типологии межнациональ­ных конфликтов [Здравомыслов А., Тишков В., Этингер Я. и др.]

  Например, Я. Этингер с большей или меньшей долей условности сводит их к нескольким основным типам.

  1. Территориальные конфликты, часто тесно связанные с воссоеди­нением раздробленных в прошлом этносов. Их источник — внутреннее политическое, а нередко и вооруженное столкновение между стоящим у власти правительством и каким-либо национально-освободительным движением или той или иной ирредентистской и сепаратистской груп­пировкой, пользующейся политической и военной поддержкой сосед­него государства. Классический пример — ситуация в Нагорном Кара­бахе и отчасти в Южной Осетии.

  2. Конфликты, порожденные стремлением этнического меньшинст­ва реализовать право на самоопределение в форме создания независи­мого государственного образования. Таково положение в Абхазии, Грузии, отчасти в Приднестровье.

  3. Конфликты, связанные с восстановлением территориальных прав депортированных народов. Спор между осетинами и ингушами из-за принадлежности Пригородного района — яркое тому свидетельство.

  4. Конфликты, в основе которых лежат притязания того или иного государства на часть территории соседнего государства. Например, стремление Эстонии и Латвии присоединить к себе ряд районов Псков­ской области, которые, как известно, были включены в состав этих двух государств при провозглашении их независимости, а в 40-е годы пере­шли к РСФСР.

  5. Конфликты, источниками которых служат последствия произ­вольных территориальных изменений, осуществлявшихся в советский период. Это, прежде всего, проблема Крыма и в потенции — территори­альное урегулирование в Средней Азии.

  6. Конфликты, как следствие столкновений экономических интере­сов, когда за выступающими на поверхность национальными противо­речиями в действительности стоят интересы правящих  политических элита недовольных своей долей в общегосударственном федеративном «пироге»! Думается, что именно эти обстоятельства определяют взаимо­отношения между Грозным и Москвой, Казанью и Москвой.

  7. Конфликты, в основе которых лежат факторы исторического характера, обусловленные традициями многолетней национально-осво­бодительной борьбы против метрополии. Например, конфронтация между Конфедерацией народов Кавказа и российскими властями.

  8. Конфликты, порожденные многолетним пребыванием депортиро­ванных народов на территориях других республик. Таковы проблемы месхетинских турок в Узбекистане, чеченцев в Казахстане

  9. Конфликты, вызванные дискриминацией русскоязычного населе­ния в ряде независимых государств Содружества.

  10. Конфликты, в которых за лингвистическими спорами (какой язык должен быть государственным и каков должен быть статут иных языков) часто скрываются глубокие разногласия между различными национальными общинами, как это происходит, например, в Молдове. [Этингер Я. Международные конфликты в СНГ и международный опыт//Свободная мысль. - 1993. - № 3. С. 88-95].

  Межэтнические конфликты – не являются предметом данного исследования. Тем не менее, следует отметить, что один из принципиальных вопросов для понимания таких конфликтов – вопрос об их связи с самим феноменом этничности: является ли связь между ними сущностной, заложенной в самом этническом многообразии человечества, или она сугубо функциональна? Если признать истинным первый подход, то тогда ингушей и осетин, арабов и евреев, армян и азербайджанцев следует признать «несовместимыми». Если исходить из второго, то надо сделать вывод: не этничность составляет суть таких конфликтов, она форма их проявления [Этносоциология. Под ред. Арутюнян Ю.В., Драбижева М.М., Сусоколова А.А. – М., 1999. С. 229.].

  Это можно проследить на некоторых примерах конфликтов на пост-советском пространстве, начиная с 1991 года.

  I. Конфликты без применения военной силы.

  1. В отношениях между Украиной и Россией на памяти многочисленные болевые точки, связанные с судьбой наследства СССР. Речь идет о таких его составляющих, как Крымский полуостров и Черноморский флот. Спорным является и статус Севастополя как го­рода и военно-морской базы российского флота.

  Можно заметить, что ни российская, ни украинская стороны на уровнях отношений между президентами не стремятся к обо­стрению разногласий. Наоборот, в последнее время наблюдается появление некоторых, пока еще малозаметных, интеграционных тенденций.

  Тем не менее, случай со сбитым самолетом украинской ракетой является одним из поводов к возрождению конфликтной атмосферы между двумя странами [Фельгенгауэр П. Ракета ошиблась//Московские новости. 9 – 15 окт. 2001. № 41. С. 8; Выжутович В. Скрытие показало//Московские новости. 12 – 16 окт. 2001. № 42. С. 13].

  2. Конфликты в прибалтийском регионе в определенной мере явились про­должением конфликтов советского периода. Они связаны с пробле­мой гражданских прав русского населения, которое рассматрива­лось с позиций этнократического государства в качестве граждан «второго сорта» или вообще лиц без гражданства. Российское госу­дарство вынуждено было искать меры защиты гражданских прав, что, соответственно, было интерпретировано как вмешательство во внутренние дела независимых государств и стремление возродить «имперские традиции». Остаются и территориальные притязания со стороны Латвии и Эстонии к Российской Федерации.

  Так, например, в сентябре 1991 года Президиум ВС Эстонии отменил указы 1945, 1946 и 1957 гг., которые закрепили границу между ЭССР и РСФСР, установленную в 1944 г., и тем самым вернулся к Тартускому миру 1920 г.  [Комсомольская правда. 1994. 26 февраля; Российская газета. 1994. 18 марта; Независимая газета. 1996. 23 февраля.] В своей внутренней национальной политике Эстония взя­ла, курс на сокращение числа русскоязычного населения в республи­ке. «Почти все эстонские партии считают, что должна быть восста­новлена демографическая структура довоенной Эстонии: 90% эстонцев, 8% — не эстонцев. В публикациях постоянно ут­верждалось: Эстонию должны покинуть 200—250 тысяч человек». [Левицкий Л. Найти деньги для эмигранта//Известия. 1992. 12 июня] Президент Эстонии говорил: «Мы предпочли бы вер­нуться в Эстонию, что существовала 52 года тому назад... Суще­ствует предел количества русских, которых наше государство, насчитывающее 900 тысяч эстонцев, может абсорбировать».  [Лорд Николас Бетел. Президент Эстонии Леннарт Мери: «Я жалею, что мы так хорошо обращаемся с русскими//Известия. 1993. 22 декабря»].

  21 июня 1993 года Государственное собрание Эстонии приняло Закон «Об иностранцах», который ущемляет гражданские права рус­ских, проживающих в стране. [Левицкий Л. Эстония: закон об иностранцах воспринят многими как объявление войны//Известия. 1993. 23 июня; Кленский Д. Как Эстония обвела вокруг пальца Европу. 21 июня эстонский парламент принял закон об иностранцах//Российская газета. 1993. 23 июня; Никифоров И. Закон об иностранцах принят Госсобранием Эстонии//Независимая газета. 1993. 25 июня.]

  В связи с отношением правящих кругов Эстонии к русско­язычному населению республики обозначился конфликт между Рос­сией и Эстонией. Президент Российской Федерации в своем Заявлении от 24 июня 1993 г. подчеркнул: «Со стороны эстонских властей и законо­дательных органов предпринят ряд акций по ограничению прав рус­скоязычного населения. Эти акции носят недружественный по от­ношению к России характер. Принятый в Эстонии Закон «Об ино­странцах» грубо нарушает правовые, гражданские, имущественные, социальные и жизненные интересы русского и русскоязычного на­селения. Фактически речь идет о практике этнической чистки и вве­дении эстонского варианта апартеида. ... Руководством России будут предприняты все необходимые меры для защиты своих националь­ных интересов и ограждения русскоязычного населения от поли­тического, социального и полицейского произвола». [Заявление Президента Российской Федерации 24 июня 1993 г.//Российская газета. 1993. 25 июня.]. Но как показала дальнейшая история, российская власть не стала обострять, казалось бы, неминуемый конфликт, а отношения правящих кругов Эстонии как и других прибалтийских государств к русско­язычному населению республики так не изменилось [Шишкин А. Предписано убраться//Российская газета. 24 янв. 1995; Дымарский В. Русскоязычное дело// Российская газета. 24 янв. 2002. С. 1, 4].

  II. Конфликты с применением военной силы.

  1. Острый конфликт разразился в Приднестровье, когда Гагаузская и Приднестровская республики не были признаны официальными властями Молдовы, и были приняты официальные решения о незаконности этих новообразований. С конца 1991 года против Приднестровья начали проводиться систе­матические акции силами Молдовского МВД. Противостояние меж­ду Кишиневом и Тирасполем характеризовалось перманентными вооруженными стычками.

  19—21 июня 1992 г. было осуществлено вторжение моторизо­ванной бригады Молдовы в г. Бендеры. Бендерское побоище, обо­шедшееся приднестровцам в 620 убитых и 3500 раненых, похоро­нило почти все надежды на мирный исход противостояния. Это событие стало апофеозом конфликта, после чего начали предпри­ниматься попытки решить проблему мирным путем при содейст­вии России и международных организаций. [Фельгенгауэр П. Битва за Бендеры – главное событие месяца//Независимая газета. 1992. 1 июля; доклад правозащитного центра «Мемориал». Массовые и наиболее серьезные нарушения прав человека и положение в зоне вооруженного конфликта в г. Бендеры за июнь-июль 1992 г.//Независимая газета 1992. 22 сентября.; Какоткин А. На фронтах пока затишье//Московские новости. 1992. 5 июля.]

  В целях прекращения военных действий в Москве 21 июля 1992 г. состоялась встреча Президентов России и Молдова, на которой были подпи­саны соглашение о принципах мирного урегулирования воору­женного конфликта в Приднестровском регионе и коммюнике о подготовке предложе­ний по урегулированию конфликта [П. Лучинский: Русским в Молдове ничего не угрожает//Московская правда. 1992. 5 августа; Емельяненко В. Кишинев скучает по ястребам//Московские новости.1992. 2 августа; Гамова С., Кондрашов Э. Ельцин и Снегур встретились в Кремле. Тирасполь не желает говорить с Кишиневом//Извести. 1992. 3 июля, Ротарь И. Загнанной на дерево кошке предлагают слезть. Президент ПМР Игорь Смирнов о  ситуации вокруг непризнанной республики//Независимая газета. 1992. 22 октября].

  2. Конфликты в Закавказье приобрели особенно ожесточенный характер. Конфликт по поводу Нагорного Караба­ха превратился в межгосударственный и вылился в полномас­штабную войну между Арменией и Азербайджаном.

  В феврале 1992 г. обозначили новый виток в развитии карабахского конфликта. Речь идет о штурме Ходжалы — города с четырехтысячным преимущественно азербайджанским населени­ем, расположенного на территории Нагорного Карабаха между Агдамом и Степанакертом. В ходе нападения армянских боевиков на этот населенный пункт было зверски уничтожено несколько сот его жителей, включая женщин, стариков и детей. Свидетельства о зверствах обошли всю прессу, они потрясают и кажутся чудовищ­ными до неправдоподобия, отрезанные уши и головы, выколотые глаза, скальпированные черепа... По утверждениям азербайджан­ской стороны, нападение армянских боевиков было активно под­держано 366-м гвардейским мотострелковым полком войск СНГ, дислоцированным в Степанакерте. [Убийство мирных жителей не может быть оправдано никакими обстоятельствами: Доклад правозащитного центра «Мемориал» о массовых нарушениях прав человека, связанных с занятием населенного пункта Ходжалы в ночь с 25 на 26 февраля 1992 г. вооруженными формированиями (сокращенный вариант)//Независимая газета. 1992. 18 июня; Ходжалы. День последний. Баку, 1992].

  Абхазский конфликт также приобрел насильственный характер [Демидов С. Грузия и Абхазия не слышат друг друга//Российская газета, 26 авг. 1992. С. 7.

  Чумалов М. Еще одна попытка силового решения// Российская газета. 28 авг. 1992. с.2;  Орлов А. Новый адрес необъявленной войны//Советская Россия.20 авг. 1992. С. 1, 4]. В августе 1992 г. на территорию Абхазии, объявившей о своем суверенитете, вступили войска, подчиненные Госсовету Грузии.

   Идеология, проповедовавшаяся 3. Гамсахурдиа, не без основа­ний характеризовалась как национал-шовинистская. Вот почему Э. Шеварднадзе, пришедшему к власти на волне обострения внутригрузинского конфликта и разо­чарования широких кругов общественности в псевдодемократии, необходимо было четче заявить свою позицию именно в этом во­просе и не торопиться с использованием силовых приемов там, где очаг конфликта вызревал с совершенной очевидностью. Кроме того, идеи антигрузинского суверенитета получили поддержку со стороны определенной группы российских политиков: часть из них надеется на то, чтобы проучить «демократа Шевард­надзе, принявшего активное участие в развале Советского Союза»; другие и в самом деле не прочь были бы разыграть абхазскую кар­ту во имя территориальных интересов «единой и неделимой в гра­ницах до 1917 года матушки-России». [Абхазия: хроника необъявленной войны. Ч. 1. (14 августа – 14 сентября 1992 г.). М., 1992. С. 29; Червонная С.М. Абхазия 1992: коммунистическая Вандея. М., 1993].

  3. Ситуация в Таджикистане развивалась в форме кон­фликта по поводу доминирования в общетаджикском масштабе одной из этнических групп этой страны. Изначально конфликт не был направлен против России и русского населения, однако острота противостояния (по типу афганской войны) привела к необходимости использования силового начала в целях умиро­творения сторон. Этот конфликт имеет тенденцию перерастания в средне-азиатский конфликт в целом (с включением Узбекистана и других стран региона). Необходимость сохранения здесь российских, как и войск других стран-участниц СНГ, обусловлена была тем, что в противном случае могла произойти «афганизация» Таджикистана.

