Проблема
односторонности и многосторонности в международных отношениях
Отсутствие консенсуса в
вопросе о том, что есть многосторонность, проявляется не только на научном
уровне, но и напрямую отражается на реальной политике межгосударственных
отношений, в том числе в контексте трансатлантического партнерства. Несмотря на
то, что и американская и европейская политическая традиция рассматривают
мирорегулирование на многосторонней основе как более предпочтительный способ
решения международных проблем, правительства по обе стороны Атлантики
демонстрируют различную степень приверженности многосторонним механизмам. Этому
способствует различный исторический опыт Европы и США, а также, что более
важно, разность их силовых потенциалов, приводящая к различному мировосприятию
(в сфере безопасности к различному восприятию вызовов и угроз и способам
реагирования на них)
С определенной долей
условности можно заключить, что в европейском и американском политическом
мышлении доминируют две различные парадигмы вследствие чего подходы к решению
проблемы односторонности / многосторонности по обе стороны Атлантики
существенно различаются. В американской политической традиции в большей степени
преобладает реализм, тогда как европейская политика (если брать ЕС как институт)
тяготеет к либерально-институциональным методам решения международных проблем.
На протяжении почти
полувека США, аккумулирующие ресурсы одной из двух сверхдержав, представляли
собой единственную реальную контр-силу по отношению к Советскому Союзу. В сфере
внешней и оборонной политики Вашингтон традиционно придерживался многих
принципов политического реализма, рассматривая мир в категориях «полярности»
т.е. баланса сил между великими державами (Great Power Politics). Таким
образом, американские оценки многосторонности больше тяготеют к политике
концерта наций, в котором США играют первую скрипку, являясь мировым лидером.
Идейные истоки
односторонней политики США на мировой арене восходят еще к периоду становления
американской республики конца XVIII века. В 1796 г. Джордж Вашингтон в своем прощальном обращении к нации призвал американцев избегать вступления
в долговременные союзы с другими странами, поскольку такая политика
ограничивала бы свободу США, более слабого то время (по сравнению с
могущественными европейскими империями), государства. Подчеркивая необходимость
дистанцирования Америки от европейских проблем, Дж. Вашингтон считал, что
«основополагающие интересы Европы либо никоим образом не связаны с интересами
США, либо имеют к ним весьма отдаленное отношение»[1].
По сути тезисы первого американского президента определили европейскую политику
США более чем на целый век.
Первая попытка пересмотра
заложенных отцами-основателями американского государства принципов
изоляционизма в отношениях со «Старым Светом» была предпринята только
президентом В. Вильсоном, полагавшим, что участие США в первой мировой войне
призвано «положить конец всем войнам», которые терзали Европу на протяжении
многих веков. В 1917 г. США впервые в своей истории вступили в крупнейший
международный конфликт на стороне одного из европейских военных блоков –
Антанты. Однако только с окончанием второй мировой войны тезис о том, что «Америка
– есть европейская держава», подразумевавший прямую взаимозависимость безопасности
США и стран Западной Европы в условиях наличия общей для Запада советской
угрозы, приобрел практическую основу. С созданием главной несущей конструкции
системы трансатлантического союза - Организации Североатлантического Договора –
«альянса длительной вовлеченности» (entangling alliance), американское
присутствие в Европе приобрело не только постоянную основу, но и определило
западноевропейскую политику безопасности почти на 50 лет.[2]
Современная трактовка
односторонней внешней политики, известной как унилатерализм, получила распространение
в американской политической науке в последнее десятилетие двадцатого века в
связи с окончанием холодной войны и беспрецедентным усилением влияния США в
мире. На концептуальном уровне наиболее последовательными в развитии идей
односторонности стали консервативно настроенные американские политологи,
полагавшие, что с окончанием эры биполярной конфронтации с СССР стратегическая
зависимость США от ближайших стран-союзниц и международных организаций, -
включая даже те из них, где Америка занимала лидирующие позиции, - значительно
сократилась.
Вместе с тем, в
консервативных научных кругах наметился раскол в вопросе о целях и задачах,
формах и содержании будущей односторонней внешнеполитической стратегии США.
