ПЛАН
1. Концепция «гуманитарного вмешательства»
2. Перспективы правового регулирования гуманитарного вмешательства
Выводы
Литература
1. Концепция «гуманитарного вмешательства»
Концепция
«гуманитарного вмешательства» («гуманитарной интервенции») представляет собой
одну из основных проблем современного международного права. Правомерность этой
концепции, а также ее содержание и применение в контексте формирующегося
миропорядка относятся к разряду острых и теоретически противоречивых дилемм
современности, не имеющих однозначного решения[1].
Наибольший интерес к указанной концепции проявился после «гуманитарной
интервенции» государств-участников НАТО в Союзной Республике Югославия.
Проблема
вмешательства во внутренние дела государств по гуманитарным причинам сама по
себе не нова и исследуется длительный период времени, хотя термин «гуманитарное
вмешательство» появился относительно недавно. Первые попытки обосновать
военно-силовые действия по защите неотъемлемых прав граждан предпринимались в
традиционном международном праве задолго до непосредственного становления международного
гуманитарного права. Исторические корни концепции «гуманитарного вмешательства»
связаны с естественным правом и зарождением международного обычного права. Впервые
возникнув в работах классических авторов по международному праву[2],
эта концепция датируется XVI-XVII веками. Одним из первых
теоретическое обоснование «гуманитарного вмешательства» представил Г. Гроций,
оправдывавший войны, ведущиеся ради защиты естественных прав граждан в государствах,
творящих над ними явное беззаконие[3].
С
течением времени происходит расширение границ «гуманитарного вмешательства»,
которое начинает применяться против правительств, отличающихся чрезмерной
несправедливостью и жестокостью по отношению к определенным категориям своих
подданных и пренебрегающих законами цивилизации, т.е. речь идет об акциях по
защите граждан третьих стран, а не только своих граждан.
В
конце XIX – первой половине XX в. концепция «гуманитарного вмешательства»
была фактически признана большинством ученых как составная часть обычного права[4],
хотя целый ряд правоведов не признавал законность подобных действий[5].
В целом теоретическая разработка концепции «гуманитарного вмешательства»
включала три условия: 1) преследование интервентами исключительно гуманитарных
целей[6];
2) предпочтение объявлялось коллективным действиям[7];
3) интервенция могла быть инициирована в ответ на тиранию, чрезмерные зверства
и нарушения основных прав человека[8],
интервенция должна была быть ограничена определенными ситуациями, такими как
противодействие «цивилизованных» наций «нецивилизованным»[9].
После
заключения Вестфальского мира в 1648 г. появилась нормативная установка
суверенитета и недопустимости вмешательства во внутренние дела государства. Суверенитет
стал рассматриваться в качестве единственно возможного и общепринятого механизма
организации международного сообщества.
После
Первой мировой войны и учреждения Лиги Наций (1919 г.) легитимное использование
силы было полностью сведено к самообороне и защите международного мира и
безопасности. В этот период институт «гуманитарного вмешательства» практически
исчез из практики государств, что можно объяснить попытками международного
сообщества вывести применение силы из практики международных отношений
посредством запрещения использования войны как инструмента международной
политики, что нашло свое отражение в Пакте Бриана-Келлога 1928 г.
Окончательный
запрет доктрины интервенционизма происходит после создания ООН и принятия ее
Устава (26 июня 1945г.), который является основным источником, содержащим
фундаментальные принципы существующего мирового порядка и правовой системы и
единственным в истории международным актом, который обязывает все государства
мира.
Как
следует из изложенного, до становления современной международно-правовой
системы концепция «гуманитарного вмешательства» была признана рядом ученых как
составная часть обычного международного права, хотя ее четкого содержания и
прописанных норм не существовало. После принятия Устава ООП применение военной
силы и нарушение суверенитета, территориальной целостности и политической
независимости объявлялось незаконным, что предопределило исчезновение на
определенное время института «гуманитарного вмешательства» из
межгосударственной практики.
После
распада СССР одним из источников нестабильности в мире стали вооруженные
конфликты, возникшие преимущественно по причине сугубо внутреннего характера
(на межэтнической, межнациональной и религиозной почве), а не в результате
влияния внешних факторов. Одним из таких вооруженных конфликтов стал конфликт в
Югославии.
Как
известно, под внутренним вооруженным конфликтом понимают «конфликт, возникающий
в системе внутригосударственных отношений в качестве особой формы функционирования
и взаимодействия сторон: центрального правительства и антиправительственных сил
или других группировок (которые могут быть самостоятельными сторонами
конфликта) по поводу широкого спектра социально-политических, экономических,
идеологических, религиозно-этнических и других противоречий, и реализующийся
посредством столкновения интересов, целей, поведения (практических действий)
сторон»[10].
Отечественный правовед В.В. Алешин выделяет следующие особенности, присущие
внутреннему конфликту: пределы вооруженного конфликта ограничены территорией
конкретного суверенного государства; участниками военных действий являются
правительственные регулярные вооруженные силы и антиправительственные
вооруженные подразделения или группы; наличие постоянных и организованных
боевых действий между противоборствующими силами; последние должны быть
соответствующим образом организованы и иметь постоянные руководящие органы, что
позволяет им проводить непрерывные и согласованные боевые действия и
осуществлять реальный контроль на определенной части государственный территории[11].
Принимая
во внимание, что подобные конфликты характеризуются массовыми нарушениями прав
человека, неизбежно влекут катастрофические гуманитарные последствия[12]
и быстро приобретают международный масштаб, мировое сообщество стало
рассматривать их как представляющие реальную угрозу миру и безопасности[13].
Международное
вмешательство в этнический конфликт в Боснии и Герцеговине (1991-1995 гг.),
возникший между тремя общинами - сербами, хорватами и мусульманами, отличало
отсутствие последовательности и сплоченности действий со стороны
государств-миротворцев, которым пришлось решать две основные проблемы -
обеспечивать защиту мусульман в рамках созданных шести анклавов (Сараево,
Сребреница, Жепа, Горажде, Тузла и Бихач) от политики этнических чисток,
проводимых сербским националистическим руководством, и противодействовать
тяжелым гуманитарным ситуациям. Во всех принятых резолюциях Совет Безопасности
ООН оценивал гражданскую войну, этнические чистки в отношении мусульманского
населения и серьезные нарушения международного гуманитарного права как
представляющие угрозу международному миру и безопасности. Так, например,
резолюция 757 СБ ООН (1992 г.) признавала, что ситуация в Боснии и Герцеговине
представляет собой угрозу международному миру и безопасности и налагала
экономические санкции в отношении Сербии и Черногории. В резолюции 770
(1992 г.), подтверждавшей «необходимость соблюдать суверенитет,
территориальную целостность и политическую независимость Республики Босния и
Герцеговина», государства призывались принять все необходимые меры для
облегчения доступа гуманитарной помощи в Боснию и Герцеговину.
