Статус внутригосударственного вооруженного конфликта в
международном гуманитарном праве
Запрещение применения силы и угрозы
силой в международных отношениях имеет огромное значение для сохранения
международного мира. Однако международно-правовые средства обеспечения
международной безопасности пока не стали гарантией мирных отношений между
государствами. В современных международных отношениях продолжают существовать
источники все более усложняющихся вооруженных конфликтов.
Первые попытки правовой регламентации
ситуаций внутренних конфликтов были предприняты в рамках деятельности
Института международного права. В самом деле, этот Институт, который уже на
своей гаагской сессии 1875 г. в связи с рассмотрением Проекта Брюссельской декларации
занялся изучением кодификации законов и обычаев войны, по логике вещей должен
был обратиться к анализу ситуаций внутренних конфликтов на своих сессиях,
состоявшихся в Гааге (1898 г.) [Рыбаченок И.С. Документы первого международного
конгресса по истории дипломатии в Гааге в 1898 г.//Материалы архива внешней политики России (ф. II Департамент,
1898;] и Невшателе (1900 г.) [Rapport Desjardm.pp 71-95; etvol 18, 1900, p.
227et ss.].
В случае интернационализированных
вооруженных конфликтов, которые по определению содержат элементы как
международного, так и внутреннего конфликта, чрезвычайно важным, по нашему
мнению, представляется определение того, какой набор норм применим и к какому
аспекту конфликта.
Определяя
статус внутригосударственного вооруженного конфликта, несомненно, следует
учитывать, что в международном гуманитарном праве имеются существенные правовые
различия. На первый взгляд разница между основными правилами, регулирующими
международные вооруженные конфликты, и законами, применяемыми в случае
вооруженных конфликтов немеждународного характера, достаточно значительная.
Отражением исторического уклона в международном гуманитарном праве в сторону
регулирования межгосударственных войн служит тот факт, что Женевские конвенции 1949 г. и Протоколы 1977 г. насчитывают около 600 статей, из которых лишь статья 3 - общая для
Женевских конвенций 1949 г. и 28 статей Дополнительного протокола II
применяются в случае внутренних конфликтов [Boelaert-Suominen S. Grave breaches,
universal jurisdiction and internal armed conflict: Is customary law moving towards a uniform enforcement mechanism for all armed conflicts?//Journal of Conflict and Security Law, Vol. 5,
No. 63, 2000, at section 5 (примечание 9), footnote 31]. В дополнение к этому, как указывалось выше,
Гаагское право, обращаясь к методам и средствам ведения боя и поведения армий
на поле боя, не применимо к внутренним вооруженным конфликтам [Boelaert-Suominen S. Grave breaches, universal jurisdiction and internal armed conflict:
Is customary law moving towards a uniform enforcement mechanism for all armed conflicts?//Journal of Conflict and Security Law,
Vol. 5, No. 63, 2000, at section 5
(примечание 9), footnote 31].
В Римском статуте Международного
уголовного суда (МУС) также сохраняется сложная правовая система деления конфликтов
на международные и немеждународные. Статут ограничивает режим серьезных
нарушений конфликтами международного характера, и, несмотря на сходство,
положения о серьезных нарушениях в общей статье 3, которые применимы в
«вооруженных конфликтах немеждународного характера», отличаются от аналогичных
положений, касающихся международных конфликтов, и являются менее всеобъемлющими
[Spieker Н. The International Criminal Court and non-international armed conflicts, Leiden Journal of International Law, Vol.
13,2000, p. 417].
И все-таки, несмотря на стойкое
сопротивление явному сближению отраслей права войны, применимых к вооруженным
конфликтам внутреннего и международного характера, международное обычное право
получило такое развитие, при котором расхождение между двумя режимами стало
менее выраженным, о чем в настоящее время свидетельствует обширная литература [Boelaert-Suominen S. Grave breaches, universal jurisdiction and internal armed conflict: Is customary law moving towards a uniform enforcement mechanism for all armed conflicts?//Journal of Conflict and Security Law, Vol.
5, No. 63, 2000, at section 5 (примечание 9); Byron С. Armed conflicts: International or non-international?//Journal of Conflict and Security Law, Vol.
6, No. 1, June 2001 (примечание 20); Henckaerts J-M. The conduct of
hostilities: Target selection, proportionality and precautionary measures under
international humanitarian law, in The Netherlands Red Cross, Protecting
Civilians in 21st-Century Warfare: Target Selection, Proportionality
and Precautionary Measures in Law and Practice, 8 December 2000].
Апелляционная камера Международного
уголовного трибунала по бывшей Югославии (МУТЮ) в Апелляции Тадича в отношении
юрисдикции признала, что обычные правила, регулирующие внутренние конфликты,
включают в себя защиту гражданского населения от военных действий, в
особенности от нападений неизбирательного характера, защиту гражданских
объектов, особенно культурных ценностей, защиту всех тех, кто не (или больше
не) принимает активного участия в боевых действиях, а также запрещение всех
средств ведения войны, запрещенных в международных вооруженных конфликтах, и запрещение
некоторых методов ведения военных действии.
В случае интернационализированных
вооруженных конфликтов, которые по определению содержат элементы как
международного, так и внутреннего конфликта, чрезвычайно важным представляется
определение того, какой набор норм применим, к какому конкретному аспекту
конфликта.
Тем не менее, несмотря на
противоположные точки зрения отраслей права войны, применимых к вооруженным
конфликтам внутреннего и международного характера, международное обычное право
получило такое развитие, при котором расхождение между двумя понятиями стало
менее выраженным, о чем свидетельствует работы К. Байрона, С. Болар-Своминена [Byron С. Armed conflicts: International or non-international?", Journal
of Conflict and Security Law, Vol.
6, No. 1, June 2001, (prim
20); Boelaert-Suominen S. Grave breaches, universal jurisdiction and internal armed conflict: Is customary law moving towards a uniform enforcement mechanism for all armed conflicts?//Journal of Conflict and Security Law, Vol.
5, No. 63, 2000, (prim. 9); Henckaerts J-M. The conduct of hostilities: Target
selection, proportionality and precautionary measures under international humanitarian
law//Netherlands Red Cross, Protecting Civilians in 21st-Century
Warfare: Target Selection, Proportionality and Precautionary Measures in Law
and Practice, 8 December 2000, p. 11].
Тем не менее, Апелляционная камера
МУТЮ указывала на то, что, несмотря на стирание различий между сводами норм,
применяемых в случае вооруженных конфликтов международного и немеждународного характера,
не произошло полного и механического переноса этих норм (регулирующих международные
конфликты) на внутренние конфликты; скорее, общая суть этих норм, а не
подробное регулирование, которое может в них содержаться, стала применимой к
внутренним конфликтам» [Prosecutor v. Tadic, IT-94-1-AR72, Decision on the Defence Motion for Interlocutory Appeal on Jurisdiction, 2 October 1995, (prim.
28), para. 126].
Поэтому этот
процесс привел к созданию того, что Мерон называет, «безумной мозаикой норм,
которые можно применять к одному и тому же конфликту в зависимости от того, как
он квалифицируется - как международный или как внутренний" [Meron Т. Classification of armed conflict in the former Yugoslavia: Nicaragua's fallout, American Journal of International Law, Vol. 92,1998 (hereinafter "Nicaragua's fallout), p. 238]. Таким образом, определение права, применимого в
случае вооруженных конфликтов, которые на самом деле включают в себя как
международные, так и внутренние элементы, становится сложной, но важной
задачей, решение которой требует значительных усилий. На наш взгляд, должны
существовать критерии, определяющие статус внутригосударственного вооруженного
конфликта в международном гуманитарном праве.
