Тема: Феномен времени в эпилоге к роману Достоевского Преступление и наказание

• Вид работы:
  Отчет по практике по теме: Феномен времени в эпилоге к роману Достоевского Преступление и наказание
• Предмет:
  Другое
• Когда добавили:
  21.03.2012 10:20:44
• Тип файлов:
  MS WORD
• Проверка на вирусы:
  Проверено - Антивирус Касперского

Другие экслюзивные материалы по теме

• Полный текст:
  
  

  ОГЛАВЛЕНИЕ

  Введение                                                                                      

  1. Эпилог и время

  2. Время первой главы эпилога                                                    

  3. Первый пасхальный круг эпилога                                            

  4. Второй пасхальный круг эпилога                                             

  Заключение                                                                                 

  Список литературы                                                                    

  Приложение                                                                                 

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

  Введение

  
  

  Проблема данной научно-исследовательской работы: изучение художественного времени у конкретного автора на примере фрагмента его произведения. А именно: христианской модели времени и других временных категорий в эпилоге романа Достоевского «Преступление и наказание».

  Художественное время, как и пространство, является важнейшей характеристикой образа художественного, обеспечивающее целостное восприятие художественной действительности и организующее композицию произведения. В зависимости от жанра произведения, литературного стиля, направления, время может быть реализовано различным образом и на разных уровнях художественной формы.

  Воспроизведение времени в романе не является зеркальным

  отображением реального времени, его точным аналогом.

  Временные характеристики реальной

  действительности получают преломление в структуре произведения, что и обосновывает существование такой категории, как художественное время, прочно занявшей подобающее ей место в категориальной системе современного литературоведения.

  Художественное время романа, прозаического

  произведения, таят в себе огромные выразительные возможности, позволяя

  посредством богатой и сложноорганизованной, но вместе с тем легко доступной восприятию читателя системы предметных символов выразить разнообразные характеристики душевного строя, образа жизни и мысли героев. А, кроме того, мировоззрение и отношение автора к действительности и героям.

  Изучение художественного времени, особенностей его использования в произведениях определенных литературных жанров, стилей, направлений, в творчестве отдельных авторов составляет одно из кардинальных направлений литературоведческой науки. Теория художественного времени в настоящее время находится в состоянии интенсивного развития.

  Одним из продуктивных направлений современного литературоведения стало исследование пространственно-временных моделей, реализуемых на различных уровнях системности: в пределах творчества одного писателя, в рамках литературного направления, в пределах определенной эпохи – в рамках геоистории. [1]

  Кроме того, данная тенденция соответствует направлению процессов, происходящих в литературе ХХ века. Основным источником новых теоретических идей в современном литературоведении является анализ конкретных художественных произведений, а модификации художественного времени определяются поэтикой того или иного литературного направления,  творческой индивидуальностью автора и замыслом этого произведения.

  
  

  Итак, актуальность темы настоящего исследования предопределяется следующими обстоятельствами:

  1) высокой значимостью временных характеристик в структуре объективной реальности;

  2) важностью адекватного и полного их восприятия человеком для правильной ориентации в литературном мире автора;

  3) необходимостью правильной интерпретации читателем художественного времени, представляющего собой знаковую систему, в отдельном фрагменте произведения автора;

  
  

  Важное место в теоретико-методологической базе исследования занимают работы В. Н. Захарова, посвященные символике христианского календаря в произведениях Достоевского; размышления Т. Касаткиной о явлении Соней в эпилоге романа зримого образа Богородицы; наблюдения Б. Н. Тихомирова о хронологии романа «Преступление и наказание». Большую роль для формирования данной работы сыграл труд Е. А. Трофимова «О логичности сюжета и образов в романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание».

  А также некоторые другие работы.

  В качестве предмета исследования выступает система художественного времени в эпилоге романа Достоевского, взятая в аспекте христианских характеристик, а также категориальное время, употребленное в эпилоге.

  Объектом исследования является эпилог произведения Достоевского «Преступление и наказание».

  Цель настоящей работы заключается в том, чтобы с учетом символов христианской модели времени осуществить анализ эпилога названного романа.

  Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи:

  1)   Выявить содержательные характеристики христианской модели времени в эпилоге романа «Преступления и наказания» Ф. М. Достоевского.

  2)   Проследить использование слов-символов в тексте эпилога романа, позволяющих определить время эпилога как христианское.

  3)   Выявить возможное влияние христианского времени на духовное возрождение героя

  
  

  Методологической основой решения поставленных задач являются принципы системно-целостного понимания литературного произведения, содержательности художественной формы, значимости преломления культурной реальности в художественном произведении, а также метод анализа фрагментов художественного произведения.

  Эмпирическую базу исследования составили произведения Достоевского, книги Нового Завета.

  Научная новизна исследования определяется в первую очередь выбором его темы. Впервые предпринимается попытка глубокого анализа художественного времени эпилога романа «Преступление и наказание» с точки зрения христианской временной модели. Кроме того, рассматривается непосредственное влияние времени на духовное преображение героя.

  
  

  Результаты исследования могут быть использованы в дальнейших исследованиях роли христианского времени в произведениях Достоевского. Возможно также использование этих результатов в учебном процессе.

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

  1. Эпилог и время

  «(…) В остроге уже девять месяцев заключен ссыльно-каторжный второго разряда, Родион Раскольников. Со дня преступления его прошло почти полтора года» (4, 504)[2].

  Таким образом, начинается эпилог романа «Преступление и наказание». Заметим, что данный фрагмент содержит две важные временные характеристики, отталкиваясь от которых мы сможем определить точное (насколько это возможноотталкиваясь от которых мы сможем определить точное ()е характеристики, Родион Раскольников. ) время описываемых в эпилоге событий. Причем установление верной даты потребует постепенного подхода. Момент точности возможно будет найти лишь после установления приблизительности.

  Итак, возьмем для рассмотрения первую временную характеристику: «Со дня преступления его прошло почти полтора года» (4, 504). В помощь нашему анализу мы задействуем наблюдение Б. Н. Тихомирова: «В начале июля…- Вечером того же дня, когда начинается действие романа, Мармеладов в своей «исповеди» говорит Раскольникову: «…шесть дней назад я первое жалование мое (…) сполна принес». Поскольку узаконенным днем получения жалования в казенных учреждениях на всей территории Российской империи было первое число месяца (см.: Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре. СПб., 1994. с. 26; ср. в «Господине Прохарчине»: «…что сегодня первое число и что он получает целковики в своей канцелярии», - приведенное наблюдение позволяет установить точную дату начала событий в «Преступлении и наказании» - 7 июля. Убийство старухи процентщицы, таким образом, происходит 9 июля» (10, 232).

  Также есть предположения Е. А. Трофимова, что начало романа, относится к 8 июля, и само преступление соответственно происходит – 10 июля: «Размышляя о судьбе Дуни, Раскольников предполагает и вспоминает: «(…) знаю и то, о чем ты всю ночь молилась перед Казанскою Божией Матерью, которая у мамаши в спальне стоит. На Голгофу-то тяжело всходить». Празднование же Казанской и было 8 июля по старому стилю. Следует признать, что хронология точна: первый день – именно 8 июля. Тогда и видит Раскольников Мармеладова, который рассказывает о своей встрече с дочерью: «А сегодня у Сони был, на похмелье ходил просить!» (…)

  «Проба» Раскольникова, совершаемая в день одной из наиболее почитаемых икон, - разрыв с Божьей милостью. Не случайно число 8 имеет и другой смысл – день апокалиптический. Изначально задается ситуация метафизического выбора. В конце произведения она повторится: апокалиптический сон Раскольникова и явление Сони перед героем, подобное, по мнению Т. А. Касаткиной, чудесному обнаружению иконы» (13, 170).

  Если исходить из того, что Дуня «молилась перед Казанскою божией матерью» (4, 42) именно в ночь на 8 июля, а затем письмо было спешно написано матерью и отправлено (то есть воспринимать буквально предположение Трофимова), то маловероятно, что уже на следующий день Раскольников мог его читать, письмо просто не успело бы «дойти». Ведь

  «(…) До железной дороги от нас всего только девяносто верст, (…); а там мы с Дунечкой преблагополучно прокатимся в третьем классе» (4, 40).

  Хотя, если рассматривать указание на празднование явления иконы Пресвятой Богородицы во граде Казани как на знаково-символическую систему, то вполне вероятно, что началом романа действительно может быть 8 июля, а началом преступления – 10 июля.

  Так как найденные даты обеих точек зрения почти не различаются, мы к дате 9-10 июля прибавляем «почти полтора года» (4, 504). Появляется дата – 9-10 января. Но слово «почти» вскрывает приблизительность. И мы вынуждены поставить время начала эпилога на конец декабря – начало января.

  Следующая интересующая нас временная ссылка отправляет в момент заключения Раскольникова в острог: « (…) уже девять месяцев заключен». Зная, когда произошло убийство процентщицы, выяснив время начала эпилога, мы легко можем найти и время, когда Родион Раскольников прибыл в острог. Для этого от «конца декабря – начала января» отнимем «девять месяцев». Появляется дата: конец марта – начало апреля.

  Данная дата находится в состоянии приблизительности. Далее мы сможем придать ей не только точность, но и выявить с ее помощью новые временные линии эпилога, не рассматриваемые ранее литературоведами.

  Итак, обратим внимание на то, что первый абзац первой главы (а именно предложение: «В остроге уже девять месяцев заключен ссыльно-каторжный второго разряда, Родион Раскольников» (4, 50).) и христианский хронотоп, который введен во второй главе Пасхальным циклом: «На второй неделе великого поста пришла ему очередь говеть вместе со своей казармой. (…) Он пролежал в больнице весь конец поста и Святую» (4, 515-516), образуют границы большого временного круга эпилога.

  Каким образом первый абзац первой главы может быть связан с христианским хронотопом второй и тем более, определять большой временной круг?

  Дело в том, что дата, приблизительного времени прибытия Раскольникова в острог: конец марта – начало апреля, найденная нами выше, также указывает на пасхальный цикл. Именно в период конец марта – начало апреля христиане празднуют пасху (если быть точнее: конец марта - конец апреля)

  И это разрешает нам предположить, что в эпилоге устанавливается большой временной круг, где начало действия – пасха, и конец событий - также пасхальные праздники.

