Тема: Библия среди шедевров литературы

• Вид работы:
  Курсовая работа (т) по теме: Библия среди шедевров литературы
• Предмет:
  Литература
• Когда добавили:
  07.07.2014 16:56:51
• Тип файлов:
  MS WORD
• Проверка на вирусы:
  Проверено - Антивирус Касперского

Другие экслюзивные материалы по теме

• Полный текст:
   
  СОДЕРЖАНИЕ
   
  ВВЕДЕНИЕ…………………………………………………………………….....3
  РАЗДЕЛ 1. БИБЛИЯ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ………………………...….6
  1.1. Библия в романе М.А.Булгакова «Мастер и Маргарита»…………..…….6
  1.2. Библия в произведениях Ф.М.Достоевского……………………………...12
  1.2.1. Библейские образы в романе Ф.М.Достоевского Преступление и наказание»………………………………………………………………………..12
  1.2.2. Библия в системе поэтики романа «Братья Карамазовы»……………...17
  РАЗДЕЛ 2. БИБЛИЯ В УКРАИНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ………..…………….22
  2.1. Библия в произведениях Т.Г.Шевченко.......................................................22
  2.2. Библейские сюжеты и христианские мотивы в произведениях И.Франко…………………………………………………………………………25
  2.3. Библейские мотивы в произведениях Леси Украинки…………………...31
  РАЗДЕЛ 3. БИБЛИЯ В ЗАРУБЕЖНОЙ ЛИТЕРАТУРЕ……………………...39
  3.1. Библейские аллюзии в трагедии Уильяма Шекспира «Гамлет»…………39
  3.2. Библейские мотивы в романах Ч. Диккенса………………………………49
  3.3. Библейские аллюзии в романе В.Голдинга «Повелитель мух»………….52
  ЗАКЛЮЧЕНИЕ………………………………………………………………….56
  СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ…………………………….57
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
  ВВЕДЕНИЕ
   
  В мировую литературу всегда оказываются вовлечены самые важные, наиболее волнующие людей темы, сюжеты и образы. Поэтому неудивительно, что искусство и литература многократно обращались к Священному Писанию. Библия, как известно, является Святым Письмом самой распространенной религии современности –  христианства. Свое Святое Письмо имеет не только христианство, но и другие большие мировые религии.
  Библия - самая удивительная их существующих в мире книг. Вряд ли найдется в истории письменности другой такой памятник, о котором столько бы писали и говорили, как о Библии. Наиболее читаемая, переведенная на большое количество языков и вызывающая самое большое количество споров, исследований и изучений. Первой напечатанной книгой в истории  была именно Библия.
  Библию сейчас весь цивилизованный мир воспринимает не только как основную религиозную книгу христиан и иудеев, но и одну из самых выдающихся достопримечательностей мировой литературы. Поэтому знать ее должен каждый образованный человек. Достаточно длительное время (с 1926 по 1956 г.) в бывшем Советском Союзе Библия была запрещенной. Лишь начиная с 1968 года, право издавать Библию достала Московская Патриархия. По количеству изданий Библия не имеет себе равных в мире. Например, в 1989 году тираж Библии превзошел 40 миллионов экземпляров. Нового Завета - 60 миллионов. Библию называют Святым Письмом, Словом Божьим, Откровением, Книгой Книг, Книгой спасения. Самое популярное же название - Библия - утвердилось среди христиан в IV в. Впервые назвал ее так Иоанн Златоуст, константинопольский патриарх. А его современник, переводчик Библии латинским языком Иероним употреблял выражение "божественная библиотека", потому что Библия состоит из разных по форме и содержанию религиозных и светских произведений, отдельных книг: 50 из них входят в состав Ветхого Завета, а 27 – Нового. Здесь мы имеем в виду каноническую Библию. У протестантов ветхий Завет состоит из 39 книг, у католиков - из 47, у православных - с 50. Книги эти возникли в разное время и отличаются друг от друга. Творили их представители шестидесяти поколений. Авторы Библии, а их было более сорока, занимали различное социальное положение. Так, Моисей был воспитан в знатной египетской семье. Петр был рыбаком, Соломон - царем, Матвей - таможенником, Павел раввином.
  В книге «Величайшее произведение английской классики» Клеланд Макафи пишет: «Если бы все экземпляры Библии в каком-нибудь крупном городе были уничтожены, эту Книгу можно было бы в значительной мере восстановить за счёт цитат на полках городской публичной библиотеки. Существуют монографии по практически всем крупным писателям, посвящённые тому, насколько на этих писателей повлияла Библия» [49, с.57].
  Цель исследования заключается в том, чтобы показать высокий статус Библии среди шедевров литературы. Пожалуй, нет на Земле ни одного человека, кто остался бы равнодушным после прочтения этой великой книги. В мировой литературе у многих писателей и поэтов прослеживается влияние Библии на их творчество.
  Реализация поставленной цели требует решения следующих задач:
  1. Исследовать структуру библейских текстов.
  2. Выявить влияние библейских текстов на произведения русских, украинских и зарубежных писателей.
  Объектом исследования стала Библия как выдающийся письменный памятник человечества.
  Предмет исследования стали некоторые произведения русских, украинских и зарубежных писателей, в которых встречаются мотивы и образы Библии; рассматривается влияние Писания на творчество писателей.
  Материалом для исследования послужили произведения Ф.М.Достоевского, М.А.Булгакова, Т.Г.Шевченко, И.Франка, Леси Украинки, У.Шекспира, Ч.Диккенса, В.Голдинга.
  Выбор методов и приемов связан со спецификой объекта и конкретными задачами исследования. На всех этапах используется описательный метод. Также использовался комбинированный метод, сочетающий документальную информацию и собственные знания и представления.
  Структура работы:
  Работа состоит из введения, четырех разделов, заключения, списка использованной литературы.
  Во введении мы раскрыли актуальность темы, выяснили ее значение, целесообразность использования.
  В первом разделе – «Библия в русской литературе» - исследуется влияние Библии на произведения Ф.М.Достоевского и М.А.Булгакова.
  Во втором разделе – «Библия в украинской литературе» - показано влияние Библии на творчество Т.Г.Шевченко, И.Франко и Леси Украинки.
  В третьем разделе – «Библия в зарубежной литературе» - исследуется влияние Библии на творчество У.Шекспира, Ч.Диккенса, В.Голдинга.
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
  РАЗДЕЛ 1. БИБЛИЯ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ.
   
  1.1. Библия в романе М.А.Булгакова «Мастер и Маргарита»
   
  Роман "Мастер и Маргарита" - вершина творчества М. Булгакова. Михаил Булгаков задумывал свое произведение как роман о дьяволе. В первой редакции (позже сожженной) вообще не было образов Мастера и Маргариты, которые являются не только главными героями, но и катализаторами человеческих поступков и мыслей. Еще в первой редакции романа была развита не только тема о дьяволе, но и изложена евангельская легенда, где речь шла об Иисусе и Понтии Пилате.
  Булгаков создает свое собственное Евангелие. Он считает, что зло можно победить с помощью света и божественной истины, творческого сомнения великой любви и самопожертвования.
  Одна из величайших тайн романа мастера – сюжет. В чем он похож и непохож на евангельский? Известно, что Библия состоит из четырех Евангелий, которые различаются, прежде всего, позицией рассказчика и идеологией. Булгаков в своем романе развивал главные идеи Евангелия от Луки, в котором Христос изображается, как сын человеческий. Иешуа уже не Христос и даже не его интерпретация. Иешуа это человек, как все, хотя и необычный. Он изображается без всякого намека на мессианство. Ему присущи все человеческие чувства и даже слабости.
  Кроме того, в романе нет апостолов, матери Марии и даже намека на воскресение. В Библии Понтий Пилат не мучается угрызениями совести, а Булгаковский герой постоянно балансирует между добром и злом, испытывает немало переживаний от угрызений совести. Если в Библии Христа распяли по решению Синедриона и по требованию толпы, которая кричала Пилату: «Распни его!»,- то в романе ответственность окончательного приговора возлагается на прокуратора.
  М. Булгакову были известны книги английского религиозного писателя Ф. Фараона «Жизнь Иисуса» и немецкого философа Д. Штрауса «Жизнь Иисуса». В них Понтий Пилат – жертва обстоятельств и коварства иудейских проповедников. Но у Г. Булгакова все совершенно по-другому. Автор исходит из убеждения мыслителей и писателей рубеже XIX-ХХ века: Ф. Ницше говорил, что «Бог умер», Анна Ахматова видела «страшную язву» в обществе в богоотступничестве.
  Через Воланда, что является очевидцем века новой эры, и мастера, писателя, которому открылась истина Божественного существования, Булгаков творит свое собственное Евангелие, свое откровение о Вере и отдает его на читательский суд.
  Автор изображает перед читателем «своего» Христа и Понтия Пилата. Но чтобы лучше понять булгаковского героя, необходимо вспомнить, кто такой Понтий Пилат, как историческая личность?
  Пилат был правителем Иудеи в начале I века нашей эры. На годы его правления приходится одно из судьбоносных событий истории человечества –  распятие и воскресение Иисуса Христа. Пилат отдал распоряжение о казни Сына Божьего. История увековечила имя жестокого и золотолюбивого прокуратура Иудеи рядом с именем Иисуса Христа в молитве «Символ Веры». Так сын короля – звездочета и дочери мельника красавицы Пилы (свидетельство древнегерманских легенд) Понтий Пилат вошел в историю.
  Мастер представляет нам Пилата в белом плаще с кровавой подкладкой. В символике этих цветов мы видим, что белое – жизнь, а красное (кровавое) – символ смерти, опасности. В руках Пилата, как наместника кесаря в Иудее судьбы людей, их жизнь и смерть. Красное и белое, соединившись, дали розовый цвет, цвет розы (запах масла, которого так ненавидит прокуратор). Булгаков использует символику розы, характерную для католической традиции христианства. Это символ тайны рождения нового мировоззрения, новой философии, новой веры. Запах розового масла, которого не переносит Понтий Пилат, предшествует появлению Иешуа (в католичестве белая роза – символ Христа). Пилат страдает от невыразимой головной боли, вызванной запахом масла. Еще больше страданий он будет чувствовать две тысячи лет именно потому, что, совершив против своей совести поступок, отдал приказ о казни ни в чем не повинного бродячего философа. И чтобы однажды загладить свою вину, Пилат убивает Иуду из Кириафа.
  Кроме того, автор использует лексику давних времен (прокуратор (наместник), гимикрания (мигрень), игемон (правитель, главный) и другие) для максимального приближения читателя к эпохе зарождения христианства и создает эффект достоверности.
  Казнь Иисуса Христа была в истории человечества отсчетом Нового времени, зарождением новой веры, формированием нового мышления, новой философии жизни, более гуманистичной по сравнению с древними и философскими учениями.
  Главный акцент романа – воспроизведение события мировой истории в истинном, не искаженном виде – приход Бога во имя спасения людей через Любовь, Милосердие и Добро.
  Истории известно четыре интерпретации этого события евангелистами Матфеем, Марком, Иоанном и Лукой. В каждом из толкований есть определенные разногласия, хотя в целом они похожи.
  Булгаков считал, что авторы Евангелий не были бесстрастными в своих сказаниях, поэтому допускали отклонения от истины, неточности. Человеческому восприятию вообще присущи искажения, подтверждением этой мысли в романе есть действия Левия Матвея (Иешуа в записках своего единственного ученика не увидел ничего того, что было им сказано, ученик сразу же записывал свои собственные интерпретации, а не язык учителя).
  Главным героем романа мастера является не Бог, а Понтий Пилат, почему?
  Человек (писатель – мастер) пишет о судьбе человека (Пилата), поскольку быть бесстрастным жизнеописателем судьбы Сына Божьего человек не достоин. Таким образом, мы видим Иешуа Га-Ноцри, а не   Иисуса, существование которого в романе отстаивает сам дьявол.
  В первых редакциях романа, который был задуман как роман о дьяволе, образ Иешуа, больше напоминал богочеловека. Но в последней редакции – это обычный человек (а возможно, необычный, с точки зрения нашего современного мира, очень он непрактичен и чудаковат). Он  убежден, что злых людей не существует на земле, что справедливость обязательно восторжествует и что самый страшный грех – это трусость.
  Булгаков недаром усиливает в романе контраст между Иешуа и библейским образом Иисуса. Иешуа 27 лет (а не 33), он не помнит своих родителей, он одинок в этом мире, где его все считают бродячим философом (которым он, по сути, и является), почти не в своем уме. Но Пилат утверждает, что он непохож на дурковатого: «Повторяю тебе, но в последний раз: перестань притворяться сумасшедшим...»[11; с.26], - хотя слова и поступки бродячего философа, с точки зрения Пилата, могут расцениваться как бессмысленные. Иешуа не умеет врать, это ли не безумие в реальном мире?
  Иешуа не говорит: «Я сирота», он произносит формулу присутствия одного Бога во Вселенной: «Я один в мире», тем самым подтверждая фразу Воланда: «Просто Он существовал, и больше ничего... и доказательств никаких не требуется».[11; с.15].
  Булгаков намеренно не придерживается евангельской традиции Нового Завета: его герой – сын человеческий. В Иешуа нет божественного всеведения:
  - он не знает, для чего светильники в доме Иуды (а Пилат знает!);
  - он может снять головную боль Пилата, предугадывает судьбу Иуды, а собственная ему неизвестна.
  Иешуа – человек бесспорно беззащитный и человечный. Состоялось «заземление евангельской легенды», художественное преобразования богочеловека в человека.
  Для православного читателя есть все основания считать чтение «Мастера и Маргариты» грехом, ведь в центре этого произведения – Воланд, сатана. Правда в последнее время официальная православная церковь меняет свои позиции относительно романа.
  А. Дерюгин дал трактовку некоторых эпизодов «Мастера и Маргариты» с целью ознакомления читателя с элементами православного миропонимания. Как отмечает автор, это попытка взглянуть на роман с другой стороны в противовес его негативной оценке в православной среде. Если благодаря «Мастеру и Маргарите» поверить в реальность сатаны как личности, то неизбежно придется поверить и в Бога как в Личность: ведь Воланд категорически утверждал, что Иисус действительно существовал. И то, что булгаковский Иешуа не является Богом, булгаковский сатана в «Евангелие от себя» сам всеми средствами пытается доказать и показать. Однако правильно ли с научной точки зрения Г. Булгаков изложил события, случившиеся в Палестине две тысячи лет назад? Может быть, что исторический Иисус из Назарета - не описанный Булгаковым Иешуа Га-Ноцри? Но тогда  кто он?
  Итак, отсюда логично вытекает, что читатель должен стать на путь поиска Бога, на путь богопознания  [29; с. 37].
  В романе Иешуа не похож на канонического Иисуса. Это характеризует подход Булгакова к вечным Библейским сюжетам и персонажам, протрактованным всегда не так, как это делает официальная церковь.
  Нет единства в вопросе отношения М. Булгакова к религии. «Он не воспринимает канонов и догматов», - говорят одни, другие же считают его натурой религиозной [32, с.58].
  Также весь роман пронизывают мотивы тьмы и света. Религиозный (традиционный) разделение на добро и зло воспринимается так: свет – добро; тьма – зло. В романе есть два образа, в которых реализуются данные мотивы: Солнце и Луна, которые своим присутствием объединяют три временных простора. Текст условно поделен на два периода влияния: Солнце – Луна, день – ночь, добро – зло. В фольклорной традиции Солнце символизирует добро, а Месяц –  зло. Но в романе все гораздо сложнее.
  При освещении солнцем происходят события, которые можно назвать злом: допрос в Пилата на балконе, казнь Иешуа; иногда герои показываются нам, не такие, какие они есть на самом деле, видны лишь их «внешние» стороны характера.
  В основе бинарной оппозиции добро – зло лежит проблема взаимоотношений между силами добра и зла (между Богом и дьяволом). Еретические мотивы в мировой литературе имеют в основе главный вопрос: если Бог такой всемогущий, то почему зло имеет такую власть?
  В романе постоянно возникает вопрос, что первично и что сильнее: добро или зло? Зло может быть таким же сильным, как и добро (для Воланда нет ничего невозможного). Князь тьмы может вершить судьбами людей, предсказывать будущее, «читать мысли», соединять влюбленных, наказывать виновных, но он не может отпустить грехи, не может простить (это он делает на одну ночь (бал сатаны)). Это привилегия Бога, единого и всемогущего. Именно поэтому приход Левия Матвея в финале романа выглядит странной формальностью.
  Ершалаимовские разделы в романе были написаны, прежде всего, на основе литературных источников и являются наиболее яркой частью «Мастера и Маргариты». Из мозаики различных деталей Булгаков создал исторически достоверную панораму жизни людей другой эпохи, которая вместе с тем является такой близкой и понятной для нас сегодня. В этих разделах заключается философский смысл романа, его самая высокая нравственная точка.
  «Мастер и Маргарита» - двойной роман (история Понтия Пилата и история Мастера и Маргариты). Оба романа «противопоставлены» друг другу, и появление главного действующего лица романа Мастера о Понтии Пилате – Иешуа – в романе о Мастера невозможно, потому что он повествует нам о времени самого писателя, эпохе, символом которой был Воланд – сатана. Добро же в реальной жизни могло быть только относительным, частичным. В противном случае существование его становилось невозможным. Поэтому-то Мастер и Маргарита, воплощение добра в романе о Мастере, и вынуждены вступать в "союз " с Воландом, то есть идти на компромиссы с совестью, врать, чтобы сохранить любовь и истину о Христе, что открылась Мастеру. Это и объясняет двойственность персонажей. Святость и добро сочетаются в этих образах со злом, ложью и предательством. Так, Маргарита выступает не только как ведьма, что устраивает разгром в квартире критика Латунского; она утешает плачущего ребенка, что в народных легендах свойственно или святой, или самой Пречистой Деве. Мастер же, восстанавливая в своем романе о Понтии Пилате ход событий, что были в Ершалаиме, является, безусловно, талантливой личностью и незаурядной, но сломленной преследованиями. Он отрекается от творчества, отдавая истину, которая открылась ему. Единственный ученик Мастера, поэт Иван Бездомный бросает писать стихи по совету учителя, но все-таки то, что с ним произошло, потом считает только тяжелой карой, болезнью.
  Добро в романе о Мастера хотя и не абсолютно, но реально. Иначе изображенное в нем зло: оно представлено как реальным, порожденным государственным строем, так и сверхъестественным, библейским. Воланд и его свита появляются на страницах романа с целью разоблачить зло реальное. Булгаков наделяет их функциями судей, чтобы высмеять общественную жизнь, литературную атмосферу и показать относительность власти.
  Следовательно, можно сказать, что последний и самый известный роман М.А.Булгакова "Мастер и Маргарита" проникнут апокалиптическими мотивам.
  Таким образом, в результате сравнительного анализа Библии, Евангелия с романом «Мастер и Маргарита»  можно сделать  следующие выводы:
  1) в романе М.Булгакова осмысляется проблема борьбы добра со злом, к которой писатель обращался на протяжении всей жизни;
  2) рассматривая данную проблему, М.Булгаков не всегда придерживается традиционных религиозных трактовок;
  3) переосмысливая Библию, писатель пытался найти ответы на «вечные», философские вопросы (о смысле бытия, о назначении человека, о борьбе добра и зла, о любви и предательстве).
   