В
урегулировании боснийского конфликта международное сообщество неоднократно
оказывалось перед выбором, прибегать ли к использованию военной силы или
ограничиваться дипломатическими усилиями. В результате были использованы две
различные стратегии. Первая состояла в минимизации риска конфронтации с
участниками конфликта и использовании мирных средств в условиях
непрекращающихся военных действий (несмотря на то, что резолюции ООН 771 (1992
г.) и 787 (1992 г.) осуждали продолжавшуюся практику этнических чисток, СБ ООН
в условиях продолжавшегося геноцида воздерживался от принятия решения по
введению принудительных мер и использования вооруженной силы для восстановления
нормальной ситуации с правами человека). Вторая стратегия как следствие неудачи
первой допускала использование военной силы. В резолюциях 815 (1993 г.), 819
(1993 г.) и 824 (1993 г.) подтверждалась готовность СБ ООН предпринимать
«дальнейшие шаги, если в том будет необходимость». Сребреница, а затем Сараево,
Жепу, Горажде, Тузлу и Бихач объявлялись зонами безопасности и отныне не могли
более быть объектом каких-либо вооруженных атак или враждебных актов. Однако в
намерения СБ ООН не входила их защита в случае вооруженной атаки. В резолюции
836 (1993 г.) СБ ООН уполномочивал Защитные силы по поддержанию мира (UNPROFOR/ЮНПРОФОР) «в качестве самозащиты
использовать» вооруженную силу в ответ на «бомбардировки безопасных территорий
любой из сторон при вооруженном вторжении или же в случае любого умышленного
препятствования свободе передвижения Сил по поддержанию мира или охраняемых
гуманитарных конвоев внутри или вокруг данных территорий». Переломным моментом
в боснийской ситуации стал 1994 г., когда в ответ на минометный обстрел сербами
рынка в Сараево, в результате которого погибли 37 и получили ранения 84
человека, и после многочисленных боевых действий была инициирована операция
«Решительная сила», в которой впервые были использованы ВВС НАТО, производившие
массированные бомбардировки сербских позиций. В конце сентября 1994 г. авиация
НАТО сбила четыре сербских самолета, нарушивших запрет на полеты над Боснией, а
в апреле нанесла несколько ударов по сербской военной технике вблизи
«безопасной зоны» Горажде и Сараево. В мае 1995 г. самолеты НАТО предприняли
новые удары по позициям боснийских сербов, которые, в свою очередь, захватили и
использовали в качестве живого щита несколько сот миротворцев из состава
ЮНПРОФОР[14].
Как
видно из изложенного, атмосфера, сложившаяся в миротворческой деятельности в
конце XX в., способствовала развитию новых
представлений о возможностях мирового сообщества защищать права человека, в
частности, от преступных режимов, последствий гражданских войн и
межнациональных распрей. Учитывая потенциальное воздействие
внутригосударственных конфликтов на внешнее окружение, международное сообщество
в лице ООН стало в большей степени использовать военные принудительные меры.
Несмотря на то, что в законодательной области не произошло никаких изменений
относительно силовых механизмов миротворчества, возможности проведения акций
«гуманитарного вмешательства» становятся реальными. В миротворческих операциях
стало приемлемым направлять вооруженные силы ООН в случаях, во-первых, когда
структура политической власти в регионе конфликта парализована и не располагает
эффективным контролем над территорией государства; во-вторых, когда идет борьба
между несколькими политическими силами, претендующими на легитимную власть; в-третьих,
когда имеют место систематические и грубые нарушения прав человека. Однако
каждый раз, санкционируя проведение силовых вмешательств, СБ ООН отмечал
исключительный характер конфликта и существование «угрозы международному миру и
безопасности», предпочитая не ссылаться на наличие гуманитарной катастрофы.
Принципиально
новая форма силового миротворчества – «гуманитарная интервенция» получила свое окончательное
оформление в результате операции НАТО «Союзническая сила» в Косово и Метохии.
Одиннадцать недель (с 24 марта 1999 г. по 9 июня 1999 г.) массированных
ракетно-бомбовых ударов НАТО по территории Союзной Республики Югославии
(группировкам сербских войск, объектам военной и гражданской инфраструктуры),
представленные Североатлантическим альянсом исключительно как «гуманитарные
бомбардировки», по сути, рельефно обозначили новый этап в развитии современных
взглядов на практику урегулирования международно-правовых конфликтов.
24
марта 1999 г. Генеральный секретарь НАТО X. Солана объявил о начале воздушной кампании альянса против
СРЮ с целью прекращения боевых действий, продолжающихся зверств, нарушений прав
человека, а также ликвидации гуманитарной катастрофы[15],
причем сделано это было в обход ООН: в данном случае не имели места ни резолюция
Совета Безопасности (ст. 39 Устава ООН), ни принципиально возможная в
соответствии с VII главой санкция
на военное вмешательство «в силу региональных соглашений» (ст. 53 Устава ООН).
Генеральный
секретарь ООН незамедлительно после начала акции выступил с сообщением, в
котором выразил сожаление по поводу провала достижения политического
урегулирования по Косово со стороны югославских властей. Силовая акция стран
НАТО вызвала сильнейший резонанс во всем мире. Особенно острой была реакция
России, Белоруссии, Китая, Индии и ряда других государств, которые осудили
вооруженное нападение НАТО на Югославию, предпринятое в обход правовых
принципов.
Официальные
представители сил НАТО охарактеризовали свою акцию в Косово как исключительный
случай, потребовавший незамедлительных действий, и объясняли свое вторжение
нежеланием Белграда подписать мирный план урегулирования косовской проблемы,
необходимостью избежать серьезной гуманитарной катастрофы и положить конец
продолжающимся репрессиям сербского режима косовских албанцев, а впоследствии
вывести югославские войска, заменив их международным военным присутствием. После
этого представителями НАТО говорилось об опасности распространения конфликта за
пределы Югославии, способного вызвать нестабильность в регионе, и появления еще
большего числа беженцев[16].
14
апреля 1999 г. СБ ООН отклонил 12 голосами против трех (Россия, Китай, Намибия)
проект резолюции, выдвинутый Россией, который осуждал операцию НАТО как
нарушение статьи 2(4) Устава ООН и требовал немедленного прекращения
использования силы в Югославии.