В современном понимании считается,
что «вооруженный конфликт» существует тогда, "когда применяется
вооруженная сила в отношениях между государствами или длительное вооруженное
насилие в отношениях между правительственными силами и организованными
вооруженными группами или между такими группами внутри государства» [Prosecutor
v Kunarac et al., IT-96-23/1-A, Judgement, 12 June 2002, para. 56]. Однако в зарубежной
литературе предлагается ряд критериев для определения характера вооруженного конфликта.
Первым критерием, являются вопросы, стал
ли внутренний вооруженный конфликт международным, «действовали ли некоторые из
участников внутреннего вооруженного конфликта от имени другого государства»
[Prosecutor v. Tadic, T-94-1-A, Judgement, 15 July 1999, para. 84].
Второй критерий, который, дает
основание считать внутренний вооруженный конфликт международным, возникает
тогда, когда «другое государство вмешивается в этот конфликт, используя свои
войска» [Prosecutor v. Tadic, T-94-1-A, Judgement, 15 July 1999, para. 84].
Апелляционная камера ясно и
определенно указала, что критерий всестороннего контроля, относящийся ко второй
категории, включает в себя требование, чтобы государство «играло роль в
организации, координировании или планировании военных действий военной группы в
дополнение к финансированию, подготовке, военному оснащению или обеспечению
оперативной поддержки этой группы», но при этом роль такого государства не
распространяется настолько далеко, чтобы оно отдавало конкретные приказы или
руководило каждой отдельной операцией» [Tadic Appeal Judgement, op. cit. (примечание
59), para. 137].
Третий критерий связан с «уподоблением
отдельных лиц органам государства по причине их реального функционирования в
структуре государства» [Tadic Appeal Judgement, op. cit. (примечание
59), para. 141].
Несмотря на имеющуюся в настоящее
время обширную литературу по этому вопросу [Meron, Nicaragua's fallout, op. cit. (примечание 58), Byron, op. cit. (примечание
20); Moir, op. cit. (примечание 18), pp. 46-52; R. Hayden "Bosnia's Internal War and the International Criminal Tribunal", Fletcher Forum of World
Affairs, Vol. 22, No. 1, 1998, p. 45; R. Hayden, "Biased Justice: Humanrightsism
and the International Criminal Tribunal for the Former Yugoslavia", Cleveland
State Law Review, Vol. 47,1999, p. 566], применение тройного критерия остается сложным, запутанным и создает большую неразбериху в правопременительной практике. А
именно вопрос, в конечном счете, сводится к тому, могут ли действия антиправительственных
сил рассматриваться как использование военной силы в отношениях между
государствами, поскольку считается, что «вооруженный конфликт» существует тогда,
«когда применяется вооруженная сила в отношениях между государствами или
длительное вооруженное насилие в отношениях между правительственными силами и
организованными вооруженными группами или между такими группами внутри
государства». [Prosecutor
v Kunarac et al., IT-96-23/1-A, Judgement, 12 June 2002, para. 56 (далее "Kunarac Appeal Judgement')].
В целом, состоящий из трех частей
критерий, возможно, просто отражает современное состояние международного
публичного права в том, что касается ответственности государства, но его
применение в международном гуманитарном праве подрывает возможность
последовательного или принципиального применения гуманитарных норм в случае
интернационализированной войны. Как показывают исследования литературы, такое положение,
к сожалению, неизбежно в том режиме, который требует искусственно отнести
интернационализированный конфликт полностью либо к категории конфликта
международного характера, либо к категории конфликта немеждународного
характера. Таким образом, решение сводится скорее к отказу от проведения различия,
чем к пересмотру этого тройного критерия.
Еще один критерий, который, в
соответствии с решением по апелляции Тадича, дает основание считать внутренний
вооруженный конфликт международным, возникает тогда, когда «другое государство
вмешивается в этот конфликт, используя свои войска» [Tadic Appeal Judgement, op. cit. (примечание
59), para. 84]
Логично было бы предположить, что
иностранного военного вмешательства, которое лишь косвенно влияет на ведущийся
независимо от него внутренний конфликт, достаточно, чтобы этот конфликт
превратился в международный. Это предположение нашло последующее подтверждение
в решении по делу Кордича и Черкеза, в котором выяснилось, что вмешательство
правительства Хорватии в конфликт против вооруженных сил сербов в Боснии
вызвало интернационализацию отдельного конфликта, в котором хорватское
правительство не принимало непосредственного военного участия, а именно, конфликта
между боснийскими хорватами и боснийскими мусульманами. По заявлению Судебной
камеры, оно сделало это, «позволив боснийским хорватам развернуть
дополнительные силы для борьбы с боснийскими мусульманами» [Prosecutor v. Kordic & Cerkez, IT-95-14/2-T, Judgement, 26 February 2001. para. 108 (2)].
Чтобы прийти к этому заключению, в
решении используется ряд доказательств, однако в нем не определяется
необходимая численность непосредственно участвующих вооруженных сил. Подобным
же образом, что никак не может нам помочь, в решении по делу Налетилича
констатируется, что:
Доказательства того, что войска
[Армии Республики Хорватия] присутствовали в каждой отдельной местности, где,
как утверждалось, совершались преступления, не требуется. Напротив, конфликт
между [вооруженными силами правительства Боснии и Герцеговины] и [Хорватским
советом обороны] нужно рассматривать как единое целое, и, если выяснится, что
он носит международный характер вследствие участия войск [Армии Республики
Хорватия], тогда статья 2 Статута будет применима ко всей территории конфликта.
На самом деле, оценка Судебной
камерой обвинительного акта в деле Прокурор против Раджича является
единственным примером, где конкретно затрагивается данный вопрос [Prosecutor v. Rajic, IT-95-12-R61, Review of the Indictment Pursuant to Rule 61, 13 September 1996, para. 12]. Однако решение Апелляционной
камеры по юрисдикции в деле Тадича не установило количественного участия
третьего государства, необходимого для того, чтобы превратить внутренний
конфликт в международный.
В этом решении Камера пришла к
выводу, что внутренний вооруженный конфликт можно считать международным, если войска
осуществляют «значительное и непрерывное» вмешательство. К сожалению,
"значительное и непрерывное вмешательство" вряд ли является точным
термином. Более того, тот факт, что этот термин не упоминается в решениях по
делу Кордича и Черкеза или по делу Налетилича, вызывает вопрос, не достаточно
ли бы было менее масштабного военного вмешательства. Конечно, Женевские
конвенции применяются в случае традиционных межгосударственных вооруженных конфликтов
«независимо от уровня их интенсивности» [Бэкстер, ор. cit. (примечание 29), р. 98]
По нашему мнению, правильная точка
зрения должна была бы заключаться в том, что любой другой вооруженный конфликт,
могущий возникнуть между двумя или несколькими Высокими Договаривающимися
Сторонами, следует рассматривать как относящийся к любой вспышке насилия между
вооруженными силами двух государств независимо от географической протяженности
и мощности применяемой силы. Фенрик считает, «что стрельба из оружия солдатами
противостоящих сторон через спорную границу в связи с незваным вторжением
вооруженных сил одного государства, даже небольшой численности, на территорию
другого государства может послужить основанием для применения Женевских
конвенций в целом» [Cottier
М., Fentick W., Viseur P. Sellers and A. Zimmermann, "Article 8, War Crimes", in 0. Triffterer (ed.), Commentary
on the Rome Statute of the International Criminal Court, Observers Notes, Article
by Article, Nomos, Baden-Baden, 1999, p. 182, quoted in Byron, ор. cit. (примечание 20), footnote 137. См. также Pictet J. (ed.),
Commentaries on the Geneva Conventions of 12 August 1949, Vol. Ill: Geneva Convention relative to the Treatment of Prisoners of War, ICRC, Geneva, 1960, (prim. 5)].