  1.2. Библия в произведениях Ф.М.Достоевского
   
  1.2.1. Библейские образы в романе Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание»
   
  «Библия принадлежит всем, атеистам и верующим.  Это книга человечества», - говорил  Ф. М. Достоевский. Читая произведения Достоевского, нельзя не обратить внимания на то, что они наполнены различными символами, ассоциациями. Огромное место среди них занимают мотивы и образы, заимствованные из Библии. Эти образы можно увидеть в его романе «Преступление и наказание». Библейские мотивы надают роману общечеловеческое значение. Образы и мотивы из Библии подчинены единой идее и сгруппированы в круг определенных проблем.
  Пророчества и мифы Достоевский вводит в свои произведения для того, чтобы предостеречь человечество, которое стоит на пороге глобальной катастрофы, Страшного суда, конца мира. Герой романа «Бесы» Степан Трофимович Верховенский, переосмысливая евангельскую легенду, приходит к выводу: «Это точно в точности как наша Россия. Эти бесы, что выходят из больного и входят в свиней, - это все язвы, вся нечистота, демоны и все чертики, что накопились в большом и милом нашем больном, в нашей России, за века, за века!» [4, с.58]
  Для Достоевского использование библейских мифов и образов - не самоцель. Они служили иллюстрациями для его размышлений о трагических судьбах мира и России как части мировой цивилизации. Кризис современного писателю общества соотнесен в романе с апокалиптическими прогнозами. Образы Библии перенесены в видения героев. Так, в эпилоге романа изображена ужасная картина: «... марилось в болезни, будто весь мир обречен на жертву некой страшной неслыханной и невиданной моровой язвы...». [22, с.246]  Если сравнить это описание с Апокалипсисом, то можно заметить очевидную схожесть описания конца времен и видения Раскольникова на каторге. Это описание помогает понять предупреждение автора о страшной бездне бездуховности, в которую может попасть человечество, игнорируя мораль. Видел ли писатель пути, которые ведут к оздоровлению общества, к смягчению нравов, к терпимости и милосердия? Безусловно. Залогом возрождения России он считал обращение к идее Христа. Тема духовного воскресения личности, которую Достоевский считал главным в литературе, пронизывает все его произведения.
  Одним из ключевых эпизодов «Преступления и наказания» является тот, в котором Соня Мармеладова читает Раскольникову библейскую легенду о возвращении к жизни Лазаря: «И сказал ей Иисус: «Я воскресение и жизнь. Кто верует в Меня, хоть и умрет, будет жить. И каждый, кто живет и кто верует в Меня, не умрет вовек». [22, с.375] Соня надеялась, что это побудит Родиона, ослепленного, отчаявшегося, поверить и покаяться. Она мыслила как глубоко верующая христианка. Ведь путь к прощению и до воскресения духовного лежит через покаяние и страдания. Она потому и советует Раскольникову сдаться властям, чтобы принять на каторге страдания. Раскольников совершил преступление, он должен «уверовать» и покаяться. Это и будет его духовным очищением. Не сразу герой понимает все, сначала даже опасается, что Соня настойчиво будет проповедовать ему. Но Соня была более мудрая. Их обоих воскресила любовь. Герой обращается к Евангелию и должен, по мнению Достоевского, найти там ответы на мучающие его вопросы, должен постепенно переродиться, перейти в новую для него действительность. Достоевский проводит идею, что человек, совершивший грех, способен духовно воскреснуть, если поверит во Христа и примет его моральные заповеди.
  К Евангелию Раскольников обращается сам, стремясь найти там ответы на свои вопросы. Самый больной из них – вопрос о справедливости в мире. В романе Мармеладов говорит тогда еще совсем другом Раскольникову, что «пожалеет нас тот, кто всех пожалел и кто все понимал, он единственный, он и судья». [16, с.74] Это он про второе пришествие Христа говорил, потому что верил, что после беззакония и несправедливости наступит Царство Божие, ибо иначе не будет справедливости.
  Таким образом, философская концепция Достоевского – это духовное возрождение человека через любовь, сострадание к человеку и всему обществу, через проповеди христианской морали. И чтобы как можно лучше представить эту концепцию, писатель использовал в своем произведении наиболее известные сюжеты и мотивы главной книги христианства – Библии.
  О вере говорится и в легенде о Фоме, которая появляется в «Братьях Карамазовых». Апостол Фома поверил в воскресение Христа только после того, как увидел все своими глазами и вложил свои пальцы в раны от гвоздей на руках Иисуса. Но Достоевский убежден, что не чудо заставило Фому уверовать, потому что не чудо вызывает веру, а вера способствует появлению чуда. Поэтому, рассуждает писатель, и возрождение человека происходит не под влиянием некоего внешнего мистического чуда, а благодаря глубинной вере в истинность подвига Христа.
  Христос не просто библейский образ в произведениях Достоевского. Писатель сознательно наделяет князя Мышкина в романе «Идиот» чертами Иисуса. В романе «Братья Карамазовы» Ивану Карамазову видится пришествие Христа. «Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны алчущие и жаждущие, ибо они насытятся. Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут. Блаженны чистые сердцем, ибо они увидят Бога».  [15, с.114]
  Эти моральные принципы исповедуют многие персонажей Достоевского, которые стали на путь духовного возрождения. Основной моральный принцип счастливых людей, по Достоевскому, заключается в таких словах: «Главное – люби других, как себя ...».
  Отношение писателя к религиозному сознанию потрясает своей глубиной. Понятие греха и добродетели, гордыни и смирения, добра и зла – вот то, что интересует Достоевского. Грех и гордыню несет Раскольников, ключевой герой романа. Причем грех вбирает в себя не только прямые поступки, но и скрытые помыслы (Раскольников несет наказание еще до преступления). Пропустив через себя заведомо мощную теорию о «Наполеоне» и «тварь дрожащих», герой убивает-таки старушку процентщицу, но не столько ее, сколько себя. Пройдя по пути саморазрушения, как мы уже говорили, Раскольников, тем не менее, с помощью Сони находит ключ к спасению через страдания, очистки и любовь. Как известно, все эти понятия – самые главные и важные в христианском мировоззрении. Люди, лишенные покаяния и любви, не познают света, а увидят темный потусторонний мир, страшный по своей сути. Так, Свидригайлов уже при жизни имеет четкое представление о загробном мире. Он предстает перед нами в виде «черной бани с пауками и мышами» - в христианском представлении это картина ада для грешников, которые не знают ни любви, ни покаяния. Также при упоминании о Свидригайлове постоянно возникает слово «черт». Свидригайлов обречен: даже добро, которое он вот-вот уже готов сделать, бесполезно (сон о 5-летней девочке): его добро не принимается, слишком поздно. Страшная сатанинская сила, черт, преследует и Раскольникова, в конце романа он скажет: «Черт меня вел на преступление». Но если Свидригайлов кончает жизнь самоубийством (осуществляет самый страшный смертный грех), то Раскольников очищается. Мотив молитвы в романе присущ и Раскольникову (после сна о лошади он молится, но его молитвы не услышаны, и он идет на преступление). Постоянно молятся Соня, дочь квартирной хозяйки (готовит себя в монастырь), дети Екатерины Ивановны. Молитва – неотъемлемая часть христианина, становится частью романа. Также присутствуют такие образы и символы, как крест и Евангелие. Соня дает Раскольникову Евангелие, которое принадлежало Лизавете, и, читая его, он возрождается к жизни. Крест Лизаветы Раскольников сначала от Сони не принимает, поскольку пока не готов, но затем берет, и опять же это связано с духовным очищением, возрождением от смерти к жизни.
  Христианское начало в романе усиливается благодаря многочисленным аналогиям и ассоциациям с библейскими сюжетами. Присутствует упомянутая нами выше реминисценция из Библии о Лазаре, притча, которую Соня читает Раскольникову на четвертый день после преступления. При этом Лазарь из этой притчи воскрес именно на четвертый день. То есть Раскольников эти четыре дня духовно мертв и, по сути, лежит в гробу («гроб» - каморка героя), а Соня пришла, чтобы спасти его. Из Ветхого Завета в романе присутствует притча о Каине, из Нового - притча о мытаре и фарисее, притча о блуднице («если кто не греховный, пусть первым бросит в нее камень»), притча о Марфе - женщине, всю жизнь нацеленной на суматоху, которая пропускает самое главное (Марфа Петровна, жена Свидригайлова, всю жизнь мечется, лишенная основного начала).
  Четко прослеживаются евангельские мотивы в именах. Капернаум - фамилия человека, у которого Соня снимала комнату, а Мария-блудница жила недалеко от города Капернаума. Имя «Лизавета» означает «почитающая Бога», юродивая. Имя Ильи Петровича впитывает в себя Илью (Илья-пророк, громовержец) и Петра (твердый, как камень). Заметим, что именно он первым заподозрил Раскольникова. «Екатерина» - чистая, светлая. Цифры, которые являются символическими в христианстве, присутствуют и в «Преступлении и наказании». Это числа три, семь и одиннадцать. Соня выносит Мармеладову 30 копеек, первый раз она же приносит «с работы» 30 рублей; Марфа выкупает Свидригайлова также за 30, а он, как Иуда, изменяет ей, делая покушение на ее жизнь. Свидригайлов предлагает Дуне «до тридцати», Раскольников 3 раза звонит в колокольчик и столько же раз бьет старуху по голове. Происходит три встречи с Порфирием Петровичем. Число семь: в семь часов узнает, что не будет Лизаветы, совершает преступление «в семь часов». Ведь число 7 является символом союза Бога с человеком; совершая преступление, Раскольников хочет разорвать этот союз и потому терпит муки. В эпилоге: осталось 7 лет каторги, Свидригайлов прожил с Марфой 7 лет.
  В романе присутствует тема добровольного мученичества ради покаяния, признания своих грехов. Именно поэтому Коля хочет взять вину Раскольникова на себя. Но Раскольников, ведомый Соней, которая несет в себе христианскую истину и любовь, приходит (хотя через препятствие сомнений) к народному раскаянию, ибо, по мнению Сони, только народное, открытое раскаяние при всех есть настоящим. Воспроизводится главная мысль Достоевского в этом романе: человек должен жить, быть ласковым, уметь прощать и сочувствовать, а все это возможно только с обретением истинной веры. Это чисто христианская точка отсчета, поэтому роман можно назвать романом-проповедью.
  В силу таланта и глубокого внутреннего убеждения Достоевского христианская мысль в романе реализуется в полной мере, оказывает большое влияние на читателя и, как следствие, доносит до каждого христианскую идею, идею спасения и любви.
   