  30 сентября 1994 г. Эмомали Рахмонов выступил на Генеральной Ассамблее ООН с инициативой придать силам СНГ в Таджикистане статус “миротворческих сил под эгидой ООН”. 17 февраля 1995 г. в обращении к Совету Безопасности ООН президенты России, Казахстана, Киргизии и Узбекистана предложили предоставить свои подразделения, входящие в состав Коалиционных миротворческих сил СНГ, в качестве миротворческих сил ООН.

  В то время Россия играла роль посредника в мирных переговорах оппозиции и официального Душанбе, а российские пограничники и боевики оппозиции фактически являлись воюющими сторонами. [С. Шерматова. “Кто, с кем и за что воюет в Таджикистане”. “Московские новости”, N 6, 11-18 февраля 1996 г., А. Ларенок, В. Потапов “С кем мы там воюем”. “Труд”, 21.12.96].

  Таким образом, первый вывод, который следует из предложенного анализа фактов, состоит в том, что перечисленные конфликты, в независимости от использования средств их разрешения, именовались межнациональными конфликтами.

  Второй вывод заключается в том, что национальный конфликт, даже если он возникал в одной точке, то играл огромную дестабилизирующую роль. Как правило, последствия такого конфликта касались не только данного региона, они задевали все федеративное устройство России и уже обнаруживали свою силу  как собственно внутрироссийские конфликты.

  Главная же причина возникновения конфликт­ных ситуаций на национальной почве состоит, на наш взгляд, в стремлении социальных групп, вовлекаемых в политический процесс, дать свою интерпретацию на­циональных интересов сообщества.

  Поэтому при определении сути межнационального конфликта можно, по нашему мнению, согласится с Тишковым В.А., который определяет межэтнический конфликт как любую форму гражданского, политического или вооруженного противоборства, в котором стороны или одна из сторон мобилизуется,  действуют или страдают по признаку этнических различий [Тишков В. Очерки теории и политики этничности в России. – М., 1997. С. 480].

  Тема данного исследования предопределяет изучение вооруженного противоборства, т.е. военную «составляющую» межнациональных конфликтов, которые в последнее время «насыщаются» все более острым содержанием, выраженным в применении регулярных воинских подразделений, т.е. приобретают форму чисто военных конфликтов.

  Конфликт военный – это форма разрешения противоречий между государствами с двусторонним применением военной силы. В широком смысле – всякая война, в узком – чаще всего вооруженное столкновение на государственной границе (в приграничной зоне), вызванное ее нарушением, ущемлением суверенитета того или иного государства и др. [Военно-энциклопедический словарь. Под ред. Огаркова Н.В. – М., 1983. С. 354].

  Однако, на первый взгляд, предмет нашего исследования больше соотносится с термином «вооруженные конфликты не­международного характера» [Роджерс А.П.В. Гражданская война//Военные преступления. Под ред. Гутмена Р. и Риффа Д. – М., 2001, с. 127], т.е. с внутрироссийскими военными конфликтами. Международные правовые нормы, регулирующие вооруженные конфликты не­международного характера, проработаны в гораздо меньшей степени, нежели те, что относятся к межгосударственным вооруженным конфликтам. Эти нормы могут быть найдены лишь в основных принципах обычного права и в общей статье 3 Женевских Кон­венций 1949 года, дополненных в 1977 г. Протоколом II, в котором приводятся наиболее важные нормы, обязательные для всех сторон во­оруженных конфликтов немеждународного характера.

  Содержательный анализ конфликтов в пределах РФ, проведенный А. Здравомыслов, С. Матвеевым и др. [Здравомыслов А., Матвеев С. Межнациональные конфликты в России и СНГ//Институт этнологии РАН. М., 1995], позволя­ет сгруппировать во­оруженные конфликты немеждународного характера в три основных вида:

  1. Конфликты, в которых доминирующую роль играют территориальные притязания. Они касаются соседствующих на­родов и этнических групп и могут приобретать весьма острый характер. Наиболее явный пример конфликта этого типа — осетино-ингушский. Напряженность в связи с территориальными спо­рами имело место и в Кабардино-Балкарии.

  2. Конфликты сецессионного типа, в основе которых ставится вопрос о выходе из России и полной государственной самостоя­тельности, Здесь наиболее ярким примером является чеченский кризис. Сецессионные тенденции имели место и в Татарстане до заключения договора о разграничении полномочий между феде­ральными и республиканскими властями, несмотря на отсутст­вие у Татарстана каких-либо внешних границ. За пределами России конфликтами такого же типа являются абхазско-грузинский и приднестровский.

  3. Статусные конфликты, в основе которых лежат требования о расширении административно-управленческих полномочий в соответствующем регионе. Один из источников подобных конфликтных ситуаций заключается в проблеме ад­министративного и государственного статуса соответствующих национальных образований.

  В данном виде конфликта российская история пока не знала применения военной силы, поэтому в нашем исследовании будут рассмотрены только первые два вида конфликтов, которые до 1994 года в отечественной литературе именовались, как уже указывалось, межнациональными или межэтническими.

  События, развернувшиеся в Чеченской Республике в 1994 г., внесли изменения в терминологию. Внутрироссийский конфликт в Чечне приобрел звучание как  военная операция, война или чеченский кризис. [Илюхин В. Отказаться от попыток «разыграть» чеченскую карту// Российская газета. 15 дек. 1994. С. 2; Симонов В. Срок ультиматума истек. Что дальше?// Российская газета. 16 дек. 1994; Климов В. Они за победу. За свою.// Российская газета. 6 янв. 1995. С. 2].

  Война в Чечне, по официальным российским оценкам — это внутригосударственный конфликт, основное содержание которо­го — борьба России за территориальную целостность и укрепление безопасности. Основ­ные задачи, которые решали федеральные войска, состояли в разгроме бандитских фор­мирований, баз и центров подготовки диверсантов, пунктов управления и узлов связи, а также прекращение притока помощи боевикам из-за рубежа. Россия преследовала и важную стратегическую цель - не допустить блокирование своих выходов в Азию.

  Позиция Запада в отношении внутрироссийских военных конфликтов была основана на пяти исходных принципах: во-первых, продолжение насилия выгод­но только тем, кто полагается на него как на средство реализации своих политических целей; во-вторых, военные конфликты, в частности война в Чечне  1994-1996 гг. показала, что здесь не может быть чисто военного решения; в-третьих, все участники конфликта должны воздерживать­ся от «непропорционального» применения силы; в-четвертых, недопустимы репрессии граждан по этнической принадлежности или религиозным убеждениям; в-пятых, за­щищая свою целостность, Россия должна была уважать суверенитет соседей, в частности Грузии и Азербайджана. [Talbott S. Statement on Russian attack en Grozny. Released October 22, 1999, Washington, 1999].

  Начиная же с осени 1999 года, в отечественном осмыслении опять произошла трансформация первоначального понятия внутригосударственного конфликта. Во­оруженный конфликт немеждународного характера (чеченская война) стал называться «борьба с терроризмом», а позднее – с международным терроризмом [Баранец В. Российские военные готовятся ко второму этапу операции//Комсомольская правда. 1999. 9 окт. Грозный взять – не Терек перейти//Комсомольская правда. 1999. 16 окт. и др.].

  Терроризм относится к той области политической борьбы, которая пред­полагает использование насильственных форм и методов, осуждаемых правом или общественной моралью, и представляет собой одну из разновидностей политического экстремизма. В системе политического экстремизма терроризм занимает одно из центральных мест. Он является едва ли не наиболее опас­ной для общества разновидностью политического экстремизма, поскольку, в отличие от других видов последнего, нанесение ущерба жизни и здоровью людей и их устрашение сознательно рассматриваются субъектами террориз­ма в качестве необходимого условия достижения выдвигаемых террористами политических целей.

  Имея политическую направленность, существуя в сфере политических отно­шений, терроризм обслуживает интересы тех или других социальных сил и ор­ганизаций в их борьбе за власть, за ослабление позиций своих политических противников и укрепление собственных позиций, при этом он используется для достижения как стратегических, так и тактических целей.

  Как одно из явлений политической борьбы, терроризм отличает кон­спиративный образ действий его субъектов, необходимый для обеспечения успеха подготовки и осуществления конкретных террористических акций и са­мого существования террористических структур. Вместе с тем для терроризма, по крайней мере, для многих его направлений характерно стремление субъектов террористических акций обеспечить максимально широкую огласку самого факта совершения того или иного террористического действия, а также рекламу идейно-поли­тических позиций и основных требований террористов. Подобная практика предназначена для обеспечения широкой поддержки экстремистских органи­заций населением или симпатий с его стороны [Авдеев Ю.И. Терроризм как социально-политическое явление//Современный терроризм: состояние и перспективы. Под ред. Е.И. Степанова. – М., 2000, с. 41].

  Признавая это де-факто, в 1999 г. позиция Запада, однако, претерпевает определенную эволюцию: ожесточается критика действий России по двум направлениям; первое - предлагается немедленно остановить военные действия и начать переговоры, и второе - не допустить жертв среди мирного населения и гуманитарной катастрофы.

  Так в ноябре 1999 г. М. Олбрайт госсекретарь в админи­страции Клинтона заявила о необходимости «политического, а не военного решения» чеченской проблемы, соглашаясь однако, что, с кем договариваться, «нелегко определить, но нужно пред­принять попытки» [Albright M. Press briefing by Secretary of State. Conrad International Hotel Istanbul, Turkey, November 18, 1999].

    В своей речи на стамбульской встрече ОБСЕ Президент США Б. Клинтон отметил, что увеличение жертв среди мирного населения Чечни может склонить их на сторону сепаратистов. [Clinton В. Remarks by the President at opening of the OSCE summit. Conrad International Hotel Istanbul, Turkey, November 18, 1999]. Чуть позже он уже говорил, что ему кажет­ся, будто «стратегия России состоит более в том, чтобы причинить ущерб простым гражданам», а не покарать действительных виновных. [Clinton В. Press conference by the President. White House, December 8, 1999. Washington, 1999].

  В «Национальной стратегии безопасности для нового столетия», опубликованной Белым домом, сказано, что методы, которые использует Россия в Чечне, противоречат ее законным целям по сохранению территориальной целостности и защите граждан от терроризма. [A national security strategy for a new century. White House. January 5, 2000. Washington, 2000]. На встрече США - Совет Европы 17 декабря 1999 г. прозвучало заявление в еще более жестком тоне: «Мы призываем к немедленному прекращению огня по всей Чечне и политическому диалогу», «применение силы против гражданского населения совершенно неприемлемо», «мы призываем Россию соблюдать этот принцип безуслов­но». Конфликт угрожает дестабилизацией на всем Кавказе. [U.S. - EU summit statement on Chechnya, White House, December 17, 1999. Washington, 1999].

  Сенат США принял резолюцию (S.Res.203) с осуждением России за использование силы против гражданского населения Чечни. В ее тексте в качестве основания цити­руется доклад Е. Бонэр, председателя Фонда Сахарова, сделанный 4 ноября 1999 г. на слушаниях в сенатском комитете по иностранным делам. Бонэр буквально заявила следующее: «Ковровые бомбардировки и обстрелы городов, деревень и конвоев беженцев, пытающихся покинуть зону боевых действий, являются серьезным нарушением Же­невских соглашений по защите гражданского населения во время войны... тем самым российское правительство полностью игнорирует эти чрезвычайно важные междуна­родные договоренности». Представители Московской Хельсинкской группы утвержда­ли в конгрессе: «Действия российских властей не разрешат проблемы в Чечне. Самое большое, что они сделают, будет долговременная оккупация Чечни, которая деформи­рует российские демократические институты и в какой-то момент превратит Россию в полицейское государство». [Congressional Record House.Vol.145.November 16, 1999. P. H12031.].

  Стоит заметить, что в качестве неявной посылки в этих речах заложена идея фактической независимости Чечни, которая находила сочувствен­ный отклик и среди конгрессменов [Конышев В.Н. Война в Чечне 1999-2000 гг. в официальных оценках США.//Вестник Санкт-Петербургского университета. – 2000. – Выпуск 4. с.118].

  В конгрессе США даже раздавались голоса в духе русофобии, вот цитата из речи представителя нижней палаты мадам Биггерт: «Если посмотреть на Россию и Чечню, можно увидеть, что Россия не изменилась. Измени­лась политическая система, но ее философия быть агрессивной нацией определенно осталась» [Congressional Record House.Vol.146. February 1, 2000. P. H139]. Конгрессмены и служащие госдепартамента США встречались с пред­ставителями чеченских бандитов, последние были удостоены эпитета «мужественные люди».

  Несмотря на открытое давление США, направленное на прекращение антитерро­ристической операции, позиция российского руководства осталась твердой и последо­вательной. В связи с этим все чаще поднимался вопрос о введении санкций против России, и даже рассматривалось потенциальное применение силы.

  В частности, предлагалось не давать американские кредиты. Однако Б. Клинтон отвечал на подобные предложения, что, поскольку две трети этих средств идет на про­граммы ядерного разоружения и безопасности, а другая треть — на демократические преобразования, от этой идеи нужно воздержаться. [Clinton B.]. Поэтому давление на Россию оказывалось через международные организации, в которых США имеют вес.

   Еще один вариант состоял в том, чтобы заставить Россию силой следовать мнению США и союзников, например, с помощью НАТО. Законодателей США от рекоменда­ций такого рода удержало наличие у России ядерных боеголовок. [Congressional Record House. Vol. 145. November 46, 1999. P. H. 12031-32].