  Данная цикличность во времени позволяет выявить изначальную гармонию эпилога. Наличие цикла-круга говорит о нарисованной картине божественного порядка, неразрывности с миром (см. Приложение 1).

  Кроме того, благодаря этому же наблюдению мы можем вывести дату прибытия Раскольникова в острог, а затем и дату начала эпилога из состояния приблизительности. Для этого нам следует всего лишь установить дату пасхи, в которую герой приехал в острог. По формуле немецкого математика Гаусса (14, 57), мы можем это сделать. Необходимо лишь узнать год, в который данная Пасха была.

  «В исследовательской литературе утвердилось мнение, что время действия (романа) – 1865г. И сам Достоевский, излагая М. Н. Каткову осенью 1865г. замысел своего будущего произведения, писал: «Действие современное, в нынешнем году». Л. П. Гроссман считал, что физиономия определенного года схвачена в романе настолько точно, что «Преступление и наказание» с полным правом «могло бы называться «1865 год»».

  Эпилог «Преступления и наказания» писался в декабре 1866г. и был опубликован в № 12 журнала «Русский вестник», вышедшем в свет 14 февраля 1867г. (…) Если датировать время основного действия романа июлем 1865г., то придется признать, что в декабре 1866г. Достоевский писал, а в феврале 1867г. подписчики «Русского вестника» читали о событиях, которым еще только суждено было совершиться(…)» (10, 233).

  Мы согласимся с данными наблюдениями и, учитывая, что время начала эпилога: конец декабря – начало января, добавим к этой дате уточняющие года 1866-1867. Зная, что Раскольников «В остроге уже девять месяцев заключен (…)» (4, 504), делаем вывод: Раскольников прибыл в острог в 1866 году, в конце марта – начале апреля.

  Теперь, зная год пасхи - 1866, мы можем установить и ее точную дату (см. Приложение 2). Итак, дата пасхи в 1866 году – 27 марта.

  Таким образом, под приблизительной датой конец марта – начало апреля скрыта дата 27 марта, которая и будет являться точной датой прибытия Раскольникова в острог. А время начала эпилога, следовательно, переносится с конца декабря – начала января на 27 декабря.   

  Вообще, хотелось бы заметить необычную структуру времени эпилога. Мы наблюдаем два зачина – два временных начала. Одновременно указывается и март, как начало событий, и декабрь. Этот прием двуначалия будет сохранен и далее по тексту. Автор то будет отправлять наше внимание на время прибытия Раскольникова в острог, то есть на март, то на полуторагодовалый промежуток со дня преступления, то есть на декабрь.

  Поэтому говорить о едином времени начала эпилога мы не можем. Следовательно, в ходе нашего анализа будут употребляться связи именно с двумя, выше найденными датами.

  2. Первая глава эпилога

  
  

  Первый абзац эпилога мы воспринимаем как время настоящее. Но последняя строка: «Со дня преступления его прошло почти полтора года» (4, 504), подготавливает нас к переносу во время прошедшее.

  Данное предложение в этом случае является контактом, связывающим два, как бы отдельных текста.

  Мы заново шаг за шагом проходим уже пройденный путь: «Он рассказал до последней черты весь процесс убийства: рассказал тайну заклада (…); как взял у убитой ключи (…); разъяснил загадку об убийстве Лизаветы (…). Одним словом, дело вышло ясное» (4, 504). Перед нами будто прокручивается кинолента в режиме ускоренного просмотра. И мы просто отмечаем взглядом знакомые места.

  Далее мы наблюдаем странность романного изложения. Время из прошлого переходит в давно прошедшее, оно углубляется: «Бывший студент Разумихин откопал откуда-то сведения (…), что преступник Раскольноков, в бытность свою в университете, из последних средств своих помогал одному своему бедному и чахоточному университетскому товарищу (…). Сама бывшая хозяйка его (…) засвидетельствовала тоже, что, когда они еще жили в другом доме, у Пяти углов, Раскольников во время пожара, ночью, вытащил из одной квартиры, уже загоревшейся, двух маленьких детей, (…)» (4, 506).

  Эту странность А. Галкин, объясняя художественное время в романах Достоевского в целом, определил: «Последовательность событий часто нарушается неким временным сбоем: повествователь излагает слухи, версии, интерпретации вокруг привлекшего внимание факта, отыскивает в прошлом истоки происходящего ныне. Писатель останавливает время текущих событий, чтобы затем вновь максимально ускорить линейное движение времени» (2).

  Временные сбои можно отметить и в дальнейшем тексте. Из глубины давно прошедшего, время вновь поднимается к началу судебного процесса. Это действие превращает время в некий дышащий живой организм, строящий собственное пространство, в котором есть место глубинам памяти, последовательности материнской тоски и предчувствия, и устремленности (но не стремительности) женской верности.

  С этого момента время действительно максимально ускоряется: «Пять месяцев спустя после явки преступника с повинной последовал приговор. (…) Два месяца спустя Дунечка вышла замуж за Разумихина. (…) Через две недели она (мать) умерла» (4, 508-510), и Соня пишет письма аккуратно каждый месяц «(…) и аккуратно каждый месяц получала из Петербурга ответ» (4, 510).

  Такое ускорение будто запускает механизм обратного отсчета от срока заключенного на «всего только восьми лет» (4, 506).

  
  
  

  С письмами мы принимаем четкий доклад, в котором лишь то, что кажется Соне «с наружного вида» (4, 511). Время вместе с письмами летит, летит. В конце первой части эпилога оно получает максимальное ускорение.

  Топоров писал: «(…) Время получает необыкновенную скорость, счет идет только на мгновения, чтобы потом исчезнуть вовсе, отложившись в структурных признаках пространства-сцены. (…)Употребление слова «вдруг» в «Преступлении и наказании» имеет самое непосредственное отношение к тому, о чем сейчас речь. «Вдруг» на 417 страницах «ПН» употребляется около 560 раз». (12, 198)

  В конце первой части эпилога слово «вдруг» действует как знак «стоп» после максимального ускорения «до»: «(…) что он всех чуждается, что в остроге каторжные его не полюбили; что он молчит по целым дням и становится очень бледен. Вдруг, в последнем письме, Соня написала, что он заболел весьма серьезно и лежит в госпитале, в арестантской палате…» (4, 512).

  С этого момента время, действующее прежде, прекращает свое существование и переходит в нечто совершенно иное.

  Поэтому вторую главу эпилога мы будем рассматривать как отличную от первой, с совершенно другим  времяисчислением.

  В первой главе мы наблюдаем время как числовую систему, без отсыла на гражданский календарь, природный, либо другие. Как мы выяснили выше, в главе существует определенная направленность на воспоминание происшедшего «до», на восстановление порядка событий с близкими героя, на взгляд на Раскольникова, «(…) одни факты, то есть собственные слова его, подробные известия о состоянии его здоровья (…)» (4, 510).  Хронотоп первой главы направлен на подготовку читателя к восприятию чего-то большего, чем просто чтение послесловия к роману. Первая глава эпилога необходима больше читателю, чем герою. (Поэтому именно первая глава эпилога и может называться эпилогом в привычном для всех признаке – послесловие) (см. Приложение 1)

  Вторая же глава эпилога с присутствующим в ней хронотопом и будет тем, к чему собственно и было устремлено время первой главы.

  Текстом-контактом, связывающим эти две главы будут заключительные слова последнего абзаца этой главы: «(…) он заболел весьма серьезно и лежит в госпитале, в арестантской палате…» (4, 512).

  Заключительные слова главы «сцепляются» с начальными словами второй: «Он был болен уже давно (…)» (4, 512).

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

  1.3. Первый пасхальный круг эпилога

  
  

  Система времени второй главы двучастна.

  Первая ее часть будет начинаться со слов: «Он был болен уже давно (…)» (4, 512). А заканчиваться первая часть второй главы будет словами каторжников, обращенными к Родиону: «(…) не барское вовсе дело». (4, 515)

  Но любопытно, что первая часть второй главы соотносится с найденной нами выше датой прибытия Раскольникова в острог, с Пасхой 1866 года. То, что это именно конец подтверждают слова: «И что в том, что чрез восемь лет ему будет только тридцать два года и можно снова начать еще жить!» (4, 512),

  Раскольников только начал отбывать наказание и впереди у него еще восемь лет заключения.

  То есть этот интервал будет подчиняться времени от пасхи 1866 года и до околопасхального времени - первой недели Великого поста 1867 года.

  Вторая часть начинается со второй недели великого поста, то есть допасхального времени и продолжается до конца второй главы эпилога, собственно до конца самого эпилога, который характеризуется послепасхальным временем.

  Мы видим, что все время второй главы эпилога подчиняется пасхальному циклу. Для чего был введен именно такой христианский хронотоп?

  В Н. Захаров писал: «(…) праздничное представление дают арестантам возможность пожить «по-людски», ощутить себя людьми, на миг пробуждается в них духовное и возникает иллюзия личного «воскрешения из мертвых».

