Нравственно-интеллектуальная
школа
Российская
начальная школа, как и всё общество, прошла за последние годы путь весьма
существенных трансформаций, суть которых необходимо осмыслить, для выработки
алгоритмов роста. Для конкретности можно рассмотреть путь развития только в научной
среде, не имея в виду принципиальной разницы между развитием человека, плодотворно
занимающегося наукой или искусством, а даже наоборот, видя эти два пути как дуальные,
а для отдельного индивидуума и желательно параллельные.
Семья отдаёт
детей в школу, школа – в вуз, вуз – в тематический НИИ, затем, или сразу,
научный сотрудник попадает либо в тот же вуз, либо в академический институт.
Градация в завершающей стадии весьма условна, имеет массу опровергающих
примеров, но пластичная иерархия между конкретными институтами и работающими в
них научными школами существует. На каждом уровне восходящего интеллекта
человек может почувствовать свой предел, прервать либо замедлить из
меркантильных или других соображений свой рост и приступить к реализации
накопленного потенциала. Внутренние возвышающие усилия переориентируются
горизонтально и вниз на внешние объекты, в реальную жизнь. Результаты этих
усилий в конечном итоге получает потребитель и платит за них, рис.1. Можно
найти и неточности, и ошибки в схеме, предназначенной для краткого описания
даже разных экономических структур государства, но существенным здесь являются
только общие выводы из этого сделанные, для которых детальное описание ничего
не меняет.
Структура
мира
Госаппарат Академия Люди,
усилия Фундаментальные
наук исследования
Бюджетные
деньги ВУЗ
Теоретический
продукт
Академия НИИ
образования
Технология
Педагогичес-
ВУЗ Промышленность
кие вузы
Хозяйство
ШКОЛА
Услуги
кадры, методики
Люди,
Торговля
усилия
СЕМЬЯ
Налоговые деньги
Рыночные деньги
Потребитель
Рис.1. Схема
политико-экономического управления образованием
При социализме
монопольным потребителем почти всех усилий людей было государство, оно же имело
во всех компонентах контрольный идеологический пакет для управления
происходящим. Госаппарат распределял по своему усмотрению условные (безналичные)
деньги на каждый уровень восходящей вертикали. Разница между мизерным "налом",
попадавшим в руки людей, и "безналом", которым регулировалась
экономика, была не просто колоссальной, это были деньги в ортогональных
пространствах. Поэтому кажущиеся замкнутыми кольца автоматического
регулирования на этой схеме – иллюзорны. Наоборот, система быстро
подстраивалась под любое линейно спускаемое сверху решение госаппарата, не
обязательно считаясь с потерями в эволюционной вертикали человека и в
эффективности его нисходящих прагматических усилий в "народном"
хозяйстве. В области образования управление и формирование исполнителей было и
ещё более упрощено благодаря искусственно созданному дополнительному кольцу:
школа – педагогический вуз – Академия педагогических наук – школа, в котором
высшим достижением стал не постоянно увлекающий процесс возвышения знанием, а
унифицированный способ переваривания чужих открытий. Это, в частности, привело
к предельно простой системе управления образованием через утверждаемый учебник,
команду для педагогов, называемую методикой, и пятибалльную оценку для учащихся
всех уровней – и в школе, и в институте.
В
гуманитарной области развитие не только не требовалось, но было явно противопоказано,
поэтому вся образовательная деятельность зацикливалась в этом бесплодном педагогическом
кольце (левая часть рисунка), не имеющим стержневого возвышающего мотива, но
постоянно подхватывающим всё новые поколения, – оболванивание стало главной и
хорошо реализуемой задачей. Минимальный процент людей из мёртвого педагогического
кольца, живущего своей обособленной от реального знания жизнью, не благодаря, а
только вопреки созданной системе, сохранял и развивал свой интеллектуальный
потенциал. Способом для этого явилось исключительно занятие собственно наукой,
у кого это получалось после демпфировавших интеллектуальные способности
педвузов.
