Тема: Конфликты на постсоветском пространстве

• Вид работы:
  Дипломная (ВКР) по теме: Конфликты на постсоветском пространстве
• Предмет:
  Другое
• Когда добавили:
  21.03.2012 2:23:27
• Тип файлов:
  MS WORD
• Проверка на вирусы:
  Проверено - Антивирус Касперского

Другие экслюзивные материалы по теме

• Полный текст:

  СОДЕРЖАНИЕ

  
  

  ВВЕДЕНИЕ. 3

  Глава 1. СОВРЕМЕННЫЕ МЕЖГОСУДАРСТВЕННЫЕ КОНФЛИКТЫ КАК ФАКТОР МИРОВОГО РАЗВИТИЯ.. 7

   Глава 2.ПРИЧИНЫ, ХАРАКТЕР, ПОСЛЕДСТВИЯ МЕЖДУНАРОДНЫХ КОНФЛИКТОВ НА ПОСТСОВЕТСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ. 27

   Глава 3. РОЛЬ МОСКВЫ В РАЗРЕШЕНИЕ КОНФЛИКТОВ НА ТЕРРИТОРИИ БЫВШЕГО СОВЕТСКОГО СОЮЗА.. 61

  ЗАКЛЮЧЕНИЕ. 78

  СПИСОК ИСПОЛЬЗУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.. 81

  
  

  ВВЕДЕНИЕ

  Актуальность. К числу наиболее сложных и трудноразрешимых относятся этносоциальные (межнациональные) конфликты. Это форма межгруппового конфликта, в котором группы с противоположными интересами различаются по этническому (национальному признаку). В повседневной практике при обсуждении межнациональных отношений, эффективности или неэффективности национальной политики государства, обычно имеются в виду определенные нации. При этом различные малочисленные этнические группы особо не выделяются, хотя их количество, например, в России, довольно значительно. Межэтническая политика государства призвана регулировать социально-политические отношения с целью согласования интересов различных этнических и национальных групп и наиболее полного удовлетворения их потребностей.

  Распад СССР и процессы, происходящие в российском обществе, поставили множество острейших практических и теоретических вопросов.

  Среди таких актуальных вопросов, бесспорно, находятся проблемы национальной политики. Постсоветская ситуация позволяет более широко и реалистично осмысливать политику межнациональных отношений, проводившуюся в КПСС во времена советской власти:

  . сотрудничество и помощь друг другу;

  . совместная борьба и победа над фашизмом;

  . становление и развитие национальных культур целого ряда народов.

  С распадом Союза у России в области национальных отношений остается еще много болевых, потенциально опасных зон:

  . стремление к созданию этнических государств;

  . политические амбиции национальных элит;

  . этноэгоизм, порождающий массовый отъезд русскоязычного населения из ряда регионов;

  . территориальные претензии;

  . отсутствие ясных приемлемых формул взаимодействия центра и регионов.

  В советском обществознании не было недостатка во внимании к национальной проблематике. Определенная заданность исследований требовала раскрывать многосложную сферу межнациональных отношений с позиции, прежде всего их классовой детерминации, бесконфликтности в условиях социализма, сближения народов и в перспективе их слияния.

  В свете сказанного, представляется, что выбранная тема для исследования, является научно значимой и актуальной.

  Разработанность проблематики межнациональных конфликтов находится в российском обществознании пока еще в первоначальной стадии. Многие вопросы носят постановочный, общий характер и требуют дальнейших исследований.

  Научная новизна исследования состоит в следующем:

  . раскрыто содержательное разнообразие и кумулятивный характер межнациональных конфликтов в современном российском обществе, что обусловлено их длительной консервацией, а затем резким «выбросом» и переплетением с конфликтами, порожденными реформированием общества;

  . предложена (осуществлена) достаточно полная для современных условий типология причин межнациональных конфликтов;

  . показана противоречивая (интегративная и дезинтегративная) роль политических факторов (властные органы, партии, политические элиты, лидеры) в развитии этнополитического конфликта;

  . выявлены этапы в развитии межнационального конфликта в современных условиях российского общества;

  . исходя из тенденций развития социальных и политических процессов предпринят прогноз и предложены пути решения (регулирования) межнациональных конфликтов.

  Общественные процессы в условиях структурных преобразований и социальных реформ обретают во многих случаях национальную окраску, а нередко сопровождаются межнациональными конфликтами.

  Конфликты можно классифицировать по многим основаниям и критериям:

  -субъект конфликта;

  -широта охвата;

  -взаимодействие на общество.

  Межнациональный конфликт – сложное социологическое явление и имеет свои особенности.

  Стороны конфликта имеют сложную структуру. Нация или этническая группа не всегда выступает совокупным субъектом. Им может выступить отдельная личность, определенная организация или движение, которые берут на себя представительство нации или этнической группы. Люди не только не осуществляют свои национальные интересы, а теряют многое из того, что было, вплоть до прав человека и гражданина.

  Межнациональный конфликт имеет свои этапы, стадии механизмы развития и решения. Наибольшую опасность для общества представляют вооруженные конфликты.

  Межнациональные конфликты в Российской Федерации и в странах СНГ имеют конкретно-исторические объективные и субъективные причины. В многонациональном обществе конфликты неизбежны. Опасность не в них самих, а в способах их разрешения.

  Каждый межнациональный конфликт имеет свои временные рамки. В современном мире страны и народы так взаимосвязаны, что даже незначительные конфликты в одной стране могут служить зажигательной смесью для всего мирового сообщества, тем более в тех странах, как Российская Федерация, которые располагают ядерным оружием.

  Постановка цели и задач.

  Цель – анализ истоков и содержания межнациональных конфликтов в условиях современного российского общества, в нахождении возможностей устранения конфликтов и путей их разрешения.

  Задачи:

  . рассмотреть межнациональные отношения в современном российском обществе с методологических позиций теории конфликтов;

  . исследовать причины современных межнациональных конфликтов, порожденные условиями их длительного накопления и искусственного сдерживания и причины, порожденные реформированием общества и складыванием новых механизмов межнациональных отношений;

  . обозначить роль политических элит и лидеров как в обострении, так и в урегулировании или преодолении конфликта;

  . осмыслить состояние институциональных (государственные органы, партии и общественные движения) факторов в механизмах разрешения межнациональных конфликтов.

  Обозначение объекта и предмета исследования.

  Объект – межнациональный конфликт.

  Предмет – возникновение межнационального конфликта.

  Дипломная работа состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы.

  РАЗДЕЛ 1.СОВРЕМЕННЫЕ МЕЖГОСУДАРСТВЕННЫЕ КОНФЛИКТЫ КАК ФАКТОР МИРОВОГО РАЗВИТИЯ

  Международный конфликт рассматривается как особое политическое отношение двух или нескольких сторон - народов, государств или группы государств, - концентрированно воспроизводящее в форме косвенного или непосредственного столкновения экономические, социально-классовые, политические, территориальные, национальные, религиозные или иные по природе и характеру интересы. Международные конфликты, таким образом, являются разновидностью международных отношений, в которые вступают различные государства на почве противоречий интересов. Разумеется, международный конфликт - это особое, а не рутинное политическое отношение, поскольку оно означает и объективно и субъективно разрешение разнородных конкретных противоречий и порождаемых ими проблема конфликтной форме и в ходе своего развития может порождать международные кризисы и вооруженную борьбу государств.[1]

  Международный конфликт воспроизводит не только объективные противоречия, но и вторичные, по своему характеру субъективные, противоречия, обусловленные спецификой их восприятия политическим руководством и процедурой принятия политических решений в данной стране.

  При этом субъективные противоречия способом, так или иначе, воздействовать на возникновение и развитие конфликта, интересы и цели сторон, которые во многих случаях представляются достаточно отчужденными от реальных противоречий. То есть международный конфликт фокусирует в себе все без исключения экономические, идеологические, социально-классовые, идеологические, собственно политические, военно-стратегические и иные отношения, которые развиваются в связи с данным конфликтом.

  Международный конфликт при расширении числа или изменение сторон, участвующих в нем, может нести на себе и отпечаток новых аспектов, непосредственно возникающих уже как следствие самого конфликта. Возникнув как политическое отношение, международный конфликт обретает некоторую самостоятельность, собственную логику развития и поэтому способен уже самостоятельно различным образом влиять на другие отношения, развивающиеся в рамках данного конфликта, а также на характер лежащих в его основе противоречий и способы их разрешения.

  Международные конфликты независимо от любых специфических признаков, которые присущи каждому из них, объективно порождаются как особые конкретно-исторические политические отношения между странами или группами стран в пределах определенного пространственно-временного континуума. Они воспроизводят непосредственно или в опосредованной форме, в том или ином виде отражая расстановку и соотношение сил на международной арене, состояние и развитие системы международных отношений и ее структуры на различных уровнях, а также другие, более или менее связанные с этим глобальные, региональные или двусторонние противоречия современного мира, сложные, постоянно развивающиеся условия в различных частях земного шара, множество конкретных ситуаций на различных уровнях международных отношений.

  При изучении международного конфликта необходимо различать понятия конфликта и конфликтности. Конфликтность может рассматриваться как общая черта, присущая той или иной международно-политической ситуации или даже целой исторической эпохе. Она, в конечном счете, основана на объективных противоречиях, на доминировании конфронтационных интересов в политике целого ряда государств. Такого рода конфликтность в основе своей - функция международной напряженности, зависящая от ее степени. Она может служить фоном и предпосылкой международного конфликта, но это еще не конфликт. Конфликтность глобального, регионального, субрегионального, группового или двустороннего характера объективно и субъективно, прямо или опосредованно, незримо или явно присутствует в процессе зарождения и развития любого международного конфликта, где бы и когда бы он ни возникал, какие бы социально-политические силы в нем ни участвовали, какого масштаба остроты он ни достигал. Иначе говоря, конфликтность способствует, подталкивает возникновение конфликта как такового, но сама по себе не порождает его автоматически и неизбежно. Своевременная коррекция национально-государственных интересов, даже в условиях высокого уровня международной напряженности, способствует купированию конфликта.[2]

  Очень часто международный конфликт отождествляют с международным кризисом. Однако соотношение международного конфликта и кризиса - это соотношение целого и части. Международный кризис лишь одна из возможных фаз конфликта. Он может возникнуть как закономерное следствие развития конфликта, как его фаза, означающая, что конфликт дошел в своем развитии до той грани, которая отделяет его от вооруженного столкновения, от войны. Кризис придает всему развитию международного конфликта весьма серьезный и трудноуправляемый характер, формируя кризисную логику развития, убыстряя эскалацию всего конфликта. На этапе кризиса неимоверно возрастает роль субъективного фактора, поскольку, как правило, весьма ответственные политические решения принимаются узкой группой лиц в условиях острого дефицита времени.

  Однако международный кризис - это совсем не обязательная я неизбежная фаза конфликта. Его течение достаточно длительное время может оставаться латентным, не порождая непосредственно кризисных ситуаций. Вместе с тем кризис - далеко не всегда завершающая фаза конфликта даже при отсутствии прямых перспектив перерастания его в вооруженную борьбу. Тот или иной кризис усилиями политиков может быть преодолен, а международный конфликт в целом способен при этом сохраняться и возвращаться к скрытому состоянию. Но при определенных обстоятельствах этот конфликт может вновь достигать фазы кризиса, при этом кризисы могут следовать с определенной цикличностью.

  Наибольшей остроты и крайне опасной формы международный конфликт достигает в фазе вооруженной борьбы. Но вооруженный конфликт - это также не единственная и не неизбежная фаза международного конфликта. Он представляет собой высшую фазу конфликта, следствие непримиримых противоречий в интересах субъектов системы международных отношений. Он особенно нагляден и кажется автономным, если предшествовавшие фазы носили латентный характер. Но, повторимся, вооруженный конфликт совсем не обязательная фаза в процессе конфликтного развития, поскольку дело может и не дойти до вооруженной борьбы. Сам по себе конфликт способен существовать и развиваться далее в относительно мирных условиях, без угрозы или практического применения оружия любого типа. [3]

  Вместе с тем вооруженный конфликт, став апогеем конфликтного развития, может оказаться и не конечной его фазой. Вооруженная борьба при известных условиях может быть прекращена, но конфликт и при данном варианте развития событий может сохраняться и развиваться далее достаточно долго в мирных формах, уже без использования военной силы. Отнюдь не исключается при этом, что через определенное время конфликт может вновь перерасти в фазу вооруженной борьбы (ближневосточный конфликт, к примеру). Вооруженная борьба как определенная фаза развития конфликта, имеющая политическую природу, вырастает из чисто политических по характеру фаз конфликта и может иметь своим следствием другие чисто политические фазы. Однако вооруженная фаза развития конфликта способна обладать собственной логикой, ведущей к расширению участников вооруженной борьбы и общей эскалации конфликта.

  Международный конфликт как форма политических отношений знаменует собой определенный разрыв, скачок в их развитии.

  Следовательно, международный конфликт, наряду с деструктивной функцией создания международной напряженности, несет в себе и нечто положительное, выполняя роль сигнализатора, свидетельствующего об изменении соотношения сил на международной арене, иначе говоря, выполняет коммуникативно-информационную функцию. Международный конфликт как бы доводит до сведения мирового сообщества необходимость пересмотра сложившейся системы отношений на двустороннем, региональном или глобальном уровне в рамках международного права, не уходя от возникшего противоречия, а, наоборот, решая его на ранних фазах развития конфликта.

  Поскольку в основе международного конфликта лежит противоречие в интересах различных государств или их объединений, то функциональным предназначением конфликта является разрешение данного противоречия. Хотя далеко не всегда следствием разрешения конфликта является полномасштабная реализация национально-государственных интересов одной из сторон конфликта, тем не менее, в процессе разрешения международного конфликта удается прийти к взаимоприемлемому балансу интересов его участников, хотя и с известными оговорками. Дело в том, что в некоторых случаях, особенно на фазе вооруженной борьбы, не может идти речи ни о каком балансе интересов, а скорее - о подавлении интересов одной из сторон, но в таком случае международный конфликт не получает своего разрешения, а лишь переходит в латентную фазу, что чревато его обострением при первой же благоприятной возможность.

  Рассмотрение сущности международного конфликта, породивших его противоречий, содержания, структуры и процесса развития позволяет найти решение вопроса, связанного с типологией конфликтов, поскольку без построения типологии и классификации международных конфликтов невозможно вести анализ социально-политической сущности, содержания и форм международных конфликтов на сколько-нибудь серьезной теоретической основе. Необходимо отметить, что в современной конфликтологии нет достаточно устоявшейся типологии международных конфликтов, имеющиеся методики при всей схожести между собой нередко имеют принципиальные отличия. В самом общем плане классификацию международного конфликта можно провести по целому ряду оснований, к которым относятся: цивилизационно-культурологические особенности; причины возникновения конфликта; противоречия, лежащие в его основе; характер участников; масштабы; применяемые средства; характер развития; социально-психологические факторы конфликта; его длительность. [4]

  По характеру противоречий, лежащих в основе международного конфликта, выделяются экономические, политические, военно-стратегические, геополитические, идеологические, социально-политические, этнические и религиозные противоречия, которые условно можно разбить на две группы: политические и неполитические. Последние в случае их трансформации в национально-государственные интересы приобретают характер политических противоречий. Так, например, казалось бы чисто географический вопрос, связанный со статусом Каспия как моря или озера, приобретает исключительное звучание при столкновении интересов в области рыболовства прибрежных государств и его решение на данном этапе не исключает конфликтного характера развития.

  При анализе противоречий, лежащих в основе международного конфликта, необходимо учитывать их характер. Противоречия могут быть объективными и субъективными, которые могут исчезнуть в связи со сменой политического руководства или лидера одной из сторон конфликта; кроме этого, противоречия могут носить антагонистический либо неантагонистический характер, что скажется на формах, масштабах и средствах развития международного конфликта. Наряду с этим следует учитывать и правовой статус сторон конфликта.

  Международные конфликты могут различаться и по своему пространственно-временному масштабу. В данном случае можно выделить глобальные конфликты, затрагивающие интересы всех участников международных отношений; региональные, локальные, которые включают в качестве сторон конфликта ограниченное число участников, двусторонние. В зависимости от длительности международные конфликты могут быть затяжными, средней длительности, краткосрочными.

  В зависимости от применяемых средств обычно выделяют вооруженные международные конфликты и конфликты с применением только мирных средств. При этом вооруженные конфликты могут быть конфликтами с массированным использованием военного потенциала и с ограниченным использованием военной силы, что определяется уровнем противоречий между интересами сторон конфликта. В международных конфликтах с использованием только мирных средств последние могут быть задействованы как комплексно, так и выборочно (эмбарго, торговые ограничения снижение уровня дипломатического представительства и т.п.).