Экспертное сообщество разделилось на два основных лагеря: изоляционистов –
расценивающих унилатерализм как средство реализации узко определяемых
национальных интересов США, и гегемонистов – выступающих за применение в
глобальном масштабе расширенной трактовки американских интересов. В числе
первых, особо следует выделить главного политического идеолога американских
«старых правых» П. Бьюкенена, сенатора-республиканца Дж. Хелмса а также
историка Э. Нордлингера, создавшего научную основу современного американского
изоляционизма. Главный тезис изоляционистов-унилатералистов сводится к
необходимости одностороннего отказа (или, по крайней мере, максимального
сокращения) от политических и военных обязательств в отношении других стран
(особенно европейских), а также международных договоров, режимов, союзов и организаций.
С точки зрения, «старых правых», интервенционизм во внешней политике лишен
практической выгоды, так как после победы в холодной войне США стратегически
неуязвимы перед лицом любых угроз а, следовательно, почти нет причин для
политического или военного вмешательства за рубежом до тех пор, пока не
возникнет прямой угрозы американской нации[3].
«Если «восточный истэблишмент» (т.е. либералы – Ю.Н.) ориентировался
на так называемый «интернационализм», - отмечал российский исследователь С.М.
Плеханов, то есть ставил во главу угла внешней политики создание международного
экономического и политического порядка, который обеспечил бы беспрепятственную
экспансию американского капитала во всех частях света, то консервативная
оппозиция апеллировала к традициям изоляционизма и невмешательства»[4].
Следует отметить, что «изоляционизм» для американских консерваторов после
Второй мировой войны означал не изоляцию США от окружающего мира, а ее изоляцию
от международных организаций и конкретных внешнеполитических обязательств. Как
писал А.Ю. Мельвиль, «консервативный изоляционизм выражается не просто в
стремлении уйти от внешнего мира, а, скорее, в требовании уменьшить
американские внешнеполитические обязательства и зависимости, т.е. занять
позицию принципиальной эгоистической односторонности»[5].
В свою очередь, А.С. Маныкин, говоря о политической позиции
правоконсервативного крыла американского изоляционизма, подчеркнул: «Неучастие
в военно-политических союзах с тем, чтобы сохранить «свободу рук», но отнюдь не
изоляция США от остального мира - вот главное в их тактике»[6].
Среди
сторонников гегемонии главная роль принадлежит неоконсерваторам, с их
внешнеполитической программой, имеющей мало общего с традиционными концепциями
дипломатии и международного права. В своих намерениях неоконсерваторы не
склонны придерживаться компромиссных принципов, даже если это влечет за собой
односторонние действия со стороны США. Унилатералисты – гегемонисты, в число которых входят такие
известные эксперты как И. Кристол, У. Кристол, Ч. Краутхаммер, Р. Кейган,
полагали, что победа над главным противником – СССР, создала все условия для
реализации главной долгосрочной цели США – установления однополярного мира и
«нового американского века», а постоянные международные союзы, договоры и
институты, созданные в эпоху холодной войны стали рассматриваться в качестве
тормоза для достижения данной цели[7].
По мнению «неоконов», в
совокупности эти многосторонние структуры представляют собой систему сдержек и
противовесов, поддерживающих status quo времен биполярной конфронтации,
что не соответствуют современному раскладу сил на мировой арене. По сути
американские унилатералисты гегемонистского толка предложили обратное
толкование известной теории гегемонистской стабильности, согласно которой
страны-гегемоны стремятся создавать многосторонние институты, так это влечет за
собой стабильность всей международной системы и, как следствие, увековечивает
власть над миром самих гегемонов[8].
Согласно же неоконсерваторам, которые не отрицают определенной выгоды от использования
многосторонних инструментов внешней и военной политики, коллективная
безопасность, союзы и коалиции в современном мире для США имеют второстепенное
значение и носят скорее тактический характер. «Сверхдержава не может создавать
коалиции, если она находится в положении просящего. Коалиции создаются путем
определения сверхдержавой собственной четкой позиции и предложения к другим
государствам присоединиться к занятой ею позиции»,[9]
– отмечает один из наиболее известных сторонников унилатерализма Ч. Краутхаммер.