Наука не
закольцована, а устремлена вверх, рис. 1, человек исследует всегда превосходящий
его возможности мир божий, сам всё более приобщаясь к его постепенно раскрываемым
таинствам. Философия, осмысливает и обобщает получаемое знание, помогая
религиозному откровению питать искусство, которое устремлено вниз к обществу,
делится этим знанием, образно и упрощённо объясняет, раскрывает духовность
человеку с разбуженным чувством. Поэтому словосочетание "педагогическая
наука" абсолютно нелепо. Педагогика – это искусство. У искусства и науки
разные способы развития и кадрового самовоспроизводства. Педагогику невозможно
изучить и преподать – только заново для себя придумать и открыть. Например, в
литературном институте, преподавая наукообразное искусство, монотонно десятками
готовят пушкиных и достоевских, а получаются грамотные корректоры с чванливой
ленцой. Но педагогические способности может развить в себе сам человек, если
того хочет, и он может быстрей освоить это искусство, наблюдая за мастером, но
не зубря мёртвые методики и возрастные особенности детей по учебникам. И не
менее нелепой является уверенность зелёного абитуриента педвуза, решившего, что
ничего не сделав в науке, он сможет её качественно преподавать даже и в весьма
ограниченном объёме школьного курса. Чтобы в реальном времени не терять
ориентиров на то, что нужно для успешной научной деятельности, надо самому этой
деятельностью заниматься, причём постоянно. И по-настоящему учить науке можно
только в рамках этой самой деятельности, а не став педагогом-профессионалом,
отколовшимся от научной работы. К счастью, исключения и из этого правила есть.
Социалистическая формальная педагогика в гуманитарной области была таким
образом подорвана в корне, имея бесплодный идеологически-кастрированный и затем
свёрнутый научный процесс самолюбования.
В технической
области развитие ВПК было невозможно без развития человека, и государство
вынуждено было для самовыживания подкармливать эволюцию, организовывая
интеллектуальное воспроизводство почти без денег для ошарашенных властью людей,
эксплуатируя природную любознательность человека и агитируя за виртуальные
ценности, но давая в руки научных руководителей, подчас, колоссальную реальную
власть. При этом, в отличие от капитализма, который платил только за реальный
продукт, и ни в коем случае не за идеалы, эти виртуальные ценности, для
большинства практически очищенные от денег, постепенно становились
идеалистически совершенными, что давало ускоренный интеллектуальный рост и
взрывной характер прагматических достижений отдельных научных коллективов.
Социализм, теряя экономическую мощь, не имея равных с капитализмом средств,
компенсировал это в произведении деньги на интеллект последней компонентой,
сохраняя стратегический военный паритет.
Однако не
только материальные, но и интеллектуальные потребности людей всё же явно не
балансировались, оставаясь практически мономерными при ублюдочной политической
философии, что со временем привело к нравственному кризису предельно суженного,
некогда всего лишь эйфорического, а не возвышенного, искусства, к отказу от профессиональной
деятельности, а чаще – к вялому саботажу технической элиты. Отказников
подхватывала диссидентская среда, не видевшая греха и в предательстве, а
саботажники спивались, умствуя на кухнях, и пели песни по лесам, обеспечив во
втором поколении дачный бум, леса вокруг крупных городов уничтоживший. Именно
эти, а не вторичные экономические механизмы, привели к краху в третьей нравственно-информационной
мировой войне. Оперативное управление стало безвольным, громоздким и, в конце
концов, циничным. Отказала главная производительная сила – ничем уже не
одухотворяемый интеллект, который не может постоянно развиваться только в одном
направлении, как его ни корми. Однако образцы иерархически выстроенной,
практической, целеустремлённой педагогики, необходимые учёным школы и ученики,
с которыми вместе они только и могут постоянно расти, были созданы в подчас
совершенном виде в рамках плодотворных научных коллективов мирового значения,
руководивших предприятиями и отраслями, создававшими для собственных нужд
уникальные вузы типа ФизТеха.
Вследствие
ослабления активности интеллектуальной технической элиты страны, на фоне
тщательно прополотой гуманитарной, удалось запугать политбюрошников и поставить
перед госаппаратом перестроечную политическую задачу развала – результат посредством
жёсткого вертикального партийного управления был получен исторически мгновенно.