  По характеру развития можно выделить: эволюционные международные конфликты, в ходе которых конфликт, последовательно проходит многие фазы развития: скачкообразные, при которых возможно перескакивание через фазы развития в сторону, как эскалации, так и деэскалации конфликта, вялотекущие и взрывные; латентные и явные.

  В международных конфликтах основными субъектами преимущественно являются государства. Исходя их этого, выделяют:

  * межгосударственные конфликты (обе противостоящие стороны представлены государствами или их коалициями);

  * национально-освободительные войны (одна из сторон представлена государством): антиколониальные, войны народов, против расизма, а также против правительств, действующих в противоречии с принципами демократии;

  * внутренние интернационализированные конфликты (государство выступает помощником одной из сторон во внутреннем конфликте на территории другого государства).

  Рассмотренные типы международных конфликтов, по всей вероятности, не исчерпывают всех возможностей классификации, но позволяют более осмысленно подойти к анализу конкретного конфликта.

  Специфика межгосударственных конфликтов определяется следующим:

  * их субъектами выступают государства или коалиции;

  * в основе межгосударственных конфликтов лежит столкновение национально-государственных интересов конфликтующих сторон;

  * межгосударственный конфликт является продолжением политики государств-участников;

  * современные межгосударственные конфликты одновременно локально и глобально влияют на международные отношения;

  * межгосударственный конфликт сегодня несет опасность массовой гибели людей в странах-участницах и во всем мире.

  В основе классификаций межгосударственных конфликтов могут быть: число участников, масштабы, применяемые средства, стратегические цели участников, характер конфликта.

  Исходя из интересов, отстаиваемых в конфликте, выделяют:

  * конфликт идеологий (между государствами с различными общественно-политическими системами); к концу XX в. их острота резко снизилась;

  * конфликты между государствами с целью политического господства в мире или отдельном регионе;

  * конфликты, где стороны отстаивают экономические интересы;

  * территориальные конфликты, основанные на территориальных противоречиях (захват чужих или освобождение своих территорий);

  * религиозные конфликты; история знает немало примеров межгосударственных конфликтов на этой основе.

  Каждый из указанных конфликтов имеет особенности. Рассмотрим их на примере территориальных конфликтов. Им, как правило, предшествуют территориальные претензии сторон друг к другу.[5]

  Это могут быть, во-первых, претензии государств по поводу территории, которая уже принадлежит одной из сторон. Такие претензии привели к войнам между Ираном и Ираком, Ираком и Кувейтом, ближневосточному конфликту и многим другим.

  Во-вторых, это претензии, возникающие в период формирования границ вновь образующихся государств. Конфликты на этой основе возникают сегодня в бывшей Югославии, в России, Грузии. Тенденции к таким конфликтам существуют в Канаде, Бельгии, Великобритании, Италии, Индии, Ираке, Турции и других странах.

  При установлении границы государства могут сталкиваться интересы соседних этносов и их государственных образований. *Во многих случаях границы проводились без учета района проживания этноса, культурных и религиозных общин, в результате чего некоторые народы оказались проживающими в различных государствах. Это способствует сохранению хронических предконфликтных ситуаций в отношениях государств. Примером могут служить процессы создания независимых государств в Азии, Африке, Латинской Америке после распада колониальных империй, формирования границ государственных образований СССР: республик Средней Азии, Кавказа, Севера и Сибири.

  Любой межгосударственный конфликт порождается широким спектром объективных и субъективных причин. Поэтому невозможно, анализируя конкретную ситуацию, отнести ее только к тому или иному типу. Может существовать основная причина и несколько сопутствующих, усиливающих и дополняющих основную. Во всех межгосударственных конфликтах одну из ведущих ролей играют социально-экономические интересы сторон.

  Особенностью межгосударственного конфликта является его взаимосвязь с внутриполитическими конфликтами. Она может проявляться в различных вариантах:

  * Переход внутриполитического конфликта в межгосударственный. В этом случае внутриполитический конфликт в стране провоцирует вмешательство в ее внутренние дела других государств или вызывает напряженность между другими странами по поводу этого конфликта. Примерами могут служить эволюции афганского конфликта в 70 -- 80-х годах или корейского конфликта в конце 40-х - начале 50-х годов.

  * Влияние межгосударственного конфликта на возникновение внутриполитического конфликта. Выражается в обострении внутренней обстановки в стране в результате ее участия в международном конфликте. Классический пример: Первая мировая война была одной из причин двух русских революций в 1917 г.

  * Межгосударственный конфликт может стать одной из причин временного урегулирования внутриполитического конфликта. Например, в годы Второй мировой войны Движение сопротивления во Франции объединило в своих рядах представителей конфликтующих в мирное время политических партий.

  Спецификой межгосударственного конфликта является то, что часто он реализуется в виде войны. В чем отличие войны от межгосударственного вооруженного конфликта?

  Война не сводится только к вооруженному противоборству и отличается источниками и причинами. Если вооруженные конфликты, не ставшие войнами, возникали в основном в силу действия таких причин, как территориальные, религиозные, этнические, классовые спорные вопросы, то в войнах основу составляют глубинные экономические причины, острые политические, идеологические противоречия между государствами.

  Военные конфликты менее масштабны, чем войны. Цели, преследуемые сторонами в военных конфликтах, достаточно ограничены по масштабам и применяемым средствам.

  В отличие от военного конфликта война является состоянием всего общества, участвующего в ней. Война оказывает более значительное воздействие на последующее развитие государств, международной обстановки.

  Необходимо отметить, что международный конфликт как система никогда не выступает в "законченной" форме. В любом случае он представляет собой процесс или совокупность процессов развития, предстающих как определенная целостность. При этом в процессе развития может происходить изменение субъектов конфликта, а следовательно, и характера противоречий, лежащих в основе международного конфликта. Исследование процесса развития международного конфликта дает возможность установить многие его существенные для анализа исторические и причинно-следственные аспекты, а рассмотрение его системы и структуры выявляет главным образом структурно-функциональные стороны конфликта. Понятно, что эти стороны конфликта нельзя воспринимать изолированно друг от друга. Изучение конфликта в его последовательно сменяющихся фазах позволяет рассматривать его как единый процесс, обладающий различными, но взаимосвязанными сторонами: исторической (генетической), причинно-следственной и структурно-функциональной.

  Раскрытие механизма самого конфликтного процесса - это анализ различных меняющихся исторических состояний того или иного международного конфликта. Расчленение на реальные фазы его эволюции позволяет увидеть новые грани феномена как динамической системы с присущей ей структурой в развитии, изменении, преобразовании, в конечном счете, связанной с природой и сущностью конфликта. При этом фазы развития конфликта - это не абстрактные схемы, а реальные, детерминированные в историческом и социальном планах конкретные состояния международного конфликта как системы. Они имеют ярко выраженные признаки, относящиеся к изменению внутреннего состояния государств - участников конфликта, их социально-политическим, экономическим, военным и иным интересам и целям, а также средствам, внешнеполитическим союзам и обязательствам, международным условиям, в которых конфликт развивается.[6]

  При анализе международных конфликтов нетрудно обнаружить, что в принципе имеет место исторически сложившаяся стержневая линия международного конфликта с набором и последовательностью возможных фаз его эволюции. Так, американский обществовед Г. Кан в работе "К эскалации: метаморфозы и сценарии" выделяет 44 стадии или ступени эскалации ядерного конфликта, которые неумолимо завершатся термоядерным спазмом. Могут быть и другие сценарии конфликтов. Однако все это не означает, что международные конфликты будут развиваться по данным схемам. В реальной действительности обнаружить подобное единообразие невозможно.

  В зависимости от сущности, содержания и формы того или иного конфликта, конкретных интересов и целей его участников, применяемых средств и возможностей введения новых, вовлечения других или выхода имеющихся участников, индивидуального хода и общих международных условий его развития международный конфликт может проходить через самые различные, в том числе и нестандартные фазы. При этом в той или иной фазе конфликта могут отсутствовать те или иные фазообразующие признаки. Некоторые фазы могут выпадать, неожиданно появляться новые, они могут меняться местами. Фазы конфликта могут спрессовываться во времени, взаимопересекаться, но при этом сам конфликт может носить "взрывной" характер либо, наоборот, быть растянутым по времени. Развитие может идти от фазы к фазе по нарастающей, но способно и к "топтанию" на месте, повторению уже пройденных фаз, снижению уровня общей напряженности.

  Вместе с тем при исследовании международного конфликта можно выделить некоторые общие критерии перехода от одной фазы к другой, некоторые постоянно или почти постоянно присутствующие группы социально-экономических, военных или иных признаков, изменения в которых объективно, но не обязательно ведут к преобразованию одной фазы конфликта в другую. Таким критерием, по всей вероятности, может быть понятие уровня (порога) развития противоречия или группы противоречий в конфликтной форме на определенной фазе развития конфликта.

  Как правило, любой международный конфликт, не выходящий слишком явно за рамки теоретически усредненной схемы, начинается с подлинной основы и предыстории происхождения конфликта, а именно с политических, экономических, военных, идеологических и иных противоречий, на почве которых возник и развивался данный конфликт. Однако не следует относить эти противоречия к начальной фазе конфликта, поскольку противоречия в отношениях между странами имеются всегда, но далеко не всегда они вырастают в конфликт. Иными словами, эти противоречия присутствуют как бы за скобками конфликта и продолжают сохраняться в разной форме в ходе развития и разрешения конфликта. Они способны в ходе конфликта обрастать другими противоречиями, подобными и производными, зачастую субъективными и довольно отчужденными от объективных, то есть первичных, противоречий. Они способны изменяться, сменяться другими противоречиями, которые более существенны для динамики конфликта, для перехода от одной фазы его развития к другой. Но противоречия - это всего лишь предыстория, прелюдия международного конфликта.

  Первая фаза международного конфликта - это сформировавшееся на основе определенных объективных и субъективных противоречий принципиальное политическое отношение и соответствующие ему экономические, идеологические, международно-правовые, военно-стратегические, дипломатические отношения по поводу данных противоречий, выраженные в более или менее острой конфликтной форме.

  Вторая фаза международного конфликта - это субъективное определение непосредственными сторонами конфликт своих интересов, целей, стратегии и форм борьбы для разрешения объективных или субъективных противоречий с учетом своего потенциала и возможностей применения мирных и военных средств, использования международных союзов и обязательств, оценки общей внутренней и международной ситуации. На этой фазе сторонами определяется или частично реализуется система взаимных практических действий, носящих характер борьбы сотрудничества, с целью разрешить противоречие в интересах той или иной стороны или на основе компромисса между ними.[7]

  Третья фаза международного конфликта заключается в использовании сторонами достаточно широкого диапазона экономических, политических, идеологических, психологических, моральных, международно-правовых, дипломатических и даже военных средств (не применяя их, однако, в форме прямого вооруженного насилия), вовлечения в той или иной форме в борьбу непосредственно конфликтующими сторонами других государств (индивидуально, через военно-политические союзы, договоры, через ООН) с последующим усложнением системы политических отношений и действий всех прямых и косвенных сторон в данном конфликте.

  Четвертая фаза международного конфликта связана с увеличением борьбы до наиболее острого политического уровня - международного политического кризиса, который может охватить отношения непосредственных участников, государств данного региона, ряда регионов, крупнейших мировых держав, вовлечь ООН, а в ряде случаев - стать мировым кризисом, что придает конфликту невиданную ранее остроту и содержит прямую угрозу того, что одной или несколькими сторонами будет использована военная сила.

  Пятая фаза - это международный вооруженный конфликт, начинающийся с ограниченного конфликта (ограничения охватывают цели, территории, масштаб и уровень ведения боевых действий, применяемые военные средства, количество союзников и их мировой статус), способного при определенных обстоятельствах развиваться до более высокого уровня вооруженной борьбы с применением современного оружия и возможным вовлечением союзников одной или обеими сторонами. Если рассматривать эту фазу международного конфликта в динамике, то в ней можно выделить целый ряд полуфаз, означающих эскалацию военных действий.

  Шестая фаза международного конфликта - это фаза урегулирования, предполагающая постепенную деэскалацию, снижение уровня интенсивности, более активное вовлечение дипломатических средств, поиск взаимных компромиссов, переоценку и корректировку национально-государственных интересов. При этом урегулирование конфликта может стать следствием усилий одной или всех сторон конфликта либо начаться вследствие давления со стороны "третьей" стороны, в роли которой может оказаться крупная держава, международная организация либо мировое сообщество в лице ООН. Более подробно данную фазу рассмотрим в следующем параграфе реферата.

  На любой из рассмотренных первых пяти фаз международного конфликта может начаться альтернативный, не эскалационный, а деэскалирующий ход развития, воплощающийся в мирном зондаже и перерыве в военных действиях, переговорах об ослаблении или ограничении данного конфликта. При подобном альтернативном развитии может произойти ослабление, "замораживание" или ликвидация данного кризиса или даже конфликта на основе достижения компромисса между сторонами по поводу лежащего в основе конфликта противоречия. Вместе с тем на этой фазе возможен - при определенных условиях - новый цикл эволюционного или взрывного развития конфликта, например от мирного к вооруженному, если конкретное противоречие, лежащее в его основе, не будет "изжито" целиком и на достаточно длительный период.

  Возможное развитие международного конфликта весьма сложно втиснуть в рамки какой-либо схемы, особенно в виде сетевого графика. Однолинейная схема не в состоянии передать всей сложности реального развития событий: перехода от сотрудничества сторон к конфронтации, изменений их интересов, целей и стратегии в ходе конфликта, применения ими разнообразных комбинаций мирных и военных средств, степени вовлечения других участников в борьбу и сотрудничество в данном конфликте, непосредственного развития вооруженного конфликта, эволюции и самих международных условий и т.д. Иначе говоря, процесс развития международного конфликта - это не простое восхождение от одной фазы конфликта к другой, а сложная диалектика политических и других отношений сторон по поводу объективных и субъективных противоречий, интересов и целей в ходе международного конфликта с разветвленной сетью вариантов альтернативного развития и, что не исключено, возможностью обратного хода.

  Наиболее приемлемая форма урегулирования международного конфликта - это достижение баланса интересов его сторон, что позволяет в конечном счете устранить саму причину конфликта. В случае если подобного баланса достичь не удалось, мало того, интересы одной из сторон вследствие военного поражения подавлены, то конфликт переходит в латентную форму, которая в любой момент может при благоприятных внутренних и международных условия снова возродить конфликт.

  В процессе урегулирования конфликта необходим учет социокультурной среды каждой сторон, а также уровня и характера развития системы международных отношений. В соответствии с этим выделяются три модели урегулирования конфликта: гегемонистская, статусная и ролевая. Гегемонистская модель урегулирования конфликта соизмеряет поведение сторон с установками "центра силы" и ориентирована на использование насилия или угрозы насилия, а в стратегии решения склонна к игре с "нулевой суммой", в которой выигрыш одной стороны равен проигрышу другой. Статусная модель урегулирования международного конфликта структурно соизмеряет поведение с физическими действиями, необходимыми для поддержания или восстановления баланса сил; она процессуально расширяет конфликтное поле до включения в него предмета спора, вызвавшего конфликт, а в стратегии решения склонна к урегулированию на основе паритета или правовых норм. Ролевая модель международного конфликта структурно соразмеряет физическое поведение с необходимостью, как достижения своих целей, так и воздействия на цели другой стороны: процессуально расширяет поле до включения в него всей конфликтной ситуации, предшествовавшей обращению к физическим действиям, а в стратегии решения склонна к разрешению или даже урегулированию конфликта.[8]

  Предотвращение межгосударственных конфликтов имеет ряд особенностей. Они заключаются в следующем:

  * поскольку непротиворечивого общества не бывает, трудно искусственно создать условия для бесконфликтного общественного развития;

  * основные усилия по предотвращению конфликтов должны быть направлены на бесконфликтное решение проблем, возникающих в результате объективных противоречий;

  * предотвращение подразумевает максимальное снижение негативных последствий потенциальных конфликтов;

  * основные усилия по предотвращению межгосударственных конфликтов направляются на исключение вооруженного насилия.

  Основные направления предотвращения межгосударственных конфликтов определяются исходя из принципов демократического развития мира (А. Богданов, А. Глухова, А. Кокошин, Б. Краснов, О. Рыжов).

  1. Интернационализация жизни мирового сообщества в хозяйственно-экономической, политической и культурной сферах. Свидетельство тому -- существующие уже десятилетия и вновь создаваемые экономические союзы, сообщества, совместные предприятия.

  2. Строгое соблюдение всеми странами и народами принципа мирного сосуществования Главное в содержании этого принципа - признание всеми субъектами международных отношений права каждого народа на свободный выбор пути развития и недопустимости его навязывания любому государству и обществу, а также признание объективно существующей многовариантности общественного развития.

