Тема: Литературный процесс второй четверти XIX века

• Вид работы:
  Курсовая работа (т) по теме: Литературный процесс второй четверти XIX века
• Предмет:
  Литература
• Когда добавили:
  29.07.2014 14:11:09
• Тип файлов:
  MS WORD
• Проверка на вирусы:
  Проверено - Антивирус Касперского

Другие экслюзивные материалы по теме

• Полный текст:
  Содержание
   
   
  Введение…………………………………………………4
  Литературные газеты и журналы второй четверти Х1Х века……………………………………6
  1.Северная пчела………………………………………………6
  2.Литературная газета………………………………………..13
  3.Московский телеграф………………………………………18
  4.Телескоп……………………………………………………...27
  5.Библиотека для чтения……………………………………..37
  6.Отечественные записки……………………………………..45
  7.Современник…………………………………………………58
    III. Общественная мысль 30 – 40-х годов XIX века……...65
    IV. Список литературы………………………………………77
   
   
   
   
   
  I.Введение
   
   
  Вторая четверть XIX века представляет важный период в истории русской литературы. Это годы, когда полностью раскрылся талант А.С. Пушкина, во всем объеме проявились дарования М.Ю. Лермонтова и Н.В. Гоголя, Е.А. Баратынского и А.И. Герцена, начинается становление И.С.Тургенева. В это время формируется новое реалистическое литературное направление, получившее детальную разработку в критических статьях В.Г. Белинского.
  Вместе с тем, это была эпоха политического режима Николая I, стремившегося в целях укрепления политической власти осуществить утопический проект единения народа, церкви и самодержавия и старавшегося пресечь все, что выходило за рамки этого проекта.
  Все это не могло найти своего отражения и в литературном процессе того времени и в первую очередь в журналистике.
  Во второй четверти XIX столетия отечественная журналистика вступает в новый этап развития. Организуются новые журналы, газеты начинают публиковать информацию о литературной жизни и художественные произведения, появляются газеты, главной целью которых является отражение литературных процессов. Редакторы и издатели стремится к независимости, если не политической, то при освящении проблем общекультурного характера. Многие печатные издания активно вступают в полемику, обсуждают на своих страницах политические, литературные и философские проблемы. Некоторые журналы, ориентируясь на массового провинциального читателя, равнодушного к общественной проблематике, старались превратиться в журналы для «домашнего чтения».
  Большое влияние на развитие литературного процесса, на общественно-политические взгляды писателей и критиков оказывали дискуссии по проблемам исторического пути развития России, о сущности и содержании отечественной цивилизации, об истоках ее возникновения.
  Правительство, стремясь жестко контролировать общественные настроения, направить всю духовную жизнь по пути формирования убеждений в незыблемости существующего строя, стремясь воспитать из молодежи преданных слуг самодержавия, стремилось найти опору в церкви и покорном народе, проповедует единство самодержавия народа и церкви.
  Под влиянием немецкой классической философии оппозиционно настроенная часть литераторов и публицистов начинает заниматься обсуждением проблем, связанных с анализом, как прошлого, так и будущего страны, выяснением вопроса о том: является Россия частью Европы, отставшей по определенным обстоятельствам от остальных европейских стран, или она представляет собой особый социум, имеющий собственный путь исторического развития? Это и привело русскую интеллигенцию к расколу на славянофилов и западников.
  Характеристика журналов и газет второй половины XIX столетия, рассмотрение общественных настроений этой эпохи дает возможность более выпукло и зримо представить время, когда протекала литературная деятельность А.С. Пушкина, М.Ю.Лермонтова, Н.В. Гоголя, В.Г. Белинского, происходило становление как поэта Н.А. Некрасова.
   
   
   
   
   
  II.Литературные газеты и журналы второй четверти XIX века
   
  1. «Северная пчела» – популярная политическая и литературная газета, выходившая с 1825 года в Санкт-Петербурге. Редактором и издателем газеты был Ф.В. Булгарин. До 1831 года «Северная пчела» выходила три раза в неделю, а затем становится ежедневной. О ее популярности свидетельствовал тот факт, что тираж издания доходил до 10000 экземпляров.
  Ф.В. Булгарин (1789 – 1859) – популярный писатель и журналист 20 -50-х годов XIX века, создатель в русской литературе жанров авантюрного и фантастического романов, автор нравоописательных очерков, организатор первого в истории отечественного театра театрального альманаха.
  Сын польского революционера-республиканца, сосланного в Сибирь за убийство русского генерала, Булгарин воспитывался в Сухопутном шляхетском кадетском корпусе, с 1806 года служил в русской армии и после ранения под Фридландом был награжден орденом Святой Анны 3-й степени.
  Очень рано получивший известность в офицерской среде как автор остроумных сатир, Булгарин был в 1811 году в чине поручика отправлен в отставку по инициативе командира Ямбургского драгунского полка, ставшего предметом сатирических нападок.
  Когда Наполеон начал формировать Польский легион, Булгарин вступил в него, воевал в Испании, был отмечен орденом Почетного легиона, получил чин капитана, участвовал в походе в Россию, в сражениях при Бауцене и под Кульмом. В 1814 году он был пленен прусскими войсками и выслан в Россию.
  В России Булгарин некоторое время жил в Вильно, где служил у своего дяди управляющим. Он вступил в либеральное общество «Товарищество шубравцов (бездельников)» и публиковал на польском языке стихи и статьи, а затем перебрался в Петербург. В столице он познакомился с Н.И. Гречем. «Я познакомился, рассказывал Булгарин в воспоминаниях, - с Н.И. Гречем 5 февраля 1820 года. Постороннее дело привело меня в его кабинет. Мы сами до сих пор не знаем и не постигаем, как это случилось, что при первом свидании мы пришлись друг другу по плечу и по сердцу, что просидели несколько часов, в жару разговора стали говорить друг другу ты и расстались искренними друзьями»[1]. Так сложился их знаменитый союз, вызывавший страх одних и откровенную ненависть других.
  Вскоре Булгарин познакомился с Н.М. Карамзиным, В.К. Кюхельбекером, братьями А.А. и Н.А. Бестужевыми, А.С. Грибоедовым.  Черты последнего Булгарин придал Талантиным, героем фельетона «Литературные призраки». Известный историк и литературовед Ю.Н. Тынянов утверждал, что жена Булгарина Елена находилась с Грибоедовым в интимных отношениях[2]. Отправляясь в Персию, Грибоедов подарил Булгарину один из списков «Горе от ума» с надписью «Горе мое поручаю Булгарину. Верный друг Грибоедов».  А.А. Бестужев так в 1823 году характеризовал Ф.В. Булгарина: «Булгарин, литератор польский, пишет на языке нашем с особенною занимательностью. Он глядит на предметы с совершенно новой стороны, излагает мысли свои с какою-то военною искренностью и правдою, без пестроты, без игры слов. Обладая вкусом разборчивым и оригинальным, который не увлекается даже пылкою молодостью чувств, поражая незаимствованными формами слога, он, конечно, станет в ряд светских наших писателей. Его «Записки об Испании» и другие журнальные статьи будут всегда с удовольствием читаться не только русскими, но и всеми европейцами»[3]. Успехом пользовался и журнал Булгарина «Северный архив», выходивший с 1822 года. В журнале публиковались статьи по истории, этнографии и географии, древние рукописи и исторические документы.
  Переломными стали для Ф.В. Булгарина события 14 декабря 1825 года. Он был близок со многими участниками восстания. Распространялись рассказы, что 14 декабря Булгарин на Сенатской площади, взобравшись на камень, призывал к установлению конституции[4]. Вечером 14 декабря он отправился к Рылееву, который посоветовал ему возвращаться домой, сказав: «Тебе здесь не место, Ты будешь жить, ступай домой»[5]. За Булгариным был установлен надзор петербургского генерал-губернатора, а дежурный генерал главного штаба А.Н. Потапов подготовил для Николая I справку о военной службе Булгарина.
  Перепуганный Ф.В. Булгарин моментально превратился в человека, все цело преданного новому императору. Он справедливо полагал, что близость к правительству обеспечит ему успех литературной и служебной деятельности. Уже в 1824 году Булгарин делал попытки проникнуть в окружение А.А. Аракчеева.
  Н.И. Греч познакомил Булгарина с М.Я. фон Фоком, директором Особой канцелярии при министре полиции, вскоре ставшим управляющим III Отделением. Фок свел его с шефом жандармов А.Х. Бенкендорфом. Н.И. Греч скептически замечает, что Булгарин «до крайности боялся жандармерии и, завидя издали лошадь с синим чапраком, хватался за шляпу и кланялся»[6].
  В мае 1826 года Ф.В. Булгарин подал генералу Потапову записку «О цензуре в России и о книгопечатании вообще». Им очень откровенно была высказана мысль о необходимости формирования и управления общественным мнением. «Общее мнение уничтожить невозможно, - замечает Булгарин, - то гораздо лучше, чтобы правительство взяло на себя обязанность напутствовать его и управлять оным посредством книгопечатания, нежели представлять его на волю людей злонамеренных»[7].
  Русское общество Булгарин разделил на четыре группы. К первой он отнес аристократическую интеллигенцию, на которую следует влиять, используя возможности талантливых журналистов. Во вторую группу включалось «среднее состояние», то есть служилое и не очень богатое дворянство, чиновники невысокого ранга, купцы, часть мещан. К третьей группе Булгарин отнес грамотных крестьян и мещан, низшее сельское духовенство. К четвертой группе он отнес ученых и литераторов, которых, полагал он, «нет ничего легче, как привязать их ласковым обращением»[8].
  Представители «среднего и низшего состояний», по мнению Булгарина, отличались очень невысокими интеллектуальными ресурсами. Поэтому он считал, что на них следует воздействовать о том, «что угодно будет правительству» и активной псевдоисторической пропагандой, прославляющей величие самодержавной монархии в России. Булгарин справедливо полагал, что именно эти «состояния» являются большинством населения России и в своей журналистской и издательской деятельности ориентировался на читателей этой группы, что и сделало «Северную пчелу» популярнейшей газетой в стране.
  Потапов передал записку Булгарина начальнику главного штаба Дибичу, а когда последний поинтересовался: кому следует передать дальше, Булгарин ответил: «Я мыслю только для государя-императора. Я покорнейше прошу, ваше превосходительство, заступления и покровительства в сем деле»[9].
  Рассуждения Булгарина заинтересовали Николая I, В ноябре 1826 года последовал указ правительствующему сенату: «Обращая внимание на похвальные литературные труды бывшего французской службы Фаддея Булгарина всемилостивейшее повелеваем переименовать его в VIII класс и причислить на службу в министерство народного просвещения».[10] Шеф жандармов А.Х. Бенкендорф говорил, что «Фаддей Булгарин в продолжение десятилетнего пребывания в С.-Петербурге снискал себе уважение отличнейших людей сей столицы за свое поведение и заслужил благосклонность публики своими литературными трудами»[11].
  Близость Булгарина с III отделением снискала ему славу тайного агента. Неслучайно А.С. Пушкин присвоил Булгарину кличку «Видок», намекая на французского сыщика Франсуа Эжена Видока. Однако вряд ли стоит видеть в Булгарине простого осведомителя жандармских структур. Он в большей степени выступал в роли эксперта по различным литературным и мировоззренческим вопросам. Кстати сказать, что некоторые и достаточно известные литературы не брезговали подвязаться в роли платных агентов. К их числу относились, например, первый переводчик «Гамлета» на русский язык С. Висковатов, историк и литературовед, профессор С. Шевырев, поэтесса Е. Пучкова. Популярный в 20-е годы большевистский историк  и публицист М. Ольминский, характеризуя эпоху Булгарина, справедливо замечал, что «в самом обществе была в то время благоприятная почва для развития литературного доносительства»[12]. Многие письма и записки Булгарина в III Отделение или не содержат конкретных имен, или автор не дает оценок их политических взглядов.
  Однако интересы Ф.В. Булгарина, стремившегося к популярности у массового читателя, и Николая Павловича, который после восстания декабристов не очень доверял дворянской интеллигенции и стремился найти поддержку в среде купцов, мещан, крестьян, во многом совпадали. Этим было во многом обусловлено очень быстрое превращение «Северной пчелы» в рупор III Отделения. Многие редакционные статьи газеты писались сотрудниками III Отделения. Сама газета подвергалась тщательной цензуре в жандармском ведомстве. «Северной пчеле» было предоставлено монопольное право на публикацию различной политической информации, но редакция была обязана негативно о европейских конституциях, карикатурно изображать английских и французских парламентских ораторов. Именно чиновники III Отделения давали указания о конкретных публикациях. Когда, например, в газете было задержано помещение отчета Ольгинской больницы, который был прислан из жандармского ведомства, Булгарин незамедлительно получил нагоняй.
  Жандармское начальство следило, чтобы у «Северной пчелы» не было серьезных конкурентов. Когда летом 1827 года Талантливый журналист Н. Полевой начал летом 1827 года хлопотать о разрешении издавать «Энциклопедические летописи отечественной и иностранной литератур» и газету «Компас» и даже получил согласие министра народного просвещения А.С. Шишкова, но против проектов Полевого выступило III Отделение.
  Очень умело использовал Булгарин, предоставленное право информации о международных событиях, что выгодно отличало его от других редакторов и повышало его журналистский рейтинг. «Пятьдесят лет тому назад (сказано в 1882 году – О.Ф.), - замечает литератор П.П. Каратыгин, - о передовых, руководящих статьях и о политических обозрениях издатели не дерзали и грезить»[13].
  Систематически в «Северной пчеле» помещались фельетоны Булгарина под названием «Всякая всячина» и «Выписки и корреспонденции Фадея Булгарина», имевшие большой успех у невзыскательной публики. «С удивительной смелостью, - свидетельствует литератор П.П. Каратыгин, - Фадей Венедиктович писал обо всем, нимало не затрудняясь, достаточно ли он знаком с предметом, за который берется. Булгарину, писавшему с плеча, были по плечу: история, военные науки, сельское хозяйство, изящные искусства, музыка, технология, политическая экономия, финансы… Чутко прислушиваясь и зорко присматриваясь к потребностям минуты, к вопросам дня, Булгарин не медлил ответами. Хватаясь за все в своей газете, отвечая на каждый насущный вопрос, хотя бы он касался астрономии или санскритской грамматики, Булгарин делал частые и непростительные промахи; ему указывали на них люди знающие, он огрызался и грубиянил, или отшучивался»[14].
  В литературно-критических выступлениях Ф.В. Булгарин со страниц «Северной пчелы» подвергал разнузданной травле Пушкина. Увидев в «Литературной газете» А.А. Дельвига и А.С. Пушкина конкурента своему детищу, Булгарин выступил с обвинениями Пушкина низкопоклонстве перед вельможами, в вольнодумстве и т.п. Бестактными и глумливыми был рассуждения редактора «Пчелы» о предке поэта, якобы купленном для Петра Великого за бутылку рома. Н.В. Гоголя Булгарин упрекал в негативном изображении российской жизни, французских поэтов-романтиков – в распространении идей Великой Французской революции.
  В 40-е годы XIX века Ф.В. Булгарин начал кампанию против проникавшей в среду русской интеллигенции гегелевской философии, идей утопического социализма.  «Спокойно, - писал он управляющему III отделения Л.В. Дубельту, - проповедовал профессор Гегель безбожие в Берлине…. Социалисм и коммунисм суть нераздельные части той же философии и пантеисма»[15]. Почувствовав, что в лице «Отечественных записок», издаваемых А.А. Краевским, он имеет серьезного конкурента, Булгарин тут же прибег к помощи Дубельта. «Журнал «Отечественные записки», издаваемый явно, без всякого укрывательства в духе коммунисма, социалисма и пантеисма, - утверждал он в обращении к генералу Дубельту, -  произвел в России такое действие, какого никогда не бывало… Разорившееся и развратное дворянство, безрассудное юношество и огромный класс, ежедневно умножающийся, людей которым нечего терять и в перевороте есть надежда все получить – кантонисты, семинаристы, дети бедных чиновников и проч., почитают «Отечественные записки» своим евангелием, а Краевского и его первого министра – Белинского, (выгнанного московского студента), - апостолами».[16]
  Обращаясь в III Отделение,  Булгарин не скрывал возмущения: «За что запретили Дельвигу «Литературную газету», за что запретили «Московский телеграф» Полевому? Да в этих журналах нет и миллионной части того, что ежемесячно появляется в «Отечественных записках», где явно проповедуется революция». К счастью Краевского жандармское начальство не нашло серьезных оснований для репрессий.
  Массу нападок на страницах «Северной пчелы» вызвала так называемая натуральная школа. Хотя сам он много сделал для разработки физиологического очерка, являвшегося одним из популярных жанров беллетристов натуральной школы, Булгарин безжалостно обрушивался на Н.В. Гоголя, творчество которого считал безнравственным, И.И. Панаева, И.С. Тургенева. Особую неприязнь Булгарина вызывает А.И. Герцен. В романе «Кто виноват?» он усматривает «злостную» клевету на российское дворянство.
  С середины 50-х годов XIX в связи с начавшимся подъемом популярность газеты  начало резко падать. Попытка публициста П.С. Усова (1828 – 1888), служившего у Булгарина помощником редактора, успеха не имела. В 1864 году «Северная пчела» перестала выходить.
   