28
апреля 1999 г. СРЮ выдвинула в Международном Суде иск против 10 из 19
государств-членов НАТО, обвиняя их в незаконном использовании силы,
вмешательстве во внутренние дела другого государства, поддержки террористов
(АОК), нарушении международного гуманитарного права и Конвенции о
предупреждении геноцида и наказании за него (1948 г.). СРЮ также потребовала
принятия временных мер защиты, чтобы заставить НАТО немедленно приостановить
военную акцию и впредь воздерживаться от угрозы силой и ее использовании в отношении
СРЮ. В поддержку своих требований СРЮ представила следующие аргументы: в
международном праве не существует законного права «гуманитарного
вмешательства», а в случае его существования операция НАТО не могла бы
подпадать под его действие, т.к. выбранные средства — авиаудары — не
соответствуют выполнению поставленных целей. 2 июня 1999 г. Международный Суд
отклонил требования СРЮ.
В
вопросе о правомерности действий НАТО в Косово подавляющее большинство исследователей
придерживаются мнения о том, что операция НАТО была незаконна[17].
«Впервые в современной истории была реализована доктрина так называемого
«нового интервенционизма», которая, несмотря на моралистскую риторику, выглядит
как право более сильных государств и альянсов проводить вмешательство во
внутренние дела более слабых и маргинализированных в общественном мнении
государств»[18].
При этом «доказательством легитимности такого вооруженного вмешательства
является не санкция ООН, но только внутренняя убежденность этого «полюса силы»
в оправданности своих действии»[19].
Следует
отметить, что вопрос легитимности «гуманитарных интервенций» вызывает серьезные
возражения правового характера. С одной стороны, защита прав человека
превратилась в предмет пристального международного внимания, перестав
принадлежать исключительно внутренней юрисдикции государств. В связи с тем, что
грубые и масштабные нарушения правительством прав своих граждан рассматриваются
как нарушение в отношении всего международного сообщества, возникает вопрос о
допустимости «гуманитарного вмешательства». С другой стороны, современный
международный порядок продолжает основываться на принципах суверенитета и
невмешательства во внутренние дела государств, неприменения силы и мирного
урегулирования споров, являющихся общеобязательными к исполнению. При этом
нормы международного права содержат определенный потенциал конфликтности,
который проявляет себя в условиях урегулирования современных конфликтов с помощью
старого набора средств[20].
Развитие
международных отношений и международного права в XX веке происходило под влиянием опыта двух мировых войн,
убедивших международное сообщество в том, что использование военной силы для
решения международных проблем является не только нарушением государственного
суверенитета, но и самым негативным образом влияет на всю международно-правовую
систему, способствуя ее подрыву. Следовательно, проблема состоит в определении
приоритетов – либо сохранить международную стабильность, либо согласиться с
возможностью «гуманитарного вмешательства» в нарушение существующего международно-правового
режима.
В
соответствии с действующим международным правом, государственный суверенитет,
означающий исключительную юрисдикцию суверенного государства в пределах своих
границ и его неподчиненность какой-либо высшей власти, остается фундаментальным
организующим принципом современного миропорядка. Принцип суверенитета
соотносится с принципами невмешательства, территориальной целостности,
политической независимости и неприменения военной силы.
Запрет
на применение государствами военной силы также является одним из главных
достижений в развитии современной системы международных отношений. Устав ООН в
ст. 2(4), 39, 42,51 прямо и недвусмысленно запрещает прибегать к войне как
средству разрешения споров и конфликтных ситуаций и осуществления внешней
политики, использовать в этих целях вооруженные силы, однако возможность
применения силы полностью не исключается. В данном случае предусмотрены два
исключения. Во-первых, речь идет о законной индивидуальной или коллективной
самообороне в ответ на вооруженное нападение. В ст. 51 (Глава VII) Устава ООН отмечается, что
«настоящий Устав ни в кое мере не затрагивает неотъемлемого права на
индивидуальную или коллективную самооборону, если произойдет вооруженное нападение
на Члена Организации...». Во-вторых, против государства, совершившего акт
агрессии или нарушившего мир в рамках коллективного пресечения агрессии, т.е.
речь идет о применение силы, санкционированное СБ ООН в случае совершения
государством акта агрессии, нарушения мира или действий, создающих угрозу миру
(ст. 39 и ст. 42 Главы VII Устава ООН.). Использование вооруженных сил в
указанных целях именуется принудительными действиями.
Преимущество
ст. 2(4) Устава ООН о запрете угрозой силой или ее применения над любым другим
источником международного права подтверждается в статье 30.1 Венской Конвенции
международного права (23 мая 1969 г.), согласно которой запрет на применение
силы в отношениях между государствами является jus cogens, т.е. принимается и признается всем международным сообществом в качестве
устойчивой императивной нормы международного права, обязательной для исполнения
всеми государствами и, соответственно, ее нарушение есть акт агрессии, Согласно
определению агрессии (резолюция ГА ООН 3314/14 декабря 1974 г.), таковой
является «противоправное применение силы государством против суверенитета,
территориальной неприкосновенности или политической независимости другого государства».
При этом отмечается, что «никакие соображения любого характера, будь то
политические, экономические, военные или иные, не могут служить оправданием
агрессии», а значит и «гуманитарность» интервенции не может служить ее
оправданием. Так, применение силы или угроза силой представляет собой
классическую форму интервенции, осуществляемую либо в прямой форме через
ведение военных действий, либо через поддержку подрывной и террористической
деятельности в другом государстве, которая лишает государство контроля над
ситуацией и внутриполитическим процессом. Экономические и дипломатические
санкции также могут представлять собой операции вмешательства, если они
относятся к принудительным мерам.
Запрет
на вмешательство во внутренние дела суверенных государств распространяется и на
вмешательство органов ООН в дела, входящие во внутреннюю компетенцию. При этом
вопросы вмешательства государств и ООН необходимо рассматривать отдельно друг
от друга, т.к. понятие «вмешательство» значительно уже в отношении действий
государств согласно ст. 2(7) Устава ООН, нежели в отношении действий ООН.
С принятием
Устава ООН ответственность за поддержание международного мира и безопасности
была сосредоточена в рамках СБ ООН, который после определения существования
«любой угрозы миру, любого нарушения мира или акта агрессии» полномочен
принимать решение о насильственных мерах против воли правительства. При этом
постоянные члены СБ ООН наделялись правом вето, предполагающим непременное их
единогласие.
Законный
статус операций «гуманитарного вмешательства» является достаточно
противоречивым, т.к. международное право не предусматривает права их
проведения. В контексте провозглашенного принципа суверенного
равенства, верховенство государства в решении всех своих внутренних и внешних
вопросов категорически отвергает какое-либо вмешательство извне даже со ссылкой
на постулируемые гуманитарные соображения. При этом существование обязательства
со стороны государств обеспечивать уважение основных прав и свобод человека не
означает использование угрозы силой или ее применения. Кроме того концепция
«гуманитарного вмешательства», предполагающая возможность проведения
несанкционированных ООН операций, противоречит обязательству проведения любых
военных операций исключительно с санкции СБ ООН.