  3. Снижение уровня военного противостояния - непрерывное, последовательное и равномерное сокращение вооружений, прежде всего оружия массового поражения. Это одно из важнейших направлений в предотвращении конфликтов с применением вооруженных сил, снижении их разрушительных последствий. Разоружение может стать основой более интенсивного социально-экономического прогресса, который поднимет международную безопасность на более высокий уровень, улучшит условия жизни людей, снизив, таким образом, и опасность внутриполитических конфликтов. Во-первых, разоружение должно быть взаимное, равномерное и равноценное для всех конкурирующих сторон. Во-вторых, недопустимость монополии одной из сторон в разработке нового оружия, в том числе имеющего оборонительный характер. В-третьих, в современных условиях, когда невозможен абсолютный контроль за процессами разоружения и разработкой нового оружия, необходимо развитие доверия и сотрудничества в этих областях

  4. Усиление роли международных межправительственных организаций, таких, как ООН и другие, в области правового регулирования взаимоотношений между странами. Главная задача этих организаций в контексте рассматриваемой проблемы -- возглавить строительство системы международной региональной и всеобщей безопасности. Важную роль в предотвращении межгосударственных конфликтов могут сыграть объединенные вооруженные силы ООН. История показывает, что коллективные усилия государств, даже относящихся к различным социально-политическим системам, почти всегда были плодотворными. Яркий пример -- антигитлеровская коалиция в годы Второй мировой войны. Совместные акции государств по выполнению решения ООН позволили блокировать агрессивные действия Ирака по отношению к Кувейту.

  Проблема предотвращения применения военной силы во внешнеполитической практике - сегодня одна из самых актуальных. Решение ее гарантирует общецивилизационный прогресс и способствует предотвращению конфликтов во внутриполитической жизни государств.[9]

  Конфликт не предполагает конфронтации абсолютно по всем вопросам. В этом его весьма важная отличительная черта. Противостоящие в конфликте стороны в силу этого могут осознать себя не только соперниками, но и зависимыми друг от друга партнерами. Это ощущение позволяет участникам конфликта осознавать всю важность и полезность конструктивных двусторонних мер, направленных на блокирование механизмов эскалации конфликтных отношений. Война же, если она началась, представляет собой процесс, вышедший из-под контроля. Единственным средством, позволяющим контролировать этот процесс, является максимально эффективное (в соотношении с противником) использование своей военной силы с целью уничтожения противника или навязывания ему определенных условий и требований. Но и это средство весьма ненадежно, ибо противостоящие в войне стороны стремятся действовать по максимуму. Это стремление в свою очередь инициирует действие сил эскалации, которые постепенно сокращают (а часто и вовсе исключают) какое-либо ограничение в применении военных сил и средств. Таким образом, относительная управляемость конфликтными отношениями участников военного столкновения, как представляется, может выступать устойчивым признаком в идентификации военного конфликта.

  В целом необходимо отметить, что проблема исследования конфликта является весьма сложной. Теоретические и методологические ориентиры, рассмотренные выше, не претендуют на истину в последней инстанции. Однако они могут быть полезными для продолжения исследований конфликта как социально-общественного феномена.

  
  
  

  РАЗДЕЛ 2.ПРИЧИНЫ, ХАРАКТЕР, ПОСЛЕДСТВИЯ МЕЖДУНАРОДНЫХ КОНФЛИКТОВ НА ПОСТСОВЕТСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ

  Обострение этнических проблем во всём мире усилило внимание к методологическим и концептуальным поискам в сфере этнических конфликтов. «Межнациональные конфликты как социальное явление есть столкновение интересов разного уровня и содержания, и представляет собой проявление сложных глубинных процессов в отношениях между отдельными этническими общностями, группами людей, протекающих под влиянием множества социально-экономических, политических, исторических, психологических, территориальных, сепаратистских, языково-культурных, религиозных и иных факторов», - считает М.Д. Давитадзе. Это означает существование национальных противоречий и проблем, вызывающих межнациональные конфликты, что, в свою очередь, порождает необходимость изучения причин их возникновения. Авторы труда «Социология межнациональных отношений в цифрах» выделяют следующие факторы, оказывающие влияние на межнациональные конфликты:

  1. Национальный состав региона конфликта (выше его вероятность в смешанных регионах);

  2. Тип поселения (вероятность выше в большом городе);

  3. Возраст (крайние полюсы: «старшие-молодые» дают более высокую вероятность конфликта);

  4. Социальное положение (выше вероятность конфликта при наличии маргиналов);

  5. Уровень образования (корни конфликта гнездятся в массе невысокого уровня образования, однако, следует помнить, что идеологами его всегда выступают отдельные представители интеллигенции);

  6. Политические взгляды (конфликты значительно выше у радикалов).

  Какими бы причинами ни вызывались межэтнические конфликты, они приводят к массовому нарушению законов и прав граждан. Объективными причинами обострения межэтнической напряженности могут быть:

  - во-первых, последствия серьёзных деформаций национальной политики, накопившаяся за долгие десятилетия неудовлетворенность, выплеснувшаяся наружу в условиях гласности и демократизации;

  - во-вторых, результат серьёзного ухудшения экономического положения в стране, которое также порождает недовольство и вражду у различных слоёв населения, причём эти негативные настроения канализируются, прежде всего, в сфере межнациональных отношений;

  - в-третьих, следствие закостеневшей структуры государственного устройства, ослабления тех основ, на которых создавалась свободная федерация советских народов.

  Немаловажны и факторы субъективного порядка. [10]

  Межнациональные конфликты по причине и характеру происхождения могут быть:

  · социально-экономическими (безработица, задержки и невыплаты зарплаты, социальных пособий, не позволяющие большинству граждан удовлетворять необходимые потребности, монополия представителей одного из этносов в какой-либо сфере услуг или отраслей народного хозяйства, и т. д.);

  · культурно-языковыми (связанными с защитой, возрождением и развитием родного языка, национальной культуры и гарантированных прав национальных меньшинств);

  · этнодемографическими (сравнительно быстрое изменение соотношения численности населения, т.е. увеличения доли пришлого, иноэтнического населения в связи с миграцией вынужденных переселенцев, беженцев);

  · этнотерриториально-статусными (несовпадение государственных или административных границ с границами расселения народов, требование малых народов о расширении или приобретении нового статуса);

  · историческими (взаимоотношения в прошлом - войны, былые отношения политики «господство - подчинение», депортации и связанные с ними негативные аспекты исторической памяти, и т. д.);

  · межрелигиозными и межконфессиональными (включая различия в уровне современного религиозного населения);

  · сепаратистскими (требование создать собственную независимую государственность или же воссоединение с соседним «материнским» или родственным с культурно-исторической точки зрения государством).

  Причиной возникновения межэтнических конфликтов могут стать и любые необдуманные или заведомо провокационные заявления политиков, национальных лидеров, представителей духовенства, СМИ, происшествия бытового характера, случаи. Фактически этнонациональные организации не являются силами межнационального согласия и предотвращения конфликтов. Наоборот, в ряде случаев они выступают с деструктивных позиций, как это имело место с осетинской организацией «Стыр Ныхас» по отношению к усилиям североосетинских и ингушских властей преодолеть последствия конфликта.

  Есть два принципа классификации межэтнических конфликтов: один - по характеру действий конфликтующих сторон; второй - по содержанию конфликтов, основным целям, которые ставит выдвигающая претензии сторона.

  Одними из первых межэтнические конфликты типологизировали Э.А. Паин и А.А. Попов, во всяком случае, они опубликовали первую статью по этническим конфликтам в СССР. Они выделили конфликты стереотипов, т.е. ту стадию конфликта, когда этнические группы могут еще четко не осознавать причины противоречий, но в отношении оппонента создают негативный образ «не дружественного соседа», «нежелательной группы». В качестве примера ученые приводили армяно-азербайджанские отношения. Действительно, социологические и полевые этнографические исследования задолго до конфликта фиксировали взаимные негативные стереотипы армян и азербайджанцев.[11]

  Другой тип конфликта Э.А. Паин и А.А. Попов назвали «конфликтом идей». Характерными чертами таких конфликтов (или их стадий) является выдвижение тех или иных притязаний. В литературе, средствах массовой информации обосновывается «историческое право» на государственность (Эстония, Литва, Грузия, Татарстан, другие республики СССР), на территорию (Армения, Азербайджан, Северная Осетия, Игушетия). В ходе национальных движений разрабатываются основные идеологемы, политическая мобилизация вокруг которых есть уже проявление конфликта.

  Третий тип конфликта - конфликт действий. К этому типу относятся митинги, демонстрации, пикеты, принятие институциональных решений, вплоть до открытых столкновений.

  Оценивая приведенную типологизацию, можно сказать, что в ней отражены скорее стадии или формы конфликтов. Но такая оценка была бы неточной. Существует другая типологизация конфликтов -- по основным целям, содержанию требований:

  Первый тип - статусные институциональные конфликты в союзных республиках, переросшие в борьбу за независимость. Суть таких конфликтов могла быть не этнонациональной, но этнический параметр в них присутствовал непременно, как и мобилизация по этническому принципу. Национальные движения в Эстонии, Литве, Латвии, Армении, на Украине, в Грузии, Молдове с самого начала выдвигали требования реализации этнонациональных интересов. В процессе развития этих движений от этнонациональных требований переходили к требованиям государственной независимости, но мобилизация по этническому принципу оставалась.

  Второй тип конфликтов - статусные конфликты в союзных и автономных республиках, автономных областях, возникшие в результате борьбы за повышение статуса республики или его получение. Это характерно для части союзных республик, желавших конфедеративного уровня отношений. Например, об этом заявляло руководство Казахстана, а также ряда бывших автономий, которые стремились подняться до уровня союзных республик, в частности Татарстана. Впоследствии, после создания независимой России, радикальная часть национального движения поставила вопрос об ассоциированном членстве Татарстана в Российской Федерации. Конфликт завершился подписанием Договора между государственными органами Российской Федерации и государственными органами Татарстана, который содержит элементы как федеративных, так и конфедеративных отношений.

  Третий тип конфликтов - экстерриториальные. Это, как правило, самые трудные для урегулирования противостояния. На постсоветском пространстве было зафиксировано 180 экстерриториальных споров. По мнению В.Р. Стрелецкого, - одного из разработчиков банка данных этнотерриториальных притязаний в геопространстве бывшего СССР в Институте географии РАН, к 1996 г. сохраняли актуальность 140 территориальных притязаний.

  Конечно, не все заявленные притязания перерастают в конфликт. Специалисты считают, что к таким конфликтам следует относить споры, ведущиеся «от имени» этнических общностей относительно их прав проживать на той или иной территории, владеть или управлять ею.

  С точки зрения принятого определения межэтнического конфликта, к ним следует относить те ситуации, в которых идеи территориальных притязаний «обеспечивают» этническую мобилизацию. Основываясь на таком определении, надо признать, что число этнотерриториальных конфликтов, несомненно, меньше, чем точек территориальных споров. Например, в Калмыкии, потерявшей в годы репрессий какую-то часть своих территорий, заявления об этом были, но в конфликты по данному поводу калмыки не вступают.

  Одной из основных причин обострения межнациональных отношений и возникновения этносоциальных конфликтов у нас стал кризис всех структур власти в СССР и использование национальных интересов коррумпированны­ми группами в бывших союзных республиках, перенос социального недо­вольства в сферу межнациональных отношений. Нельзя не видеть также и роль искусственно разжигаемой религиозной нетерпимости.

  Для таких конфликтов характерны определенный уровень организован­ности действий наряду с массовыми беспорядками, сепаратистскими выступ­лениями вплоть до гражданской войны. Поскольку они возникают в многона­циональных государствах, любой внутренний конфликт в них неизбежно приобретает политический характер. Поэтому порой бывает трудно провести четкую грань между социальным, политическим и межнациональным кон­фликтом. Этнический конфликт может выражаться в различных формах, начиная с нетерпимости и дискриминации на межличностном уровне и кончая массовыми выступлениями за отделение от государства, вооруженными столкновениями, войной за национальное освобождение. Так развивались со­бытия в Нагорном Карабахе, Чеченской республике, Молдавии, Грузии после распада СССР.[12]

  Конфликтная ситуация в странах, образованных на территории бывшего СССР, обусловлена многими причинами, давними и сегодняшними, политическими (централизм и унитаризм власти, репрессирование и завоевание народов), экономическими (экономический кризис, безработица, обнищание), социально-психологическими (межнациональные барьеры общения, негативные формы национального самоутверждения, открытый национализм, амбиции национальных вождей), территориальными и другими.

  При возникновении межнационального конфликта внутри одного государства, судя по горькому опыту стран, образованных на территории бывшего СССР, есть два варианта поведения официальных властей. Первый: власти, сохраняя равновесие, остаются над конфликтом, пытаясь допустимыми силами и средствами потушить возникший конфликт, как это, например, делалось, хотя и не без ошибок, российскими властями в конфликте между североосетинами и ингушами. Второй: власти сами втягиваются в конфликт, выступая за сохранение территориальной целостности страны или на стороне титульного народа, как это наблюдалось в Азербайджане в конфликте между азербайджанцами и армянами, в Грузии - в конфликте между грузинами и югоосетинами, между грузинами и абхазами, или в Молдове в конфликте молдаван с русскоязычным населением (Молдовы с Приднестровьем). В аналогичные ситуации в конечном счете втягивались и российские власти в Чечне.

  Это ярко проявилось на Северном Кавказе, особенно в осетино-ингушском конфликте, когда в результате действий национал - экстремистских элементов пролилась кровь, с обеих сторон имеются жертвы и разрушения, появились беженцы и заложники. В сложном положении российские власти вынуждены были пойти на применение силовых методов для создания необходимых условий с целью локализации конфликта и его преодоления. Но этот вынужденный шаг усилил негативное отношение к Центру, рост антирусских настроений. Кстати, подавляющее число респондентов (30 - 40%) повсеместно оценили миротворческие попытки руководства страны как запаздывающие и не способствующие предупреждению столкновений конфликтующих.

  Разгорающиеся и тлеющие очаги межнациональной конфронтации в южных оконечностях нашего Отечества создают серьезную опасность ее расширения и распространения вглубь. Ощущение нестабильности социального климата повышает тревожность массового сознания, делает население восприимчивым к разного вида ‘фобиям’ , страху за завтрашний день, порождает стремление избавиться от ‘чужих’  или во всяком случае ограничить их права в надежде обеспечить себе безопасность и благополучие.

  Серьезным барьером для удержания конфликта в латентной стадии является отсутствие соответствующих групп, пытающихся решить межнациональные противоречия насильственным путем. В таких случаях стороны воздерживаются от эксцессов, могущих послужить серьезными поводами для насилия. Аналогичные формы латентного межнационального конфликта пока наблюдаются в Эстонии, Латвии и Казахстане между титульными нациями и русскоязычным  населением, которое сохраняет цивилизованное поведение в условиях постоянного попрания их прав националистически настроенными властями.[13]

  Конфликтные люди (группы) в таких случаях всегда находятся. Стремящиеся к власти и собственности национал политические силы ловко используют стихийное недовольство. Подогревая его, они выставляют себя защитниками нации. И хотя давно известно, что национализм и этнократизм  иррациональны, деструктивны, бесперспективны и разрушительны, взбунтовавшемуся народу они, как правило, таковыми не кажутся. Наоборот, именно этнократизм и национализм становятся самой понятной, самой близкой и объединяющей идеологией. Единство языка, обычаев, традиций, веры сплачивает людей с полуслова, с полудвижения.

  Коммунистическая идеология, опирающаяся на репрессии, удерживала национальные конфликты на уровне единичных проявлений. Ветер свободы, подувший в период перестройки, хотя и предполагал перемены к лучшему, но одновременно явился значительным условием межнациональной нестабильности. Поэтому первые проявления демократии, рыночной экономики и суверенизации стали залогом формирования националистических, авантюристических, экстремистских, криминальных и коррумпированных сил.

  Таким образом, национальная политика, проводимая в многонациональном СССР и продолжаемая ныне в России (путем создания неравноправных субъектов федерации) и других странах постсоветского пространства, сформулированная еще Лениным с помощью формального принципа “право наций на самоопределение”, разрушила старороссийскую национально - территориальную систему и поставила во главу угла не человека с его неотъемлемыми правами и законными, в том числе национальными интересами, а отдельные нации с их особыми правами и особыми национально - властно - территориальными притязаниями, реализуемыми в ущерб другим народам, нередко веками проживающим на той же территории, в ущерб общепризнанным правам человека. Национально - культурная автономия, принятая во всем мире и позволяющая без причинения ущерба другим народам удовлетворять свои национально - культурные потребности в едином общеправовом пространстве, была отвергнута большевиками, скорее всего, неслучайно, ибо при таком решении вопроса труднее было управлять страной.