  Таким образом, до 11 сентября 2001 г. позиция Запада по Чечне соответствовала политике, направленной на размывание суверенитета России, а именно: право на самоопределение народов трактовалось не только как внутреннее дело государства, но и предмет иностранного вмешательства. Активно создавались прецеденты, чтобы любая смута внутри другого государства давала повод вмешаться под предлогом возникших гуманитарных проблем.

   Однако открытое давление Запада, прежде всего США, в связи с антитеррористической операцией в Чечне, встретило твердую позицию российского руководства. Подкрепленная успехами федеральных войск, она постепенно заставила Запад перейти к более умеренным оценкам. И уже советник американского президента по национальной безопасности, говорит, что «никто уже не спо­рит, что Чечня представляет собой убежище террористов и сепаратистов». [Berger S. Press briefing by National Security Advisor. Conrad International Hotel Istanbul, Turkey, November 18, 1999].

  Однако происходившие до террористических актов в США изменения в криминальной ситуации по совокупности с крайне низким уровнем раскрываемости «заказных» убийств, ростом числа «крими­нальных» взрывов, количества захватов заложников было истолковано предста­вителями СМИ не совсем правомерно  как  «рост терроризма»  в  его уголовно-правовом понимании. [Хлобустов О.М., Федоров С.Г. Терроризм: реальность сегодняшнего состояния//Современный терроризм: состояние и перспективы. - М., 2000, с.78].

  Объединение мирового сообщества после террористических актов в Нью-Йорке и Вашингтоне способствовало утверждению единого понимания современных вооруженных конфликтов, как в официальных кругах цивилизованных стран, так и в средствах массовой информации.  

  Проблема роли СМИ в борьбе с терро­ризмом ныне актуальна для всего мира, ибо имеет целый ряд аспектов.

  Важнейший из них связан со стремлением террористов использовать средства массовой информации для осуществления давления на власти, усиления беспокойства среди населения.

  Другой аспект связан собственно с позицией СМИ в освещении терро­ристических актов, особенно таких, как захват заложников, имеющих, как правило, достаточно продолжительный характер.

  Немаловажным аспектом проблемы является также стремление властей, и, прежде всего, правоохранительных органов, использовать СМИ для предупре­ждения террористических актов [Хлобустов О.М. Средства массовой информации и борьба с терроризмом//Современный терроризм: состояние и перспективы. - М., 2000].

  Современное звучание роли СМИ при отражении борьбы с терроризмом, не исключает, однако, возможности проследить «преемственность» функциональных проблем печатных средств массовой информации на всем пути эволюции  понятия «внутригосударственный военный конфликт».

  В данном  исследовании под термином «внутригосударственный военный (вооруженный) конфликт» будет пониматься военное противоборство федеральных сил (армии, подразделений МВД и спецподразделений) и незаконных вооруженных формирований в интересах  территориальной целостности и укрепления безопасности России.

  Как показал анализ процесса эволюции понятия «военный конфликт» под это определение, как внутригосударственный конфликт с применением военной силы, подходят столкновения в Таджикистане и Дагестане, осетино-ингушское противостояние  и чеченские войны. На примерах этих «событий» и будет построено основное исследование характера отражения военных конфликтов в печатных СМИ России.

  
  

  1.2. Проблемы свободы печати в зоне вооруженного конфликта

  
  

  Свобода печати и журналистская этика в зоне вооруженного конфликта во многом, на наш взгляд, зависит от соблюде­ния правовых и моральных норм, принятых в обществе.

  Основой функционирования средств массовой информации в пра­вовом государстве является свобода массовой информации. Но любая свобода никогда не бывает беспредельной, она должна сопрягаться с от­ветственностью - правовой и этической. Среди тсследователей журналистики считается, что «чем больше свободы действий, а значит и возможностей влиять на общественную жизнь предоставлено журналистике, тем выше мера ее ответственности за характер и послед­ствия использования этой свободы. И каждый журналист, выполняя свой профессиональный долг, обязан отвечать на требования, предъявляемые к журналистике своим творчеством, достоверными, объективными пуб­ликациями, которые никто не смог бы опровергнуть» [Ворошилов В.В. Правовые и этические нормы журналистики. – СПбТУ, 1999, 300 с.]. 

           Данные требования сформулированы в соответствующих конвенциях, законах и иных подзаконных актах.

  Свобода искать, получать и распрост­ранять информацию и идеи любыми способами и независимо от госу­дарственных границ закреплена во Всеобщей декларации прав человека (статья 19) и Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод (статья 10).

  В большинстве существующих правовых документах сформулирован  статус средств массовой информации, который включает в себя такие реалии, как свободу слова и печати, право на информацию и обя­занность предоставлять ее — объективную и достоверную, полную, а не дозированную — обществу, прежде всего, гражданам.

  В Конституции Российской Федерации так же подчеркнуто, что «каж­дый имеет право свободно искать, получать, передавать, производить и рас­пространять информацию любым законным образом» (ст. 29 ч. 1). Наконец, в Законе РФ «О средствах массовой информации» (принят в 1991 г.) сказано: «В Российской Фе­дерации поиск, получение, производство и распространение массовой ин­формации не подлежат ограничениям, за исключением предусмотренных законодательством Российской Федерации о средствах массовой информа­ции» (ст. 1), а граждане имеют право на оперативное получение через сред­ства массовой информации достоверных сведений о деятельности государ­ственных органов и организаций, общественных объединений, их должнос­тных лиц» (ст. 38).

  Закон РФ «О средствах массовой ин­формации» также формулирует права и обязанности журналистов, регу­лирует взаимоотношения редакций с учредителями, издателями, массо­вой аудиторией, гражданами, источниками информации и т.д.

  К норма­тивной базе СМИ относятся также принятые в 1995 году законы «Об информации, информатизации и защите ин­формации», «Об экономической поддержке районных (городских) газет», «О государственной поддержке средств массовой информации и книго­издания Российской Федерации», «О связи»; новые Гражданский и Уголовный кодексы, ряд статей которых связаны с деятельностью СМИ. В правовую основу СМИ на сегодняшний день входят также подзаконные акты органов исполнитель­ной власти на общероссийском уровне: указы, правительственные поста­новления, приказы министерств и др.; на региональном уровне: законо­дательство субъектов Федерации (региональное законодательство) и подзаконные акты органов региональной власти; на уровне городов и поселков: акты органов местного самоуправления и административные приказы и распо­ряжения в организациях.

  Все перечисленные документы в той или иной степени затрагивают проблему свободы печати. Так, например, журналисту предоставлены права искать, запрашивать, получать и распростра­нять информацию, получать доступ к документам и материалам, за ис­ключением их фрагментов, содержащих сведения, составляющие охра­няемую законом тайну; государственную, коммерческую или иную охраняемую законом тайну; копировать, публиковать, оглашать или иным образом воспроизводить документы и материалы (с соблюдением авторских прав); вести записи, в том числе с использованием средств аудио-видеотехники, кино-фотосъемки, за исключением случаев, предус­мотренных законом; проверять достоверность сообщаемой ему инфор­мации; излагать свои личные суждения и оценки в сообщениях и матери­алах, предназначенных для распространения за его подписью [Закон РФ «О средствах массовой информа­ции» »//Законодательство Российской Федерации о средствах массовой информации. – М., 1996, ст. 47]. Журна­лист имеет право отказаться от подготовки за своей подписью сообщения или материала, противоречащего его убеждениям; снять свою подпись под сообщением или материалом, содержание которого, по его мнению, было искажено в процессе редакционной подготовки, либо запретить или иным образом оговорить условия и характер использования данного со­общения; распространять материалы за своей подписью, под псевдони­мом или без подписи и т.д.

  Таким образом, ни одно из прав, на наш взгляд, не защищено с такой юридической основательностью, как пра­во на информацию, восходящее к естественным правам человека, граж­данским свободам, свободе слова.

  Системе журналистского права Российской Федерации уже более 10 лет, однако, проблема обеспечения свободы печати продолжает оставаться актуальной. Отражение характера происходящих событий в средствах массовой информации, на наш взгляд, зачастую имеет неполный, неконкретный, а иногда и искаженно-вымышленный характер.

  Особенно это касается  освещения вооруженных конфликтов. Ход боевых действий, их политическая подоплека, экономическое и военное обеспечение, особенности и детали, жертвы и материальные потери остаются для граждан России многими неизвестными  в уравнении, которое  решают  политики и военные. А газеты, телевидение и радио зачастую не могут или не хотят рассказать полную правду о ходе противостояния конфликтующих сторон.

  Не могут потому, что повсеместно действует политическая и военная цензура. И зачастую не хотят из-за проблем, которые возникают у журналистов с военными и руководителями собственных СМИ.

  Первой, на наш взгляд, проблемой свободы печати является несогласованность большинства из перечисленных правовых документах.

  Практически в зонах всех вооруженных конфликтах велась необъявленная война. Во многих странах существу­ет «чрезвычайное» законодательство, специально созданное для при­менения в подобного рода чрезвычайных ситуациях, при этом действие ряда норм законодательства «мирного времени» ограничивается или приостанавливается.

  В России ситуация, пока, несколько иная. Статья 56 Конституции Российской Федерации предусматривает возможность ограничения прав и свобод человека, в том числе и права свободно искать, полу­чать, передавать, производить и распространять информацию, лишь в период чрезвычайного положения. На военное положение, в качестве основания для ограничения прав Конституция не указывает. В силу прямого указания Конституции (ст. 56) обстоятельства, при которых может вводиться чрезвычайное положение, а также ограничения прав и свобод человека могут устанавливаться лишь федеральным консти­туционным законом. Эта конституционная норма исключила возмож­ность применения на территориях военных конфликтов Закона РФ «О чрезвычайном положении», который не является конституционным законом.

  В результате сложилось парадоксальное положение: в законода­тельстве полностью игнорируется возможность возникновения в Рос­сии чрезвычайной ситуации типа конфликта в Чечне, в результате че­го у представителей государственной власти нет достаточных закон­ных оснований для ограничения прав и свобод граждан (даже с целью обеспечения их жизни, здоровья и безопасности); с другой стороны, от­сутствие четкого указания на пределы возможного ограничения прав создает благоприятную почву для нарушения прав и свобод граждан (в том числе и журналистов), находящихся в зоне чеченского конфликта.

  Образовавшийся правовой вакуум крайне неудачно, на наш взгляд, был заполнен Постановлением Правительства Российской Федерации «Об обеспечении государственной безопасности, территориальной целостности Рос­сийской Федерации, законности, прав и свобод граждан, разоружения незаконных вооруженных формирований на территории Чеченской республики и прилегающих к ней районов Северного Кавказа», приня­тым во исполнение Указа Президента Российской Федерации «О ме­рах по пресечению деятельности незаконных вооруженных формиро­ваний на территории Чеченской республики и в зоне осетино-ингушского конфликта». Создавая по существу неконституционный режим на территории Чечни, это постановление Правительства открыло путь для дальнейших массовых нарушений прав граждан, в том числе и пра­ва на информацию.

  Таким образом, в отечественном правовом поле не всегда учитывается, что роль СМИ в развитии глобальных исторических процессов постоянно возрастает, вызывая великое искушение исполь­зовать их как действенный инстру­мент в решении проблем разного уровня. СМИ действительно стали са­мым эффективным манипулятором общественного мнения и, увы, очень редко в интересах общества. На сего­дняшний день, пожалуй, нет другого такого мощного оружия разрушения или орудия созидания, каковыми яв­ляются СМИ [Дарига Назарбаева. Время не бросает никаких вызовов//Журналист. – 2001. - № 9].

  Очевидно, что трудно подсчитать, сколько журналистов являются носителями подобного оружия – десятки тысяч, сотни... Тем не менее,  «90% информации о событиях мы узнаем из крупнейших западных информационных агентств» [Спрятанная война: о событиях в Чечне без военной цензуры//Известия. - 1999. - 2 ноября. С. 7].

  Почему же так происходит, что отечественные представители прессы, фактически «загнаны в угол», и не имеют возможности давать необходимый объем и качество информации? 

  Вторая, на наш взгляд, проблема свободы печати обнажена в одном из совместных заявлений Союза журналистов России, Комитета по защите свободы слова и прав журналистов и Фонда защиты гласности (декабрь 1994 г.), в котором говорится, что «…российское общество столкнулось с вызывающим нежеланием высших органов го­сударственной власти сообщать ему достоверную информацию о своей деятельности. Более того - откровенная ложь становится «фирменным стилем» общения правительства с народом». (Имелись в виду, прежде всего, события в Чечне и операция «секретных служб» против «Мост-банка» в Москве). Авторы заявления требовали «уважения к праву граж­дан получать своевременную и правдивую информацию... прекращения унижающего всех нас обмана, потоком льющегося из официальных ис­точников» [Журналисты на чеченской войне/Под ред. Симонова А. – М., 1995. С. 21].

  В январе 1995 г. московская хартия журналистов распространила заявление, в кото­ром констатировала «широкомасштабные нарушения профессиональных прав журналистов» в результате открытого давления органов власти на российские и зарубежные средства массовой информации, освещающие события на Северном Кавказе. Кроме того, хартия призвала журнали­стов «не распространять так называемые информационные сообщения правительства без «скрупулезной проверки». А заместитель руководителя администрации Российского Президента В. Волков заявил, что «в Москве создано несколько специальных цен­тров для снабжения российских журналистов дезинформацией о собы­тиях в Чечне». По его словам, эти центры «запустили через телеви­дение и некоторые газеты сообщения, искажающие ситуацию". Он от­казался назвать эти центры и их руководителей [Журналисты на чеченской войне. Под ред. Симонова А. – М., 1995, с. 54].