Возмездие тоже не залежалось. Квалифицированных технарей просто согнали с рабочих
мест, а угоревшим было в безденежье профессионалам хрущёбских кухонок – философам,
экономистам и юристам – дали возможность размяться на свободе, обеспечив управляемый
революционный хаос борьбы с привилегиями и подгоняя расползающийся по щелям
суверенитет. Появившееся вместо госраспределения рыночные деньги, продолжая линию
на желудок в ущерб голове, на верхние уровни жизнедеятельности (см. рис. 1) не
стремились; торговать и так было чем, страна богатая. Была.
Так до сих
пор незрелая интеллигенция страны, не оправившись от очередной резни, в конце
века капризно повторила свою ошибку, совершённую в его начале. И опять именно
вследствие гуманитарной слабости общественного интеллекта, прикрываемой,
начавшейся с разделения на физиков и лириков, малоскромной саморекламой не
обученных философствовать гуманитариев. А государство, Комитет своей
безопасности поставившее на крови, а не нравственности, хоть и привлекало
(подчас в прямолинейно большевистском смысле этого слова) всё более высоколобых
мужей для своего самосохранения, а не развития, но державшее на вторых ролях
другой Комитет по науке и технике, было загодя обречено своим структурным
построением, допускающем к тому же коррупционные мутации. Музыку заказали
деньги, и получился похоронный марш для десятков миллионов.
Высшее
образование потеряло заказчика. Наступила интеллектуальная стагнация, а затем и
деградация. Однако для средней то школы "перестройка" оказалась,
наоборот, во многом полезной благодаря выпавшим в осадок безработным научным
сотрудникам, потерявшим привычные области приложения сил, но сохранившим, в
добавок к невостребованной квалификации, желание и навыки передачи знаний.
Кроме того, синхронно исчез идеологический партийный контроль за
государственной школой, появились частные. В этой области наиболее
инициативными и творческими педагогами свобода была использована достойным
образом. Не только страдая от хаоса, но и пользуясь им, недобитая научная
среда, как только под её контроль стали поступать минимальные средства от
постепенно восстанавливающего свой качественный уровень рыночного оборота, уже
без государства пытается восстанавливать разорванную кадровую связь между собой
и средней школой. Наблюдались и зачаточные всплески осмысленной государственной
политики в области образования на фоне махровой девальвацией основополагающих
принципов успешного обучения. Результатом стало заметное усиление подготовки,
но только в специализированных школах, и в первую очередь в крупных городах,
имеющих, пусть и ослабевшую, научную среду. Однако до сих пор прагматическим
мотивом для получения вузовского диплома является не интенсивная и хорошо оплачиваемая
научная деятельность, а просто желание торговых и банковских структур иметь
более сметливых сотрудников, или надежда студентов на получение работы за
границей…
Таким
образом, наряду с остающейся подавляющеболшевистской педагогической средой
старого образца в косметике современной всеядности и вседозволенности, зарождается
и быстро адаптируется вынужденно появившаяся в школе малочисленная составляющая
выходцев из научной среды. В интеллектуально-ориентированной педагогике численный
перевес менее заметен, это приводит, однако, к большему контрасту в методах
внутри одной школы, что чревато. В своих наиболее чистых проявлениях старая
педагогика, воспитывая и поучая, снисходит к ребёнку, заботливо подстраивается
под его ограниченные возможности, окружая теплом. А привычная к дискуссионной
конкуренции научная среда вынуждает подтягиваться, усиливаться и расти, заставляет
добывать, а не кормиться, достигать, а не осваивать. Эти, материнская и
отцовская, линии воспитания противоборствуют в современной интеллектуально-ориентированной
школе, гармоничной семейной обстановки не создавая. Ещё одна заметная
отличительная черта постперестроечной школы – нововнедрённое откровение старой
педагогической науки – школьная психология, тоже наука.