На
основании изложенного, можно сделать вывод о том, что в соответствии с
действующими международно-правовыми нормами, «гуманитарные интервенции»
нарушают такие нормы как неприменение силы и угрозы силой, нерушимость границ,
территориальная целостность и невмешательство во внутренние дела, а также
обязательство получения мандата СБ ООН.
В
настоящее время проблема защиты прав человека, занимая высокое ценностное место
в сознании мировой общественности, как никогда ранее является приоритетной.
Расширение и интернационализация концепции прав человека составляет сегодня
основное качественное изменение нормативной и этической составляющей
миропорядка. Права человека являются мощным средством внутренней и внешней
политики государств и весомым аргументом в пользу правомерности вмешательства.
Их игнорирование приравнивается к «не-восприятию» демократических ценностей и свобод.
Создание концепции международных прав человека параллельно их принятию
национальными законодательствами по правам человека очень важно в том смысле,
что международные и национальные законы неуклонно повышают значимость свобод личности
в политической, социальной и экономической сферах.
Защита
прав человека все более превращается в «разделенную ответственность»
государства и международного сообщества. В соответствии с международным правом
первостепенная ответственность соблюдать, защищать и наказывать за преступления
против нарушений прав человека остается обязательством государства. Система
официальных международных норм в области прав человека обязывает государства
строго соблюдать международные стандарты в этой области и приводить в полное
соответствие с ними свою политику. Основные нормы прав человека рассматриваются
как имеющие обязательную силу для государств либо в силу необходимости
соблюдения положений подписанных ими договоров, либо в силу их универсального
характера в соответствии с Уставом ООН. Посягательства на права человека
оцениваются как нарушения соответствующих норм международного права и
конкретных международных соглашений. Те нарушения прав человека, которые
продолжают сегодня иметь место, несмотря на достаточно развитую систему защиты,
связаны главным образом со слабостью процедур и механизмов обеспечения прав
человека, невыполнением обязательств со стороны государств, слабой разработанностью
системы мер принуждения, проблемами в области установления фактов и т.д. В
случае если государство не выражает готовности выполнять свои обязательства или
не в состоянии предотвращать нарушения в области прав человека ответственность
за их соблюдение возлагается на международное сообщество.
Принимая
во внимание, что безнаказанность способствует еще большему пренебрежению к
закону и продолжению преступной политики, в то время как правосудие не только
предупреждает дальнейшие нарушения, но и содействует воспитанию уважения
законности, представляется важным использовать «инструменты юридического
вмешательства» через преследование и осуществление правосудия по отношению к
лицам, виновным в нарушениях прав человека, и развивать механизмы правового
сдерживания в отношении будущих преступлений против человечества.
Иными
словами, говоря о таком международно-правовом принципе, как «уважение прав
человека и основных свобод, включая свободу мысли, совести, религии и убеждений»,
огромное значение этого принципа в международных отношениях не подвергается
сомнению в силу того, что нет ничего более самоценного, чем человек, каждая
отдельная личность, ее жизнь, ее права и свободы. В то же время, напрямую
международное право не может обеспечить фактическое действие этих прав и
свобод. Реально обеспечить соблюдение прав и основных свобод для собственного
населения могут только сами государства. Международно-правовой принцип уважения
прав человека и свобод не дает права одному государству, или нескольким
государствам, или их организациям (например, таким как НАТО) силой обеспечивать
соответствующие права и свободы людей в другом или других государствах. Хотя
поводы для интервенции можно найти очень легко, и данный принцип «удобен» (как
повод для интервенции) тем, что нарушения прав и свобод человека при желании
можно обнаружить практически в любой стране[21].
Сам по себе принцип
уважения прав и свобод обязывает государства не более чем «постоянно уважать
эти права и свободы в своих взаимных отношениях и ...прилагать усилия,
совместно и самостоятельно, включая сотрудничество с Организацией Объединенных
Наций, в целях содействия всеобщему и эффективному уважению их» («Декларация
принципов», принцип VII Заключительного акта Совещания по безопасности и
сотрудничеству в Европе 1975 г.).
Между тем, в практике
международной жизни при внимательном рассмотрении может быть обнаружена
очевидная тенденция использования данного принципа в качестве некоего «верховного»
по отношению к другим общепризнанным принципам международного права. Опираясь
именно на принцип уважения прав человека и основных свобод и соответственно на
якобы подразумеваемую необходимость защиты этих прав и свобод где бы то ни
было, происходила военная интервенция США и других стран НАТО в Югославии. При
этом грубо нарушались такие же по своему правовому значению принципы, как
уважение прав, присущих суверенитету; неприменение силы; нерушимость границ.
В то же время, в
Хельсинкской Декларации принципов 1975 г. явным образом и с участием, в частности, стран НАТО прямо предусматривается, что все записанные в ней принципы «будут
одинаково и неукоснительно применяться при интерпретации каждого из них с
учетом других». Иными словами, используя один из десяти Хельсинкских принципов,
нельзя нарушать другие девять. В конце концов, нелепым и абсурдным
представляется «обеспечение» за рубежом основных прав и свобод посредством ракетно-бомбовых
ударов, бомбардировок, сводящим на нет самое важной и главное право человека –
право на жизнь.
Осмысление
современного миротворчества вследствие предпринятых акций «гуманитарного
вмешательства» на практике столкнулось с серьезными концептуальными проблемами.
С одной стороны, в условиях существования острых внутригосударственных
конфликтов интересы международной стабильности диктуют необходимость
своевременно и оперативно реагировать на любые нарушения прав человека, что
обуславливает востребованность силового механизма миротворчества. С другой
стороны, если сама потребность в проведении силовых операций в условиях
гуманитарных катастроф не вызывает возражений, то существующая схема проведения
подобных акций вызывает серьезные вопросы. С сожалением приходится
констатировать, что на сегодняшний день многие аспекты концепции «гуманитарного
вмешательства», такие как отсутствие продуманного механизма, сомнительность
международно-правовой базы и узурпирование полномочий ООН региональными организациями,
сводят на нет высокие задачи и морально-этические принципы акций по защите прав
человека.
В
настоящее время представляется необходимым продолжить работу по созданию
комплексной, объективной и эффективной концепции силового воздействия на
конфликты в интересах ограничения возможностей нелегитимного использования
данного вида операций. Как верно отмечает А.В. Торкунов, «приходит время для
постановки вопроса о разработке и заключении международного договора, который
бы на основе современного международного права и с учетом новых политических
реалий определил бы, в каких ситуациях и для каких целей допустимо (и даже
требуется) вмешательство по гуманитарным основаниям»[22].