  «Российская газета» в этом же месяце опубликовала анонимное обращение Прези­денту, председателю правительства, председателю Совета Федерации, Председателю Государственной Думы, министру обороны, начальнику Генерального штаба вооруженных сил РФ, подписанное «Воины Объе­диненной группировки войск в Чеченской республике», в котором гово­рится, что «Российская Армия по существу действует в окружении... с тыла удары наносят противники укрепления российской государствен­ности, засевшие в ряде средств массовой информации... многие средст­ва массовой информации дезинформируют население, преднамеренно обостряют политическую обстановку в стране, подрывают авторитет России на международной арене...» [Журналисты на чеченской войне. Под ред. Симонова А. – М., 1995, с. 73].

  Одной из причин подобных заявлений, на наш взгляд, являются «нетрадиционные» публикации самих журналистов. Одним из примеров может служить интервью Елены Масюк, в котором она говорила: «Россия не готова к этой войне. Такие силы и так бездарно используются. У солдат нет идеи. За что они воюют? Не случайно и солдаты, и офицеры сами вооружают чеченцев, продают им боепри­пасы и обмундирование. И по дешевке: Нурс, например, стоит 50 тысяч рублей. А когда нача­лись переговоры, все вообще пошло за копей­ки. Сама все это наблюдала. Или такой факт, которому тоже была свиде­телем: российский блокпост договаривается с чеченским отрядом, что те не будут стрелять в них: там, мол, по соседству другой пост, в него и стреляйте. Как это можно? Или еще видела, как в деревне Аллерой к чеченскому командиру Хункару приходил российский солдат — про­сить еду. А в каких окопах, в каких землянках всю зиму провели солдаты? Не зря нам не раз­решали эти землянки снимать. Какими они вернутся с войны, наши парни? Никто победу у них не крал. Она изначально была не­возможна» [Прекрасная дама в бронежелете. Елена Масюк дает интервью //Журналист. -  1994 - № 1].

   Далее Е. Масюк признает, что ее материалы идут вразрез с политикой государства, а потому и предсказуема реакция государства на то, что ты делаешь [Прекрасная дама в бронежелете. Елена Масюк дает интервью //Журналист. -  1994 - № 1]. В первую очередь, это - реакция ограничения: введение Временных правил аккредитации журналистов, предписывающих необходимость присутствия представителей государствен­ных структур при производстве журналистом записей и съемок, и запрета или недопущения производства за­писи или съемки представляют собой, по существу, «забор», возведенный властями, который существенно препятствует законной профессиональной деятельности журналиста.

  Таким  образом, третья, по нашему мнению, проблема свободы печати обусловлена своеобразным противостоянием государства и СМИ, «официальных» источников информации и «свободной» прессы.

  Обозреватель газеты «Московский комсомолец» Александр Минкин подтверждает эту мысль: «Если бы не было свободы печати, люди бы верили официальной пропаганде. Официаль­ная пропаганда фантастически лжет, и продолжает это делать и сейчас [Стенограмма «круглого стола» Международного пресс-центра и клуба «Москва» и Фонда «Фридом Форум». Москва, гостиница «Рэдиссон-Славянская», 5 июля 1995 г.  Журналисты на    чеченской войне. Под ред. Симонова А. – М., 1995, с. 225-226].

  В газете «Вечерняя Москва» 20 января 1996 г. отмечалось, что «все, что творится в Чечне, начиная с 1991 года, включая войну с ноября - декабря 94-го, опутано такой густой паутиной лжи, что в ней насмерть завяз авторитет многих ведущих российских политиков, в том числе и президента. А то, что произошло после захвата заложни­ков в Кизляре - для нынешней России, вроде бы демократической, бес­прецедентно. Генералы и президент решили, что лучше стране ничего не сообщать. И на протяжении почти двух недель по России гуляют слухи, порой дурацкие, идиотские, а чаще похожие на правду. Но кто эту правду узнает, если прессу держат за несколько километров от событий и буквально ничего не сообщают журналистам, примчавшим­ся к Первомайскому выполнять свой профессиональный долг. Генера­лы наплевали не на журналистов - они наплевали на народ российский, пичкая его полуправдой, откровенной ложью, замалчиванием всего и вся, что тоже является, по сути, ложью [Информационная война в Чечне. Сост. Олег Панфилов. – М., 1997, с. 269].

  Об ответной реакции журналистского корпуса говорит Аркадий Удальцов, главный редактор еженедельника «Литературная газета»: «Официально растиражированных лож­ных сообщений… было за это время несметное количество. Начиная с того, что половина чеченского народа или даже больше вот-вот сама свергнет Дудаева, потом этот парашютный полк, потом бомбардировки идут или не идут, потом пятого числа без единого выстрела войдем в город. И конечно, газеты не могли не отреагировать, может быть, иногда даже слишком остро, саркастично. Ну и это море крови, и часто безвинной крови. Когда еще солдат погибает в бою, мож­но как-то понять, но когда мирные жители в таких количествах гибнут! Тогда пресса не могла не встать в оппозицию к власти [Журналисты на чеченской войне. Под ред. Симонова А. – М., 1995, с. 186].

  И власть продолжала свое «противостояние» журналистам. В феврале 1995 года руководитель дирекции информационных программ Российского телевидения А. Нехорошев заявил в своем выступлении на «круглом столе» «Чеченский кризис и свобода прессы»: «Мне известно, что с первых дней чеченской войны существовал устный указ Павла Грачева о недопущении освещения журналистами происходящих в Чеч­не событий» [Журналисты на чеченской войне. Под ред. Симонова А. – М., 1995, с. 86].

  Причину этому объясняет журналист Елена Масюк: «…все мы абсолютно бесправны. Что государство захочет, то оно и сделает. Мы пи­шем о войне, показываем ее ужасы, а государ­ство, несмотря ни на что, как убивало, так и продолжает убивать…Есть власть силы, власть денег [Прекрасная дама в бронежелете. Елена Масюк дает интервью //Журналист. -  1994 - № 1].

  Действительно, в первую чеченскую войну много писалось и говорилось о том, что в нашей армии, среди наших олигархов есть силы и люди, которые наживаются на войне, и отсутствие реакции власти на такого рода информацию во мно­гом компрометировало ее.  Прошлую войну называли коммерческой. И без СМИ тут опять не обошлось: «Незадолго до Дагестана в республиканской прессе появились сообщения о том, что против республики развязана информационная война, поэтому СМИ следовало бы быть разборчивыми в подборе и подаче различной информации, особенно политического характера, с тем, чтобы не превратить Дагестан в информационное поле, с которого собирают кровавую жатву». И вот грянул август 1999 года. Внимание всех мировых информационных агентств и прочих СМИ было приковано к Дагестану. В горный край хлынули толпы журналистов и на репортажах и иных материалах об этой «странной» дагестанской войне они, падкие на сенсацию, хорошо заработали. Не остались внакладе и их хозяева. Стрингеры дагестанского происхождения, которые порой, рискуя жизнью, добывали для своих хозяев самые свежие факты, так и не поняли, что работали, засучив рукава на противника.

  «Военная картинка» не сходила в те  августовско-сентябрьские дни с экрана российского телевидения. А ведь на торговле военным информационным сырьем получили хороший навар известные многим люди, на чьи телевизионные акции обрушился благодатный дождь дивидендов» [Магомедов С. Закончилась ли война в Дагестане?//Военный вестник Юга России. – 2000. - № 3, С. 5].

  Другие дельцы «не желали упустить случая получить что-то от той «золотой жилы» (начиная еще с первой чеченской войны – прим. автора), которая открывалась в связи с формированием рынка оружия» [А.Г. Здравомыслов. Межнациональные конфликты в постсоветском пространстве. – М., 1996, с. 83].

  Третьи – использовали вооруженные конфликты для финансового обеспечения реализации своих политических целей. Поэтому четвертая, на наш взгляд, проблема свободы печати обусловлена зависимостью СМИ от общественно-политического «фактора», от характера оценок самих журналистов или их руководства вооруженных конфликтов.

  Как показывает анализ публикаций, определяющими факторами из всех, которые влияют на журналистскую и гражданскую позиции, являются политические аспекты, особенно для государственных средств массовой информации. «Для журналистов, которые работают в государственных СМИ, всегда существует проблема взаимоотношений с властью. Что значит государственное телевидение или газета? Где грань между государственными интересами и интересами простых людей? Некоторые руководители подчас считают, что есть их интересы, есть интересы власти, а интересов народа не существует. Общенародные, по-настоящему государственные интересы подменяются интересами власти» [Доев О. 10 лет в «горячем» эфире//Вся Осетия. - 2000. - 1 августа. С. З].

  Обозреватель «Независимой газеты» Н. Молчанов, учитывая политический фактор, еще в начале 2000 года убеждал читателей в том, «независимо от реальных событий в середине марта Москва объявит о завершении антитеррористической кампании». Иначе вся предвыборная кампания теряет логику» [В чеченской политике пора менять тактику // Независимая газета. - 2000. - 20 января. С. 1].

  Развивая эту же тему военный корреспондент В. Воронов, писал: «Чем дальше, тем виднее, что воюют не с террористами, а за кремлевский тpoн» [Воронов В. Стояние на Тереке // Новое время. - 1999. - № 41. С. 4].

  Д. Kъeзa в том же контексте относительно предвыборной ситуации провозглашал, что «сейчас выиграть войну - или сделать так, чтобы люди думали, что она выиграна - означает победу на президентских выборах» [Къеза Д. В такой войне не бывает победы // Общая газета. - 2000. - 17-23 февраля. С. 16].

  Именно поэтому в прессе встречалось немало репортажей о победном шествии федеральных войск по территории Чеченской республики. «Манипуляция общественным мнением, подавление инакомыслия на государственном телевидении (и в газетах - прим. автора) отбрасывает нас в доперестроечные времена» [Паин Э. Колониальная драма России//Московские новости. - 1999. - 21-27 декабря. С. 7].

  И в это вносят свой вклад отдельные журналисты, аккредитованные в Чечне. Правда, когда из Москвы прибывает очередной циркуляр: войну не показывать, «Дума и мировая общественность волнуется» [Спрятанная война: о событиях в Чечне без военной цензуры // Известия. - 1999. - 2 ноября. С. 7].

  понимаешь, что не бывает свободы печати на «спрятанной» от народа войне. И от Запада. «Будь этот самый терроризм только антирусским - еще бы годы и годы - и Запад, и подвластные ему СМИ не замечали бы Чечни» [Петров М. Чеченская отечественная ...// Литературная Россия. - 2000. - 25 февраля. С. 4].

  Но терроризм вышел из-под контроля, стал международным. «То какая-то Масюк в ею же вырытую яму упадет, то представителя самого президента украдут, то цивилизованным англичанам бандиты головы отрежут» [Петров М. Чеченская отечественная ...// Литературная Россия. - 2000. - 25 февраля. С. 4].

  Проанализировав  все  это,  Запад  на  Стамбульской  сессии Парламентской Ассамблеи Совета Европы дал России строгие рекомендации прекратить войну в Чечне. Анализ публикаций того периода показывает, что немало журналистов изменили курс и стали оправдывать действия армии в глазах Запада» [Петров М. Чеченская отечественная ...// Литературная Россия. - 2000. - 25 февраля. С. 4].

  А на Западе тогда Северо-Кавказский регион притягивал большое внимание «тех внешних сил, которые всегда считали своей главной задачей дальнейшее ослабление России, расширение собственных позиций и окончательный вывод Северного Кавказа из-под влияния России» [Максимова Н. Битва за каспийскую нефть//Военный вестник Юга России. – 2000. - № 25, с. 3]. Именно на эти силы делают свою ставку руководители бандформирований в своей борьбе за суверенитет. Для достижения своих целей они используют все средства, в том числе и российскую прессу; многие из них «свободно выступали в российских «масс медиа» с прославлением «борцов за свободу» и с какой угодно дезинформацией о зверствах армии и уничтожении чеченского народа. Многие российские журналисты им служили, кто за идею: коммунистическую, демократическую или пацифистскую, кто просто за деньги» [Браев Л.И. Как нам обустроить Чечню или почему не состоялось государство Ичкерия? // Российская газета. –  2000. – 13 января. – С. 5].

  Именно зависимость СМИ и журналистов от денег обуславливает, на наш взгляд, пятую проблему свободы печати.

  М. Лесин говорил, что СМИ полу­чают негласную подпитку от политических партий, властных структур, бизнеса, криминальных сооб­ществ. В этих условиях говорить о свободе, независимости печати — значит, просто закрывать глаза на объективную реальность» [Лесин М. Ю. Мнение Михаила Лесина.// Журналист. - 2000. - № 9.]

  Корреспондент В. Дубнов рассказывает, что «в ту войну Дудаев выделил журналистам, двадцать миллионов... Теперь (во вторую войну – прим. автора)- полтора миллиарда» [Дубнов В. Хроника одного самоубийства: Дагестан. Репортаж со странной войны // Новое время. – 1999. - № 33. С. 11].

  Только за необходимую информацию об одном офи­цере чеченцы давали 4 тысячи долларов [Журналисты на чеченской войне. Под ред. Симонова А. – М., 1995, с. 114].