Человекопытливая
наука о душе, психология, изучает стереотипы поведения в многочисленных
стандартизированных положениях, расчленяя душу на мелкие части, преимущественно
методами различных психоанализов, по интимному духу подозрительно напоминающих
анализы физиологические. Душа в название собрания поведенческих стереотипов
вошла как значимая претензия на точное знание точно сокровенного. Из изученных
кусочков конструктора она вновь собирается и начинает жить по уже совершенно
ясным для исследователя законам. Важную диагностическую роль играют здесь
разнообразные тесты, типа нарисуй невероятное животное и ответь на сорок с
гаком таинственно спутанных вопросов. Простор для чудесно взаимоисключающих
теорий при таком подходе практически безграничен, они и сменяют друг друга с завидной
скоростью, активно способствуя появлению во всё больших количествах всё более
остепенённых учёных, не замечающих терминологической несуразицы даже в названии
своего занятия. Поведение зрелого алкоголика с полтинником в руке научно
предсказать, конечно, можно, но чем выше уровень внутренней организации
тестируемого, тем во всё более комичном положении оказывается тестирующий (не
путать с тостующим), затеявший эту высокоумную игру, сам, как правило, ещё не
завершивший преодоление по передовым психотехнологиям собственных юношеских
поведенческих комплексов, совершенно очевидных для большинства неуёмно
тестируемых.
Обязательное
качество науки – прогностические способности психологии основаны только на
недалёкой прямолинейной экстраполяции в лучшем случае правильно осмысленного
прошлого. Она не способна на творчество в принципе, потому что пытается
творить, воздействуя на понятийный аппарат в лучшем случае в принципе одного
порядка сложности с её собственным понятийным аппаратом, но не находящимися под
её непосредственным управлением, а только лишь не обученном её премудростям.
Когда же уровни качественно разные, всё сводится к манипуляциям, а если подопечный
уровнем качественно выше – к его собственному, независимому от психолога,
творческому развитию. Гармоничный вариант – содружество опытного тренера и
жаждущего ученика. Но это уже не психология, это педагогика, причём не наука, а
искусство без прогностических гарантий, но с любовью, верой и надеждой на успех.
А вот, к
примеру, один из новоизобретённых вариантов действий заслуженной детолюбивой
психологии в среде развивающихся одарённых детей. Ребёнок должен стать объектом
пристального исследования, должна быть составлена его психологическая карта,
имеющая и секретную составляющую. Сведенья в компьютер о нём собирает многочисленный
аппарат. Каждый подопытный обсуждается консилиумом из минимум четырёх
разнопрофессиональных экспертов, выносящих вердикт и назначающих на полгода
вперёд индивидуальный план, так и хочется сказать, лечения. Затем инструкции
спускаются неусыпным психологам-воспитателям, но, в крайнем случае, посвящённым
может стать и кто-нибудь из педагогов, если психологи отважатся доверить ему
секретную информацию. Через полгода всё заново – коррекция; ребёнок всё-таки
признаётся не быстро, но меняющимся. А если он меняется быстрей, то ведь нет же
всё равно возможности такую огромную работу в отношении целой школы проводить
чаще. Народу занято много, однако, все в поту… Что-то очень напоминает…
Напоминает секретную службу, исподтишка претендующую на управление
минигосударством. Психологическая полиция, вместо только недавно отжившей
психополитики. Изобретение новое, а методы старые. Такими примерами и
объясняется, скорее всего, чрезмерная аллергия автора, признающего за
психологами огромный, систематизированный и, безусловно, пригодный для
продуктивного использования опыт наблюдения за поведением человека.
Во все
времена жили, замечая без учёных психостепеней между основными делами и
характеры коллег, изредка подшучивая для доброжелательной коррекции. Кстати,
именно характеры изучала античность, а о душе философствовала, на изучение не
претендуя. Взялись учить детей – так надо и учить их предметам, а не изучать
самих учеников, разбазаривая фонд зарплаты. Надо двигаться вместе, помогая
детям преодолевать возникающие, в том числе и поведенческие проблемы, быстро
подсказывая им в каждом частном случае без детальных исследований на основе
своего житейского опыта, как лучше поступить, формируя полезные навыки. И не
нужно ставить нереальной задачи полного изучения и последующего индивидуального
программирования обучения всех подряд учеников, которые растут так быстро, что
даже внешне каждую неделю меняются. Полезней жить их жизнью, опосредованно
направляя её, наблюдать, создавая динамическую систему мотивов интенсивного,
увлекательного познания мира. И будет ли выполнять команды психологов
состоявшийся преподаватель, которому и сложносочинённая наука педагогика не
очень то нужна, если просто знаешь преподаваемый предмет и всё вокруг него,
хочешь и умеешь лаконично объяснить суть, хочешь и умеешь увидеть свои неизбежные
промахи, совершенствуясь постоянно. Творческий учитель, используя опыт коллег,
всё же сам себе придумает и откорректирует методику, видя перед собой каждый
раз в чём-то особенных учеников.