  Вышеизложенное, думается, позволяет не только понять основные тенденции нашего национального бытия, его вероятные перспективы, но и сделать некоторые общие выводы, сформулировать конкретные предложения, касающиеся межнациональной консолидации россиян, укрепления государственности и единства России:

  - Общий рост недовольства существующим положением (социально-экономическим в первую очередь) выступает как мощный ускоритель форм   ‘ протестного реагирования’ в различных областях общественной практике, в том числе и национальных взаимосвязях. Неудачи и провалы экономического реформирования усиливают неприятие проводимой Центром политики и обуславливают низкий рейтинг принимаемых правительством решений. Это стимулирует в конечном счете центробежные процессы, национальный и региональный сепаратизм, создающий угрозу единству и целостности российского национального федеративного государства.

  - Явственно ощущается необходимость разработки научной теории гармонизации национальных отношений и соответствующей ей программы жизнедеятельности общества на переходный период и отдаленную перспективу. Фундамент концептуального подхода должны составить идеи национального центризма(избавление от крайностей в национальном вопросе во всех его аспектах) и демократического федерализма(обеспечение всем национально- и административно-территориальным единицам подлинного равноправия).

  - Программа практических действий обязана исходить из юридического и практического соблюдения национальных и региональных интересов каждого субъекта Федерации. Лишь благодаря этому может быть преодолена асимметричность нынешнего федеративного устройства. Особое значение приобретают согласование и разграничение полномочий по линиям: Центр - республики, Центр - регионы (края, области, города), а также освоение специальных механизмов предупреждения конфликтов между нациями, регионами с учетом опыта стран, входящих в СНГ, других европейских государств.

  -   Важно обратить серьезное внимание на массовое ущемление потребностей и нужд этнического характера, выявленное в большинстве регионов. Данное обстоятельство, если ситуация не изменится, очевидно, активизирует как титульные нации, так и национальные меньшинства в отстаивании первыми своих прерогатив, а вторыми элементарных прав, причем любыми способами, не исключая насилие. Низкая оценка собственного национального статуса русскими, их озабоченность своим будущим в отдельных регионах чреваты возникновением синдрома социальной обиды, расширением масштабов русского национального движения, более жестким противодействием антирусским настроениям и акциям.

  - Государственная политика призвана стать в большей мере, чем когда бы то ни было, национально-региональной, учитывающей специфику и Северного Кавказа, и Поволжья, и Сибири, и Дальнего Востока. Только такая политика в состоянии обеспечить относительно безболезненный переход от по существу унитарного государства, каким был Советский Союз, к федеративному, каким стремится стать новая Россия. Укрепление самостоятельности регионов, не противопоставляющих себя Центру, но сотрудничающих с ним, ведет к приоритету наднациональных ценностей, приближает реализацию общенациональной задачи - возродить великую и сильную державу с демократическими порядками и социально ориентированной экономикой.[14]

  Все это даст возможность не только правильно оценить сложившуюся ситуацию, но и во многом предвидеть ее развитие, а значит - преуспеть в предупреждении межнациональных трений и конфликтов. Такая работа в регионах лишь начинается. Вот почему взаимодействие и кооперация социологических служб в Центре и на местах, как и возобновление научных связей с социологами ближнего зарубежья, были бы очень полезными и продуктивными.

  Территориальные споры часто возникают в ходе реабилитационного процесса в отношении репрессированных народов.

  Четвертый тип - конфликты межгрупповые (межобщинные). Именно к такому типу относятся конфликты, подобные тем, которые были в Якутии (1986 г.), в Туве (1990 г.), а также русско-эстонский в Эстонии, русско-латышский в Латвии и русско-молдавский в Молдавии. Причем, если первые два имели характер межгрупповых столкновений, переросших в демонстрационные формы противостояния, а в Туве -- и в последующий отток русских из зоны конфликта, то межгрупповые конфликты в Эстонии и Латвии были связаны, с одной стороны, с дискриминационными мерами правительств, направленными на «вытеснение» неэстонского населения, акциями национал-экстремистов, а, с другой -- организацией сопротивления. Массовые межгрупповые насильственные столкновения имели место в Азербайджане, Армении, Кыргызстане, Узбекистане.

  Конечно, типологизация конфликтов достаточно условна, поскольку нередко в одном конфликте соединяются несколько разных целей и содержаний. Вот почему исследователи говорят о «кластерах» конфликтов, и только такое понимание дает основание для их регулирования. Сам процесс регулирования связан с формой, длительностью, масштабами конфликтов.

  Самый простой принцип определения формы этнического конфликта -- это от несение его к ненасильственным или насильственным. Но те и другие бывают разными. Центр этнополитических и региональных исследований среди насильственных конфликтов на территории Российской Федерации и стран ближнего зарубежья выделил следующие:

  Региональные войны (шесть из них длительные -- не менее не скольких месяцев), т.е. вооруженные столкновения с участием регулярных войск и использованием тяжелого вооружения. Это Карабахский, Абхазский, Таджикский, Южноосетинский, Приднестровский конфликты (сюда же относится Чеченский конфликт);

  Краткосрочные вооруженные столкновения, продолжавшиеся несколько дней и сопровождавшиеся жертвами. К ним относятся, в частности, столкновения в Фергане, Оше, Осетино-ингушское, а также в Сумгаите, -- всего около 20. Такие столкновения называют «конфликтами-бунтами», «конфликтами-погромами», «конфликтами неуправляемых эмоций».

  Другие конфликты отнесены к невооруженным. Их в Центре насчитывают на постсоветском пространстве более 100. Среди них достаточно четко, на наш взгляд, выделяются институциональные формы конфликта, когда в противоречие приходят нормы конституций, законодательства, реализующие идеологемы конфликтующих сторон. Не всегда такая форма конфликтов сопровождается межобщинными конфликтами.

  Еще одна форма - манифестирующие проявления конфликтов, к числу которых следует отнести митинги, демонстрации, голодовки, акции «гражданского неповиновения».

  Наконец, как уже говорилось, существует идеологическая форма конфликтов, когда разгорается «конфликт идей».

  Каждая из указанных форм отличается «действующими лицами», или основными субъектами, конфликта. При доминирующей институциональной форме главными действующими лицами являются властные структуры, партии, организаторы общественных движений, обычно действующие через институты власти. При манифестирующей форме конфликта субъектом выступают уже значительные массы людей, поэтому данную форму называют еще конфликтами «массовых действий». И, наконец, участниками идеологических по форме конфликтов являются группы элиты -- политической, научной, художественно-творческой. Их идеи транслируются работниками средств массовой информации и сферы образования.

  Особую роль в развитии конфликтов, в том числе в придании им массовой формы, играют средства массовой информации. Любая искаженная информация, неуместные определения, эпитеты очень быстро накаляют страсти.

  В зонах этнополитических, идеологических и институциональных конфликтов распространено устойчивое мнение о необъективности отражения ситуации в республиках средствами массовой информации, и это создает напряжение в межнациональных отношениях титульных национальностей и русских. Иногда речь идет даже об информационной войне.

  Главное, о чем пойдет речь - не конкретные механизмы, при последствии которых конфликт вообще, на постсоветском пространстве в частности, может стать фактором стабилизации (это отдельная и большая тема), но, во-первых, сама возможность, правомерность и целесообразность такой постановки проблемы, а во-вторых, особенно необходимый в ее контексте анализ того, что именно понимается под стабильностью и к какого рода стабильности стоит стремиться.

  В первую очередь, разумеется, этическим неприятием наиболее крайних форм и средств конфликта, прежде всего тех, что влекут за собой кровь, физическое и психологическое насилие, страдания человека, разрушение материальной, социальной, духовной среды его обитания. Осознанием сопряженных со всяким конфликтом издержек: нравственных, человеческих, материальных, иных. Пониманием того, что с ним всегда связаны какие-то явные и еще более неявные, неожиданные, а потому и более грозные опасности. Все это реальные и серьезные причины, не считаться с которыми невозможно.[15]

  Но есть и другие, проистекающие из особенностей индивидуальной и общественной психологии человека. Конфликт часто ставит под угрозу то относительное благополучие, которое люди, его имеющие, стремятся сохранить как можно дольше, по возможности даже вечно. И отсюда - призывы к бесконфликтному существованию, желание замять конфликт, так или иначе, снять его, как можно меньше меняя при этом в привычном укладе жизни. Стремление это естественно, хотя по большому счету и невыполнимо. Впрочем, социальные издержки подобного консерватизма давно уже осознаны, проанализированы, и многие страны закладывают в свои политические, экономические, правовые системы, в структуру своих общественных и государственных институтов средства разумного и рационального ограничения этой тенденции.

  Рядом с ним, однако, существует и достаточно стойкое, малоосознаваемое, почти инстинктивное представление, будто жизнь может быть организована неким идеальным образом, когда не будет бед, проблем и конфликтов, восторжествуют разум и справедливость и всем будет хорошо. Истоки его восходят и к нравственному инстинкту человека, и к религиозным воззрениям, и к тем научным представлениям, что сформировались еще классическим периодом в развитии естественных наук на протяжении XVII-XIX вв., но только в XX в, превратились в один из интуитивно и эмоционально значимых компонентов массового сознания.

  Представление это выполнило в истории колоссальную духовную роль. Оно служило тем средством психологической компенсации, что позволяло человеку, его психике справляться с нравственными и душевными перегрузками эпох невежества, материальной и интеллектуальной слабости человеческого рода. Именно это представление дало возможность человеку духовно, а затем и практически окончательно расстаться со средневековьем и начать созидать то, что сегодня принято называть модернизмом, новой и новейшей историей, современностью.

  Но к концу XX в. этот когнитивно-этический комплекс явно исчерпывает себя - и 110 существу, и, как следствие этого, психологически. Осознание его иллюзорности (фактически уже идет, и достаточно интенсивно. И либо на базе этого осознания смогут быть найдены новые практические решения (а тем самым открыты и новые психологические, нравственные возможности), либо целые страны и регионы могут надолго опуститься в кризис разочарования, социального безволия, нравственного упадка.

  Все это имеет самое непосредственное отношение к процессам, развернувшимся на постсоветском пространстве, и прежде всего к происходящим тут конфликтам. По причинам, подробно рассмотренным в трех предыдущих статьях, избавиться от конфликта как явления практически невозможно, по крайней мере, в обозримом будущем. Это, скорее всего, даже и нежелательно: конфликт поддерживает жизненный тонус системы, является проявлением и одной из форм ее естественной эволюции. Попытки задавить конфликты и конфликтность, предпринимавшиеся везде и во все времена, рано или поздно неизменно заканчивались тем, что противоречия развития, выставленные в дверь, врывались назад через окно или иные "проемы", только более мощно и разрушительно, более жестоко и безжалостно по отношению к человеку. На сегодня не видно пока и средств, которые теоретически могли бы заменить конфликт в его социальных и исторических функциях.

  Следовательно, конфликт как явление неизбежен. Значит, для ограничения и уменьшения его издержек и других отрицательных проявлений конфликт надо цивилизовать, а для этого интегрировать его в систему социальных ценностей, общественных отношений, политических институтов.

  Прецеденты есть, и в изобилии. Политическая система США, как известно, изначально основана на принципе конфликта трех ветвей власти и в целом успешно функционирует и развивается уже более двухсот лет, обеспечивая в США весьма высокий по сравнению с абсолютным большинством других государств и политических систем уровень внутренней стабильности. Политическая демократия в принципе вообще по сути своей есть не что иное, как система институционализированного конфликта. Состязательные суды и арбитражи, конкурсы и соревнования, социальная мобильность и различные формы выдвижения кадров - все это исторически сложившиеся системы институционализации конфликтов в определенных областях, в целом действующие весьма эффективно.

  Подчеркнем, что речь идет именно об институционализации конфликта, а не о его предотвращении, разрешении (в том смысле, какой вкладывается в это понятие теоретиками соответствующего направления), не об урегулировании как таковых и не о том, чтобы загнать конфликт вглубь. Институционализированный конфликт отличается от неинституционализированного только тем, что его течение введено в определенные (впрочем, достаточно широкие) рамки, а разрешение конфликта (носящее чаще всего промежуточный, а не "высший и окончательный" характер) подчинено определенным правилам. Их нарушение влечет достаточно жесткие санкции нередко не только против нарушителя, но и против всех участников конфликта. Соответственно, есть структуры и силы, способные вынести решение о таких санкциях и добиться его осуществления.

  Приложить этот опыт в полном его объеме к системе международных и межгосударственных отношений мешает целый ряд объективных и не всегда достаточно изученных обстоятельств. Все ныне существующие системы институционализации конфликтов действуют внутри государств, то есть в условиях и пределах некоей социокультурной, политической и правовой целостности. Даже там такие системы специализированы на определенной сфере политики и на присущих этой севере конфликтах, и не распространяют свои институционализацию и функционирование на иные сферы и конфликты. По существу самые первые шаги делает и теоретическое осмысление явления институционализации конфликтов.[16]

  Конфликты, о возможной институционализации которых идет речь - макросоциальные, будь то внутренние или международные, - отличаются также своими реальными или потенциально возможными масштабами, продолжительностью (до многих веков включительно), тем, что участниками их оказываются чаще всего большие и очень большие организационные структуры и социально-территориальные системы, а причины таких конфликтов связаны обычно с самыми глубокими проблемами и противоречиями общественной жизни, внутреннего и мирового развития.

  Кроме того, конфликт в международных отношениях - в отличие от конфликтов внутри государства, - часто означал и означает войну либо, как минимум, потенциально чреват ею; подсознательно до сих пор если не отождествляется с войной, то очень тесно (и с достаточными основаниями) связывается с ее возможностью и угрозой. Не случайно все исследователи международного конфликта обращаются именно к конфликтам, уже достигшим тех или иных фаз военно-силового противоборства: под конфликтом зачастую понимают только такое противоборство, пусть в слабых его формах: операции ООН (теперь, видимо, НАТО) направляются на "миротворчество", а не на разрешение конфликта как таковое. Слова "институционализация войны", согласимся, звучат пока дико и отторгаются сознанием.

  Но, во-первых, институционализация конфликта не тождественна непременной институционализации войны, особенно войны любой и всякой. Во-вторых, именно институционализация войны в международных отношениях позволила бы резко ограничить как количество самих войн, так и степень их жестокости и их издержки, особенно потери среди мирного населения. И, в-третьих, поскольку в обозримом будущем обойтись без применения силы в международных отношениях, скорее всего не удастся, то институционализация такого применения не только укрепляла бы правовое начало в мировой политике (этот процесс идет и так), но повышала бы эффективность принимаемых мер, позволяя обходиться меньшей и более избирательно направляемой силой.

  Институционализация международного конфликта упирается пока и в отсутствие в мировой политике "полицейских" сил и структур, в нежелание большинства государств - по разным причинам - создавать такие силы на постоянной основе, оплачивать их существование и функционирование. В перспективе, однако, от решения этой задачи, видимо, не уйти; а само решение может стать необходимым гораздо раньше, чем думают многие. Одно из главнейших достоинств любой институционализации -эффект "обезличивания", которым она всегда сопровождается и который снимает любые обвинения в том, будто кто-то подыгрывает одной из конфликтующих сторон.

  Проблема в основе своей проста и естественна: если в свое время государство возникло, судя по всему, под давлением необходимости противостоять захлестывающему все и вся насилию (фактически со становлением института государства насилие стало первой сферой деятельности, где оказалась, введена государственная монополия, попытавшаяся ликвидировать здесь "частное предпринимательство", с тех нор именуемое преступностью), то теперь перед во многом аналогичной задачей, только но отношению к политически и социально дестабилизирующим конфликтам, стоит весь мир. Особенно в промышленно развитой его части, где такие конфликты могут обернуться тяжелейшими экологическими угрозами, последствиями, катастрофами глобального масштаба.

  Что подсказывает в этом отношении опыт постсовстского пространства; чем он интересен именно с такой точки зрения; и какие проблемы содержательного (не политического - это отдельная тема) характера предстоит решить, чтобы конфликт из фактора дестабилизации макросоциальных, в том числе международных отношений мог бы превратиться в один из факторов их стабилизации'?

  Прежде всего, что понимать под стабильностью вообще, стабильностью макросоциальных и международных отношений в частности? К какому ряду понятий принадлежит категория "стабильности", с какими иными категориями и в каком понятийном "родстве" находится? Ответим на эти вопросы вначале применительно к процессам и системам, в которых никак активно не участвует человек (но может присутствовать в них как физическое тело, как сумма химических веществ или как пассивный наблюдатель).