Таким образом, правовой базы для
трактовки интернационализированных вооруженных конфликтов каким-либо другим
образом не существует.
Позиция, занятая МУТЮ в отношении
насилия в бывшей Югославии заключается в том, что эту ситуацию можно определить
«в разное время и в разных местах как внутренний вооруженный конфликт, как
международный вооруженный конфликт и как смешанный внутренне-международный конфликт»
«Взятые вместе, соглашения, достигнутые различными сторонами, находящимися в
конфликте (конфликтах) в бывшей Югославии, подтверждают предположение о том,
что, когда Совет Безопасности принимал Устав Международного трибунала в 1993 г., это делалось со ссылкой на ситуации, которые сами стороны рассматривали в разное время и в
разных местах как внутренние или международные вооруженные конфликты, или как
смешанный внутренне-международный конфликт» [Tadic Appeal Judgement, op. cit. (примечание
59), para. 73.]. Преобладание этого
«смешанного» подхода отражено во фразе: «в зависимости от обстоятельств
[конфликт может] быть международным по своему характеру наряду с тем, что
является внутренним вооруженным конфликтом», включенной в первоначальный
критерий определения интернационализации внутреннего конфликта, который
использовался в решении по апелляции Тадича. Обоснование «смешанного подхода,
по-видимому, состоит в том, что акт интернационализации придает международный
характер не всем конфликтам на данной территории, а лишь конфликту между
сторонами, представляющими государства. Хотя при внимательном чтении Конвенций
совершенно очевидно, что эта позиция оправдана, ясно и то, что она часто связана
с искусственным отделением внутренних аспектов вооруженного конфликта от
международных, при этом процесс разделения оказался практически невыполнимым,
запутанным и неточным. Как отмечает Макдоналд: «с увеличением числа внутренних
и интернационализированных вооруженных конфликтов все чаще приходит осознание
того, что строгое деление конфликтов на внутренние и международные вряд ли
возможно, если вообще когда-то было возможным...»[ MacDonald A., "The year in
review", Yearbook of International Humanitarian Law, Vol. 1,1998, p.121.].
На этом основании некоторые
авторитетные специалисты отдали предпочтение применению международного
гуманитарного права в полном объеме на всей территории, где отмечаются
многочисленные конфликты международного и внутреннего характера. Например, в
случае бывшей Югославии сторонники этой «глобальной точки зрения» рассматривали
«...ситуацию как международный военный конфликт, приводя доводы в пользу того,
что деление ее на отдельные фрагменты с целью исключить применение норм
международного вооруженного конфликта было бы искусственным" [Meron, "Nicaragua's fallout", op. cit. (примечание 58), p. 238.].
Глобальная точка зрения пользуется
значительной поддержкой Комиссией экспертов ООН/ «Комиссия считает, что
характер и сложность рассматриваемых вооруженных конфликтов в сочетании с рядом
соглашений по гуманитарному праву, которые стороны заключили между собой,
оправдывают подход Комиссии к применению права вооруженных конфликтов
международного характера ко всем вооруженным конфликтам в целом на территории
бывшей Югославии» [Final Report of the Commission of Experts S/l 994/67,4-27 May 1994, section II A.], правительство Соединенных Штатов [Prosecutor v. Tadic, IT-94-1-T, "The Amicus Curiae Brief presented by the Government of the United States", 25 July 1995, cited in Meron, "Nicaragua's fallout", op. cit. (примечание 58), pp. 26-34, footnote 15.], и некоторые ученые [Meron, "Nicaragua's fallout", op. cit. (примечание 58), p. 238. См. также G.H. Aldrich, "Comment: Jurisdiction of the International Criminal Tribunal for the former Yugoslavia", American Journal of International Law, Vol.
90, 1996, p. 68] отстаивали или приняли
бланкетную классификацию территорий государств, на которых происходят
международные и внутренние конфликты. Даже обычно сдержанный МККК, исходя из
тех же соображений, убедительно настаивал в 1965 г. на том, чтобы стороны, участвующие в войне во Вьетнаме, соблюдали в полном объеме
международное гуманитарное право на всей территории [Respect for the rules of humanity in Vietnam, International Review of the Red Cross, No.
53, August 1965,p.417.].
Хотя глобальная точка зрения является
положительной как в практическом, так и гуманитарном плане, она вступает в противоречие
с тем фактом, что мировое сообщество отвергло попытки МККК принять в
Дополнительном протоколе I четкое положение о применимости международного
гуманитарного права в полном объеме в случае гражданской войны при
вмешательстве иностранных войск, и с тем, что в судебной практике МУТЮ сейчас
принято ссылаться на «смешанные» вооруженные конфликты международного и немеждународного
характера [Tadic Appeal Judgement, op. cit. (примечание 59), paras. 73 and 84; The Вlaskic Judgement, op. cit. (примечание 79), Declaration of Judge Shahabuddeen.
The В laskic Judgement, op.
cit. (примечание 79), Declaration of Judge Shahabuddeen.].
Глобальный подход, казалось бы, также
может подвести к выводу о том, что единичного случая международного применения
силы на иностранной территории, будь оно прямым или нет, было бы вполне
достаточно, чтобы придать всем внутренним вооруженным конфликтам на этой
территории международный характер независимо от того, составляют ли внутренние
конфликты применение силы между государствами по смыслу Женевских конвенций. Разрешить
проблему столкновения этих двух подходов к определению конфликта, по-видимому,
не так просто. Т. Мерон сокрушается по этому поводу: «противоречивые решения,
принимаемые разными камерами МУТЮ относительно характера конфликтов в бывшей
Югославии иллюстрируют сложность определения смешанных или интернационализированных
конфликтов. Согласованного механизма для окончательного определения ситуации,
связанных с насилием, не существует».
Хуже того, относительная сила и слабость
«смешанного» и «глобального» подходов указывает на то, что достижение
соглашения любого типа в данных рамках неизбежно повлечет за собой выбор между
теорией, которая не работает, и практикой, которая юридически не обоснована. В
связи с этим возникает проблема, связанная не столько с двумя конкурирующими
точками зрения, сколько, в более широком смысле, со структурой международного
гуманитарного права.
Окончание военных действий
интернационализированного характера В статье 6 четвертой Женевской конвенции
определяется момент, в который прекращается применение права, применимого в
случае вооруженных конфликтов международного характера. Статья предусматривает,
что «на территории сторон, находящихся в конфликте, применение Конвенции
прекращается после общего окончания военных действий» [Четвертая Женевская
конвенция, ст. 6.].
В Комментариях к Женевским конвенциям
дано широкое толкование термина «общего окончания военных действий» с указанием
того, что он эквивалентен тому моменту, когда «был сделан последний выстрел», а
«в большинстве случаев (...) - окончательному прекращению всех боевых действий
между всеми заинтересованными сторонами» [Pictet J. (ed.), Commentaries on the Geneva Conventions of 12 August
1949, Vol. Ill: Geneva Convention relative to
the Treatment of Prisoners of War, ICRC, Geneva, 1960, (примечание 5), Vo. IV, p.62.]. Таким образом, в Комментариях указывается, хотя и
вскользь, что в государствах, где имеется несколько враждующих межу собой
группировок, как иностранных, так и внутренних, международное гуманитарное
право продолжает применяться вплоть до окончания всех военных действий, носящих
внутренний или иной характер. Противоположная точка зрения заключается в том,
что термин «общее окончание военных действий» предполагает только международные
военные действия, допуская возобновление или продолжение происходящих в тот
момент военных действий «немеждународного характера» при покровительстве права,
применимого в случаях вооруженных конфликтов немеждународного характера.