  1.2.2. Библия в системе поэтики романа «Братья Карамазовы»
   
  Все творчество Ф. М. Достоевского можно назвать грандиозным художественным и философским исследованием человека, его идеальной сущности, его связях «с судьбой мира и с судьбой Бога» [16; 27]. «Человек для художника» - микрокосмос, центр бытия, Солнце, вокруг которого все вращается. Решить вопрос о человеке – значит, решить вопрос о Боге [16, 42]. Для Достоевского это самый главный вопрос в жизни.
  Исследователи давно установили многоплановость романа, где «текущая действительность выступает в удивительно сложном сплаве с философской символикой».(30; 145). Суть «внутренней стороны» романа обозначена библейской притчей, представленной как эпиграф к нему: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Ев. от Иоанна 12:24). Однако в эпиграф не включена вторая, «расшифровывающая» часть притчи: "Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную». (Ев. от Иоанна 12:25) Место опущенной части притчи разве что занимает роман, точнее духовные поиски героев, составляющие его «внутреннюю сторону».
  Возможность такого двупланового синтеза заложена, по мнению писателя, в природе человека, в которой содержание этой личности одновременно содержит смысл всего человеческого бытия.
  В конструкции романа «Братья Карамазовы» с определенной натяжкой можно выделить две оси бытия: горизонтальную, направленную к несметным предметам пространства и времени, и вертикальную, направленную к Вечности, с земли вверх или с земли к аду. Именно в вертикальной плоскости раскрывается библейская идентичность сюжетов и ярких образов. Можно сказать, что приговоры судеб главных героев романа решаются «там», в глубине, в сфере других и высшими силами. «Здесь дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей», –  говорит Митя Карамазов, открывая суть той борьбы, которая внешне выглядит как история семьи Карамазовых в типичном провинциальном городке России. [5, с.275].
  Проследим развитие конфликта этих Высших Сил в душе человека на одно примере Мити Карамазова, которого обвиняют в отцеубийстве. Здесь мы увидим поразительный факт: в собственных суждениях о преступлении, в показаниях в суде, в отношении к нему других действующих лиц, выступающих «за» и «против» него, в речи рассказчика неизменно фигурирует Бог  –  «приют и спасение» Мити  –  и черт  –  изящный, коварный и злобный тип. Дмитрий является таким образом «полем битвы» божественного и дьявольского. Он убивает, но небезвозвратно потерян и может покаяться, и пострадать, способный принять «крестную муку».
  Присутствует в романе и метафорика «креста», которая означает нравственную Голгофу – способность признать свою вину, пострадать «за все» или отречься от себя во имя «всех». Крест Ивана – его решение в суде признать свою виновность в убийстве отца и тем самым освободить Митю.  Но суд есть Голгофой и у Мити: «... перекрести меня ... на завтрашний крест,» - просит он Алексея накануне заседания». [47, с.246].  Грушенька на себя «крест взяла», став подругой подсудимого и осужденного к каторге Мити. [47, с.253].
  Символика «дороги» в «Братьях Карамазовых» соотносится с библейскими понятиями «ада» и «рая». Конечно, в романе важен не их пространственно-временной смысл, а первую очередь их духовно-нравственное содержание. История Маркела, Зосимы и их «таинственного посетителя» раскрывают понятия «ад» как «муку духовную» и «невозможность больше любить» [47, с.257], а понятие «рай» как «подвиг братолюбивого общения».
  Драматическая напряженность преодоления «ада» повторяется  каждый раз по-своему - в историях Мити и Ивана. Но тем подтверждается истинность вывода, сделанного «таинственным посетителем» и Зосимой, соответствующего словам Евангелия: «...каждый за всех субъектов виноват; когда эту мысль поймут, то наступит им Царство небесное не в мечте, а на деле, на смену «одиночеству» придет братство». (Сравни слова Иисуса: «...блаженны нищие духом, ибо ваше есть Царствие Божие». (Лук. 6: 20) И: «Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете». (Лук. 6: 37)).
  «Ад муки духовной» у  каждого героя свой. Митя считает «адом» свое бесчестье -  потраченные деньги Екатерины Ивановны, поэтому спасение души связывает с возвратом денег, которые просит в родительском доме: «Пусть даже он мне даст только 3 тысячи из двадцати восьми, только три, душу из ада получит, и это зачтется ему за многие грехи!».
  Интересно использование библейского сюжета в романе о трех искушениях Христа в пустыне дьяволом. Этот сюжет лег в основу литературной «поэмки» Ивана - «Легенде о Великом Инквизиторе». Художественно воплощая евангельские сказания (Матф. 4:1-11, Лук. 4:1-13), Достоевский рисует «основные пути отклонений» человечества от Господа, которые бросают его снова на низшие ступени развития. Это искушения «хлебом», «властью» и идеальным конечным, полным знанием о мире. Эту последовательность перечисления соблазнов писатель заимствует у Луки (в Матфея на последнем  месте стоит власть, меняясь позициями с «интеллектуальным» искушением.). Она отвечает растущей силе соблазнов. Принимая их, человек превращается в послушного раба. И в конечном итоге это ведет к духовной гибели. Инквизитор, а вместе и его духовный «отец» Иван хорошо знают эту лживую природу Сатаны («отец лжи») и лицемерную сущность «кривого» пути. Умом Иван выбирает «ад», но сердце велит другое. Оно рвется к Христу, преодолевшему через Голгофу этот путь и познавшему окончательное воссоединение Богом-отцом.
  Так, вторгаясь в художественную ткань, библейский сюжет создает оригинальный прецедент решения важных философских вопросов романа и в то же время раскрывает суть образа одного из главных героев.
  Интересно литературное воплощение образа Христа в романе. Образ Христа в «Легенде о великом Инквизиторе» создается не столько словам автора Легенды – Ивана, сколько через рассказ о восприятии Его Инквизитором. Сначала устанавливается реальность Его появления: «Он появился тихо, незаметно, и уже все – странно это – узнают Его». Выделяются только две черты – Его мягкий, проникновенный взгляд и его молчание. Избегается всякое неевангельское развитие или толкование образа. Его действия – повторение двух евангельских исцелений: слепого, который молится об исцелении, чтобы увидеть Господа, и умершей девочки
  Вместе с том литературный образ Христа в «Братьях Карамазовых» воплощает принципиальную особенность христианского мировоззрения Достоевского, который исходит из того, что Бог по своей природе непостижим для человеческого разума. Чтобы приблизиться к Нему, необходимо отбросить все, что ниже Него. Только через «незнание» можно познать Его.
  Важную роль в поэтике романа «Братья Карамазовы» играет библейский мотив Иова. Присутствие мотива Иова в этом романе Достоевского общеизвестно. Однако масштабы его отнюдь не сводятся к очевидному – к прямым упоминаниям и явным реминисценциям в житии старца Зосимы и бунтарском монологе Ивана Карамазова. Уже сама постановка проблемы в романе «Братья Карамазовы» близка «Книге Иова»: в обоих случаях речь фактически идет о цене добродетели, истолкованной по-разному через разногласия религий, исповедуемых безымянным автором «Книги Иова» и Достоевским. Персонаж ветхозаветного автора не знал о бессмертии и измерял добродетель земным благополучием. Герои же романа Достоевского видят условие и цену добродетели в воздаянии, следующем после физической жизни, земной.
  Бунтарские мотивы «Книги Иова» преломляются в романе Достоевского в главе «Бунт». Достоевскому хорошо была известна точка зрения, по которой, человек очищается от своих грехов только сквозь страдания. Человеческие страдания неисчислимые, а со времен Иова невероятно выросли. Никто станет этого отрицать, и, как утверждает Иван Карамазов и старец Зосима, никто не виноват. Однако Иван Карамазов видит лишь страдания и поэтому не в состоянии принять божий мир. Бунтарские мотивы «Книги Иова» отчетливо звучат и в эпизоде сна Мити в последний момент ареста с его вопросами: «Да почему это? Почему?... Почему так стоят погорелые матери, почему бедные люди, почему бедно дитя, почему голая степь?... чего они почернели так от черной беды, чем кормят дитя? Почему ручки голенькие, почему их закутают?» [22; 456]. Все эти вопросы имеют прямые аналогии в Книге Иова: «Вот они; как дикие осы в пустыне... степь дает хлеб них и для их детей... Нагие ночуют без покрова и наряд на стужи; мокнут от горных дождей, не имея убежища, жмущихся к скале. Отвергают от сосков сироту и с нищего берут залог...» (Кн. Иова, 5-9).
  Тема Иова входит в роман Достоевского еще в одной ипостаси, как тема многострадальности. В романе «Братья Карамазовы» страдальцы – это, прежде всего, члены семьи Снегиревых, не отдельный человек, а именно семья, в которой, кажется, сошлись все несчастья: смерть ребенка (Илюшечка), слабоумие (Мамочка), немощь (Ниночка), отчуждение детей от своих родителей (Варвара), общая для всех нищета. И все это выпадает перестрадать штабс-капитану Снегиреву, которую более того обрушивается еще одно казнь Иова – издевательство.
  Тему многострадальности в «Братьях Карамазовых» дополняют и Митя, и выставленный на посмертное осквернение старец Зосима. Если же добавить сюда и приснившихся Мите погорельцев, и страдальцев из коллекции Ивана, то этот круг расширится практически до бесконечности.
  Итак, все основные мотивы «Книги Иова» – санкционированное искушение, страдания, бунт и примирения – есть в романе Достоевского, но присутствуют они дискретно: они не сосредоточено каком-то герое, но распылены среди множества персонажей.
  Ф. М. Достоевский прошел долгий сложный и болезненный путь духовных поисков ответов на мировые вопросы о месте человека в настоящем мире, о смысле человеческого бытия. В этом, Библия и личность Христа всегда выступали для него одним из главных духовных ориентиром, определяющим моральные, религиозные и художественные принципы.
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
  РАЗДЕЛ 2. БИБЛИЯ В УКРАИНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
   
  2.1. Библия в произведениях Т.Г.Шевченко
   
  Библия как великая и вечная книга является спутницей жизни многих поколений в истории человечества. Была она и спутницей жизни Т.Г. Шевченко от рождения до самой смерти. А потому без Библии, без ее морально-этического и эстетического опыта невозможно понять всю глубину и многогранность Шевченковского творчества.
  Тараса Григорьевича Шевченко справедливо называют народным поэтом, национальным пророком. Он в своем творчестве нарушил кардинальные вопросы о проблемах жизни украинской нации. Вспомним его послание «И мертвым, и живым», исторические поэмы, сатирические и другие произведения. Творчество Т. Шевченко прошло эволюцию, поэтому его разделяют на отдельные периоды, каждый из которых имеет свои особенности. Так, для первого, раннего периода характерно сочетание романтизма и реализма. Второй период «Трех лет» самый производительный в творчестве и характеризуется изменениями в мировоззрении и художественной системе поэта. Вернувшись в Украину, где не был почти четырнадцать лет, поэт поражен убожеством жизни народа.
  В это время появляются остросатирические произведения с социальной проблематикой. И именно в этот период Шевченко уже осознает значение своих стихов. Произведения этого времени начинают приобретать пророческую тональность. Поэтому не случайным представляется обращение к Библии в цикле стихов «Псалмы Давида». Воспитанный в христианской семье, Шевченко, бесспорно, был знаком с библейскими текстами, в которых его привлекал глубокий философский смысл и высокая патетика, созвучная с его собственными настроениями. Шевченко выбирает для перепева, прежде всего, тексты с выразительными разоблачительными тенденциями, которые под пером поэта приобрели гражданский пафос, социальное звучание.
  Ведущий мотив цикла – отстаивание народных идеалов, предсказания всенародной расправы над угнетателями и будущей победы добра над злом:
   
  Дела добрых обновятся,
  Дела злых погибнут.
   