Разработка подобного «кодекса вмешательства», направленного на исключение
возможности появления «противоположного эффекта» и злоупотреблений в плане
использования государствами подобных ситуаций в собственных целях, требует
всестороннего изучения многих вопросов, связанных с критериями, субъектами и
инструментами проведения «гуманитарных интервенций». В то же время, существует
и противоположная точка зрения, сводящаяся к тому, что «разработка подобных
критериев может послужить обратной цели – не сдерживать односторонние силовые
операции, а обеспечивать предлоги для их инициирования»[23].
По
нашему мнению, разработка единых международных норм, регулирующих «гуманитарное
вмешательство» - это процесс весьма непростой, довольно длительный и болезненный,
что объясняется следующими причинами. Во-первых, из-за отсутствия четких
критериев и общепризнанных определений гуманитарных кризисов открытым остается
вопрос о том, являются ли массовые нарушения прав человека, даже если они
доказаны, достаточным основанием для введения в действие режима коллективной
безопасности, и в какой объеме они должны быть нарушены, чтобы составлять
гуманитарную катастрофу. Во-вторых, несовершенство международно-правовой базы
не позволяет на сегодняшний день четко и однозначно определять пределы, сроки и
инструменты проведения «гуманитарного вмешательства». В-третьих, подобный
кодекс не сможет предусмотреть все случаи, требующие вмешательства, и создать
общий механизм проведения «гуманитарных интервенций», удовлетворяющий всех и
отражающий все возможные сценарии развития конфликтного урегулирования.
В то
же время, учитывая поддержку «гуманитарного вмешательства» со стороны
значительной части международного сообщества, необхордимо определить его четкие
нормативные моменты в частности, предстоит ответить на ряд процедурных вопросов
о том, когда и при каких условиях будет правомерным проведение подобных операций.
Особую значимость приобретает проблема определения субъектов, действующих от
имени международного сообщества, способных санкционировать подобные операции.
Не менее важной проблемой является формулирование целей и задач «гуманитарных
интервенций», а также придание им максимально беспристрастного, легитимного и
открытого характера.
Совершенно
очевидно, что силовые «гуманитарные вмешательства» следует проводить в строгом
соответствии с рядом условий. Право на «гуманитарное вмешательство» должно быть
строжайшим образом мотивировано, что, в свою очередь, требует выработки проекта
международного правового акта, четко и однозначно определяющего ситуации, при
которых внутренняя политика государственной власти может быть расценена как
преступная и представляющая угрозу международному миру и безопасности и,
соответственно, требующая применения силового набора мер со стороны
международного сообщества.
В
настоящее время возрастающую популярность приобретает точка зрения, согласно
которой противодействие гуманитарной катастрофе является столь же основательной
причиной для вмешательства, как задача поддержания международного мира и
безопасности. В связи с постоянной ссылкой международного сообщества при
инициировании силовых операций на существование угрозы миру и безопасности и
опасность расширения гуманитарных катастроф, особое значение имеет разработка
их международно-правового толкования и случаев их рассмотрения в таком качестве
в соответствии со ст. 39 Устава ООН.
Следует
отметить, что современные представления о том, что составляет гуманитарную
катастрофу, претерпели весьма значительные изменения. С учетом того, что за
последние десятилетия изменились международные стандарты в отношении
внутреннего поведения государств, от правительств ожидается гораздо больше
ответственности, чем прежде, например, в соблюдении прав человека. Этнические
чистки, геноцид, массовые убийства не представляют собой абсолютного новшества
в мировой политике, однако теперь на них следует совершенно иная реакция:
возросла готовность государств предпринимать акции вмешательства.
На
сегодняшний день выделяются четыре основные составляющие «угрозы международному
миру и безопасности» и, соответственно, предпосылки для инициирования
«гуманитарного вмешательства»:
1) угрозу
международному миру и безопасности составляют международные
последствия внутренних конфликтов, например, потоки беженцев и общая
дестабилизация региона. В своей практике СБ ООН неоднократно ссылался на
международные последствия внутренних конфликтов как составляющие угрозу миру,
например, в Косово.
2)
гражданские войны и крупномасштабные человеческие страдания, которые СБ ООН
рассматривает в качестве угрозы миру сами по себе без учета их международных
последствий. Так, например, в резолюции 794 по Сомали СБ ООН впервые
провозгласил «важность человеческой трагедии», составляющую саму по себе угрозу
миру.
3) грубые
и массовые нарушения прав человека и международного гуманитарного права. СБ ООН
совершенно однозначно определил, что грубые и систематические нарушения прав
человека, например, в Косово, а также международного гуманитарного права,
например, в бывшей Югославии, сами по себе безусловно составляют угрозу
международному миру.
4)
нарушения демократии. СБ ООН, трактует свержение демократически избранного
правительства как угрозу международному миру. Поэтому восстановление демократии
в государстве, в котором было свергнуто демократически избранное правительство,
представляет собой случай легитимного международного принуждения. При этом прецедентов
использования права «гуманитарной интервенции» для создания демократии не существует.
«Как
правило, «гуманитарная интервенция» используется в двух типах ситуаций:
во-первых, при крупномасштабных и намеренных нарушениях прав человека в
государстве, правительство которого не в состоянии контролировать ситуацию или
же, наоборот, само нарушает, провоцирует или терпимо относится к нарушениям
прав человека; во-вторых, когда правительство неспособно или же не желает
принять на себя ответственность за обеспечение элементарных нужд населения»[24].
Иными словами, имеются в виду случаи, когда «сами государственные власти
совершают агрессивные действия против собственного народа, или же если они
оказываются неспособными не только обеспечить реализацию прав и общую
безопасность гражданского населения, но и защитить его от потерь в ходе
вооруженных конфликтов, которые ранее считались входящими исключительно в сферу
«внутренней компетенции» того или иного государства»[25].
Д.
Мерриам в рамках определения необходимых предпосылок организации «гуманитарных
интервенций» предлагает закрепление следующих четырех факторов[26].
1.
Вмешивающиеся стороны должны обладать достоверными и объективными
доказательствами существования гуманитарного кризиса, источниками которых
должны выступать ООН и неправительственные правозащитные организации.
2. В
подобных доказательствах должна содержаться точная информация о наличии
широкомасштабной гуманитарной катастрофы и ее распространении. Здесь основной
проблемой является обеспечение адекватности планов вмешательства конкретной
ситуации гуманитарной катастрофы. В данном случае указанный исследователь
предлагает выполнение двух условий: должны быть нарушены важнейшие
первоосновы прав человека - право на жизнь и право быть свободным от
физического насилия; подобные нарушения должны иметь широкомасштабный и
систематический характер. Подобной позиции придерживается Ф.-К. Абью[27],
который также предлагает в качестве главного критерия учитывать «ситуации
широкомасштабных, возобновляющихся и систематических нарушений прав человека,
включая грозящие угрозы в отношении лишения жизни в результате убийств, голода
и других видов преступной деятельности». Ф. Тезон[28]
считает, что с точки зрения количества для начала «гуманитарного вмешательства»
не следует ждать, пока нарушения прав человека достигнут масштабов геноцида,
хотя они должны носить систематический характер. Качественно же, нарушения
прав человека должны включать грубые нарушения основных гражданских и
политических прав. Необходимо четко различать виды гуманитарных катастроф,
требующие силовых мер: массовый голод (Сомали), насилие, связанное с нелегитимным
правлением (Гаити), политика массовых убийств и этнических чисток (Босния и Герцеговина,
Косово), систематический геноцид (Руанда).