  Необходимо подчеркнуть, что хотя понятия стабильности, дестабилизации, устойчивости и родственные им широко используются применительно к оценкам внутренней сферы общества и состояния международных отношений, политические и политологические определения этих категорий продолжают оставаться преимущественно интуитивными, что дает право предложить изложенную ниже их интерпретацию,

  Очевидно, ближайшими смежными со стабильностью понятиями можно считать категории неизменности-изменчивости-эволюции. То есть категории, обозначающие определенные виды процессов, возможные в системе взаимодействий "время-пространство-объект-процесс".

  Неизменность- суть процессы, в которых меняются только координаты времени и пространства, состояние же объекта остается на всем протяжении процесса практически одним и тем же.

  Изменчивость - такие процессы, при которых возможны или имеют место некоторые перемены в состоянии объекта; однако о природе и причинах таких перемен исследователю ничего нс известно, а наличие в них каких-то закономерностей, некоего внутреннего порядка с очевидностью не просматривается.

  Эволюция - процессы, сопряженные с такими изменениями в состоянии объекта исследования, которые, носят зримо упорядоченный характер, даже если природа данной упорядоченности от нас скрыта. В эволюции хотя бы угадывается некое общее ее направление, тогда как в изменчивости в лучшем случае можно определит». вектор конкретных ее факторов и примеров.

  Два принципиально разных вида изменчивости - хаотическая и упорядоченная, - вызывают потребность в категориях, которые позволяли бы различать и описывать тот и другой в смысловых единицах, равно чувствительных к наличию и общего, и различий в описываемых и анализируемых явлениях.

  Понятие хаоса отрицает в принципе саму возможность какого бы то ни было порядка. Изменчивость же предполагает как минимум теоретическую возможность некоего порядка, пусть даже в данный момент этот порядок не только нам неизвестен, но имеющиеся в нашем распоряжении средства наблюдения и измерения не позволяют засечь даже намек на него. И все-таки хаотическая изменчивость - это уже не хаос, а нечто качественно более высокое, сложное.

  Упорядоченная изменчивость, напротив, начинает уже граничить с эволюцией и даже переливаться в нее. Порядок еще не ясен, мера соотношения в конкретных процессах порядка (то есть каких-то присущих этим процессам закономерностей) и случая, стихии пока не поддаются определению и оценке. Но сам факт присутствия -и не малого, коль скоро речь зашла об упорядоченности, - какого-то порядка уже не вызывает сомнения.[17]

  Всякий же порядок требует - в научных и практических целях - способности различать и конкретных обстоятельствах наличие или же отсутствие порядка, а также возможность, факт и меру его нарушения, хотя бы приблизительно: неопасное, опасное, угрожающее, катастрофическое. Именно здесь в наши рассуждения входят понятия устойчивости и стабильности.

  Характеристика устойчивости может быть отнесена к процессу, состоянию и эволюции. Поскольку любой процесс всегда подвергается воздействию каких-то внутренних и внешних возмущений, то устойчивость указывает на способность самого процесса и/или каких-либо средств его регулирования удерживать неизбежные колебания в минимально возможных пределах, практически слабо сказывающихся на ходе и результатах процесса.

  Устойчивость состояния предполагает не только аналогичное удержание состояния в минимально отклоняющихся от неких, как-то установленных параметров, но и способность объекта (системы) самостоятельно восстанавливать нарушенное равновесие (таков, например, смысл выражения "устойчивость энергосистемы"). Устойчивость эволюции указывает на в принципе сохраняющуюся на протяжении длительного времени направленность данной эволюции.

  Устойчивость как характеристика сама по себе ничего не говорит о своем качестве. Устойчивыми могут быть падение, процессы распада, состояние застоя, энтропия, вырождение, нисходящее развитие и т.п. Устойчивость - не обязательно неизменность, хотя может включать се как частный случай. Если же речь идет об изменениях. устойчивость предполагает малую изменчивость самих изменений, минимальность их колебаний вдоль некоей результирующей и высокое постоянство факта и направленности этих изменений.

  Стабильность - одно из тех многих иностранных слов, которые, переселившись в русский язык, постепенно обретают тут свое значение, все дальше и дальше отходящее от оригинала.

  В современной ее интуитивной русскоязычной трактовке стабильность - не неизменность, иначе новая категория вряд ли бы прижилась. Напротив, стабильность связана с динамикой, с возможностью или даже неизбежностью перемен, хотя и предполагает высокую степень их упорядоченности.

  Стабильность - не просто устойчивость: мчащийся во Вселенной мертвый метеорит куда как устойчив и при этом неизменен в своем стремительном движении. Стабильность и не простота: никто не скажет про булыжник, что тот стабилен, хотя камню явно присуща чрезвычайно высокая по меркам человеческой жизни степень постоянства.

  Очевидно, стабильность - суть синтетическая оценка, всегда включающая явную или имплицитную характеристику трех качественно разных, но теснейшим образом взаимосвязанных групп признаков:

  а) это описание некоего состояния, по природе своей достаточно сложного, неоднозначного, динамичного, требующего оценки его не отдельными параметрами, пусть даже и очень большим их числом, но взаимосвязью таких параметров;

  б) притом состояния не любого объекта, но некоторой системы, внутренне достаточно сложной для того, чтобы допускать возможность ее дестабилизации (что возможно только в системе);

  в) притом не любого состояния этой системы, но только такого или таких, что как-то связаны с природой данной системы, с ее внутренним порядком, с его поддержанием или угрозами ему, а тем самым и системе в целом.

  Применительно к процессам, в которых никак активно не участвует человек, стабильность можно рассматривать как неизменность или ничтожно малую изменчивость основных характеристик протекания процесса существования данной системы во времени, что позволяет этой системе оставаться практически неизменной или эволюционировать естественным для себя образом; в сочетании с высокой предсказуемостью получаемых при определенных условиях промежуточных и/или конечных результатов данного процесса.

  Такое понимание стабильности, во-первых, подчеркивает динамическую природу самих явлений жизни систем и их развития. Во-вторых, под приведенное определение стабильности подпадают лишь процессы и явления, протекание которых определяется причинно-следственными закономерностями только линейного и/или вероятностного (но нс много-многозначного) характера".

  В-третьих, данное определение стабильности связывает между собой протекание процесса и его результат. Так, под воздействием перемен в условиях процесс может пойти как-то иначе, но привести к прежним результатам. Или, наоборот, протекать по-прежнему, но давать иные результаты. Очевидно, в обоих случаях стабильность окажется нарушенной.

  В отличие от всего, о чем шла речь выше, при исследовании международных, а также иных общественных отношений любого масштаба и уровня сложности мы имеем дело с процессами, самое активное участие в которых (в онтологическом, историческом и практическом смыслах) принимает человек. А это вносит две принципиально новые грани в данное выше определение стабильности (а тем самым и в понимание различных видов ее нарушений).

  Первая: деятельность человека, в предельно широком смысле этого слова, является судной из важных, а иногда и определяющей частью соответствующих процессов, а тем самым и важным или даже определяющим фактором стабильности/дестабилизации тех общественным отношений, систем, социально-территориальных комплексов, в которых развиваются и для которых значимы данные процессы.

  Вторая: констатация и оценка стабильности или дестабилизации начинает решающим образом зависеть не только от объективной природы и протекания соответствующих процессов, но и от того, что известно человеку вообще и конкретным участникам определенного взаимодействия о данном процессе, его природе, особенностях протекания и т.д. Начинает такая оценка сильнейшим образом зависеть и от интересов и ожиданий участников процесса и/или наблюдателей. Так, кризис в экономике может, в зависимости от названных причин, одними быть расценен как катастрофа (а следовательно, опасная дестабилизация); другие же вполне могут увидеть в нем предпосылку и признак близости последующих перемен и оценят то же самое положение как стабильное. Самое парадоксальное, что и первые, и вторые будут при этом по своему правы. По очевидным причинам, применительно к конфликтам все изложенное проявляется наиболее сильно и эмоционально.

  Это ставит проблему необходимости и конкретных путей и способов непременного учета диалектики объективного и cубъeктивнoгo'' при анализах и прогнозах любых процессов, участником которых является человек.

  Субъективный фактор выступает в реальных социальных и политических процессах в трех взаимосвязанных его ипостасях:

  - в конкретных форме и содержании того, какая часть объективной реальности дана данному субъекту (личности, группе, сложному социальному субъекту) в информации, деятельности, восприятии (субъективные условия бытия, сознания и деятельности);

  - как проявления индивидуальных свободы выбора и самовыражения данного субъекта, то есть его способностр1 находить применение собственным воле, устремлениям, комплексам и .д.;

  - как субъективные возможности, которыми располагает данный субъект (то есть только ему присущее уникальное сочетание как его индивидуальных способностей и других качеств, так и наличия у него практических, организационных, иных возможностей, определяющих потенциальные масштабы действий и их последствий). Необходимо особо подчеркнуть следующие моменты:

  а) природа и содержательная нанолненность субъективного всегда объективны, но это объективность более высокого и сложного порядка по сравнению с объективностью мира тех явлений, где вообще отсутствует субъективный фактор:

  б) именно наличие субъективного фактора во взаимодействии "включает" иричинно-следственные связи много-многозначного типа:

  в) а потому в любом взаимодействии, в котором присутствует субъективный фактор (и тем более в таком взаимодействии, как конфликт), именно субъективный фактор всегда и непременно выступает как ведущий, определяющий.

  С учетом всего, о чем шла речь до сих пор, применительно ко всем явлениям и процессам, включающим в себя социальную компоненту и тем самым субъективный фактор, правомерно говорить о трех базовых уровнях их стабильности:

  - первый - системный уровень, складывающийся из закономерностей и тенденций материальной компоненты, рассматриваемых процессов, а также из наиболее крупномасштабных и долговременных тенденций соответствующей части социального (объективная компонента субъективного фактора);

  - второй - когнитивный уровень, складывающийся из наличия у действующего субъекта (или субъектов) необходимой, достаточной и своевременной информации о событиях, явлениях, процессах, развивающихся на первом уровне, а также из наличия у них определенного понимания происходящего (что включает достигнутый уровень знаний вообще и конкретное владение этими знаниями данным субъектом);

  - третий - операциональный уровень, складывающийся из ожиданий субъекта применительно к данной совокупности процессов (то есть какую их эволюцию он ждет и/или хотел бы видеть), а также из его времяощущения (рассматривает ли он эту эволюцию как нечто естественное или же неожиданное; считает ли себя находящимся в цейтноте или же полагает, что спешить некуда).[18]

  Тогда стабильность в комплексе объективно-субъективных взаимодействий можно определить как такое протекание процессов и/или динамическое состояние некоторой системы связей и отношений в пределах этого комплекса, при которых:

  а) материальные и макросоциальные компоненты этих процессов и/или системы, каждый в отдельности и все они в совокупности, развиваются и эволюционируют без резких колебаний всех или важнейших своих параметров в любую сторону;

  б) субъекты-участники таких процессов и/или системы знают и понимают происходящее либо имеют практическую возможность добыть недостающие им информацию и/или знания, не рискуя утратить при этом контроль над происходящей эволюцией;

  в) общая направленность процессов первых двух уровней в целом соответствует ожиданиям субъектов и не вызывает у них ощущения острейшего дефицита времени, угрожающего утратой контроля над эволюцией и возможностью (реальной или воображаемой) крайне нежелательных либо даже катастрофических потенциальных последствий.

  Иными словами, стабильность - это (в совокупности, а не по отдельности): - не статус-кво или неподвижность, но динамика всех и всяческих жизненных процессов, остановить которую не дано никому;

  - причем динамика, не искажаемая экстремальностью внешних или внутренних условий жизни, особенно экстремальностью, которая создавалась или вызывалась бы искусственно;

  - предсказуемость наиболее существенных, принципиальных параметров и состояний системы, направлений и тенденций ее эволюции и развития; - возможность рационально, практически и эффективно реагировать на перемены,

  что приносит жизнь, особенно на потенциально наиболее угрожающие или нежелательные из них.

  При этом наиболее существенно именно последнее: угроза существенно теряет в своей опасности, если человек ее в принципе ждет, знает, как ей противостоять, имеет для этого возможности (пусть даже только относительные) и запас времени. То есть категория стабильности непосредственно соприкасается с понятием и явлением безопасности, как объективного состояния и субъективного восприятия некоей данности.

  Поэтому в психологическом и политико-психологическом смыслах стабильность - это когда человек способен распоряжаться временем, а не время - человеком. Следовательно, принципиально важно, с позиций какого именно субъекта констатируется и оценивается наличие, как стабильности, так и угроз ей - особенно применительно к проблемам социальной, экономической и международной жизни и к возможным в этих сферах конфликтам.

  Тогда нарушением стабильности (дестабилизацией) объективно оказывается появление и/или проявление любой угрозы стабильности (как она определена нами выше) и устойчивости системы в целом и/или важнейших процессов ее жизнеобеспечения, откуда бы такая угроза ни исходила и в чем бы ни выражалась: а субъективно - такое нарушение привычного течения событий, явлений и процессов, которое вызывает у субъекта ощущение потрясения, ставит его в ситуацию субъективного и/или объективного дефицита времени и/или практических возможностей для исправления положения в желаемом направлении, приводит к резкому сужению поля видимых ему и/или реально доступных альтернатив, результатом чего может стать выход процессов и событий из-под контроля данного субъекта, разрушение вследствие этого привычных ему отношений и структур, а в предельном случае и политическая, административная или физическая гибель данной социально-территориальной системы и/или самого этого субъекта.

  Таким образом, просматриваются три уровня оценки состояния стабильности и/или дестабилизации любой социально-территориальной системы - государства, региона, системы международных отношений в целом, а также их отдельных подсистем, частей и процессов:

  - объективное состояние ("сколько воды в стакане");

  - субъективная оценка ("полон стакан" или "пуст");

  - поведенческая предрасположенность, возникающая под влиянием сочетания объективного состояния, его субъективной оценки и личностных (системных) особенностей субъекта. Причем в контексте дестабилизации должны, видимо, рассматриваться и немедленные, и отсроченные во времени возможные последствия такой предрасположенности.

  Оценки возможных и вероятных нарушений стабильности должны, видимо, включать также и какую-то качественную характеристику самой грозящей или фактически разворачивающейся дестабилизации. На операциональном уровне целесообразно выделять три качественно разных типа дестабилизации:

  1) извне данной системы, когда серьезные объективные потрясения переживает некий макропорядок - региональные и/или глобальные международные отношения, отдельные их сектора или уровни, - и эти перемены сильно и негативно сказываются на состоянии и тенденциях эволюции рассматриваемой социально-территориальной системы;

  2) извне системы, когда против нее активно предпринимаются какие-либо субъективные действия (подрывная деятельность, блокада или санкции, разные формы нажима, полувоенные и военные действия и т.д.), заметно и надолго нарушающие нормальное функционирование и/или развитие этой системы или даже ставящие под угрозу само ее существование;

  3) изнутри самой же социально-территориальной системы, причем тут, в свою очередь, возможны несколько вариантов:

  - 'энтропия": когда внутри данной системы или извне по отношению к ней в той или иной мере уже запущены и идут (с большей или меньшей скоростью) какие-то объективные процессы, приводящие к эрозии, загниванию, самораспаду каких-либо важных ее компонентов и/или системы в целом;

  - "раскачивание лодки": когда рассматриваемая система объективно находится в стабильном состоянии (или как минимум в таком, которое у врачей принято обозначать понятием "практически здоров"), но субъективные действия отдельных групп и сил угрожают в чем-то нарушить эту стабильность;

  - "превышение скорости": когда чрезмерно быстрое положительное развитие системы в целом или отдельных ее частей создает внутрисистемные диспропорции, становящиеся или способные стать причиной и источником дестабилизации.

  Таким образом, с одной стороны, мы имеем широкий диапазон возможных типов конфликтов и конфликтогенных отношений (они были рассмотрены в статье третьей), а с другой - нс менее широкий спектр потенциально возможных типов нарушений внутренней и/или международной стабильности и безопасности.

  "Отношения" между конфликтом и стабильностью носят далеко не однозначный характер. Здравый смысл и повседневный опыт говорят, что конфликт обычно подрывает или даже взрывает стабильность. В частных, не столь уж редких случаях это действительно так. Однако не столь редки и другие варианты: когда локальный конфликт слишком слаб, чтобы серьезно сказаться на стабильности системы в целом (таковы например, по отношению к России конфликты в Грузии или Карабахе, даже в Чечне); и когда сам конфликт выступает одним из факторов пусть странной и "некомфортабельной", в чем-то серьезно ущербной; но стабильности. В последнем случае возможны, видимо, три принципиально разных сценария "конфликта как фактора стабильности".