Необходимо отметить, что
неоконсервативные концепции встретили жесткую оппозицию со стороны ряда
американских и европейских исследователей, которые подвергли критике американских
правых за переоценку роли силы и одностороннюю политику. Особо критично
настроены в отношении односторонних действий США оказались европейские политики
и эксперты. Комментируя отказ американского Конгресса в ратификации ДВЗЯИ,
известный немецкий политолог М. Штурмер отмечал, что «подобное решение
представляет собой не единичный случай, а скорее общую тенденцию: на смену
политики вовлеченности в международные организации приходит безответственная
«великодержавная» политика»[10].
Некоторые британские эксперты также были весьма скептично настроены в отношении
унилатералистких тенденций американской внешней политики, отмечая что «если
Америка откажется от многосторонних обязательств она может стать свободной,
однако при этом окажется в одиночестве. США превратятся в лидера, которому
некем будет руководить в мире, где нестабильность будет порождена американской
изоляцией».[11]
Многие проевропейски
настроенные исследователи из США и их коллеги – «еврооптимисты» из стран ЕС
полагают, что нынешняя асимметрия силы между США и Европой, также как и
однополярность мира, представляют собой временные явления, связанные с
переходным периодом, предшествующим возникновению новой системы международных
отношений. В этой системе произойдет выравнивание военно-силовых диспропорций
посредством более равномерного перераспределения силы между новыми мировыми
центрами во главе с великими державами и сформированными ими союзами и
институтами[12].
Унилатерализм, по мнению
противников американской политики односторонних действий, является скорее
признаком постепенного упадка США, нежели наступления эры перманентной
американской гегемонии. Еще во второй половине 1940-х, 1950-е и 1960-е гг. США
обладали не только беспрецедентной военной мощью но и колоссальным
экономическим потенциалом, который был несопоставим с разрушенными экономиками
стран Запада. Вашингтон последовательно придерживались принципов
многосторонности, извлекая выгоду от участия в системе международных
институтов, созданных именно на американских условиях. Цель США в тот период
заключалась в закреплении как можно на более долгий период своего лидирующего
положения в западном сообществе стран.
Ситуация стала изменяться
в 1970-80 гг., когда США стали постепенно отказываться от поддержки
международных норм и организаций, что было обусловлено относительным упадком
Америки на фоне экономического роста в странах Западной Европы и Японии. В
первую очередь односторонние действия США стали проявляться в отказе от
дальнейшей либерализации внешней торговли, усилении протекционистских мер перед
лицом иностранной конкуренции, в нарушении правил ГАТТ. В то же время
американское лидерство, как гаранта безопасности западного мира посредством
НАТО, оставалось неоспоримым вплоть до 1990-х гг., т.е. до окончания холодной
войны и развития европейской интеграции в области безопасности и обороны,
подрывающей солидарность внутри Североатлантического Альянса. Последнее
обстоятельство заставляет США отказываться или, по крайней мере, значительно
сокращать в одностороннем порядке гарантии безопасности Европе.
С окончанием периода
глобальной конфронтации, основой которого выступали принципы биполярного
миропорядка, геополитический и геоэкономический контекст отношений США с
ведущими странами и регионами мира претерпевает существенные изменения.
Привычные мерки, подходящие для геополитических реальностей периода холодной
войны не подходят к новым условиям. США стоят перед насущной необходимостью
поиска места и роли, соответствующих их новому положению в мировом
геополитическом пространстве, формулирования новой повестки дня и новых целей,
уточнения и корректировки своих интересов в области национальной безопасности.
Однако приходится констатировать, что в создавшихся условиях американским
руководством еще не выработаны ориентиры, установки и ориентации, адекватные
сложившемуся положению вещей.
Часть американского
политического и интеллектуального истеблишмента, в том числе и в высших
эшелонах власти, осознает, что в формирующемся новом миропорядке США уже не
способны – и в этом нет необходимости - играть роль единственной сверхдержавы,
призванной единолично определять основные направления развития современного
мира. Можно отметить, что еще в 1980 годах появилась целая серия работ (Р. Мид,
Д. Каллео, П. Кеннеди), в которых в различной форме обосновывался тезис о
снижении влияния США в мире как экономической и военно-политической сверхдержавы.