3.
До принятия решения об инициировании силовой операции должно быть установлено,
что все невоенные средства урегулирования претерпели неудачу, что обуславливает
применение военной силы. Другие исследователи (в частности, Ф. Тезон[29])
полагают, что «гуманитарная интервенция» может быть инициирована и в случае,
если ожидается вполне вероятный провал мирных средств. В этой связи Д. Мерриам
предлагает разделить два этапа конфликтного регулирования – «докризисный» и «кризисный».
С
одной стороны, отмечается, что поскольку главной целью «гуманитарного
вмешательства» является оказание помощи пострадавшему населению, на гуманитарную
катастрофу должна следовать ответная невоенная гуманитарная реакция со стороны
мирового сообщества, которое должно всегда искать альтернативы военному решению
проблемы. Поэтому в рамках первого этапа -«докризисного» - должен применяться
инструментарий невооруженной акции, а именно использование дипломатических
инициатив, политики убеждения, превентивных мер (регулярных полицейских сил,
«полевых миссий» по проверке соблюдения прав человека Верховного комиссара ООН
по правам человека), института санкций (эмбарго на поставки вооружения,
экономических санкций), деятельность гуманитарных агентств. Однако
перечисленные меры наиболее результативны на ранних этапах развития конфликта.
В
условиях существования острых гуманитарных катастроф требуются более решительные
меры в виде силовых акций, проведение которых включает второй этап
регулирования - «кризисный».
Несмотря
на то, что ответственность за поддержание международного мира и безопасности
сосредоточена в рамках СБ ООН, который после определения существования «любой
угрозы миру, любого нарушения мира или акта агрессии» полномочен принимать
решение о насильственных мерах против воли правительства, многие сторонники
«гуманитарного вмешательства» настаивают на том, что в условиях, когда ООН
неспособна к активным миротворческим действиям по причине организационного
паралича ее органов (в силу ожидаемого или реального вето одного или более
постоянных членов СБ ООН), силовая акция возможна и без мандата СБ ООН, который
скорее желателен, чем необходим[30].
Кроме того, высказывается мнение о том, что учитывая исключительность каждой
отдельной ситуации гуманитарной катастрофы, требующей незамедлительных действий
и не оставляющей времени для получения санкции СБ ООН, открытость и абсолютная
легитимность операции могут только помешать ее быстроте и эффективности.
Например, Н. Вилер[31]
предлагает следующие варианты санкционирования силовых «гуманитарных вмешательств»:
резолюция СБ ООН; резолюция ГА ООН, принятая двумя третями голосов; решение
Международного суда или другого специально созданного коллегиального органа.
4.
Жертвы нарушений прав человека не должны противиться проведению силовой акции.
«Гуманитарное вмешательство» должно быть поддержано теми, для кого оно
предназначено, в противном случае шансы на успех минимальны. В конечном счете,
урегулирование конфликтов - это коллективная ответственность, поэтому действия
миротворческого персонала должны быть дополнены, прежде всего, усилиями самих
конфликтующих сторон, Кроме того должна быть обеспечена поддержка акции со
стороны государств данного региона.
На
основе анализа основных исследований по разработке необходимых предпосылок и
критериев «гуманитарного вмешательства», представляется возможным сформулировать
несколько выводов.
Первое.
Главными условиями инициирования «гуманитарного вмешательства» являются: 1)
возникновение объективной внутренней ситуации гуманитарной катастрофы или ее
непосредственное осуществление, вытекающее из нарушений правительством прав
человека, международно-правового порядка и положений международного гуманитарного
права; 2) неспособность или нежелание государства предотвратить или
ликвидировать подобные нарушения. Наиболее подходящее решение в вопросе об
определении сущности гуманитарной катастрофы и «массовых и систематических
страданий населения», на взгляд автора, состоит в принятии определения о
«наиболее серьезных преступлениях в отношении всего международного сообщества»,
за которые предусматривается уголовная ответственность. Статья 5 Статута
Международного Уголовного Суда относит к таким преступлениям геноцид,
преступления против человечности и серьезные нарушения международного
гуманитарного права. Как представляется, данное определение, включающее
наиболее серьезные нарушения прав человека, совершенно четко и однозначно
устанавливает случаи возможного «гуманитарного вмешательства». Кроме того,
необходимо, чтобы квалификацию гуманитарной катастрофы, представляющей угрозу
миру и безопасности представлял СБ ООН.
Второе.
Принимая решение об инициировании «гуманитарного вмешательства», вмешивающиеся
стороны должны в обязательном порядке представить мировой общественности
объективные и достоверные доказательства угрозы или факта существования
гуманитарной катастрофы в зоне конфликта.
Третье.
Инициирование «гуманитарной интервенции» без мандата СБ ООН невозможно и
недопустимо, что в свою очередь требует проведения реформаторской работы по
закреплению за СБ статуса главного субъекта миротворчества и ведущего элемента
международно-правовой системы. Отметим, что в науке международного права
высказана точка зрения (которая нами не поддерживается), что «гуманитарное
вмешательство», санкционированное СБ ООН, невозможно по определению. Так, в
частности, С. Черниченко[32]
утверждает, что «говорить о «гуманитарной интервенции», санкционированной
Советом Безопасности, гак же нелепо, как говорить, например, о «гуманитарной
резне». Если бы Совет Безопасности принял решение о применении вооруженной силы
для предотвращения или прекращения нарушений прав человека, поскольку
они создают угрозу международному миру и безопасности, ее применение можно
было бы назвать превентивными или принудительными мерами (действиями),
предусмотренными рядом статей Устава ООН (статьи 5, 42, 50), а не правомерной
«гуманитарной интервенцией».
Четвертое.
Использование военной силы должно оставаться крайним и последним средством, к
которому вмешивающиеся стороны вправе прибегнуть в случае невозможности
проведения классической миротворческой акции и/или провала всех мирных средств
по урегулированию конфликта и ликвидации гуманитарной катастрофы.
Пятое.