    2. «Литературная газета» выходила в Петербурге с января 1830 года по июнь 1831 года. Первым редактором газеты был поэт А.А. Дельвиг. С ноября 1830 года редактором «Литературной газеты становится О.М. Сомов.
  А.А. Дельвиг (1798 – 1831) родился в Москве в штаб-офицерской семье. Некоторое время учился в частном пансионе, а в 1811 стал воспитанником Царскосельского лицея, однокашником А.С. Пушкина. Он был очень ленив, но рано начал писать стихи, опубликовав первое раньше Пушкина. В 1814 году в журнале «Вестник Европы» было опубликовано под псевдонимом «Русский» первое стихотворение Дельвига «На взятие Парижа».
  Закончив в 1817 году лицей, Дельвиг поступает на службу в департамент горных и соляных дел, откуда переходит в канцелярию министерства. В 1821 – 1825 годы он служит помощником библиотекаря в Императорской публичной библиотеке.
  В 1819 году Дельвиг снимал квартиру в семеновских казармах на Звенигородской улице совместно с Е.А. Баратынским, служившим в это время рядовым в Лейб-гвардии Егерском полку, размещавшемся в семеновских казармах. В память об этих днях они н7аписали шуточные стихи:
  Там, где Семеновский полк, в пятой роте, в домике низком,
    Жил поэт Баратынский с Дельвигом, тоже поэтом,
    Тихо жили они, за квартиру платили не много,
    В лавочку были должны, дома обедали редко.
  Стихов Дельвиг писал мало. Друзья полагали, что от «лености». Написанное публиковалось в «Русском музеуме», «Соревнователе просвещения», «Благонамеренном», «Новостях литературы», в различных альманахах 20-х годов XIX века. В творчестве Дельвига необходимо выделить несколько поэтических жанров: идиллия, где наиболее полно выразилось его стремление подражать античным авторам, где, по словам А.С. Пушкина, проявляются «роскошь, нега, прелесть» его стихов, и песни, основанные на глубоком интересе поэта к народному творчеству. Некоторые стихи Дельвига были положены на музыку Даргомыжским, Варламовым, Глинкой, Алябьевым. Стихотворение «Соловей», посвященное Пушкину и положенное на музыку А. Алябьевым, стало одним из самых популярных романсов. Много места в поэтическом наследии Дельвига занимают стихи для альбомов, интимные послания друзьям.  «Идиллии Дельвига…, - писал Пушкин, - удивительны. Какую должно иметь силу воображения, дабы из России так переселиться в Грецию, из 19 столетия в золотой век, и необыкновенное чутье изящного, дабы так угадать греческую поэзию сквозь латинские подражания или немецкие переводы, эту роскошь, эту негу греческую, эту прелесть более отрицательную, чем положительную, не допускающую ничего запутанного, темного или глубокого, лишнего, неестественного в описаниях, напряженного в чувствах…» (XI, 58, 329—330)[3].
  В апреле 1825 года А.А. Дельвиг навестил Пушкина в Михайловском, а по возвращению посетил дом знакомого по «Арзамасу», бывшего попечителя Казанского учебного округа М.А. Салтыкова, где познакомился с дочерью Салтыкова Софьей. В мае 1825 года она напишет своей приятельнице: «Дельвиг – очаровательный молодой человек, очень скромный, но не отличающийся красотой мальчик; что мне нравится – это то, что он носит очки»[17]. 30 октября 1825 года они поженились. Их дом на Загородном проспекте становится популярным литературным салоном, который по средам и воскресеньям посещают многие видные литераторы.  «Эти вечера были чисто литературные, - писал А.И. Дельвига, двоюродный брат поэта. - На них из литераторов всего чаще бывали А. С. Пушкин, Плетнев, князь Одоевский... На этих вечерах говорили по-русски, а не по-французски, как это было тогда принято в обществе. Обработка нашего языка много обязана этим литературным собраниям»[18].
  С середины 20-х годов А.А. Дельвиг много занимается издательской деятельностью. Совместно с литератором О.М. Сомовым им выпущено в свет 7 книжек альманаха «Северные цветы», альманах «Подснежник». Это и определило возникновение идеи создания периодического печатного органа, в котором можно было поместить и художественные произведения, и критические статьи, и публицистику.
  В конечном итоге это привело к созданию «Литературной газеты», начавшей выходить с января 1830 года. Редактором газеты стал А.А. Дельвиг, его помощником журналист О.М. Сомов, секретарем редакции поэт и переводчик А. Мицкевича В.Н. Щастный (1802 – 1853/1854). Щастный также переводил и пересказывал научные статьи. В газете предполагалось пять основных отдела: проза, поэзия, отечественная и зарубежная библиография, ученые известия, смесь.
  Цензурный комитет, разрешая издание газеты, категорически запретил публикацию политической информации. Газета должна была заниматься лишь литературными проблемами.
  В отделе поэзия печатались стихи А.С. Пушкина, отрывки из «Евгения Онегина», стихи А.А. Дельвига, Е.А. Баратынского, Ф.Н. Глинки, П.А. Вяземского, Дениса Давыдова. Анонимно публиковались стихи В.К. Кюхельбекера. Проза была представлена произведениями А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, А.А. Шаховского, Н.В. Станкевича, А.С. Хомякова, переводами Э.Т. Гофмана, В. Гюго, В. Скотта. Газета публиковала критические обзоры П.А. Катенина, О.М. Сомова, анонимные статьи В.К. Кюхельбекера. Многие библиографические заметки принадлежали перу А.С. Пушкина. Помещались на страницах «Литературной газеты» работы по политэкономии, этнографии, естествознанию. Смесь содержала публикации литературного и мемуарного характера. Здесь, например, помещались отрывки из писем Адама Мицкевича, воспоминания о Наполеоне и Жозефине.
  Ожесточенную полемику вела редакция с «Северной пчелой», отражавшей правительственные позиции. Как только появилось объявление об издании «Литературной газеты», Ф.В. Булгарин увидел в новом издании опасного конкурента и, по словам Н.И. Греча, «стал бранить и унижать ее еще до выхода первого номера». Узнав, что А.С. Пушкин сотрудничает в «Литературной газете», Булгарин начал атаку не против Пушкина-писателя, а против Пушкина-человека»[19]. Под видом диалога двух французов в «Северной пчеле», например, говорилось об одном литературе, подразумевая Пушкина,: «Он природный француз, служащий усерднее Бахусу и Плутусу, нежели музам, который в своих сочинениях не обнаружил ни одной высокой мысли, ни одного возвышенного чувства, ни одной полезной истины»[20].
  «Литературная газета» поместила отрицательную рецензию на роман Булгарина «Дмитрий Самозванец», справедливо замечая, что в романе присутствуют лишь исторические имена, но нет подлинных событий и реальных характеров.
  «Однажды, - говорит Н.И. Греч, - кажется у А.Н. Оленина, Уваров, не любивший Пушкина, гордого и не низкопоклонного, сказал о нем: «Что он хвалится своим происхождением от негра Аннибала, которого продали в Кронштадте (Петру Великому) за бутылку рома!». Булгарин, услышав это, не преминул воспользоваться случаем и повторил в «Северной пчеле» этот отзыв»[21]. А.С. Пушкин ответил стихотворением «Моя родословная».
  Близкий к руководителям III отделения, Ф.В. Булгарин сумел настроить своих покровителей против «Литературной газеты». Вскоре нашелся повод для репрессий.
  В октябре 1830 года на страницах «Литературной газеты» появился отрывок из стихотворения французского поэта Казимира Делавиня, посвященного открытию в Париже памятника жертвам июльской революции 1830 года. А.Х Бенкендорф потребовал у министра народного просвещения К.А. Ливена выяснить, каким образом стихи попали в редакцию, и почему их пропустила цензура? А.А. Дельвиг попытался объяснить, что стихотворение Делавиня « прислано ему от неизвестного, как произведение поэзии, имеющее достоинство новости, и напечатано в газете, как многие другие чисто литературные произведения, без всякого применения к обстоятельствам или отношениям, с разрешения цензуры». Цензор Семенов также заявил, что не нашел в стихах ничего крамольного не мог и предполагать, «чтоб стихи Делавиня могли сколько-нибудь быть применены к России, которая блаженствует под скипетром мудрого монарха и находится в совершенно других отношениях, нежели Франция»[22].
  Однако Бенкендорфа это не устроило. Он вызвал Дельвига к себе, обвинял в «якобинстве», грозил Сибирью. Николай I по докладу щефа жандармов изволил распорядиться: «Семенову сделать строгий выговор, а Дельвигу запретить издание газеты»[23].
  Угрозы и оскорбления Бенкендорфа убийственно подействовали на Дельвига. П.В. Анненков вспоминал, что Дельвиг «заперся в своем доме, …никуда не показывался и никого не принимал, кроме своих близких. Под действием такого образа жизни и глубокого почувствованного огорчения можно было опасаться, что первая серьезная болезнь унесет все его силы. Так и случилось – болезнь не заставила себя ждать и быстро свела его в могилу»[24]. 14 января 1831 года А.А. Дельвиг скончался. Редактором «Литературной газеты» стал О.М. Сомов.
  О.М. Сомов (1793 – 1833) – журналист, литературный критик, писатель, автор повестей «Гайдамак», «Русалка», в которых выступал как предшественник Н.В. Гоголя. В историю русской литературы он вошел в первую очередь как автор трактата «О романтической поэзии», в котором изложил программу русского романтизма. Он выступал за национальную самобытность русской поэзии, за ее ориентацию на народность, за широкое использование в поэтических произведениях фольклора, народного языка, материалов русской истории.
  Редакторская деятельность О.М. Сомова была малоуспешна. Он с трудом справлялся с решением финансовых и других организационных проблем. А.С. Пушкин и П.А Вяземский охладели к изданию газеты. В июне 1831 года «Литературная газета» прекратила существование.
  
    3. «Московский телеграф»  - журнал, выходивший в Москве с 1824 по 1834 годы. Редактором и издателем журнала был купец Н.А. Полевой (1796 1847), первый в истории русской литературы редактор-издатель одного из лучших журналов эпохи недворянского происхождения.
  Н.А. Полевой был сыном небогатого купца, пытавшегося разбогатеть в Сибири. Однако дела старшего Полевого шли очень неудачно, и в 1813 году семья Полевых перебралась в Курск, откуда были родом родители будущего литератора.
  Систематического образования Н.А. Полевой не получил, но самостоятельным чтением постоянно пополнял интеллектуальный багаж. С 17 лет он стал служить конторщиком у одного курского богатого купца. В 1817 году в журнале «Русский вестник» появляется статья Н.А. Полевого о посещении Курска Александром I. На страницах «Русского вестника» были опубликованы еще две статьи Полевого. Первая повествовала о взятии русскими войсками Парижа, а вторая была посвящена выдающемуся полководцу М.Б. Барклаю-де-Толи.
  В 1820 году Н.А. Полевой переезжает в Москву, где начинает управлять водочным заводом, купленным его отцом. В «Вестнике Европы» публикуются его первые стихи. Когда Полевой побывал в Петербурге, им заинтересовался П. Свиньин, питавший к талантливым самоучкам большую слабость. Столичные литераторы приняли начинающего литератора в члены «Вольного общества любителей российской словесности». В Москве Полевой подружился с П.А. Вяземским, В.Ф. Одоевским. Последний привлек его к участию в альманахе «Мнемозина». В Москве Н.А.Полевой сблизился с историком М.Т. Каченовским, под влиянием которого стал усиленно изучать отечественную историю. М.Т. Каченовский способствовал зарождению у юноши критического отношения к историческим исследованиям Н.М. Карамзина. Под его влиянием Полевой занялся углубленным изучением древних языков.
  Однажды известный в России музыкальный деятель и композитор-любитель М.Ю. Виельгорский предложил Н.А. Полевому подумать об организации собственного периодического издания. Летом 1824 года Н.А. Полевой направил в министерство народного просвещения на имя министра А.С. Шишкова прошение о разрешении издавать журнал под названием «Московский телеграф». Начинающий литератор заявлял, что в журнале будут размещаться: «1-е Сообщение отечественной публике статей, касающихся до нашей истории, географии, статистики и словесности, которые бы иностранцам показывали благословенное отечество наше в истинном его виде. 2-е Сообщение также всего, что любопытного найдется в лучших иностранных журналах и новейших сочинениях, или что неизвестно еще на нашем языке, касательно наук, искусств, художеств вообще и словесности древних и новых народов»[25]. Полевой также просил разрешить ему издавать два номера в месяц. Разрешение было получено, и в январе 1825 года стали выходить первые номера журнала.
  Новый журнал был положительно встречен читателями. Первоначально он выходил тиражом 1500 экземпляров, в затем с ростом подписчиков Полевой удвоил тираж. Высокую оценку редактору «Московского телеграфа» позднее дал А.И. Герцен. «Он родился быть журналистом, - замечал Герцен, - летописцем успехов, открытий, политической и ученой борьбы»[26].
  Приступая к изданию журнала, Н.А. Полевой рассчитывал на большую поддержку П.А. Вяземского. Вяземский должен был периодически публиковаться в «Московском телеграфе», привлекать к сотрудничеству лучшие литературные силы, использовать связи в высших правительственных сферах. «Г. Полевой, - говорилось в письме, полученном А.Х. Бенкендорфом из Москвы, - по своему рождению не имея места в кругу большого света, ищет протекции людей высшего состояния, занимающихся литературой, и, само по себе разумеется, одинаково с ним образа мыслей. Главным протектором и даже участником по журналу есть известный князь Петр Андреевич Вяземский, который, промотавшись, всеми средствами старается о приобретении денег»[27]. Действительно, П.А. Вяземский должен был получать половину доходов от издания.
  В 1825 – 1827 годах П.А. Вяземский активно участвовал в издании «Московского телеграфа». «Журнал удался: от него пахло новизною, - рассказывал Вяземский в автобиографии. – Сначала медовые месяцы сожития моего с Полевым шли благополучно, работа кипела. Не было недостатка в досаде, зависти и брани прочих журналов. Все это было по мне, все подстрекало, подбивало меня. Я стоял на боевой стене, стрелял изо всех орудий, партизанил, наездничал под собственным именем и под разными заимствованными именами и буквами»[28]. Однако в 1827 году их отношения прервались.
  На страницах «Московского телеграфа» читатель впервые познакомился с многими ставшими популярными литературными произведениями. В журнале были опубликованы отрывки из романов и повести И.  Лажечникова («Последний новик», 1830), декабриста А.А. Бестужева-Марлинского («Страшное гадание» «Аммалат-бек» 1831), В. Даля («Цыганка», 1830), К. Масальского («Стрельцы», 1831). Журнал последовательно защищал романтизм в русской литературе. Этим были обусловлены тесный союз с А.А. Бестужевым-Марлинским и непринятие Гоголя, «Евгения Онегина» и «Бориса Годунова» Пушкина. Много Полевым делалось для знакомства русского читателя с произведениями В. Гюго, А. Мюссе. Приверженность к романтизму, сторонники которого ставили проблему народности в центр эстетических воззрений, побуждала Полевого систематически публиковать очерки о народном творчестве, этнографические заметки, как, например, «Свадебные обряды крестьян в Саратовской губернии» А.Ф. Леопольдова, «Догадки об истории русских сказок» Н.М. Макарова.  
  Выступал Полевой и на поприще литературной критики, которая в отечественных журналах еще только начинала формироваться. Рецензируя книгу профессора Санкт-Петербургского университета А.И. Галича «Опыт науки изящного», редактор «Московского телеграфа» поставил вопрос о необходимости видеть в литературном произведении отражение общественно-политических процессов той или иной эпохи. В каждом литературном произведении, Полевой предлагал, видеть автора, современника определенных исторических событий, которые формируют его мировосприятие и эстетические представления. Автор, по мнению критика, должен при характеристике героя быть исторически точным, сохранять конкретные детали изображаемой эпохи, проникать в основополагающую идею эпохи.
  Видя главную задачу литературно-издательской деятельности «споспешествовать к усилению деятельности просвещения, к сближению средних сословий с европейской образованностью», Полевой создает в журнале отдел «Науки и искусства», в котором выступали видные ученые того времени, публиковались переводы из западных периодических изданий. Особое предпочтение делалось для материалов по географии и описанию путешествий, статистике, истории, археологии, политической экономии. С 1829 года Полевой систематически публикует репродукции с картин и скульптур, снабжая их пояснительными текстами. Так, живущий в глухой провинции читатель получил возможность познакомится с работами Рафаэля, Пуссена, Давида, Греза.
  После разрыва с П.А. Вяземским в «Московском телеграфе» усиливается антидворянское направление. Н.А. Полевой активно ратует за быстрейший переход России на капиталистический путь развития, пропагандирует успехи промышленного развития Англии, фритредерство и подробно характеризует идеи английской классической политэкономии. «Деятельная промышленность и возвышение производителей средних званий есть шаг к прочному благоденствию государства», – доказывает Полевой[29]. Журнал живо откликнулся на события июльской революции 1830 года. В нем публикуются материалы о  Наполеоне и его окружении, иносказательно доказывается невозможность реставрации во Франции феодализма и абсолютной монархии. Сочувственно откликается Полевой на борьбу за свободу и независимость греков, народов южноамериканских колоний Испании. В разделе «Современная летопись» редактор помещает обзоры политических событий, происходивших за рубежом. Хотя по цензурным соображениям обзоры составлялись на основе сообщений, опубликованных в правительственных изданиях, Полевой так концентрировал фактический материал, что мог достаточно легко направить мысль читателя в нужном ему направлении. «Полевой был человек необыкновенно ловкого ума, - говорил в «Былом и думах» А.И. Герцен, - деятельного, легко претворяющего всякую пищу; он родился быть журналистом, летописцем успехов, открытий, политической и ученой борьбы»[30].
  В начале 30-х годов Н.А. Полевой сам создает несколько романов и повестей, используя сюжетные линии из произведений западноевропейских романтиков. Под влиянием романа Альфреда де Виньи «Сен Марс» он в 1832 году выпускает ставшую популярной у массового читателя повесть «Клятву при гробе господнем». В повести говорится о событиях первых десятилетий XV столетия, когда развернулась ожесточенная борьба между потомками Дмитрия Донского за великокняжеский престол в Москве. В предисловии автор так объясняет создание повести: «Мне кажется, что история, география, статистика, этнография Руси все еще оставляют для нас нечто недосказанное, и мне хотелось бы именно это, хотя отчасти, высказать русскими былями и небылицами»[31]. Через несколько лет выйдет его роман «Аббадона», написанный на основе пьесы Шиллера «Коварство и любовь». В этом романе Полевой стремился затронуть темы, бывшие наиболее важными для писателей-романтиков: протест против общественного стеснения развития искусства, гуманное отношение к падшим, к женщинам.
  Н.А. Полевой не только занимался исторической беллетристикой, но и занимался научно-исследовательской работой по русской истории профессионально. Он был прекрасно осведомлен о достижениях исторической мысли Запада, с которыми постоянно стремился познакомить рассийского читателя. На страницах «Московского телеграфа» систематически печатались очерки о Макиавелли, Вико, Гердере, Нибуре, Гизо, Тьерри, публиковались отрывки из их сочинений. Полевой считал необходимым применить их методологию к изучению российского прошлого. «Знаменитые сочинения, - полагал он, - наших учителей: Нибуров, Гизо, Гееренов, Тьерри, Гердеров, должны быть упомянуты в числе важнейших предметов, предварительного изучения коих требует всякая история, следственно, и история русского народа»[32].
  В 1829 году Н.А. Полевой начинает издавать «Историю русского народа», которая с его точки зрения должна была стать полной противоположностью «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина. Если объектом пристального внимания Н.М. Карамзина было описание деятельности правителей, внешнеполитических и в первую очередь военных акций, то для Полевого первостепенное значения имели так называемые проблемы «органического» развития русского народа. Он попытался исследовать общественный строй Руси и применить к ее истории концепцию феодализма Гизо. Н.А. Полевой утверждал, что историк должен заниматься выяснением исторических закономерностей, которые являются причинами тех или иных событий. «Не пренебрегать ничем, - формулировал задачу историка автор «Истории русского народа», - всем пользоваться, избегать исключительности самим, но постигать ее и прощать в других; все принимать и соединять; стремиться ко всеобщему, к полному, и стремиться посредством самых исключительных точек зрения наших предшественников и наших учителей, соединенных и соглашенных - такова должна быть цель и метода в истории, в философии, во всем»[33].
  Выход «Истории русского народа» Н.А. Полевого был неоднозначно встречен современниками и вызвал острую полемику. Друзья и сторонники Карамзина отнеслись к сочинению Полевого крайне враждебно, видя в пародию на своего кумира. «Приемлем смелость заметить г-ну Полевому, - писал А.С. Пушкин в рецензии на труд Полевого, - что он поступил по крайней мере неискусно, напав на «Историю государства Российского» в то самое время, как начинал печатать «Историю русского народа». Чем полнее, чем искреннее отдал бы он справедливость Карамзину, чем смиреннее отозвался бы он о самом себе, тем охотнее были бы все готовы приветствовать его появление на поприще, ознаменованном бессмертным трудом его предшественника. Уважение к именам, освященным славою, не есть подлость (как осмелился кто-то напечатать), но первый признак ума просвещенного. Позорить их дозволяется токмо ветреному невежеству, как некогда, по указу эфоров, одним хиосским жителям дозволено было пакостить всенародно»[34].
  Особое недовольство вызывали «Московский телеграф» и его редактор у президента Академии наук, графа С.С. Уварова, ставшего в 1833 году министром народного просвещения. В сентябре 1833 года Уваров обратил внимание Николая I на опубликованную в «Московском телеграфе» статью «Взгляд на историю Наполеона», характеризуя ее как публикацию, унижающую честь и достоинство русского народа. Однако император, ознакомившись с статьей, наложил на докладе министра резолюцию: « Я нахожу статью сию более глупою своими противоречиями, чем неблагонамеренною. Виновен цензор, что пропустил, автор же – в том, что писал без настоящего смысла, вероятно, себя не разумея. Поэтому бывшему цензору строжайше заметить, а Полевому объявить, чтоб вздору не писал: иначе запретится его журнал»[35]. Рассерженный Уваров приказал чиновникам министерства подготовить для него выписки из всех сомнительных с их точки зрения мест журнала. Вскоре представился повод для новых репрессий.
  В 1834 году была опубликована пятиактная драма в стихах Н.В. Кукольника «Рука всевышнего отечество спасла», повествующая о последнем периоде смутного времени. Пьесу отличал чрезмерный патриотизм, и события изображались достаточно идеализированно. Но она чрезвычайно понравилась Николаю I. Ее поставили на столичной сцене Александринского театра в бенефис актера В. Каратыгина. На премьере присутствовал император, много аплодировавший. Н.А. Полевой, не знавший о реакции императора, выступил в «Московском телеграфе» с отрицательной рецензией. Он обвинил драматурга в художественной слабости произведения, ходульности многих сцен. «Новая драма г-на Кукольника весьма печалит нас, - писал Полевой. - Никак не ожидали мы, чтобы поэт, написавший в 1830 г. «Тасса», в 1832 году позволил себе написать,  но, этого мало: в 1834 г. издать такую драму, какова новая драма г-на Кукольника: «Рука Всевышнего Отечество спасла»! Как можно столь мало щадить себя, столь мало думать о собственном своем достоинстве! От великого до смешного один шаг»[36].
  По словам младшего брата Н.А. Полевого Ксенофонта Алексеевича, А.Х. Бенкендорф, благожелательно относившийся к Н.А. Полевому за хвалебный некролог о жандармском генерале Волкове, встретил его в петербургском театре и предупредил, что о пьесе откровенно высказываться не следует. Предупреждение шефа жандармов опоздало. Журнал с рецензией уже разослали подписчикам[37].
  Вскоре Н.А. Полевого в сопровождении жандарма доставили в Петербург, где был, подвергнут допросу А.Х. Бенкендорфом и С.С. Уваровом. Министр народного просвещения обвинил Полевого в подрыве патриотических настроений в русском народе и пропаганде революционных идей. Кс. А. Полевой, со слов брата, свидетельствует, что «граф Бенкендорф казался больше защитником его или, по крайней мере, доброжелателем».[38] Тем ни менее, журнал был закрыт по указанию Николая I.
  Вскоре появилась эпиграмма:
  Рука всевышнего три чуда совершила:
  Отечество спасла,
  Поэту ход дала
  И Полевого задушила.
  Действительно  блестящая карьера перепуганного журналиста была закончена. Он был вынужден перебраться в Петербург поступить на службу к Ф.В. Булгарину и Н.И. Гречу и влачил жалкое существование литературного поденщика. «Замолчать вовремя - дело великое, - напишет Н.А. Полевой младшему брату, - мне надлежало замолчать в 1834 году».
   