Этот спорный вопрос затронула в связи
с апелляцией Тадича по юрисдикции Апелляционная камера МУТЮ, заявив несколько
двусмысленно, что:
«Международное гуманитарное право
применимо от начала возникновения таких вооруженных конфликтов и продолжает
применяться после прекращения военных действий вплоть до общего заключения
мира, или мирного урегулирования в случае внутренних конфликтов. До этого
момента международное гуманитарное право продолжает применяться на всей
территории воюющих государств или на всей территории, находящейся под контролем
стороны, в случае внутренних конфликтов, независимо от того, ведутся там боевые
действия или нет».
Хотя это заявление часто цитируется
для того, чтобы международное гуманитарное право получило как можно более
широкое применение, еще далеко не ясно, что оно служит подтверждением того, что
право, применимое во время международных вооруженных конфликтов, продолжает
применяться в случае сохраняющегося внутреннего конфликта. Более вероятное
толкование заключается в том, что в комментариях Камеры рассматриваются лишь
продолжающие действовать обязательства находящихся в состоянии войны сторон inter se, в соответствии с более ограниченным толкованием термина
«окончание военных действий». Эта интерпретация подтверждается созданным в том
же решении «смешанным» подходом к характеристике конфликта на том только
основании, что вооруженные конфликты международного и немеждународного
характера могут видоизменяться и сосуществовать. Данная интерпретация
подтверждается также тем фактом, что как в Решении по делу Челебичи, так и в
Решении по делу Тадича было отмечено, что до официального вывода Народной армии
Югославии 19 мая 1992 г. данный конфликт носил международный характер, но что
впоследствии боснийские сербы не были агентами Федеративной Республики Югославия
и что поэтому конфликт стал внутренним [Prosecutor v. Tadic, IT-94-1-T, Judgement, 7 May 1997, para. 607.].
В прежнем решении особо
подчеркивалось: «Ясно, что вплоть до подписания Дейтонского мирного соглашения
в ноябре 1995 г. в Боснии и Герцеговине не было общего окончания военных действий.
Однако Судебная камера должна рассмотреть возможность того, что с выводом
внешних сил, вовлеченных в вооруженный конфликт, его характер изменился, отсюда
и прекращение этих военных действий и начало отчетливого самостоятельного
внутреннего конфликта между правительством Боснии и Герцеговины и
организованными группами внутри государства» [Celebici Judgement, op. cit. (примечание
46), para. 215.].
Хотя заключения относительно статуса
конфликта были опровергнуты в обоих случаях при апелляции в связи с выводами,
основанными на фактах, касающихся отношений "государство - его
агенты", Апелляционная камера молчаливо согласилась с тем фактом, что
вооруженный конфликт международного характера может стать внутренним [В Решении
по апелляции Тадича было отмечено, что «в рассматриваемом случае имеется
достаточно доказательств для обоснования вывода Судебной камеры о том, что до
19 мая 1992 г. конфликт носил международный характер. Вопрос о том, продолжал
ли он после 19 мая 1992 г. быть международным или вместо этого стал
исключительно внутренним, вызывает спор о том, можно ли считать силы
боснийскийх сербов, в чьих руках в этом случае оказались жертвы боснийского
конфликта, органами dejuro или de facto иностранной державы, а именно ФРЮ». [Tadic Appeal Judgement, op. cit. (примечание 59), para. 87 (footnote omitted). В деле
Челебичи Апелляционная камера признала, что «перед Судебной камерой стоял
вопрос, можно ли считать, что вооруженные силы боснийских сербов действовали от
имени ФРЮ, чтобы решить, остался ли конфликт после их вывода 19 мая 1992 г. международным или он стал внутренним». Celebici Appeal Judgement, op. cit. (примечание
69), para.29.].
Более того, тот факт, что международный
вооруженный конфликта стал внутренним, может устанавливаться не только в
ходе международного уголовного преследования: формального признания Народной
Республики Кампучия в 1980 г. другими странами было достаточно для того, чтобы
считать интернационализированный конфликт внутренним, несмотря на продолжающиеся
военные действия на ее территории» [Gasser, op. cit. (примечание 19), p. 155. В начале 1978 г. международный вооруженный конфликт между вооруженными силами Вьетнама и Демократической Республики Кампучия или
красными кхмерами завершился взятием 7 января 1978 г. города Пномпеня армиями Вьетнама и Единого фронта национального спасения Кампучии, отправкой
в изгнание законного правительства красных кхмеров и установлением другого
режима. После этого в течение нескольких лет ООН рассматривала правительство в
изгнании как легитимного представителя Кампучии, придавая происходящим
конфликтам между красными кхмерами и вьетнамскими вооруженными силами
международный характер.].
Более ограниченное толкование термина
«окончание военных действий", которое давалось в судебных прецедентах,
несомненно, обладает явной привлекательностью. Расширение применения
международного гуманитарного права за пределы окончания международных военных
действий до конца даже внутреннего конфликта могло бы вполне предсказуемо повлечь
за собой применение в полном объеме международного гуманитарного права в
обстоятельствах, которые не достигают порога, необходимого для применения даже
общей статьи 3, и это могло бы продолжаться в течении нескольких лет после
окончания международного участия. Например, это произошло бы в случае, когда
неудовлетворенные члены повстанческой группы, получавшей когда-то иностранную
финансовую помощь, продолжали бы террористическую деятельность, не носящую
характера длительного вооруженного насилия, против государства после окончания
интернационализированного вооруженного конфликта.
Кроме того, более широкая интерпретация
не дала бы почти никакой возможности отличить начало явных внутренних
конфликтов от конфликтов, представляющих собой продолжение международных
военных действий, в связи с отсутствием средств для определения того, насколько
тесно должны быть связаны по времени, территории, участникам или мотивации
предыдущий международный вооруженный конфликт и последующая гражданская война,
чтобы оправдать дальнейшее применение права в более полном объеме. На самом деле,
применение права вооруженных конфликтов международного характера в тех
случаях, когда ситуация больше не удовлетворяет критериям интернационализации,
привело бы к подрыву самих критериев. В таких случаях критерий «всестороннего
контроля» включал бы в себя не «оценку всех элементов контроля, взятых вместе» [«Критерий «всестороннего контроля»
предусматривает оценку всех взятых в целом элементов контроля и принятие на
этом основании решения о том, соблюдалась ли необходимая степень контроля». Alexovski Appeal
Judgement, op. cit. (примечание 67) para. 145. См. также Prosecutor v.