Главный вывод, содержащийся в работах, состоит в том, что США рано или поздно
придется отказаться от роли непререкаемого лидера современного мира, поскольку
соотношение сил действительно меняется, и отнюдь не в пользу Америки.
Для американской политики
парадоксальной является мысль о том, что с крушением Советского Союза США
вступили в неопределенный, чреватый непредсказуемыми последствиями, период
своей истории. Как отмечал Г. Киссинджер, «крушение советского коммунизма
знаменовало интеллектуальную победу американских идеалов, но, по иронии судьбы,
поставило Америку лицом к лицу с таким миром, появления которого она на
протяжении всей своей истории стремилась избежать».
Сегодняшние
тенденции мирового развития, как полагают критики американского унилатерализма,
являют собой дальнейшую деградацию американоцентричной системы
институционального сотрудничества. Освобождаясь от беремени лидера путем выхода
из этой системы, США, тем не менее, не обретают статуса гегемона, а напротив
делают саму американскую гегемонию недостижимой. Целый ряд американских
исследователей (например, Дж. Стейнберг, Р. Асмус)[13]
разделяет точку зрения З. Бжезинского, считающего более рациональным для США
отказаться от политики односторонних действий. США необходимо осознать, что они
не могут эффективно выполнять миссию мирового лидера, которую они на себя
взяли, опираясь исключительно на жесткие методы проведения внешней политики. Об
этом, например, говорит в своей работе Дж. Най[14].
США должны способствовать развитию международных законов и институтов, которые
связывают свободу действий других участников международной политики и создают
рамки для сотрудничества.
Грядет эра
многополярности, которая станет одним из главных факторов нового мирового
порядка, а многосторонность более предпочтительным (хотя далеко не
единственным) средством реализации внешнеполитических и военно-политических
устремлений государств. Независимо от желаний и предпочтений США, Евросоюз в
перспективе станет одним из главных акторов мировой политики, освободившись от
ярлыка военно-политического карлика. В такой ситуации США (при проведении соответствующего
внешнеполитического курса) окажутся в состоянии сохранить статус мирового
лидера, а не мирового гегемона, согласившись стать лишь «первым среди равных»
по статусу мировых центров силы. Поэтому, заключают критики унилатерализма, в
интересах Вашингтона целесообразнее иметь в лице объединенной Европы союзника,
а не соперника и выстраивать с ЕС связи как с a priory равным во всех
отношениях партнером, активно используя институты трансатлантического
сотрудничества. Так, с точки зрения Дж. Ная, ставшего наиболее последовательным
критиком американского унилатерализма, «многосторонняя политика американского
превосходства, является ключом к его (превосходства – Ю.Н.) долговечности,
поскольку она снижает побудительные мотивы создавать альянсы против Америки. Принимая
во внимание тот факт, что ЕС является главным потенциальным соперником США,
применительно к сфере возможностей, сама идея создания широкой
институциональной связи между Соединенными Штатами и сообществом, с которым
Америка разделяет основные ценности, имеет смысл»[15].
Подобная точка зрения
разделяется, в частности, такими известными американскими исследователями, как
Ч. Капхен, Дж. Айкенбери, отмечавшими, что «если новые центры силы будут
интегрированы в мировой порядок основанный на нормах, они (центры) станут
донорами международной стабильности. Америка могла бы получить выгоду от
сотрудничества с Европой, способной проецировать свою мощь за рубежом и
разделять риски и ответственность с Соединенными Штатами»[16].
Известный специалист по европейским исследованиям Д. Каллео также полагает, что
более сильный Евросоюз является естественным партнером США в их строительстве
совместной системы многостороннего сотрудничества, основанной на нормах и
эффективном балансе сил, который способен поддерживать эти нормы.
В этой связи многие
западные специалисты по американо-европейским отношениям, в частности Р. Асмус,
Р. Хантер, Ф. Гордон, А. Муравчик, Дж. Най и др., приводят доводы в пользу
консолидации стран Евроатлантического региона, ратуют за их кооперацию в рамках
институтов международного сотрудничества[17].