    4. «Телескоп» - общественно-литературный журнал, выходивший в Москве два раза в месяц с 18361 по 1836 годы. Редактором и издателем журнала был литературный критик, эстетик, профессор Московского университета Н.И. Надеждин.
  Н.И. Надеждин (1804 – 1856) - выходец из среды провинциального духовенства. Первоначальное образование он получил в духовном училище, затем учился в Рязанской духовной семинарии и Московской духовной академии. В академии он много занимался историей, философией, математикой и по окончанию получил степень магистра богословских наук. В 1824 году Н.И. Надеждин становится профессором Рязанской духовной семинарии, где преподает русскую и латинскую словесность и немецкий язык. Так же он дает уроки латыни в местной гимназии.
  В 1826 году Надеждин перебирается в Москву и начинает давать уроки по истории, географии, русскому и греческому языкам и закону Божьему в семействе Самариных. Будущий вождь славянофилов Ю.Ф. Самарин был его учеником.
  В этот период Надеждин тесно сближается с М.Т. Каченовскими, дружба с которым позволила защитить в 1830 году диссертацию «О происхождении, природе и судьбах поэзии, называемой романтической» и стать профессором кафедры теории изящных искусств и археологии Московского университета. Существуют различные отзывы студентов о Надеждине как профессоре. И.А. Гончаров в конце 80-х годов вспоминал: «Человек с многосторонней, всем известной ученостью по части философии и филологии, это был самый симпатичный и любезный человек в обращении, и как профессор он был нам дорог своим вдохновенным горячим словом, которым вводил нас в таинственную даль древнего мира. Чего только не касался он в своих импровизированных лекциях! Он один заменял десять профессоров. Излагая теорию изящных искусств и археологию, он излагал и общую историю Египта, Греции и Рима. Говоря о памятниках архитектуры, о живописи, о скульптуре, наконец, о творческих произведениях слова, он касался и истории философии. Изливая горячо, почти страстно перед нами сокровища знания, он учил нас и мастерскому владению речи. Записывая только одни его лекции, можно было научиться чистому и изящному складу русского языка»[39]. Более критично отзывался об университетском профессоре историк и публицист К.С. Аксаков. «Надеждин, - говорит он,- производил с начала своего профессорства большое впечатление своими лекциями, Он всегда импровизировал. Услышав умную, плавную речь, почуяв, так сказать, воздух мысли, молодое поколение с жадностью и благодарностью обратилось к Надеждину, но скоро увидело, что ошиблось в своем увлечении. Надеждин не удовлетворял серьезным требованиям юношей; скоро заметили сухость его слов, собственное безучастие к предмету и недостаток серьезных занятий. Тем не менее, справедливо и строго осудив Надеждина, студенты его любили и, уже не увлекаясь, охотно слушали речь»[40].
  С конца 20-х годов Н.И. Надеждин активно сотрудничает в журнале М.Т. Каченовского «Вестник Европы». Он публикует ряд рецензий под псевдонимами  «с Патриарших прудов», Прямиков, криптонимом NN на романы Ф. Булгарина[41], поэмы А. Подолинского[42]. Не без влияния М.Т. Каченовского, много лет не ладившего с А.С. Пушкиным, Надеждин помещает в журнале негативные рецензии на «Графа Нулина»[43] и «Полтаву»[44], обвиняя поэта в бессодержательности стихов и в не вполне приличном содержании поэм.  В этих рецензиях Н.И. Надеждин утверждал, что Байрон есть не что иное, как зловещее светило на горизонте европейской поэзии, а Пушкину отводилось место спутника в «планетном» окружении Байрона.
  А.С. Пушкин ответил эпиграммой:
  …..Принес семинарист
  Тетрадь лакейских диссертаций,
  И Фебу вслух прочел Гораций,
  Кусая губы, первый лист.
  Отяжелев, как от дурмана,
  Сердито Феб его прервал
  И тотчас взрослого болвана
  Поставить в палки приказал[45].
  В двенадцатом номере «Вестника Европы» за 1830 год Н.И. Надеждин поместил объявление о начале издания нового журнала «Телескоп».
  «Телескоп» стал выходить с января 1831 года два раза в месяц. В качестве приложения к журналу Надеждин стал издавать листок «Молва», содержавший иллюстрированную информацию о модах и новостях. Позднее «Молва» станет газетой, в которой публиковались стихи,  рецензии, московские новости.
  Н.И. Надеждин сумел собрать в «Телескопе» большую группу писателей, принадлежавших к различным литературным направлениям. На страницах журнала публиковались В.А. Жуковский, А.Х. Востоков, Д.М. Перевощиков, М.Н. Загоскин, К.С. Аксаков, М.Н. Погодин, Н.В. Станкевич, М.А. Максимович, И.П. Павлов. Несколько позднее одни из них станут адептами теории «официальной народности, другие убежденными защитниками западничества, а третьи – славянофильства. Под псевдонимом Ф. Косичкин в «Телескопе» публиковался И А.С. Пушкин, бывший ранее литературным противником Надеждина.
  Об объединяющей позиции Н.И. Надеждина как редактора можно судить по одной из передовых статей журнала «Европеизм и народность в отношении к русской литературе», в котором он попытался проследить процесс взаимоотношений России и Западной Европы в плане исторического развития. С учетом «азиатской лености развитие России и первую очередь ее интеллектуального потенциала происходило замедленно. Петр I значительными усилиями направил страну по пути европеизации, как бы ввел ее в цивилизованное пространство. Но тут возникла, по мысли Надеждина, другая опасность. Европеизация России может привести  к слепому копированию всего западного, к отказу от национальной самобытности. Таким образом, Н.И. Надеждин выступает как бы предшественником и западников и славянофилов. Будучи убежденным шеллингианцем, он стремился все общественные противоречия и различные их трактовки как единое целое.
  Важным моментом существования «Телескопа» было участие в нем В.Г. Белинского и как автора, и как помощника Н.И. Надеждина. В сентябре 1832 года Белинский был исключен из Московского университета. Это был период крайне тяжелого материального положения будущего критика. Родственники не могли помогать, а сам Белинский не мог найти источника заработка. Он пытался найти частные уроки, зарабатывать переводами. Несколько поправились его дела в конце зимы 1833 года, когда Белинский  начал сотрудничать с Надеждиным.
  В сентябре 1834 года в приложении к «Телескопу» «Молве» была опубликована статья В.Г. Белинского «Литературные мечтания. Элегия в прозе». Поставив своей целью дать обзор исторического развития русской литературы, критик приходит к парадоксальному на первый взгляд  выводу. Он говорит, что русской литературы нет, а есть отдельные писатели. Для создания подлинной литературы, по мысли  Белинского, был необходим определенный комплекс условий. Во-первых, в литературу могли входить только те произведения, которые являлись результатом подлинного вдохновения, а не стремлением заработать и выполнить социальный заказ. Во-вторых, литературу составляют не отдельные произведения, а результат деятельности всех литераторов. В-третьих, литература должна отражать внутреннюю жизнь народа, среди которого и сформировались писатели, его дух, сокровенные чаяния и надежды.
  В.Г. Белинский выступал на страницах «Телескопа» и «Молвы» с рядом рецензий, оказавших на читателей большое воздействие. «В одно утро зашел ко мне студент-товарищ, вспоминал И.С. Тургенев, - и с негодованием сообщил мне, что в кондитерской Беранжэ появился номер «Телескопа» с статьей Белинского, в который этот «критикан» осмеливался заносить руку на наш общий идол, на Бенедиктова. Я немедленно отправился к Беранжэ, прочел всю статью от доски до доски — и, разумеется, также воспылал негодованием. Но — странное дело! — и во время чтения и после, к собственному моему изумлению и даже досаде, что-то во мне невольно соглашалось с «критиканом», находило его доводы убедительными… неотразимыми. Я стыдился этого, уже точно неожиданного впечатления, я старался заглушить в себе этот внутренний голос; в кругу приятелей я с большей еще резкостью отзывался о самом Белинском и об его статье,… но в глубине души что-то продолжало шептать мне, что он был прав.… Прошло несколько времени - и я уже не читал Бенедиктова. Кому же не известно теперь, что мнения, высказанные тогда Белинским, мнения, казавшиеся дерзкой новизною — стали всеми принятым, общим местом — «a truism», как выражаются англичане? Под этот приговор подписалось потомство, как и под многие другие, произнесенные тем же судьей. Имя Белинского с тех пор уж не изгладилось из моей памяти, но личное наше знакомство началось позже»[46].
  Будучи профессором и редактором, Н.И. Надеждин продолжал заниматься репетиторством и давал уроки в семье Сухово-Кобылиных. Вскоре между ним и Елизаветой Сухово-Кобылиной (будущей писательницей Евгенией Тур) вспыхнули романтические отношения. Однако родители девушки категорически отказались дать разрешение на брак, считая жениха недостойным в силу недворянского происхождения, руки дворянской дочери. Попытка тайно обвенчаться также закончилась неудачей. Брат невесты, будущий драматург А.В. Сухово-Кобылин вызвал Надеждина на дуэль, но последний категорически отказался, заявив, что происхождение из лиц духовного звания не дает ему права решать вопрос о чести дворянским способом. Рассерженный Сухово-Кобылин потребовал, чтобы Надеждин немедленно покинул Москву, в противном случае он его убьет, хотя и придется отправиться в Сибирь. Н.И. Надеждину пришлось срочно уйти из университета и уехать за границу. Редактирование «Телескопа» и «Молвы» он поручил В.Г. Белинскому, который выполнял обязанности редактора вторую половину 1835 года. В это время в журнале были опубликованы очерк А.И. Герцена о Гоффмане, первые повести П.Н. Кудрявцева (1816 – 1858),  статьи В.П. Боткина и И.И. Панаева.
  В 1836 году «Телескоп» прекратил выходить в свет. Это было связано с публикацией в пятнадцатом номере журнала в сентябре 1836 года первого «философического» письма П.Я. Чаадаева.
  П.Я. Чаадаев (1794 – 1856) выдающийся русский философ и публицист, член «Союза благоденствия» и «северного общества», пользовался большим авторитетом и популярностью в среде российской интеллигенции 20 – 30-х годов. Современники говорили, что Чаадаев «от остальных людей отличался необыкновенной нравственно-духовной возбудительностью… Его разговор и даже одно его присутствие, действовали на других, как действует шпора на благородную лошадь. При нем как-то нельзя, неловко было отдаваться ежедневной пошлости. При его появлении всякий как-то невольно нравственно и умственно осматривался, прибирался и охорашивался»[47]. Выдающийся литературовед и историк Ю.Н. Тынянов считал, что Чаадаев – один из возможных прототипов Чацкого[48]. С 1831 года Чаадаев поселился на Ново-Басманной в Москве в доме Левашевых, где прожил до смерти.
  В 1829 – 1830 годы им были созданы «Философические письма», сразу же ставшие распространяться в рукописи. Чаадаев пытался опубликовать при помощи А.С. Пушкина в Петербурге, А.И. Тургенева в Париже. Однако усилия друзей остались безуспешными. Отдельные отрывки были опубликованы «Телескопе». «После того вскоре, г. Чаадаев, встретясь со мной в клубе (речь идет об Английском клубе в Москве – О.Ф.), объявил мне, что он сочинитель напечатанных отрывков, - рассказывал на следствии Н.И. Надеждин, - и предложил мне свое знакомство, намекая, что он желал и впредь участвовать в моем журнале помещением своих сочинений»[49]. Историк и дипломат Д.Н. Свербеев (1799 – 1874) передает следующее свидетельство Н.И. Надеждина о мотивах публикации «Философического письма»: «Журнал мой не мог продолжаться по малому числу подписчиков. Из двух одно: или статья Чаадаева пройдет благополучно и приобретет мне с новым годом новых подписчиков, или журнал за нее запретят. В последнем случае, прекращая неудачное издание, я выигрывал в общественном мнении, в первом у меня будет от журнала барыш, а не убыток»[50].
  В первом «Философическом письме» П.Я. Чаадаев выступил с идее «водворения царства божьего на земле» понимая под этим установление справедливого общества, которое, по его мнению, уже складывалось на западе. Успехи западной цивилизации Чаадаев видел в достижениях культуры западного мира в прочно сложившемся нравственном укладе жизни. В основе этих достижений лежит, по мнению мыслителя,  католицизм. Россия, оказавшись вне европейского  сообщества  и не усвоив образа жизни восточных народов, не смогла развиваться по цивилизованному пути. Этим, полагал Чаадаев, обусловлена ее вековая отсталость. Этим, он объясняет, господство дикого варварства, грубых суеверий. Русское общество не смогло выработать четких представлений о правде, порядке, долге и законе. Оно ведет бесцветное вялое существование, ничем не обогатило человечество и ни чем не смогло воспользоваться. Его не затронули ни крестовые походы, ни эпоха Возрождения. Все это поставило русское общество вне исторического времени. Причину этих печальных явлений Чаадаев видел в культурной инертности восточного православного варианта христианства. Россия должна, считает мыслитель, как можно быстрее приобщиться к культурному миру Западной Европы.
  Публикация чаадаевского письма взбудоражила общество. Высокую оценку публикации дал А.И. Герцен. «Публикация этого письма была одним из значительнейших событий, - писал он в работе «О развитии революционных идей в России». - То был вызов, признак пробуждения; письмо разбило лед после 14 декабря. Наконец пришел человек, с душой, переполненной скорбью; он нашел страшные слова, чтобы с похоронным красноречием, с гнетущим спокойствием сказать все, что за десять лет накопилось горького в сердце образованного русского. Письмо это было завещанием человека, отрекающегося от своих прав не из любви к своим наследникам, но из отвращения; сурово и холодно требует автор от России отчета во всех страданиях, причиняемых ею человеку, который осмеливается выйти из скотского состояния»[51]. Довольно осторожно, по словам Д.Н. Свербеева, высказался В.А. Жуковский: «Россия, изначала католическая, была бы совсем не та, какова теперь; допустим, пожалуй, что католическая была бы лучше, но она не была бы Россией»[52]. Император Николай Павлович наложил на статье четкую  резолюцию: «Прочитав статью, нахожу, что содержание оной смесь дерзостной бессмыслицы, достойной умалишенного»[53].  М.Ф. Орлов при встрече в Москве сказал А.Х. Бенкендорфу, что хотя Чаадаев «суров к прошедшему России, но чрезвычайно много ждет от ее будущности». Шеф жандармов однозначно ответил: «Прошедшее России было удивительно, ее настоящее более, чем великолепно, что же касается ее будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение; вот, мой друг, точка зрения, с которой русская история должна быть рассматриваема и писана»[54].
  Многие современники отмечали, что в обществе сложилось далеко неоднозначное отношение к письму Чаадаева. «Статья эта была встречена воплем скорби и изумления, - замечает А.И. Герцен, -  она испугала, она глубоко задела даже тех, кто разделял симпатии Чаадаева, и все же она лишь выразила то, что смутно волновало душу каждого из нас»[55]. А.И. Тургенев напишет в эти дни П.А. Вяземскому: «Ежедневно, с утра до шумного вечера, (который проводят у меня в сильном и громогласном споре Чаадаев, Орлов, Свербеев, Павлов и прочие), оглашаем и прениями собственными и сообщаемыми из других салонов об этой филиппике»[56]. Выступление Чаадаева разбудило мысль российской интеллигенции. По справедливому выводу А.И. Герцена, «письмо Чаадаева прозвучало подобно призывной трубе: сигнал был дан, и со всех сторон послышались новые голоса; на арену вышли молодые бойцы, свидетельствуя о безмолвной работе, производившейся в течение этих десяти лет (т.е. после восстания декабристов – О.Ф.)»[57]. Очень любопытно свидетельство профессора-филолога Ф.И. Буслаева, тогда московского студента, показывающее, как широко распространились по Москве слухи о «Философическом письме». «Однажды вечером,- вспоминал Ф. И. Буслаев,- приходим мы в «Железный» (московский трактир. – О.Ф..), опрометью бежит к нам Арсентий (половой. – О.Ф..) и вместо трех пар чаю подносит нам нумер 'Телескопа'. 'Вот, - говорит, - вчера только что вышел: прелюбопытная статейка, все ее читают, удивляются; много всякого разговора'. Это была знаменитая статья Чаадаева. Мы, разумеется, тотчас же принялись ее читать»[58].
  Правительственная реакция последовала незамедлительно. 19 октября 1836 года министр народного просвещения С.С. Уваров информирует Николая I о появлении статьи, «которая дышит нелепой ненавистью к отечеству и наполнена ложными и оскорбительными понятиями, как насчет прошедшего, так и на счет настоящего и будущего существования государства»[59]. Через три дня А.Х. Бенкендорф сообщил московскому военному генерал-губернатору Д.В. Голицыну волю императора: «Государю императору угодно, чтобы, ваше сиятельство, по долгу звания Вашего, приняли надлежащие меры к оказанию г. Чаадаеву всевозможных попечений и медицинских пособий. Его величество повелевает, дабы Вы поручили лечение его искусному медику, вменив сему последнему в обязанность непременно каждое утро посещать г. Чаадаева, и чтоб сделано было распоряжение, дабы г. Чаадаев не подвергал себя вредному влиянию нынешнего сырого и холодного воздуха; одним словом, чтоб были употреблены все средства к восстановлению его здоровья»[60]. Итак, П.Я. Чаадаева объявили сумасшедшим. 29 октября бумаги Чаадаева опечатаны и отправлены в Петербург.
  26 октября московский гражданский губернатор Мартынов получил предписание отправить Н.И. Надеждина и цензора, пропустившего статью, А.В. Болдырева (1780 -1842), бывшего также ректором Московского университета, в Петербург и распорядиться «дабы они по приезде к заставе, немедленно были представлены: ст. сов. Болдырев к г. министру народного просвещения, а г. Надеждин в штаб корпуса жандармов»[61]. 29 октября в Петербург были отправлены бумаги Надеждина, а 6 ноября в квартире В.Г. Белинского, как ближайшего сотрудника Надеждина, был произведен обыск.
  Для расследования истории с чаадаевской публикацией была создана специальная комиссия, включавшая шефа жандармов А.Х. Бенкендорфа, министра народного просвещения С.С. Уварова, помощника Бенкендорфа А.Н. Мордвинова, обер-прокурора святейшего синода Н.А. Протасова. Комиссия пришла к выводу, что А.В. Болдырев «оказал столь мало проницательности и такой недостаток в самостоятельном соображении предметов, что не трудно было нам убедиться, как легко он действительно мог сделаться жертвою своей беспечности и неограниченного доверия к Надеждину, которого и называет виновником своего несчастья»[62]. Поэтому предлагалось отправить его в отставку. Н.И. Надеждина признали главным виновником всей истории и приговорили к ссылке в отдаленный город. 30 ноября император наложил на доклад комиссии резолюцию: «Чаадаева продолжать считать умалишенным и как за таковым иметь медико-полицейский надзор, Надеждина выслать на житие в Усть-Сысольск под присмотр полиции, а Болдырева отставить за нерадение от службы»[63]
  Историк литературы, профессор Петербургского университета А.В. Никитенко записал в дневнике, что когда Надеждину «объявили о ссылке, он просил Бенкендорфа посодействовать ему вместо того заключение в крепость, потому что там, по крайней мере, может не умереть с голоду. Бенкендорф исходатайствовал ему вместо того позволение писать и печатать сочинения под своим именем».[64]
  Из Усть-Сысольска Н.И. Надеждин вернулся через год. Он продолжил литературную деятельность, печатался в Энциклопедическом словаре Плюшара, «Библиотеке для чтения», редактировал «Журнал министерства внутренних дел», активно участвовал в деятельности Русского Географического общества.
  