  «Псалмы Давида» Т. Шевченко – это свободные обработки десяти библейских сочинений. Поэт обращается к теме псалмов, которые находят отклик в его сердце и дают ответы на вопросы нравственного и духовного содержания. Так, например, в первом псалме есть размышления о жизненном пути, вере в Провидение Божье как в награду за добро. Шевченко считает, что должно быть равенство перед Богом каждого человека независимо от социального положения и справедливость Божьего суда: «Цари, рабы - одинаковые Сыновья перед Богом». Поэт выступает против зла, лицемерия, произвола царящих в мире. Он горько спрашивает у Бога, сколько это будет продолжаться. В последнем псалме Шевченко все же выражает веру в то, что «…осудят губителей Судом своим правым, И вовеки настанет слава, Преподобных слава».
  Интерес Т.Г. Шевченко к Библии стимулировался особым смыслом его религиозности. Он своего Бога («великого Бога») искал, вел с ним бесконечный диалог, и процесс тех болезненных богоисканий, внутренних монологов и дискуссий порождал не только поклонение, но и сомнение, и упрек, и богоборство, потому что вместо правды поэт видел везде только «кровавые реки слез» – «а Бог видит, и молчит, большие грехи терпит».
  Но упреки и неприятие Бога менялись смирением и набожностью, и поэт снова обращался к Библии, ища ответы на извечные вопросы и в то же время духовную опору в мире.
  Библия была для Т. Шевченко не только источником духовных истин, но и высокохудожественной книгой, источником мотивов, сюжетов, образов. Именно отсюда он принимал темы для своих произведений, эпиграфы. В псалмах и легендах евангельских поэт-демократ видел много настоящей поэзии. Отсюда он черпал материал для своих произведений, перепевал их. Т. Шевченко переосмысливал библейские мотивы, искал в них темы, которые могли быть связаны с тогдашней действительностью. Такой характер переосмысления в поэме «Мария», повести «Исайя. Глава 35», «Подражание Иезекилю». Так, поэма «Мария» не тождественна библейской легенде о Богоматери и рождении Христа. Библейский сюжет послужил Шевченко лишь толчком для воплощения общечеловеческой идеи святости материнства, создания обобщенного поэтического образа женщины-матери, величальной молитвы ей:
   
  Все упованіє моє
  На тебе, мій пресвітлий раю,
  На милосердіє твоє,
  Все упованіє моє
  На тебе, мати, возлагаю.
  Святая сило всіх святих,
  Пренепорочная, благая!
   
  Тема женщины, матери особая для Т. Шевченко. Его отношение к женщине, к матери самым тесным образом переплетается с религиозностью поэта. Богородица у поэта – это всегда простая женщина, земная, страдающая, а женщина-мать у него всегда немного Богородица. Вспомним его земную, до боли земную Марию из одноименной поэмы и Екатерину или Анну служанку из таких же одноименных поэм. Все эти Шевченковские героини – женщины и святые одновременно. И в этом величие духа поэта – в умении видеть святое, священное в человеке.
  Произведение «Исаия. Глава 35 (Подражание)» написано в форме, похожей на пророчества библейского пророка Исаии. Подобно предсказаниям этого пророка Шевченко создает собственные, в которых рисует свои представления о будущем общественном строе в Украине. Чтобы его «пророчества» воспринимались как более достоверные, он заимствует лексику из Библии, подражает форме библейских пророчеств. Будущий общественный строй кажется Т.Г. Шевченко справедливым, в нем все палачи будут наказаны, а трудящиеся получат желанную свободу, уставшие руки отдохнут, Бог всех рассудит по справедливости, освобожденные люди будут творить на земле чудеса, они превратят пустыню в цветущие села, оживут степи, озера, «німим отверзуться уста». Представления Шевченко напоминают социальную утопию, подобные картины описывали и другие писатели других времен и народов. В этом произведении Шевченко выразил оптимистичные надежды на будущее своего края, он верил, что наступит время долгожданной свободы.
  Трактовка Бога как высшей истины и правды верховного суда над «беззаконием и злом» обусловливала частое обращение к его образу именно в политических поэмах.
  Отдельно надо упомянуть об образе Христа в творчестве Т.Г.Шевченко. Для поэта Он – «святой, тот единственный сын»:
   
  І за що
  Його, святого, мордували,
  Во узи кували;
  І главу його чесную
  Терном увінчали?
  (поэма «Неофиты»)
   
  Христос у Шевченко в пламенном духовном порыве до Правды и Истины, в победе над миром лжи и зла, в самопожертвовании во имя людей. И разве Шевченко Прометей из поэмы «Кавказ», который во имя любви к людям отдал себя на пожизненное распятие и муку, этот титан, что принес людям огонь с гордым, горящим любовью духом, - разве он не Христос?
  Итак, Т. Шевченко был глубоко религиозным, а точнее, глубоко верующим человеком. Вера вела его по жизни, была ему опорой, животворной силой поэтического вдохновения и неисчерпаемой сокровищницей прекрасных поэтических образов, символов, мыслей и идей. Поэтому все творчество гениального Т.Г.Шевченко глубоко религиозно, наполнено духом великой жертвенной любви к людям, пылкой преданностью Истине и Правде.
   
  2.2. Библейские сюжеты и христианские мотивы в произведениях И.Франко
   
  В течение многих веков в украинской культуре Библия давала тот искомый идеал и духовную поддержку, которых художники времени не находили в реальной жизни. И дело не только в том, что некоторые библейские сюжеты схожи с ситуацией, в которой находилась Украина в течение нескольких последних столетий, но и в том, что Писание давало веру в своего Бога и в свой народ, его жизненные силы. Оно укрепляло надежду на то, что выход из неволи будет найдено, если следовать Божьим заповедям. Библия всегда служила источником мудрости относительно покаяния, нравственного самосовершенствования и познания истины.
  Как справедливо отмечал профессор А.Колодний, заметной страницей в украинском религиоведении стали труды, художественные произведения великана украинской мысли Ивана Франко. [42, с.46] Поэт всегда стремился подчинить религию культурному развитию Украины. «В оценке отношения мыслителя к религии не существует однозначности... Религию И.Франко рассматривал не только как веру в некие «надземные высшие существа, одаренные высшей силой», не только как веру в душу. И.Франко подчеркивал, «к религии относятся также чувства, любовь к тому высшему существу, к другим людям, любовь к добру и справедливости, и, в конце концов, к доброй воли, постановке жить и самому так, чтобы приближать себя и других к тому высшему существу» [46, с.57]
   Ведущей идеей в отношении И.Франко к религии было не некое отрицание этого наполненного общечеловеческого содержания духовного феномена, а стремление выявить, насколько вера, а также ее институты могут служить интересам народа, выполнять роль духовной модели, способствовать национальному самовыявлению и развитию. И.Франко четко разграничивал религию как вид духовности и церковь как организацию верующих, указывал на их различную роль в общественном развитии и вообще в жизни этноса в частности. Значительное внимание мыслитель уделял вопросам истории религии, политике Ватикана относительно Украины, роли в украинской истории униатства, критике национального клерикализма, обоснованию принципов свободы вероисповедания. [42, с.58]
   Обращение поэта к Писанию, эпохе средневековья, а также к украинскому фольклору расширяло художественные возможности украинской литературы и культуры, вписывали ее в общеевропейский мировой контекст. События и личности далеких эпох помогали И.Франку исследовать сложные процессы взаимодействия политики, этики, философии, религии, эстетики и др. Современные проблемы раскрываются ним не в социально-бытовом срезе, а в морально-этическом и философском планах. В то же время эти темы и образы непременно проецировались на украинскую почву, в частности в аспекте национальной ментальности, ее морально-психологических доминант.
   Став, как сказал Евгений Маланюк, проявлением национального интеллекта, Франко едва не один среди украинцев, который так глубоко погружается в историю и философию христианства, так тщательно знакомится с Писанием, с апокрифическими текстами. [42, с.68] Можно согласиться с мнением о том, что сам факт осуществления перевода Библии на украинский язык и напечатания ее сначала частями, а потом и полностью, был фактом большого богословского и культурного значения, который выходил далеко за пределы чисто филологических проблем.
  Видимо осознавая это, великий поэт был знаком уже с первыми переводами Ветхозаветных книг.
  Интересны библейские интерпретации Франко. Стихотворение И. Франко «На реке вавилонской - и я там сидел» - это шедевр, что стоит рядом с Шевченковским «На реках круг Вавилона...» Глубину и своеобразие произведения Франко представляет всестороннее развитие темы рабства, решительный перевод ее в сферу духовной жизни нации. В целом же стихотворение И. Франко по духу созвучно библейскому псалму, однако, отходит от первоисточника настолько, что может считаться вполне оригинальным произведением. Во-первых, оно в несколько раз превышает объем канонического псалма. И во-вторых, и это главное, при последовательном развитии темы духовного рабства порабощенного народа к мотива Вавилонского плена присоединяется мотив плена Египетского - то, чего не было в предыдущих интерпретациях. Лирический герой рассказывает о себе следующее:
   
  Я на світ народився під свист батогів
  Із невольника батька, в землі ворогів.
  ….
  І хоч в душу вірвесь часом волі приваб,
  Але кров моя – раб! Але мозок мій – раб!
  («На ріках вавилонських»)
   
  Лирический герой скорее не вавилонский пленник времен пророка Иеремии, который еще хорошо помнит родину и раб только по своему положению - не по духу, а представитель того племени, которое пророк Моисей вывел из Египта и сорок лет водил по пустыне, чтобы навсегда уничтожить в нем сам дух рабства. Эхо мотива Египетского плена в поэзии «На реке вавилонской...» ассоциативно связывает ее с другим произведением Франко - поэмой «Моисей».
  Образ библейского пророка Моисея появляется в творчестве И. Франко не случайно. В сознании поэта мотив пророческого самоотречения созрел давно. Интересны воспоминания Анны Франко, дочери поэта, которая, вспоминая о поездке отца в Италию, писала: «Чрезвычайное впечатление на папу сделала там известная статуя Моисея. Он долго всматривался в ту гордую фигуру, в это разумное суровое лицо, высокий, вдохновенный лоб под кудрями волос, словно два рога, торчали вверх, - это был старейшина народа, порабощенного египетскими обладателями. Он вывел еврейский народ из неволи и 40 лет бродил с ним по пустыне, учил и кормил, и довел его до границы обетованной земли. Эта история великого мужа впилась папе в душу, и она побудила его к написанию величественного произведения «Моисей». Папа привез из поездки альбомы с рисунками выдающихся художников и другие достопримечательности, а также образ статуи Моисея. Этот образ сейчас же повесил у себя в спальне над кроватью». [46, с.12]
  Моисей, как проводник народа, борец за свободу и сохранение высоких духовных ценностей нации, был для Франка психологически близким, а библейская тема осмысливалась и воспроизводилась поэтом на национальной почве, с учетом особенностей истории и психологии родного народа.
  Поэт проводит своего героя теми путями сомнений и надежд, борьбы с собой и окружающим миром, которые в поисках истины прошел сам.
  По жанру «Моисей» - лиро-эпическая философская поэма. Именно глубоким философским смыслом она наводит на размышления о месте отдельно взятого человека в жизни, о роли каждого народа в истории мировой культуры.
  Библейская основа поэмы связана с легендой о пророке Моисея, который сорок лет, несмотря на сложности и преодолевая всевозможные препятствия, муки и страдания, вел еврейский народ к земле обетованной. Хотя и с немалыми трудностями, но Моисею удавалось на протяжении этого времени поддерживать в народе энтузиазм в поисках этой земли. Но люди так долго шли, что устали верить и ждать, часто обманутые в своих надеждах. Они охладели и стали ленивыми. Удовлетворение сиюминутных потребностей для них становится важнее, чем осуществление мечты о свободе, что требует тяжелого, продолжительного труда и терпения.
  Подстрекаемые Датаном и Авироном, люди перестают верить пророку, упрекая его за свое нищенское существование. Слова Моисея о том, что обетованный край уже близко, не находят отклика среди израильтян:
   
  Ті слова про обіцяний край
  Для їх слуху — се казка;
  М'ясо стад їх, і масло, і сир —
  Се найвищая ласка.
   
  Моисей понимает, что в народе говорит рабская психология, потому что за долгие годы неволи его народ потерял чувство ответственности и национального достоинства. Пророк не выполняет требований Иеговы уничтожить всех евреев с рабскими убеждениями. Он терпеливо сносит все, оставаясь верным взятым на себя обязанности.
  Моисей намерен вывести людей из пустыни к земле обетованной. Датан называет это «безумием». Моисей не выдвигает никаких аргументов, чтобы убедить людей в последовательности своих действий, в верности выбранного пути. Он только говорит о том, что его действия - то «Божий приказ». Но люди уже не слушают пророка. Слова Датана кажутся им более убедительными, потому что они непосредственно отвечают их сегодняшним потребностям. Поэтому наступает момент, когда слова пророка разбиваются о глухую стену непонимания:
   
  І на поклик його у похід:
  «Наші коні не куті».
  На обіцянки слави й побід:
  «Там войовники люті».
  На принади нової землі:
  «Нам і тут непогано».
  А на згадку про божий наказ:
  «Замовчи ти, помано!»
   
  И в конце концов Моисея под свист взвывшей толпы прогоняют в пустыню. Страдая в изгнании, Моисей пытается разобраться в своих ошибках, найти ответ на волнующие вопросы своей совести. Он выходит на разговор с Богом. Но молитва не помогает пророку, не дает утешения душе. Под влиянием «темного демона пустыни», отчаявшись на некоторое время в правоте своего священного дела, в слове Божьем, Моисей был наказан Иеговою:
   
  А що ти усумнивсь на момент щодо волі моєї.
  То, побачивши сю вітчизну, сам не вступиш до неї.
  Тут і кості зотліють твої
  На взірець і для страху
  Всім, що рвуться весь вік до мети
  І вмирають на шляху!
   