В современном глобализирующемся, взаимозависимом мире ни одно государство не
способно в одиночку решить существующие проблемы безопасности, носящие
комплексный характер, считают они. Сторонники демократического лидерства США на
мировой арене считают, что Америке следует отказаться от односторонней
политики, которая, по их мнению, является тупиковым путем, ведущим к «парадоксу
мощи». Суть этого парадокса состоит в чрезмерном накоплении Соединенными
Штатами жесткой, т.е. военной мощи и увлечения силовой политикой. Дж. Най, являющийся
наиболее последовательным критиком американского унилатерализма, считает, что силовая
политика приводит к ее неприятию как внутри страны, так и за ее пределами. В
результате чем сильнее становится Америка, тем слабее ее влияние в мировых
делах[18].
Сторонники унилатерализма
неоднократно указывали в качестве одного из основных истоков проблемы
многосторонности в американо-европейских отношениях борьбу за влияние внутри
ООН и НАТО, где перевес явно на стороне США, по причине того, что Вашингтон
обладая колоссальными материальными, экономическими и военно-технологическими
ресурсами, несет несоизмеримое с Европой бремя поддержания этих институтов.
Однако критики американского «самоуправления» миром парировали этот тезис,
указывая на преимущества ЕС в игре с США на нормативно-правовом поле.
Известный американский
эксперт А. Муравчик отмечает, что «ЕС сильнее практически во всех областях
глобального влияния, несмотря на его слабость в военном отношении по сравнению
с США»[19].
Недостаток военно-силовых возможностей компенсируется высоким авторитетом и
престижем Евросоюза, на фоне заметных проявлений антиамериканизма в незападных
странах в т.ч. Большого Ближнего Востока, представляющего собой наиболее
конфликтоопасный регион. Европа как собирательный образ уже сама по себе
является воплощением многосторонности.
Опора Европы на
коллективные механизмы безопасности, по мнению европейских и критично
настроенных американских исследователей, является еще одним важным его
преимуществом по сравнению с «жестким американским гегемонизмом». Это
преимущество позволило Евросоюзу за последние годы более эффективно
использовать миротворческий потенциал, предлагая посреднические услуги по
урегулированию конфликтов в различных частях планеты. Более того, на протяжении
1990-х начала 2000-х гг. Силы ЕС активно участвовали в постконфликтом
восстановлении и «государственном строительстве» (nation-building) целого ряда
стран, т.е. той деятельности, которую американские гегемонисты несправедливо
именовали «заделыванием окон» (Краутхамер), даже несмотря на том факт, что
подход Соединенных Штатов «выстрели и забудь» (fire and forget) не доказал свою
эффективность ни на Балканах, ни тем более, в Афганистане и Ираке. Между тем, в
последние годы решение проблемы постконфликтного восстановления перешло в
разряд безотлагательных дел американской администрации. Как признают
европейские эксперты, в частности, директор центра стратегических исследований
нидерландского института международных отношений «Клингендаль» Р. де Вик, «Соединенным
Штатам, вооруженные силы которых находятся одновременно в Южной Корее, на
Балканах, Ираке и Афганистане, чрезвычайно трудно справляться с проблемными
странами и международными кризисами, подрывающими надежность американской
силовой дипломатии»[20].
В такой ситуации Вашингтон крайне нуждается в надежной военной опоре, роль
которой может выполнять только Евросоюз. Именно Европа должна стать «глобальным
военным партнером» США в осуществлении всеобъемлющей американской стратегии
направленной на решение обоюдно важных для Америки и Европы военно-политических
задач в мировом масштабе.
В такой ситуации наилучшим
решением для Вашингтона, по мнению критиков унилатерализма, были бы действия в
тандеме с Европой и в рамках международных институтов, так как это позволило бы
США, с одной стороны больше легитимизировать свои действия на мировой арене, а
с другой - избежать перенапряжения сил, которое, по мнению Д. Каллео, является
фатальным злом для любого гегемона[21].
Р. Асмус и К. Поллак констатируют, что хотя «США будет принадлежать лидерство
во многих областях, но существуют и такие сферы, где Европа способна многое
сделать, достигнув тем самым результатов, которые нужны Америке»[22].
Партнерство с Европой позволило
бы США снять проблему односторонности собственных действий, поскольку такая
проблема возникла только с европейской оппозицией, и на самом деле протест против
односторонних американских действий со стороны «мирового сообщества» есть, в
первую очередь, протест Европы, которая после окончания холодной войны все чаще
стала отказывать США в легитимности их внешнеполитических действий. Преодолеть
этот протест можно только по достижении «широкого международного консенсуса» (о
необходимости которого говорил Х. Солана), под которым подразумевается именно
консенсус с Европой.