  5. «Библиотека для чтения» выходила в Петербурге с 1834 по 1865 годы. Основателем и издателем журнала был выдающийся русский издатель и книгопродавец А.Ф. Смирдин (1795 – 1857). Он был широко известен издательскими начинаниями. Смирдиным выпускались учебники, научная литература, сочинения Н.М. Карамзина, И.А. Крылова, В.А. Жуковского А.С. Пушкина и многих других. В общей сложности за период издательской деятельности он выпустил в свет книг на 10 млн. рублей, при этом около 2 млн. было истрачено на подготовку и печать изданий, а  около 1,5 млн. - на выплату гонораров.
  В качестве редактора нового журнала издатель пригласил профессора Санкт-Петербургского университета О.И. Сенковского. О.И. Сенковский (1800 – 1856) – выходец из семьи польских шляхтичей, получил образование в Минском коллегиуме и в Виленском университете, где под влиянием Иоакима Лелевеля увлекся восточными языками. С 1819 по 1821 года он совершил путешествие на Восток и побывал в Турции, Сирии, Египте. Когда Сенковский вернулся в Петербург, он становится переводчиком в Коллегии иностранных дел и очень быстро приобретает славу редкого полиглота. Действительно Сенковский блестяще владел наряду с европейскими языками турецким, арабским, сирийским, персидским. Позднее он освоит китайский, тибетский и монгольский языки. Академик Х. Френ, экзаменовавший Сенковского при  поступлении в коллегию, заявил, что экзаменующийся знает арабский язык лучше экзаменатора. В 1822 году О.И. Сенковский был приглашен в столичный университет в качестве ординарного профессора кафедры арабской и турецкой словесности. На этом поприще он стал основателем русской школы ориенталистики. Кроме того он занимался исследованием скандинавских саг, теорией и историей музыки, этнографией, выступал в печати со статьями по геологии, математике, физике и даже медицине. Неслучайно Н.Г. Чернышевский говорил, что в Сенковском соединялись «ученость, проницательный и живой ум, остроумие, умение верно понять обстоятельства, подчинить их себе, приобресть огромные средства для действия на публику, трудолюбие, сознание собственного достоинства»[65].
  Еще в Вильно О.И. Сенковский начал заниматься литературным творчеством. В Петербурге Ф. Булгарин на правах земляка познакомил его со многими литераторами. В 1823 году в альманахе К.Ф. Рылеева и А.А.Бестужева были опубликованы повести Сенковского «Бедуин» и «Витязь буланого коня», а в 1825 году – повести «Деревянная красавица», «Истинное великодушие», «Урок неблагодарным». «Он [Сенковский – О.Ф] принял деятельное участие в русской литературе, - вспоминал журналист А.В. Старчевский (1818 – 1901), одно время бывший одно время помощником Сенковского в редакции «Библиотеки для чтения», -  и начал писать повести, рассказы, путевые воспоминания… Он писал по-польски, по-русски и по-французски, переводил с арабского, персидского, турецкого, английского и исландского языков»[66].
  Участвовал О.И. Сенковский и в начинаниях А.Ф. Смирдина. Когда в феврале 1832 года А.Ф. Смирдин перенес книжную лавку и библиотеку на Невский проспект, то на торжественном открытии был дан обед с участием 100 гостей. Там возникла идея издавать альманах «Новоселье». А.В. Старчевский замечает, что альманах Смирдин решил издавать, чтобы привлечь внимание публики для будущего журнала[67]. О.И. Сенковский публикуется в альманахе. Здесь он впервые использует псевдоним барон Брамбеус, извлеченный им из лубочной литературы. Под этим псевдонимом Сенковский получит всероссийскую известность.
  А.Ф. Смирдин всегда был щедр на гонорары. О.И. Сенковскому он назначил фантастическое по тем временам жалованье. Для литераторов, которые стали бы печататься в новом журнале, устанавливался твердый гонорар 200 рублей за лист, для тех, кто уже был достаточно знаменит – 1000 рублей за лист. Издатель считал необходимым помещать на титульном листе список авторов, обещавших произведения журналу. Наиболее известным писателям делались денежные выплаты за согласие указывать себя в списке сотрудников.
  «Библиотека для чтения» стала выходить ежемесячно и поступал подписчикам строго 1 числа каждого месяца. Объем журнала составлял 25 – 30 печатных листов. В нем имелись отделы: «Русская словесность», «Иностранная словесность», «Науки и художества», «Промышленность и сельское хозяйство», «Критика», «Литературная летопись», «Смесь». Кроме того к каждому номеру прилагались описания модных туалетов с картинками мод. Очень скоро журнал привлек внимание читателей особенно в провинции. В 1835 году число подписчиков составило пять тысяч, а в 1837 году – уже семь тысяч. Этому во многом способствовала невысокая цена подписки, которую А.Ф. Смирдин установил 50 рублей в год. А.В. Старчевский так описывал первые успехи «Библиотеки для чтения»: «Выход в свет первой книжки «Библиотеки для чтения», в которой в отделе русской словесности появились имена: В.А. Жуковского, И.И. Козлова, А.С. Пушкина, барона Розена, барона Брамбеуса, Ф. Булгарина, Воейкова; в отделе иностранной словесности: Мишеля Рамона; в отделе наук: О.И. Сенковского, Н.А. Полевого, М.П. Погодина, М.А. Максимовича; в отделе критики самого Сенковского и т.д. привлек внимание петербургской не только средне-классовой интеллигенции, но даже и нашей аристократии. Когда появилась вторая книжка, то охотников подписаться на новое издание явилось у магазина Смирдина такое множество, что для водворения порядка в толпе потребовалось вмешательство полиции»[68].
  Очень верно объяснил популярность журнала В.Г. Белинский: «Представьте себе семейство степного помещика, семейство, читающее все, что ему попадется, с обложки до обложки; еще не успело оно дочитаться до последней обложки, еще не успело перечесть, где принимается подписка, и оглавление статей, составляющих содержание номера, а уж к нему летит другая книжка, и такая же толстая, такая же жирная, такая же болтливая, словоохотливая, говорящая вдруг и несколькими языками. И в самом деле, какое разнообразие! – дочка читает стихи гг. Ерщова, Гогниева, Струговщикова и повести гг. Загоскина, Ушакова, Панаева, Калашникова и Массальского, сынок, как член нового поколения, читает стихи г. Тимофеева и повести барона Брамбеуса; батюшка читает статьи о двухпольной и трехпольной системах, о разных способах удобренья земли, а матушка о новом способе лечить чахотку и красить нитки; а там еще остается для желающих критика, литературная летопись, из которых можно черпать горстями и пригоршнями готовые (и часто умные и острые, хотя редко справедливые и добросовестные) суждения о современной литературе; остается пестрая разнообразная смесь, остаются статьи ученые и новости иностранных литератур. Не правда ли, что такой журнал – клад для провинции?»[69]. О популярности барона Брамбеуса в провинции свидетельствует и такой факт. В пьесе Н.В. Гоголя «Ревизор» И.А. Хлестаков, стремясь произвести впечатления на провинциальных барышень, называет себя хорошо известным им бароном Брамбеусом. Действительно О.И. Сенковский сумел найти своего читателя.
  Желания невзыскательной к литературе публики был для Сенковского законом. Ориентация делалась на любые вкусы, любые привычки, любые взгляды. Редактор чувствуют, что это снижает и значимость, и ценность журнала, но быстро находит объяснение: такова жизнь, к которой нельзя относиться серьезно. Подобная позиция неизбежно вела к ироническому отношению к окружающему миру.
  Сенковский категорически отказывался пропагандировать в журнале какие-либо философские и политические идеи. Он избегал защищать какие-либо литературные течения. Писатель и историк литературы А.П. Милюков (1817 – 1897) рассказывал, что однажды он встретился с Сенковским, придя благодарить за положительную рецензию. Редактор журнала, положительно отозвавшийся об «Очерках истории русской поэзии», внезапно сказал «В хорошем расположении духа был и похвалил. Беспокоил бы в то время мигрень – может быть и пожурил бы немножко». Когда удивленный Милюков спросил за что, почтенный ученый и писатель ответил, что за идеи. «Вы, нынешние молодые писатели, - продолжал Сенковский, - стараетесь проводить  разные, как Вам кажется, либеральные мысли, а общество наше пока еще не нуждается в них, ему нужно только чтение, которое развлекало бы его, занимало, смешило, а не заставляло думать, волноваться, сердиться. На идеи у нас нет спроса, и предлагать их теперь – все равно, если бы разносчик стал кричать перед домом, где все спят глубоким сном». «Русская публика, по мнению Сенковского, любит только сказки, и в самой математике можно найти что-нибудь забавное. Испугались кометы, боялись, как бы она не задела хвостом за наши магазины, театры, балы, парады»[70]…
   Очень часто в литературных оценках Сенковский был не просто субъективен, а любил при помощи насмешек сводить застарелые счеты. Его не могло остановить ни талант и авторитет литератора, ни высокое качество произведения. Еще в середине 30-х годов Сенковский поссорился с Н.В. Гоголем. С этого времени Гоголь объектом его систематических нападок. Особенно жестко Сенковский высказался по поводу «Мертвых душ», не стесняясь многочисленных грубостей. Приводя цитаты из гоголевской поэмы, он специально искажал текст, превращая его в бессмыслицу. «Нельзя не вспомнить без негодования, писал по этому поводу критик и историк литературы С.П. Шевырев, - проделки одного петербургского журнала, который искажает текст гоголевской поэмы и бранит потом своё же искажение<?> Издатель напечатал: «за движениями женских рук её (ключницы)» вместо жёстких, и прибавляет в скобках: «то есть старой ключницы, у которой, вероятно, других рук и не было, кроме женских?»[71]. Стоит обратить внимание на сравнение Гоголя с средним французским писателем Поль де Коком, которого Сенковский ставит намного выше Гоголя. «Направление романа у Поль де Кока, - подчеркивает Сенковский, - большею частью бывает нравственное. В его творениях вообще много сильного интересу. В творениях же вашего поэта [Гоголя – О.Ф.] вы не покажете мне ничего подобного: они состоят из набора карикатур и гротесков, часто набросанных с большим юмором, но без связи между собою и без интересу для читателя»[72].
  Рецензия вызвала гневную отповедь В.Г. Белинского. «Гоголь и Поль де Кок, - заметил критик, - это имена, между которыми столько же общего, как между именами Вольтера и какого-нибудь Барона Брамбеуса. Кстати: я знаю одного писателя, хоть и плохо по-русски пишущего, но во многом походящего на Поль де Кока, по крайней мере, со стороны цинизма, если не со стороны знания языка, таланта, сердечной теплоты. Это — Барон Брамбеус?»[73].
  Очень любил О.И. Сенковский развлекаться тем, что исходя из своих соображений он второстепенных литераторов «производил в классики». Так весьма посредственного поэта и писателя А.В. Тимофеева (1812 – 1883), поместившего в «Библиотеке для чтения» повести «Валерий и Амалия», «Конрад фон Тейфельсберг», «Джулио», Сенковский объявил вторым Байроном и прямым наследником А.С. Пушкина. Н.В. Кукольник был поднят на уровень Гете, а М.Н. Загоскин поставлен выше Вальтера Скотта. «Он, - рассказывал А.П. Милюков, - он часто помещал в журнал иностранные сочинения не в переводах, а в сокращенных компиляциях, и это делалось после его предварительной работы над ними»[74].
  Природу безудержной иронии О.И. Сенковского в «Библиотеке для чтения» очень справедливо рассмотрел А.И. Герцен в статье «О развитии революционных идей в России»: «Издеваясь над всем, что есть самого священного для человека, Сенковский, сам того не желая, подрывал монархизм. Проповедуя комфорт, чувственные удовольствия, он приводил людей к весьма простой мысли, что невозможно наслаждаться, постоянно думая о жандармах, о доносах и Сибири, что страх не комфортабелен и что нет человека, который мог хорошо обедать, не зная, где он будет спать»[75].
  Очень многое из того, что публиковалось в «Библиотеке для чтения» О.И. Сенковский писал сам. В каждом номере помещались его статьи, обзоры, повести, заметки. Такой труд не мог не сказаться. Кроме того, в 1848 году Сенковский тяжело перенес заболевание холерой. Болезненно он переносил и все более растущее равнодушие  читающей публики. «Постоянное глумление над тем, что вызывало в мыслящих людях серьезные вопросы, - замечает А.П. Милюков, - несмотря на все диалектические уловки и блестящее остроумие публициста, лишило его того влияние на общество, какое он мог приобрести при своих многосторонних дарованиях»[76].
  Ситуация усугублялась и тем, что во второй половине 40-х годов чрезмерно щедрый А.Ф. Смирдин разорился. В 1848 году издателем «Библиотеки для чтения» становится В.П. Печаткин.  С новым издателем Сенковский почти не сотрудничал. Он все меньше и меньше уделял внимание своему «детищу». Печаткин был вынужден пригласить в качестве соредактора А.В. Старчевского.
  Перестав уделять много времени журналу, О.И. Сенковский попытался стать изобретателем. Он занимался фотографией, обивкой мебели, создавал пятиструнную скрипку. Почти семь лет занимался созданием музыкального прибора, названного им «оркестрионом». По задумке создателя «оркестрион» должен был полностью заменять весь оркестр, а играть мог только один человек. Все эти начинания обычно заканчивались безрезультатно.
  Постепенно журнал, не откликавшийся на новые социально-политические запросы, стал терять и влияние, и подписчиков. Попытка Старчевского спасти ситуацию публикацией повестей писательницы и переводчицы Е.П. Ахматовой (1820 – 1904) успехом не увенчалась. Однако ему удалось несколько оживить «Библиотеку для чтения», помещая в ней  собственный очерк о Н.М. Карамзине и биографию девочки-поэтессы Елизаветы Кульман К. Гроссгейнриха, поэму еще никому неизвестного писателя Г.П. Данилевского «Гвая-Ллир», статьи И.И. Срезневского и В.П. Гаевского.
  В 1856 году О.И. Сенковский официально перестал быть редактором «Библиотеки для чтения». Редакцию возглавил известный литературный критик А.В. Дружинин. Однако состояние здоровья не позволило ему долго заниматься журналом, редактором которого с ноября 1860 года становится А.Ф. Писемский. Последним редактором «Библиотеки для чтения», прекратившей существование в апреле 1865 года, был писатель П.Д. Боборыкин,
   