  Лишь после смерти Моисея люди поняли истинность его действий. Чтобы продолжить путь, указанный пророком, они выбирают себе нового вождя из народа - конюха Егошуа - и вскоре достигают обещанной пророком земли.
  Трагизм образа Моисея в том, что он умирает накануне достижения цели, почти дойдя до «пречудной долины», но не ступив на нее. Смерть Моисея вернула его народу утраченный идеал.
  И Франко, обращаясь к библейской теме о Моисее, как будто призывает украинский народ тоже быть единственным в этой священной борьбе, предрекая ему победу.
  Библейский псалом завершается каскадом проклятий врагам, их женам и детям. И, по мнению Франка, те духовные потери понесет порабощенный народ, гораздо хуже любого проклятия.
   Интересна поэма-легенда И.Франко «Смерть Каина», которая поднимает проблемы «знания и жизни», научного поиска и морали. Продолжение жизни Каина за рамками библейского сюжета дало возможность писателю сделать судьбу отдельного человека моделью судьбы всего человечества.
   Нравственное совершенствование человечества, если оно вообще возможно, осуществляется ценой попыток и невосполнимых потерь. Свидетельством того, что Каменщика всегда интересовала философия христианства, является его большая работа о «Варлааме и Йоасафе» с подзаголовком «старохристианский духовный роман и его литературная история». Франко был твердо убежден, что история европейской культуры неотделима от христианской традиции, а сама традиция предстает как синтез культуры предыдущих дохристианских веков. Писатель последовательно пытается проследить влияние, которое оказывает на становление новоевропейской романистики христианский духовный роман, понимая под ним «...рассказы, написанные в тоне и стиле житий святых, деяний апостольских или откровений». [42, с.70]
  Трансформируясь в призме Франкового мировоззрения, произведения приобретают те особые черты, которые и рознят их от оригинальных библейских текстов. Они различаются не только развертыванием сюжета, изменяется и форма, совсем другим становится духовное, моральное наполнение. Фигуры Моисея и Каина становятся похожими на распятого Иисуса Христа. Произведения несут гуманистическое, общечеловеческое содержание, выступают против поклонения и произвола - двух больших крайностей человеческой жизни - и все же таки несут главное: доброту и любовь. Франко смог воплотить в них главнейшие законы человеческого бытия и взаимоотношений. Главное значение Библии И. Франко видит в проповеди Любви.
   
  2.3. Библейские мотивы в произведениях Леси Украинки
   
  Обращение Леси Украинки в Библии объясняется прежде всего тем, что Писание – это неисчерпаемый источник «вечных» тем, идей, мотивов, образов, знакомых широкой общественности во всем мире (а писательница, безусловно, свое собственное творчество видела в контексте мирового литературного процесса. Подавляющее большинство произведений Леси Украинки христианского цикла – это драмы, которые стали новым явлением в украинской литературе и театральной культуре и принесли писательнице славу драматурга-новатора. Леся Украинка, обратившись к «вечным» сюжетам, темам, мотивам и образам, закрепленным в памяти многих поколений и народов, концентрировала определенные идеи, представляя их в нетрадиционном для украинского театра срезе – не в социально-бытовом, а в философско-идеологическом. Злободневные современные темы воплощались во многих библейских фигурах (а также в известных образах с греческой, древнеримской мифологии, средневековых легенд). Глубокий интерес к истории христианства, к его истокам, особенно к личности Иисуса Христа, Леся Украинка объясняла стремлением самой почувствовать «благоухание» древних эпох, прочитав и осмыслив первоисточник, поскольку «на чужую интерпретацию она не могла и не хотела полагаться» [39, с.58].
  Не менее важным при осмыслении произведений христианской тематики является и то, что писательница оригинально интерпретировала известные (знаковые) традиционные сюжеты, ломая стереотипы их восприятия. Это происходило через осовременивание, Леся Украинка соединяла пласты традиционных сюжетов и пласты национальной действительности [39, с.69].
  Интересным в этом плане является прослеживание места и значения в произведениях христианской тематики Леси Украинки библейских имен собственных, которые, прежде всего, по нашему мнению, отражают степень авторского осмысления и интерпретации изображаемых событий и характеров.
  Большую часть библейских онемел составляют библейские антропонимы, центральное место среди которых занимает имя Иисуса Христа. Ядро произведений христианской тематики составляют те тексты, в которых Иисус Христос выступает персонажем, когда его фигура дается в восприятии людей, которые его знали («Одержимая», «На поле крови», «Иоганна, женщина Хусова»). Слово «Христос» на греческом языке означает «Мессия», то есть помазанный, посвященный на служение. Имя Иисус происходит от древнееврейского Иешуа, что означает «Иегова спасает».
  В стихотворении Леси Украинки «Если бы я знал, что им нет спасения...» находим именно такую, можно сказать, первичную номинацию Иисуса Христа: «... с потомками такими не может быть уже Иегова в союзе». То же мы видим в поэме «Самсон». Рассматривая различные способы номинации лица Иисуса Христа в драмах Леси Украинки, Л. Пархонюк утверждает, что в анализируемых произведениях лицо Спасителя выводится или как художественный персонаж, или как мифологема (с четким акцентом на реальности исторической личности Иисуса). Поэтому в способах наименование лица Иисуса Христа отражается, по мнению исследовательницы, с одной стороны, отношение других героев, их восприятие и оценка Христа как неординарной личности, с другой - лицо Спасителя подается в историческом контексте, с третьей - благодаря различным номинациям Иисуса Христа можно обнаружить концептуально-эстетическое осмысление Богочеловека, Бога-Сына в художественном наследии Леси Украинки [48, с.145].
  Важным при анализе библейских антропонимов (и имени Иисуса Христа в частности) является то, что их употребление обусловлено целым комплексом причин – объективных и субъективных, языковых и внеязыковых, историко-культурологических и индивидуально-авторских.
  Так, с точки зрения языка-вещания используемые в драмах номинации Иисуса Христа, отмечает Л. Пархонюк, (заметим, что среди антропонимов авторские наименование отсутствуют), находятся в отношениях соотносительности, выбор имени зависит от того, какой персонаж и при каких обстоятельствах прибегает к наименования Иисуса (Христос, Бог, Господь Христос, Мессия, Иегова, Сын Божий, Его Сын, Иисус из Назарета).
  Выделяя три структурные варианты номинаций Иисуса Христа – лексические, синтагматические и фразовые, Л. Пархонюк подчеркивает, что различные наименования Иисуса Христа в художественном мире Леси Украинки двух- или даже трехплановы:
  1) это средство характеристики, оценки и восприятия тем или иным персонажем (в основном художественным героем, а не историческим лицом) фигуры Иисуса Христа в конкретно-историческом измерении, то есть контексте эпохи;
  2) это средство самохарактеристики и самораскрытия литературного героя;
  3) это один из мощных средств концептуально-эстететического решения того или иного замысла в каждой драматической поэме и в то же время один из показателей этапа осмысления проблемы христианства и религии в целом и ряда связанных с ней проблем самим автором – Лесей Украинкой [39, с.97].
  Имя Мария – это имя матери Иисуса Христа, которая родила сына от Духа Святого.
  В стихотворении «Проклятие Рахили. Апокриф» Леся Украинка воспроизводит трагические события, связанные с рождением Иисуса Христа:
   
  З’явилося новеє світло в світі,
  У Віфлеємі, в тихому селі,
  І засвітилася у темному блакиті
  Нова зоря, щоб і старі, й малі
  Дорогу знали до свого Месії,
  Малого сина вбогої Марії.
   
  Поэтесса возвеличивает женщину-мать, которая «сына спасала – свой клад единственный, сокровище...». В Евангелии от Матфея рассказ о рождении Иисуса очень лаконичен. Примерно около 200 года появился апокриф «Книга о рождество Марии», где о ней рассказывается много такого, чего нет в Евангелиях. Мария, по апокрифам, по происхождению из царского рода – из рода царя Давида. Мария была поздним ребенком, и родители посвятили ее Богу. Поэтому она с 3 до 12 лет воспитывалась в храме, где дала обет пожизненной чистоты. Священники подыскали ей мужа, который уважал этот обет и занимался женой. В доме Иосифа Мария пряла пурпурную пряжу для храмовой завесы и в это время получила благую весть от ангела Господня о предстоящем рождении сына. Дальнейшая судьба Марии точно не выяснена. Мария во все времена была олицетворением духовной чистоты, большой материнской любви, а для верующих – советчицей во всех разногласиях [39, с.79].
  Часто встречается в произведениях Леси Украинки образ пророка Иеремии, одного из четырех пророков, группы авторов книг, в которых рассказывается о бедах и несчастьях, которые богоизбранный народ пережил в течение ряда веков: «Носил ярмо железное Иеремия...» О нем известно, что он родился между 650 и 640 годами до н.э., происходил из древнего рода жрецов (один из его предков – первосвященник при царе Давиде) и был богатым землевладельцем. Судя по всему, он получил в детстве хорошее воспитание, знал литературу и историю своего народа.
  Хотя родился Иеремия в маленьком городке недалеко от Иерусалима, всю жизнь он прожил в Иерусалиме. Особенно ожесточенно он воевал с идолопоклонством. За тридцать лет своей активной жизни Иеремия претерпел много преследований и даже рисковал жизнью. Он стал «человеком, который спорит и ссорится со всею землею», - так он писал о себе. Недоброжелательное отношение к Иеремии со стороны священников, пророков, вельмож и царя объяснялось его политическими взглядами, которые не устраивали власть имущих [48, с.129].
  Книга «Плач Иеремии», которая состоит из пяти элегий, оплакивает судьбу Иерусалима и Иудеи после вавилонского завоевания (исследователи сомневаются в авторстве Иеремии, считая, что она написана значительно позже и не одним, а несколькими авторами).
  У Леси Украинки есть произведение «Плач Иеремии», в котором возникает образ Иеремии как образ библейского пророка, который раскрывал глаза на моральное падение вельмож и предвещал гибель Израильского царства. В одном из произведений поэтесса проводит до сих пор актуальные параллели:
   
  Єрусалим мав свого Єремію,
  що голосив серед поля;
  чом же свого Єремії не має
  наша зруйнована воля?
  В драме «В пуще» упоминается имя менее известного библейского пророка Осии:
   
  Десятий розділ, перший вірш Осії...
   
  Особое внимание заслуживает имя Давида. Давид – историческое, а не мифическое лицо. После смерти Саула и его сыновей он стал царем Иудейской государства (в Х в. до н.э.). О нем, юном пастухе, рассказывается в Первой книге Царств. Именно на Давида Бог указал как на будущего царя Израиля, когда еще правил царь Саул. Давид на древнееврейском означает «любимый».
  Голиаф, филистимлянский великан, забитый Давидом, упоминается в драме «В пуще»: «Ну, брат, ты здесь набрался силы Голиафа...». Это имя стало синонимом слов «силач», «великан».
   Саул – это имя основателя Ізраильско-Иудейского царства. Ионафан – сын Саула:
   
  ... Саул загинув,
  плачем нещирим заридали струни
  над смертю Йонатана і Саула
  в руках Давида, що згубив їх.
   
  Царю Саулу Леся Украинка посвятила одноименное произведение (монолог):
   
  О! Не на щастя став Саул пророком...
  Господь його карає вічним духом!
   
  Леся Украинка использовала строки из «Книги Царств» как эпиграф. В ряде цитат – суть конфликта, который возник между царем Давидом и Саулом: Саул начал подозревать Давида (наверное, в желании сместить его с царства) и однажды царь чуть не убил верного раба своего. Монолог Саула – это его исповедь, которая больше похожа на самобичевание, она передает тяжелое психологическое состояние человека, который, только что едва не став убийцей, осознает и искупает таким образом свою вину. Понятно, что у Леси Украинки образ Саула, полон эмоций, приобретает дополнительный символическое звучание.
  Поэма «Самсон» тоже носит имя библейского героя:
   
  То йде Самсон, веде могутні лави...
  Йому назустріч
  іде його хорошая Даліла...
   
  Леся Украинка заимствует ключевые моменты библейской истории: рождение Самсона как Божьего избранника, борьба с филистимлянами, женитьба его с Далилою, ее предательство, смерть Самсона под руинами храма, – но несколько меняет библейскую основу. Так, по Библии, Далила – персонаж отчетливо негативный. В поэме образ Самсона как борца за независимость Иудеи отходит на второй план, зато образ Далилы очерчивается отчетливее. Предательство Далилы поэтесса мотивирует патриотическими чувствами:
   
  – Прощай, Самсоне! – Крикнула зрадлива:
  Ти думав, що для тебе я забуду
  Родину? Ні! Ти гинеш, – дяка ця правдива
  від мене за погибель мого люду!
   
  Таким образом, Леся Украинка усложнила традиционный сюжет, выводя на его фоне конфликт убеждений, интересов, мотиваций, что станет характерным для ее дальнейшего творчества.
  Фигура Иуды, известная ли не каждому, в произведениях Леси Украинки (в драме «На поле крови» изображены последние часы его жизни) выступает как высшее проявление измены – крупнейшего «социально-политически-духовного» бедствия. Писательница исключает любую возможность оправдания предателя, психологически мотивируя поступок Иуды его утилитарно-собственническим мышлением (он продал Иисуса за 30 сребреников):
   
  ... ти той Юда, що
  вчителя продав...
   
  В произведениях Леси Украинки встречаются имена других учеников Иисуса (апостолов) – Петра и Павла (Савла): «Як від Христа Петро відступив......»; «Із Савла Бог Павла виявив...».
  Апостолу Петру Евангелия уделяют больше всего внимания. Петр – брат апостола Андрея – в детстве был назван Симоном. Переименовал его Иисус. Имя Петр по-гречески означает «скала», «камень». С именем Петра связан крылатое выражение из Библии «Ты трижды отречешься от меня». Так сказал Иисус после Тайной вечери, потому что Петр в ответ на слова «рассеются овцы стада», когда его не станет, стал горячо уверять Иисуса в преданности: «Если бы мне и умереть с тобою, не отрекусь от тебя!» [48, с. 173] И несмотря на все эти обетования, Петр таки отрекся от Иисуса. Его имя символизирует человека, дружба которого не выдерживает тяжелых испытаний. В драме «В пуще» Леся Украинка использует такое сравнение:
   
  Річард.
  Та що ж я відступлю?
  Не можу я від хисту відступитись.
  Крістабель.
  Та не зовсім ... а може, так на час.
  Річард.
  Як від Христа Петро?
   
  Отступник Петр все же был первым апостолом, кому явился Иисус после воскресения. Бог простил Петру отречение и дал ему пасторскую власть над верующими. Петр становится учителем иудеев.
  Леся Украинка обращается к эпизоду преобразования Савла в Павла в драме «Руфин и Присцилла»:
   
  Парвус.
  Із Савла Бог Павла виявив,
  То й над тобою (Руфіном) ще,
  може, Бог колись покаже чудо.
   