  Один - когда стихийно возникающий конфликт доходит до каких-то, становящихся устойчивыми (при этом нередко крайних) форм противоборства, закрепляется в этих спермах и уже в таком качестве превращается в долговременный фактор жизни страны или группы стран. По сути это стабильность самого конфликта, часто -стабильность войны как образа жизни. Такими были Столетняя война в Европе, двух-с-половиной-вековая борьба России против татаро-монгольского нашествия, такими чертами обладает ближневосточный конфликт. Естественно, "такой хоккей нам не нужен", подобная стабилизация через конфликт не может быть целью нравственной ответственной политики.[19]

  При другом сценарии конфликт может и не доходить до крайних его форм, однако противоборство затягивается, приливы в нем сменяются отливами, формы противоборства по тем или иным причинам оказываются неустойчивыми, а сам такой конфликт сильно растягиваясь во времени, также превращается в долговременный фактор жизни и развития для его участников и соседей. По существу тут мы имеем дело с одним 113 вариантов стабильности нестабильности - теоретически интересным, житейски неприятным.

  Наконец, при третьем сценарии стихийно возникающий конфликт перехватывается по возможности на самых ранних его этапах и канализируется в заранее заготовленные для подобных случаев формы и процедуры его ограничения, сдерживания и решения. Устойчивость самого процесса введения конфликта в некоторые рамки и его стабилизирующее воздействие на окружающую социальную и/или политическую среду зависят как от качества созданных с этой целью механизмов и процедур, так и от умения и способностей всех тех, кто выступает в роли пользователей системы канализирования конфликтов и конфликтных отношений. Естественно, подобная система нс возникнет сама, ее необходимо проектировать и создавать.

  В этих условиях институционализация конфликтов должна, по-видимому, быть направлена, прежде всего, на возможно большее сужение тех частей обоих спектров (напомним: спектра конфликтов и спектра дестабилизаций), в пределах которых наиболее вероятны, с одной стороны, конфликты, решаемые не иначе как силой, а с другой, дестабилизации, легче всего выходящие из-под контроля и труднее всего под него возвращающиеся.

  Наличие достаточно надежной и эффективной системы обращения с макросоциальными конфликтами (которая обеспечивала бы conflict management в полном смысле этих слов), в сочетании с накопленным опытом ее успешного конструктивного использования открывало бы в принципе путь к возможности осуществления четвертого сценария в отношениях между конфликтом и стабильностью. При совмещении названных выше условий - но никак не раньше! - практической задачей мог бы стать "перехват" назревающего конфликта, его искусственное раннее "провоцирование" (сродни искусственному вызыванию града или схода снежных лавин в безопасные и удобные для человека сроки) с последующей канализацией в процесс управления конфликтными отношениями и ситуациями с тем, чтобы снизить издержки и облегчить процедуры решения данного конфликта, а также снизить общую конфликтность в обществе либо в каком-то комплексе внутренних и/или международных отношений.

  Фактически именно такую задачу - опередить назревавший и готовый прорваться кризис, не дать ему вылиться в стихийные, опасные и даже трагические проявления (как это произошло в ГДР и особенно в Румынии), - пыталась решить перестройка, не располагая, однако, для этого ни теоретическим инструментарием, ни нужными институтами и процедурами, ни тем более опытом такого рода.

  Очевидно, никакие концепции разрешения конфликтов и конфликтных ситуаций не смогут стать теоретической основой для создания системы институционализации конфликта просто потому, что концепции эти не поднимаются над самим конфликтом, не выходят за его рамки. Необходима разработка (по-видимому, в рамках общей концепции мирового развития) прикладной теории стабильности социально-территориальной системы, специальными разделами которой стали бы теория контролируемой дестабилизации и теория реформ, в совокупности, нацеленные одновременно и на осуществление (в том числе иногда и принудительное) назревших в какой-то части общественных отношений перемен, и на удержание конфликтности и самих таких перемен в рациональных и оптимальных пределах, не представляющих угрозы стабильности и безопасности данной социально-территориальной системы и ее внешнему и международному окружению.

  Только тогда конфликтность сможет проявляться в направляемых и контролируемых конфликтах, а сами конфликты, сохранив функции источника и пружины развития, во многом (но, разумеется, не до конца) утратят свой разрушительный потенциал.

  Здесь, однако, нас поджидает очень непростая политическая и управленческая проблема. По самой своей природе подобные механизмы и процедуры могут ориентироваться преимущественно или даже исключительно на получение отсроченных, долговременных, стратегических результатов. Вопрос, как заинтересовать в создании и функционировании системы институционализации конфликта политиков - которые и вообще, а в условиях демократического общества особенно тяготеют к ориентации на сроки, не выходящие за пределы ближайшей избирательной кампании. Придется смириться и привыкнуть также и к тому, что долговременные результаты развития неизбежно отличаются, иногда очень существенно, от любых изначальных схем, планов, намерений и ожиданий человека.

  В чем же тогда практический смысл предлагаемой деятельности? На мой взгляд. не считая научного интереса задачи воспользоваться конфликтом как опорой для поддержания динамической стабильности социально-территориальной системы или некоторого сложного комплекса общественных отношений, таких смыслов как минимум два.

  Первый наиболее очевиден. Там, где в интересах правящих сил подавляются всякая оппозиция и любые проявления конфликтности, система сохраняет стабильность обычно только на протяжении того периода, пока жив и/или пребывает в силе действующий политический лидер: монарх, диктатор, тиран, авторитет. Но при малейшем ослаблении лидера подобная псевдостабильность почти неизменно оборачивается потрясениями и конфликтами, по их масштабам и последствиям намного превосходящими все то, что могло бы стать "худшим вариантом" в рамках своевременных и упорядоченных реформ. "Византийство" может устраивать базилевса, но для общества на рубеже XXI в. оно становится недопустимой роскошью и потенциально величайшей угрозой его благополучию, развитию и даже самому его существованию.

  Другой смысл менее очевиден, но он-то и является главным. Если действительно существуют некие закономерности социальной жизни и развития - в чем бы они ни заключались, - то ход уже реально состоявшейся истории может быть умозрительно представлен в виде некоторой линии, графика (вопрос о точном его рисунке мы сейчас оставляем в стороне). Линию эту мы будем условно называть "исторической равнодействующей". Очевидно, она в принципе может быть так или иначе продлена, экстраполирована в близкое или более отдаленное будущее.

  Одна и та же равнодействующая, однако, может суммировать в себе процессы как с очень широкой, так и с весьма узкой амплитудой колебаний вдоль этой линии. Стихийный ход событий, и особенно энтропия тяготеют к увеличению амплитуды таких колебаний. Всякий раз, когда мы составляем амбициозные социальные планы и, не располагая достаточным социальным знанием и адекватными средствами социальной инженерии, пытаемся осуществлять их - зачастую вынужденно скатываясь на силовой путь за неимением других средств, - мы тем самым увеличиваем амплитуду колебаний вдоль нашей гипотетической равнодействующей. В практическом плане увеличение колебаний оборачивается усилением дестабилизаций, всевозможными потрясениями, конфликтами и войнами, страданиями огромных масс людей.

  "Прямолинейно" мыслящие и действующие политики и реформаторы, сами того не желая и не ведая, раскачивают исторический маятник. Очевидно, гуманный и нравственный подход к разрешению конфликтов и противоречий и, в этих целях, к реформам должен быть направлен - по крайней мере, на современном уровне социальных познания и инженерии, - не столько на достижение каких-то конкретных, априорно провозглашаемых целей (что все равно заведомо не сможет быть материализовано в том виде. в каком такие цели изначально декларировались и принимались как политические установки), сколько на сужение диапазона и выстраивающегося во времени "коридора" колебаний реального хода общественной жизни и развития вдоль складывающейся "исторической равнодействующей", отражающей этот ход и описывающей его достигаемые на каждом этапе результаты.[20]

  Смысл концепции "конфликт как фактор стабильности" - именно в этом. Невозможно избавиться от конфликтов как явления. Но вполне реально (даже не располагая дополнительным социальным знанием), институционализировав если не все, то основные типы конфликтов, уменьшить тем самым диапазон наших исторических шараханий, масштабы и остроту страданий и социальных переживаний людей. А это само по себе способствовало бы снижению общей конфликтности и более рациональному и конструктивному отношению к противоречиям общественной жизни и развития.

  РАЗДЕЛ 3. РОЛЬ МОСКВЫ В РАЗРЕШЕНИЕ КОНФЛИКТОВ НА ТЕРРИТОРИИ БЫВШЕГО СОВЕТСКОГО СОЮЗА

  В августе 2008 года многолетний грузино-осетинский конфликт вылился в «пятидневную войну». За 17 лет это третье вооруженное противостояние между Грузией и Республикой Южная Осетия, де-юре признаваемой (в том числе и Россией до 26 августа 2008-го) частью грузинского государства. Однако нынешнее противоборство качественно иное, чем два предыдущих, поскольку в нем напрямую участвовали Вооруженные силы Российской Федерации.

  Если в период грузино-абхазской войны 1992–1993 годов мы имели дело с самодеятельностью отдельных военнослужащих РФ, то на сей раз действия Российской армии были не просто поддержаны на официальном уровне. Кремль оценил их как операцию по «принуждению Грузии к миру», призванную спасти осетинский народ от масштабной гуманитарной катастрофы. В отличие от предыдущих грузино-осетинских вооруженных противостояний (1991–1992, 1992–1993, 2004), в нынешний конфликт активно вовлечены США и государства Европейского союза. Активность продемонстрировала Украина, которая обозначила действия по сдерживанию российского Черноморского флота, участвовавшего в операции.

  В первый раз Тбилиси вел борьбу с сепаратистскими образованиями (Абхазией и Южной Осетией) одновременно – «на два фронта». События в Южной Осетии и вокруг нее стали едва ли не главным вопросом международной повестки дня. В первые сутки «пятидневной войны» Совет Безопасности ООН трижды собирался для обсуждения ситуации на Кавказе.

  Впервые после армяно-азербайджанского конфликта из-за Нагорного Карабаха (1991–1994) в публицистике зазвучали алармистские прогнозы относительно возможности превращения Кавказа в стартовую площадку новой большой войны.

  Но, пожалуй, самое главное последствие «пятидневной войны» – формально-юридическое признание Москвой независимости Абхазии и Южной Осетии. Теперь две бывшие автономии в составе Грузии перешли в разряд частично признанных государств, таких, как Тайвань, Косово, Турецкая республика Северного Кипра. Они не стали государствами, признаваемыми Организацией Объединенных Наций, но добились полноценных отношений со страной, входящей в «ядерный клуб» и имеющей право вето в Совете Безопасности ООН. [21]

  Грузино-осетинский конфликт был первым межэтническим противоборством в постсоветской Грузии, переросшим в масштабное вооруженное столкновение. Юго-Осетинская автономная область в составе Грузинской ССР – исторический предшественник непризнанного государственного образования Республика Южная Осетия – была образована 20 апреля 1922 года. Ее территория составляла 6,5 % территории Грузии (3,84 тыс. кв. км). По данным Всесоюзной переписи населения (1989), в Юго-Осетинской АО проживали 98,5 тыс. человек (из них 63,2 тыс. осетин, 28,5 тыс. грузин, 2,1 тыс. русских, 0,9 тыс. – представители еврейских этнических групп и др.). Численность осетин в Грузии в 1989-м составляла 165 тысяч (порядка 3 % населения). Около 100 тыс. осетин проживали во внутренних районах Грузии (наиболее крупными были осетинские общины в Тбилиси, Гори, Рустави). Правовой статус Южной Осетии в докризисный период регулировался Законом о Юго-Осетинской АО, который был принят в 1980 году.

  В своем развитии конфликт прошел несколько этапов – от локального (даже не регионального) противостояния, малоизвестного и малоинтересного мировому сообществу, до события международного значения.

  Первый этап (1988–1989) можно назвать идеологическим. В этот период противоборствующие стороны обозначили главные претензии друг к другу, а также сформировали основополагающие этнополитические мифологемы будущего конфликта.

  Второй этап (1989–1991) – политико-правовой. В течение двух лет грузинская и осетинская стороны вели другом с другом законотворческую («статусную») войну.

  20 сентября 1989 года были опубликованы проекты законов Грузинской ССР, ущемлявшие права Юго-Осетинской АО. Чуть менее чем два месяца спустя, 10 ноября, на сессии народных депутатов Юго-Осетинской АО было принято решение о преобразовании области в автономную республику в составе Грузии. Эту акцию в Тбилиси восприняли крайне негативно, поскольку Южная Осетия повышала свой статус в одностороннем порядке. 16 ноября 1989-го Президиум Верховного Совета Грузинской ССР отменил решение югоосетинского областного Совета Еще через неделю прошел многотысячный антиосетинский марш грузинских националистов на Цхинвали, столицу Юго-Осетинской АО, появились первые жертвы.

  Далее произошло ключевое для эскалации конфликта событие. 11 декабря 1990 года Верховный Совет Грузии принял решение об отмене автономного статуса Южной Осетии. Почти одновременно власти Советского Союза объявили о режиме ЧП в югоосетинской автономии, а грузинское руководство начало ее блокаду.

  Третий этап – вооруженная борьба между Грузией и Южной Осетией (январь 1991 – июль 1992). 6 января 1991 года внутренние войска МВД СССР отправляются из Цхинвали в казармы, в город входит шеститысячный отряд грузинских боевиков, появляются жертвы среди мирного населения. В ходе военных действий столицу Южной Осетии штурмовали трижды (февраль и март 1991, июнь 1992). В конфликт вовлекается Северная Осетия (субъект РФ на Северном Кавказе), куда прибыли около 43 тыс. беженцев из самой Южной Осетии и внутренних областей Грузии. При этом североосетинские действия напрямую Кремлем не контролировались. Более того, условием подписания Федеративного договора Владикавказ ставил поддержку (в той или иной форме) Южной Осетии Москвой. В конце мая 1992-го Северная Осетия перекрывает газопровод, ведущий в Грузию.

  24 июня 1992 года президенты РФ и Грузии Борис Ельцин и Эдуард Шеварднадзе подписывают Дагомысские (Сочинские) соглашения о принципах урегулирования грузино-осетинского конфликта. 14 июля начинается миротворческая операция. Вводятся российский, грузинский и североосетинский миротворческий батальоны, боевые действия прекращаются, создается Смешанная контрольная комиссия (представители РФ, Грузии, Южной Осетии, Северной Осетии) по соблюдению условий прекращения огня. В результате вооруженного противоборства было сожжено 100 сел, убито более тысячи человек.

  Таким образом, вооруженный конфликт был «заморожен». Начинается его четвертый этап, продолжавшийся до мая 2004-го.

  В отличие от Абхазии Южная Осетия не знала масштабных этнических чисток грузинского населения. Вплоть до августа 2008 года здесь сохранялось совместное проживание грузин и осетин. В Конституции самопровозглашенной автономной республики Южная Осетия грузинский язык был признан в качестве языка меньшинства. Перестрелки, блокады и провокации прекратились, удалось достичь относительного мира. До 2004-го между Тбилиси и Цхинвали действовало прямое автобусное сообщение, существовали рынки (Эргнети), где грузины и осетины торговали совместно, взаимно признавались автомобильные номера.

  Следует заметить, что в послевоенных условиях основу экономики территории с «отложенным статусом» составляла контрабанда, в которую были вовлечены представители обеих этнических групп. Но эта теневая экономика накрепко привязывала Южную Осетию к Грузии, она же – пусть и неформальным способом формировала доверие двух конфликтовавших общин.

  Заметную роль в урегулировании конфликта играл и президент Северной Осетии Александр Дзасохов (избран в 1998 году), который имел прямые неформальные контакты с соратником по бывшему Политбюро ЦК КПСС Эдуардом Шеварднадзе. Все это позволяло разряжать обстановку. Более того, за 12 лет был наработан значительный позитивный потенциал в процессе мирного урегулирования. [22]

  Во-первых, миротворческую миссию несли совместно грузинский и российский батальоны.

  Во-вторых, были подписаны важные документы, обеспечивавшие реабилитацию конфликтной территории. Среди них следует особо отметить Меморандум о мерах по обеспечению безопасности и укреплению взаимного доверия между сторонами в грузино-осетинском конфликте от 16 мая 1996-го и российско-грузинское межправительственное Соглашение о взаимодействии в восстановлении экономики в зоне грузино-осетинского конфликта и о возвращении беженцев от 3 декабря 2000 года.

  Пятый этап можно охарактеризовать как «разморозку» конфликта. Она началась с попыток официального Тбилиси пересмотреть сложившийся в Южной Осетии баланс сил и политико-правовой формат урегулирования. «Революция роз» в Грузии (октябрь – ноябрь 2003), ошеломляющая победа (97 % голосов) на президентских выборах Михаила Саакашвили (январь 2004) произошли, как и в начале 1990-х, на основе мобилизации «патриотического» ресурса. В выступлениях Саакашвили и его соратников звучали идеи воссоздания единой Грузии и реванша за «национальные унижения» в Южной Осетии и Абхазии.