  6. Издание «Отечественных записок» было продолжено с 1839 года А.А. Краевским.
  А.А. Краевский (1810 – 1889) родился в Москве. Он был незаконным сыном внебрачной дочери видного екатерининского вельможи Н.П. Архарова, бывшего в эпоху Екатерины II московским обер-полицмейстером, а затем при Павле генерал-губернатором Петербурга. Н.И. Греч, будучи убежденным противником Краевского как журналиста, утверждал, что мать редактора «Отечественных записок» была «дама вольного поведения», погрязшая в разврате. Она даже не знала от кого из ее друзей, родился ребенок. «Один белорусский подлец, по фамилии Краевский, - продолжает Греч, - дал ему свою фамилию за благосклонность его матушки. Она вышла замуж за другого подлеца, какого-то майора»[77]. Действительно мать А.А. Краевского жила под фамилией фон дер Пален и содержала в Москве пансион.
  Детские годы А.А. Краевский провел в богатом доме Архаровых. В пятнадцать лет он стал студентом философского факультета Московского университета. Закончив 1828 году университет со степенью кандидата нравственно-политических наук, Краевский решил посвятить себя научным изысканиям, но необходимость решать материальные проблемы заставила его искать чиновничью службу. Краевский поступает в канцелярию московского генерал-губернатора. В это же время он выступает на страницах «Московского Вестника», с редактором которого М.П. Погодиным познакомился еще в университете, с несколькими статьями по истории философии и литературы, руководит библиографическим отделом журнала.
  В 1831 году А.А. Краевский переезжает в Петербург. На первых порах он дает частные уроки и при поддержке В.Ф. Одоевского становится посетителем литературных салонов столицы. В 1832 году он начинает преподавать историю в Пажеском и Кадетском корпусах.  «Журнал министерства народного просвещения» начинает публиковать его компилятивные очерки по философии, а в 1834 году редактор министерского журнала А.В. Никитенко сделал А.А. Краевского своим  помощником,  поручив ему систематическое рецензирование научной и учебной литературы. «Помощник редактора: кандидат Московского университета Краевский - преученый человек», - так аттестовал историк литературы А.Д. Галахов,  Служивший в то время в министерстве народного просвещения[78].  Наиболее популярными статьями, появившимися в министерском журнале, были «Обозрение русских газет и журналов»[79], содержащая размышления о путях развития отечественной журналистики, и «Современное состояние философии во Франции и новая система сей науки, основываемая Боттеном»[80]. Последняя статья содержала идею подчинения философии нормам христианской морали. Министр народного просвещения С.С. Уваров объявил ее руководством для университетского преподавания.
  Активно сотрудничает А.А. Краевский в «Энциклопедическом Лексиконе»  известного книгоиздателя А.А. Плюшара. Особое внимание читателей словаря привлекала статья Краевского о Борисе Годунове, изданная в 1836 году отдельной брошюрой. Краевский вопреки утверждениям Н.М. Карамзина, чей авторитет оставался непререкаемым, поставил вопрос о непричастности Годунова к убийству царевича Дмитрия в Угличе. Упорно автор брошюры подчеркивал те обстоятельства, что Годунов был человеком не очень знатного происхождения , а также выборным монархом.
  В «Лексиконе» были опубликована статья о Н.П. И.П. Архаровых, что вызвало страшнейшее раздражение Н.И. Греча, не любившего Н.П. Архарова и утверждавшего, что «имя его будет жить в списке извергов, вредящих государям более самых отъявленных революционеров, лишая их любви и доверенности народной, Бирона, Аракчеева, Клейнмихеля»[81]. Сам Краевский приводил почтенного писателя и журналиста буквально в бешенство: «Он возбуждал молодых людей и распространял вредные учения вовсе не с революционным намерением, при всем радикализме своего образа мыслей, он употреблял несчастных вралей орудиями к своему обогащению, видя, что публика падка на смелые вещи. Сам же он конечно охотно потянул бы за веревку, если б их стали вешать»[82].
  Кроме брошюры о Борисе Годунове, Краевский выпустил еще одно исследование «Об исторических таблицах В.А. Жуковского, с образцовой таблицей для древней истории». Созданная в 1834 году при министерстве народного просвещения для публикации исторических документов, извлеченных и 200 провинциальных библиотек и архивов, Археографическая комиссия выбрала его в свои члены. Краевскому было поручено готовить к печати IV том «Актов Исторических», вышедший в свет в Петербурге в 1842 году.
  Однако ближе всего А.А. Краевскому была литературная деятельность. Очень быстро он познакомился и подружился с видными литераторами того времени: В.Ф. Одоевским, М.Ю. Лермонтовым, А. С Пушкиным. По совету М.П. Погодина А.С. Пушкин сделал Краевского своим помощников в редактировании «Современника». Этнограф и археолог И. П. Сахаров вспоминал впоследствии: «Краевский заведовал корректурой «Современника». Пушкин присылал к нему статьи. Краевский сносился с типографией и окончательно пересылал листы Пушкину. Как теперь помню, сколько было хлопот с «Капитанской дочкой»[83].
  С М.Ю. Лермонтовым Краевского познакомил С.А. Раевский, близский друг поэта. Именно Краевский ввел еще мало известного Лермонтова в столичные литературные салоны. Когда появилось стихотворение «На смерть поэта, Краевский незамедлительно ознакомил с ним П.А. Вяземского, В.А. Жуковского, В.Ф. Одоевского. Когда М.Ю. Лермонтов после дуэли с Барантом содержался на гауптвахте, Краевский привез к нему В.Г. Белинского. Через много лет он скажет А.Н. Пыпину, работавшему над биографическом очерком о поэте,: «Я привез Белинского к Лермонтову в Ордонанс-гауз, куда он был переведен с Литейной гауптвахты за то, что допустил к себе визит Баранта, обещав продолжить с ним дуэль за границей. Тут только Белинский познакомился с Лермонтовым. Был длинный разговор. Потом вскоре Лермонтов был сослан в последний раз, и Белинский не видел его ни у меня, ни в Ордонанс-гаузе»[84]. Память подвела Краевского В.Г. Белинский и М.Ю. Лермонтов встречались летом 1837 года в Пятигорске на квартире у Н.М. Сатина, но тогда они остались  друг другу равнодушными. В 1883 году в Николаевском кавалерийском училище организуется лермонтовский музей. «Краевский пожертвовал музею первую тетрадь (беловые автографы «Кавказского пленника» и «Корсара», а также «Черкесы»), вторую тетрадь (мелкие стихотворения), третью тетрадь, четвертую тетрадь (начинающуюся вторым очерком «Демона»), пятую тетрадь (начинающуюся «вступлением» к повести «Джюлио» и оканчивающуюся стихотворением «Кавказ»), шестую тетрадь (разные стихотворения, 1830), седьмую тетрадь (черновики 1830), восьмую тетрадь (1830), девятую тетрадь (отрывки из трагедии «Испанцы»), десятую тетрадь («Странный человек» и ряд стихотворений), двенадцатую тетрадь («Боярин Орша»), тринадцатую тетрадь («Мцыри»), четырнадцатую тетрадь («Сказка для детей»), пятнадцатую тетрадь («Русалка», «Узник», «Ангел», «Когда волнуется желтеющая нива», «Молитва странника», «Сосед», «Расстались мы», «Ветка Палестины», «Два великана», «Умирающий гладиатор», «Желание», «На севере диком», «Парус», «На светские цепи», «Журналист», «Благодарность», «Отчизна», «Последнее новоселье», «Кинжал», «Пленный рыцарь», «Соседка», «Есть речи—значенье», «Договор» и «Предисловие» ко второму изданию «Героя нашего времени»), а также копии с рукописей Лермонтова (два списка «Демона», «Валерик», «Измаил-бей» и др.)»[85].
  Особенно ценил А.А. Краевский В.Ф. Одоевского. По словам И.И. Панаева, «князь Одоевский имел на него в это время, как должно предполагать, сильное влияние, потому что г. Краевский завел у себя точно такие же оригинальные столы со шкапиками, какие были у князя Одоевского, и снял с него покрой для своего кабинетного костюма во время ученых занятий»[86].
  В 1837 году А.А. Краевский попытался попробовать свои силы на редакторском поприще. Он взял у А.Ф. Воейкова в аренду газету «Литературные прибавления к Русскому Инвалиду». Краевский, по всеобщему признанию, оживил газету, расширил отдел критики и библиографии, организовал новый отдел, посвященной науке. В газете стали сотрудничать известные литераторы М.Г. Павлов, Н.И. Надеждин, С.П. Шевырев. М.Ю. Лермонтов опубликовал в ней «Песню про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова». А.Н. Пыпин записал рассказ А.А. Краевского об обстоятельствах этой публикации: «Цензор нашел совершенно невозможным делом напечатать стихотворение человека, только-что сосланного на Кавказ за свой либерализм. Издатель «Прибавлений» (т. е. Краевский) выручил стихотворение только тем, что обратился к Жуковскому, который был в великом восторге от стихотворения Лермонтова, находил, что его непременно надо напечатать, и дал Краевскому письмо к министру народного просвещения. Уваров нашел, что цензор был прав в своих опасениях, но разрешил печатание на своей ответственности, не позволив, однако, ставить имени Лермонтова, которое было заменено случайными буквами», т. е. « - въ»[87].
  В 1837 году Краевский получил нагоняй от министра народного просвещения С.С. Уварова за публикацию некролога А.С. Пушкина, написанного В.Ф. Одоевским. Министр был возмущен хвалебными отзывами о Пушкине. Кроме того он был недоволен, что некролог был помещен в траурной рамке. Право на подобную рамку, по мнению Уварова, имели только состоявшие на государственной службе.
  И.И. Панаев рассказывал о выходе первого номера газеты со статьей редактора: «…Г. Краевский был уже редактором "Литературных прибавлений к Русскому инвалиду", которые открылись его статьею: «Мысли о России». В этой статье высказалось profession de foi молодого редактора, состоявшее в том, что Россия не имеет ничего общего с западною Европою, что она развивалась и шла иным путем, чем Запад, что она поэтому не подлежит общему человеческому развитию и составляет как бы шестую часть света... Статья эта произвела, сколько мне помнится, большое впечатление на многих литераторов, с которыми г. Краевский вступил уже в приятельские связи; литературный ветеран А. Ф. Воейков и многие из известных в то время литераторов: барон Розен, Карлгоф, Якубович, состоявший при штабе жандармов Владиславлев и другие отзывались о статье с большою похвалою. Для патриотического чувства их было лестно открытие г. Краевского. Они приветствовали его как мыслителя весьма замечательного. Даже Кукольник, не любивший г. Краевского, отозвался о «Мыслях о России» с благосклонною снисходительностью: «статейка эта недурна, в ней много дельного», говорил он. П. А. Плетнев и князь В. Ф. Одоевский одобряли первые шаги г. Краевского на журнальном поприще»[88].
  Организуются А.А. Краевским литературные утренники, посещаемые столичными литераторами за исключением известных аристократов. По словам И.И. Панаева, на этих литературных собраниях бывали поэт и драматург Е.Ф. Розен (1800 – 1860), бывший секретарем будущего императора Александра II, поэт Л.А Якубович (1805 – 1839), «писавший посредственные стишки, довольно звучные, но без всякого содержания, пользовался, однако, между журналистами и издателями альманахов значительною известностью. Без его стишков не обходился почему-то ни один журнал, ни один альманах»[89], В.А. Владиславлев (ум. в 1856 г.), «написавший несколько сантиментальных и военных рассказов, почти никем не замеченных, приобрел себе в литературе некоторую известность своей "Утренней зарею" и через эту "Зарю" завел знакомство с разными литераторами»[90], Е.П. Гребенка (1812 - ), «отличавшийся большим добродушием и очень любивший угощать изредка своих приятелей киевским вареньем и малороссийским салом»[91], прозаик П.П. Каменский, о повестях которого В.Г. Белинский говорил, что герои их – призраки, а не живые люди,  поэт и переводчик Гете  А.И. Струговщиков (1808 – 1878), поэт и музыкальный критик Д.Ю. Струйский, «писавший под псевдонимом Трилунный,  господин с грязным и циническим направлением»[92], поэт А.К. Жуковский, публиковавшийся под псевдонимом Бернет, поэт В.И. Соколовский (1808 – 1839), репрессированный в 1834 году вместе с А.И. Герценом, карикатурист Н.А. Степанов (1807 – 1877), актеры Я.Г. Брянский (1790 – 1853) и П.А. Каратыгин (1805 – 1879).
  В середине 30-х годов А.А. Краевский неоднократно делал попытки создать собственный литературный журнал Вместе с В.Ф. Одоевским он обсуждает проект энциклопедического журнала «Северный зритель». Предпринимались попытки издания журнала «Русский сборник». Однако в эпоху Николая I открытие новых журналов было запрещено, разрешалось восстанавливать или продолжать старые. «Правило это, иронически заметил П.В. Анненков, - походило на позднейшее распоряжение относительно раскольников, которым дозволялось сохранять свои старые часовни и молельни с строгим запрещением возводить новые около них, но разнилось от него тем, что тогдашнее цензурное ведомство признало возможным допустить подновление старых литературных часовен»[93].
  А.А. Краевский нашел выход. Летом 1838 года он узнает, что П.П. Свиньин получил разрешение вновь издавать «Отечественные записки» и предложил сдать журнал в аренду. К этому мероприятию он привлек В.Ф. Одоевского и переводчика Б.А. Враского(1795 – 1880). В сентябре 1838 года Краевский напишет В.И. Далю: «Надоело мне издавать мелкий журналец «Литературных Прибавлений», которые по роду своему должны бы быть газетою и из которых я силился сделать нечто вроде журнала, ибо нам нужен был журнал,  а не легонькая газетка. Давно подумывал я, как бы залучить в свои руки журнал широкий, всеобъемлющий, толстый, в котором можно было бы не стесняться объемом, - и вот представился случай. Свиньин получил высочайшее соизволение на возобновление «Отечественных Записок» и поручил или передал мне редакцию их. Составилась компания на акциях в 420000 р. для издания этого журнала; набралось более 100 сотрудников»[94].
  Перед новым журналом редактор ставил цель «способствовать, сколько возможно, русскому просвещению по всем его отраслям, передавая отечественной публике все, что только могло встретиться в литературе и жизни замечательного, и полезного, и приятного, все, что могло обогатить ум знанием или настроить к восприятию впечатлений изящного, образовать вкус»[95].  Также Краевский стремился противопоставить журнал изданиям Ф.В. Булгарина, Н.И. Греча, О.И. Сенковского, обвиняя их в стремлении не способствовать развитию русской литературы, а элементарно извлекать материальные выгоды. Это нашло большую поддержку в литературной среде. «Бедные и богатые, - вспоминал П.В. Анненков, - принялись работать на журнал г. Краевского почти без вознаграждения или за ничтожное вознаграждение, доставляя только издателю средства бороться с капиталистами, заправлявшими делами литературы»[96]. С первых же номеров в «Отечественных записках стали сотрудничать лучшие литературные силы того времени: В.А. Жуковский, П.А. Вяземский, В.Ф. Одоевский, М.Ю. Лермонтов, И.И. Панаев, В.А. Соллогуб.
  Журнал выходил ежемесячно и довольно большим объемом. Каждый номер делился на восемь отделов: «Современная хроника России», «Науки», «Словесность», «Художества», «Домоводство, сельское хозяйство и промышленность вообще», «Критика», «Современная библиографическая хроника», «Смесь». Большое значение А.А. Краевский придавал критическому отделу, прекрасно понимая, что это для литературного журнала – основополагающий отдел. Первоначально на роль ведущего критика он пригласил бывшего учителя словесности В.С. Межевича (1813 – 1849), но вскоре убедился, что Межевич вряд ли сможет «властителем дум». «Межевич имел сердце мягкое, расплывавшееся, характер совершенно слабый и мелкий, - говорит И.И. Панаев. - Он чувствовал боязнь к уму, к убеждениям, ко всякой моральной силе и впоследствии почти тайком ускользнул из редакции «Отечественных записок», сошелся с Булгариным, начал писать статейки в «Пчелу», вдался в мелкую литературу и стал во главе ее в «Репертуаре» и, наконец, добился редакторства «Полицейских ведомостей»... В этом последнем приюте он нравственно упадал с каждым днем, сдружился с каким-то г. Смирновским, сочинявшим безграмотные статьи лакейским слогом, и дошел до гимнов кондитеру Излеру, который открыл увеселительное заведение на «Минеральных водах»...»[97]. Панаев Посоветовал Краевскому пригласить В.Г. Белинского и взялся вести переговоры. «В июле месяце,- пишет И.И. Панаев в мемуарах, - дело о переезде Белинского в Петербург было решено. Он принял условия г. Краевского: г. Краевский должен был ему выслать к осени вперед незначительную сумму на уплату долгов и на отъезд и обязался платить ему три тысячи пятьсот рублей ассигнациями в год, с тем, чтобы Белинский принял на себя весь критический и библиографический отдел «Отечественных записок»[98]. Понимая, что от этого зависит успех журнала, А.А Краевский предоставил Белинскому право свободно реализовывать литературные планы и охотно поддерживал все его начинания.
  В.Г. Белинский постарался привлечь к «Отечественным запискам» новых литературных сотрудников. «Около Белинского,- вспоминал И.И. Панаев, - в Петербурге составлялся мало-помалу небольшой кружок из людей, высоко ценивших его как писателя и глубоко уважавших его как человека. К этому кружку принадлежали между прочими: П. В. Анненков, Кавелин (переехавший в Петербург), А. А. Комаров, М. А. Языков, И. И. Маслов, Н. Н. Тютчев и другие; вскоре к ним присоединились Некрасов и Тургенев и позже Ф. М. Достоевский и Гончаров... Из Москвы часто приезжали В. П. Боткин, Искандер и Огарев. Приезды эти были праздником для Белинского и для всех нас»[99].
  Но журнал потерял поддержку некоторых писателей, стоявших у его истоков. От сотрудничества отказались В.А. Жуковский, П.А. Вяземский, П.А. Плетнев (1792 – 1862).  Зато почти все наиболее значительные эпохи 40-х годов печатались в «Отечественных записках».
  Много в «Отечественных записках публиковался М.Ю. Лермонтов, которого с Краевским связывали дружеские отношения. В 1839 – 1841 годах в журнале были помещены «Бэла», «Тамань», «Фаталист», несколько десятков стихотворений. В мае 1841 года журналист В.А. Солоницын писал Е.Ф. Коршу: « Лермонтов в стихах и Панаев по прозе - здесь лучше всех (т.е в «Отечественных записках» - О.Ф.)»[100].
  Друживший с В.Г. Белинским еще с московских времен, А.В. Кольцов также много печатался на страницах «Отечественных записок». Здесь вышли в свет «Хуторок», «Что ты спишь мужичок?», «Доля бедняка». В 1840 году находясь в Петербурге, Кольцов даже обсуждал с Краевским и Белинским вопрос о переезде в столицу и поступлению в редакцию на службу в качестве заведующего конторой «Отечественных записок».
  Сотрудничал в «Отечественных записках и И.С. Тургенев, с 1843 года подружившийся с В.Г. Белинским. П.В. Анненков, говоря о начале литературной деятельности Тургенева, замечает: «Тургенев начал рано свою писательскую карьеру; если не считать драму «Стено», написанную им ещё на студенческой скамье… и рецензию на книгу Ан. Муравьева «Путешествие по святым местам русским», в старом «современнике» Плетнева, 1838 года, где напечатано было и первое стихотворное его произведение «Старый дуб», то придется указать на «Отечественные записки», на страницах которых с 1841 по 1846 год помещено множество его стихотворных пьес за подписью Т.Л., которые представляли инициалы соединенных фамилий его отца и матери – Тургенев-Лутовинов»[101]. Помимо стихотворений в «Отечественных записках увидели свет повести И.С. Тургенева «Андрей Колосов», «Три портрета», «Бретер», пьесы «Провинциалка и «Холостяк».
  Даже после перехода Тургенева в «Современник» И.И. Панаева и Н.А. Некрасова, он продолжал сотрудничать в «Отечественных записках», где на рубеже 40 -50-х были опубликованы тургеневские повести «Дневник лишнего человека», «Яков Пасынков», пьесы «Провинциалка» и «Холостяк».
  С середины 40-х годов в «Отечественных записках» активно публикуется и Ф.М. Достоевский, заявивший о себе как писателе романом «Бедные люди», опубликованном в альманахе Н.А. Некрасова «Петербургский сборник» (СПб., 1846). Последующие произведения, написанные до ареста писателя в апреле 1849 года, увидели свет на страницах журнала Краевского. Там были помещены повести «Двойник», «Слабое сердце», «Белые ночи», главы незаконченного романа «Неточка Незванова». В «Отечественных записках были помещены повести М.М. Достоевского (1820 – 1864) «Дочка» , «Господин Светелкин», «Воробей», комедия «Старшая и меньшая», перевод сатирической поэмы И.В. Гёте «Рейнике-Лис». По словам литератора А.П. Милюкова, когда в июне 1849 года М.М. Достоевский был арестован по делу кружка петрашевцев, и семья его осталась без средств, то материальную помощь жене и детям М.М. Достоевского начал оказывать А.А. Краевский[102].
  А.И. Герцен поместил в журнале под псевдонимом «Искандер» «Записки одного молодого человека», первую часть романа «Кто виноват?», философские работы «Дилетантизм в науке» и «Письма об изучении природы». Н.А. Некрасовым в «Отечественных записка» были опубликованы рассказы «Опытная женщина», «Необыкновенный завтрак», стихи «Современная ода», «Огородник», множество коротких и злободневных анонимных рецензий. В 1847 году в журнале дебютировал М.Е. Салтыков-Щедрин повестью «Противоречия».
  В 1839 – 1846 годы И.И. Панаев главным образом сотрудничает в «Отечественных записках». Здесь была опубликована значительная часть его наиболее популярных произведений: повести «Прекрасный человек», «Онагр», «Актеон», роман «Маменькин сынок», названный В.Г. Белинским «дагеротипным», так как он отличался точным изображением действительности[103].
  В 40-е годы XIX столетия журнал «Отечественные записки» становится основным органом писателей, которых Ф.В. Булгарин назвал натуральной школой. Термин этот был переосмыслен и введен в литературную критику В.Г. Белинским, считавшим, что для этой группы писателей характерно строго правдивое изображение действительности. По сути дела это означало движение русской литературы к реализму.
  Много было сделано редакцией «Отечественных записок» для того, чтобы познакомить русского читателя с лучшими произведениями западноевропейской литературы. В журнале публиковались переводы Диккенса, Г.Гейне, Ф. Купера, Жорж Санд, отрывки из Гёте, пьесы Шекспира.
  Журнал внимательно следил за развитием социально-политической и философской мысли Западной Европы, быстро реагировал на появление новых течений. Так в 1842 году в Берлине вышла в свет работа Ф. Энгельса «Шеллинг и откровение», а в январской книжке «Отечественных записок» за 1843 год В.П. Боткин во введении своей статьи о немецкой литературе пересказал ее содержание.
  А.А. Краевский был опытном редактором, но постоянно не забывавшем о своих доходах. Он требовал от сотрудников, особенно от тех, кто существовал на гонорары, максимальной отдачи, отказываясь увеличивать оплату их труда. Примечательна в этом отношении история с писателем Я.П. Бутковым. Выходец из беднейшей мещанской среды Бутков существовал только на не очень большие литературные гонорары. Когда в 1845 году вышел его сборник очерков и рассказов «Петербургские вершины», повествующий об обитателях «чердаков и подвалов», Краевский обратил внимание на дарование автора и пригласил к сотрудничеству в «Отечественных записках». Буткову грозил призыв на военную службу. А.А. Краевский купил для него рекрутскую квитанцию, но заставил Буткова почти бесплатно публиковаться в «Отечественных записках» для погашения долга. В 1847 – 1849 годах в журнале были напечатаны повести Буткова «Горюн», «Кредиторы, любовь и заглавия», «Новый год», «Темный человек», «Невский проспект, или Путешествия Нестора Залетаева», «Странная история». Ф.М. Достоевский говорил, что краевский такой же кулак и эксплуататор как Чичиков[104].
  Довольно сложными по этой же причине были отношения А.А. Краевского с В.Г. Белинским. «После женитьбы своей Белинский редко выходил из дому, - рассказывал И.И. Панаев. -  Его болезнь, развиваясь постепенно, стала сильно тревожить его; он сознавал вполне безнадежность своего положения; строгость цензуры по временам делалась невыносима, отношения его к г. Краевскому с каждым днем становились тяжелее... Г. Краевский сделал какую-то ничтожную прибавку к его плате после его женитьбы, все еще ссылаясь на свое стесненное положение и на долги, хотя в это время все его долги были уже выплачены им, что все мы очень хорошо знали...»[105].
  Летом 1846 года Н.А. Некрасов и И.И. Панаев решили издавать свой журнал и начали переговоры с П.А. Плетневым об аренде «Современника». В.Г. Белинский с января 1847 года перешел в новый журнал.
  Когда Н.А. Некрасов, И.И. Панаев и В.Г. Белинский покидали «Отечественные записки», им казалось, что журнал Краевского потеряет популярность в обществе и довольно быстро прекратит существование. Но А.А. Краевский сумел сохранить свое детище. На место Белинского он пригласил талантливого критика В.Н. Майкова, который, однако, недолго оставался критиком «Отечественных записок». Он утонул летом 1847 года. Тогда редактор поручил ведущий критический отдел начинающему критику С.С Дудышкину, позднее ставшему соредактором Краевского.
  «Отечественные записки» под редакцией А.А. Краевского продолжали выходить до 1868 года, когда были переданы Н.А. Некрасову и М.Е. Салтыкову-Щедрину.
   