Несомненно, что США и
Европе необходимо предпринять действия, которые позволят сделать собственные
взаимоотношения более сбалансированными приведя их к некоему modus vivendi.
По мнению А. Муравчика,
трансатлантические отношения должны строиться по принципу взаимодополняемости и
комплиментарности. «Вашингтону следует скорректировать свой политический курс и
принять условия, согласно которым военное вмешательство осуществляется на
многосторонней основе. Европейцы, в свою очередь, должны преодолеть свое
возмущение американской мощью и возложить на себя большую часть бремени по
предотвращению конфликтов и постконфликтному восстановлению», – полагает
эксперт.
Некоторые исследователи
приводят доводы в пользу создания более широкой системы безопасности
Евроатлантической зоны на новой институциональной основе. Одним из вариантов
подобной системы, с точки зрения некоторых специалистов, мог бы стать своего
рода «концерт великих держав» в новой трактовке. Как отмечает профессор
Американского университета в Париже Х. Гарднер, этот «концерт» может проявиться
в создании системы совместной коллективной безопасности, представляющей собой
трехуровневый альянс. По замыслу Х. Гарднера, первый уровень должны составить
ядерные державы – США, Великобритания, Франция, Россия. Они будут вовлечены в
стратегическое ядерное сотрудничество, и будут обеспечивать перекрестные
гарантии безопасности стран евро-атлантической зоны и их партнеров. На втором
уровне - коалиции «желающих» стран, которые могут оказывать поддержку членам
(НАТО), используя обычные вооружения. Третий уровень включает максимальное
количество государств, заинтересованных в участии в подготовке превентивной
войны и миротворческих миссиях, там, где это потребуется[23].
По мнению Х. Гарднера, «успех
обновляемого НАТО требует все более и более открытых отношений и c Европейский
союзом, и с Россией. Для того чтобы лучше синхронизировать свое, в значительной
степени нескоординированное двойное расширение, НАТО и Европейский союз должны
способствовать установлению связей по линии безопасности, политики, экономики,
подтверждающие, что Россия не останется изолированной. Вместо того, чтобы
пытаться расширять систему безопасности, в которой все меряется одной меркой
(как, до сих пор была склонна поступать НАТО), Североатлантическая организация,
наряду с Европейским союзом и Россией, должна рассмотреть вопрос о создании
множества региональных «сообществ совместной коллективной безопасности»[24].
С точки зрения эксперта, создание таких сообществ, подкрепленных перекрестными
гарантиями безопасности со стороны США, ЕС, РФ, могло бы способствовать
развитию сотрудничества между различным странами, несмотря на их политические,
социальные и идеологические различия[25].
Американские планы по
пресечению «сверхдержавных» устремлений КНР останутся благожелательными
намерениями, если США сделают выбор в пользу односторонней политики сдерживания
амбиций Пекина и Вашингтону не удастся вовлечь ЕС и Россию в сотрудничество для
решения «китайского вопроса». Кроме того, как отмечает эксперт, обоюдный
интерес США, ЕС и РФ состоит в том, чтобы усилить сотрудничество в борьбе с
растущими региональными угрозами и террористическими организациями.
Позволим себе
резюмировать вышеизложенное и сформулировать взгляд автора на проблему односторонних
и коллективных методов решения проблем международной безопасности.
Европа
иначе, чем США, прореагировала на окончание холодной войны. Стратегия
безопасности трансформировалась в политику вовлеченности и дипломатию, усилия
которой были направлены на достижение общеевропейской, наднациональной идеи.
Военно-силовые методы ведения политики и увеличение национальных оборонных
возможностей, связанное с проведением такой политики, не вписываются в рамки современного
европейского восприятия интеграции и глобализации. В данный исторический период
в иерархии ценностей европейской политической культуры поддержание мира стоит
выше наступательной стратегии; интернационализация принципа власти закона –
выше национальных интересов; совместное принятие решений европейским
сообществом – выше столь характерного для США латерализма.