  31 мая 2004 года без согласования действий со Смешанной контрольной комиссией (СКК) под предлогом борьбы с контрабандой на территорию Южной Осетии были введены силы спецназа МВД Грузии (300 человек). Эти действия члены СКК расценили как нарушение Дагомысских соглашений. С грузинской стороны прозвучали обвинения в адрес российских миротворцев в этнической ангажированности, а также криминальной деятельности. 20 июля 2004-го президент Грузии публично заявил, что не исключает возможность денонсации Дагомысских соглашений: «Если в рамках соглашений на территории Цхинвальского района нельзя поднимать грузинский флаг, я готов выйти из этих соглашений».

  Этим заявлением Саакашвили продемонстрировал, что стремится к реализации трех целей:

  * интернационализировать грузино-осетинский конфликт, подключить к его урегулированию США, страны Европы;

  * переформатировать конфликт из грузино-осетинского в грузино-российский и представить его как проявление российского неоимпериализма;

   * отказаться от эксклюзивной роли России как гаранта мира в регионе.

  Именно реализация данных целей стала квинтэссенцией пятого этапа грузино-осетинского конфликта. 8–19 августа 2004 года в Южную Осетию пришла вторая война. В этом военном противоборстве использовалось не только стрелковое оружие, но и артиллерия. И хотя к концу месяца стороны удалось на несколько дней разъединить, август (роковое время в конфликте) 2004-го стал началом новой волны обстрелов, нападений, провокаций и перекрытий жизненно важных коммуникаций. С тех пор тактика «мелкого военного фола» стала в Южной Осетии повседневной реальностью.

  Эта кратковременная война (забытая особенно на фоне «горячего августа»-2008) стала в определенной степени переломным моментом российской политики в регионе. До 2004 года Москва стремилась к объективности и нейтралитету, сохранению статус-кво как наилучшего выхода. После 2004-го Россия (понимая взаимосвязь ситуации в Южной Осетии с безопасностью всего Северного Кавказа) фактически становится на сторону непризнанной республики.

  Во-первых, теперь Москва рассматривает Цхинвали как инструмент для воздействия на Тбилиси, ставшего к этому моменту не только на откровенно проамериканский, но и антироссийский путь.

  Во-вторых, потеря Южной Осетии видится как угроза для самой РФ. Не разрешенный до сих пор осетино-ингушский конфликт тесно связан с ситуацией вокруг непризнанной республики.

  В 2004–2006 годах парламент Грузии принял целый ряд постановлений, которые признавали российскую миротворческую миссию «отрицательной», а действия РФ оценивали как «неприкрытую аннексию». Осенью 2006-го Тбилиси запускает проект «альтернативной Южной Осетии», делая своим знаменем бывшего премьер-министра и министра обороны непризнанной республики Дмитрия Санакоева. Цель этого проекта – переформатировать переговорный процесс (фактически отказавшись от прямого диалога с Цхинвали).

  В марте 2007 года Тбилиси создает на территории Южной Осетии «временную административную единицу». Это решение фактически поставило крест на переговорах между Грузией и непризнанной республикой. Тбилиси предпринимает попытки международной легитимации Санакоева (он участвует в форумах в Брюсселе и в Страсбурге, его рассматривают как «конструктивного» представителя осетинской стороны в отличие от Эдуарда Кокойты).

  Венцом политики «разморозки» стали переподчинение грузинского миротворческого батальона Министерству обороны Грузии (ранее он подчинялся командованию Совместных сил по поддержанию мира), а также неоднократные заявления министра по реинтеграции Грузии Темури Якобашвили о необходимости выхода из существующих форматов мирного урегулирования. Добавим также, что в июле 2006 года Грузия в нарушение базового Московского соглашения о прекращении огня и разъединении сил от 14 мая 1994-го ввела подразделения армии и полиции в верхнюю часть Кодорского ущелья Абхазии. Между тем в соответствии с Московским соглашением эта зона была объявлена демилитаризованной. Теперь статус-кво был нарушен и там. Переговоры между конфликтующими сторонами прекратились.

  Жесткие (и не всегда адекватные) действия Грузии в 2004–2008 годах трудно объяснить без учета внешнего фактора. Естественно, он не был определяющим. Фрустрированное грузинское общество времен Шеварднадзе в 2003-м предъявило запрос на сильное государство, понимаемое как «территориально целостное». Однако поддержка Тбилиси в первую очередь со стороны США (военно-техническая помощь, дипломатическое покровительство, продвижение в структуры НАТО) создавала у лидеров Грузии ощущение, что любые их действия будут одобрены Западом. Это чувство подкреплялось тем, что Соединенные Штаты и их союзники демонстративно не замечали нарушений мирных соглашений по Южной Осетии и Абхазии, допускаемых Тбилиси, вяло реагировали на отступления от демократических норм внутри Грузии. Здесь речь идет о событиях 7 ноября 2007 года, а также об использовании административного ресурса в борьбе с оппозицией в ходе выборов в Аджарии (2004) и на муниципальных выборах (2006). [23]

  В 2008-м Москва тоже внесла свою лепту в «размораживание» конфликтов в Грузии. 21 марта Государственная дума приняла заявление, в котором обозначила два условия для возможного признания независимости Абхазии и Южной Осетии (вступление Грузии в НАТО, силовая операция против двух непризнанных республик). После этого, в апреле, уходящий президент РФ Владимир Путин поручил федеральному правительству оказать «предметную помощь» населению Абхазии и Южной Осетии. Само это поручение предполагало среди прочего установление фактически прямых дипломатических контактов Москвы с Цхинвали и Сухуми. Незамедлительно последовала жесткая реакция Запада, который обозначил территориальную целостность Грузии в качестве одного из своих приоритетов.

  Как бы то ни было, к 7 августа 2008 года статус-кво в Южной Осетии и в меньшей степени в Абхазии был нарушен. В ходе боевых столкновений четырехлетней давности погибло порядка 70 человек (ныне о них попросту забыли), а в последующие годы число жертв с обеих сторон (по разным оценкам) составляло 100. В августе 2008-го количество перешло в качество. Тактика «повышения» уровня насилия привела к штурму Цхинвали и жесткой ответной реакции со стороны России (на которую, похоже, не рассчитывали ни в Тбилиси, ни на Западе). Таким образом, военно-политическая авантюра Саакашвили и прямое вмешательство России в грузино-осетинский конфликт были подготовлены всей логикой предыдущего этапа «размораживания конфликта».

  Новый виток противоборства в Южной Осетии изменил политико-правовую и силовую конфигурацию не только в двух «горячих точках» СНГ. Он оказал серьезное воздействие на всю этнополитическую ситуацию в Евразии. По словам украинского исследователя Виталия Кулика, «оказалось, что система региональной безопасности, которая сформировалась после распада СССР, не может эффективно реагировать на новые вызовы. Таким образом, само постсоветское пространство ощутило острую нехватку этой самой безопасности».

  С данного момента на Кавказе (и, возможно, во всем Черноморском регионе или даже в СНГ в целом) перестали функционировать старые правила игры, сложившиеся после распада Советского Союза. Теперь апелляция к соглашениям и правовым установкам, достигнутым в начале 1990-х, абсолютно не берется в расчет. К ним, конечно, можно обращаться (и это будет делаться не раз), однако легитимностью, принимаемой различными игроками (как внешними, так и региональными), они обладать не будут.

  Используя терминологию компьютерных программистов, мы можем говорить о том, что в августе 2008 года произошла окончательная перезагрузка конфликтов на территории Евразии. Создан чрезвычайно важный прецедент, когда правовые и политические соглашения, обеспечивавшие статус-кво и «заморозку», больше не действуют. Их не соблюдает ни Грузия (которая окончательно отказалась от соблюдения Дагомысских и Московских соглашений соответственно по Абхазии и Южной Осетии), ни Россия, чье руководство теперь расширительно трактует понятие миротворческих операций. Одного простого сложения флотских экипажей, обеспечивавших «принуждение к миру» на черноморском театре Абхазии, достаточно, чтобы увидеть превышение требуемой квоты миротворцев в три тысячи человек.

  Нельзя не заметить и применение в зонах конфликта частей специального назначения, по определению не являющихся миротворческими. Сюда же можно отнести и выход российских военных за географические рамки зон безопасности, очерченных соглашениями 1992 и 1994 годов (Гори, Поти, Сенаки). Конечно, многие действия РФ – реакция на «размораживание» конфликта, начатое Грузией, и тем более на его августовскую эскалацию. Но как бы то ни было, они объективно работают против существовавших ранее правил игры.

  В 2008-м противостояния в СНГ вышли на качественно иной уровень. Если в начале 1990-х годов они были порождены непосредственно распадом СССР, то теперь определяются уже не инерцией прошлого, а текущей динамикой развития и строительства новых наций-государств. Если столкновения начала 1990-х были отсроченными платежами по долгам «империи зла», то сегодня – это уже выдвижение новых платежных требований. «Замороженные» конфликты – реальность прошлого десятилетия, которая ушла вместе с «поколением Ельцина». Теперь конфликты планируются и разрешаются уже постсоветской генерацией политиков. Однако новые правила вырабатываются по ходу игры. Какая в итоге получится конфигурация, мы увидим уже в самом ближайшем будущем.

  В 2008 году не только государства Южного Кавказа, но и Украина обозначили желание окончательно сдать в архив ранее достигнутые и подписанные соглашения. Намерение не пропустить корабли Черноморского флота к местам их базирования в Крыму, продемонстрированное Киевом, бьет по всему комплексу российско-украинских договоренностей. Ведь очевидно, что, соглашаясь на военно-морское присутствие РФ в пределах Украины, Киев давал свое согласие и на то, что российские суда могут быть использованы по их прямому назначению в российских же национальных интересах.

  После крушения СССР произошел первый передел границ некогда общего государства. Он не везде и не всегда был воспринят как легитимный. Распад Советского Союза по границам республик (представляющийся внешне логичным) вызвал неоднозначную реакцию внутри бывших автономных образований, для которых обретение национальной независимости экс-союзными республиками вовсе не было чаемым идеалом. Отсюда и этнополитические конфликты со своими победителями и побежденными.

  Возникли государства, не удовлетворенные итогами первого передела, а следовательно, появились и предпосылки для реванша и попыток с помощью различных внешних сил предпринять второй передел. Статус-кво, сложившийся после «замораживания конфликта», не устраивал проигравших, и изменение его любыми способами виделось как приоритетная задача. При этом политико-правовая основа, гарантирующая такой статус-кво, мало кого заботила.

  Сегодня политики и эксперты не могут назвать точные цифры убитых и раненых в Южной Осетии в результате «пятидневной войны». Они являются политической арифметикой для заинтересованных сторон. Как бы то ни было, фактически полностью разрушена инфраструктура не «режима Кокойты», а «непризнанных граждан». Без российского вмешательства экс-автономия в составе Грузии повторила бы судьбу республики Сербская Краина, которая в 1995-м была сокрушена Хорватией (также боровшейся за территориальную целостность) вместе с проживавшими там сербами. Юг России принял тысячи осетинских беженцев.

  Пять дней августа стали катастрофой и для Тбилиси. Они практически привели к окончательному провалу проекта «единая Грузия». Новый виток насилия (особенно в Южной Осетии) сделал невозможным интеграцию страны на мирной основе. После третьей за 17 лет войны вряд ли «непризнанные граждане» будут вообще принимать в расчет какие бы то ни было предложения Тбилиси. Кроме этого Грузия получила новую порцию беженцев (приблизительно 20 тысяч). На этот раз из Южной Осетии, где, в отличие от Абхазии, даже после первой войны (1991–1992) грузины проживали вместе с осетинами. Теперь грузинская община Южной Осетии в одночасье стала изгоем. [24]

  Вместе с тем нельзя не увидеть то, что в 2004–2008 годах села так называемого Лиахвского коридора (четыре грузинских села Тамарашени, Кехви, Ачабети и Курта, расположенные на 30-километровом участке дороги между Цхинвали и Джавой) были оборудованы стационарными бетонными укреплениями и вооружены. В них появились грузинские средства радиолокационного контроля. Именно эти села блокировали Цхинвали, отрезая его от источников снабжения, перекрывали Транскавказскую магистраль.

  В 2008 году грузинскому населению этих сел пришлось платить за авантюры тбилисских политиков. Грузинское население бывшей автономии повторило судьбу грузин из Абхазии. По справедливому замечанию одного из оппозиционных политиков Грузии, «это несчастье, что в жертву подростковому комплексу главнокомандующего принесены жизнь и здоровье тысяч людей».

  По формальным критериям Россия выглядит стороной-победительницей. Ее действия, принимая во внимание взаимосвязь безопасности Северного Кавказа и Закавказья, были во многом обоснованны. России удалось сорвать тотальное уничтожение военно-политической инфраструктуры Южной Осетии. Более того, в ходе военной операции уничтожены такие опорные пункты грузинской угрозы для непризнанной республики, как села, составляющие Лиахвский коридор.

  Город Гори, ставший за последние два года форпостом грузинского наступления (там были построены военный госпиталь, морг, превышающий потребности города в мирное время, сосредоточены тыловые объекты) тоже временно находился под российским   контролем. Грузинские подразделения выбиты из верхней части Кодорского ущелья, куда их ввели два года назад.

  Таким образом, своими действиями Москва также способствовала разрушению статус-кво и «размораживанию конфликта». Выгоды от конфронтации с Западом тоже отнюдь не очевидны, а издержки, напротив, слишком ясны. При этом следует понимать, что в условиях коллапса безопасности на Кавказе попытки интернационального вмешательства будут нарастать. Успех военной кампании также может создать у Москвы иллюзию того, что сложные проблемы можно решить одним махом без долгих переговоров и сложных процедур.

  Признание же независимости Абхазии и Южной Осетии создает прецедент, который может быть использован и против самой России. Не зря кандидат в президенты США от Республиканской партии Джон Маккейн высказался о необходимости пересмотреть подходы Вашингтона и его союзников к самоопределению Чечни и республик Северного Кавказа.

  Впервые за много лет Россия предприняла военные действия за пределами собственной территории. После распада Советского Союза российские военные и пограничники участвовали в локализации двух гражданских войн – в Таджикистане (1992–1997) и Грузии (1993). Однако после этого Российская армия вела боевые действия только на своей территории. В 2008-м формат участия российской армии за рубежами страны резко отличался от исторического опыта и имперского, и советского периодов.

  Российские войска не стремились к решению идеологических задач (как это было в случае с подавлением венгерского восстания 1849 года, во время событий в Будапеште в 1956-м или в Чехословакии в 1968 году). Целью операции российских сил не было и территориальное приращение (хотя именно в этом Тбилиси упорно обвиняет Москву). Целью акции по «принуждению к миру» стало обеспечение в первую очередь безопасности Северного Кавказа. Промолчи Россия в случае с Южной Осетией, на Северном Кавказе нашлись бы силы, готовые переиграть конфликт, скажем, из-за Пригородного района.

  Другой вопрос – неумение и нежелание Кремля артикулировать национальный интерес (из-за боязни, что Россию посчитают слабой и уязвимой). Как бы то ни было, Москва обозначила свою особую роль в ближнем зарубежье (аналогичную роли США в Латинской Америке, Израиля – на Ближнем Востоке, Австралии – в Океании, Франции – в бывших колониях Черной Африки). Это – качественно новое обозначение зоны своих жизненных и легитимных или, как сформулировал Дмитрий Медведев, «привилегированных» интересов.

  Проект СНГ, похоже, окончательно провалился. И это тоже один из важнейших итогов «пятидневной войны». И дело не в выходе Грузии и готовности Украины выйти из состава Содружества. Дело в восприятии этого института его членами.

  Даже Казахстан, имеющий репутацию главного евразийского партнера России, воздержался от ясных оценок. Другой союзник России, Армения, «взяла паузу». Представители Министерства обороны Армении поспешили 10 августа 2008 года заявить, что налеты на авиабазы в Грузии не совершаются с российской базы, находящейся в Армении. Определенных оценок не дал Узбекистан (который Россия поддержала во время событий в Андижане в 2005-м) и Таджикистан (территориальную целостность которого Россия обеспечивала в 1992–1997 годах). Президент Киргизии Курманбек Бакиев заявил: «Конфликты, подобные тому, что произошел между Россией и Грузией, должны решаться сугубо на основе международного права и только политико-дипломатическим путем».