  В свое время директор Федеральной службы контрразведки Сергей Степашин в своем интервью газете "Известия" изложил документ, который, по его словам, был обнаружен в архиве президента Чеченской республики Джохара Дудаева. Он представляет собой докладную записку начальни­ка Департамента государственной безопасности Чеченской республики С. Гелисханова, который доложил, что "в декабре 1994 года на оплату журналистов было израсходовано 1,5 (полтора) миллиона долларов", а также сообщил о выделении еще одного миллиона долларов [Журналисты на чеченской войне. Под ред. Симонова А. – М., 1995, с. 86].

  Многие представители журналистского цеха в открытую писали о том за такие деньги не­малая часть российских СМИ взяла сторону чечен­цев, лоббировала чьи угодно интересы, но только не русских «оккупантов»...

  Например журнал «Журналист» писал:  «…предали и продали армию не только политики и биз­несмены. В среде только столичных журналистов называ­ли тогда даже суммы (хотя со свечой при этом на­верняка никто не стоял), которые иные наши колле­ги получали от чеченских «братьев». Что ж удив­ляться, если теперь иной захмелевший от вина или крови армеец назовет журналиста..., а то и, не дай Бог, выстрелит в него, запечатлевающего с обочины картинку войны. В конце концов, мы сами приучили своих читателей и зрителей к тому, что презумпции невиновности в нашей стране нет, везде ложь, инт­риги, шкурничество, все продается и покупается. [Карпенко И. В этом сезоне принято быть патриотичным.//Журналист. - 1999. - № 10].

  Никто не будет признаваться в том, что война является средством наживы, но чтобы об этом меньше говорилось и писалось, начинается травля журналистов. Таким образом, противостояние государства и СМИ проявляется еще и через гонения журналистов. Об этом, в первую очередь, говорят многочисленные заявления Фонда защиты гласности, Союза журналистов России, Комитета по защите свободы слова и прав журналистов, а также других общественных организаций, в которых приводятся многочисленные примеры, свидетельствующие о намеренном преследовании журналистов, злостном воспрепятствовании их профессиональной деятельности: задержании и избиении; изъятии аппаратуры, отснятых видео- и фотоматериалов, и другие факты,  демонстрирующие желание военных и политиков скрыть правду о вооруженных конфликтах [          ].

  В одном из своих репортажей А. Чуйков рассказывает как трудно журналисту, даже имея аккредитацию, добиться разрешения и оформить соответствующие документы для встречи с интересующим его офицером, как с боем приходиться пробиваться на передовую, как нелегко передать свежий материал в очередной номер [Спрятанная война: о событиях в Чечне без военной цензуры // Известия. - 1999. - 2 ноября. С. 8].

  Среднестатистический телезритель ли читатель ... видит «картинку», читает текст и совершенно не задумывается, каким образом все это делается, и что за этим стоит. Вот как описывает будни своих коллег военный корреспондент Р. Гусаров: «...Из автомобиля - в вертолет, из вертолета – на броню, а там еще «пешком и не стонать» кочует съемочная группа от КП к КП и далее в вечной погоне за выигрышным планом, сочной «картинкой» и емкими комментариями. Время от времени - «стенд-ап» навскидку, когда в считанные секунды нужно собрать в кучу разбегающиеся мысли и вытянуть из этой кучи связный  текст. А сразу по возвращении из  района - цейтнот, аврал, «перегон с колес»..., а в ответ претензии. Начальство не довольно. Мол, где динамика, где кровь, где трупы, где жестокие бои и компромат» [Гусаров Р. Война и пресса // Военный вестник Юга России. - 2000. - № 6. С. 7].

  Существует, впрочем, и совсем иной способ освещения боевых действий: «Не выезжая из столицы. Не выходя из кабинета. Был, например, такой специалист в «Известиях». Информацию, зачастую непроверенную и противоречивую, добывает в «Интернете», а отсутствие живых впечатлений с лихвой компенсирует буйной фантазией.

  Еще один «известинец» все-таки выехал на место событий. Но еще в Махачкале так напитался впечатлениями, что через сутки стал героем сенсационной публикации в родной газете. Заметка сообщала о попытке захвата заложника. Потенциальным заложником был сам корреспондент. Приступив к тотальной дегустации местных коньяков, он вскоре «гонял чертей» по гостиничному этажу, а затем забаррикадировался в номере и до утра был в готовности отразить нападение. А утром в Москве ждали от него информацию...» [Гусаров Р. Война и пресса // Военный вестник Юга России. - 2000. - № 6. С. 8].

  Таким образом, шестая проблема свободы печати обусловлена различными способами освещения вооруженных конфликтов.

  Начальник Центра общественных связей Министерства внутренних дел РФ В. Ворожцов говорил: «Ежегодно мы выявляем большое количе­ство лжежурналистов, то есть лиц, которые путем подделки докумен­тов мошеннически, выдавая себя за журналистов, пытаются осуществ­лять несовместимую со статусом журналиста деятельность. [Стенограмма «круглого стола» Международного пресс-центра и клуба «Москва» и Фонда «Фридом Форум». Москва, гостиница «Рэдиссон-Славянская», 5 июля 1995 г.  Журналисты на    чеченской войне. Под ред. Симонова А. – М., 1995, с. 225-226].

  Подобные действия (подлоги, подделки и т.п.) зачастую являются следствием, и об этом писали многие журналисты, того, что существует седьмая проблема свободы печати, обусловленная необходимостью и неизбежностью общения журналистов в зоне вооруженного конфликта с военными.

  Военный корреспондент Р. Гусаров так и пишет, что война - не парламентские дебаты. Тут свои законы, своя логика, поэтому наглядно убеждаешься, что у свободы слова есть оборотная сторона [Гусаров Р. Война и пресса // Военный вестник Юга России. - 2000. - № 6. С. 8].

  Но ни в одной из исследованных нами работ и публикаций не говорится о том, что логика войны оправдывает нару­шения права на информацию, недопущение журналистов в определенные мест­ности, изъятие у них аппаратуры и записей, дезинформацию журнали­стов и широкой общественности о происходящих событиях и т.п.

  В принципе и российская Конституция, и международно-правовые акты (в частности, Пакт о гражданских и политических правах) допус­кают ограничения права искать, получать и передавать информацию и права свободно передвигаться по территории страны в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и за­конных интересов других лиц, обеспечения обороны и безопасности государства. Однако любые ограничения подобного рода могут вво­диться лишь федеральным законом.

  Поэтому в ситуации, когда подобное законодательство отсутство­вало, любые ограничения прав журналистов, даже если они преследо­вали цель охраны их жизни и здоровья, противоречили закону.

  Выход из такой ситуации был бы возможен через применение по­ложений о состоянии крайней необходимости: в тех случаях, когда речь шла о совершении деяний, содержащих признаки преступления (например, признаки злостного воспрепятствования законной профес­сиональной деятельности журналиста), правомерна постановка вопро­са о том, не действует ли зачастую военное руководство, вводившее ограничения, в состоянии крайней необходимости, то есть не пожертвовало ли оно профессио­нальными правами журналиста ради устранения угрозы более высоким ценностям - жизни и здоровью журналиста. 

  Однако мониторинг нарушений прав журналистов и прессы, осве­щающих события в районах боевых действий, не дает нам ни одного факта, где подобная трактовка применялась теми, с чьей стороны ограничения следуют постоянно  [Информационная война в Чечне. Сост. Олег Панфилов. – М., 1997, с. 140 - 141].

  Постоянно осуществляется и умышленная дезинформация журналистов. Изучение многих публикаций показало, что перед военными поставлена цель ограничения свободы массовой информации (то есть права свободно искать, получать, производить и распространять массовую информацию). И виновные вряд ли несут наказание по­тому, что в новом Уголовном кодексе исключена уголовная ответст­венность за воспрепятствование в доступе к информации.

   Главный редактор газеты «Красная Звезда» Н. Ефимов пишет: «Почему иные «рыцари пера и объ­ектива» никак не могут понять, что работа в расположении войск будет плодотворной только в случае, если на то есть разрешение военного командования? Таков порядок в любой армии, даже Соединенных Штатов, которые принято ныне считать за эталон демократии. [Николай Ефимов//Журналист. 2001. № 11]. Данный тезис как раз и объясняет, на наш взгляд, «законы» взаимодействия военных и журналистов, «логику» ограничения свободы слова.

  Данную логику обуславливает и вся система взаимодействия СМИ и общества (см. рис 1).

                                                                                                               Рисунок 1.

                         Система взаимодействия СМИ и общества

   

  
  
  
  
  
  
  
  

  Анализ данной схемы, а также исследование проблем свободы печати в зоне вооруженного конфликта позволяет в узком смысле сказать, что журналисты поставлены в определенную зависимость от политики, проводимой государством; политической ориентации печатного органа, в котором журналисты помещают свои материалы, а также от военной цензуры. Наиболее общими группами объективных факторов, влияющих на свободу печати, на характер содержания той или иной статьи, являются следующие.

  1. Особенности внутриполитической борьбы, которую ведут за власть отдельные партии, движения и союзы.

  2. Политическая «приверженность» Государственной Думы, определяющая, во многом, общественный климат в стране.

  3. Реакция мировой общественности, от которой, зачастую, приходится «прятать» правду о происходящих событиях в зоне вооруженного конфликта.

  4. Политическое влияние «наживающихся на крови аферистов и коррупционеров», которым нередко принадлежать печатные издания.

  5. Влияние различных радикальных движений, которые оказывают воздействие на общественно мнение.

  6. Характер финансирования Западом различных государственных программ и негосударственных учреждений, в том числе и отдельных средств массовой информации.

  7. «Сотрудничество» террористов и их покровителей с прессой, выполнение их оплаченного социального и политического заказа.

        8. Различие интересов народа и власти, характер участия СМИ в разрешении противоречия этих интересов.

    9. Особенности идеологического и информационного противостояния в каждом вооруженном конфликте.

  Эти факторы во многом определяют причинно-следственную связь того, что отражение событий в зоне вооруженного конфликта в периодической печати имеет «необъективно-вымышленный» характер.

  Таким образом, анализ публикаций о событиях на территориях вооруженных конфликтов  позволят сделать следующие выводы:

  1. Журналистам, аккредитованным в районы боевых действий, приходится работать в условиях серьезных информативных ограничений и они не имеют необходимых возможностей, чтобы рассказать полную правду о вооруженном конфликте.

  2. Свобода печати в России - понятие относительное, особенно в отношении политики страны, ведущей на своей территории боевые действия. На свободу печатной информации у нас влияют следующие факторы:

  а) наследие советского закрытого общества;

  б) жесткий контроль информационной политики военной цензурой (фильтрация новостей о происходящем в районах вооруженных конфликтов осуществляется органами военной прессы);

  в) восприятие вооруженных конфликтов, особенно в Чечне не как полномасштабной войны, а как некой военной операции, направленной на восстановление основ конституционного строя, обуславливающей объективность оценок причин, характера и последствий боевых действий.

  3. Оборотная сторона свободы печати проявляется в следующем:

  а) выбрана тактика сокрытия фактов и умалчивание о происходящих событиях: отрицается наличие крупномасштабных тяжелых боев и значительных потерь; занижается численный состав сил и средств террористов1; не называются масштабы разрушений; не говорится о положении беженцев; приукрашиваются успехи федеральных сил, обходится стороной недостойное поведение российских военнослужащих (несанкционированное вступление в переговоры с террористами, договоренности о неприменении оружия друг против друга, продажа боеприпасов и вооружения, дезертирство из района военных действий, пассивное ведение боевых действий, мародерство среди местного населения);

  б) российские печатные средства в своих выпусках нередко используют данные, преподносимые лидерами террористов в интересах формирования антиправительственного общественного мнения.

  
  

        1.3. Соблюдение журналистами профессиональной этики

                             в период вооруженного конфликта

  
  

  Анализ проблем свободы печати в зоне вооруженного конфликта позволяет также говорить и о субъективном факторе свободы слова – о журналистской этике.

  Возникшая как философская категория (большинство исследователей связывают зарождение этики как науки с появлением книги Аристотеля «Никомахова этика»), в наши дни этика распространила свое «влияние» практически на все стороны жизни и многие области знаний.

  В отечественной науке проблемами этики занимались С.Ф. Анисимов, Л.М. Архангельский, В И. Бакштановский, Г.Г. Гумницкий, А.А. Гусейнов, О.Г. Дробницкий, В.Т Ефимо­в, В.П. Кобляков, Н.Н. Крутов, Ю.В. Согомонов, Э.Ю. Соловь­ев, А.И. Титаренко, К.А. Шварцман, А.Ф. Шишкин и другие исследователи.

  В большинстве работ данных авторов по-разному характеризуется, во-первых, сущно­сть морали, ее природа, структура, функционирование; во-вторых, разработанные нормативы — идеалы, принципы, нормы, а также соотношение этики и морали. И это понятно, так как, на наш взгляд, моральные (этические) отно­шения представляют собой совокупность связей, в которую входят инди­видуальное и общественное сознание, индивидуальное поведение и общественная практика, а также сознание и по­ведение как таковые.

  Обобщение материалов разных исследований сделал Л.М. Архангельский. Говоря о предмете этики как науки, он писал: «индивиды как субъекты нравственных отношений обладают во­лей, способностью принимать и осуществлять на практике реше­ния, т.е. необходимыми психологическими свойствами, обеспечива­ющими их нравственную дееспособность. Взаимоотношение общ­ности и индивидов в нравственном аспекте конкретизируется как прямая и обратная связь признанных (объективно утвердившихся) моральных норм и поведения отдельных людей. Человеческое пове­дение опирается на интериоризацию (субъективацию) моральных норм и их объективацию (реализацию) в практических действиях и отношениях. Такое повседневное функционирование морали, развертываю­щееся в рамках взаимодействия общего и индивидуального мораль­ного сознания, общественной и индивидуальной деятельности, по­зволяет отнести этот процесс к области социальной регуляции пове­дения. Моральная регуляция и психические механизмы регулятивной деятельности человека представляют собой различные взаимосвязан­ные аспекты более общего процесса — социальной регуляции» [Архангельский Л. М. Марксистская этика. - М., 1985. С. 69-70.].