Многие
европейцы обвиняют США в склонности к односторонним действиям и увлеченности
своим военным превосходством. Несомненно, односторонние шаги Соединенных Штатов
на международной арене способствуют подрыву международных институтов; в Европе
действия республиканской администрации привели к заметному ослаблению влияния
НАТО.
Надо
отметить, что американцы и европейцы не могут сформировать общее видение
проблем военно-политической безопасности из-за различных типов стратегической
культуры, поэтому возникают трудности в процессе выработки единой
трансатлантической стратегии. Роберт Кейган (Гуверовский институт, Стэнфорд)
пишет по этому поводу: «…пути Америки и Европы расходятся по самому важному
вопросу - о силе, о ее эффективности, морали и желательности…. Можно сказать,
что в области определения национальных приоритетов, оценки угроз и вызовов,
формулирования и проведения внешней и оборонной политики Соединенные Штаты и
Европа пошли разными путями»[26].
США, осознавая свое военное превосходство, готовы с оружием в руках искоренять
угрозу собственным интересам где бы то ни было, всеми возможными способами, с
помощью своих союзников или без нее, отмечает в этой связи Дж. Стейнберг[27].
Однако
политика США вряд ли подорвет устои Североатлантического Альянса – организация
представляется ее участникам слишком важной, – но, весьма вероятно, будет
способствовать изменению ее характера в будущем. Как предупреждал посол США в
НАТО Николас Бёрнс, «без решительных действий по ликвидации пропасти в военных
возможностях мы окажемся перед реальной перспективой раскола союза на две части»
– одна часть будет состоять из того, что лорд Робертсон назвал «военным
пигмеем», известным под названием Европа, другая же будет представлена
Соединенными Штатами[28].
Определенное время у
специалистов складывалось впечатление, что США, возможно, склоняются к созданию
временных коалиций[29].
Имея в виду такую позицию США, немецкий исследователь В. Линк говорит о
тенденции к изменению мировой конфигурации. Он пишет о возникновении новых
спонтанных группировок не только в рамках антитеррористической коалиции, но и
среди государств, определяющих международную политику по вопросам мирового
порядка. Однако В. Линк считает, что группировкам, куда будут входить США и их
союзники, стремящиеся к созданию гегемонистского порядка, будут противостоять
конкурирующие с ними державы: Франция, Германия, Россия и Китай, которые
стремятся создать многополярный мир[30].
С. Хоффманн замечает, что американцы по своему усмотрению будут выбирать своих
«клиентов» (например, подход Белого дома к европейским союзникам будет во все
большей степени строиться по принципу «coalitions of the willing and able», «коалиций желающих и могущих» - Ю.Н.), а из массы
международных норм и соглашений – те, которые считают необходимыми для
поддержания международного порядка[31].
Ричард Хаасс назвал такой подход «мультилатерализмом а la carte («избирательным
мультилатерализмом» - Ю.Н.).
Например, уже сейчас
становится очевидным процесс использования американцами новых членов НАТО и
государств, декларирующих свое стремление присоединиться к Альянсу, как противовеса
западноевропейским союзникам. В эту игру уже вовлечены такие государства, как
Польша и Украина. Однако надо признать, что расширение НАТО стало процессом, не
только объективно благоприятным для осуществления геостратегических планов
Вашингтона, но и принесшим выгоду европейским державам. Все они надеются, что
этот процесс будет способствовать окончательной нейтрализации влияния России и
скорейшему распространению их влияния на территории новых членов НАТО.
Главный
исследователь Центра европейских реформ С. Эвертс в своей статье «Новый этап в
трансатлантических взаимоотношениях»[32]
отмечает, что «огромнейшее преимущество всякого здорового мультилатерализма
состоит в том, что он способствует более тесному и глубокому сотрудничеству между участвующими в системе таких
отношений государствами (и другими участниками международных отношений)». И
здесь же: «такое сотрудничество гораздо глубже и шире того, какое способен
обеспечить любой разумный билатерализм»[33].
С.
Эвертс, безусловно, прав в том, что «для эффективного и прочного …
международного сотрудничества государств недостаточно устойчивых добровольных
коалиций, изменяющих состав и конфигурацию и подверженных влиянию капризной
воли каждого из многих их участников»[34].