  Эта же метафора «воскрешения из мертвых» лежит в развитии сюжета второй части («Записок из Мертвого Дома»). Она выражена во многих мотивах, но прежде всего — в описании Великопостного говения и Пасхи, которое по сравнению с описанием Рождества слишком лаконично. В таком лаконизме есть свой художественный смысл: Пасха радостна, но мучительна и тосклива в «Мертвом Доме», она как бы уходит в подтекст «записок», она не раскрывает, но означает сюжет второй части и «записок» в целом. Но если иметь в виду, что у Достоевского текст объясняет текст, то один из таких ключей к сюжету «Записок из Мертвого Дома» — пасхальный рассказ «Мужик Марей» из «Дневника писателя», в котором сказано то, что не рассказано в «Записках из Мертвого Дома»; в нем, как в фокусе, собраны все главные темы Достоевского: народ, интеллигенция, Россия, Христос, которые сошлись в судьбе автора в двух воспоминаниях — о праздновании Пасхи на каторге и о крепостном мужике Марее. Каторжное воспоминание начинается: «Был второй день светлого праздника». Второе воспоминание: «Мне припомнился август месяц в нашей деревне: день сухой и ясный, но несколько холодный и ветреный; лето на исходе, и скоро надо ехать в Москву опять скучать всю зиму за французскими уроками, и мне так жалко покидать деревню». Поскольку занятия в гимназиях и пансионах начинались в середине августа, а переезд и приготовления к занятиям требовали времени, то «приключение» с мужиком Мареем могло состояться в начале или первой декаде августа. Этой встрече Достоевский придал глубокий символический смысл, который стал своего рода его почвенническим «символом веры». Напутствие Марея: «Ну и ступай, а я те вослед посмотрю. Уж я тебя волку в

  обиду не дам! — прибавил он, все так же матерински мне улыбаясь, — ну, Христос с тобой, ну ступай, — и он перекрестил меня рукой и сам перекрестился. А пошел, оглядываясь назад почти каждые десять шагов. Марей, пока я шел, все стоял с своей кобыленкой и смотрел мне вслед, каждый раз кивая мне головой, когда оглядывался» — стало для будущего почвенника знаком судьбы: «Встреча была уединенная, в пустом поле, и только Бог, может быть, видел сверху, каким глубоким и просвещенным человеческим чувством и какою тонкою, почти женственною нежностью может быть наполнено сердце иного грубого, зверски невежественного крепостного русского мужика, еще и не ждавшего, не гадавшего тогда о своей свободе. Скажите, не это ли разумел Константин Аксаков, говоря про высокое образование народа нашего?». Как осознал этот эпизод сам Достоевский, уже тогда ему был знак Преображения, свет которого он, после того как припомнил эту встречу во время Пасхи на каторге, пронес через всю жизнь.

  Так и в «Записках из Мертвого Дома» читатель должен догадаться о значении пасхального эпизода в судьбе героя, погребенного заживо и воскресающего в «новую жизнь». Рождество и Пасха становятся не только ключевыми эпизодами в сюжете произведения, но и хронологическими символами, выражающими главную идею творчества Достоевского — идею «восстановления» (6).

  Думается, что и в эпилоге «Преступления и наказания» читатель также должен догадаться о значении Пасхи для «воскрешающего» в жизнь героя.

  Далее мы более подробно разберем выделенные нами во второй главе эпилога временные промежутки.

  Рассмотрим первый интервал времени. На поверхности текста мы видим описание состояния героя. Время же уходит в некую знаково-символическую систему, выраженную через форму отдельных слов, выражений. Состояние героя накладывается на христианский хронотоп. На него же, как на основополагающий пласт, накладывается и время категориальное, которое также употреблено в рассматриваемом интервале. Мы говорим о категории прошлого, настоящего и будущего. Причем, как мы увидим далее, здесь будущее предстает перед читателями в двух вариантах: будущее реальное и ирреальное. У Раскольникова возможно несколько вариаций развития жизни.

  Итак, в первой части второй главы в качестве временного зачина употребляется конец марта. И так как мы имеем возможность последовательно пронаблюдать развитие состояния героя в это время, то происходящее мы не можем воспринимать как прошлое. Другими словами, прошедшее время употребляется в значении настоящего (но только для данного контекста), исключая отдельные моменты воспоминания героя именно своего прошедшего. Можно также назвать эту категорию: временем настоящим относительным.

  
  

  Так первое авторское упоминание состояния героя: «Он был болен уже давно (…)» (4, 512), воспринимается нами как категория прошлого. Но лишь для того, чтобы наше внимание перенеслось в конец марта, когда Раскольников прибывает в острог: «В остроге уже девять месяцев заключен (…)» (4, 504). Таким образом, время в рассматриваемом интервале и трансформируется во время настоящее относительное.

  Болезнь Родиона, начавшаяся в Пасху и недели после Пасхи - во времени настоящем. Предположения причины этого заболевания также в настоящем: «(…) не ужасы каторжной жизни, не работа (…), не бритой головы и кандалов он стыдился (…)» (4, 512). А вот действительное объяснение причины болезни глаголом «была» отправляет нас во время прошлое: «его гордость была уязвлена (…)» (4, 512). И как следствие в настоящем: «(…) он и заболел от уязвленной гордости» (4, 512). Кажется, мы наблюдаем обычную взаимосвязь, привычное распределение событий во времени: причина – следствие. Причем, наше внимание обращено на то, что причина – это уже прошедшее. На данный момент мы имеем дело с настоящим – болезнью.

  Как мы говорили выше, состояние героя  и категории времени накладываются на христианский хронотоп. Поэтому рассмотрим, что же есть болезнь в христианском миропонимании? Болезнь – последствие греха.

  Иерей Димитрий Соболевский, настоятель храма в честь Казанской иконы Божией матери г. Ростова-на-Дону, духовник Общества православных врачей

  Ростовской епархии объясняет подробно: «(…) В грехе, как нарушении законов бытия, установленных Творцом, видит Христианство главную причину болезней. Наша греховность, увлеченность только земным, заслоняет Божественное - Источник истинного бытия и совершенства. Поэтому, по словам святителя Григория Паламы, «иногда для грешников лучше болеть, чем быть здоровым, когда болезнь содействует им ко спасению». После грехопадения повредился и телесный наш состав, в результате чего он подвергается различным заболеваниям. Св. Иоанн Златоуст объясняет: «Испорченность души есть причина болезней телесных»  (15).

  Так как  «(…) он заболел от уязвленной гордости» (4, 512), то грех прошлого это и есть его гордость.

  «Грех гордости осмысливался так или иначе всеми богословами. Св. Иоанн Лествичник сказал о нем: «Гордость есть отвержение Бога, бесовское изобретение, презрение человеков, матерь осуждения, исчадие похвал, знак бесплодия души, отгнание помощи Божией, предтеча умоисступления, виновница падений, причина беснования, источник гнева, дверь лицемерия, твердыня бесов, грехов хранилище, причина немилосердия, неведение сострадания, жестокий истязатель, бесчеловечный судья, противница Богу, корень хулы». <…> Слова Лествичника очень важны для объяснения происходящего с Раскольниковым: это – и отступление от Бога, и потеря связи с людьми, и немилосердие к близким, и обрастание грехами, и истязание души героя, и его умоисступление» (13, 169).

  Повторим, что исходя из употребленных в тексте категорий времени, гордость (самый большой грех Родиона) уязвлена, это способствует развитию болезни, а соответственно лечению души героя, и именно на этом должно заостриться наше внимание. Именно на том, как протекает то самое лечение.

  При дальнейшем анализе мы видим, как время неожиданно вырывается в будущее: «О, как бы счастлив он был, если бы мог сам обвинить себя! Он бы снес тогда все, даже стыд и позор» (4, 512). Герою предлагается вариант «лечения», вариант будущего - увидеть свою вину, чтобы быть счастливым. Но такой выход не принимается героем, так как в настоящем времени «(…) ожесточенная совесть его не нашла никакой особенно ужасной вины в его прошедшем (…)» (4, 512). Это ирреальное будущее. По всей видимости, другой выход необходим Раскольникову, чтобы полностью искупить грех прошлого.

  Следующее предложение наполнено словами-знаками, указывающими на единственно возможный путь Раскольникова, имеющий направление на возрождение, утверждающими смысл его неизбежности. Но при некоем условии!

  Он «(…) должен смириться и покориться пред «бессмыслицей» какого-то приговора, если хочет сколько-нибудь успокоить себя» (4, 512).

  Е. А. Трофимов писал: «Только в смирении реализуется Богом данная свобода. В подготовительных материалах к роману – характерная запись: «- А вы будьте кротки, а вы будьте смирны – и весь мир победите, нет сильнее меча, кроме этого». О подобном же  - в планировавшемся размышлении Тихона из «Жития великого грешника»: «О смирении (как могуче смирение). Все о смирении и о свободной воле». (13, 175)

  Настоящее героя еще более определяется далее: «Тревога беспредметная и бесцельная в настоящем (…)» (4, 512). Вместе с употребленным выше словом «бессмыслица», слова «беспредметная» и «бесцельная» организуют своеобразную необходимость в настоящем времени, сопутствующую смирению, необходимость для наступления будущего. Все, что без цели, без смысла, непонятно уму, это выходит за пределы понимания. Но именно это и помогает обрести единственно возможное будущее, где «одна беспрерывная жертва, которою ничего не приобреталось» (4, 512).

  Из категории времени будущего, наше внимание переносится во время прошлое: «Но он тысячу раз и прежде готов был отдать свое существование за идею, за надежду, даже за фантазию (…) Может быть, по одной только силе своих желаний он и счел себя тогда человеком, которому, которому более разрешено, чем другому» (4,512-513).

  И это путешествие в прошлое обнаруживает причину зарождения греха Раскольникова, его гордости. 

  «Болезнь воли начинается с лукавого мечтания, пораженности разума обольстительными образами. Преп. Исихий Иерусалимский предлагал разные способы «трезвения», сбережения, избавления от страстей. Один из них – «смотреть неотступно за мечтанием». Мечта – путь греха. Именно поэтому слово «мечта» в романе Достоевского окружено контекстом родственных  ему: безобразие – сатанинское начало; не деталь и словечко «предприятие» сопровождающее «мечту»: оно выражает степень укоренения идеи страсти.

  Идеи Раскольникова есть грех, очень точное и в своей простоте совершенное определение которого дал св. Симеон Новый Богослов. Согласно ему, грех – «злые помышления, слова и дела», считает Е. А. Трофимов. (13, 172-173)

  Затем вновь происходит скачок в ирреальное будущее: «И хотя бы судьба послала ему раскаяние – жгучее раскаяние, разбивающее сердце, отгоняющее сон, такое раскаяние, от ужасных мук которого мерещится петля и омут! О, он бы обрадовался ему!» (4, 513).

  Но это невозможная вариация жизни героя, так как: «(…) он не раскаивался в своем преступлении» (4, 513). Кроме того, будущее героя это не омут и петля. Оно определено ранее в тексте: «(…) одна беспрерывная жертва, которою ничего не приобреталось, - вот что предстояло ему на свете»

  (4, 512).