   
   
  Таким образом, роль библейских антропонимов, употребляемых Лесей Украинкой (подавляющее большинство из них - экзотизмы), зависит от жанра произведения и чаще всего связана с заимствованием традиционного сюжета или мотива.
  Используя библейских персонажей как действующих лиц исторических драм, поэм, стихов или перепевов апокрифов, писательница более достоверно и точно воспроизводит изображаемые события, выразительнее очерчивает национальный колорит страны, с которыми соотносятся те или иные собственные имена.
  Часть антропонимов - это эпизодические вкрапления в контекст произведения, которые служат средством эмоциональной и экспрессивной характеристики отдельных героев (Магдалина, Ирод, Моисей, Иуда, Пилат и др.), поскольку большинство библейских имен известно массовому читателю и несут в себе дополнительные оценочные (ассоциативные) значения.
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
  РАЗДЕЛ 3. БИБЛИЯ В ЗАРУБЕЖНОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
   
  3.1. Библейские аллюзии в трагедии Уильяма Шекспира «Гамлет»
   
  Библейские истины – вечные спутники человечества. Они лечат нашу душу и независимо от убеждений аудитории, настраивают на глобальные размышления. Трагедию «Гамлет» нелегко понять читателю. Текст Библии может стать здесь помощником и советником.
  Шекспира трудно и вообще невозможно отнести к конкретному направлению в искусстве. Его наследие давно уже определено как надстилевое единство. В нем сочетаются реалистические тенденции, барочные приемы, а также широкий контекст средневековых эстетических достижений.
  Трагедия «Гамлет» тоже впитывает в себя огромное количество приемов, характерных для различных направлений: здесь и фольклорные традиции пения Офелии, и традиции дидактической прозы высказываний Полония, и постановки «Убийство Гонзаго», который строится на традициях ренессансного общедоступного театра.
  Особенно значимым для Шекспира, как и для многих других представителей постренессанса, является прием «текст в тексте». Это уже проявление барокко, которое начинает развиваться на фоне интеллектуального багажа Ренессанса.
  Барокко активно взывало к библейскому учению, особенно в Англии (Дж. Мильтон, Дж. Донн и поэты-метафизики, Дж. Беньян и др.), но барочное обращение к Священному Писанию существенно отличалось от средневекового. Развитие самосознания уничтожило коллективное осмысление Вселенной, когда мифология объединяла в себе все, что человечество знало об окружающей среде и о себе. Таким образом, средневековое восприятия Библии, которое любое проявление индивидуальной интерпретации искренне считало преступлением, изменилось сначала на ренессансное пародирование (Ф. Рабле), а затем на барочное индивидуальное переосмысление, фактически на создание собственной индивидуальной мифологии.
  На наличие в тексте «Гамлета» библейских аллюзий обратили внимание такие авторитетные британские исследователи, как Н. Александер, Г. Дженкинс и др.
  Священное Писание в «Гамлете» упоминается постоянно (мы насчитали 29 случаев) и главным образом в аллюзивном виде. Отсюда мысль о наличии аллюзивного кода, то есть системы сигналов, что передают определенную информацию, и так же, как для того, чтобы открыть замок, нужно набрать условный код, так и аллюзивний код текста предоставляет возможность открыть дверь в мастерство художника, лучше понять его мнению.
  Безусловно, перед тем, как анализировать библейский код, нужно выяснить вопрос относительно осведомленности Шекспира в тексте Библии. Через отсутствие университетского образования он, скорее всего, не был хорошо знаком с латинским католическим текстом. А вот протестантский англоязычный вариант не мог не знать. Англоязычный перевод текста Библии появился еще во времена Высокого Средневековья в XIV в. Его автором был Джон Виклиф. В том же веке Джон Пурвей продолжил миссию Виклифа и в 1380 г. создал новую англоязычную редакцию. Церковь не была в восторге от широкого распространения «вульгарных» вариантов Библии и в 1408 г. издала приказ об ограничении переводческой деятельности народных проповедников, но таких кровавых расправ, как на континенте, не оказывала.
  В XVI в. через личный конфликт с Папой Римским Генрих VIII повел свой народ навстречу протестантизму. В 1534 г. король объявляет себя главой английской церкви и отменяет власть Ватикана на территории Англии. В 1538 г. англоязычный перевод Библии, созданный В. Тиндейлом и М. Ковердейлом, утверждается как государственный. Именно этот текст изучали в Стратфордской грамматической школе, где, скорее всего, учился юный В. Шекспир.
  Религиозная борьба имела огромное значение в жизни верной традициям семье Шекспиров. И это, безусловно, не могло не повлиять на творчество драматурга и поэта. Его противоречия, его вопросы без ответов отражают вопросы и противоречия английского народа, ведь «стратфордский лебедь» постигает не только общемировые проблемы, он сосредотачивается также на духовной сути английского народа, который разрушение древней церкви считал преступлением и одновременно пытался понять «Новый Дерзкий Мир». Профессор Бермингемского университета С. Уэллс, пытаясь объяснить многовековую и общечеловеческую заинтересованность творчеством Шекспира, назвал его религиозным автором в самом глубоком смысле этого слова, тем, кто «существует своим словом везде, даже в сверхъестественном мире, с привидениями, сказочными героями. Он имеет сознание человека, причастного к Вселенной, к неизведанному. С точки зрения пластики, драматизма и поэтичности, его пьесы похожие на мифы». [26, с.46]
  Во времена Шекспира постоянное упоминание Бога и святых на сцене общедоступного театра было невозможным даже в конфликтующей с Ватиканом Англии. Поэтому многочисленные намеки на библейский текст в «Гамлете» имеют вид аллюзивного кода, за которым стоит достаточно серьезный подтекст, тесно связанный с приемом «текст в тексте».
  Итак, с первым интересным моментом мы встречаемся уже в первой действии (сцена 2), когда в тронном зале появляется уже коронованный Клавдий и объясняет собственную подлость потребностями государства. Потом Лаэрт получает разрешение вернуться во Францию, где он будет вести свободную жизнь, а Гамлет получает просьбу-приказ остаться в Дании. Вернуться в Германию, где на то время кипят протестантские страсти, ему не позволяют. И это не удивительно. Клавдию нужен постоянный контроль над законным наследником трона. Гамлет не имеет особых иллюзий и постоянно говорит о лицемерии окружающих. Оставшись в одиночестве, принц обрушивается на собственные физические недостатки:
   
  О, хоть бы этот кусок тяжелый растаял
  И сам собой на росу бы распался...
   
  А потом идет значимая игра слов:
  Or that Everlasting had not fix'd
  His canon "gainst self-slaughter!
   
  Или если бы Всевышний не наложил
  Канон на самозабивання!
  В наиболее авторитетном русскоязычном переводе М. Лозинского вместо «self-slaughter» стоит «самоубийство» (Иль если бы Всевышний не уставил запрет самоубийству).
  Но в оригинальном тексте Гамлет говорит именно «self-slaughter». A «self-slaughter» - глагол, который еще с давних времен употреблялся для обозначения убоя скота, а не человека. То есть речь Гамлета является гораздо более выразительной. Он переосмысливает шестую заповедь: «Не убий!», но употребляет глагол, который намекает на то, что Гамлет осуждает себя.
  Принц и в дальнейшем будет беспощадно наделять собственную персону качествами посудомойки и даже проститутки, но библейская аллюзия в первом трагическом монологе выводит язык Гамлета сразу же на вселенский уровень. Он лишает себя, как представителя человечества, права на отличие от скота, понимая собственную несовершенную природу.
  После разговора с Призраком (действие 1, сцена 5) Гамлет возвращается к ожидающим его Горацию и Марцелле и требует от последних клятвы о сохранении тайны. Между Гамлетом и Горацио происходит значимый диалог:
  Horatio. В day and night, but this is wondrous strange!
  (В день и ночь! Не могу понять!)
  Hamlet. And therefore as a stranger give it welcome.
  There are more things in heaven and earth,
  Horatio, Than are dreamt of philosophy in your.
  (А ты без понимания прими это
  И открой дверь в свой дом.
  На небесах и на земле,
  Горацио, больше образований и событий,
  Чем вашей философии приснилось).
   
  Лексическое несовпадение перевода обусловлена необходимостью смысловой эквивалентности. Ведь Шекспир прибегает к евангельской аллюзии: "И was a stranger, and you took me" (был Странником И вы приняли Меня (Матф., 25:35).
  В одном из эпизодов Евангелия говорится о служении Христа в Иерусалиме, когда он на Оливковой горе образно рассказал своим ученикам о Последнем Суде. Как пастырь отделяет овец от коз, так и грешники будут отделены от праведников. При этом Христос утверждает, что в образе каждого, кто терпит лишения, проявляется именно он, Христос. «Истинно говорю вам: что только сделали это одному из сих братьев моих, - то вы мне оказали» (Матф., 25:40). Сравнение же праведников с овцами, а грешников - с козами опирается на давнюю фольклорную символику еврейского народа, в которой овцы выступали носителями кротости, а козы - капризности. Таким образом, Гамлет предлагает Горацио покорно принять то, что он не может понять, покориться перед глубиной и величием Вселенной.
  Проповедь покорности дается принцу нелегко. Он постоянно говорит о разочаровании во всем, что существует вокруг, выражает собственную тоску. В его разговоре с Гильденстерном и Розенкранцем (действие 2, сцена 2) мы снова сталкиваемся с библейской аллюзией, когда Гамлет переосмысливает все, чему его учили в университете. Розенкранц и Гильденстерн учились вместе с ним, и Гамлет, добившись от «равнодушных сыновей земли» признания в собственном шпионаже, делает бесполезную попытку сделать их своими союзниками. Поэтому и цитирует различные философские формулы, характерные для Ренессанса, тут же отрицая их. Одновременно принц опирается на Библию, где говорит о создании первого человека из праха (dust) и о порядке ее до возвращения в прах. «Потому что ты прах и в прах обратишься» (Бытие, 3:19). Он снова и снова вспоминает эту библейскую формулу и тогда, например, когда, убив Полония, оставляет его без христианского погребения. Когда перепуганные Гильденстерн и Розенкранц спрашивают, куда он дел труп, принц отвечает:
   
  Compounded it with dust, whereto "tis kin".
  (Смешал его с прахом, его ближайшим родственником)
  (действие 4, сцена 2).
   
  К высказываниям Гамлета нет однозначного отношения. И в этом сила шекспировской живописи, которую В. С. Пушкин назвал «высшей смелостью художника». [27, с.87] Шекспир не боится показать недостатки того, кому он симпатизирует, и возвеличить вора. Шекспировские характеры, как живые люди, вызывают разное отношение к себе. Принца то считают эгоистом (И. Тургенев), то трагически отождествляют с Христом (Б. Пастернак). Гамлет цитирует Библию субъективно, и это выдает в нем человека его времени, который трагически потерял возможность непосредственного общения с Богом и Природой.
  Принц общается с людьми, поражая нас при этом прозорливостью. Интриги хитрого Полония Гамлет видит как на ладони. И поэтому напоминает ему библейскую легенду о Иеффае (Книга Судей, 11:29-40), опираясь при этом на народную балладу о богобоязливом израильском судье (действие 2, сцена 2).
  После смерти Моисея и первых священников около четырехсот лет Израилем правили Судьи, Иеффай был одним из них. За победу над аммонитянами Иеффай обещал Богу отдать на уничтожение огнем первого, кого встретит его на пороге родного дома, когда он вернется с победой. Таким первым оказалась единственный ребенок Иеффая, юная девушка, Иеффай выполнил обещание, и в память о его дочери израильские женщины установили обычай плакать на горе четыре дня в году. Для древних евреев, как и для средневековых англичан, которые составили в честь Иеффая религиозную балладу, Судья и воин был настоящим героем, который отдал самое дорогое ради своего народа. Тех же, кого приносили на алтарь по велению Божьему, считали прообразами Христа. Ведь Творец отдал своего сына за грехи человечества. Поэтому эпитет «fair» (прекрасная, красивая, честная, справедливая, белокурая, светлая, ясная и т. д.), которым традиционно наделяли святых, характеризует и дочь Иеффая в народной балладе, что приводит Гамлет в разговоре с Полонием:
   
  One fair and daughter no more
  The which he loved passing well.
  (Одну дочь он имел ребенка, чистую,
  Любил ее больше жизни...)
   
  Но Полоний использует Офелию без всякого веления Божьего. Его стимулом является рационально обдуманная возможность стать родственником королевской семьи. Он верит в безумие Гамлета и сознательно приносит дочь в жертву собственному карьеризму. Аллюзивную фигуру «Иеффай – Полоний» можно интерпретировать как иронию принца над мелочным человечеством. Одновременно чувствуется предвидение ранней смерти Офелии, которая уйдет из жизни чистой, как и дочь Иеффая. Только в отличие от последней Офелия станет жертвой не служения Богу, а грязных интриг. Кажется, Гамлет желает ее смерти. Возможно, через собственную неспособность защитить ее, изменить неизбежно. Возможно, через веру в то, что чистая девушка будет счастлива в другом мире.
  Сложность конфликта между книжником и окружающей средой отражает еще одна библейская аллюзия. В действии 3, 3 сцене внутренний монолог Клавдия прямо сопоставляет Клавдия с Каином, первым убийцей на земле.
   
  Мое преступление засчитано. Воняет он вплоть до неба.
  И имеет на себе проклятие древнейшее
  Ибо брата убил я!
   
   Клавдий сам отождествляет себя с Каином, вспоминая «Каинову печать» (the primal eldest curse), которая лежит на его преступлении. При этом Клавдий, в отличие от Каина, убившего брата из зависти, объясняет свое преступление необходимостью изменить государство на лучшее:
   
  In the corrupted of this world
  Offence's золотая hand may shove by justice,
  And oft "tis seen the wicked prize itself
  Buys out the law...
  (Продажность затопила мир людей,
  И часто роззолоченая рука преодолевает правосудие.
  Ценою черною законы выкупаются).
   