  По нашему мнению, этика является объективно-субъективным отражением сложившегося механизма получения зна­ния о морали.

  Существующее множество этических концепций и нормативных  разработок возникло, по всей видимости, для того, чтобы их влияние на мораль осуществлялось в процессе состязательности и не было бы беспрепятственным, абсолютным ни для одной из них [Лазутина Г.В. Профессиональная этика журналиста. – М., 1999, с. 20].

  Помимо марксист­ской теории морали, в рамках которой преимущественно развивалась в XX в отечественная этическая мысль, насчитывают еще несколько десятков этических теорий и направлений (см. Апресян Р.Г. Идея морали и базовые нормативно-этические программы. - М., 1995; Гусейнов А.Л., Апресян Р.Г. Этика. - М., 1998 и др.).

  Если рассматривать проблемы профессиональной этики и, в частности журналистской, то едва ли не первым обратил­ся к выявлению природы профессиональной этики Р.Г. Бухарцев. Он обосновал орга­ничную связь между уровнем профессионально-этического развития журналиста и его творческим потенциалом [Бухарцев Р.Г. Вопросы профессиональной этики журналиста. Автореф. дисс. …канд. соц. наук. - Сверд­ловск, 1971].

  В дальнейшем В.А. Казакова обозна­чила основные виды нравственных отношений, в которые вступают журналисты в процессе работы [Казакова В.А. Социальные проблемы профессиональной этики журналиста. Автореф. дисс. …канд. соц. наук. - М., 1975]. В.М. Теплюк подробно рас­смотрел проблему социальной ответственности журналиста и сис­тематизировал принятые в журналистике этические нормы сбора и использования информации [Теплюк В.М. Журналист и источники информации: этические проблемы творческой деятельности журналиста. Автореф. дисс. …канд. соц. наук. - М.,1977]. И.А. Кумылганова проследила, как развивались нормы журналистской морали и пронаблюдала дей­ствие морали в ходе творческого процесса [Кумылганова И.А. Нравственные критерии в профессиональной журналистской деятельности. Автореф. дисс. …канд. соц. наук. - М., 1992].

  Д.С. Авраамов всесто­ронне охарактеризовал профессиональную мораль журналиста как социальный феномен, определил ее место в общественном созна­нии и особый характер норм, обозначил связь индивидуального со­знания как носителя профессиональной морали с позицией журнали­ста, реализуемой в тех профессионально-нравственных отно­шениях, на которые его «выводит» работа [Авраамов Д.С. Профессиональная этика журналиста, парадоксы развития, поис­ки, перспективы. - М., 1991. С. 20].

  Большинство трудов перечисленных и других исследователей построено на изу­чении практики советской журналистики и отражает особенно­сти подхода, принятого в отечественной этике.

  В последние годы проблемы журналистской этики исследовались Центром прикладной этики Тюменского научного центра Сибирского отделения РАН совместно с Фондом защиты гласности и Комитетом Российской Федерации по печати [Становление духа корпорации: правила честной игры в сообществе журналистов. - Тюмень, 1995]; ежегодных практических семинаров «Журналистика и социология»  [Журналистика и социология. Россия, 90-е годы. Под ред. Корконосенко С.Г. – СПб., 2001; Журналистика и социология’2000. Журналистика как массовая коммуникация. Под ред. Корконосенко С.Г. т др. – СПб., 2001 и др.].

  Результаты указанных и других исследований показывают, что профессия предоставляет журналисту право и обя­занность «вершить» от имени общества публичный моральный суд над явлениями, привлекающими общественный интерес. Выбор темы и поиски адреса, определение цели публикации и отбор фактов, оценка поведения героя или характера ситуации, даже построение материала — в каж­дой из этих «технологических» операций обязательно про­является и отношение журналиста к тем, о ком и для кого он пишет. То есть моральные отношения вплетены в со­держание его работы, а сама она от начала до конца пред­стает как нравственная по своему характеру деятельность. Следовательно, журналистскую мораль можно рассматри­вать и как форму общественного сознания, и как субъек­тивное состояние личности, и как реальное общественное отношение [Корконосенко С.Г., Ворошилов В.В. Право и этика СМИ. – СПб., 1999].

  В содержание этики СМИ входят правила поведения, выработанные са­мими журналистами, и те, что привносятся извне.

  В данной работе журналистская этика будет рассматриваться как правила поведения, принятые в журналистской среде и по­нимаемые ею, как нравственные нормы.

  Изложение подобных правил мы находим в Кодексе Об­щества профессиональных журналистов — старейшего в мире объединения издателей, редакторов, репортеров и студентов-журналистов, в Декларации принципов по­ведения журналиста (Международная федерация журналистов), в Кодексе профессиональ­ной этики российского журналиста и других документах.

  Но еще не принят, насколько нам известно, Кодекс для журналистов, действующих в зоне вооруженного конфликта. Существуют лишь некоторые проекты. Так, например, И.О. Кулиев предлагает проект такого Кодекса в условиях межнационального конфликта, который включает в себя следующие этические требования:

  1) уважение власти и закона;

  2) стремление к полезному взаимодействию с силами,  за­нятыми поддержанием правопорядка, со всемерным содействием им в выполнении их задач и функций;

  3) уважительное отношение к языкам, нравам, обычаям и традициям всех наций и народностей. Недопустимость любой дискриминации по признакам расы, национальности, языка, рели­гии;

  4) признание без возражений и сопротивления права орга­нов, поддерживающих правопорядок, на изъятие тиражей, прек­ращение радио- и телепередач, направленных на подстрекатель­ство населения к действиям, несовместимым с общественным по­рядком и общественной безопасностью;

  5) использование лексики,  исключающей  возможность ее толкования для усиления враждебности и обострения конфликтов;

  6) публикация только достоверной и справедливой  инфор­мации; исключение нанесения кому бы то ни было ущерба непол­нотой, неточностью, ложностью сведений, оглашаемых СМИ;

  7) запрещение  прибегать к незаконным и безнравственным способам получения информации;

  8) вооруженность работника средств массовой  информации в местности межнационального конфликта автоматически влечет за собой утрату статуса журналиста и возможность  выполнения им профессиональных обязанностей;

  9) уважительное  отношение  к  старшим,  недопустимость противопоставления поколений "отцов" и "детей",  любой диск­риминации по признаку возраста;

  10) постоянная ориентация на этику ненасилия, противо­действие насилию,  экстремизму ограничению прав и свобод по национальному признаку, осуждение любых проявлений террориз­ма, пыток, жестокого обращения с арестованными и задержанны­ми;

  11) прогнозирование  отдаленных  социальных последствий публикаций и моральная ответственность журналиста за нега­тивные результаты профессиональной деятельности;

  12) постоянное стремление к высокой профессиональной репутации и сохранение доброго имени журналиста [Кулиев И.О. Организация взаимодействия органов внутренних дел со средствами массовой информации в условиях межнационального конфликта. Автореф. дисс. …кандид. юридич. Наук. – М., 1996].

           Можно было бы, на  наш взгляд, дополнить данный проект, но, все же отсутствие действующего Кодекса, а тем более тесной взаимосвязи юридических и этических норм в СМИ [Основы творческой деятельности журналиста. Под ред. Корконосенко С.Г. – СПб., 2000, с. 208-212] приводит к тому, что, прикрываясь лишь понятиями «профессиональной этики», одни журналисты в Чечне, когда не удавалось попасть на позиции российских войск, ехали к боевикам и делали трогательные сюжеты о чеченских робин-гудах, «мужественных и благородных» [Гусаров Р. Война и пресса // Военный вестник Юга России. - 2000. - № 6. С. 8].

  Другие – формировали имидж «преступной российской империи», помогали распространять ложь и дезинформацию Мовлади Удугова, [Россия разрубает чеченский узел // Военный вестник Юга России. - 2000. - № 3. С. З]

  Для этих же целей использовались и иностранные СМИ. Однако, «Россия продолжает сотрудничество с зарубежными СМИ, несмотря на отдельные факты нарушений журналистской этики и искажения информации со стороны ряда журналистов» [О ситуации в Чеченской Республике: аргументы наших парламентариев в ответ на требования Совета Европы // Российская газета. - 2000. - 4 апреля. С. З].

  В начале второй чеченской войны перед журналистами выступил В. Васильев, заместитель секретаря российского Совета безопасности: «Сейчас идет борьба за общественное мнение как внутри страны, так и за ее рубежом. Важны не только военные действия, но и информация. Тот, кто будет формировать общественной мнение, будет выигрывать процесс... чеченская сторона не, испытывает особых угрызений совести в плане проверки информации и сбрасывает ее в любом варианте в соответствующем толковании. Здесь мы видим необходимость активизации нашей работы» [Асуев Ш. Приказано верить // За рубежом. - 1999. - № 50. С. З]. Вот и подтверждение тому, что информация, необходимая террористам, распространяется, в том числе и через российских журналистов. Вот и призыв к СМИ не пренебрегать в указанных целях дезинформацией. Многие журналисты, к сожалению, прислушиваются к подобным указаниям.

  А некоторые  журналисты,  как  показывает  исследование публикаций, не утруждают себя поиском интересного, информационно-конкретного, аналитически-продуманного и объективного материала. Во многих статьях [Аракишвили Г. Чеченский кинжал // За рубежом. - 2000.- 15 апреля; Группа индивидуального террора // Известия. - 1999. - 21 октября; На всех хватит: Чеченская война глазами российского солдата // Московские новости. - 2000. -  № 5; Окопная правда // Комсомольская правда. - 1999. - 11 ноября и др.] авторы пишут о том, что видят, но они не называют ни конкретных фактов, ни обстоятельств происходящего, ни причин случившегося; не дают анализа последствий; не сообщают о потерях. А просто перечисляют названия населенных пунктов, затейливо сообщают о передвижении войск, о поступлении инфекционных больных в госпиталь, о трудностях общения с начальником военного пресс-центра и многом другом, что далеко от войны и не интересно читателям. Но заголовки к своим репортажам придумывают интригующие: «О событиях в Чечне без военной цензуры», «Окопная правда», «Чеченская война глазами российского солдата», «На войне без правил» и др.

  Корреспондент журнала «За рубежом» Ш. Асуев приводит другой пример соблюдения журналистской этики. Росинформцентр в свое время опровергал сообщения западных СМИ о тяжелых боях, происшедших в чеченской столице: «не было боя, не было техники, не было жертв. «Эта информационная провокация, кем она запущена, сейчас надо узнать», - заявил Интерфаксу министр обороны России Игорь Сергеев. Рейтером была она запущена, отвечает Ш.Асуев. Корреспондентом этого агентства М. Эйсмонт... Правоту этого подтвердил другой известный журналист - корреспондент радио «Свобода» А. Бабицкий, тоже находившийся тогда в Грозном...» [Асуев Ш. Приказано верить // За рубежом. - 1999. - № 50. С. З].

  И какой только аспект того или иного вооруженного конфликта ни возьми - будь то бои или передышка, снабжение или его отсутствие, боевики или беженцы, передовая или госпиталь - все, о чем пишут корреспонденты, показывает, соблюдается ли журналистская этика.

  Если ее рассматривать через призму выборки, режиссуры, фильтрации, искажения фактов, дезинформации и грубо сотканной лжи, то это обратная сторона свободы печати, на которую «имеет право» журналист, аккредитованный в зоне вооруженного конфликта.

  Таким образом, несоблюдение правил поведения, принятых в журналистской среде и  отсутствие широкой практики применения ответственности за эти нарушения, а также Кодекса для журналистов, действующих в зоне вооруженного конфликта, приводит к «масштабным» нарушениям журналистской этики.

   

                  1.4. Влияние журналистики на характер развития

                                          вооруженных конфликтов

   

  Изучение проблем влияния журналистики на развитие вооруженных конфликтов и борьбу с терро­ризмом имеет, на наш взгляд, богатую мировую практику. Данному аспекту посвящены документы многочисленных Конгрессов ООН, международных семинаров, Европейская конвенция «О защите прав человека и основ­ных свобод» и т.п.

  Например, на VIII Конгрессе ООН по предупреждению преступности и обраще­нию с правонарушителями подчеркивалось, что существенным фактором роста преступности является распространение средствами массовой информации идей и взглядов, ведущих к росту насилия, неравенства и нетерпимости [Криминология и организация предупреждения преступности. - М , 1995, с. 56-57].

  А на IX Конгрессе ООН отмеча­лось, что СМИ нередко искажают информацию о содержании и эффективности борьбы правоохранительных органов с преступностью, а также что их ауди­тория не информируется объективно о криминогенных факторах, равно как и о путях предупреждения преступных посягательств [Иванов Э.А. Средства массовой информации и борьба с преступностью: союзник или наблюда­тель?//Преступность: стратегия борьбы. М, 1997, с. 96-97].

  Часть 2 статьи 10 Европейской конвенции «О защите прав человека и основ­ных свобод» в отноше­нии прав на свободу выражения мнений и деятельности СМИ подчеркивает, что «пользование этими свободами, поскольку это согласуется с обязанностя­ми и ответственностью, может быть предметом таких формальностей, условий, ограничений и наказаний, предусмотренных в законе и необходимых в де­мократическом обществе в интересах национальной безопасности, территори­альной целостности или публичного порядка в целях предотвращения беспо­рядков и преступлений, для защиты здоровья и морали, а также для защиты репутации или прав других лиц, для предотвращения утечки информации, по­лученной конфиденциально, или поддержания авторитета и беспристрастности правосудия» [Права человека. Сборник универсальных и региональных международных документов. - М., 1990, с. 89]. 