  Обратим внимание на слово «свет». Именно оно раскроет нам следующую временную характеристику. В контексте оно выступает в качестве синонима слова «мир», «жизнь». И в рассматриваемом интервале употребляется еще дважды самим Раскольниковым: «Чем, чем, - думал он, - моя мысль была глупее других мыслей и теорий, роящихся и сталкивающихся одна с другой на свете, с тех пор как этот свет стоит?» (4, 513). Если перед данным размышлением происходит стяжение категориального времени: время будущее, прошлое и настоящее сжимаются в один момент («(…) он мог бы злиться на свою глупость, как и злился он прежде на безобразные и глупейшие действия свои (…). Но теперь (….)» (4, 513)), то здесь время растягивается от настоящего момента, когда Родион размышляет, до момента мироздания: «(…) с тех пор как этот свет стоит» (4, 513). Мы наблюдаем первое проявление вечности в эпилоге. Появляется причастность Раскольникова к целому.

  После внутренней речи героя мы переносимся в прошлое: «(…) зачем он тогда себя не убил? Зачем он стоял над рекой и предпочел явку с повинною?» (4, 513). Мы знаем, что данное событие («стоял над рекой») произошло непосредственно в ночь перед явкой Раскольникова в полицейскую контору. «Исходя из внутренней хронологии романа, несложно установить и дату явки Раскольникова с повинной, т. е. последний день романа (без эпилога): это 20 июля – Ильин день. (…) в «Преступлении и наказании» в ночь накануне явки героя в полицейскую контору после двухнедельной страшной жары над Петербургом разражается сильнейшая гроза: «Вода падала не каплями, а целыми струями хлестала на землю. Молния сверкала поминутно, и можно было сосчитать до пяти раз в продолжение каждого зарева». (…) Именно во время грозы в Раскольникове совершается решающий перелом. Об этом говорится так: «Костюм его был ужасен: все грязное, пробывшее всю ночь под дождем, изорванное, истрепанное. (…) Всю эту ночь провел он один, Бог знает где. Но, по крайней мере, он решился». В этой связи укажу еще на одно народное поверье – об очистительном значении «Ильинского дождя», который «избавляет от очного призора и всякой вражьей силы» (10, 232).

  Таким образом, категория времени прошлого акцентирует наше внимание на важнейшем эпизоде в жизни героя. Читателю уже открывается то, что Раскольникову пока недоступно, непонятно. Он мысленно только переносится в момент «когда стоял над рекой», а мы уже заглядываем в его предначертанное будущее: «(…) может быть, предчувствовал в себе и в убеждениях своих глубокую ложь. Он не понимал, что это предчувствие могло быть предвестником будущего перелома в жизни его, будущего воскресения его, будущего нового взгляда на жизнь» (4, 514).

  Кроме того, данная категория прошлого делает более заметным мотив воскрешения в рассматриваемом интервале. У Раскольникова появляется интуитивное понимание величия Божьего, что жизнь – есть дар, который не ему отвергать. Поэтому «он тогда себя не убил» (4, 513) и поэтому «он скорее допускал тут одну только тупую тягость инстинкта, которую не ему было порвать и через которую он опять-таки был не в силах перешагнуть (за слабостию и ничтожностию)» (4, 514).

  Следующий фрагмент текста удивительно прост на первый взгляд, и чрезвычайно сложен и важен, если приглядеться внимательнее.

  Читаем: «Он смотрел на каторжных товарищей своих и удивлялся: как тоже все они любили жизнь, как дорожили ею! Именно ему показалась, что в остроге её ещё более любят и ценят, и более дорожат ею, чем на свободе» (4, 514). Заметим, что при чтении наше внимание заостряется на том, что жизнь любят и ценят именно каторжники. Идущее перед этим слово «тоже» просто выпадает, поэтому и смысл трактуется совершенно иначе. Если же мы сделаем ударение на «тоже», то получается, что Раскольников подчеркивает именно свою любовь к жизни. В следующем предложении это и подтверждается, ведь «Именно ему показалось», что, находясь в остроге, люди начинают ценить жизнь больше. Лишь в этом одном пока видит он свою схожесть с людьми, которые оказались с ним рядом – в любви к жизни.

  «В тесном пространстве тюрьмы герой не может не заметить того, что освещает эти жизни, бедные и униженные, но способные также на непосредственность и доброту» (9, 47).

  Тем органичнее нам кажется идущий далее текст, который вырисовывает картину мироздания, где каждое слово – это символ гармонии, где время невластно, время – категория вечности, пространство циклично и все неизменно в своей первозданной красоте: «(…) один какой-нибудь луч солнца, дремучий лес, где-нибудь в неведомой глуши холодный ключ, отмеченный еще с третьего года и о свидании с которым бродяга мечтает, как о свидании с любовницей, видит во сне, зеленую травку кругом его, поющую птичку в кусте» (4, 514).

  Вероятно, это еще неосознанное желание героя вернуться в мир с собой и Богом. И это желание перекликается с притчей «О блудном сыне» (1, от Луки, глава 15, 1058). В этой притче Иисус Христос рассказал о том, как блудный (блуждающий) сын вернулся в свой отчий дом. Так и мы иногда уходим от Господа Бога, нашего Отца. Этим чтением Святая Церковь зовет нас вернуться к Нему и поучает нас надеяться на милосердие Божие, если мы искренне покаемся в своих грехах.

  Как мы говорили выше, время анализируемого интервала начинает свой отчет с Пасхи, с момента, когда Раскольников прибывает в острог. Все описанные состояния, которые мы могли последовательно пронаблюдать были пережиты им в послепасхальное время. Все это было в начале срока. Впереди у Родиона еще было «восемь лет». И последнее предложение, подчиненное этому послепасхальному циклу начала срока в остроге, подводит некую черту: «Он жил, как-то опустив глаза: ему омерзительно и невыносимо было смотреть» (4, 514).

  Данное предложение уже не подчиняется категории времени настоящего относительного. Это тонкий переход к настоящему абсолютному. То есть ко второму зачину эпилога – к 27 декабря, когда «со дня преступления его прошло почти полтора года» (4, 504).

  В это время переносит нас следующее предложение: «Но под конец многое стало удивлять его, и он, как-то поневоле, стал замечать то, чего прежде и не подозревал» (4, 514).

  Оставшийся текстовой промежуток до второй части второй главы будет подчиняться времени от 27 декабря до «второй недели великого поста». И так как упомянутая дата соответствует пасхальному циклу, предположим, что и данный текстовой промежуток будет подчиняться этому же циклу.

  Причем, если интерпретировать текст как знаково-символическую систему, то более всего этот промежуток подходит к периоду прощеного воскресения. Во время, которого «сообразно с частью из Нагорной Проповеди» (1, от Матфея, глава 6, 985), христиане имеют благочестивый обычай просить в этот день друг у друга прощения грехов, ведомых и неведомых обид и принимать все меры к примирению с враждующими.

  Мы видим попытки Родиона Раскольникова разобраться в неприязни людей к нему: «Он знал и понимал общие причины такого разъединения; но никогда не допускал он прежде, чтоб эти причины были на самом деле так глубоки и сильны». Герой  размышляет именно о людях, о взаимоотношениях. Будто принимает попытку примириться с ближними.

  Также Раскольников замечает, как некоторые каторжники высокомерны по отношению к другим: «Те просто считали весь этот люд за невежд и холопов и презирали их свысока; но Раскольников не мог так смотреть (…)» (4, 514).

  В Церкви же в это воскресенье читаются проповеди о смирении: «Со времени преступления прародителя нашего мы обыкновенно думаем о себе очень высоко. Хотя каждодневный опыт очень впечатлительно удостоверяет нас в лживости такого о себе мнения, мы в непонятном самопрельщении не перестаем верить, что мы нечто, и нечто немаловажное, - говорил Никодим Святогорец. – (…) как может благодать для просвещения и помощи войти в того человека, который думает о себе, что он есть нечто великое, что сам все знает и не нуждается ни в чьей сторонней помощи? Господь да избавит нас от такой люциферовской болезни и страсти!» (3, 78).

  Так знаково-символично через текст проступает время церковного календаря. Когда каждый день пасхального цикла несет в себе определенный смысл для очищения человека, а в данном случае для возрождения Раскольникова.

  Итак, Родион замечает в своих «каторжных товарищах» то, что свойственно ему было ранее, до того, как он вынужден был «смириться и покориться пред «бессмыслицей» (4, 512): высокомерие и гордыню.

  Нам говорится, что теперь, в настоящее время, он так думать не может и ясно замечает ошибку товарищей.

  В самом конце анализируемого нами временного интервала, «каторжные товарищи» вступают с Раскольниковым в диалог. Вернее мы слышим произнесенные вслух слова каторжников: «Ты барин!...Тебе ли было с топором ходить; не барское вовсе дело» (4, 515). Над преступлением Раскольникова смеются, герою указывают на его преступление, его презирают.

  Благодаря церковным чтениям мы можем трактовать и этот эпизод. В первое воскресенье Поста читаются проповеди о покаянии: «Когда согрешишь, не жди обвинения от другого, но прежде нежели обличен и оговорен, сам себя обвини в сделанном; приступи к исповеди и не стыдись. Когда делал постыдное для себя, ты не стыдился, - говорится в проповеди Ефрема Сирина. – Исповедь во грехах служит к уничтожению прегрешений. Бог хочет услышать от нас грехи наши не потому, что не знает их, напротив того, Ему угодно, чтобы мы чрез исповедь пришли в сознание своих грехопадений» (3, 86).

  Христианское время в данном текстовом фрагменте, как живой организм, требует пробуждения совести героя. Без признания своих грехов для Раскольникова невозможно будет возрождение.

  И так как, голос совести, как считают отцы церкви «в нас звучит очень различно: то требовательно, сурово, (…), то голос совести нашей звучит, словно плач матери, которая видит, как губит себя сын или дочь недостойной, порочной, мелкой жизнью, и с плачем просит нас измениться, и ждет, молится, плачет,…, порой совесть наша звучит, как голос друга, который знает наши пути, знает, на что мы способны, в самом лучшем смысле слова, и знает, как мы отступаем от этого» (16), то мы можем предположить, что для Родиона Раскольникова голос совести зазвучал в голосе его «каторжных товарищей».

  Данный мотив обличения героя ради его же блага будет продолжен далее, становясь связующим звеном между двумя временными интервалами во второй главе.

  
  
  
  
  
  

  1.4. Второй пасхальный круг эпилога

  
  

  Второй временной интервал, который мы будем рассматривать, подчиняется времени от «второй недели великого поста» и собственно до конца самого эпилога. Такое разделение второй главы на части было необходимо с точки зрения логичности употребляемого во второй главе эпилога времени: настоящего относительного и настоящего абсолютного, и двух зачинов эпилога: 27 марта и 27 декабря 1866 года.