Naletili et al., op. cit. (примечание 69) para. 188] , а скорее определение того, были ли
когда-либо эти силы под всесторонним контролем иностранного государства. Если
Сассоли и Олсон правы в своем предположении, что "нет оснований думать,
что во время конфликта можно было бы убедить военного командира соблюдать
определенные нормы, аргументируя это тем, что он является агентом тогда, когда
большинство стран международного сообщества отказали в признании изгнанному
правительству красных кхмеров и признали легитимность новой Народной Республики
Кампучия, на вооруженные силы Вьетнама, все еще находившиеся в этой зоне, перестали
распространяться законы, регулирующие международные военные действия, так как
они присутствовали в стране с разрешения законного правительства. иностранного
государства» [Sassoli and Olson, op. cit. (примечание 84) p. 576.], шансы сделать это несколько
лет спустя на основании того, что его группа была когда-то агентом иностранного
государства, почти равны нулю. Таким образом, более правильным представляется
решение, принятое, очевидно, МУТЮ в деле Тадича и в деле Челебичи, что
международное гуманитарное право перестает применяться в полном объеме по
окончании военных действий международного характера. Единственная сложность
заключается в том, что момент, когда происходит окончание военных действий
международного характера, невозможно определить во многих
интернационализированных международных конфликтах.
Традиционно окончание конфликта между
государствами требует прекращения военных действий, подтвержденного соглашением
о перемирии, и последующим установлением мира, обычно путем подписания
официального мирного договора [Rousseau С., Le Droit des Conflits Armes, Edition A. Pedone, Paris, 1983, p.
188.].
Вследствие того, что
интернационализированный конфликт редко начинается с объявления войны и часто
бывает связан не столько с прямыми, сколько со скрытыми военными действиями,
такие официальные события, как перемирие, заключение договоров и открытый вывод
войск происходят редко. Как отмечает Деттер, «нет необходимости признавать
окончание чего-то, чего как бы не существовало». В связи с этим часто
повторяемое высказывание, что международное гуманитарное право
«распространяется за пределы окончания военных действий вплоть до общего
заключения мира» [Tadic Jurisdiction Appeal, op. cit. (примечание 28), p. 70.], нередко оказывается
бесполезным в условиях интернационализированных вооруженных конфликтов, т.к.
официально такое заключение мира редко имеет место. Следовательно, во многих
случаях окончание интернационализированных военных операций может определяться
простой ссылкой на тот момент, когда на территории прекращаются реальные военные
действия».
На практике четкое решение
относительно такого момента «может оказаться трудным и во многом противоречивым,
особенно когда в вооруженном конфликте участвует несколько или большое число
государств и когда военные действия завершаются в разное время в разных регионах,
вовлеченных в конфликт» [Major T. J. Murphy, "Sanctions and enforcement of the humanitarian law of the four Geneva Conventions of 1949 and Geneva Protocol I of 1977", Military Law Review, Winter, 1984, p.
53.].
Ситуация еще сложнее, когда
международный конфликт осуществляется с помощью местных посредников на основе
отношений, которые характеризуются разной степенью напряженности, "с
периодами военных действий, возможно, перемежающихся с длительными периодами,
когда военных действий нет...» [Major T. J. Murphy, "Sanctions and enforcement of the humanitarian
law of the four Geneva Conventions of 1949 and Geneva Protocol I of 1977",
Military Law Review, Winter, 1984, p. 53.].
Таким образом, отличить фактическое окончание военных
действий просто от их приостановки в случае интернационализированных конфликтов
- это непомерно трудная задача. Международное гуманитарное право продолжает
применяться во время приостановки активных военных действий. [Major S. R. Morris,
"America's most recent prisoner of war: The Warrant Officer Bobby Hall incident".
Army Law, Vol. 3, 1996, p. 17.].
Например, применяя критерии интернационализации
к военным действиям в Афганистане, Крайер называет ряд факторов, которые, по
его мнению, свидетельствуют о «не полной ошибочности» [Cryer, op. cit. (примечание 96), p. 44.] вывода о том, что Северный
альянс находится под всесторонним контролем сил Коалиции, однако далее он
делает в итоге заключение, что такого контроля не существует, потому что
«Северный альянс действовал прямо вопреки четко выраженным пожеланиям Коалиции,
когда фактически взял столицу Афганистана Кабул и сам вошел в город». В связи с
этим можно предположить, что группировка находилась под всесторонним контролем
Коалиции перед взятием Кабула, но не после.
Согласившись с этой гипотезой и
исходя из того, что «окончание военных действий» относится только к действиям
международного характера, можно сказать, что вступление Северного альянса в
Кабул завершило отношения всестороннего контроля с силами Коалиции, возможно,
означая окончание реальных военных действий международного характера и, таким
образом, если использовать традиционный подход и говорить о «смешанном»
характере конфликта, послужив началом независимого вооруженного конфликта
немеждународного характера между Северным альянсом и движением Талибан. Следовательно,
Северный альянс был связан правом, применимым в случае международного
вооруженного конфликта до своего вступления в Кабул, но после этого - только
общей статьей З [Только общей статьей 3, так как Афганистан не подписал
Дополнительный протокол II к Женевским конвенциям.].
То обстоятельство, что силы
повстанцев смогли избежать обязательств, содержащихся в международном
гуманитарном праве в полном объеме, просто не согласившись с иностранным
государством, представляется весьма нежелательным, не говоря уже о
нереалистичности требуемых от них обязательств, если считать их вступление в
Кабул окончанием военных действий международного характера [Согласно статье 118
третьей Женевской конвенции захваченные в плен комбатанты противника должны
быть репатриированы по прекращении военных действий. Статья 17 первой Женевской
конвенции содержит требование о том, чтобы стороны, находящиеся в конфликте,
обменялись списками, в которых будут указаны точное местонахождение и обозначение
могил, «как только позволят обстоятельства, и самое позднее, по окончании
военных действий»; в статьях 67 и 68 третьей Женевской конвенции говорится о компенсации,
выплачиваемой интернированным по окончании военных действий; в статье 46
четвертой Конвенции указывается, что «принятые в отношении покровительствуемых
лиц меры ограничения будут отменены, если это не было ранее сделано, в возможно
кратчайший срок после окончания военных действий»; в статье 130 четвертой
Женевской конвенции указывается, что «как только это позволят обстоятельства, и
не позднее чем по окончании военных действий, Держава, во власти которой
находятся интернированные, должна отправить списки могил умерших...»; в статьях
133 и 134 четвертой Женевской конвенции содержатся требования, предъявляемые к
государствам, которые «по окончании военных действий (...) должны стараться
содействовать возвращению всех интернированных на место их прежнего жительства
или содействовать их репатриации»; и в статье 33 (1) Дополнительного протокола
I содержится требование о том, чтобы, «как только позволят обстоятельства и,
самое позднее, после окончания активных военных действий», каждая сторона, находящаяся
в конфликте, разыскивала лиц, о которых противная сторона сообщает как о
пропавших без вести.].
Эта парадоксальность особенно
очевидна в свете продолжающегося внутреннего вооруженного конфликта с движением
Талибан и возможности того, что Северный альянс и силы Коалиции могли бы тайно
сговориться в отношении последующих военных операций. Кроме того, что Северный
альянс мог бы вполне обоснованно считать, что он попеременно переходит от
внутреннего вооруженного конфликта к интернационализированному конфликту в
зависимости от его «всесторонних» отношений с силами Коалиции, основным предметом
обеспокоенности является то, что он мог бы обосновать любое предпочитаемое им
определение конфликта.
С другой стороны, более широкая
интерпретация термина «окончание военных действий» позволила бы в результате
установления отношений между Коалиции и Северным альянсом
интернационализировать вооруженный конфликт между движением Талибан и Северным
альянсом вплоть до окончания всех военных действий в Афганистане, признав тем
самым вступление сил Северного альянса в Кабул не имеющим никакого значения для
определения конфликта, что противоречит выводу Крайера и поощряет обращения
повстанцев с просьбой об иностранном вмешательстве - ситуация, которую явно
старались избежать составители Женевских конвенций. Кроме того, если события,
имевшие место в Афганистане, рассматривать как некий показатель, то в соответствии
с более либеральной точкой зрения применение права вооруженного конфликта
международного характера могло бы продолжаться в случае военных действий,
каким-либо образом связанных с настоящим интернационализированным конфликтом,
спустя десятилетия после прекращения участия в них Коалиции.