  На встрече министров обороны стран – членов Организации Договора о коллективной безопасности (ОДКБ) в Ереване (21 августа 2008 года) не была дана единая оценка текущей ситуации на Южном Кавказе, правда, на саммите ОДКБ в сентябре поддержка Москвы была выражена более отчетливо. Как бы то ни было, большинство стран – участниц СНГ имеют свои сепаратистские «скелеты в шкафу» и опасаются излишнего усиления России, видя в этом гипотетическую угрозу своему единству. А потому как инструмент выработки общих подходов и общей методологии разрешения конфликтов Содружества не годится.

  Впрочем, объективности ради следует признать, что объединение ГУАМ (Грузия, Укрваина, Азербайджан, Молдавия) – своеобразная альтернатива СНГ – тоже не продемонстрировал эффективность и единство.

  Украина в лице ее президента заняла прогрузинскую позицию, хотя внутри страны были высказаны разные мнения. Заявление МИДа Азербайджана от 8 августа 2008-го в поддержку территориальной целостности Грузии, одобренное грузинскими дипломатами, содержало общие фразы («о соответствии грузинской операции “международному праву”») и не получило дальнейшего развития. У Баку, в отличие от Тбилиси, внешняя политика не строилась на жесткой конфронтационной основе, Россию рассматривают как противовес Западу (у которого с Азербайджаном в отличие от Грузии не столь однозначные отношения). Баку также опасается быть вовлеченным в «иранскую игру», в которой ему отводится роль взлетно-посадочной полосы или же территории «ответного удара Тегерана». Отсюда и стремление ценить пусть и непростые, но в целом дружественные отношения с РФ. Та же осторожность отличала и позицию Молдавии, которая готова ради помощи Москвы в деле интеграции с непризнанной Приднестровской Молдавской Республикой (ПМР) принять важные российские условия (отказ от вступления в НАТО, нейтралитет, признание российской собственности на своей территории). [25]

  Особая тема, поднятая «пятидневной войной», – это самоопределение непризнанных республик. В самом начале 1990-х годов они были для России скорее досадной обузой. Однако, осознав взаимосвязь этих образований с вопросами безопасности внутри Северного Кавказа, Кремль скорректировал свою позицию. «Заморозив» конфликты в начале 1990-х, Россия дала согласие на существование подобных образований как главный итог этих конфликтов. «Замороженный статус» предполагал отложенное разрешение конфликтов до лучших времен (более выгодная политическая конъюнктура, достижение компромисса между сторонами).

  При подобной ситуации заниматься предопределением статуса спорных территорий было бы неразумно. Таким образом, нерешенный статус де-факто государств отражал политические реальности прошлого десятилетия. К ним относилось сохранение статус-кво, отсутствие активных боевых действий (в Абхазии, однако, такие попытки в 1998 и 2001 годах предпринимались, но по масштабам они и близко не стояли рядом с Цхинвали-2008). Именно это давало надежду, что в том или ином виде стороны могут договориться.

  Михаил Саакашвили повысил ставки в игре за «собирание земель», забыв о том, что причиной территориальной «кастрации» Грузии стали не территории сами по себе, а люди, которые там проживают. Отныне самоопределение ранее непризнанных государств становится еще одним инструментом влияния России, что также не может не вызывать настороженность соседей.

  26 августа 2008 года постсоветское пространство стало другим. Создан прецедент перекройки границ бывших союзных республик. То, на чем держался постсоветский мир, начиная с декабря 1991 года, рухнуло. На карте бывшего СССР появились два новых государства. И аргумент о том, что они, мол, признаны только Россией, по сути, ничего не меняет. Турецкая республика Северного Кипра была признана в 1983-м также одной лишь Турцией. Но вот уже 25 лет она является актором черноморско-средиземноморской политики. Это де-факто государство в 1990-х годах признало независимость Чеченской Республики Ичкерия, а в 2003-м более жестко, чем Анкара, оппонировало решению США начать операцию в Ираке.

  Можно говорить о том, что решение Дмитрия Медведева было чересчур эмоциональным. Справедливо замечание, что в процессе признания стоило взять временную паузу – для поиска хотя бы пары союзников. Наверное, следовало учесть и возможные издержки (попытки обратить абхазско-осетинский прецедент против самой России). Однако после «горячего августа»-2008 у Медведева остался узкий коридор возможностей. Либо проявить слабость (и тем самым спровоцировать внутриполитическую нестабильность на Северном Кавказе), либо юридически закрепить новые реалии и российский легитимный интерес. Президент РФ выбрал второй вариант.

  ЗАКЛЮЧЕНИЕ

  Международный конфликт при расширении числа или изменение сторон, участвующих в нем, может нести на себе и отпечаток новых аспектов, непосредственно возникающих уже как следствие самого конфликта. Возникнув как политическое отношение, международный конфликт обретает некоторую самостоятельность, собственную логику развития и поэтому способен уже самостоятельно различным образом влиять на другие отношения, развивающиеся в рамках данного конфликта, а также на характер лежащих в его основе противоречий и способы их разрешения.

  Международные конфликты независимо от любых специфических признаков, которые присущи каждому из них, объективно порождаются как особые конкретно-исторические политические отношения между странами или группами стран в пределах определенного пространственно-временного континуума. Они воспроизводят непосредственно или в опосредованной форме, в том или ином виде отражая расстановку и соотношение сил на международной арене, состояние и развитие системы международных отношений и ее структуры на различных уровнях, а также другие, более или менее связанные с этим глобальные, региональные или двусторонние противоречия современного мира, сложные, постоянно развивающиеся условия в различных частях земного шара, множество конкретных ситуаций на различных уровнях международных отношений.

  При изучении международного конфликта необходимо различать понятия конфликта и конфликтности. Конфликтность может рассматриваться как общая черта, присущая той или иной международно-политической ситуации или даже целой исторической эпохе. Она, в конечном счете, основана на объективных противоречиях, на доминировании конфронтационных интересов в политике целого ряда государств. Такого рода конфликтность в основе своей - функция международной напряженности, зависящая от ее степени. Она может служить фоном и предпосылкой международного конфликта, но это еще не конфликт. Конфликтность глобального, регионального, субрегионального, группового или двустороннего характера объективно и субъективно, прямо или опосредованно, незримо или явно присутствует в процессе зарождения и развития любого международного конфликта, где бы и когда бы он ни возникал, какие бы социально-политические силы в нем ни участвовали, какого масштаба остроты он ни достигал. Иначе говоря, конфликтность способствует, подталкивает возникновение конфликта как такового, но сама по себе не порождает его автоматически и неизбежно. Своевременная коррекция национально-государственных интересов, даже в условиях высокого уровня международной напряженности, способствует купированию конфликта.

  Очень часто международный конфликт отождествляют с международным кризисом. Однако соотношение международного конфликта и кризиса - это соотношение целого и части. Международный кризис лишь одна из возможных фаз конфликта. Он может возникнуть как закономерное следствие развития конфликта, как его фаза, означающая, что конфликт дошел в своем развитии до той грани, которая отделяет его от вооруженного столкновения, от войны. Кризис придает всему развитию международного конфликта весьма серьезный и трудноуправляемый характер, формируя кризисную логику развития, убыстряя эскалацию всего конфликта. На этапе кризиса неимоверно возрастает роль субъективного фактора, поскольку, как правило, весьма ответственные политические решения принимаются узкой группой лиц в условиях острого дефицита времени.

  Однако международный кризис - это совсем не обязательная я неизбежная фаза конфликта. Его течение достаточно длительное время может оставаться латентным, не порождая непосредственно кризисных ситуаций. Вместе с тем кризис - далеко не всегда завершающая фаза конфликта даже при отсутствии прямых перспектив перерастания его в вооруженную борьбу. Тот или иной кризис усилиями политиков может быть преодолен, а международный конфликт в целом способен при этом сохраняться и возвращаться к скрытому состоянию. Но при определенных обстоятельствах этот конфликт может вновь достигать фазы кризиса, при этом кризисы могут следовать с определенной цикличностью.

  Наибольшей остроты и крайне опасной формы международный конфликт достигает в фазе вооруженной борьбы. Но вооруженный конфликт - это также не единственная и не неизбежная фаза международного конфликта. Он представляет собой высшую фазу конфликта, следствие непримиримых противоречий в интересах субъектов системы международных отношений. Он особенно нагляден и кажется автономным, если предшествовавшие фазы носили латентный характер. Но, повторимся, вооруженный конфликт совсем не обязательная фаза в процессе конфликтного развития, поскольку дело может и не дойти до вооруженной борьбы. Сам по себе конфликт способен существовать и развиваться далее в относительно мирных условиях, без угрозы или практического применения оружия любого типа.

  
  

  СПИСОК ИСПОЛЬЗУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

  1. Политология: Учебное пособие. - М.: Центр, 2000.

  2. Пугачёв В. П. Введение в политологию: Учебник для вузов. - М.: Аспект-Пресс, 2008.

  3. Самыгин С. И. Политология для технических вузов: Учебное пособие для вузов. - Ростов н/Д.: "Феникс", 2002

  4. Соловьёв А. И. Политология: Политическая теория, политические технологии: Учебник для вузов. - М.: Аспект-Пресс, 2001.

  5. Шичалин Ю. А. История античного платонизма в институциальном аспекте. - М.: ГЛК, 2000.

  6. Гаджиев К. С. Введение в политическую науку. - М.: Логос, 2009.

  7. Парламентаризм и разделение властей в современной России // ПОЛИС. - 2009.

  8. Брындин Е. Г. Гармоничное гражданское общество. - Новосибирск: Издатель, 2008.

  9. Трушков В. Политический режим: диалектика демократии и диктатуры // Диалог. - 2001.

  10.   Кулик А. Партийная демократия: политические партии в формировании открытого общества на Западе и в России. - М.: Магистр, 2007.

  11.   Ануфриев Е.М., Лесная П.А. Российский менталитет как социально-политический феномен // Социально-политический журнал. 2007. №3-7.

  12.   Вятр Е. Социология политических отношений. – М., 2008.

  13.   Иванов В.Н., Назаров М.М. Политическая ментальность: опыт и перспективы исследования // Социально-политический журнал. 2008. №2.

  14.   Основы политической науки. Учебное пособие для высших учебных заведений. Ч.2. – М., 2005.

  15.   Политический процесс: основные аспекты и способы анализа: Сборник учебных материалов / Под ред. Мелешкиной Е.Ю. – М., 2001.

  16.   Политология для юристов: Курс лекций. / Под ред Н.И.Матузова и А.В.Малько. – М., 2007.

  17.   Политология. Курс лекций. / Под ред. М.Н.Марченко. – М., 2006.

  18.   Политология. Учебник для вузов / Под ред М.А.Василика. – М., 2004.

  19.   Политология. Энциклопедический словарь. - М., 2003.

  20.   Соловьев А.И. Политология: Политическая теория, политические технологии: Учебник для студентов вузов. – М., 2007.

  21.   Чудинова И.М. Политические мифы // Социально-политический журнал. 2006. №6.

  22. Гаджиев К.С. Политическая наука. – М.; 2004.

  23. Основы политологии: Курс лекций. (под. ред. В.П.Пугачева. – М.; 2002

  24. Панарин А.С. Политология. Учебник. – М.; 2007 (М.; «Проспект» 2000)

  25. Пугачев В.П., Соловьев А.И. Введение в политологию. – М.; 2007

  26. Цыганков П.А. Международные отношения. – М.; 2006

  27. Политология: Энциклопедический словарь. (Общ. ред. и сост. Аверьянов Ю.И. – М.; Изд-во Коммерч. Ун-та: Инф.-аналит. и деловой центр «БиГ – Н», 2003

  28. Мухаев Р.Т. Политология. Учебник для вузов – М.; Приор-издат., 2005.

  29. Матвеев Р.Ф. Теоретическая и прикладная политология. – М.; Ассоц. «Рос.полит.энцикл.», 2005

  30. Андреев С. С. Политическая система и политическая организация общества //Социально-политические науки. - 2. - 2003. - с. 15 - 17.

  31. Борисов Л.П. Политология. - М.: ЮНИТИ, 2002. - 436 с.

  32. Гаджиев К.С. Политическая наука.- М.: Международные отношения, 2002. - 478 с.

  33. Гаджиев К.С., Каменская Г.В., Родионов А.Н.. - Введение в политологию. - М.: Владос, 2003. - 373 с.

  34. Доленко Д.В. Политология: Учебник. - М.: Дело, 2003. - 424 с.

  35. Здравомыслов А.Г. Межнациональные конфликты в мировом пространстве. - М.: Дрофа, 2003. - 352 с.

  36. Политология./Под ред. М. Н. Марченко. - М.: Зерцало, 2002 - 369 с.

  37. Политология./Под ред. Г. В. Полуниной - М.: Акалис, 2004. - 574 с.

  38. Политология./ Под ред. А. А. Радугина. - М.: Центр, 2001. - 627 с.

  39. Пугачев В.П., Соловьев А.И. Введение в политологию: Учебник. - М.: Аспект Пресс, 2009. - 447 с.

  40. Гозман Л., Шестопал Е. Политическая типология. Р.-на.-Д., 2006.

  41. История правовых и политических учений. Под ред. Нерсесянца В.С. М., 2005.

  42.   Капустин Б.Т. Современность как предмет политической теории. М., 2008.

  43.   Макиавелли Н. Государь. М., 2000.

  44.   Монтескье Ш.Л. О духе законов. М., 2005.

  45.   Панарин А.С. Философия политики. М., 2005.

  46.   Политология. Энциклопедический словарь. М., 2003.

  47.   Политология. В вопросах и ответах. М., 2009.

  48.   Цыганков А. Современные политические режимы: структура, типология, динамика (уч. пособия). М., 2005.

  49.   Публикации в журналах «Полис», «Общественные науки и современность», «Открытая политика», «Диалог», «Социально-политический журнал», «Вопросы философии», «Власть», «Социально-гуманитарные знания»

  
  
  
  

  
  

  ---

  [1] Политология. Учебник для вузов / Под ред М.А.Василика. – М., 2004.

  [2] Ануфриев Е.М., Лесная П.А. Российский менталитет как социально-политический феномен // Социально-политический журнал. 2007. №3-7.

  [3] Соловьев А.И. Политология: Политическая теория, политические технологии: Учебник для студентов вузов. – М., 2007.

  [4] Политология. Учебник для вузов / Под ред М.А.Василика. – М., 2004.

  [5] Брындин Е. Г. Гармоничное гражданское общество. - Новосибирск: Издатель, 2008.

  [6] Соловьёв А. И. Политология: Политическая теория, политические технологии: Учебник для вузов. - М.: Аспект-Пресс, 2001.

  [7] Гаджиев К. С. Введение в политическую науку. - М.: Логос, 2009.

  [8] Кулик А. Партийная демократия: политические партии в формировании открытого общества на Западе и в России. - М.: Магистр, 2007.

  [9] Ануфриев Е.М., Лесная П.А. Российский менталитет как социально-политический феномен // Социально-политический журнал. 2007. №3-7.

  [10] Самыгин С. И. Политология для технических вузов: Учебное пособие для вузов. - Ростов н/Д.: "Феникс", 2002

  [11] Политология: Учебное пособие. - М.: Центр, 2000.

  [12] Пугачёв В. П. Введение в политологию: Учебник для вузов. - М.: Аспект-Пресс, 2008.

  [13] Гаджиев К. С. Введение в политическую науку. - М.: Логос, 2009.

  [14] Соловьёв А. И. Политология: Политическая теория, политические технологии: Учебник для вузов. - М.: Аспект-Пресс, 2001.

  [15] Брындин Е. Г. Гармоничное гражданское общество. - Новосибирск: Издатель, 2008.

  [16] Соловьёв А. И. Политология: Политическая теория, политические технологии: Учебник для вузов. - М.: Аспект-Пресс, 2001.

  [17] Пугачёв В. П. Введение в политологию: Учебник для вузов. - М.: Аспект-Пресс, 2008.

  [18] Гаджиев К. С. Введение в политическую науку. - М.: Логос, 2009.

  [19] Пугачёв В. П. Введение в политологию: Учебник для вузов. - М.: Аспект-Пресс, 2008.

  [20] Соловьёв А. И. Политология: Политическая теория, политические технологии: Учебник для вузов. - М.: Аспект-Пресс, 2001.

  [21] Политология: Учебное пособие. - М.: Центр, 2000.

  [22] Гаджиев К. С. Введение в политическую науку. - М.: Логос, 2009.

  [23] Брындин Е. Г. Гармоничное гражданское общество. - Новосибирск: Издатель, 2008.

  [24] Соловьёв А. И. Политология: Политическая теория, политические технологии: Учебник для вузов. - М.: Аспект-Пресс, 2001.

  [25] Самыгин С. И. Политология для технических вузов: Учебное пособие для вузов. - Ростов н/Д.: "Феникс", 2002

Скачать дипломную работу