Перед началом операции «гуманитарного вмешательства» государству-нарушителю
должны быть предъявлены требования остановить преступную политику и в
определенный срок представить этому доказательства. В противном случае
международное сообщество вправе прибегнуть к силовому воздействию при наличии
широкой коллективной поддержки, о чем заранее должно быть проинформировано
государство-нарушитель.
Отметим,
что при определении перспектив международно-правовой регламентации концепции
«гуманитарного вмешательства» в обновленном международном праве следует
учитывать тот факт, что действующий международно-правовой порядок — это далеко
несовершенная система, в которой не достаточно продуманы методы защиты прав
человека и средства силового воздействия в рамках миротворческой деятельности.
После
окончания эпохи биполярного мира началось «переосмысление ряда базовых подходов
к вопросу о своде правил, которые должны регулировать международную жизнь в
новых условиях»[33].
В настоящее время «мы имеем дело с определенным отставанием международного
права от реальных процессов в сфере политики и морали»[34].
В Уставе ООН проступают «черты дряхлости, иммобильности, не позволяющей
поспевать за быстрыми потоками жизни»[35],
что непосредственным образом способствует появлению новых трактовок использования
общепризнанных норм и двойственности их толкования. Низкая эффективность
действий международных механизмов в сложных неправовых ситуациях объясняется не
только несоответствием существующих международно-правовых норм новым вопросам в
области безопасности, стремлением блока НАТО узурпировать право, но и самой
природой международных механизмов. Бесконечный переговорный процесс останется
без желаемых результатов, если в СБ ООН будет отсутствовать единство и
политическая воля государств-членов предпринимать скоординированные действия по
реагированию на конфликты.
В
настоящее время складывается впечатление, что жизненно важные политические
интересы государств и разделяемые многими из них моральные убеждения
перевешивают значение существующих международно-правовых норм. По утверждению
З.В. Клименко, «сама идея существования и функционирования международного права
как кодекса, обязательного для соблюдения всеми участниками международных
отношений, подвергается серьезному испытанию. По крайней мере, рядом государств
нормы международного права соблюдаются лишь в тех ситуациях, когда это
совпадает с их внешнеполитическими целями и предпринимаемыми для их достижения
методами»[36].
Один из важнейших вопросов, связанных с практикой «гуманитарных интервенций» состоит
в необходимости сделать выбор - либо сохранить нетронутым существующее
международное право, либо допустить возможное его развитие в том, в частности,
в том, что касается отказа принимать крупномасштабные нарушения прав человека
без международного вмешательства. В этой связи основными дискуссионными
моментами являются два вопроса. Во-первых, принципиально важно ответить на
вопрос о том возможно ли сегодня вообще обеспечить эффективное урегулирование
внутригосударственных конфликтных ситуаций, не выходя при этом за рамки
международно-правового поля с учетом масштабов гуманитарных катастроф.
Во-вторых, необходимо проанализировать перспективу развития в обозримом будущем
действующего международного права с пересмотром понятий суверенности,
невмешательства и неприменения силы.
Одни
исследователи придерживаются однозначной позиции, что существующие
международно-правовые нормы и принципы, которые служат первоисточником
поведения государств в международных делах, изменить практически невозможно. В
обоснование данного тезиса приводятся следующие аргументы. Во-первых,
подчеркивается, что аксиомой международного права и основным международно-правовым
документом остается Устав ООН, т.к. в нем зафиксированы общеобязательные для
всех государств нормы и принципы независимо от того, являются ли они членами
ООН или нет, а, кроме того, все другие международные соглашения базируются
именно на Уставе ООН. Во-вторых, отмечается, что основные принципы
международного права имеют первостепенную важность и являются взаимосвязанными;
все такие принципы должны одинаково и неукоснительно применяться при интерпретации
каждого из них с учетом других, т.е. каждый принцип должен рассматриваться в
контексте всех других принципов (эти положения отражены в Декларации принципов
Хельсинкского Заключительного акта СБСЕ и в Декларации Генеральной Ассамблеи
ООН о принципах международного права). Поэтому «отмена или коренное изменение
содержания одного из них могут разрушить фундамент современного международного
права»[37].
В-третьих, утверждается, что допущенные правонарушения не в состоянии
ликвидировать сложившуюся систему международного права и тем более закрепить
новые нормы и способы реагирования на конфликтные ситуации[38].
Таким образом, одно направление юристов-международников настаивает на том, что
запрет применения силы, закрепленный в статье 2(4) Устава ООН, выводит
«гуманитарную интервенцию» за рамки международного права, а попытки обосновать
правовым образом использование силы в плане развития действующего международного
права являются не только необоснованными, но и способствуют формированию так
называемого «права силы».
Однако
все большее число ученых, «ссылаясь на тенденции глобализации мировой политики,
определенное сокращение удельного веса в ней межгосударственных отношений за
счет возрастания роли негосударственных субъектов, изменения повестки дня
мировой политики в результате возрастания приоритетности экономических,
технологических и духовных областей до уровня традиционной области «высокой
политик» - вопросов войны и мира, предлагают новый подход — рассматривать
традиционную область международного права в более широком контексте «режимов»
мировой политики»[39].
В
рамках процесса развития международного права предлагаются следующие
инициативы: 1) устранить все имеющиеся несоответствия традиционного
международного права; 2) учитывая, что гуманитарные кризисы являются свидетельством
настоящей эпохи, а любые изменения международно-правового режима должны
рассматриваться в долгосрочной перспективе, обеспечить применение некоторого
набора справедливых норм «гуманитарного вмешательства» в рамках текущего
периода; расширить границы международного гуманитарного права. Другое
направление юристов-международников настаивает на существовании законного права
«гуманитарного вмешательства» как в рамках Устава ООН (т.к. Устав ООН обязывает
государства соблюдать права человека), так и в рамках обычного международного
права, которое, по их мнению, существует независимо от Устава ООН. Позиция
обосновывается тем, что обычное международное право является правом практики
государств, а Устав ООН не является единственным источником
международного права, т.к. общие нормы могут существовать или быть в состоянии
зарождения и вне его рамок. Так, «когда нравственная норма требует
вмешательства ради предотвращения или превращения несправедливости, а то и
преступления, тот или иной правовой принцип не может служить препятствием». «Ни
одно государство не может, ссылаясь на концепцию суверенитета, наблюдать
убийства невинных людей и воздерживаться от акций вмешательства, считая, что
они не располагают законным правом вмешиваться. Если не использовать
вооруженные силы в данных обстоятельствах, то для чего их поддерживать вообще?»[40].
Несмотря
на то, что международное право достаточно консервативно, это не статичный
нормативный механизм. Сохраняя определенные принципы неизменными, международное
право развивалось и адаптировалось к специфике конкретных этапов международных
отношений[41].
Существует два основных способа развития международного права: 1) путем принятия
новых конвенций и поправок к существующим конвенциям (что характерно для
современного периода), 2) через нарушение существующих норм и внедрение новой
практики государств, ее поддерживающую (что представляло собой один из главных
источников развития в прошлом).