Если серьёзно
ставить новые неординарные задачи, то в интеллектуально-ориентированной школе в
первую очередь надо просто отказаться от методического руководства и кадрового
воспроизводства рудиментарного педагогического кольца (рис.1), убрать с
ключевых постов школы его идеологических адептов, или хоть надёжно их усмирить.
Продолжая семейную аналогию, – необходимо установить патриархат, вовсе не отрицая
женского начала, как такового, а просто нормализуя и гармонизируя разумным
управлением одинаково существенные и по-разному творческие половины. Солидная
педагогическая подготовка в научной среде далеко не редкость, хотя и не
является самоцелью; но именно поэтому она и владеет методиками глубокого
проникновения в суть вещей, базируясь на глубине самого научного исследования.
И преподавателей в школу не вынужденно, а сознательно и постоянно должна давать
действующая наука, если она хочет выжить в новых условиях, а школа таких людей
должна активно искать, поскольку педагогическими способностями обладает всё же
не любой подряд учёный, и работа с детьми имеет существенные отличия от работы,
например, со студентами.
Эти люди
должны творчески перенести в школу систему преподавания в минимальной степени
нуждающуюся в каких-либо специальных методиках, систему, работающую по образцам
часто совершенно забывшей про школьную педагогику жизни, но с памятью о любимых
и неповторимых учителях. Несомненно и то, что методики преподавания и приёмы
управления учебным процессом, найденные и отработанные в структурно более простой
и замкнутой школе, могут найти фрагментарное применение в вузах и научной деятельности.
И, конечно, педагогика уж совершенно не нуждается в манипуляционных методах
работы с людьми. Психология появилась когда-то вслед за побеждающим атеизмом,
заполняя вакуум бездуховности, и сейчас имеет оправдание только как скорая
помощь в случае тяжкого падения человека, но лечением души, что является лишь
первой стадией духовного восхождения, успешно может заниматься только
деятельная нравственность, имеющая религиозные основания, поскольку любое
слово, начинающееся с "психо…" надо бы, правильно переводя, относить
к области духовного, а не научного знания. Психология, накопившая и обобщившая
большой опыт наблюдений за человеком, может, пусть и не всегда точно, но быстро
находить сумму вероятностных характеристик поведения – характер, давать
полезные ограничительные рекомендации при наборе учеников, в рамках не
научного, а традиционного бытового нравственного воспитания, для подстраховки
преподавателей в острых случаях, снабжая превентивными советами без грифа
секретности, от которого потом не отмоешься… При обоюдном желании, согласовав
тезаурус, укротив амбиции и переориентировав усилия, притереться можно.
Вертикаль
целенаправленного личного интеллектуального роста должна возникать уже в
начальной школе. Это колоссальный ещё никогда никем массово не использовавшийся
резерв общества! Разбазарив всё, что было, России больше и не на что надеяться.
Лучшие, неплохо разработанные методы ускоренного развития маленьких детей,
должны применяться шире и последовательней, а со средней школы на учеников уже
серьёзно должна влиять научная среда. Но кто платит, тот и заказывает – не
хватает малого – нашей науке надо самой научиться, по примеру Нобиля или
Гейтса, зарабатывать и ни от кого, ни от каких грантов не зависеть. Тогда
запутанная схема финансирования науки и образования (рис.1) предельно
упростится, превращаясь в вертикальный ствол ветвящейся экономической жизни,
поднимающий к улавливающим свет листам питательную влагу, не ожидая рыночного
дождя или государственного полива.