  7. «Современник» - журнал, основанный А.С. Пушкиным и выходивший с 1836 года по 1866 год.
  Журнал «Современник» был создан А.С. Пушкиным, который после прекращения издания «Литературной газеты» вновь хотел иметь свой печатный орган. В 1832 году поэт получил разрешение издавать газету «Дневник», но покровительствовавший ему в этом начинании министр внутренних дел Д.Н. Блудов решил, что новая газета станет органом его министерства. А.С. Пушкин, не желая превратиться в зависимого от министра журналиста, отказался от этого проекта.
  В декабре 1835 года поэт обратился к А.Х. Бенкендорфу с ходатайством разрешить ему в 1836 году выпустить четыре сборника, в которых будут помещены критические и исторические статьи, художественные произведения. Разрешение было получено, и появился новый журнал, на первых порах более походивший на альманах, «Современник».
  А.С. Пушкин предполагал использовать журнал для объединения близких ему литераторов, сплотить тех из них, кто по различным причинам не хотел или не мог публиковаться в других изданиях. Идея была поддержана многими из ближайшего пушкинского окруженья. В «Современнике» сразу же начали публиковаться Д.В. Давыдов,  П.А. Плетнев, В.Ф. Одоевский, П.А. Вяземский, В.А. Жуковский. По инициативе Пушкина с журналом начали сотрудничать Н.А. Дурова, А.В. Кольцов, казанская поэтесса и этнограф А. Фукс (1803 – 1857). велись переговоры о сотрудничестве в журнале В.К. Кюхельбекера и историка войска Донского В.Д.  Сухорукова (1795 – 1841), удаленного из столицы за близость к декабристам. Осенью 1836 года Пушкин решает привлечь к сотрудничеству В.Г. Белинского. Пушкин устанавливает довольно значительный авторский гонорар – 200 рублей за лист.
  К наиболее значительным литературным публикациям «Современника» необходимо отнести произведения самого Пушкина «Пир Петра Первого», «Скупой рыцарь», «Родословная моего героя», «Полководец», «Капитанская дочка», «Путешествие в Арзрум», «Ночной смотр» В.А. Жуковского, очерки Дениса Давыдова «Занятие Дрездена» и «О партизанской войне», «Нос», «Коляска», «Утро делового человека» Н.В. Гоголя, тетрадь стихов Ф.И. Тютчева. Публиковались в журнале научно-популярные статьи писателя и дипломата, князя П.Б. Козловского (1783 – 1840). Обращают внимание его статьи «Разбор парижского математического ежегодника» и «О надежде», в которой в популярной форме пересказывалась теория вероятностей. Юрист и экономист В. Золотницкий поместил в «Современнике» статью «Государственная внешняя политика 1835 года» и рецензию на «Статистическое описание Нахичеванеской провинции». В письмах А.И. Тургенева «Париж. (Хроника русского)» также вышедших из печати на страницах «Современника»  русский читатель получал обстоятельную информацию о литературных, бытовых и политических событиях парижского общества.
  А.С. Пушкин нес основные хлопоты по журналу. Он вел переговоры с авторами и цензурой, писал в случае необходимости предисловия, послесловия. Заниматься технической редактурой ему помогал А.А. Краевский, занимавшийся корректорской работой. Все четыре тома «Современника», вышедшие в 1836 году были подготовлены Пушкиным. Первый том за 1837 год он сумел подготовить к печати лишь частично. Первую книгу «Современника» Пушкин комплектовал с помощью Гоголя. В работе над второй ему помогали В.Ф. Одоевский и А.А. Краевский. Последующие  Пушкин уже готовил сам. Друзья поэта решили создать новый журнал, который имел бы большее число подписчиков, и начали хлопотать о разрешении издавать «Русский сборник». Действительно распространение журнала шло весьма плохо. Решившись на издание журнала, А.С. Пушкин и поддержавшие его литераторы рассчитывали на две с половиной тысячи подписчиков, то есть на половину, имевшихся у «Библиотеки для чтения». Поэтому первая книжка «Современника» вышла тиражом 2400 экземпляров, но журнал расходился примерно 600 – 700 экземпляров. Поэтому тираж уже третьей книжки был сокращен до 1200 экземпляров, а затем до 900.
  Смерть А.С. Пушкина не привела к прекращению журнала. П.А. Вяземский, В.Ф. Одоевский, В.А. Жуковский, В.Ф. Одоевский, П.А. Плетнев, А.А. Краевский выпустили еще четыре тома «Современника» в пользу семьи Пушкина. С 1838 года редактором-издателем журнала становится П.А. Плетнев.
  П.А. Плетнев (1792 – 1865) – известный литературный критик пушкинской эпохи, служил учителем словесности в женских институтах и кадетских корпусах, а в 1832 году стал профессором на кафедре русской словесности Санкт-Петербургского университета, позднее более двадцати лет был его ректором, обучал словесности будущего императора Александра II. С начала 20-х годов он начал публиковать стихи в различных журналах, но вскоре занялся литературной критикой. Место П.А. Плетнева в истории русской критике хорошо определил академик Я.К. Грот: «Его критические разборы замечательны не только по своему внутреннему достоинству, но и по глубине его мыслей, по благородству его воззрений…. Как он в 20-х годах радостно приветствовал «Кавказского пленника» и «Орлеанскую деву» Жуковского, так в 40-х годах он встретил тонким анализом знатока «Мертвые души» Гоголя, а в 60-х оценил сочувственным отзывом драмы Островского и Писемского. Его художественные очерки жизни и деятельности Пушкина, Баратынского, Крылова, Уварова, Жуковского и др. по справедливости признаются мастерскими в своем роде произведениями»[106].   С А.С. Пушкиным Плетнева связывали многолетние дружеские отношения. Они познакомились еще в конце 1816 года в доме родителей поэта, встречались у В.А. Жуковского. В период пребывания Пушкина в Михайловском происходит их заочное сближение, возникшее через А.А. Дельвига и Л.С. Пушкина. П.А. Плетнев берет на себя все хлопоты по изданию произведений поэта и продолжает оставаться его издателем и после возвращения Пушкина в мае 1827 года в Петербург. Неслучайно А.С. Пушкин посвятил П.А. Плетневу IV и  V главы «Евгения Онегина», а в конце жизни перенес это посвящение на весь роман. В издании «Современника» Плетнев оказывал Пушкину неоценимую помощь. «Я был для него всем, - признавался сам П.А. Плетнев, - и родственником, и другом, и издателем, и кассиром»[107].
  П.А. Плетнев издавал «Современник» до осени 1846 года. В литературе сложилась традиция считать «плетневский» журнал журналом второстепенным, неинтересным для читателя, находящимся как бы в летаргическом сне. «Современник» служил якобы прибежищем для третьесортных литераторов, чуждавшихся общественных проблем и какой бы ни было полемики[108]. Однако подобные выводу нуждаются в определенной корректировке. Безусловно, что журнал имел не очень большое количество подписчиков. Долгое время тираж колебался между тремястами – четырестами экземпляров, а в 1846 году стал выходить тиражом 233 экземпляра.
  Однако в журнале П.А. Плетнева регулярно публиковались В.А. Жуковский, Е.А. Баратынский, Ф.И. Тютчев, которых нельзя отнести к третьесортным литераторам. В журнале впервые заявили о себе И.С. Тургенев, А.Н. Плещеев, Г.Ф. Квитко-Основьяненко. Переодически публиковались статьи академика Я.К. Грота, очерки А.О. Ишимовой 91804 – 1881), известной детской писательницы и переводчицы.
  Действительно и сам Плетнев, и другие критики журнала не выступали с откровенными нападками на конкурентов и литературных противников. Они противопоставляли «Северной пчеле» и «Библиотеке для чтения» выдержанный, «просветительский» характер статей. Но П.А. Плетнев систематически старался продолжить в журнале пушкинские традиции, выступать с пушкинских позиций против формирующихся буржуазных отношений, против «коммерческого «направления в журналистике. Отсюда повышенный интерес к эпическому искусству, стремление сохранить высокий гуманистический пафос искусства и скептическое отношение к литераторам «натуральной школы». Н.В. Гоголь понимался Плетневым как писатель пушкинского круга, а не основоположник нового литературного направления.
  В конце лета 1846 года П.А. Плетнев уступил издание «Современника» Н.А. Некрасову и И.И. Панаеву, желавшими иметь свой журнал и сделать его журналом Белинского. Сразу же возник вопрос о редакторе реформированного журнала. «В цензурном комитете нашли, - вспоминает А.Я Панаева, - что Панаев и Некрасов не настолько благонадежные люди, чтобы их можно было утвердить редакторами. О редакторстве Белинского нечего было и думать, потому что «Северная Пчела» уже несколько лет постоянно печатно твердила о зловредном направлении его статей; беспрестанно писались, куда следует доносы, с указанием на статьи, в которых он будто бы проповедует безбожие, безнравственность и глумится над патриархальными чувствами русских и т.д. Надо было приискать подходящего человека, которому разрешили бы редактировать «Современник». Обратились к A.B. Никитинке; он согласился. Белинский кипятился, что прибавится еще новый тысячный расход на фиктивного редактора, но делать было нечего»[109]. Обращение к А.В. Никитенко было во многом обусловлено тем, что он помимо того, что являлся профессором, служил и цензором. Некрасов и Панаев полагали, что улучшит взаимоотношения с цензурой.
  А.В. Никитенко (1805 – 1877) – известный литератор. Выходец из крепостных крестьян, получивший свободу при помощи В.А. Жуковского. В 1828 году закончил историко-философский факультет Санкт-Петербургского университета со званием кандидата и стал чиновником канцелярии попечителя столичного учебного округа К.М. Бороздина. В 1832 году А.В. Никитенко становится адъюнктом (ассистентом) по кафедре русской словесности Санкт-Петербургского университета, а в 1834 году перешел на должность профессора. С 1833 года служил в столичном цензурном комитете. Наибольшей известностью пользовался его труд по истории литературы «Опыт истории русской литературы. Введение» (СПб., 1845).
  Вокруг журнала сложился круг блестящих писателей того времени: И.С. Тургенев, И.А. Гончаров, А.И. Герцен, Д.В. Григорович, Л.Н. Толстой, А.В. Дружинин, Н.П. Огарев. В «Современнике» печатались статьи К.Н. Кавелина, Т.Н. Грановского, С.М. Соловьева. Ведущей фигурой журнала должен был стать В.Г. Белинский, но тяжелая болезнь и смерть в мае 1848 года помешали этому. Журнал пользовался успехом у читателей. В 1848 году его тираж составил 3100 экземпляров.
  Несмотря на службу А.В. Никитенко в цензурном ведомстве, «Современник» сразу же вызвал недовольство властей. Когда напуганный событиями революции 1848 года Николай I решил усилить контроль прессы, была создана специальная комиссия во главе с морским министром А.С. Меньшиковым для анализа направленности газет и журналов, Современник получил резко негативную характеристику. В докладе Меньшикова императору говорилось: « На «Отечественные записки» и «Современник», замеченные в помещении статей и выражений сомнительного духа, обратить самое строгое внимание цензуры и объявить редактору первых (А.А. Краевскому – О.Ф.), равно как редактору (А.В. Никитенко) последнего, что по духу их журналов правительство имеет за ними особенное наблюдение, и если впредь замечено будет в оных что-либо предосудительное или двусмысленное, то они лично подвергнуты будут не только запрещению продолжать свои журналы, но и строгому наказанию».[110] Перепуганный А.В. Никитенко тут же отказался от редакторства и обратился к шефу жандармов графу А.Ф. Орлову с специальным письмом, в котором заверял в своих благонамеренных взглядах[111].
  Некрасовский «Современник» продолжал выходить до 1866 года, превратившись в один из лучших журналов 50 -60-х годов XIX столетия.
   