Однако представляется, что на современном этапе мирового развития, когда, как
мы отмечали выше, каждый субъект миропорядка стремится к построению будущего на
своих основаниях, в собственных интересах, в соответствии со своими
представлениями, новым способам мирорегулирования лишь предстоит сформироваться.
В этой ситуации не исключена частичная реанимация элементов политики баланса
сил, характерной для международных отношений до начала Второй мировой войны.
Еще
относительно недавно многие европейские исследователи рассматривали США как
гаранта европейской безопасности именно в связи с их способностью своим
присутствием предотвратить серьезные конфликты между ведущими европейскими
странами, хотя данный подход никак не согласуется с ведущей идеологической
концепцией в области внешней политики США, гласящей, что демократические страны
не воюют друг с другом. Эта концепция связывается с идеями Вудро Вильсона о
возможности противостоять жесткими формами конкуренции великих держав путем
создания международного консенсуса на основе общей ответственности в деле
поддержания мира и безопасности. Известный британский специалист в области
международных отношений М. Уайт считал, что В. Вильсон представил ложную
альтернативу балансу сил и что сообщество независимых государств – глубокое
заблуждение. По его убеждению, поскольку конфликты интересов между
организованными группами непреодолимы как внутри государств, так и на
международной арене, единственный принцип, который нужно поддерживать – это
равномерное распределение влияния. Альтернатива этому – либо всеобщая анархия,
либо всеохватывающее господство[35].
Современная ситуация
мирорегулирования не являет собой «мир без правил», однако характеризуется
изменчивостью, вариативностью политических конфигураций, быстрым развитием как старых,
так и новых политических институтов и правил. И если, например, европейским
концептом является отказ от принципа баланса сил в Европе, то в других регионах
целый ряд государств умело используют преимущества международной и региональной
интеграции для наращивания собственного политического веса. Такие примеры
мультилатерализма а la carte или мультилатерализма ad hoc не исключение в
современной практике международных отношений. Сохраняя приверженность принципам
«здорового мультилатерализма» (С. Эвертс) многие субъекты международных отношений
выстраивают схемы взаимодействия, основанные на билатеральной основе.
Альянс левого режима
Венесуэлы и фундаменталистского Ирана отнюдь не направлен исключительно против
США, но, что вполне вероятно, имеет важной целью достижение лидирующих позиций
в ОПЕК и ряде других международных организаций, причем политическое
конфигурирование, сложившееся на принципах данных организаций, ни Каракасом, ни
Тегераном не абсолютизируется. Учитывая, что оба государства открыто претендуют
на роль региональных и субрегиональных лидеров, а следовательно, – на
максимальную свободу действий, их взаимосвязь и взаимодействие представляются неустойчивыми и нестабильными.
Своеобразные отношения,
сложившиеся между Россией и Белоруссией также имеют особую основу, построенную
на принципах билатерализма, не вписывающуюся в контекст межгосударственных
отношений в рамках СНГ или ЕвразЭС. Оба государства реализуют, таким образом,
свои специфические интересы через особую систему двусторонних связей и
взаимодействий, при этом баланс интересов в рамках, например, того же СНГ или
ЕвразЭС достигался, вплоть до настоящего времени, за счет односторонних уступок
России Белоруссии. Россия до последнего защищала белорусский режим, годами
деликатно отклоняя вопросы и претензии европейского сообщества и США. Что это,
если не мультилатерализм
а la carte?
Перечень примеров можно
продолжить, однако, думается, в этом нет необходимости.
Современное
понимание многосторонности исключает представления о взаимодействии
международных акторов как о процессе, в основу которого положен определенным
образом конфигурированный миропорядок. И хотя коллективные процедуры принятия
решений, призванные обеспечить баланс интересов и, на этой основе,
реалистичность и достижимость решений, остаются основой мультилатерализма,
содержание данного понятия, видимо, претерпит изменения.
Представляется,
что уже в ближайшей перспективе о мультилатерализме будут рассуждать как о
многосторонности связей и взаимодействий, основанных на принципах
международного права, но многосторонности, которая даже в рамках одной и той же
группы международных акторов будет исключать необходимость и неизбежность
ориентации на некий единственный центр.