Явно пытаясь выбраться из этого тупика,
Судебная камера в Решении по делу Челебичи в результате творческого подхода
пришла к выводу о том, что:
«соответствующие нормы
международного гуманитарного права применяются на всей территории вплоть до
общего окончания военных действий, если только нельзя доказать, что конфликты в
некоторых зонах были внутренними по своему характеру и не были связаны с более
крупным вооруженным конфликтом, носящим международный характер» [Celebici Judgement, op. cit. (примечание
46), para. 209.].
Сложность заключается в том, что в
результате намерения исключить «отдельные внутренние конфликты», протекающие
независимо от других, возникает вопрос о том, как разграничить военные действия
внутреннего и международного характера, что и представляет собой самую суть
этой проблемы. Кроме того, предположение о том, что все вооруженные конфликты
на конкретной территории носят международный характер, было
охарактеризовано Судебной камерой как «неудачное» [Celebici Appeal Judgement, op. cit. (примечание
69), p. 46.] предположительно потому,
что оно беспрецедентное и перечеркивает критерии интернационализации.
Неизбежный вывод состоит в том, что
неясность в определении окончания интернационализированных военных
действий в сочетании с противоположными взглядами на возможность
смешанных вооруженных конфликтов указывают на отсутствие какой-либо
вразумительной основы для определения временного или территориального
масштаба действия гуманитарного права на территориях, где происходят конфликты
как международного, так и внутреннего характера. По большей части это опять же
коренится в неудачном соотношении норм, применимых к конфликтам международного
и немеждународного характера.
Специалисты единодушно не
поддерживают строгого разделения вооруженных конфликтов на конфликты
международного и немеждународного характера, но лишь немногие пытались
рассматривать те опасения, которые лежат в основе нежелания, основанного на
политических соображениях, принять единое право вооруженного конфликта,
применимое во всех ситуациях. Традиционно это было опасение преждевременно
признать состояние войны, поощрить неповиновение внутри страны, реально
утратить возможность применять внутригосударственное право при обращении с
лицами, участвующими в таких группах, а в некоторых случаях - неуверенность в отношении
применения международного гуманитарного права в полном объеме к внутренним
конфликтам.
Развитие международного обычного
права, которое ассимилировало многие нормы, применимые во время внутренних и
международных конфликтов, уже позволило устранить некоторые сомнения, связанные
с применением международных принципов во время гражданской войны. И все-таки,
как уже было показано, этот процесс "не принял форму полного и
механического переноса", в результате которого могла бы получиться
"безумная мозаика норм", применимых в случаях вооруженного конфликта.
Как бы там ни было, официальное принятие единого права войны, применимого ко
всем вооруженным конфликтам, дало бы, таким образом, возможность логично
кодифицировать и гармонизировать быстро развивающееся международное обычное
право, применимого во время внутренних конфликтов. Несомненно, этот процесс
требует значительно более тщательного осмысления, поскольку "многие
положения в Женевских конвенциях просто не могут применяться в период
гражданских конфликтов, потому что их действие основано на понятиях военной
оккупации территории и гражданства противника - понятиях, чуждых гражданским
конфликтам» [Baxter R., "Comments" in P. Trooboff(ed.), Law and Responsibility in Warfare: The Vietnam
Experience, 1975, цитируется в Bierzanek, op. cit. (примечание
17), p. 288.].
Тем не менее, эти проблемы уже
возникают в период интернационализированных вооруженных конфликтов
немеждународного характера.
Камнем преткновения в развитии
единого права вооруженного конфликта становится общее определение термина в
свете различных уровней напряженности, которые в настоящее время определяет
начало вооруженных конфликтов международного и немеждународного характера.
Единое определение вооруженного конфликта понадобится для того, чтобы и дальше
обеспечивать государствам возможность справляться с внутренними беспорядками в
соответствии с внутригосударственным правом, но чтобы конфликты международного
характера низкой интенсивности продолжали регулироваться нормами международного
гуманитарного права. Одно из возможных решений состоит в том, чтобы
приспособить подход, предложенный экспертами правительства Бразилии к
применению Протокола II, в котором вооруженный конфликт был определен как
конфликт «между организованными вооруженными силами или другими вооруженными
группами под ответственным и опознаваемым командованием, которые ясно отличают
себя от гражданского населения...» [Акты дипломатической конференции по вопросу
о подтверждении и развитии гуманитарного права, применяемого в период
вооруженных конфликтов, Женева (1974-1977 гг.) том IV, CDDH/I/79,
с. 8. Другие варианты многочисленны и сложны, включая адаптацию проекта
Дополнительного протокола II, представленного МККК и предусматривающего
положение о том, что Протокол применяется тогда, когда «на территории одной из
Высоких Договаривающихся Сторон идут военные действия коллективного характера
между организованными вооруженными силами, находящимися под ответственным
командованием», [Draft Additional Protocol to Article 3 Common to the four Geneva Conventions ofAaugust 12, 1949, in Conference of Government Experts on the ReafBrmation and Development of International Humanitarian Law Applicable in Armed Conflicts, Geneva 3 May -
3 June 1972 г., Basic Texts, Documentary material
submitted by the International Committee of the Red Cross, p. 35];
еще одно определение: «противостояние вооруженных сил, способных вести
согласованные военные действия, находясь под ответственным командованием». Акты
дипломатической конференции по вопросу о подтверждении и развитии гуманитарного
права, применяемого в период вооруженных конфликтов, Женева (1974-1977 гг.) том
VIII, CDDH/I/SR.22, с. 206.
Однако в другом определении указывалось, что критерии были слишком
ограничительными и что лучше определить порог просто как «ситуацию, когда обе
стороны прибегают к коллективной вооруженной силе», Дипломатическая конференция
по вопросу о подтверждении и развитии гуманитарного права, применяемого в
период вооруженных конфликтов, Вена, 20-24 марта 1972, [Report on the Work of the Conference, p. 52 .].
Требование, чтобы вооруженные силы
были отличимы от гражданского населения, обеспечило бы основную защиту способности
государства решать проблемы, связанные с обстановкой напряженности, в соответствии
с внутригосударственным правом, так как такие конфликты обычно являются асимметричной
партизанской войной, которую ведут группы лиц из гражданского населения в
результате ограниченных военных возможностей повстанцев, недостатка оружия и
отсутствия необходимого контроля над территорией [Eide A. "The New humanitarian law in non-international armed conflict", in A. Cassese (ed.), The New Humanitarian Law of Armed Conflict, Editoriale Scientifica, Napoli, 1979, p.
306.].
На Конференции правительственных экспертов
было также высказано мнение о том, что требование относительно ответственного командования
вооруженными силами "подразумевает, что на них распространяется действие системы
внутренней дисциплины, позволяя им соблюдать все или некоторые нормы права вооруженных
конфликтов» [Commentary II, part 2, Conference of Government Experts on the Reaffirmation and Development of International Humanitarian Law Applicable in Armed Conflicts, Geneva 3 May -
3 June 1972, Documentary material submitted by the International Committee of the Red Cross, p.
6.].