   
   
   
   
   
  III. Общественная мысль 30 – 40-х годов XIX века
   
   Идеологические течения являются составляющей чертой отечественного литературного процесса. Литература очень чутко реагирует на идеологические импульсы, которые ей посылает общество, но и во многом формирует подобные начала и способствует усвоению их обществом и даже в определенной степени влияет на формирования и реализацию политических решений. В русской культуре, где литература и общественная мысль изначально были взаимообусловленными сущностями, глубокая связь литературного процесса с общественным движением играла существенную роль.
  В России отечественная литература никогда не рассматривалась как простая легкомысленная игра слов. Она всегда служила средством, с помощью которого можно было менять жизнь людей, стараться создать ее новые формы. В условиях самодержавного строя, который не допускал больших возможностей выражения общественного мнения, это можно было сделать при помощи литературы. Действительность делала из литераторов выразителей общественных устремлений и своего рода наставников общества.
  Вот почему для рассмотрения литературного процесса второй четверти XIX века характеристика общественной мысли этого периода приобретает большую значимость.
  В развитии общественной мысли этого периода необходимо выделить несколько направлений: официально-консервативное, либеральное и первые ростки, проникавших в Россию социалистических идей.
  Официально-консерваптивное направление отражало позиции николаевского правительства, его проект укрепления и совершенствования существующего строя, стремление предотвратить появление новых декабристов. Ведущим идеологом этого стал министр народного просвещения С.С. Уваров (1786 – 1855), человек очень образованный, близко знакомый с Н.М. Карамзиным и В.А. Жуковским, автор ряда публицистических сочинений. В конце 10 – начале 20-х годов Уваров был настроен весьма либерально, на после восстания декабристов он превратился в ревностного и преданного защитника самодержавия, причем в том виде, в каком оно существовало при Николае I. Став в 1833 году министром народного просвещения, С.С. Уваров в специальном докладе императору от 19 ноября 1833 года изложил свою точку зрения на идеологическое укрепление существующего режима, ставшую вскоре официальной позицией в николаевской России.
  По мнению министра, главная задача государственной власти предотвращение в стране социальных потрясений имевших место в странах Западной Европы, тем более, что возможности для этого имелись. «Посреди всеобщего падения религиозных и гражданских учреждений в Европе, не взирая на повсеместное распространение разрушительных начал, писал Уваров, обращаясь к Николаю I, -  Россия к счастью сохранила доселе теплую веру к некоторым религиозным, моральным и политическим понятиям, ей исключительно принадлежавшим. В сих понятиях, в сих священных остатках ее народности, находится и весь залог будущего ее жребия»[112]. Какие же начала, без коих Россия не может благоденствовать, усиливаться, жить», выделяет министр? Это православная вера, самодержавие, народность.
  «Без любви к Вере предков, - подчеркивает С.С. Уваров, - народ, как и частный человек, должны погибнуть; ослабить в них Веру, то же самое, что лишать их крови и вырвать сердце. Это было бы готовить им низшую степень в моральном и политическом предназначении. Это было бы измена в пространном смысле. Довольно одной народной гордости, чтобы почувствовать негодование при такой мысли. Человек, преданный Государю и Отечеству, столько же мало согласится на утрату одного из догматов нашей Церкви, сколько и на похищение одного перла из венца Мономаха»[113].
  Отведя православию роль духовного содержания русского народа, министр обращается к проблеме политической организации страны: «Самодержавие представляет главное условие политического существования России в настоящем ее виде…. От… смешного пристрастия к Европейским формам мы вредим собственным учреждениям нашим; что страсть к нововведениям расстраивает естественные сношения всех членов государства между собою и препятствует мирному, постепенному развитию его сил. Русский Колосс упирается на самодержавии, как на краеугольном камне; рука, прикоснувшаяся к подножию, потрясает весь состав государственный»[114].
  Но для того, чтобы «трон и церковь оставались в их могуществе, должно поддерживать и чувство народности, их связующее». Здесь министр ставит вопрос о воспитании молодого поколения в определенной направленности. «Время, обстоятельства, любовь к Отечеству, преданность монарху, - говорит он, - все должно нас уверить в том, что пора нам, особенно касательно народного воспитания, обратиться к духу Монархических учреждений и в них искать той силы, того единства, той прочности, коих мы слишком часто думали открыть в мечтательных призраках равно для нас чуждых и бесполезных, следуя коим нетрудно было бы наконец утратить все остатки Народности, не достигнувши мнимой цели европейского образования»[115].
  Уваров предлагает для ограждения общества и в первую очередь молодежи от чуждых влияний взять под контроль органов власти литературу, театр, периодические издания, искусство.
  Уваровскую доктрину известный историк и литературовед А.Н. Пыпин назвал теорией официальной народности. Эта теория, по словам А.Н. Пыпина, требовала «безграничного авторитета власти и самой полной опеки над всеми сторонами государственной, народной и общественной жизни…. За обществом не признавалось никакого значения; общественное мнение лишено было всякого влияния; общество не могло само ничего делать в своих интересах, даже самых элементарных, и могло двигаться только в данных рамках; за него думали и действовали канцелярии, и ему оставалось повиноваться»[116].
  В общественно-литературной жизни теория официальной народности получила безоговорочную поддержку на страницах «Северной пчелы». Редакция газеты проводила мысль о том, что между Россией и Западной Европой лежит непреодолимая пропасть, что развитие западной цивилизации неизбежно ведет к тяжелым социальным потрясениям, а Россия развивается по пути порядка,  спокойствия, и всеобщего процветания. Профессор С.П. Шевырев доказывал, что сам процесс исторического развития России показывает насколько губительно для нее влияние Западной Европы. Оно подрывает основы русского общества, сущность которых состоит в незыблемости религиозных чувств и крепости самодержавной власти. Исторические романы М.Н. Загоскина иллюстрировали подобный взгляд на историческое развитие страны в художественной форме. М.Н. Загоскин активно нападал на писателей и публицистов, не разделявших уваровской «триады». В сатире «Любители словесности» он говорит: «В одной только России можно видеть людей, которые находят удовольствие порицать все отечественное, которые, не имея понятия о нашей словесности, не зная даже языка своего, говорят о нем с презрением»[117]. Некоторые литераторы были готовы засвидетельствовать преданность самодержавному режиму. Поэт Нестор Кукольник с гордостью утверждал: «Прикажет государь, завтра буду акушером»[118].
  Крымская война и постигшее Россию поражение показали лживость уваровских рассуждений о гармонии российского общества.
  Либеральный лагерь русского общества 30 – 40- х годов XIX века отличался сложными противоречиями. Разгром декабристов разочаровал многих в перспективах политической борьбы. Неслучайно публицист Ю. Самарин говорил, что люди его поколения жили, «повернувшись спиной к вопросам политическим»[119]. Интерес к проблемам политического переустройства мира сменился интересом к философскому его осмыслению.
  В 30-е годы широкое распространение получило увлечение немецкой философией, интерес к которой взяло верх над интересами современности. Во многом этому способствовали лекции профессоров Московского университета, получившим образование в Германии.
  В этом отношении характерны в первую очередь лекции профессора физики М.Г. Павлова. А.И. Герцен в «Былом и думах» так говорит об этом: «Германская философия была привита Московскому университету М.Г. Павловым. Павлов преподавал введение к философии вместо физики и сельского хозяйства. Физике было мудрено научиться на его лекциях, сельскому хозяйству – невозможно, но его курсы были чрезвычайно полезны. Павлов стоял в дверях физико-математического отделения и останавливал студентов вопросом: «Ты хочешь знать природу? Но что такое природа? Что такое знать?»…  Ответом на эти вопросы Павлов излагал учение Шеллинга и Окена с такой пластической ясностью, которую никогда не имел ни один натурфилософ»[120]. М.Г. Павлов, как и Н.И. Надеждин и С.П. Шевырев, прививал студентам интерес к философским взглядам Шеллинга и готовил молодых людей к восприятию Гегеля.
  Большой интерес у молодых людей находили философско-исторические и эстетические взгляды. Исторический процесс понимался Шеллингом как процесс выявления абсолютного в человеке, в различных общественных установлениях. В ходе исторического развития человек выступает как участник исторического процесса, выполняющий предписания мирового духа. Цель исторического процесса составляет продвижение человечества по пути совершенствования. Происходит переход от царства судьбы в царство предопределения, в котором в условиях господства истинно-религиозного миросозерцания устанавливается всеобщая гармония, происходит слияние науки и религии.
  Гегелевская философия привлекла русское общество глубиной и логикой. Это был существенный шаг вперед по сравнению с Шеллингом. Понимая сущность философии в познании мирового разума, Гегель утверждал, что мировой разум проявляется первоначально в домировых понятиях, затем находит свое выражение в сфере природы. Человек пробуждает его к самосознанию, что ведет к воплощению мирового разума в общественных установлениях. Наконец мировой разум в религии, науке, искусстве возвращается к своим истокам, но на более высокой основе. Весь этот процесс движения мирового разума представляет собой сложную эволюцию.
  Сущностью исторического процесса, по Гегелю, является постепенное создание разумного государства. Главная движущая сила этого процесса есть мировой дух, а средствами достижения цели дух отдельных народов и великие люди. Гегель делит народы на исторические и неисторические. Исторические народы выступают носителями какой-либо стороны мирового духа. Выразив ее, они уходят с исторической сцены и происходит смена цивилизаций. Великие люди выступают орудиями мирового духа. В процессе исторического развития, подчиненного разумной необходимости, личность в борьбе с обществом эволюционирует и становится все свободнее. Первоначально свободной осознает себя одна личность, затем несколько и в конечном итоге все. Этому соответствуют три формы государства: восточная деспотия, греческая демократическая и римская аристократическая республики и прусская конституционная монархия.
  Распространение немецкой философии в русском обществе начинается с существования московского философского кружка, получившего название кружка Станкевича. «Упоение гегелевской  философией, - вспоминает П.В. Анненков, - … было безмерным у молодого кружка, собравшегося в Москве во имя великого германского учителя…. Человек, не знакомый с Гегелем, считался кружком почти что не существующим человеком»[121].
    Н.В. Станкевич (1813 – 1840) – выпускник словесного отделения Московского отделения. Еще в студенческие годы он объединяет вокруг себя группу молодых людей, интересовавшихся литературой, философией, эстетикой. Не обладая большим литературным дарованием, Станкевич был автором небольшого количества стихотворений, не привлекших к себе особого внимания, но его отличали большой ясный ум, стремление проникнуть в сущность сложнейших философских построений, горячая любовь к литературе, тонкое эстетическое чутье. Именно он открыл русской литературе А.В. Кольцова. «Весьма может быть, - говорит А.И. Герцен в Былом и думах», -  что бедный прасол, теснимый родными, не отогретый никаким участием, ничьим  признанием,  изошел бы своими песнями в пустых степях заволжских, через которые  он  гонял  свои гурты, и Россия не услышала бы этих чудных кровно-родных песен,  если  б  на его пути не стоял Станкевич»[122]. Окружающих привлекало гармоничное сочетание нравственных достоинств, плодотворность общения   со Станкевичем, его умение направить беседу в нужном направлении, подкупающее друзей обаяние. « Из тесного дружеского кружка, - замечает Н.Г. Чернышевский в «Очерках гоголевского периода русской литературы», - о котором мы говорим и душою которого был Н. В. Станкевич, скончавшийся в первой поре молодости, вышли или впоследствии примкнули к нему почти все те замечательные люди, которых имена составляют честь нашей новой словесности, от Кольцова до г. Тургенева»[123]. Действительно кружок Н.В. Станкевича был подлинным сосредоточением культурной жизни того времени. В нем сошлись мыслители с разными взглядами и устремлениями. Их всех объединял поиск истины с помощью немецкой философии. «Все виды направлений жили еще как в первобытном раю, обок друг с другом, не находя причин к обособлению и не страшась взаимной близости и короткости. Связующим поясом была тут одинаковая любовь к науке, свету, свободной мысли и родине. Можно уподобить это состояние значительному водному бассейну, в котором будущие реки и потоки мирно текут вместе до той поры, когда геологический переворот не разделит им пути в противоположные стороны»[124].
  «Геологический переворот» не заставил себя ждать. Кружок Н.В. Станкевича оказался тем «бассейном», из которого вышли два направления русской социально-философской мысли: западничество и славянофильство.
  Они сформировались в конце 30-х годов в условиях ожесточенных споров. Вопрос, ставший предметом многочисленных дискуссий, касался исторической судьбы России: является историческое развитие России одинаковым со странами Западной Европы, и Россия лишь задержалась в этом процессе или Россия имеет особый исторический путь. Толчком к дискуссиям стала публикация в 1836 году «Философического письма» П.Я. Чаадаева.
  Выступая за дальнейшею европеизацию страны, западники подвергли критике крепостное право, доказывая преимущества и выгоды наемного труда. Они полагали, что отмена крепостного права является первоочередной задачей правительства. Ими критиковалось самодержавно-абсллютистское устройство России. Идеалом политического устройства для западников была конституционная монархия с парламентом, конституцией,  политическими и гражданскими свободами. Социально-политические преобразования необходимо, по их мнению, сопровождать глубокими экономическими начинаниями. Предполагалось активное развитие промышленности, торговли, транспорта, ликвидацию всего, что мешало свободному развитию народного хозяйства. Средством реализации этих задач должно было стать широкое распространение просвещения, что вело к формированию общественного мнения, воздействующее на правительство. Социалистические проекты и революции ими отвергались. Высоко в лагере западников оценивалась деятельность по европеизации страны монарха-реформатора Петра Великого. Критически западники относились и к организации крестьянской жизни, то есть к крестьянской общине. В ней они видели осколок патриархального прошлого и считали, что община исчезнет в процессе бурного экономического развития.
  К западникам относились довольно известные публицисты 30 - 40-х годов. К их числу принадлежали П.Я. Чаадаев, В.С. Печерин, Б.Н. Чичерин, В.Г. Белинский, А.И. Герцен В.П. Боткин, П.В. Анненков, М.Н. Катков, Е.Ф. Корш. Среди них также были и видные ученые С.М. Соловьев, И.В. Вернадский, И.И. Бабст, К.Д. Кавелин. Идеи западников поддерживали писатели И.С. Тургенев, Д.В. Григорович, И.А. Гончаров, Н.А. Некрасов, Н.П. Огарев, А.Ф. Писемский, И.И. Писемский. Значительное место среди западников занимал профессор Московского университета, историк Т.Н. Грановский. В октябре 1855 года Н.А. Некрасов напишет В.П. Боткину: «О Грановском можно сказать, что он уже тем был полезен, что жил, и это не будет преувеличено, а как вдумаешься в эти слова, так ведь это величайшая похвала, какую можно сказать человеку!»[125].
  Историки-западники постоянно указывали на огромную роль в истории России государственной власти. Они исходили из утверждения Гегеля, что государство является творцом развития человеческого общества. Таким образом, в русской историографии начинает складываться государственная школа.
  Другим направлением, оформившимся в этот период, было славянофильство. Славянофилы упорно доказывали, что Россия не принадлежит к западноевропейскому типу цивилизации. Они стремились доказать существование особого исторического пути развития страны, коренным образом отличающего русское общество, благодаря православным ценностям, от впавшего в ересь и атеизм западноевропейского. Особый гнев у них вызывал Петр I, прервавший развитие страны.
  Во главе славянофильства стояли литераторы и публицисты А.С. Хомяков, И.В. Киреевский, Ю.Ф. Самарин, братья К.С. и И.С. Аксаковы. В 1839 году стали распространяться рукописные статьи А.С. Хомякова «О старом и новом» И.В. Киреевского «Ответ Хомякову», ставшие программными для их сторонников. Источником их взглядов становится учение Шеллинга об историческом процессе, в котором немецкий философ большое значение придавал национальной самобытности. Кроме того, мировоззрение славянофилов во многом основывалось на памятниках православного средневекового богословия.
  Славянофилы полагали, что западноевропейская цивилизация полностью исчерпала себя. Являясь наследницей Рима, Западная Европа создала государство, основанное на насилии, широкое распространение получили индивидуализм и общественный эгоизм. Поэтому развитие общества может происходить в форме насильственных переворотов. Россия избежала влияния Рима, и интеллектуальный потенциал получила от святых отцов православной церкви. Это влияние нее не было уничтожено, какими бы ни было социальными потрясениями и сохранилось в духовной организации простого народа. Интеллигенция должна обработать этот материал, сделав связным и логичным. «Славянофильство, - говорит Н.А. Бердяев, ставший в конечном итоге духовным наследником славянофилов, - довело до сознательного, идеологического выражения вечную истину православного Востока и исторический уклад Русской земли, соединив то и другое органически. Русская земля была для славянофилов, прежде всего носительницей христианской истины, а христианская истина была в православной Церкви. Славянофильство означало выявление православного христианства как особого типа культуры, как особого опыта религиозного, отличного от западнокатолического и потому творящего иную жизнь»[126].
  Смысл отечественной самобытности, по мнению славянофилов, заключался в православии и в сохранении крестьянской общины. Православие, полагали они, обладает внутренней свободой, огромным творческим потенциалом. Рационализм и преобладание материальных интересов привели западное обществу к индивидуализму и разобщенности.
  Крестьянская община понималась славянофилами как элемент соборности, то есть множества личностей, которых органически соединила сила любви. Соборность русского народа дала ему возможность сохранить истинную веру. Наделенная такими внутренними духовными богатствами, русская цивилизация окажет живительное воздействие на западноевропейскую.
    Допетровская Россия была в представлении  западников отсталой и патриархальной. Величайшая заслуга Петра I и состоит в том, что он начала ожесточенную борьбу за ликвидацию отсталости и ввел страну в число европейских государств. Славянофилы были уверены, что петровские реформы нарушили естественный ход развития страны, разрушили единство государства и общества, а также единство общества. «Что же касается до условных форм общественной  жизни, -писал А.С. Хомяков, оценивая деятельность Петра I, -  то  пусть  опыты  совершаются  не над нами; можно жить мудро  чужими  опытами  зачем  нам вдаваться в крайности: испытывать страсть сердца,  как  во  Франции, охлаждаться преобладанием ума, как Англия; пусть одна  перегорает,  а  другая  стынет.  одна  от излишних усилий может нажить аневризм, а другим от излишней полноты - паралич»[127].
  В политическом плане славянофилы выступали за возвращение к допетровской монархии с земским собором, который олицетворял бы народное представительство, отмену крепостного права или установление патриархальных отношений помещиков и крестьян. Конституция в западноевропейском понимании ими отвергалась. «Первый, явственный до очевидности вывод из истории и свойства русского народа, говорил К.С. Аксаков, - есть тот, что это народ негосударственный, не ищущий участия в правлении, не желающий условиями ограничивать правительственную власть, не имеющий, одним словом, в себе никакого политического элемента, следовательно, не содержащий в себе даже зерна революции или устройства конституционного»[128].
  И славянофилов и западников сближало негативное отношение к режиму Николая I. Очень характерную оценку России Николая I дал А.С. Хомяков в стихотворении «Россия»:
  В судах черна неправдой чёрной
  И игом рабства клеймена;
  Безбожной лести, лжи тлетворной,
  И лени мертвой и позорной,
  И всякой мерзости полна!
  