   Старший криминолог Австралийского института кри­минологии Г. Вардлоу пишет, что очень часто целью террористов является стремление добиться освещения своих действий СМИ. Утверждение многих директоров программ новостей СМИ, что они «име­ют обязательства представлять аудитории события так, как они происходят», без изъятий и сокращений, считает Вардлоу, позволяют террористам, игно­рируя потенциальные последствия, так режиссировать свои акции, чтобы они наверняка получили всемирное освещение [Wardlaw G. Political terrorism: Thеory, tactics and counter-measures. Cambridge. 1989. P. 25-26].

  В мировой практике интересы обеспечения безопасности общества рассматриваются через призму обеспечения продуктивного взаимодействия СМИ с властями, в том числе и правоохрани­тельными органами, в плане противодействия угрозе терроризма.

  Например, в правоохранительных органах Австралии считают, что «вредным» в сообщениях СМИ является:

  - своего рода «возвеличивание» преступников и их действий (в зависимости от того, какое место отводилось им в публикациях);

  - возможное влияние интервью с преступниками на проводимые полицией переговоры;

  - постоянное рассекречивание размещения, численности и оснащения по­лиции, пытающейся разрешить инцидент;

  - ненужное травмирование родных и близких жертв;

  - подталкивание неуравновешенных людей к стремлению подражать известным террористам путем широкого и неадекватного освещения имеющих место инцидентов.

  По мнению индийского «Журнала полиции», имеются следующие основ­ные варианты негативного воздействия СМИ на исход инцидента:

  - усиление беспорядков, включая и возможное подражание «понравившим­ся» кому-то террористам;

  - создание нервозной обстановки и угрозы жизни заложников во время пе­реговоров (из-за раскрытия важной информации тактического характера);

  - влияние на процесс переговоров, проводимых правоохранительными ор­ганами;

  - усиление беспокойства общественности, которая начинает оказывать больший нажим на власти в целях достижения скорейшего разрешения конфликта, невзирая на интересы правосудия [Хлобустов О.М. Средства массовой информации и борьба с терроризмом//Современный терроризм: состояние и перспективы. - М., 2000, с. 176 - 180].

  В зарубежной литературе проблема влияния средств массовой информации на общество в период вооруженного конфликта рассматривается в работах Д. Моррисона, М. Манделбаума, Дж. Каррела, Ф. Тейлора и других авторов.

  Среди российских ученых проблемы СМИ и их роль в освещении конфликтов исследуются в работах Ю.П. Буданцева, Г.Н. Вачнадзе, А.А. Грабельникова, Б.А. Грушина, Н.Н. Моисеева, А.И. Ракитова, В.И. Саппака, В.А. Сидорова, М.И. Скуленко и др. Но во всех работах перечисленных авторов [        ] проблема влияние журналистики на характер развития  вооруженных конфликтов практически не рассматривается.

  В отечественной практике также существует множество, хотя и до конца не согласованных, документов регламентирующих взаимодействие СМИ и силовых структур. В правовом аспекте – это, в первую очередь, Закон РФ «О борьбе с терроризмом». Но во всей юридической литературе обозначаются лишь принципы взаимоотношений СМИ и органов госбезопасности.

  Среди научных исследований следует отметить работы И.О. Кулиева, который обосновал организацию взаимодействия органов внутренних дел со средствами массовой информации в условиях межнационального конфликта [Кулиев И.О. Автореф. дисс. …кандид. юридич. наук. – М., 1996], а также Н.П. Свенцитской, которая исследовала роль СМИ в регулировании национальных конфликтов на Северном Кавказе [Свенцитская Н.П. Роль СМИ в регулировании национальных конфликтов на Северном Кавказе. Автореф. дисс. …кандид. соц. наук. - М., 2000].

  Однако выводы, которые делаются в работе Н.П. Свенцитской, на наш взгляд, слишком обобщенные и не конкретные. В частности автор определяет, что «роль средств массовой информации в осетино-ингушском конфликте -неоднозначна, так как роль СМИ в рассматриваемом конфликте - проти­воречива. Это обусловлено противоречивостью интересов самих соци­альных общностей, прямо или опосредованно задействованных в кон­фликтной ситуации.

   А роль прессы при освещении вооружен­ного конфликта в Чечне обусловлена разными позициями конкретных органов СМИ, поскольку они выражают интересы несовпадающих социальных групп и слоев на­селения. ...Ха­рактер освещения межнациональных отношений и конфликтов СМИ не был достаточно взвешенным. Все зависело от симпатий коммуникатора, его политических ориентации, умения разобраться в обстановке. Такой подход, очевидно, не способствовал стабилизации межнациональных отношений, а скорее, являлся конфликтогенным фактором» [Свенцитская Н.П. Роль СМИ в регулировании национальных конфликтов на Северном Кавказе. Автореф. дисс. …кандид. соц. наук. - М., 2000].

  Н.П. Свенцитская, по нашему мнению, только обозначает проблему, не указывая, как же конкретно СМИ влияют на государственные структуры и на общество в целом именно в период межнационального конфликта, когда он принимает форму вооруженной борьбы.  

  В данной работе делается попытка изучить именно особенности влияния журналистики на характер развития вооруженных конфликтов.

  Исследование многочисленных документов и публикаций позволяет нам говорить о том, что воздействие журналистики оказывается, во-первых, на власть, и, прежде всего силовые структуры, которые стараются использовать СМИ для завершения старых и предупре­ждения возникновения новых вооруженных конфликтов, террористических актов и, в частности, предотвращения их трагических исходов.

  Однако некоторые СМИ считают, что проблемы «сворачивания» старых и предупре­ждения новых вооруженных конфликтов можно решить с помощью публикаций, примерно следующего содержания: в первую чеченскую войну «армию бросили неукомплектованной, необученной, не довооруженной, скверно обмундированной, без разведки, с бюрократическим безалаберным и некомпетентным  командованием. Дудаевцам предательски продавалась секретная информация и вооружение... Боевиков выпускали из окружения» [Браев Л.И. Как нам обустроить Чечню, или почему не состоялось государство Ичкерия // Российская газета.- 2000.- 13 января, c. 5].

  Войну показывали с чеченской стороны чуть ли не народно-освободи-тельной, а с российской - грязной, предательской, с бездарными генералами и трусливыми русскими солдатами, которые и стрелять-то толком не умеют? [Петров М. Чеченская отечественная…//Литературная Россия. – 2000. – 25 февраля, с. 4].

  И. Родионов, министр обороны, был вынужден признать, что «мы не сумели средствами информационного воздействия поддержать на­ши войска, влиять на формирование общественного мнения» [Информационная война в Чечне. Сост. Олег Панфилов. – М., 1997, с. 397].

  Информация СМИ о потерях в боевых действиях также, безусловно, оказывает большое влияние на эволюцию вооруженных конфликтов.

  «Аргументы и факты» приводят данные о том, что в 1994-1996 годах погибло 25 тысяч россиян и 61 тыс. чеченцев [Асатуров Б. История конфликта в Чечне в цифрах и фактах // Аргументы и факты. - 1997. - № 37, с. 2], а «Московские новости» указывают, что только «десятая часть погибших в прошлой войне - гражданское население» [Паин Э. Колониальная драма России//Московские новости. - 1999.- 21-27 декабря, с. 7].

  В свое время «Комсомольская правда» сообщила, что с началом второй войны в Чечне за восемь месяцев боев «объединенная группировка потеряла около 2 тысяч человек убитыми и почти пять тысяч человек ранеными. Более 60 пропали без вести..., уничтожено более 40 боевых машин пехоты, танков и бронетранспортеров, 4 самолета и 5 вертолетов, свыше 70 автомашин» [Баранец В. Чеченская война: отложенная победа или вялотянущее поражение // Комсомольская правда. -  2000. - 17-24 марта, с.4].

  После подобных публикаций «у солдат  появляется мотивация для ожесточен­ных военных действий: отомстить за товарищей, которые легли рядом, уничтожить ненавистных чеченцев. Это, конечно, страшная вещь для будущих национальных отношений. И прессе тут надо бы тонко порабо­тать, потому что такая мотивация может действительно армию повер­нуть в античеченское русло, против нации как таковой» [Удальцов А. Стенограмма дискуссии Комитета РФ по печати. Москва, 18 января 1995 г.//Журналисты на чеченской войне. Под ред. Симонова А. – М., 1995, с. 185].

  Тем не менее, после сообщений о тысячах жертв большая часть общества уже не хочет «новых» побед, даже если нарушается государственная целостность страны и «повышается энергетика разрушительного потенциала экстремизма» [Антонян Ю. Энергетический потенциал экстремизма//Независимая газета. – 2000. – 15 апреля, с. 3].

  В свое время Секретарь Совета Безопасности РФ Лобов О. дал анализ ситуации в Че­ченской республике. В нем, в частности, говорится по поводу россий­ских и зарубежных средств массовой информации, которые «усиливают деструктивное воздействие» на общество [Журналисты на чеченской войне. Под ред. Симонова А. – М., 1995, с. 73].

  «Комсомольская правда» отмечала, что «в России есть достаточно сил, не желающих победы. Еще больше ее противников вокруг России. В распоряжении этих сил огромный арсенал средств. Это и верные СМИ: телеканалы, газеты, журналы, которые уже начали «антивоенную» обработку россиян» [Шурыгин В. Кому мешает наша победа?//Комсомольская правда. — 1999. - 16 ноября, с. 5].

  «Российская газета» пишет, что война «...при всех ее благих целях была крупной ошибкой центра, который не учел масштабов разложения, раскола и разброда собственных рядов и в государственном аппарате, и в армии, и в СМИ, и по всей реформируемой стране: наживавшиеся на Чечне и крови аферисты и коррупционеры, антиельцинская оппозиция среди чиновников и офицеров, как правая, опасавшаяся за демократию, так и левая, прокоммунистическая, тайно пособничали боевикам и вредили войскам, чтобы привести их к поражению…» [Браев Л.И. Как нам обустроить Чечню, или почему не состоялось государство Ичкерия // Российская газета. – 2000. - 13 января, с. 5].

  А. Бондаренко указывает, что в первую чеченскую кампанию мы «остались без мощного средства массового воздействия на свои войска, на свое население и на население противостоящей стороны» [Бондаренко А. Циклические трансформации нашей «информации»//Информационная война в Чечне. Сост. Олег Панфилов. – М., 1997, с. 397].

  Свое влияние в пользу «сворачивания» вооруженного конфликта в Чечне, по нашему мнению, оказывали и публикации с конструктивными предложениями. Например, «Независимая газета» важным считает «изменение психологии народа, которая допускала рабовладение в конце XX века и захват заложников как промысел и «профессию». Необходимо убеждение самого народа в том, что лучше работать, чем воевать, и что Россия и русские не являются врагами чеченцев» [Антонян Ю. Энергетический потенциал экстремизма // Независимая газета. - 2000. - 15 апреля, c. З].

  «Российская газета» видит способ выхода из конфликта, предлагая решение полувыхода Чечни из России и полусохранения в ней. «Во внутренних делах - полная независимость и самоуправление... Но Россия в состоянии и вынуждена сделать для Чечни три вещи...: дать внешнюю защиту..., защиту в Чечне внутреннего   правопорядка...,   помочь   в   организации просвещения...» [Браев Л.И. Как нам обустроить Чечню, или почему не состоялось государство Ичкерия // Российская газета. – 2000. - 13 января, с. 5].

  Во-вторых, влияние журналистики, по нашему мнению, оказывается на власть и ту часть общества, которая не хотела смириться с тем, что «Москва утратила контроль над ситуацией в Чечне» [Гушер А. Ключ к Кавказу: политико-экономическая ситуация и межнациональные отношения в Дагестане // Азия и Африка сегодня. - 1999. - № 4-5, с. 40]. Поэтому после начала второй войны «держава и народ, то есть армия, политики, общество, печать - все впервые за долгие годы сплотились и выступили единым фронтом против общего врага. Главное его надо было обозначить. (И - назначить!)» [Приставкин А. Страна войны // Московские новости. - 1999. - 16-22 ноября, с. 3]. Пресса, конечно, активно решала эту задачу. 

  «Литературная газета» указывает на то, что «чеченская кампания - не узкая антитеррористическая акция, это начало борьбы России с тотальной агрессией против нее, внешней и внутренней... поднять Россию с колен, воздать агрессору за воровство и геноцид, есть исполнение воли всего русского народа. Глас униженного услышал Владимир Путин! ...Абсолютное большинство граждан России, как показывают опросы, требует от него довести войны со всем преступным, чужеродным до победного конца, чего бы это ни стоило...» [Осетинский О. Чеченский синдром//Литературная газета. - 1999. - 15-21 декабря, с. З].

  Решению продолжать войну в Чечне до окончательной победы способствуют и такие публикации, в которых  высказывает мнение, что «Россия геостратегически заинтересована в становлении и развитии в Чечне цивилизованного и миролюбиво настроенного гражданского общества с предсказуемым руководителем, способным ... четко понимать и твердо защищать интересы…, как Грозного, так и Москвы. В абсолютном значении данное обстоятельство становится для многих очевидным, так как НАТО предпринимает попытки продвинутся на Кавказ» [Асуев Ш. Фантомная боль России // За рубежом. - 2000.- 3-9 февраля, с. З] (это подтверждает приглашение американцев в Грузию).