Скорее всего, все эти факторы
исключают внутренние беспорядки, мятежи и террористическую деятельность из
сферы действия единого корпуса международного гуманитарного права, но в то же
время все-таки включают в нее конфликты низкого уровня интенсивности между
вооруженными силами различных государств. Определение можно было бы сделать
более ограничительным за счет принятия новых критериев, которые могли бы
включать элемент контроля над территорией, сходный с тем, который упомянут в
статье 1 Дополнительного протокола II [В окончательном варианте статьи 1 (1)
Дополнительного протокола II был принят геовоенный порог, который требует от
сторон «осуществлять такой контроль над частью территории, который позволяет им
осуществлять непрерывные и согласованные военные действия...».].
т.е. уровень интенсивности, подобный
тому, который был принят в Статуте МУС [В ст. 8(2f) Статута МУС речь идет о «...вооруженных конфликтах,
которые имеют место на территории государства, когда идет длительный вооруженный
конфликт между правительственными властями и организованными вооруженными
группами или между самими такими группами».].
или их сочетание, вводящих в
действие ту же совокупность норм права. Кроме того, если освободиться от
понятия государственности, то международное гуманитарное право по определению
могло бы применяться и в период конфликтов, носящих транснациональный характер [Согласно
Мюнклеру, "термин «гражданская война» - это симметричная противоположность
термина «международная война»; асимметричный антоним - "транснациональная
война", т.е. война, в которой границы, установленные государствами, не
играют больше никакой роли. Война такого типа пересекает все национальные
границы и ведется не как война между государствами, как это было в случае войн
внутри и вокруг Анголы, Заира/Конго, Сомали и Афганистана". [Мюнклер Г.,
"Войны XXI века", Международный журнал Красного Креста, 2003, с...
(Галя. надо будет сверить текст перевода с подготовленным к изданию текстом) .],
а также в тех случаях, когда отмечается распад одних государств и создание новых
[Meron,"Humanization of Humanitarian Law", op. cit. (примечание 124), p. 257.].
Этот подход мог бы также позволить
всем комбатантам, участвующим в вооруженных конфликтах, иметь право на статус
военнопленного, а государствам сохранить при этом способность поддерживать
правопорядок в случаях возникновения напряженности и внутренних беспорядков,
таких как бунты или отдельные и спорадические акты насилия. Однако очень важно
не оказаться политически наивным и проигнорировать вполне обоснованные
опасения, которые высказывают правительства в связи с распространением статуса
военнопленного на внутренние конфликты или предоставления комбатантам, участвующим
в таких конфликтах, иммунитета от наказания за то, что они взялись за оружие172
[«В период вооруженных конфликтов международного характера статус
военнопленного вытекает из так называемой привилегии комбатантов, что просто
означает, что лица из состава вооруженных сил стороны, находящейся в конфликте,
пользуются иммунитетом от наказания за свои военные действия. Иными словами,
привилегия комбатантов — это разрешение на убийство, нанесение тяжких телесных
повреждений или похищение комбатантов противника, разрушение военных объектов и
даже причинение ущерба, которому неизбежно сопутствуют жертвы среди
гражданского населения. Как вы знаете, мое правительство возглавляет новое и
нестабильное государство, терзаемое идеологическим и этническим соперничеством,
чему способствуют и содействуют некоторые государства, настроенные на
дестабилизацию нашей]; если повстанческие групп не смогут претендовать на эти
привилегии, для них не останется практически никаких других стимулов для
соблюдения права войны . Более того, предоставление привилегий повстанцам могло
бы способствовать большей взаимности с их стороны, особенно когда они
захватывают в плен значительное число лиц, воюющих на стороне государства 174[«В
период вооруженных конфликтов международного характера статус военнопленного вытекает
из так называемой привилегии комбатантов, что просто означает, что лица из
состава вооруженных сил стороны, находящейся в конфликте, пользуются
иммунитетом от наказания за свои военные действия. Иными словами, привилегия
комбатантов — это разрешение на убийство, нанесение тяжких телесных повреждений
или похищение комбатантов противника, разрушение военных объектов и даже
причинение ущерба, которому неизбежно сопутствуют жертвы среди гражданского
населения. Как вы знаете, мое правительство возглавляет новое и нестабильное
государство, терзаемое идеологическим и этническим соперничеством, чему
способствуют и содействуют некоторые государства, настроенные на дестабилизацию
нашей].
Принятие статьи 4А(2) третьей
Женевской конвенции также потребовало бы удовлетворения целого ряда критериев
для получения права на статус военнопленного175[См. ст. 4 (А)
третьей Женевской конвенции, особенно ст. 4 (А) (2), которая содержит
требование о том, что это должны быть лица из числа личного состава ополчения,
которые имеют во главе лицо, ответственное за своих подчиненных, имеют
определенный и явственно видимый издали знак, открыто носят оружие и соблюдают
в своих действиях законы и обычаи войны.], что означает, что предоставление
этого статуса представителям сторон, участвующих во внутреннем вооруженном
конфликте, не будет обязательно препятствовать преследованию всех лиц за то,
что они взялись за оружие, даже в условиях военных действий, составляющих
вооруженный кофликт176[Статья 25 проекта Дополнительного протокола
II МККК распространила на том же самом основании действие положений о
военнопленных на комбатантов, участвующих в вооруженных конфликтах
немеждународного характера. Статья гласит: «Лица из состава регулярных
вооруженных сил и лица из состава тех вооруженных сил, которые удовлетворяют
условиям, предусмотренным в ст. 4 (А) (2) Женевской конвенции об обращении с
военнопленными от 12 августа 1949 г., попав во власть неприятеля, пользуются
обращением, подобным тому, которое предусмотрено в вышеупомянутой Конвенции для
военнопленных». [Conference of Government Experts on the ReafBrmation and Development of
International Humanitarian Law Applicable in Armed Conflicts, Geneva 3 May-3
June 1972, Commentary, Vol. II, p. 49.].
Более того, даже военнопленных можно преследовать за агрессию,
преступления против человечности, военные преступления и геноцид, что еще
больше делает необоснованным опасения того, что предоставление таким лицам
статуса военнопленного в период внутренних вооруженных конфликтов будет
способствовать возникновению ничем не сдерживаемого бунта внутри страны. В
связи с этим, хотя данный вопрос заслуживает значительно большего
обсуждения, усиление статуса военнопленного в контексте единого права
вооруженного конфликта обеспечило бы соответствующее уважение к этому
статусу в зарождающейся демократии. Вы действительно думаете, что мы бы согласились
на то, чтобы в каком-то договоре предоставить нашим внутренним противникам
иммунитет от привлечения к ответственности за нарушение законов о
государственной измене, предоставив им таким образом разрешение нападать на
правительственный персонал органов безопасности и имущество, чтобы они
подлежали лишь почетному интернированию в качестве военнопленных на период
конфликта?» [Solf
W. "Problems with the application of norms governing interstate armed conflict
to non-intemationsi armed conflict", Georgia Journal of International and Comparative
Law, Vol. 13,1983, pp. 291-292.]
интернационализированных конфликтах
даже тогда, когда обстоятельства этих конфликтов являются сложными и
динамичными.