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
  IV.Список литературы
   
  Аксаков К.С., Аксаков И.С. Литературная критика/К.С. Аксаков, И.С. Аксаков. М., 1982.Андреева Н.Ф., Машкова М.В. Русская периодическая печать/Н.Ф. Андреева, М.В. Машкова. М., 1977.Анненков П.В. Литературные воспоминания/П.В. Анненков. М., 1988.Березина В.Г. Русская журналистика второй четверти XIX века/В.Г. Березина. Л., 1965.Булгарин Ф.В. Всякая всячина. Литературно-критические статьи/Ф.В. Булгарин. Л., 1990.Булгарин Ф.В. Воспоминания/Ф.В. Булгарин, М., 2001.Ворошилов В.В. История журналистики в России/В.В. Ворошилов. СПб, 1999.Греч Н.И. Записки о моей жизни/Н.И. Греч. М., Л. 1930.Дементьев А.Г. Очерки по истории русской журналистики 1840 – 1850-х годов/А.Г. Дементьев. М., 1951.Евгеньев-Максимов В.Е.»Современник в 40-50-х гг.»/В.Е. Евгеньев-Максимов. Л., 1954.  Есин Б.И. История русской журналистики (1703 – 1917)/Б.И. Есин. М., 2000. Жирков Г.В. История цензуры в России XIX-XX вв./Г.В. Жирков. М., 2001. Кулешев В.И. «Отечественные записки» и литература 40-х годов XIX века/В.И. Кулешов. М., 1958. Кулешов В.И. История русской критики/В.И. Кулешов.  М., 1978. Лемке М.К. Николаевские жандармы и литература 1826 – 1855 гг./М.К. Лемке. СПб., 1909. Лемке М.К. Очерки по истории русской цензуры и журналистики XIX столетия/М.К. Лемке. СПб., 1904. Панаев И.И. Панаева А.Я. Воспоминания/А.Я. Панаева. М., 1956.Пирожкова Т.Ф. Славянофильская журналистика/Т.Ф. Пирожкова. М., 1997. Прохоров Е.П. В.Г. Белинский/Е.П. Прохоров. М., 1978. Пыпин А.Н. Характеристики литературных мнений от двадцатых до пятидесятых годов/А.Н Пыпин. СПб, 1906 Олейников Д.И. Славянофилы и западники/Д.И. Олейников. М., 1966. «Современник», литературный журнал А.С. Пушкина. 1836 – 1837. Избранные страницы. М., 1988. Станько А.И. Пушкин – журналист и редактор/А.И. Станько. Ростов-на-Дону, 1973. Станько А.И. Русские газеты первой половины XIX в./А.И. Станько. Ростов-на-Дону, 1969. Уваров С.С. Доклады министра народного просвещения С.С. Уварова императору Николаю I/С.С. Уваров//Река времен. Вып. 1. М., 1995. Хрестоматия по истории русской журналистики XIX в. М., 1969. [1] Греч Н.И. Записки о моей жизни/Н.И. Греч. М – Л., 1930. С. 684.
  [2] Тынянов Ю. Н. Сочинения: в 2-х т.  Т. 2. Смерть Вазир-Мухтара/Ю.Н. Тынянов.  Л., 1985. С. 51
  [3] А. А. Бестужев-Марлинский. Сочинения в 2-х томах, т. 2/А.А. Бестужев-Марлинский.  М., 1958. С. 537.
  [4] Рейтблат А.  Видок Фиглярин  (История одной литературной репутации/А. Рейтблат// Вопросы литературы. 1990. № 3. С.
  [5] Лемке М. Николаевские жандармы и литература 1826 – 1825 гг./М. Лемке. СПб., 1909. С.236.
  [6] Греч Н.И. Записки о моей жизни. С. 714.
  [7] Цит. По: Лемке М. Николаевские жандармы… С. 239.
  [8]  Там же. С. 239.
  [9]  Там же. С.242.
  [10] Там же. С. 244.
  [11]  Там же. С. 244.
  [12]   Ольминский М. Свобода печати/М. Ольминский СПб., 1906, С.13.
  [13] Каратыгин П.П. Северная пчела/П.П. Каратыгин//Русский архив. 1882. № 4. С. 242.
  [14]  Там же. С. 250.
  [15] Цит. по: Лемке М. Николаевские жандармы… С. 301.
  [16] Там же. С. 303.
  [17] Кунин В.В. Антон Антонович Дельвиг/В.В. Кунин//Поэты пушкинского круга. М., 1983. С. 446.
  [18] Дельвиг А.И. Мои воспоминания/А.И. Дельвиг. Т. 1. СПб., 1912. С. 51.
  [19] Греч Н.И. Записки о моей жизни/Н.И. Греч. М.-Л., 1930. С.700 – 701.
  [20] Там же. С. 701.
  [21]  Там же. С.702.
  [22] Лемке М.К. Николаевские жандармы и литература 1826 – 1855 годов/М.К. Лемке. СПб., 1909. С.54.
  [23] Там же. С. 55.
  [24] Анненков П.В. Воспоминания и критические очерки/П.В. Анненков. Т. 3. СПб., 1881. С. 233.
  [25] Сухомлинов М.И. Н.А. Полевой и его журнал/М.И. Сухомлинов//Исторический вестник. 1886. № 3. С. 508.
  [26] Герцен А.И. ПСС./А.И. Герцен. Т. VIII. М., 1958. С. 163.
  [27] Сухомлинов М.И. Н.А. Полевой и его журнал. С. 510.
  [28] Вяземский П.А. Полное собрание сочинений/П.А. Вяземский.. Т. I СПб., 1878. С. XLVIII - XLIX
  [29] Московский телеграф. 1831. №6. С. 47.
  [30] Герцен А.И. Былое и думы/А.И. Герцен. М., 1984. С. 178.
  [31] Полевой Н.А. Избранная историческая проза/Н.А. Полевой. М., 1990. С. 5.
  [32] Полевой Н.А. История русского народа/Н.А. Полевой. М., 1830. Т. I. С. LXXXII
  [33] Полевой Н.А. Рецензия на «Рассуждение о всеобщей истории» Боссюэта. /Н.А. Полевой//Московский телеграф. 1830. № 1. С. 49 – 50.
  [34] Пушкин А.С. Собрание сочинений в 10 томах/А.С. Пушкин. М., 1981. Т. VI. С. 93.
  [35] Цит. По; Лемке М.К. Николаевские жандармы и литература 1825 – 1855 гг. С.88.
  [36] «Московский телеграф». 1834. N 3. С.  498..
  [37] Полевой Кс. А. Записки о жизни и сочинениях Н. А. Полевого/Кс. А Полевой.  СПб.. 1888. С. 112.
  [38] Там же С. 114.
  [39] Гончаров И.А. Из университетских воспоминаний/И.А. Гончаров//Вестник Европы. 1887. № 4. С. 506.
  [40] Аксаков К.С. Воспоминания студентства 1832 – 35 годов/К.С. Аксаков//День 1862. № 40.
  [41] Вестник Европы. 1829. №. 11. С.197.
  [42] Вестник Европы. 1829. № 6. С.с. 143, № 7. С. 200.; 1830. № 6. С. 150.
  [43] Вестник Европы. 1829. № 2. С.151.
  [44] Вестник Европы. 1829. № 8. С. 182.
  [45] Пушкин А.С.Собр. соч. в десяти томах/А.С. Пушкин. М., 1981. Т. II. С. 158.
  [46] Тургенев И.С. Собр. соч в 12 томах./И.С. Тургенев. Т. 10. М., 1956. С. 274 – 275.
  [47] Лебедев А. Чаадаев./А. Лебедев. М., 1965. С. 44.
  [48] Тынянов Ю.Н.  Пушкин и его современники/Ю.Н. Тынянов М., 1969. С. 211.
  [49] Лемке М.К. Николаевские жандармы… С.386.
  [50] Свербеев Д.Н. Воспоминания о Петре Яковлевиче Чаадаеве/Д.Н. Свербеев// Русский архив. М., 1868. С.976 – 1002.
  [51] Герцен А.И. Собрание сочинений в тридцати томах/А.И. Герцен. М., 1956. Т. VII. С. 87.
  [52] Свербеев Д.Н. Воспоминания о Чаадаеве. С. 987.
  [53] Лемке М.К. Николаевские жандармы и литература 1826 – 1855 годов. С. 413.
  [54] Там же. С. 411.
  [55]  Герцен А.И. ПСС. Т. VIII. С. 170.
  [56] Лемке М.К. Николаевские жандармы и литература 1826 – 1855 годов. С. 408.
  [57]  Герцен А.И. ПСС./А.И. Герцен. Т. VIII. М., 1958. С. 174.
  [58] Б у с л а е в Ф.И.  Мои воспоминания/Ф.И. Буслаев. М., 1897. С. 19
  [59] Лемке М.К. Николаевские жандармы и литература 1826 – 1855 годов. С. 413.
  [60] Там же. С. 414.
  [61] Мир Божий. 1905. № 10. С. 146.
  [62] Лемке М.К. Николаевские жандармы и литература 1826 – 1855 годов. С. 444.
  [63] Там же. С. 447.
  [64] Никитенко А.В. Дневник/А.В. Никитенко. М., 2005. Т. I. С. 280.
  [65] Чернышевский Н.Г. Очерки гоголевского периода русской литературы./Н.Г. Чернышевский. М., 1984. С. 75.
  [66] Старчевский А.В. Воспоминания литератора/А.В. Старчевский//Исторический вестник. 1890. № 8. С.311.
  [67] Там же. С. 312.
  [68] Там же. С. 313.
  [69] Белинский В.Г. Полн.  собр. соч./В.Г. Белинский. М., 1953. Т. I. С. 145 -146.
  [70] Милюков А.П. Знакомство с Сенковским/А.П. Милюков//Исторический вестник. 1880. № 1. С. 156.
  [71] Русская эстетика и критика 40 – 50-х годов XIX века. М., 1982. С. 66.
  [72] Библиотека для чтения. 1842. Т. 53. С. 54.
  [73] Белинский В.Г. Собр. Соч. в 9-ти томах. М., 1979. Т. V. С.134.
  [74] Милюков А.П. Знакомство с Сенковским… С. 155.
  [75] Герцен А.И. . Собр. соч. Т. VI. М. 1962. С. 370.
  [76] Милюков А.П. Знакомство с Сенковским. С. 157.
  [77] Греч Н.И. Записки о моей жизни/Н.И. Греч. М. – Л., 1930. С. 151.
  [78] Галахов А.Д. Записки человека/ А.Л. Галахов. М., 1999. С. 144.
  [79] Журнал министерства народного просвещения. 1834. № 1 – 3.
  [80] Там же. 1834. № 3.
  [81] Греч Н.И. Записки о моей жизни. С. 149.
  [82] Там же. С. 153.
  [83] Сахаров И. П. Записки. Мои воспоминания/И.П. Сахаров//Русский арх. 1873. № 6. С.238.
  [84] В.Г. Белинский в воспоминаниях современников. М., 1929. С. 131.
  [85] Мануйлов В Лермонтов и Краевский/В. Мануйлов//Литературное наследство. Т.45-46 М., 1948. С. 382.
  [86] Панаев И.И. Литературные воспоминания/И.И. Панаев. М., 1928. С. 138.
  [87] Мануйлов В. Лермонтов и Краевский. С. 365.
  [88] Панаев И.И. Литературные воспоминания.  С. 140.
  [89] Там же. С. 141.
  [90]  Там же, С. 143.
  [91] Там же. С. 144.
  [92]  Там же. С. 145.
  [93]. Там же. С.151..
  [94] Мануйлов В. Лермонтов и Краевский. С. 366.
  [95] Литературные приложения к Русскому Инвалиду. 1838. №43.
  [96] Анненков П.В. Литературные воспоминания. С. 131.
  [97] Панаев И.И. Литературные воспоминания. 157.
  [98]Там же. С. 160.
  [99] Там же. С. 162.
  [100] Мануйлов В. Лермонтов и Краевский. С. 373 – 374.
  [101] Анненков П.В. Литературные воспоминания». С. 374.
  [102]Милюков А.П. Федор Михайлович Достоевский, /А.П. Милюков// Ф.М. Достоевский в воспоминаниях современников. Т.1. М., 1964. С. 189.
  [103] Белинский В.Г. Полное собрание сочинений/В.Г. Белинский. Т. IX. М.-Л., 1956. С. 397.
  [104] Яновский С.Д. Воспоминания о Достоевском/С.Д. Яновский//Ф.М. Достоевский в воспоминаниях современников. Т. 1. С.162.
  [105] Панаев И.И. Литературные воспоминания. С. 178.
  [106] Сочинения и переписка П.А. Плетнева. Т. I. СПб., 1885. С. III – IV.
  [107] Пушкин и его современники. Материалы и исследования. Вып. XIII. СПб., 1916. С. 136.
  [108] См., например, Дементьев А.Г. Очерки по истории русской журналистики 1840 – 1850 гг./ А.Г. Дементьев. М.,Л. 1951. С. 457.
  [109] Панаева А.Я Воспоминания/А.Я. Панаева. М., 1956. С. 158.
  [110] Лемке М.К. Очерки по истории русской цензуры и журналистики XIX столетия/М.К. Лемке. СПб., 1904. С. 199
  [111] Евгеньев-Максимов В. «Современник» в 40 – 50-х годах./В. Евгеньев-Максимов. Л., 1934. С. 245 – 246.
  [112] Уваров С.С. Доклады министра народного просвещения С.С. Уварова императору Николаю I/С.С. Уваров// Река времен. Вып. 1. М., 1995. С. 70.
  [113] Там же. С. 71.
  [114] Там же. С. 70.
  [115] Там же. С.71.
  [116] Пыпин А.Н. Характеристики литературных мнений от двадцатых до пятидесятых годов./А.Н Пыпин. СПб., 1906. С. 100.
  [117] Загоскин М.Н. Избранное/М.Н. Загоскин. М., 1988. С. 108.
  [118] Глинка М.И. Записки/М.И. Глинка//Русская старина. 1870. Т. II. С.384.
  [119] Русское общество 30-х годов XIX века. Люди и идеи. М., 1989. С.
  [120] Герцен А.И. Соч. в 2-х томах./А.И. Герцен. Т. 2. М., 1986. С. 189 – 190.
  [121] Анненков П.В. Литературные воспоминания. С.142
  [122] Герцен А.И. . Соч. в 2-х томах./А.И. Герцен. Т. 2. М., 1986 С.113.
  [123] Чернышевский Н.Г. Полн. Собр. соч./Н.Г. Чернышевский.  Т. 3. М., 1947. С. 179.
  [124] Анненков П.В. Литературные воспоминания. С. 125.
  [125] Некрасов Н.А. Собрание сочинений в 4т./Н.А. Некрасов. Т. 4. М., 1979. С. 303 – 304.
  [126] Бердяев Н.А. А.С. Хомяков/Н.А. Бердяев. СПб.,1913. С. 24.
  [127] Хомяков А.С. Несколько слов о «философическом письме», напечатанном в 15 книжке «Телескопа»/А.С. Хомяков//Хрестоматия по философии. М., 1993. С. 176.
  [128] Аксаков К.С. О внутреннем состоянии России/К.С. Аксаков//Хрестоматия по философии. М., 1993. С. 186.
  
Скачать курсовую работу