  Как и другие «шекспировские воры», Клавдий - человек разумный, и совесть у него есть. Он мечтает о небе и противопоставляет собственное грязное существования чистым истинам. Его трагический монолог («Мое преступление зачислено...») включает в себя не одну библейскую аллюзию. Это выдает мучительный поиск выхода из круга страхов и упреков совести. Кроме «Каиновой печати», которая, кстати, упоминается дважды, Клавдий говорит:
   
  ... What if this cursed hand
  Were thicker than itself with brother's blood,
  Is there not enough in the rain sweet heavens
  To wash it white as snow?
  (Если эта розпроклятая рука
  Разбухнет кровью брата,
  Разве на небесах милосердных
  Дождя нет такого, чтобы умыть
  И белой ее сделать, как снег?)
   
  Здесь Клавдий обращается к Книге пророка Исаии (1:18). Пророк Исаия прославился тем, что Бог дал ему дар пророчества якобы не заслуженно. И когда Исаия начал говорить о собственной недостойности, серафимы просто выжгли его грехи углем с жертвенника.
  Возможно, Клавдий в какой степени отождествляет себя с ним. Он тоже недостоин, каким был прежде Исаия, но последнего не только простили, но и выбрали. По легендам, Исаия принял смерть мученика через разоблачения развращенных вельмож. Возможно, думы о его смерти вновь возвращают Клавдия к собственной греховности. Он хочет молиться, но понимает, что в отличие от Исаии, который не испугался мученической смерти, не сможет отказаться от захваченного трона и любимой королевы. Мотив «Клавдий – Каин» можно считать основным в трагедии.
  Немало загадок таит в себе и образ Офелии. Существует якобы две Офелии, к которым по-разному относится Гамлет. Первая – хорошо воспитанная девушка на выданье. Спрятанная в футляр традиционного для женщины того времени поведения, она раздражает принца абсолютным отсутствием личного начала и даже тупостью. Вторая – настоящая Офелия – вызывает у Гамлета совсем другое отношение. Это чистая жертва, что пострадает за грехи других. Она погибнет совсем молодой и не испытывает старости. Поэтому и просит ее принц молиться за него тогда, когда юная нимфа окажется в другом мире.
  Как и для многих других поэтов того времени, для Шекспира большое значение имел культ Мадонны. Наивысшее проявление его мы можем наблюдать в ренессанском литературе Италии. Но Шекспир углубил эту давнюю традицию. В сонетах он противопоставит идеализированной Мадонне реальную, даже грешную женщину. В Офелии он постепенно высвобождает настоящую, недосягаемую для простых смертных природу. Но интересно, что сама Офелия постигнет свою истинную суть только тогда, когда разорвет связи со временем и пространством, то есть сойдет с ума.
  Мотив безумие является традиционным у Шекспира. Офелия, леди Макбет, король Лир сходят с ума, чтобы понять свою истинную природу. Безумная Офелия вызывает гораздо больше поклонения, чем Офелия рассудительная.
  Мотив безумия еще раз доказывает недоверие великого драматурга до человеческого разума, которое постоянно выражает принц. Правда, привычная усталость от человеческого рода исчезает в Гамлета (как это ни странно) на кладбище, когда он разговаривает с одним из клоунов, что копают могилу Офелии. Сочетание несочетаемого является яркой чертой художественного мира Шекспира. Жизнерадостность проявляется у него на кладбище, а юмор соседствует со смертью.
  «Знаток» Святого Писания и юриспруденции веселый могильщик сначала получил определение «this ass» (осел), но потом буквально очаровал принца своей находчивостью и остроумием. «Этот плутяга знает все!» - восклицает он и добавляет, что за последнее время таких «плутяг» становится все больше, и они дают фору любом джентльмену (действие 5, сцена 1). Гамлет не слышал рассуждения о гробокопа о Священном Писании, но, скорее всего, они бы ему понравились.
  Имея большие сомнения в человеческом уме, Гамлет гораздо больше доверяет уму Высшему. Поэтому в его высказываниях так много ссылок на него. Даже собственную предусмотрительность в случае с письмом к английскому королю он объясняет Божьей волей:
   
  Our indiscretion sometimes serves us well
  When our deep plots do pall; and that should teach us;
  Там’a divinity that shapes our ends,
  Rough - hew them how we well.
  (Бывает так, что добрый плод дает нам
  беспечность,
  Когда тайные замыслы бледнеют; и это нас учит:
  Существует божество, которое определяет выход
  И довольно властно нам дорогу правит)
  (действие 5, сцена 2).
   
  Невольно возникают ассоциации с Книгой Притчей Соломоновых: «Сердце человека обдумывает свой путь, Но Господь управляет шествием его» (Пр., 16:19).
  Итак, суммируя вышесказанное, приходим к выводам:
  библейский аллюзивний код является основным подтекстом трагедии «Гамлет»;
  аллюзия проявляется на уровне приема «текст в тексте», что выдает стилевой переход от Ренессанса до Барокко, а конфликт между чувством и долгом демонстрирует классицистические тенденции, что рождались как раз в то время, и это еще раз говорит в пользу надстилевого единства, которое проявляется в творчестве Шекспира; библейский текст интерпретирует не Шекспир, а его герой – Гамлет, который делает это предельно субъективно, в соответствии с собственными, личными настроениями, что дает основания говорить о создании индивидуальной мифологии (Клавдий - Каин, Гамлет - Орест, Полоний - Иеффай, Офелия - дочь Иеффая); душа Гамлета – душа религиозная; главным носителем аллюзивного кода выступает Гамлет, который постоянно вспоминает Старый и Новый Заветы, особенно часто – Евангелие от Матфея; но принц не просто повторяет старые формулы, он переосмысливает их, даже спорит с библейским текстом (унижение человеческой природы и т. д.); носителями аллюзивного кода выступают также Клавдий, Офелия, первый могильщик; библейские аллюзии раскрывают противоречия их душ (Клавдий отождествляет себя то с Каином, то с пророком Исаией), предоставляют характерам объемности (застенчивая Офелия является частью загадочного мира природы, добродушный могильщик – мощного народного движения, который в XVII в. существенно повлияет на построение новой Англии).  
   
   
  3.2. Библейские мотивы в романах Ч. Диккенса
   
  Чарльз Диккенс принадлежит к числу тех писателей, которые вошли в сокровищницу мировой литературы. Восприятие и толкование христианских мотивов в творчестве Диккенса представляют один из возможных путей изучения художественного мира писателя, постижения его произведений.
  Христианский аспект исследования творческого наследия писателя позволяет глубже проникнуть во внутренний мир героев его произведений, выявить моральные принципы Диккенса и его художественное воплощение. Взгляды Диккенса на христианство на протяжении творческого пути оставались неизменными, главным критерием, которым он руководствовался в жизни, было Евангелие. В публицистике писателя большое место занимают его мысли о ценности Нового Завета, о его Божественной красоте и милосердии. Сам Диккенс был согласен с простым и ясным учением Иисуса Христа. В своих произведениях великий романист убеждал читателей в возможности исправления мира путем соблюдения евангельских заповедей.
  Христианские мотивы многом определяют проблематику, поэтику, атмосферу книг Диккенса и жанровую специфику некоторых из них («рождественские» повести).
  Праздник Рождества –  один из наиболее почитаемых в христианском мире. Он имеет свои давние и глубокие традиции в Англии. С одной стороны, это религиозный праздник, связанный с Рождением Иисуса Христа в Вифлееме. Поэтому много символов, образов и воплощенных в этих символах идей праздника, соотносятся, прежде всего, с евангельскими текстами и духовной сферой человеческой жизни. С другой стороны, дни празднования Рождества издавна были окружены мистическим, таинственным ореолом. В этом проявляется древняя языческая традиция. Считалось, что в эти дни могут произойти самые невероятные, фантастические события. Именно в это время нечистая сила проявляет особую активность, а потому и встреча с представителями этой силы никого не может удивить.
  Есть еще одна сторона праздника Рождества - светская, связана с традицией семейного торжества, идеей объединения родных и близких в эти холодные декабрьские дни, общечеловеческой идеей сострадания и любви. Под Рождество обычно вся семья собирается дома, у родного очага, прощаются прошлые ошибки и обиды. Именно в это время семья объединяется в едином стремлении к счастью и веры в чудо.
  Подобная смысловая неоднозначность восприятия Рождества нашла отражение в произведениях Чарльза Диккенса. Так, нельзя с полным правом говорить о христианском звучании романов и даже Рождественских рассказов писателя. Религиозный смысл и евангельские образы Рождества в творчестве Диккенса уступают место обыденности, «поэтизации действительности».
  Рождественские рассказы (Christmas stories) Ч. Диккенса, который по праву считается основоположником этого жанра в западноевропейской литературе, дали толчок к возникновению и развитию святочного рассказа в России.
  Об детских образах в творчестве Ч. Диккенса уже достаточно сказано в отечественном и зарубежном литературоведении. Созданные писателем образы, такие, как Оливер Твист, Николас Никльби, Нелли Трент, Поль и Флоренс Домби, Эмми Доррит и много других навсегда вошли в мировую историю Детства. Эти персонажи поражают своей реалистичностью, узнаваемости, и в то же время трогательностью, искренностью и лиризмом, а порой и точно замеченными комичными деталями. Во многом это связано с особым отношением Диккенса до собственного детства, его воспоминаниями о той поре жизни.
  Обращаясь к рождественским рассказам Диккенса разных лет, можно четко выделить две темы. Первая – это, естественно, тема Рождества, вторая – тема Детства. Развивающиеся самостоятельно, исходя из внутренней убежденности и мировосприятия самого автора, эти темы пересекаются и отчасти подпитывают друг друга. Обе темы проходят через все творчество Ч. Диккенса и находят свое воплощение в образах чудаков и детей.
  Образы детей, которые мы находим в Рождественских рассказах Диккенса, во многом продолжают уже укоренившуюся в творчестве писателя реалистичную традицию в изображении детей, а с другой стороны, именно эти образы привносят новое звучание, оригинальные идеи и мотивы.
  Первый мотив, что имеет христианскую основу – это мотив «божественного дитя» – младенца, посланного на землю Богом для спасения человечества. Спасение можно трактовать не только в буквальном смысле слова, как идею Мессии, но и с точки зрения простых человеческих чувств и отношений. У Диккенса в «Сверчке за очагом» (1845) роль «божественного ребенка» выполняет сын Крошки и Джона Пирибингла – «Блажен юный Пирибингл». Автор вслед за молодой мамой увлекается младенцем, его здоровым видом, спокойным характером и примерным поведением. Но главная отличительная черта этого образа и связанного с ним мотива заключается в следующем: именно этот ребенок, ну и еще сверчок, воплощают собой идею счастливого домашнего очага. Без ребенка юной Крохе ранее было скучно, одиноко, а порой страшно. И хотя роль юного Пирибингла – это «роль без слов», но именно этот ребенок становится главным объединяющим центром семьи, основой ее веселья, счастья и любви. [21, с.46]
  Всем детям, независимо от национальности и социального статуса, свойственна вера в чудо. Чудо, волшебство так же естественно для маленького человека, как солнце, ветер, день и ночь. Поэтому второй мотив –это мотив «рождественского чуда». А когда же еще происходить чудеса, если не на Рождество! Однако необходимо отметить «специфику» подобных чудес в анализируемом жанре. Она заключается в том, что «... рождественское чудо вовсе не является сверхъестественным – оно приходит в виде обычной жизненной удачи, просто человеческого счастья – неожиданного спасения, вовремя и обязательно в рождественский вечер пришла помощь, выздоровления, примирения, возвращение долго отсутствующего члена семьи и т.д. и т.п.». [21, с.48]
  Третий мотив – это мотив «нравственного перерождения». По мнению Диккенса, дети как нельзя лучше способствуют нравственному возрождению, перевоспитанию других персонажей. Вспомним, какое потрясение переживает Скрудж, когда видит мальчика и девочку рядом с Духом Нынешних Святок («Рождественская песнь в прозе»). «Худые, мертво-бледные, в лохмотьях, они смотрели исподлобья, как волчата ... Имя мальчика – Невежество. Имя девочки – Бедность». Так, используя аллегорию в описании детских образов, автор пытается влиять не только на Скруджа, но и на всех умных людей. «Ради меня, во имя мое, помоги этому маленькому страдальцу!»  Этот крик отчаяния звучит со страниц произведений Диккенса, он звучит в каждом образе ребенка, им созданном. Писатель был глубоко убежден в том, что «сердце, в котором действительно не найдется любви и сострадания к этим маленьким созданиям, – такому сердцу вообще недоступно облагораживающее влияние беззащитной невинности, а значит, оно представляет собой нечто противоестественное и опасное». Классическим примером образа ребенка, который содержит в себе идею добродетели и нравственного благородства, ребенка, способного изменить окружающий мир, есть образ Малютки Тима («Рождественская песнь в прозе»). [20, с.25]
   
  3.3. Библейские аллюзии в романе В.Голдинга «Повелитель мух»
   