  В конце первого временного интервала мы определили момент, когда категория времени настоящего относительного переходит в настоящее абсолютное. Нашли текстовую сцепку, позволяющую этим двум интервалам быть одним единым смысловым текстом.

  Характерной особенностью второй части второй главы эпилога является христианское время, пасхальный цикл, который выводится из подтекста эпилога на поверхность. Данное время становится не просто формообразующим пластом, который лишь подразумевается. Но это уже самостоятельной единицей, которая явно показана читателям и которая направляет героя в определенное русло.

  В проявленный пасхальный цикл нас вводят первые же предложения второй части: «На второй неделе великого поста пришла ему очередь говеть вместе со своей казармой. Он ходил в церковь молиться вместе с другими» (4, 515). Более о говении в эпилоге не сказано. Чтобы понять, чем является великопостное говение для каторжников и как проходит оно в остроге, обратимся к другому труду Достоевского – «Запискам из Мертвого Дома».

  «В конце поста, кажется на шестой неделе, мне пришлось говеть. Весь острог, еще с первой недели, разделен был старшим унтер-офицером на семь смен, по числу недель поста, для говения. В каждой смене оказалось, таким образом, человек по тридцати. Неделя говенья мне очень понравилась. Говевшие освобождались от работ. Мы ходили в церковь, которая была неподалеку от острога, раза по два и по три в день. Я давно не был в церкви. Великопостная служба, так знакомая еще с далекого детства, в родительском доме, торжественные молитвы, земные поклоны - все это расшевеливало в душе моей далекое-далекое минувшее, напоминало впечатления еще детских лет, и, помню, мне очень приятно было, когда, бывало, утром, по подмерзшей за ночь земле, нас водили под конвоем с заряженными ружьями в божий дом. Конвой, впрочем, не входил в церковь. В церкви мы становились тесной кучей у самых дверей, на самом последнем месте, так что слышно было только разве голосистого дьякона да изредка из-за толпы приметишь черную ризу да лысину священника. Я припоминаю, как, бывало, еще в детстве, стоя в церкви, смотрел я иногда на простой народ, густо теснившийся у входа и подобострастно расступавшийся перед густым эполетом, перед толстым барином или перед расфуфыренной, но чрезвычайно богомольной барыней, которые непременно проходили на первые места и готовы были поминутно ссориться из-за первого места. Там, у входа, казалось мне тогда, и молились-то не так, как у нас, молились смиренно, ревностно, земно и с каким-то полным сознанием своей приниженности.

  Теперь и мне пришлось стоять на этих же местах, даже и не на этих; мы были закованные и ошельмованные; от нас все сторонились, нас все даже как будто боялись, нас каждый раз оделяли милостыней, и, помню, мне это было даже как-то приятно, какое-то утонченное, особенное ощущение сказывалось в этом странном удовольствии. «Пусть же, коли так!» - думал я. Арестанты молились очень усердно, и каждый из них каждый раз приносил в церковь свою нищенскую копейку на свечку или клал на церковный сбор. «Тоже ведь и я человек, - может быть, думал он или чувствовал, подавая, - перед богом-то все равны...» (5, 413-414).

  Каторжные во время говения освобождаются от работ, как и положено по уставу Церкви. Они обязательно ходят в Церковь на положенные службы. В тот момент, когда они находятся в Церкви, конвой остается снаружи – это символичная передача каторжников под Божье руководство. И самое главное: «молились смиренно, ревностно, земно и с каким-то полным сознанием своей приниженности».

  Очевидно, что для каторжников, как и для каждого человека («под богом-то все равны…»), «(…) говение есть перечистка всей жизни, восстановление всего ее строя, выяснение целей, возобщение с Господом, обновление духа и всего нашего существа... Оно – средство к питанию, возгреванию и хранению в нас жизни; но, главное, оно – тщательный пересмотр жизни, падений, их причин и установление средств избегать их» (17).

  Вероятно, катрожников сближает время говения в едином порыве быть ЧЕЛОВЕКОМ, в порыве быть причастным к Таинствам Божьим. И тем больше они осознают собственную греховность, и тем дороже и важнее им их молитвы и молитвы ближних.

  Не случайно, как мы читаем далее в эпилоге «Преступления и наказания» каторжники «(…) все разом напали на него (Раскольникова) (…)» (4, 515). В нем они увидели несоответствие части целому, сопротивление гармонии.

  Время говения и ссоры Раскольникова с каторжниками в Церкви происходит на второй недели Поста.

  «Вторая седмица Великого поста особо посвящена греху. Чтение в понедельник включает в себя повествование о первом и втором грехе человеков: о грехопадении и зависти Каина Авелю, жертву которого принял Бог» (7, 77).

  Во вторник читается глава четвертая Книги Бытия, где говорится об убийстве Авеля и наказании Каина. «И сказал Каин Господу (Богу): наказание мое больше, нежели снести можно; вот, Ты теперь сгоняешь меня с лица Твоего я скроюсь, и буду изгнанником и скитальцем на земле; и всякий, кто встретится со мною, убьет меня. И сказал ему Господь (Бог): за то всякому, кто убьет Каина, отмстится всемеро. И сделал Господь (Бог) Каину знамение, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его» (3, 88).

  Давайте сравним данное чтение с ссорой, произошедшей в рассматриваемом нами текстовом интервале эпилога: «Из-за чего, он и сам не знал того, - произошла однажды ссора; все разом напали на него с остервенением.

  - Ты безбожник! Ты в Бога не веруешь! – кричали ему. – Убить тебя надо.

  (…) Конвойный успел вовремя стать между ним и убийцей – не то пролилась бы кровь» (4, 515).

  Мы наблюдаем вполне определенное наложение церковных чтений на описываемый в эпилоге фрагмент. Кроме того, очевидна неслучайность времени говения для Раскольникова. Именно эти церковные чтения были необходимы ему, именно эта ссора обличила в нем несоответствие гармонии, человека пока не принявшего в себя Бога.

  Также во вторую неделю Великого Поста совершается память Святителя Григория Паламы, архиепископа Фессалоникийского. Лично о святителе Григории известно очень мало, но хорошо известен для христиан факт из его жизни.

  «Когда свт. Григорий жил на Афоне, в Церкви появились люди, которые обвиняли афонских иноков в ничегонеделании и в ложном учении о молитве. Предводитель этих хулителей, извергавших потоки брани в адрес насельников Афона, Варлаам Калабрийский всячески издевался над учением афонских монахов об «умной молитве» (молитве, совершаемой в самых глубинах человеческой личности, движимой сердцем и запечатлеваемой умом) и об исихии - внутреннем безмолвии, которое является условием подлинного общения с Богом (…)» (18).  

  Вероятно, некоторая перекличка эпизода в Церкви, описываемого в эпилоге романа, и эпизода жизни Святителя существует. В тексте мы видим некий намек на это. Так на Раскольникова  напали «с остервенением», сам же он «молчал и не возражал», «ожидал его спокойно и молча: бровь его не шевельнулась, ни одна черта его лица не дрогнула» (4, 515).

  Такое безмолвие может передавать согласие Раскольникова с обвинением, но, как замечает Е. А. Трофимов,  «(…) Достоевский  - один из немногих писателей нового времени, в произведениях которых столь велика роль молчания. Религиозная основа романов не может не впитать в себя главнейший христианский смысл.

  Безмолвие и безудержность слова – еще одна оппозиция в художественном мире Достоевского. В безмолвии раскрывается тайна, она же истина, осуществляется «ведение». Лествичник поучал: «Кто постиг безмолвие, тот узнал глубину таинств (…).      

  В смирении реализует себя состояние безмолвия (внутренней беседы с Богом). Безмолвие основано на покаянии и открыто в совершенство. Это - отказ от мира (греха) и стяжание Благодати (…)» (13, 182).

  Таким образом, вероятно, Раскольникову именно на второй неделе Великого Поста приоткрывается истина. Именно в это время, данное ему направление, приобретает для него более четкие очертания.

  Скажем также, что «во вторую Неделю Великого Поста Святая Церковь говорит нам о тайне света, к которому мы должны приобщиться, если хотим увидеть Воскресение Христово» (18). И хотя Родион еще не принял в себя (в себе) Бога, приобщение к этой тайне у героя начинается с размышлений о Соне, об отношении к ней каторжников, то есть со следующего текстового фрагмента: «Неразрешим для него еще один вопрос: почему все они так полюбили Соню? (…) Она улыбалась и откланивалась, и все они любили, когда она им улыбалась. Они любили даже ее походку, оборачивались посмотреть ей вслед, как она идет, и хвалили ее; хвалили ее даже за то, что она такая маленькая, даже уж не знали, за что похвалить. К ней даже ходили лечиться» (4, 515-516).

  «(…) Прочитав этот отрывок, невозможно не заметить, что каторжники воспринимают Соню как образ Богородицы, - считает Т. Касаткина, - что особенно ясно из второй его части. То, что описывается в первой части, при невнимательном чтении может быть понято как становление взаимоотношений каторжников и Сони. (…) Вторая же часть даже лексическими нюансами авторской речи указывает на то, что происходит нечто совсем особенное. Эта часть начинается с удивительной фразы: «И когда она являлась…» Приветствие каторжников вполне соответствует «явлению»: «Все снимали шапки, все кланялись…». Называют они ее «матушкой», «матерью», любят, когда она им улыбается – род благословения. Ну и – венчает дело – явленный образ Богоматери оказывается чудотворным: «К ней даже ходили лечиться»

  В высшей степени характерно, что отношение каторжников к Соне совершенно непостижимо для Раскольникова. Он – неверующий – не видит явленного всем вокруг него (…)» (7, 70).