Так,
установление и оформление института «гуманитарного вмешательства» возможно
посредством следующих мер: кодификация и практика государств. Представляется,
что закрепление права на вмешательство посредством принятия новых норм, т.е.
международных конвенций или через внесение поправок к Уставу ООП, является на
практике нереальным в связи с тем, что государства вряд ли согласятся
ратифицировать подобный документ и в дальнейшем строго соблюдать его положения.
В данном случае альтернативой выступает возможность оформления концепции
вмешательства по гуманитарным причинам посредством изменений в обычном
международном праве, которые возникают в результате последовательной практики
государств, т.е. проведение ad hoc операций.
Однако
кроме самой практики проведения подобных операций немаловажное значение в
данном случае имеет то, как государства оценивают и оправдывают свои действия.
Так, по мнению В. Лове, для того чтобы возникло право «гуманитарного
вмешательства» необходимо, чтобы «государства не только придерживались данной
практики или одобряли ее, но и рассматривали подобные вмешательства как
использование законного права «гуманитарных интервенций»[42].
В этом отношении косовская кампания представляет исключение, т.к.
Североатлантический альянс не представил законных оправдательных аргументов
своим действиям[43].
«Если бы государства-члены НАТО доказали, что их акция представляла собой
использование законного права, это бы помогло заложить основы законного
принципа поведения государств в схожих ситуациях»[44].
Так, сегодня вмешивающиеся стороны оправдывают свои действия с помощью
политико-моральной аргументации. Это позволяет противникам всяких
международно-правовых изменений настаивать на том, что нарушение существующих
правовых норм без законных обоснований способствует их подтверждению.
На
основании изложенного, полагаем, что, учитывая новый характер современных
конфликтов и угроз безопасности, международному сообществу необходимо в
ближайшее время осуществить некоторые корректировки отдельных положений
международного права и внести поправки в Устав ООН, отражающие соответствующие
изменения. Система международного права должна развиваться, для того чтобы
соответствовать реалиям меняющегося мирового порядка.
Для
того чтобы модифицировать действующие международно-правовые нормы, необходимо,
чтобы данный процесс инициировала ООН. Кроме того, формирование нового
международно-правового режима должно происходить в рамках реформирования самой ООН
с обязательным сохранением консенсуса в рамках Совета Безопасности ООН. С
учетом того, что вооруженные конфликты в разных частях мира продолжают
приносить все новые и новые жертвы, возможно, было бы целесообразно расширить
рамки международного гуманитарного права, включив в его компетенцию действия по
реагированию на внутригосударственные гуманитарные кризисы.
Выводы
Представляется, что важной
предпосылкой завершения конфликтов на пост-югославском пространстве является
отказ мирового сообщества от «однобокой» защиты концепции права нации на
самоопределение, которая провоцирует конфликты и в руках ведущих мировых
держав является средством установления управляемого политического режима. В
2008 году создан опасный прецедент (независимость Косово), который может
повлечь за собой территориальные переделы во всем мире. Помимо необходимости
пересмотра права нации на самоопределение, в современных исследованиях
упоминается и необходимость пересмотра сущности принципа территориальной
целостности государств. Так, Д.В. Петухов считает, что «в начале нынешнего
столетия необходимо по-новому осмыслить принцип территориальной целостности
государств. Нельзя игнорировать стремление народов к реализации права на
самоопределение за пределами государственных границ стран, частью которых
является территория их проживания. Нельзя ссылаться на недопустимость нарушения
общепризнанного принципа международного права – территориальной целостности
государств. Право обязано реагировать на изменение общественных отношений. Они
первичны по отношению к правовому регулированию, но не наоборот. Признание нового
субъекта международного права в каждом случае должно носить индивидуальных
характер, сопровождаться признанием им обязательств по соблюдению прав
проживающих на его территории меньшинств»[45].
Как
отметил Председатель Конституционного Суда России В.Д. Зорькин, «преодолеть
негативные последствия распада государств может помочь международный регламент
выхода той или иной национально-территориальной единицы из состава суверенных
государств. Без такого регламента мировое сообщество каждый раз будет стоять перед
трудной дилеммой: как определить то или иное событие – как следствие
национально-освободительного движения или как проявление сепаратизма,
сопряженного с терроризмом? Формула данного регламента должна основываться
только на признании принципов суверенитета, заложенных в Конституциях
суверенных государств. То есть стороны национально-политического противоборства
должны отказаться от взрывов, убийств и захвата заложников и взять на
вооружение обращение к международно-правовым процедурам… Что касается нормативного определения
перечня ситуаций, при которых может быть ограничен государственный суверенитет,
то и здесь возникает больше вопросов, чем возможных решений … Перемены,
происходящие в мире, диктуют необходимость изменения международно-правовых
норм, которые в свою очередь регулировали бы новые явления и процессы. Важно,
чтобы эти изменения не заслоняли самого главного, во имя чего они проводятся, –
человека с его правами и свободами»[46].
Современный
международный правопорядок продолжает основываться на принципах суверенитета,
невмешательства, неприменения силы или угрозы силой, мирного урегулирования
международных споров, суверенного равенства государств, территориальной
целостности и неприкосновенности границ, являющихся общеобязательными к
исполнению. Основой же концепции «гуманитарного вмешательства» является примат
прав человека над суверенитетом и территориальной целостностью государства, при
этом предполагается, что нарушения прав человека не могут быть внутренним
делом государства. Кроме того «гуманитарное вмешательство» по определению
подразумевает применение вооруженной силы и, как правило, в настоящее время это
реализуется без соответствующей санкции Совета Безопасности ООН. Так, коллизия
между вытекающими из Устава ООН основополагающими принципами, с одной стороны,
и новая обстановка в области безопасности, включающая, в частности,
внутригосударственные конфликты, с другой, демонстрируют отсутствие единых
выработанных подходов в сфере легитимности «гуманитарного вмешательства».
Представляется,
что в случае с «гуманитарным вмешательством» развитие международного права в
ближайшей перспективе посредством принятия новых норм, т.е. международных
конвенций, или через внесение поправок к Уставу ООН, является нереальным. Можно
с большой долей уверенности утверждать, что целый ряд государств вряд ли
согласится закрепить право «гуманитарного вмешательства» и принять свод
вырабатываемых критериев. Поэтому в данном случае возможное оформление
концепции «гуманитарного вмешательства» будет происходить через практику
государств, а именно проведение ad hoc (специальных) операций, когда
государства будут пытаться оказывать влияние на динамику международного права,
в первую очередь, через моральное обоснование применение концепции «гуманитарного
вмешательства» в практике урегулирования международных конфликтов.
Литература