Однако
история перегружена примерами того, как с фатальной неизбежностью, вследствие
размягчения ортодоксально утверждённой нравственности, любая растущая культура
обращалась в хиреющую цивилизацию и умирала. Это всегда и обязательно
оформлялось сначала выходом из-под контроля носителей живого творчества всё
большего количества потребителей, никаких благ не создающих и имеющих всё
меньшую охоту к жертвенности, но зато последовательно подгребающих материальную
почву могущества. Наилучшим инструментом для этого стали деньги, которые
появились когда-то как гениальное социальное изобретение, по значимости сходное
с изобретением колеса. Теперь человечество после полного овладения планетой
впервые поставлено в реально эсхатологическую ситуацию, а ускоренно
развивающиеся коммуникации в этой почти закрытой, изолированной от внешних
влияний, планетарной системе ведут к лавинообразному росту многоликой
опасности. Сейчас, остыв от пионерского трепетного гнева, можно спокойно
сказать об очевидном. Люди пренебрегли предостережением: "Нельзя служить и
Богу и мамоне". Колесо сорвалось со своей нравственной оси и упивается
катанием быстрее буксующей телеги. Всё не только продаётся, но и продано уже,
хотя и не до конца поделено. Уговорить, выкупить, назад отвоевать – не удастся…
Можно только
защитить и упрямо не продавать то, что осталось. Осталась дачка – как подачка,
зарплата – что заплата, небо над головой и, у кого и она ещё не сдана в аренду,
сама голова. Но и всё, что через неё, эту голову, творчески проявляется,
скупается на корню существующей системой управления интеллектуальной
собственностью, подменившей природное стопроцентное авторское право управлять
созданным. И всё же осталась вера, что творчество – это не оригинальная
отсебятина, а благословенный под ответственное управление переданный дар,
который преступно разбазаривать. Осталась воля народа, которому надо бы не бить
себя руками по голове, по своей же интеллигенции, а растить её, холить, а затем
и слушать разумных команд для рук и ног. По-русски "умник" звучит,
как насмешка, а частенько бывало, что и как смертный приговор. Потому, может,
что умники для управления нами же у нас всегда откуда-то даром завезённые; а в
Штатах, например, преимущественно за свои же деньги купленные, – вот ими и
дорожат. Но когда мы сами воспитывали свою интеллигенцию? Когда жили своим
умом? Западня-то простая: чтобы исподтишка развалить любое дело, надо
изловчиться поставить во главе тщеславного дурака с командой общецивильных
циников и умно организованным пиаром, и: "Процесс пошёл!..". На чисто
финансовом поле современной экономики мы не побеждаем. Поэтому не достаточным,
но абсолютно необходимым условием выживания русского народа и России, как
государства, является самостоятельное воспитание духовной интеллектуальной
смены, способной служить интересам страны через создание национального интеллектуального
продукта – наивысшей мировой ценности, потенциально превосходящей весь остальной
совокупный капитал уже осмеченной, присвоенной и подленько застрахованной
Земли.
Школа в
современных, пусть и весьма разнообразных, формах такую задачу решить не в
состоянии; но не надо забывать, что это задача выживания страны, и среди других
направлений наиболее объёмная и долговременная. На первых парах более всех
именно школьное образование нуждается для своей модернизации и в
государственной поддержке, и в помощи только просыпающегося бизнеса, ещё не
осознавшего, что платить надо за мощный конструктивный интеллект, а не за
переодевание по частным школам в глаженные костюмы ещё недавно нищих
преподавателей малоупотребимых иностранных языков, с которыми детишкам будет
вольготней в экзотических турпоездках.