  Кажется, что этим фрагментом проведена некая итоговая черта. Именно после данного фрагмента время стремительно вырывается вперед. И мы наблюдаем, как в одной точке стягивается время конца Поста и Святой. В этой временной точке болезнь Раскольникова становится настолько тяжела, что он оказывается в больнице. Эта же точка характеризуется ирреальностью, «существенной оказывается (…) ситуация его (Раскольникова) «сна», точнее говоря, его особого болезненного состояния «жара», «бреда», «грез», т.е. такого состояния человека, в котором и его плоть, и его дух в равной степени и в тесной взаимосвязи переживают существенные изменения. Характерна, кстати сказать, сама соотнесенность христианского текста и мотива сна, уже отмеченная в «Маленьком герое». Она проявится в творчестве Достоевского и в дальнейшем. Это «пограничное» болезненное состояние героя нужно Достоевскому для того, чтобы Раскольников наконец смог признать свою греховность, чтобы он наконец сумел перевести ощущение своей глубокой вины из подсознания в сферу сознания» (8, 132).

  Эта же временная точка характеризуется символичной смертью Раскольникова в своем прежнем «я» (ведь прежде чем воскреснуть в новую жизнь, необходимо оставить-умереть в прежней). Соответственно и болезнь, сначала обострившаяся в святой для христиан период, затем отступает. И герой уже выздоравливает. Он способен принять муки за то «(…) что этот бессмысленный бред так грустно и так мучительно отзывается в его воспоминаниях, что так долго не проходит впечатление этих горячешных грез» (4, 517). Герой способен обнаружить эхо своих снов в своем прошлом – воспоминаниях. Это его мучает, что соотносится с муками совести. Следовательно, Родиону все-таки удалось обличить себя в своих грехах.

  Обратимся еще раз ко времени, которое автор употребил для данного мотива символичной смерти и пробуждения совести: «весь конец поста и Святая».

  Внимание привлекает лаконичное слово «Святая». Наполненность данного слова читатель может представить двояко.

  «В русском народе исстари первый день Пасхи называется Светлым Воскресеньем, Великоднем, а вся светлая седмица известна под именем Святой, Великоденской, Радостной» (19). С этой точки зрения, автор слову «Святая» придает смысл целой недели после Пасхи.

  Но обратимся вновь к труду Достоевского «Запискам из Мертвого Дома», где также говорится о «Святой», только более расширено, с пояснением.

  «Но вот пришла и святая. От начальства вышло нам по одному яйцу и по ломтю пшеничного сдобного хлеба. Из города опять завалили острог подаянием. Опять посещение с крестом священника, опять посещение начальства, опять жирные щи, опять пьянство и шатанье - все точь-в-точь как и на рождестве, с тою разницею, что теперь можно было гулять на дворе острога и греться на солнышке. Было как-то светлее, просторнее, чем зимой, но как-то тоскливее. Длинный, бесконечный летний день становился как-то особенно невыносимым на праздниках. В будни по крайней мере сокращался день работою» (5, 413-414).

  Обычай дарить яйца принят именно на Светлое Христово Воскресение. Об этом говорит предание, по которому «(…) по вознесении Спасителя на небо св. Мария Магдалина, придя в Рим для проповедования Евангелия, предстала пред императором Тиверием и, поднеся ему красное яйцо, сказала: «Христос воскресе!» — и таким образом начала свою проповедь. Первенствующие христиане, узнав по слуху об этом простосердечном приношении св. Магдалины, начали подражать ему и при воспоминании Воскресения Христова дарить друг другу яйца. Это обыкновение впоследствии стало всеобщим» (19).

  Таким образом, мы видим, что авторскому слову «Святая» придано значение одного дня – Светлой Пасхи.

  Это позволяет нам сделать вывод, что и в эпилоге романа «Преступление и наказание» данному слову придано то же значение, то есть смысл данного авторского слова остается неизменным.

  Хотелось бы при данном трактовании «Святой» вспомнить о поверье об усопших на Святую Пасху. «По народному представлению, в праздник Пасхи открывается светлый рай для всех умирающих в это время, и все покойники, оставляющие этот свет на Пасху, беспрепятственно переходят в селения праведных. Мысль эта, как видно, легко родилась в уме народном частью под влиянием священных песен, в которых возвещается всеобщее прощение, частью под влиянием церковного обычая открывать в храмах на всю пасхальную седмицу царские двери. По толкованию св. Иоанна Златоуста, отверстие этих врат знаменует отверстие небес» (19).

  И если символичную смерть Раскольникова относить именно к Пасхе (ведь именно ею заканчивается болезнь героя, а выздоровление выпадает уже на неделю после Пасхи), то столь же символичными становятся открытые окна в его арестантской палате: «(…) стояли теплые, ясные, весенние дни; в арестантской палате отворили окна (решетчатые, под которыми ходил часовой)» (4, 517). Они вероятно и знаменуют открытый для Раскольникова путь к возрождению. К этим же окнам, под которыми неустанно ходил часовой, также неустанно ходила и Соня: «хоть издали посмотреть на окна палаты» (4, 517). Соня в этом случае является неким барометром открытости состояния героя.

  Обращаясь к следующей дате: «Шла уже вторая неделя после Святой (…)» (4, 517), отсчитывать время мы будем именно от точки, найденной выше.

  Вторая неделя после светлой седмицы начинается Антипасхой. В это воскресенье читается Евангелие от Иоанна: «(…) Пришел Иисус, когда двери были заперты, стал посреди них и сказал: мир вам! Потом говорит Фоме: подай перст твой сюда и посмотри руки Мои; подай руку твою и вложи в ребра Мои; и не будь неверующим, но верующим. Фома сказал Ему в ответ: Господь мой и Бог мой! Иисус говорит ему: ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны невидевшие и уверовавшие» (3, 147).

  Сравним с текстом эпилога: «Однажды, под вечер, уже совсем почти выздоровевший Раскольников заснул; проснувшись, он нечаянно подошел к окну и вдруг увидел вдали, у госпитальных ворот, Соню. Она стояла и как бы чего-то ждала. Что-то как бы пронзило в ту минуту его сердце; он вздрогнул и поскорее отошел от окна» (4, 517).

  Мы вновь наблюдаем вполне определенное соотнесение церковных чтений и фрагмента эпилога. Кроме того, во фрагменте много слов-знаков, определяющих некоторую судьбоносность произошедшего, предначертанность.

  Событие происходит вечером, и в подтексте фрагмента очевиден закат.

  «(…) Среди пространственно-временных элементов особое место у Достоевского занимают час заката солнца (то же, как известно, характерно и для мифоэпической традиции, где ежесуточный закат солнца соотносится с ежегодным его уходом; конец дня и лета, малого и большого циклов, граница ночи и зимы – вот та временная точка, где силы хаоса, неопределенности, непредсказуемости начинают получать преобладание). Закат у Достоевского – не только знак рокового часа, когда совершаются или замышляются решающие действия, но и стихия, влияющая на героя» (19).

  Кроме того, учитывая христианскую составляющую романа, необходимо вспомнить: в Новом Завете Иисус Христос называется Солнцем Правды, Светом мира. В этом смысле вечерний закат во фрагменте передает состояние вечности, сакральность.

  Далее мы видим, что Раскольников подошел к окну «нечаянно». Слово передает ту самую судьбоносность, передает действие, ведомое кем-то, но не самим героем, передает некую молитвенность происходящего. Открытое окно символизирует открытость героя, способность воспринять, увидеть. И он видит у ворот Соню. Для Раскольникова она и становится солнцем, которое смогло открыть его сердце: «Что-то как бы пронзило в ту минуту его сердце (…)» (4, 517). Практически: он увидел и уверовал.

  После воскресенья Антипасхи идет седмица Фоминой недели. Также она носит название Радоница. «Этимологически слово «радоница» восходит к словам «род» и «радость», причем особое место Радоницы в годичном круге церковных праздников – сразу после Светлой пасхальной недели – как бы обязывает христиан не углубляться в переживания по поводу смерти близких, а, наоборот, радоваться их рождению в другую жизнь – жизнь вечную. Победа над смертью, одержанная смертью и воскресением Христа, вытесняет печаль о временной разлуке с родными, и поэтому мы, по слову митрополита Антония Сурожского, «с верой, надеждой и пасхальной уверенностью стоим у гроба усопших» (19).

  Совершенно неслучайно созвучие имени героя и названия надели. Хотя в действительности имя «Родион» восходит к греческим именам и рассматривается как усечение имени «Иродион» – heros – герой, богатырь; либо rodon – роза (есть вариант rhodion – житель Родоса). Русским же восприятием улавливается лишь созвучие именно со словами «род» и «радость». К тому же «Родион» на русский манер звучит «РАдион».

  Радоница становится пластом, на котором и развиваются дальнейшие события. Любое время, наполненное тайной света, веры, несет в себе радость. Радоница же определенно передает в рассматриваемом интервале радость обновления, рождения в новую жизнь, победу. Время мимолетно для героя, дни календарные проскальзывают один за другим. Сердце его заполнено ожиданием и беспокойством: «В следующий день Соня не приходила, на третий день тоже; он заметил, что ждет ее с беспокойством» (4, 517). В следующих фрагментах время замедляется, расписывается автором буквально по часам. Нам предоставляется удивительная возможность приобщиться к тайне возрождения, прочувствовать это своим сердцем, и услышать стук сердец героев.

  Временная точка происходящего в следующем фрагменте – раннее утро, соответственно – восход, символичное рождение солнца после ночи. Далее по тексту мы заметим, как заря небесная откликнется на призыв героя и символично перейдет на него самого.

  Место происходящего – берег реки. Вновь происходит перекличка со временем прошлым, со временем, когда Раскольников стоял над рекой в ночь перед явкой в полицейскую контору, в ночь перед Ильиным днем. В эпилоге, в первой части второй главы автор уже отсылал нас из времени настоящего относительного в это прошлое. Это важно было для развивающегося мотива возрождения. Кроме того, был отправка и во время будущее, где героя ожидал «будущий перелом в жизни его, будущее воскресение его, будущий новый взгляд на жизнь». Сейчас, во времени настоящем абсолютном, мы можем предположить, что и наступил, наконец, тот самый момент будущего, заявленный автором ранее.  

  Картина, открывающаяся читателям с берега реки через взгляд Раскольникова на окружающее, передает момент слияния героя с мирозданием, вовлечение его в изначальную мировую гармонию.