Аналогичным образом, наличие единого
корпуса международного гуманитарного права, применимого во всех случаях,
уменьшило бы опасения по поводу того, что интернационализация внутренних
конфликтов в результате иностранного вмешательства создает стимул для
повстанческих групп просить о таком вмешательстве и, тем самым, быстро привести
к эскалации военных действий. Любой такой стимул основывается исключительно на
ощутимом несоответствии между правом, применимым в международном и внутреннем
вооруженном конфликте, несоответствии, которое было бы устранено с помощью
единого определения вооруженного конфликта, включающего в себя как международные,
так и немеждународные элементы. Подобным же образом, политическое нежелание
быть честным относительно военного вмешательства в иностранные гражданские
войны не оказывало бы такого сильного влияния на гуманитарное право, применимое
в таких случаях, если бы применялся единый корпус права независимо от того,
признало ли государство участие в конфликте.
Наконец, ясно, что основное
препятствие в развитии международного гуманитарного права, относящегося к
внутренними вооруженным конфликтам, связано с вопросом о признании состояния
войны. Такое признание поднимает повстанческое движение до статуса государства
и требует от других государств сохранения нейтралитета по отношению к воюющим
сторонам. Даже если эта доктрина не применялась со времен Гражданской войны в
США, что вызывает вполне обоснованные заявления о том, что она больше не
существует в международном правe. [По
мнению Досвальд-Бек, "состояние войны не признавалось со времен
Гражданской войны в США и, таким образом, должны возникнуть серьезные сомнения
по поводу того, не устарело ли это понятие. В учебниках это положение регулярно
повторяется как часть права, однако истинный критерий состоит в том, серьезно
ли государства рассматривают его как правовую реальность настоящего времени, а
его полное неприменение, хотя и не является окончательным доказательством,
следует подвергнуть тщательной оценке". [Doswald-Beck L., "The legal validity of military intervention by invitation of the government", British Yearbook of International Law, 1985, p.197.],
опасение, что применение Женевских конвенций могло бы привести к признанию
состояния войны, представляет собой чрезвычайно деликатную политическую
проблему. Следовательно, единый корпус международного гуманитарного права, так
же как Статут МУС и Женевские конвенции, включал бы в себя статьи, еще раз
подтверждающие, что применение законов и обычаев войны к внутренним вооруженным
конфликтам «не затрагивает правового статуса сторон, находящихся в конфликте» [Общая
ст. 3 (3). Статья 8 (3) Статута МУС предусматривает, что «ничто в пунктах 2(с)
и (е) не затрагивает ответственности правительства за поддержание или восстановление
закона и порядка в государстве или за защиту единства и территориальной
целостности государства всеми законными средствами».].
Кроме того, поскольку единое право
вооруженного конфликта позволило бы совсем обходиться без ссылок на государственность
и включать пороги применимости, весьма отличные от тех, которые относятся к
определению состояния войны, есть надежда, что такое изменение помогло бы лучше
провести различие между положением о признании состояния войны и гуманитарной
защитой, способствуя, таким образом, более полному соблюдению международного
гуманитарного права.
Заключение
«Если международному праву суждено
постепенно обратиться к защите людей, охраняя при этом, конечно, и законные
интересы государства, то совершенно естественно, что вышеупомянутая дихотомия
постепенно потеряет
свое значение».
Различные нормы, применимые в рамках
режима Женевских конвенций и Дополнительных протоколов, не помогли должным
образом справиться с очень часто происходящими в настоящее время
интернационализированными конфликтами. Право, разрабатываемое с тем, чтобы
можно было "навести мосты" между различными международными
документами, создало такие запутанные критерии для определения того, является
ли лицо или образование агентом государства, что их почти невозможно применять.
Судебная практика говорит о применении столь же неясного и практически трудно
применимого критерия для определения такого прямого военного вмешательства,
которое будет достаточным для интернационализации внутреннего по всем другим
признакам конфликта. Даже когда конфликт становится
интернационализированным, бывает трудно определить право, применимое к
внутренним вооруженным конфликтам, так как меняются отношения участников и их
военное участие. Кроме того, оказалось, что разделение конфликтов на
международные и немеждународные очень удобно для группы и встречает
сопротивление данного государства. Внешнее военное вмешательство четко
представляет собой вооруженный конфликт между государствами, делая применимой
четвертую Женевскую конвенцию. Однако становится ли сам внутренний конфликт вооруженным
конфликтом между государствами? Ответ утвердительный, если иностранное
государство берет на себя контроль над сепаратистской группой таким образом,
что применение силы сепаратистской группой становится применением силы
иностранного государства против данного государства, вызывая таким образом
вооруженный конфликт между государствами по смыслу первой части статьи 2
четвертой Женевской конвенции». The Blaskic
Judgement, op. cit. (примечание
79), Declaration of Judge Shahabuddeen. невероятных политических
манипуляций, особенно когда в конфликтах есть международные и внутренние
элементы.
Дальнейшее рассмотрение существенных
аспектов единого права вооруженного конфликта будет крайне важным для
обеспечения более эффективной гуманитарной защиты в период
интернационализированного вооруженного конфликта. Это неизбежно потребует еще
больших усилий для того, чтобы снять те политические опасения, которые и
послужили причиной создания дихотомии международный/немеждународный. Хотя
задача преодолеть эти опасения может в политическом отношении показаться
слишком амбициозной, важно иметь в виду историческую перспективу развития международного
гуманитарного права, а его история прекрасно доказывает, что при наличии
должной критики, внимания и заинтересованности невероятное может быстро стать
реальностью.
Таким
образом, охарактеризовав статус внутригосударственного вооруженного конфликта в
международном гуманитарном праве, можно заключить, что вооруженные конфликты немеждународного характера (внутригосударственные
конфликты) – это все непопадающие под действие ст. 1 Дополнительного протокола I
вооруженные конфликты, происходящие на территории определенного государства
между его вооруженными силами или другими организованными вооруженными
группами, которые, находясь под ответственным командованием, осуществляют такой
контроль над частью его территории, который позволяет им осуществлять
непрерывные и согласованные военные действия и применять положения Протокола II,
касающегося защиты жертв вооруженных конфликтов немеждународного характера.
Наиболее
приемлемыми для нашего понимания являются вооруженные конфликты
немеждународного характера обладают признаками, определенными П.Н. Бирюковым [Бирюков
П.Н. Международное право: Учебное пособие, 2-е издание переработанное и дополненное.
– М.: Юристъ, 1999г. - С. 236]:
-
применение оружия
и участие в конфликте вооруженных сил, включая полицейские подразделения;
-
коллективный
характер выступлений. Действия влекущие обстановку внутренней напряженности,
внутренние беспорядки не могут считаться рассматриваемыми конфликтами;
-
определенная
степень организованности повстанцев и наличие органов, ответственных за их
действия;
-
продолжительность
и непрерывность конфликта. Отдельные спорадические выступления
слабоорганизованных групп не могут рассматриваться как вооруженные конфликты
немеждународного характера;
-
осуществление
повстанцами контроля над частью территории государства.
К вооруженным конфликтам немеждународного характера следует,
по нашему мнению, относить все гражданские войны и внутренние конфликты,
возникающие из попыток государственных переворотов и т.д. Эти конфликты отличаются
от международных вооруженных конфликтов, прежде всего тем, что в них обе
воюющие стороны являются субъектами международного права, в то время как в
гражданской войне воюющей стороной признается лишь центральное правительство.
Третьи государства не должны вторгаться во внутренние
конфликты на территории другого государства. Однако, на практике мировое
сообщество часто встречается с вмешательством многих стран, соотносящихся с
применением военной силы во внутригосударственных конфликтах.
Именно так, например, были охарактеризованы вооруженные акции
в Сомали, Руанде, Афганистане, Ираке и др. странах, где действия, предпринятые
с целью приостановления происходивших там внутренних конфликтов, сопровождались
массовыми человеческими жертвами.