  Один из самых ярких и самобытных английских прозаиков ХХ в. Уильям Голдинг. Как отмечает Павличко, «проза Голдинга принадлежит к тому направлению современной западной литературы, которая изображает не человеческие характеры, а обобщенные идеи, аллегорически воплощенные в ситуациях и образах. Универсальности голдиновских героев корреспондируют и максимально размытые контуры исторического времени и пространства. И все же в косвенной форме писатель коснулся важнейших социальных проблем нашей эпохи, которую не воспринял и принял как эпоху негуманности, опасную, апокаллиптическую». [27, с.57]
  Свои романы В.Голдинг называл притчами. В современном литературоведении под притчей понимают в первую очередь средство выражения морально-философских размышлений писателя, которые часто бывают противоположными до общепринятых общественных представлений. Для притчи главное не описание, а выражения смысла. В ее основе лежит принцип параболы: повествование будто удаляется от конкретного времени, движется по кривой, возвращается назад, освещая в философско-эстетическом аспекте явление художественного осмысления.
  Первый роман В.Голдинга «Повелитель мух» (1954) принес ему известность и славу. Собственно за это произведение В.Голдингу в 1983 году вручили Нобелевскую премию.
  Как известно, «Повелитель мух» в начале писался В.Голдингом как пародия на роман Р.Баллантайна «Коралловый остров», в котором речь шла об английских мальчиках, которые потерпели аварию на пароходе и таким образом оказались на необитаемом острове. Сплоченность, дружба помогли этим детям преодолеть все препятствия, которые стояли у них на пути, и победить злое начало, воплощенное в образах пиратов и людоедов. Это событие в результате дало жизнь новому, самостоятельном художественному произведению, который, по Голдингу, «к чтиву для мальчишек не имел никакого отношения». Писатель заметил: «Остров Баллантайна был островом девятнадцатого века, населенный английскими мальчиками; мой – должен быть островом двадцатого века, населенный английскими мальчиками. Я могу сказать, что я осуждаю и не люблю недостатки моей страны именно потому, что я так горжусь многими ее добродетелями. Один из наших недостатков – вера в то, что зло лежит где-то в другом месте и присуще другой нации. Я знаю, почему так произошло в Германии. Я знаю, это могло случиться в любой другой стране. Оно могло случиться здесь». [27,с.37]
  Итак, В.Голдинг с точностью до наоборот воспроизводит коллизии романа дикарей. «Смотрите, смотрите, смотрите – вот она какая, какой я ее вижу, природа самого опасного из всех животных – человека,» - отметил автор. Здравый смысл оказался несостоятельным спасти ребят от озверения. По мнению английского писателя, зло сидит внутри каждой личности и толкает на страшные, иногда абсурдные поступки. Конечно, оно сдерживается общественными нормами морали, но в условиях отсутствия контроля в человеке проявляются инстинктивные силы, которые могут привести к трагическим последствиям. В «Повелителе мух» природа человека изображается как результат разобщенности основных ее ипостасей: животного начала, рационализма и иррационализма и морали. Этот трагический конфликт и был положен в основу системы аллегорических персонажей.
  Одним из центральных в книге является образ Саймона, в котором воплотились представления писателя о любви, сострадании и жертвенности.  Скрытое сопоставление с апостолом присутствует уже на уровне имени героя. «Саймон» («Симон») — имя одного из двенадцати апостолов, который был призван Христом и которому Господь дал новое имя — Петр (Ин., 1:42). Иисус нарекает Симона Петром, это имя означает «камень», на этом «камне» Христос задумывает основать Свою Церковь. В романе Голдинга Саймон превращает джунгли в церковь: «Они… остановились, с любопытством рассматривая кусты вокруг. Саймон заговорил первый:
  — Как свечи. Кусты в свечах. Это такие почки.
  Кусты были темные, вечнозеленые, сильно пахли и тянули вверх, к свету, зеленые восковые свечи». Саймону не случайно приходит на ум такое сравнение: он был певчим церковного хора, скорее всего, католической церкви, где во время богослужения зажигается множество свечей. Описание зеленых свечек в тексте встречается каждый раз, когда Саймон уходит в джунгли, чтобы побыть одному. По христианским представлениям свеча — символ души человеческой перед Богом. И быть может, упоминание о зеленых свечках предназначено дать нам понять, что он уединяется для молитвы.
  Для Голдинга характерно, что Симон Петр, чье имя носит его герой, являет собой не только пример святости, но и грешного человека. Именно он трижды прилюдно отрекается от Христа (Мтф., 26:34). Возможно, потому, что в его образе показана борьба двух начал в природе человеческой — грешной и нравственно-духовной, отвергающей зло.
  Не только имя, но и внешность Саймона значима. Он похож на традиционный образ Иисуса Христа: он аскетичного телосложения, ходит босиком, у него длинные темные волосы, худое острое лицо с широким низким лбом и сияющие, притягивающие внимание глаза. Своей мечтательностью он не вписывается в обыденный мир остальных детей, его считают «психом», «дураком», «чокнутым». До чего Роха доходит рационально, Саймон достигает интуицией. Именно он, имея дар прозрения, раскрывает сущность Зверя, которого так боятся малыши. Когда другие дрожат от ужаса, восприняв мертвого парашютиста за некое сверхъестественное существо, то Саймон, преодолевая свой страх, отправляется на поиски Зверя. Для христиан восхождение на гору Голгофу является символом самопознания. На горе Саймон находит мертвого парашютиста, «крылья» которого удивительно трепещут на ветру, отбрасывая загадочные тени. На вершине происходила беззвучный разговор этого героя с Повелителем мух, страшной свиной головой, которую дети принесли в жертву вымышленному чудовищу. Мальчику открывается истина, что Зверь – неотъемлемая часть каждого человека. Не существует другого зверя, кроме собственного страха, а страх обуздать в состоянии каждый.
  Образ Повелителя мух является определяющим в романе. Повелитель мух – дословный перевод с финикийской языка имени Вельзевула, или Сатаны. Отсюда, зверь – это и разбуженное в части мальчиков зло, воплощение животного инстинктивного начала в темной человеческой душе.
  Гибель Саймона, убитого теми, кому он нес откровения, метафорически передает библейскую сцену Христова распятия.
  После смерти Саймона Голдинг как бы канонизирует его: «Вода двинулась дальше и одела жесткие космы Саймона светом. Высеребрился овал лица, и мрамором статуи засверкало плечо. Странно бдящие существа с горящими глазами и дымными шлейфами суетились вокруг головы <…> Медленно, в бахромке любопытных блестящих существ, само — серебряный очерк под взглядом вечных созвездий, мертвое тело Саймона поплыло в открытое море». «Странные лучистые создания с горящими глазами», «суетящиеся» вокруг головы мертвого Саймона, составляют как бы нимб Христа, мученика.
  Несмотря на кажущуюся безнадежность, Саймон становится экзорцистом — изгоняющим дьявола, Повелителя мух, ибо смертью своей изгоняет призраков, страх и ложь с острова; но смерть становится также мощным толчком к осознанию мальчиками своей грешной природы. Не случайно дети все без исключения, плачут в конце романа, осознавая темноту души человеческой, которую, как они убедились, каждому следует держать под контролем.
  Библейские образы Иисуса Христа, апостола Петра, а также библейские мотивы жертвенности, божественного искупления отражены в образе Саймона. От него во всех последующих романах Голдинга берут начало персонажи-визионеры, святые-мученики, прозревающие источник зла в натуре человека. Как и Саймона, своих святых писатель сознательно делает носителями христианского идеала любви и сострадания, абсолютного добра, которое духовным светом милосердия преодолевает ужасы ада современности.
  Писатель верит, что человек способен преодолеть свою внутреннюю «темноту», и не должен быть пассивным на арене извечной борьбы добра и зла. Смысл данной притчи не в том, что зло дремлет и может проснуться в человеке, а в том, что человек способен справиться со злом, которое пробуждается в ней.
   
   
   
   
  ЗАКЛЮЧЕНИЕ
   
  Библия - величайшая книга человечества, которая содержит заветы Бога людям для осознания их греховности и спасения души.
  К библейским образам, мотивам и сюжетам во все времена обращались писатели разных стран. В XIII-XVIII веках не было художника, который бы в своих произведениях не обращался к Библии. Не потеряла эта Книга книг своего значения и в более поздний период.
  Обращение к лучшим образцам мировой литературы дает все основания утверждать: христианские принципы на протяжении веков были и остаются фундаментом, основой цивилизации, культуры и литературы в частности. Особый интерес вызывает поиск литературой формы, активной и сознательной, свободной причастности персонажей к христианским представлениям о человеке и его призвании. Без обращения к Богу, без духовной энергии, которая связывает человеческую душу с Господом, не может быть истинной культуры (соответственно и литературы).
  Христианство оказало значительное влияние на мировую литературу (это происходит объективно, независимо от того, художник ревностно исповедует Бога, или даже отталкивается от него). На всех этапах развития литературы художники слова постоянно обращались к Книге Книг. До XIX в. библейская фразеология была обязательным элементом развития художественного образа, сама Библия – источником истины, авторитетным судьей.
  Библейские мотивы, как мы смогли убедиться, анализируя произведения русской, украинской и зарубежной литературы, не только обогащают образность, углубляют подтекст произведений, но и становятся морально-этическим стимулом для осмысления болезненных проблем.
   
   
   
   
   
  СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
   
  Аверинцев С.С. Иуда Искариот - в кн.: Миры народов мира: Энциклопедия. - М., 1998.Аверинцев С. Поэтика ранневизантийской литературы. - М.: Наука, 1977. 320 с. Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского. - М.: Сов. писатель, 1963. 363 с. Белик А. Художественные образы Ф. М. Достоевского. Эстетические очерки. - М.: Наука, 1974. 224 с. Белкин А. «Братья Карамазовы» (социально-философская проблематика) / / Творчество Достоевского. Сборник статей / Под ред. Г. Фридлендера. - М.: Изд-во АН СССР, 1959. С. 265 - 292. Белопольский В. Достоевский и философская мысль его эпохи: концепция человека. - Ростов-на-Дону: Изд-во Рост. ун-та, 1987. 206 с. Бетко И. Библия как источник идей в творчестве Леси Украинки // Слово и время. 1991. - 3.Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. - М. 1217 с. Библейская энциклопедия: в 2 т. - М.: NB-press-Центурион-АПС, 1991. Т. 1. 496 с. Библейская энциклопедия: в 2 т. - М.: NB-press-Центурион-АПС, 1991. Т. 2. 400 с. Бобрыкин В.Г. Михаил Булгаков - М.: Просвещение, 1991. - 208 с.Буданова Н. Достоевский о Христе и истине / / Достоевский: Материалы и исследования. - СПб: Наука, 1992. Т. 10. С. 21 - 30. Булгаков М.А. Избранное: «Мастер и Маргарита»: Роман, Рассказы. - М.: Худож.лит., 1988.Быстрова Е. «Так кто же ты наконец?: Воланд в романе М.А.Булгакова «Мастер и Маргарита»//рус.яз.и лит.в учебных заведениях - 2001. - № 1. - с.13-20Ветловская В. Поэтика романа «Братья Карамазовы». - Л.: Наука, 1977. 199 с. Гус М. Идеи и образы Ф. М. Достоевского. - М.: Худож. лит., 1971. 592 Голдинг У. Повелитель Мух. Шпиль. Чрезвычайный посол: Сб.: Пер. с англ. М.: Издательство АСТ, 2003.Дермин А. Опыт прочтения «Мастера и Маргариты».// Отрок. Православный журнал для юношества. - 2002 - № 2.Джексон Г. Л. Проблема веры и добродетели в "Братьях Карамазовых" / / Достоевский: Материалы и исследования. - Л.: Наука, 1991. Т. 9. С. 124 - 132. Диккенс Ч. Рождественская песнь в прозе // Собр.соч.: В 30 т. Т.12. М.: Художественная литература. 1959. С.5-101.Диккенс Ч. Сверчок за очагом // Собр. соч.: В 30 т. Т.12. М.: Художественная литература, 1959. С.193-295.Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: в 30 т. - Л.: Наука, 1976.Дружинина А. Роман У. Голдинга «Повелитель мух» // К проблемам романтизма и реализма в зарубежной литературе К. 19 – Н. 20 века. М., 1975.Егоренкова Г. Поэтика сюжетной ауры в романе «Братья Карамазовы» / / Филологические науки. 1971. № 5. С. 27 - 40. Зинде М. Творчество Уильяма Голдинга. К проблеме философского аллегорического романа. Дисс. ... к.ф.н. М., 1979. История английской литературы. / Пер. с франц. Тэн И., т.5. М.: 1994.История зарубежного искусства./ под ред. М.Т. Кузьминой, Н.Л. Мальцевой. - М., 1980.История религии в Украине: Учебное пособие / Под ред. А.М. Колодного, П.Л. Яроцкого. - К., 1999.Ищенко С. Антитеза добра и зла в романе М.Булгакова «Мастер и Маргарита»//Филологические науки: 38 науч.робот - Ровно, 2001 - Вип.1 с.6-7.Кудрявцев Ю. Три круга Достоевского: Событийный. Временной. Вечное. - М.: Изд-во МГУ, 1991. 400 с. Латынина А. В поисках жизни духовной / / Наука и религия. 1971. № 11. С. 43 - 47. Лесскис Г. «Примечания к античным главам.«Мастер и Маргарита»/Литература. - М., 1996 - № 14.Леся Украинка. Собр. сочинений в 12 томах. - Т. 12. - К.: Научная мысль, 1979. - 352 с. Лихачев Д. Внутренний мир художественного произведения / / Вопросы литературы. 1968. № 8, С. 18 - 24. Лихачев Д. В поисках выражение реального / / Вопросы литературы. 1971. № 11. С. 74 - 88. Лосский Н. Бог и мировое зло. - М.: Республика, 1994. 431 с. Мень А. Библия и русская литература / / Наука и религия. 1994. № 2. С. 16 - 17. Михальская Н.П. Чарльз Диккенс. Очерк жизни и творчества. М.: 1959.Пархонюк Л.М. Способы номинации лица в драматических произведениях Леси Украинки (Попытка дискурсивного подхода) // Вестник Житом. педагог. ун-ту. - 2001. - №7. Переверзев В. Творчество Достоевского / / О Достоевском. Творчество Достоевского в российской мысли 1881 - 1931 годов. - М.: Книга, 1990. С. 278 - 294. Скуратовская Л.И., Матвеева И.С. Из истории английской детской литературы. Днепропетровск: ДГУ, 1972.Сулима В. Библия и украинская литература. - К., 1998.Соколов Б.В. Роман Булгакова «Мастер и Маргарита» Очерки творческой истории. - М., Наука, 1991.Творчество Достоевского в российской мысли 1881 - 1931 годов. - М.: Книга, 1990, С. 386 - 391. Тугушева М.П.Чарльз Диккенс: Очерк жизни и творчества. М.: Детская литература, 1979.Франко И. Собрание сочинений: В 50-ти т. – К., 1980. – Т. 27. – 463 с.Чирков М. О стиле Достоевского. Проблематика, идеи, образы. - М.: Наука, 1967. 303 с. Шевчук М.В. Аспекты интерпретации библейского сюжета в поэме Леси Украинки «Самсон» // Вестник Житом. педагог. ун-ту. - 2001. - №7. Шеффер Ф. Искусство и Библия. СПб, 2006.Яковлева Л.Д. Силы зла так же неизбежны как и силы добра. Организация работы над романом М.А.Булгакова «Мастер и Маргарита»//Рус.слово в шк.Укр. - 2005 - № 6 - с.38-41.  
   
  
Скачать курсовую работу