  А. Галкин характеризует такие моменты в произведениях Достоевского: «Статическая концепция времени начинает действовать тогда, когда герои Достоевского сливаются с мирозданием, постигают истину и красоту в их гармоничном единстве, как бы «выключаются» из сиюминутности существования, устраняют все противоречия неправедной земной жизни. Такие мгновения не поддаются обыкновенным законам времени, не укладываются в шкалу секунд, минут или часов. Это идеальное время, ощущаемое личностью как вечность.(…) Чтобы гармония была вечной, герой останавливает часы. Остановка времени, так сказать «стоп-кадр», кроме того, требуется писателю, чтобы подчеркнуть нравственную позицию героя, зафиксировать момент, предшествующий выбору добра и зла, христианской любви или преступлению и греху» (2).

  Симонетта Сальвестрони также видит в тексте переход в состояние вечности: «Это – необыкновенный, растянувшийся момент, во время которого сознание героев выходит за пределы реального времени для того, чтобы перейти в состояние, где прошедшее и настоящее, личное и общее растворяются в едином восприятии, в тяготении души к свободному и неоскверненному миру» (9, 48).

  Т. Касаткина же определяет эпизод эпилога как «момент творения иконы»: «Момент творения иконы как бы отчеркнут, отделен от предыдущего текста описанием особого, прозревающего, состояния героя и выводом действия из привычного течения времени, переводом его в план вечности, оконцами в которую и должны служить нам образа: «Там, в облитой солнцем необозримой степи, чуть приметными точками чернелись кочевые юрты. Там была свобода и жили другие люди, совсем непохожие на здешних, там как бы самое время остановилось, точно не прошли еще века Авраама и стад его. Раскольников сидел, смотрел неподвижно, не отрываясь, мысль его переходила в грезы, в созерцание: он ни о чем не думал, но какая-то тоска волновала его и мучила». Из анализа «Сна смешного человека…» мы знаем, что неосознанная тоска появляется в произведениях Достоевского как томление части по целому (…)» (7, 71-72).

  Употребленное далее слово «вдруг» действует как «стоп» в вечности. Оно необходимо для возвращения героя во время настоящее: «Вдруг подле него очутилась Соня» (4, 518). Раскольникову необходимо было прочувствовать необъятность открывающегося для него мира, всю его «необозримость», чтобы затем его же открыть в человеке: в себе и в Соне.

  Появление Сони – это ответ пространства на призыв героя.

  Как замечает Татьяна Касаткина, «(…) следующие два абзаца текста – творение иконы. Третий абзац – поклонение ей» (7, 72).

  И далее мы видим отклик той зари, которой собственно и начался удивительный день для Родиона и Сони: «(…) но в этих больных и бледных лицах уже сияла заря обновленного будущего, полного воскресения в новую жизнь» (4, 518). Это общее воскресение для двух героев, они вместе одержали победу над смертью.

  Хотелось бы заметить, что Радоница в данном эпизоде плавно перетекает в неделю жен Мироносиц, которая наступает на третьей неделе после Святой Пасхи (и второй – после светлой седмицы).

  «В третье воскресенье после Пасхи наша Церковь вспоминает подвиг и жертвенное служение жён Мироносиц. Их пламенная любовь и великое усердие к Господу были достойно вознаграждены: они первыми узнали о Воскресении Христовом и радость эту передали апостолам.

  Чуть забрезжит заря, благочестивые русские женщины, по примеру святых Мироносиц, уже спешат увидеть Солнце Правды - Христа, причаститься за Божественной литургией Святых Таин» (19).

  В Церкви в это воскресенье читается Евангелие от Марка : «(…) По прошествии субботы Мария Магдалина и Мария Иаковлева и Саломия купили ароматы, чтобы идти помазать Его. И весьма рано, в первый день недели, приходят ко гробу, при восходе солнца, и говорят между собою: кто отвалит нам камень от двери гроба? И, взглянув, видят, что камень отвален; а он был весьма велик. И, войдя во гроб, увидели юношу, сидящего на правой стороне, облеченного в белую одежду; и ужаснулись. Он же говорит им: не ужасайтесь. Иисуса ищите Назарянина, распятого; Он воскрес, Его нет здесь (…)» (3, 154).

  Предпосылкой к окончанию эпилога служит вечерний час. Это итог не только дня. Это собственно итог всего эпилога и романа в целом. Вечером возрождение засвидетельствовано каторжными товарищами: «(…) все каторжные, бывшие враги его, уже глядели на него иначе. Он даже сам разговаривал с ними, и ему отвечали ласково» (4, 519), и утверждено героем: «(…) но ведь так и должно было быть, разве не должно теперь все измениться?» (4, 519).

  Обновление принято полностью, без остатка. Оно охватило все категории времени: прошлое: «Да и что такое эти все, все муки прошлого!» (4, 519), настоящее: «Он, впрочем, не мог в этот вечер долго и постоянно о чем-нибудь думать (…)» (4, 519), будущее: «(…) он знал, какою бесконечною любовью искупит он теперь все ее страдания» (4, 519).

  Окончание же эпилога организует время вечное и постоянное. Берущее начало со времени сотворения мира, которое мы улавливаем авторским сравнением «семь лет – семь дней» (как семь дней творения). И не имеющее конечной точки, а лишь определенное как будущее.

  Конечный фрагмент текста еще более определяет эту бесконечность, бесконечную историю человеческой жизни. Где один эпизод заканчивается, и тут же начинается новый. Одна жизнь переходит в другую, более совершенную, обновленную. Где вскрывается огромный христианский смысл жизни и смерти: «Но тут уж начинается новая история, история постепенного обновления человека, история постепенного перехода из одного мира в другой (…)» (4, 520).

  
  
  
  
  
  
  

  Заключение

  Целью данной исследовательской работы являлся анализ временной модели эпилога романа «Преступление и наказание» с учетом символов христианской модели времени. Мы предполагали выявить содержательные характеристики христианской модели времени в эпилоге романа, проследить использование слов-символов в тексте эпилога романа, позволяющих определить время эпилога как христианское, а также выявить возможное влияние христианского времени на духовное возрождение героя.

  В соответствии с целью исследования было уделено внимание работам Захарова В., Тихомирова Б., Касаткиной Т., Галкина А., Трофимова Е., Сальвестрони С., Новиковой Е. и других литературоведов.

  Решение основной проблемы исследовательской работы осуществилось с учетом характерных идеологических особенностей автора произведения. И было установлено, что художественное время в эпилоге трансформируется в христианскую модель времени. Оно полностью «привязано» к автору и повторяет его мировоззрение.

  Общий вывод исследования состоит в том, что хронотоп в эпилоге романа «Преступление и наказание» является ценностно-значимой характеристикой и существенен для целостного восприятия произведения.

  Теоретическая значимость курсовой работы заключается в:

  - создании базы по изучению хронотопа в эпилоге романа «Преступление и наказание»;

  - установление связи между использованным в эпилоге временем и состоянием героя;

  - установление влияния времени, самоорганизуюшейся структуры на состояние героя.

  Тем не менее, полученные в ходе работы результаты нельзя считать полными и глубокими, так как для этого необходимо включить в анализ другую важную характеристику художественного образа – художественное пространство.

  Изучение пространственных ориентиров в эпилоге романа «Преступление и наказание» в совокупности с уже найденными временными решениями, мы планируем в дальнейшей работе.

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

  Список использованной литературы

  
  

  1.   Библия: Книги священного писания Ветхого и Нового Завета [Текст] / в русском переводе. - СПб.: Лениздат, 2006. – 1248 с.

  2.   Галкин, А. Пространство и время в произведениях Ф. М. Достоевского

  3.   Глаголу Божию внимая [Текст]: православный церковный календарь с чтениями из Священного писания 2008 / - М.: Издательский Совет Русской Православной Церкви, 2007. – 392 с.

  4.   Достоевский, Ф. М. Собрание сочинений [Текст]. В 15 т. Т. 5. Преступление и наказание / Федор Достоевский. – Ленинград.: Наука, 1989. – 576 с.

  5.   Достоевский, Ф. М. Собрание сочинений [Текст]. В 15 т. Т. 3. Записки из Мертвого Дома / Федор Достоевский. – Ленинград.: Наука, 1988. – 576 с.

  6.   Захаров, В. Н. Символика христианского календаря в произведениях Достоевского [Электронный ресурс]: // #"#">#"#">www.rey.aaanet.ru/show_news.php?path=./missia&filename=missia_st_0011.txt

  16.    Митрополит Сурожский Антоний. Человек перед Богом: [Электронный ресурс]: Голос совести. Великопостная подготовка // #"#">www.12urokovpravoslavia.ru/urok7/S7_11

  18.   Неделя вторая Великого поста, святителя Григория Паламы : [Электронный ресурс] : Информационно-просветительский проект // #"1.files/image001.gif">

  
  

                                                        Схема 1

  
  
  

  1 - Первый абзац первой главы (а именно предложение: «В остроге уже девять месяцев заключен ссыльно-каторжный второго разряда, Родион Раскольников» (4, 50).) и христианский хронотоп, который введен во второй главе Пасхальным циклом: «На второй неделе великого поста пришла ему очередь говеть вместе со своей казармой. (…) Он пролежал в больнице весь конец поста и Святую» (4, 515-516), образуют границы большого временного круга эпилога: Пасха 1866 года и Пасха 1867 года.

  Данная цикличность во времени позволяет выявить изначальную гармонию эпилога. Наличие цикла-круга говорит о нарисованной картине божественного порядка, неразрывности с миром.

  
  

  2 – 3 - Система времени второй главы двучастна.

  Первая ее часть (2) будет начинаться со слов: «Он был болен уже давно (…)» (4, 512). А заканчиваться первая часть второй главы будет словами каторжников, обращенными к Родиону: «(…) не барское вовсе дело». (4, 515) Первая часть второй главы соотносится с датой прибытия Раскольникова в острог, с Пасхой 1866 года. То, что это именно конец подтверждают слова: «И что в том, что чрез восемь лет ему будет только тридцать два года и можно снова начать еще жить!» (4, 512),

  То есть этот интервал будет подчиняться времени от пасхи 1866 года и до околопасхального времени - первой недели Великого поста 1867 года.

  Вторая часть (3) начинается со второй недели великого поста, то есть допасхального времени и продолжается до конца второй главы эпилога, собственно до конца самого эпилога, который характеризуется послепасхальным временем 1867 года.

  Мы видим, что все время второй главы эпилога подчиняется пасхальному циклу.