Хочется быть
правильно понятым – высказанные, для краткости где-то, может быть, и резковатые
суждения – это не стремление бросить тень на подчас героически преодолевающих
равнодушие общества педагогов, а стремление обнажить застарелые уродства ещё во
многом советской педагогики, нуждающейся в серьёзном реформировании. Попытки
угнаться за всё более динамичным временем без осмысления пройденного пути уже
привели к отказу от как раз наиболее удачных форм и приёмов средней школы ещё
недавнего прошлого; только наиболее сильным педагогическим коллективам удалось
не растерять академической цельности образования, измельчали и утрачены канонические
школьные программы и учебники. Взамен появляются новые течения типа представленного
даже в РАН ноосферного образования; после краткого знакомства с трудами его
адептов создается ощущение, что имеешь дело с науколикой сектой, намеренно
отгораживающейся от критики шустро формируемым жаргоном, за которым только
перепевки демократической эйфории. После недолговременной передышки безвременья
на школу началась новая, достаточно жёсткая атака.
Продолжая
подходы, уже использованные для выявления причин развала страны, следует особо
отметить, что здоровой последовательностью личных и общественных целевых
предпочтений при выборе конкретных путей развития является триада: духовность,
интеллект, благосостояние (деньги). Положение, при котором получение
экономической выгоды является приоритетным для группы людей, или для группы
государств, как это сейчас демонстрирует северо-атлантическая цивилизация,
неминуемо приведёт к повторной гибели Атлантиды. Там интеллект находится в
услужении у финансовых корпораций, а духовность, чтобы цинизм или полный вакуум
не бросался в глаза, подменяется льстивой гуманитарной идеологией, в
политическом устройстве принимающей форму демократии. Этому цивилизационному
цунами удалось прорваться в Россию только потому, что и у нас при социализме,
хотя деньги и были демонстративно поставлены на последнее место, несомненно,
управлялись интеллектом, но духовность так же подменялась атеистической верой в
постоянно ускользающее из рук светлое рукотворное будущее. Искренняя вера встречалась,
но самодельная – многоликий языческий интеллигентский идеализм, который
какое-то время и дополнял триаду приоритетов сверху, обеспечивая прагматический
успех государства. Но безденежный народ устал от аморфно-патриотического
идеализма, а гуманизм выродился в какой-то мечтательный и неудоботерпимый
аскетический гедонизм, разделившийся на нищую общественную и барскую партийную
составляющие. Очевидная уродливость духовного коммунистического суррогата над
вполне здоровой подчинённостью денег интеллекту оказалась страшнее для людей в
России, чем издалека привлекательная заграничная мамона, властвующая над умами
в маске обходительной душевной вежливости, прикрывающей то вороватость, то
воинственность. Разделившийся дом не устоял, а перевёрнутый, но сбитый
дисциплиной страха в плотную алчную команду, балансирует и лихорадочно
подгребает под себя финансовый, так же, как и при социализме, всё более
фьючерсный фундамент…
Мы же теперь
маску, кажется, разглядели, но – кандалы чужого и не до конца украденного
собственного богатства уже на теле с до земли придавленной головой. Мы попали в
приоритетную западню цивилизованного запада – деньги, интеллект, церковь,
которая многим молниеносно разбогатевшим, зато отлившим колокола для храмов,
раздаёт по схеме индульгенций равноапостольские ордена, чем успешно лечит
постоянно пачкаемую совесть, попутно девальвируя собственный авторитет. Перед
лицом неминуемого порабощения деньгами и затем поимённого истребления заранее
переписанного народа у нас есть единственный (неапокалипсический) выход из
положения – государственной власти, национальному капиталу и каждому человеку в
отдельности сосредоточиться не на материальных благах, а на создании условий
роста для активной национальной интеллигенции, разглядевшей за деревьями лес и
уверовавшей в Бога, она же в свою очередь должна организовать жизнь по евангельским
установлениям, которые деньги вовсе не отрицают, а только ставят их на место.
Это и возродит духовность, непобедимый русский дух с такими же его монахами,
какими были Пересвет и Ушаков, русский дух, о предпочтениях которого в триаде
духовное, интеллектуальное, материальное предельно просто сказал своим солдатам
Суворов: "Молись Богу – от Него победа!.. Воюй не числом, а умением".
Без создания
сильной нравственно-интеллектуальной школы установить здоровую иерархию
ценностей в общественном сознании невозможно, и главная задача нашей национальной
образовательной системы – воспитание людей высокой культуры с истинно русским
религиозным мировосприятием, передовым научным знанием и волевым стремлением к
всегда достигаемой благородной прагматической цели.