  Таким образом, и на это указывает «Независимая газета», «поддержанию состояния чеченского кризиса активно способствуют некоторые СМИ» [Фурман Д. Самый трудный для России народ: Чечня, которую мы не знаем//Независимая газета. – 1999. – 11 ноября], которым выгодно, с одной стороны, показать «безобидный» характер боевых действий, как это делает, например, журнал «Новое время»: «Нынешняя война не очень изобилует фронтальными столкновениями, и серьезными ныне считаются даже стычки, в которых задействованы по десятку-другому бойцов с каждой стороны» [В. Дубнов Правда о победе, сочиненная три дня спустя//Новое время. - 2000. - № 6, с. 7], а с другой стороны, сформировать образ лютого и коварного врага: «Там - нелюди, воюющие не за идею, а за право грабить. Пытать, убивать, наживаться на жизни и смерти» [Гусаров Р. Война и пресса // Военный вестник Юга России. - 2000. - № 6, с. 7].

  К формированию образа нынешнего врага прибегают «не только для того, чтобы обеспечить солидарность общества с властью, но еще и для того, чтобы не дать внутренним противоречиям перерасти в открытое вооруженное противостояние» [Дубнов В. Правда о победе, сочиненная три дня спустя//Новое время. - 2000. - № 6, с. 7], как это было, например, во времена путча.

  Однажды Дудаев изрек: «Вы напрасно думаете, что мы станем вам мстить. Вам отомстят ваши собственные мальчики, которые вернутся с этой войны...» Его предвидение сбылось, у нас в уголовных делах потоком идут «афганцы» и «чеченцы» [Приставкин А. Страна войны // Московские новости. - 1999. - 16-22 ноября, c. 3].

  По-своему с помощью СМИ у нас идет эскалация роста преступности, в том числе преступности насильственной. Например, «в настоящее вре­мя в России в свободном обороте находится огром­ное количество литературы (книг, журнальных и га­зетных статей по вопросам самостоятельного изго­товления взрывчатых веществ и самодельных взрывных устройств). В некоторых из них  фактически содержатся рекомендации по их изготовлению и применению. Это обстоятельство, является одним из факторов, негативно сказывающихся на состоянии криминогенной обстановки в стране. Так в Российской Федерации только в 1998 году был зарегистрирован 21 взрыв, в 1999-м — 28, а в 2000 году более 60. причем боль­ше половины из них были совершены с применени­ем взрывных устройств. Всего же в 1991 — 2000 годах в России (не считая территории Чечен­ской Республики) произошло более 12 тысяч взры­вов разного характера» [Хлобустов О. Все мы в заложниках у преступников//Журналист. - 2001. - № 5]. 

  В-третьих, влияние журналистики, по нашему мнению, сказывается и на действиях военных. Хотя в некоторых публикациях существует другое мнение. Например, главный редактор газеты «Правда» А. Ильин рассказывал, что когда «шла война, вла­стями распространялась явная ложь, все газеты, радио и телевидение - все разоблачали эту ложь, а события, тем не менее, шли своим чередом. Никто реально не реагировал на выступления прессы. Никто реально не получал никаких шишек, ну, за исключением тех генералов, которые отказались возглавить операции, а "силовики" как шли, так и идут, на­матывая на гусеницы своих танков трупы и размазывая человеческое достоинство… Сегодня, несмотря на то что пресса пока­зывает и трупы, показывает и жестокость, показывает и бессмыслен­ность каких-то действий, а может, и всей этой операции в целом, она не может уже переломить внутреннюю инерцию войны и психологиче­скую инерцию ответственности: "Раз я уже влез в какое-то преступле­ние, то мне надо совершить новое для того, чтобы не отвечать за пре­дыдущее, добиваться победы, "победителей не судят" и т.д.» [Стенограмма «круглого стола» Российско-американского информационного пресс-центра//Журналисты на чеченской войне. Под ред. Симонова А. – М., 1995, с. 219].

  Мы не можем согласиться с подобным мнением. Показательным признаком влияния журналистики путем критики силовых структур является изменение характера боевых действий. Например, усиление активности федеральных сил во второй чеченской войне мы наблюдали с июля 2000 года. Активизации военных предшествовала целая волна «возмущенных» публикаций в прессе.

  Так, В. Романов в апреле поставил вопрос: «Почему боевики спокойно колоннами уходили из Ножай-Юрта?» [Романов В. Беги, чеченец, беги...//Сегодня. - 2000. - 8 апреля, с. 7].

  Р. Калиев и другие журналисты в июне обвиняли генералов, которые умышленно не наносят ударов по Хаттабу – «в его банде нет чеченцев» [Р. Калиев Аллах высоко, а мир далеко: репортаж из лагерей чеченских боевиков//Общая газета. - 2000. - 15-21 июня, с. 1].

  В. Дубнов поднимает вопрос, как окруженные боевики в «котле» успевают спокойно расположиться, определить по домам раненных и даже ампутировать ногу Басаеву, прежде чем организовавшие им «котел» федеральные войска их там блокировали и, естественно, отпустили» [В. Дубнов Правда о победе, сочиненная три дня спустя//Новое время. - 2000. - № 6, с. 7]

  В-четвертых, как показало исследование публикаций, влияние журналистики оказывается на незаконные вооруженные формирования, на стремление террористов использовать СМИ для осуществления дополнительного «нажима» на власти, усиления страха и паники среди населения. Например, с началом второй войны в Чечне через СМИ «мафиозно-криминальные сепаратисты стали трубить на весь мир о «преступной российской империи», вновь стали призывать исстрадавшееся от местных и пришлых «воинов Аллаха» население республики дать отпор российским «оккупантам», «насильникам» и «убийцам» [Россия разрубает чеченский узел//Военный вестник Юга России. - 2000. - № 3, с. З].

  «Независимое военное обозрение» писало: «в ходе боевых действий в Чечне боевики Джохара Дудаева развер­нули активную информационно-пропагандистскую работу, во многом упредив как пресс-центры федеральных войск, так и информаторов из госструктур. Идеологам сепаратистов приходилось решать весьма сложные задачи - расширять круг сторонников, пополнять число доб­ровольцев в своих рядах, повышать боевой дух боевиков, формировать позитивное отношение к ним у российской и международной общест­венности. Надо сказать, что им это удалось сделать, причем в первые же недели после ввода войск в Чеченскую Республику. Федеральные войска оказали им в этом плане поистине неоценимую услугу. Основательно разрушенные города стали благодатным пропаган­дистским материалом. Практически ежедневно по всем телеканалам мира демонстрировались панорамы поверженных городов, улицы, усе­янные трупами. Все это производило неизгладимое впечатление на мировое общественное мнение, побуждая его вставать на сторону чечен­ских сепаратистов» [Информационная война в Чечне. Сост. Олег Панфилов. – М., 1997, с. 399].

  В-пятых, сказывается собственная позиция СМИ в освещении терро­ристических актов, особенно таких, как захват заложников, имеющих, как правило, достаточно продолжительный характер.

  Многим памятны «прямые трансляции» проведения операций по штурму дагестанского села Первомайское, наблюдая которые чеченские «командос» могли получать ценную информацию о деятельности спецназа по их нейтра­лизации [Хлобустов О.М. Средства массовой информации и борьба с терроризмом//Современный терроризм: состояние и перспективы. - М., 2000].

  Можно, на наш взгляд, согласится с мнением О.М. Хлобустова и С.Г. Федорова, которые указывают, что «в нашей стране информационная обста­новка достаточно неблагоприятна. Известно, что некоторые сообщения СМИ могут рассматриваться как своеобразные «учебные пособия» для потенциаль­ных террористов.

  Внимание СМИ и общественности к проблеме терроризма, наличие зна­чительного числа публикаций по ней, может вызвать «эффект бумеранга», то есть оказывать стимулирующее воздействие на преступников». Авторы отмечают, что захват заложников получил столь широкое распространение по­сле того, как эта практика получила широкое освещение в прессе во второй половине 80-х годов [Хлобустов О.М., Федоров С.Г. Терроризм: реальность сегодняшнего состояния//Современный терроризм: состояние и перспективы. - М., 2000].

  В-шестых, и на это указывают, в частности, материалы «круглого стола» Российско-Американского информационного пресс-центра, журналистика оказывает большое влияние на духовную атмосферу в зоне вооруженного конфликта: «здесь происходит... травма не только тела, но и сознания... уже сегодня не только те ребята, которые непосредственно воюют там, на передовой, не знают, с какой стороны эта передовая, но и люди, которые живут в этом обществе, люди, которые живут далеко от тех событий, не пони­мают, что происходит. Ожесточаются сердца, начинается эскалация же­стокости» [Ильин А. Стенограмма «круглого стола» Российско-Американского информационного пресс-центра//Журналисты на чеченской войне. Под ред. Симонова А. – М., 1995, с. 219].

   А в прессе продолжают появляться «очень эмоционально заряженные вы­ступления, часто несущие не так много информации, но создающие ко­лоссальное эмоциональное напряжение» [Малашенко И. Стенограмма «круглого стола» Российско-Американского информационного пресс-центра.]

  Таким образом, проведенный анализ публикаций позволяет сказать, что, во-первых, содействие и противодействие журналистики прекращению вооруженного конфликта, противостояния государственных структур и общества в целом являются элементами информационной войны, так как большинство публикаций - это выполнение социального заказа определенных политических сил в интересах пропагандистской борьбы с назначенным противником. Во-вторых, влияние журналистики обуславливает характер развития вооруженных конфликтов следующим образом:

  Во-первых, журналистика, с одной стороны, оказывает содействие разрешению конфликта, а, с другой стороны, способствует его эскалации. Это проявляется:

  - в работе на сенсацию, оправдании на­силия, распространении стратегической информации о потенциальных целях, и распространении тактической информации в тот период, когда продолжают­ся боевые действия или отдельные террористические акты;

  - в критике военного руководства и искажении действий федеральных сил;

  - в тенденциозном освещении процесса переговоров, проводимых властными структурами.

      Во-вторых, отдельные публикации журналистов способствуют обострению межнациональных отношений, что неизбежно сказывается на состоянии войск противоборствующих сторон и тем более на населении зоны вооруженного конфликта.

  В-третьих, через журналистов незаконные вооруженные формирования осуществляют давление на власти, способствуют усилению страха и паники среди населения, т.е. оказывается необходимое влияние на духовную атмосферу в зоне конфликта, взгляды российской общественности и характер реакции международного сообщества.

           В-четвертых, печатные издания нередко способствуют увеличению роста преступности, так как некоторые из них являются своеобразными «учебниками» для террористов.

  
  

    Выводы по первой главе:

  
  

  1. Среди широкого спектра внутригосударственных российских конфликтов особым образом выделяется типология вооруженного противоборства конфликтующих сторон, которое в последнее время приобретает все более острый характер, содержание которого состоит в широкомасштабном применении, с одной стороны, сил и средств органов государственной безопасности, а с другой стороны, всесторонне подготовленных «незаконных вооруженных формирований».

  Отдельной составляющей вооруженного конфликта является диверсионная война и терроризм.

           2. Печатные средства массовой ин­формации играют важную роль в решении многих актуальных проблем развития общества. В последнее время особое внимание СМИ концентриру­ется на освещении событий в так называемых «горячих точках». При этом существуют различные, в том числе, тенденциозные подходы к анализу вооруженных конфликтов.

  Использование печатных средств массовой информации в интересах предупреждения конфликтов и их конструктивного разрешения - одно из перспективных направлений повышения информационной культуры рос­сийского общества. Включение данной проблематики в сферу интересов политологии намного повышает практические возможности науки по изучению и регулированию всевозможных конфликтов, в том числе и вооруженных.

  3. Из многих трудностей в деятельности печатных СМИ особым образом выделяются ограничения свободы слова и проблема соблюдения журналисткой этики в условиях военного конфликта, когда журналистам приходится работать при определенном социальном заказе в условиях информативного вакуума, и они не имеют необходимых возможностей (правовых, финансовых, моральных и т.п.), чтобы рассказать полную правду о вооруженном конфликте.

  Объективность информации, особенно государственных изданий, в период вооруженного конфликта зависит от распро­страняемых официальных сведений, исходящих, в первую очередь, от си­ловых ведомств. Сообщения пресс-центров органов государственной безопасности, а также деятельность военной цензуры приводят к противоречию возможностей и желаний журналистов. Данные обстоятельства, а также работа СМИ в условиях отсутствия правового поля, когда проблемы свободы печати и журналистской этики детерминированы законами и условиями участия государства в военном конфликте, обуславливают их втягивания в «информационную войну.

  4. Журналистика оказывает прогрессорское влияние на эволюцию вооруженных конфликтов, так как возрастание роли средств массовой информации на факторы, определяющие поведение людей, способствует тому, что содержа­ние, форма и динамика сообщений печатных СМИ, оказывают определенное влияние на интенсивность развития вооруженного конфликта и событий вокруг него, а также на психологическое состояние людей, их отношение к происходящим событиям.

  Средства массовой информации оказы­вают мощное воздействие на формирование установок, влияющих на поведение участников конфликтующих сторон и помогают формиро­вать стереотипы (де) конструктивного поведения в различных ситуациях такого социального взаимодействия, как вооруженный конфликт.

  
  

   

  
  
  
  

   

   

  
  
  
  
  
  
  
  
  

  
  

  ---

  1 В сентябре 2000 года в интервью радиопрограмме «Маяк» первый заместитель начальника генерального

    штаба  В. Манилов через год после начала боевых действий признал, что численность боевиков составляла

    26 тыс. человек.

  
  
  
Скачать курсовую работу