  
  

  4 – Гармония хронотопа эпилога организуется благодаря полному подчинению времени пасхальному циклу. Некоторую странность представляет первая глава эпилога. Ее время больше напоминает числовую систему, как капсулу, введенную в пасхальный цикл. Она имеет тексты-контакты, сцепляющие ее с христианским хронотопом. Но необходима эта капсула больше для читателя, чем для героя.

  
  

  Поэтому именно первая глава эпилога и может называться эпилогом в привычном для всех признаке – послесловие.

  
  
  
  

                                                                                                      Приложение 2

    

  Вычислить пасху можно на основании особой формулы, предложенной более ста сорока лет тому назад, немецким математиком Гаусом. Эта формула не была доказана ее автором и получила доказательство уже много позднее, в 1870 г., в трудах профессора Базельского университета Германа Кинкелина. (…) Мы должны взять эти выражения в готовом виде и воспользоваться ими в тех случаях, когда они могут помочь нашему пониманию древне-русских дат.

  Основная формула Гауса была выработана для определения Григорианской пасхи, т. е. пасхи, празднуемой Западной церковью, которая пользовалась Григорианским календарем. Но с внесением известных поправок формула эта вполне применима и для установления православной Юлианской пасхи, которую имеют в виду древне-русские документы. Мы остановимся естественно только на этом последнем варианте математических построений Гауса.

  Для вычисления пасхи по методу Гауса необходимо прежде всего найти значение нескольких математических величин, (которые можно обозначить буквами: a, b, c, d, e.

  Под a подразумевается остаток от деления цифрового обозначения года на 19. Под b имеется в виду остаток от деления того же цифрового, обозначения года на 4, а под c -- остаток от деления на 7; d = остатку от деления выражения (19a + 15) на 30. Для вычисления e берем остаток от деления выражения (2b + 4c + 6d + 6) на 7. В случае отсутствия остатка, a приравнивается делителю (т. е. 19), все остальные величины (b, c, d, e) -- нулю.

  В конечном итоге имеют значение только величины d и e. Все же остальные выражения (a, b, c) исполняют исключительно служебную роль, помогая определению d и e. Мы должны найти сумму d и e и посмотреть, превышает ли она число девять. Если дело обстоит именно так, то мы из этой суммы (d + e) вычитаем 9 и получаем дату апрельской пасхи. Если же окажется, что выражение (d + е) меньше 9 или равно ему, тогда необходимо к найденной сумме (d + е) прибавить 22 и в результате получится дата мартовской пасхи.

  Нам нужно узнать, когда была пасха в 1866г. Обозначим цифровой показатель года через букву N, а остаток от деления цифрового обозначения года на ряд последовательных чисел - через букву R. Согласно формуле Гауса:

             a = R(N : 19) = R( 1866: 19) = 4.

             b = R(N : 4) = R(1866: 4) = 2.

             c = R(N : 7) = R(1866: 7) = 4.

             d = R[(19a + 15) : 30] = R[(19 × 4 + 15) : 30] = R[(76 + 15) : 30] = R(91 : 30) = 1.

             e = R[2b + 4c + 6d + 6) : 7] = R[(2 × 2 + 4 × 4 + 6 × 1 + 6) : 7] =

               = R[(4 + 16 + 6 + 6) : 7] = R(32 : 7) = 4.

             d + e = 1 + 4 = 5.

          5 á 9. Следовательно, дата 1866 г. = (5+ 22) матра = 27 марта.

  
  

  Для сравнения найдем дату Пасхи 2008

  
  

   a = R(N : 19) = R( 2008 : 19) = 13.

             b = R(N : 4) = R(2008: 4) = 0.

             c = R(N : 7) = R(2008: 7) = 6.

             d = R[(19a + 15) : 30] = R[(19 × 13 + 15) : 30] = R[(247 + 15) : 30] = R(262: 30) = 22.

             e = R[2b + 4c + 6d + 6) : 7] = R[(2 × 0 + 4 × 6 + 6 × 22 + 6) : 7] =

               = R[(0 + 24 + 132 + 6) : 7] = R(162 : 7) = 1.

             d + e = 1 + 22 = 23.

          23 ñ 9. Следовательно, дата 1866 г. = (23-9) апреля = 14 апреля – по старому стилю. Поэтому 14 + 13 = 27 апреля. Что действительно соответствует Пасхе 2008 года.

  
  

         

         

  
  
  

                                                                                                  Приложение 3

  
  

  Б. Н. Тихомиров, в статье «К осмыслению глубинной перспективы романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» писал: «Итоговая авторская концепция романа находит свое окончательное выражение и завершение только в эпилоге, который, кстати, нередко выпадает из интерпретаций исследователей, воспринимающих «Преступление и наказание» сквозь «призму», заданную названием произведения. Последнему не приходится удивляться. Эпилог, действительно, совершенно излишен, коль раз «окончательная катастрофа» (выражение из письма к Каткову) уже произошла с признанием Раскольникова в полицейской конторе. (К примеру, именно сценой признания заканчивается кинофильм по роману, поставленный Л. Кулиджановым на «Ленфильме» в 1970г.). Другим выражением тех же, по существу, позиций является утверждение художественной недостоверности, неорганичности того,  что происходит с героем на последних страницах, на каторге: «… это было уже в эпилоге, а эпилоги относятся к романам, как жизнь на том свете к нашей жизни», - саркастически сформулировал эту точку зрения В. Б. Шакловский. Однако эпилог «Преступления и наказания» не только многосторонне подготовлен и художественно обеспечен у Достоевского всем развитием романа, но и исключительно важен для верного понимания глубинной перспективы, окончательного смысла произведения в целом» (11).

  Последняя экранизация романа Достоевского также обошла вниманием эпилог произведения. Не был уловлен главный его смысл. Мотив возрождения, обновления остался вне кадра.

  Для верного же понимания эпилога и соответственно романа в целом, режиссеру необходимо было осмыслить важные для творчества Достоевского принципы. Только оттолкнувшись от данных принципов, можно истолковать знаково-символическую систему времени, употребленную в эпилоге романа.

  «Для Достоевского в центре и бытия, и литературы стоит Христос. (…) Творения писателя содержат проблему соотносимости человеческого слова и Слова Бога. Именно это организует творческие молекулы Достоевского, - утверждает Е. А. Трофимов. – Следовательно, понять сюжеты и образы его произведений нельзя в полной мере, оставаясь за границами онтопоэтики. Ее цели – увидеть через художественность бытие, раскрыть бытие через язык, прояснить логосность бытия и творчества. И так как рассматривается создание Достоевского, то онтопоэтика не может быть описана в абстрактных философских категориях, она освещена христианскими принципами отношения к жизни, человеку, Богу. Онтопоэтика – поэтика бытия, ставшая художественной реальностью» (13).

  Правнук великого классика Дмитрий Достоевский также не увидел в экранизации ожидаемого чуда. «Он всю жизнь прожил в Петербурге. Трудился вагоновожатым на трамвайном маршруте. Сейчас Дмитрий Андреевич на пенсии. Он очень ревностно относится ко всему, что связано с памятью знаменитого прадеда. Телеверсией  Светозарова Достоевский-младший  остался не очень доволен. По его словам, ему не понравилась ни режиссерская работа, ни операторская. Да и актеры, как выразился Дмитрий Андреевич, «играют как-то слабенько». А Раскольников в исполнении Кошевого показался ему «каким-то растрепанным, не видно работы мысли».

  По словам же Дмитрия Светозарова, он пытался снять аутентичного Достоевского. То есть для создателей картины очень важно было сохранить не только текст, но и внешность героев. (…)

  В России первая экранизация знаменитого романа Достоевского была сделана еще в 1913 году. В 1917-м фильм был снят в США. В 1956 году кинолента по роману Достоевского вышла во Франции – с Жаном Габеном и Мариной Влади. В 2002 году была экранизация «Преступления и наказания» американского режиссера Менахема Голана. Однако самой скандальной считается версия немецкого режиссера Роберта Вине, который  в 1923 году из романа Достоевского создал фильм ужасов. (…) Мотивы романа Достоевского использовал Вуди Аллен в своем фильме «Матч Пойнт» (2005г.). Двухсерийный фильм «Преступления и наказания» сняли также англичане

  В целом фильмов по роману «Преступление и наказание» было 26 (без учета последнего), в том числе и мультипликационный. Самым кассовым  и хрестоматийным считается двухсерийная лента, снятая Львом Кулиджановым в 1969 году с великолепными актерами БДТ – Ефимом Копеляном (Свидригайлов), Иннокентием Смоктуновским (Порфирий Петрович), Евгением Лебедевым (Мармеладов). Роль Раскольникова тогда сыграл Георгий Тараторкин, молодой актер Ленинградского ТЮЗа. По мнению критиков, Тараторкин в роли Раскольникова был неподражаем. За эту роль он был удостоен Государственной премией РСФСР имени братьев Васильевых.

   (…)

  Алла Кипчатова, декан филологического факультета КГПУ имени Астафьева:

  - Фильм Светозарова соответствует стилистике Достоевского, поскольку сам роман очень сложный и тяжелый даже в физическом восприятии. Прекрасно играет Андрей Панин. Очень мне нравится и исполнитель роли Раскольникова. Хороший актер. Так что фильм не вызывает отторжения.

  Картина Кулиджанова не очень свежа в памяти. Хотя я вспоминаю «нервический склад» характера Тараторкина. Кто-то определяет новую картину, снятую Светозаровым, как «поиски человека посредственного с претензией на избранность». Но я так не восприняла новый фильм, а вот в исполнении Тараторкина герой более рафинированный и умный. Он более интеллектуален, нежели Раскольников Кошевого. Хотя, что правильнее по отношению к Достоевскому, определить трудно. По моему мнению, обе экранизации интересны и имеют право на существование» (по материалам интернета).

  
  

  
  

  ---

   

  [1] См.: ШУТАЯ Н. К.Типология художественного времени и пространства в русском романе XVIII – XIX вв. Диссертация на соискание ученой степени

  доктора филологических наук по специальности: Теория литературы. Текстология. Москва, 2007

  [2]  Здесь и в дальнейшем тексте сноски будут приведены таким образом: 1-я цифра обозначает номер в списке литературы, 2-я цифра – страница.

Скачать отчет по практике